Текст книги "Чернильные стрелы"

Автор книги: Андрей Березняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Рад видеть Вас, уважаемый пуйо Коста.

– Оставь титулы, Клао, знаешь же – не люблю.

– Папа учил выказывать уважение. Говорю Вам, а слышат и другие, и никто не скажет, что Клао Нестрени невоспитан.

– Три короля тебя подели, тут почти никого!

– Привычка. Да и вот еще постоялец. Вам ужин и комнату?

– Угу. Как дела вообще?

Клао посмотрел на жирную муху, пролетевшую мимо и вздохнул.

– Вы, дядя Панари, сколько раз об этом папу спрашивали. Так вот, все так же дела. Дорога у нас не сильно проезжая, потому дохода не сильно и много.

С этим сложно было не согласиться, мастер и сам все время удивлялся, с чего вдруг Шови Нестрени решил открыть гостиницу на этом тракте. С другой стороны, убытков она не давала, большой головной боли тоже. И ведь сын его, получив хозяйство в наследство, отказываться от дела отца не стал. Так что вздохи эти были уже привычными, Клао с ними сросся, да и сам Шови до самой смерти вздыхал точно так же.

– Вы садитесь, у нас сегодня к ужину телятина хорошая. И репа чудесно у мамы получилась. Это кто с Вами?

Панари покосился на своего спутника, который с интересом рассматривал трапезный зал.

– Родственник дальний. Нашелся вот на мою голову. Только сам на голову немного того… Получил по башке в темном проулке, вот и не говорит теперь. И понимает с трудом. Но вроде ничего, сообразительный. Так что давай нам на двоих.

– Как скажете, дядя Панари.

Мастер выбрал стол подальше от цветастого господина. Откуда бы ни свалился этот Олег, но судя по тому, как он покосился на тот наряд, вкусы в одежде у него дома приняты нормальные. Хотя то, во что он сам одет, и выглядит непривычно.

На столе помимо плошки с солью нашелся номер «Голоса Лейно», но ему было уже два месяца. Поэтому Панари он особо не заинтересовал, а вот незнакомец вцепился в газету с таким видом, словно  в ней сообщалось о пришествии на землю Королей Ада. Когда Олег раздраженно отбросил «голос» в сторону, мастер бегло просмотрел страницы. Интересно, что могло так заинтересовать и расстроить человека, который и читать-то не умеет.

Да вроде бы ничего особенного. Сообщение об изменении в порядке сбора податей с торговли свечами и углем. Подробный рассказ аж на целый разворот о визите в Лейно грастери Реймо Колерри, даже с портретом последнего. Дальше всякие светские новости и слухи, в том числе о том, что некоего стаерьи видели вылезающим ночью из окна спальни некой кроери, после того как неожиданно вернулся ее муж. Редакция предполагала, что кроери таковой может перестать быть, потому как титул она получила от своего супруга, сама же – происхождения исключительно мещанского, а то и вовсе из масари. Имен не называлось, но, наверное, для жителей города этого и не требовалось, понимали, о ком речь. Панари со сплетнями о жизни пуаньи вольного города Лейно осведомлен не был нисколечко. Что тут еще… Различные сообщения от цехов о приеме подмастерий и учеников, цех красильщиков сообщал, что горожанин Лайеста Моцвартано получил статус полного мастера, с чем его сердечно и поздравляли. В общем, ничего особенного, чтобы так раздраженно швырять газету на стол.

Клао принес глиняный кувшин с простым красным вином и два стеклянных стакана. Олег посмотрел на посуду и снова скривился. Да что это с ним…

Телятина была хороша, репа – от ее вкуса Олега снова перекосило, но тут Панари был с ним согласен. Как бы ни хорошо готовила старая Вайна, корнеплоды вроде репы или брюквы мастер не любил. Хотя после целого дня на козлах съешь и вяленую крысу. Тем более что запас бутербродов на день изничтожил этот бродяга, который вроде и воротил нос минуту назад, уже жевал так, что подбородок в ключицы бился. Правильно говорят: голод и солому вкусно сготовит, без огня и соли.

 После ужина в деревне заняться было решительно нечем, поэтому мастер Коста махнул Олегу, мол, пойдем, и поднялся в комнату, уже приготовленную Вайной. Старуха заглянула к ним и спросила, надо ли еще чего, но Панари ничего не требовалось, а его спутник старательно изображал немого, как и договаривались.

Когда за вдовой закрылась дверь, Олег вопросительно посмотрел на мастера, но тот отрицательно покачал головой. Место тут хоть и тихое, витаньери вместе с этим надоедливым грастери вроде бы отстали, но мало ли что. Любая стена имеет право поделиться неосторожно брошенным возле нее словом, если за ней кто-то есть, а лишних поводов для удивления не надо давать даже Большому Рохо. Поэтому пусть бродяга еще помолчит.

Олег понятливо кивнул и взялся за газету, прихваченную со стола. Он внимательно вглядывался в печатные буквы, сверяясь с алфавитом в блокноте. Читал и беззвучно проговаривал про себя слова, смысла которых в большинстве случаев не понимал. Понятно – учится не спотыкаться при чтении. Такой настрой Панари понравился. Будет толк в парне, подумалось ему. Толк в чем?

И тут мастер понял, что уже принял решение оставить Олега при себе. Мысль эта была тем удивительнее, что знал его Панари всего полдня, но вот почему-то совершенно нормальным казалось взять случайного встречного под свою опеку.

Мастер Коста задумался: с чего бы такая трогательная забота о незнакомце. Нет, видно, что Олег – человек интересный, не глупый и старательный. Артефакты опять же. Но было еще что-то.

Вот оно! В тот момент, когда Панари не отдал оборванного подобрыша грастери Ройсали, хотя еще чуть-чуть – и его бы разделали на жаркое тонкими кусочками. Так вот, в этот момент мастер принял Олега если не душой, то задним умом за своего. За того, кого защищаешь.

Не рациональное объяснение, но оно Панари устроило. Он украдкой посмотрел на спутника, тот заметил взгляд.

– Сиди уж, – проворчал мастер.

За окном совсем стемнело, и комнату освещали две масляные лампы. Одну прихватил Олег, вторую Панари повесил на крюк в потолке. К доскам в этом месте прибили лист жести, чтобы жар из колбы не нагревал дерево. Сажа была старательно вытерта: Вайна постаралась. Несмотря на свои годы следила она за порядком крепко, не пропуская ни единой мелочи. Старческая неаккуратность, приходящая в зрелом возрасте ко многим, хозяйку гостиницы обошла стороной. И сама она всегда выглядела безупречно, не позволяя себе появиться на людях в мятой блузе или юбке даже с едва заметным пятнышком жира в складках.

Панари сдвинул ширму, отделявшую умывальню, и показал Олегу на ночной горшок. Тот снова скривился и даже побледнел. Вот привереда!

– Ладно, если не можешь лить струйку в спальне, то нужник во дворе, вон, в окно виден. Только не топочи тут.

Компаньон выглянул во двор и понятливо кивнул. Мастер Коста же про себя возблагодарил Творца за чистоплотность подобрыша: он и сам предпочитал пожурчать хотя бы с крыльца, но не там, где спят.

Олег вообще оказался парнем, за собой следящим. Он тщательно умылся и как дитя леденцу обрадовался бутылочке зубного полоскания. При этом, правда, вопросительно показал странный жест – словно резал зубы – но удовлетворился и тем, что дали.

– Спи что ли, – Панари указал своему спутнику на одну из кроватей. – Если читать будешь, то не шуми и лампу не забудь погасить. В нужник если сходишь, то потом дверь на задвижку закрой.

Понятное дело, что смысле каждого слова до Олега не доходил, но мастер Коста сопровождал каждую фразу жестами, наглядно объясняя, что он имеет в виду. Олег кивал. Правильно, пусть привыкает к человеческой речи, быстрее говорить начнет.

Засыпал Панари под шуршание карандаша по бумаге – его нежданный сосед что-то выписывал из газеты.

Утро началось со стука в дверь. Будил постояльцев сам Клао, впрочем больше особо и некому. Вайна наверняка возилась со стряпней к завтраку, Большому Рохо такое поручение вряд ли кто рискнул дать, потому как результат был бы непредсказуем. С него сталось бы и дверь сломать, чтобы убедиться, что гости встали. И ведь потом не придерешься: молодой хозяин велел всех разбудить.

В зале уже сидел вчерашний господин в странном наряде. Он рассеяно посмотрел на Панари и Олега, но даже не кивнул. Мастер Коста отметил про себя, что господин – первостатейный хам, но в самом деле нисколько не расстроился такому поведению. Меньше будет поводов у незнакомца пристать с разговорами. И столик он выбрал в другом конце.

Старая Вайна расстаралась к завтраку яичницей, сырой ветчиной на свежих хлебцах, молодыми огурцами под слабой солью, пучочками строматте (Олег подозрительно к ним принюхался прежде чем попробовать) и горячим крелом. Крел у Вайны всегда был хороший, его она заказывала аж в Контрарди, несколько раз и Панари доставлял ей бумажные свертки, запечатанные фирменной сургучной печатью торгового братства Греммо.

– Все в порядке, дядя Панари? – Клао вышел в залу, вытирая руки расшитым полотенцем.

– Да, спасибо. Хороший день, надеюсь.

– Даст Творец. Когда поедете?

– Да вот сейчас поедим и будем собираться. Да и собирать нечего.

Клао присел за столик к мастеру и мотнул головой в сторону Олега.

– Что за родственник, если не секрет большой?

Панари вздохнул, но тут уж еще хуже было бы играть в тайну. Ложь всегда подозрительна, но ее еще надо вскрыть, а вот многозначительное молчание как раз и порождает ненужные мысли у собеседника.

– Да вот, нашелся. Письмо мне из Арли прислали, что появился там болезный с документами с моей фамилией. У нас она редкая, потому и решили, что моя родня. Я все равно как раз в Арли собирался, заодно и посмотрел на это чудо. Нашли его в горах, явно по голове ушибленного, ничего не помнит, говорить не может. Но бумага с моей фамилией, похож вот тоже чем-то, как сказали.

Выдумка текла с языка веселым ручейком, что Панари и сам удивлялся: ведь был в последних по ораторству! И Клао вот согласно кивнул, когда услышал о схожести – поверил.

– Потом вспомнил, что у кузины моей в Устао был сынишка, который лет дюжину назад подался на запад с какими-то золотоискателями. Говорила, что выглядели они как натуральные разбойники, но не уследила – сбежал. Хотела она в стражу заявить, но там ее отвадили. Мол, шестнадцать парню есть, значит, волен сам в поступках. Так о нем ничего и не слышали.

Клао покачал головой и с интересом посмотрел на Олега.

– А точно он?

Панари отхлебнул крела и пожал плечами:

– Тут никто точно не скажет. Но скорее он. Вроде понимает что-то, на имя откликается. Олег! – чуть громче чем говорил до того сказал мастер Коста.

Тот посмотрел на него и улыбнулся. Мол, я тут, тот самый Олег.

– И читает, смотрю?

– Учится. Но как будто заново. Понимаешь, как будто раньше умел, но все буквы забыл. Я ему надиктовал и написал, он теперь их сам пытается в слова сложить. Видно, что знакомое занятие. Видать, крепко по башке досталось.

Гостильер горестно вздохнул: вот ведь беда какая.

Из кухни вышла Вайна, внимательно осмотрела зал, но порядка не обнаружилось. Со двора доносились удары колуна: Рохо заготавливал поленницу.

– Одет он у Вас странно, – заметил Клао.

– Это он у себя странно одет. Если в себя придет, расскажет, где такой ужас шьют. Хотя, – Панари наклонился поближе и понизил голос, – вижу я тут кое-кого, кто об этом уже сейчас рассказать может.

Они оба потихоньку покосились на господина в синем и салатовом и одновременно усмехнулись.

– Это кто такой вообще?

– Не знаю. Вроде из столицы едет, но ничего про себя не сказал. Матушка как его увидела, так ладошкой от себя сделала. Думал, в церковь побежит, щепку сжечь.

Господин словно почуял, что говорят о нем и вскинул взгляд. Клао встал и подошел к нему: не надо ли чего. Господин от услуг отказался и снова рассеяно посмотрел на Панари и Олега. Потом вдруг встряхнулся, покраснел и вскочил со стула.

Он посеменил к столику мастера, на ходу расстегивая колет, выпуская на волю не очень большой, но все же животик.

– Господа! Господа! Я нижайше прошу извинить меня и мою невежливость! Единственное, что хоть немножко оправдывает меня, так только то, что спал я сегодня удивительно плохо.

Господин горестно вздохнул.

Три короля на одну твою мошонку, – подумал Панари.

– Еще раз прошу прощения: я позволил себе бестактность, не ответив на приветствие. Могу я загладить свою вину?

– Да все в порядке, уважаемый…

– Прайло Варконне, – представился назойливый постоялец, хотя мастер Коста совсем не горел желанием знакомиться. Но пришлось из вежливости назваться в ответ.

Господин Варконне без спроса уселся за стол, вмиг сведя на нет проявленные такт и воспитание. Хорошо хоть не стал лезть в чужие тарелки. Вайна неодобрительно посмотрела на такое дело, но принесла еще одну кружку с горячим крелом.

Вблизи нежданный сотрапезник представлял собой зрелище в какой-то мере еще более печальное, чем до того позволял думать его костюм. Дряблые щеки почти уже готовы были свисать над пухлым подбородком, но вместе с тем губы были тонкие и сухие – до багровых трещинок. Маленький нос пуговицей и глаза чуть на выкате нелепо прятались под резкими штрихами бровей враскос и унылым лбом. Вот волосы у Прайло Варконне были роскошными: густыми и мягкими на вид, аккуратно зачесанными за мясистые ушки. Панари даже возмутился про себя, что такая шевелюра не к месту с таким неприятным лицом, и лысеющий мастер куда как более достоин эдакой вихрастости.

Олег поглядывал на подсевшего господина с вежливым интересом. Варконне же старательно не обращал на него никакого внимания, хотя механик был готов поставить в пари свою коляску со всем скарбом, что именно его спутник и привлек любопытство этого нелепого человечка. И это мастеру решительно не нравилось.

– Откуда и куда едете? – спросил господин, но увидев насупившегося Панари замотал головой: – Нет-нет, если это не мое дело, то можете не отвечать!

Конечно, не твое!

Но никакой тайны в маршруте не было, да и лишней подозрительностью подозрения наводить не хотелось.

– Из Арли в Контрарди, домой. В Арли, – Панари опередил возможные вопросы, – был по торговым надобностям. Привез оборудование, скупил сломанное.

– Так Вы, уважаемый, купец?

– Мастер механики, дипломированный.

Прайло Варконне взмахнул руками, выражая свое бескрайнее восхищение. Мол, надо же – целый мастер столь редкой и уважаемой профессии!

– Какая неожиданность: в этой глуши встретить такого человека, – умилился он. – А я всего лишь податной инспектор.

Господин Варконне горестно вздохнул.

– Следую из столицы как раз в Арли. И ведь, господин Коста, никакой романтики и интереса в работе. Проверки, отчеты, недоимки, угрозы страшными карами… И никто меня не любит из тех, с кем приходится иметь дело.

Удивляться тут было, право, нечему. Каких-либо трений с податными инспекторами Панари еще не имел, но два раза коллеги этого Варконне к нему заявлялись. Совали свои носы во все бумаги, обнюхали мастерскую на предмет возможного укрывательства доходов, подлежащих обложению податями. Ничего предосудительного не нашли, но запашок после них остался неприятный. Не тот, который носом можно было бы учуять, но такой, что не исчезает еще долго, как ни проветривай.

– Спокойна ли дорога до Арли, уважаемый мастер?

Панари шумно отхлебнул из кружки. Привычка сябрать жутко раздражала жену, но тут-то ее не нет, можно и расслабиться.

– А что с ней будет. Здесь места тихие, обозов не бывает почти. Арлатэ – уезд аграрный, – вставил мастер научное слово. – Зерно в основном на юг идет. Там Вам работы много не будет. Зерно уже давно дешево, доходов у масари нет почти, торговля слабая. Живут себе и живут, не голодают, но шика нету.

Инспектор согласно кивнул и стал еще печальнее на вид. Вот, мол, насколько скучная и непритязательная профессия.

На выскобленный стол села тощая муха, которую негостеприимно смахнул Клао. Муха обиженно взжужжала, но поспешила убраться восвояси, заметив Старую Вайну с полотенцем.

Господин Варконне явно имел желание продолжить разговор, но Панари поднялся из-за стола, обозначив, что время завтрака вышло, и пора в путь. Олег улыбнулся инспектору и гостильеру, присоединяясь к своему спутнику.

– Всего Вам хорошего, уважаемый, – попрощался мастер Коста. – Клао, сколько я тебе должен?

Молодой Нестрени попросил два серебряных принца и тридцать медяков: меньше, чем если бы умножил обычные полтора принца на два – по числу постояльцев.

Уже попрощавшись с Клао и Старой Вайной, Панари почувствовал на себе внимательный взгляд податного инспектора Варконне. Или это всего лишь мнителтьность?

Неприятный тип. Еще и зовут его Прайло – это имя мастер не любил. Был у него в детстве сосед с таким именем. Тот еще негодяй.

Выезжали со двора гостиницы под мерный стук колуна: Большой Рохо все так же наполнял поленницу.

Глава 2.

Тойло Шаэлью, витаньери

День обещал быть жарким. С самого утра принялось солнце за свою работу, выжигая остатки ночной прохлады. На небе ни облачка до самого горизонта, и само оно приобрело цвет блеклый, словно выцветшие гобелены напротив окна с южной стороны. Когда-то в бытность гвардейцем он дюжины часов провел на посту как раз у такой стены, охраняя вход в рабочие покои захудалого вастера Нарвано. После каждой дневной стражи потом болели глаза: стоять приходилось ровно под солнечными лучами, бившими сквозь гигантский витраж. Когда-то он был цветным, но денег у вастеров Нарвано не было почти никогда, поэтому еще при дедушке нынешнего разбивавшиеся стекла менялись на обычные – прозрачные. Вот и мучились уже несколько поколений гвардейцев на самом главном посту в Нарви на самом солнцепеке. В толстых жиппонах под бархат и кирасах под темно-бордовой эмалью. Вастеры Нарвано любили, чтобы было красиво.

Тойло Шаэлью нервничал. За свои уже почти сорок пять лет он привык ко многому. Жизнь поворачивалась к нему самыми разными сторонами, хотя чаще всего, как он полагал – задницей. Но каждый раз находился кто-то, за кем можно было пойти, к кому можно было бы присоединиться. Сначала отец, не дававший спуску всем своим многочисленным отпрыскам. Потом десятник того самого вастера, соизволивший убедить сотника взять безусого мальца в гвардию. Громкие какие слова – сотник и гвардия. В общем-то в Нарви помимо этой самой «гвардии» никаких солдат больше и не было, «гвардейцы» – они тебе и солдаты, и поместная стража, и личная охрана вастера. Сотник тоже называл себя так исключительно по традиции, потому как всех людей у него было каждый раз не больше тридцати. Хотя на мелкое вастерьи такого количества плохо вооруженных бездельников хватало с лихвой.

От Нарвано гвардеец Шаэлью ушел, когда ему исполнилось двадцать. К тому времени молодому гвардейцу было яснее ясного, что никаких приличных денег он у бедного, но чванливого вастера не заработает. Пуаньи платил своим солдатам по два принца в неделю, прожить все десять дней на это, конечно, можно, тем более что столовались гвардейцы в замке, но даже гулящую девку снимешь далеко не всякий раз. Не говоря уже о том, чтобы обзавестись собственным домиком и привести туда жену. Старики как-то умудрялись за много лет откладывать что-то, и со службы уходили с каким-то запасом, которого хватало на халупу с земляным полом. Некоторые даже успевали прижить от какой-нибудь вдовы пару детишек к наступающей старости. Но Тойло такая судьба казалась убогой изначально. Он и в самом деле не понимал, почему должен потратить свою жизнь на безмолвное стояние с короткой пикой под выцветшим гобеленом или монотонное хождение с той же пикой по грязным улочкам Нарви. Он ненавидел вастера, который не платил никакого пенсиона отставным ветеранам, но старательно пошивал бордовые жиппоны гвардейцам и ежегодно обновлял эмаль на их кирасах, что превышало жалование всех солдат разом. Тойло был готов носить обычный дублет тонкой ткани и полированный им же стальной доспех, но иметь в кармане не два, а четыре принца в неделю. Хотя бы.

Пику Тойло тоже ненавидел. Древко длиной в два роста было абсолютно бесполезно что в коридорах вастерского замка, что на улицах, где дома смыкались крышами. Даже он – совсем пацан еще – понимал, что с этим оружием гвардеец еще беззащитнее, чем если бы ходил, надеясь только на собственные кулаки. Но вастер Нарвано был непреклонен – это традиция, которой веков больше, чем лет наглому молокососу. Вот и приходилось Тойло таскать за собой проклятую пику. Однажды он бросил ее посреди улицы, погнавшись за Косым Вайно, в наглую, на глазах у честного народа, стащившего худую сковороду у бродячего лудильщика. Поймав дурака, ожидаемо оказавшегося нетрезвым, гвардеец не нашел свое оружие там, где видел его в последний раз. Они оба пережили несколько неприятных часов: Тойло представлял, что с ним сделает десятник за утерю пики, и сколько вычтет из жалования вастер, а Косой Вайно на собственной шкуре ощутил, что в этой неприятности виноват именно он. Хотя он же и нашел пику: мальчишки затащили ее на крышу ближайшего дома, где она и застряла в чердачном окне. Тогда Вайно понял для себя важную вещь: даже в самых неприятных ситуациях надо искать свою выгоду. И если ты лежишь на спине, потому что тебя бьют сапогом под ребра, посмотри наверх, вдруг там найдется что-то, что отвлечет мерзкого стражника. Например, его потерянная пика.

Говоря умными словами, перспектив в службе у вастера Тойло не видел. Поэтому когда однажды в ресторане господина Коваршо ему пришлось разнимать дерущихся гуртовщиков и витаньери, молодой гвардеец, орудуя кулаками и половиной табурета, гуртовщиокв, которых было в два раза больше, бил от души, своротив одному из них нос практически на щеку, а вот последователей Святого Вито старался успокаивать умоляющим взглядом. И именно Тойло нашептал десятнику, что витаньери тащить в каталажку не стоит: выгоды с того никакой, а вот проблем при сопровождении семерых наемников из харчевни к замковой тюрьме… Десятник спорить не стал, сам понимая, что выпившие, разгоряченные дракой наемники добровольно под замок не пойдут, а тащить их волоком – себе дороже.

Утром Тойло улизнул из казармы, от часовых отбрехавшись разрешением десятника, а от дворовых шавок он просто проигнорировал: те и сами брехали за пятерых. В заведение Коваршо гвардеец заходил с опаской. Во-первых, могли и побить, а во-вторых, если ничего не получится, десятник в полдень сдерет с него шкуру. Ну, не шкуру, конечно, но фингал поставит точно, да и на чистку сортиров отправит к закупам и пьянчугам-штрафникам, коим не повезло быть пойманными при дебошах – это и монетку кидать не надо. Учитывая, что штрафниками сегодня будут гуртовщики, которых Тойло потчевал кулаками и табуреткой с особым рвением…

Но голова витаньери принял солдата хотя и мрачно, но выслушал.

– Потому и не бил нас вчера?

– Ну да, – опустил глаза Тойло.

Наемник почесал подбородок и оценивающе посмотрел на молодого гвардейца.

– Умеешь-то что?

Умел Тойло немногое, в чем честно и признался. Но такой ответ витаньери понравился, и гвардеец Шаэлью тем утром превратился в дезертира. По законам славного королевства Септрери за это ему грозила каторга двойным сроком от оставшегося по службе, то есть почти шестьдесят лет. И это сейчас еще время мирное, иначе четвертование без лишних разговоров. Конечно, легче было в том, что дезертировал Тойло из гвардии скромного пуаньи, потому, вздумай вастер Нарвано его ловить, отбывать наказание пришлось бы у него. Хотя шестьдесят лет закупом – такого никому не пожелаешь. А вот вздумай кто сбежать из войска короны, тут ждет полноценная каторга. Рудники, строительство дорог, волоки между реками – много где во славу короля можно зачахнуть за пять лет.

Как бы то ни было, но отряд витаньери, выходя из Нарви, увеличился на одного человека. Но кто будет пересчитывать каких-то наемников, а тем более сверять бумаги, сколько их там вчера в другие ворота заходило. И рожи-то: у всех синяки, губы разбиты, парочка так вообще тряпками замотана – хорошо, говорят, вчера у толстого Коваршо погуляли.

С тех пор, Тойло вздохнул, прошло уже больше двадцати лет. И все это время пришлось на служение Святому Вито. Как гордо звучит – служение! Святому!

На деле святости витаньери Шаэлью не видел и рядом.

Суровое обучение в отряде Гормо Тардева окупилось хотя бы тем, что в битве на реке Гвиссельи Тойло умудрился выжить, хотя войска кластаро Кресото были рассечены двумя ударами тяжелой кавалерии на три неравные части и прижаты к крутому берегу. Обидно было то, что первое же сражение для зеленого витаньери превратилось в избиение, и надо же такому случиться, что он оказался именно на той стороне, которую безжалостно вырезали. И уж тем более никто не жалел наемников. Гормо говорил, что на поле брани лучший враг для воюющего за деньги – его же собрат. Витаньери как раз с удовольствием принимали капитуляцию своих коллег. Тут и выкуп, да и в принципе: сегодня ты его, завтра он тебя, а послезавтра вы в одном строю. Нет, разное бывало под этим небом, например, Кларст Сухой однажды не принял капитуляцию отряда Голого Гасперри. Просто потому, что тот был его основным конкурентом в самых жирных заказах. Дело это было давнее, но витаньери и по сей день считали, что Сухой был в своем праве, хотя носить голову Гасперри на пике со знаменем – это уже лишнее.

А вот те, кто воюет под знаменем своего господина – будь тот простым вастером или самим королем – витаньери и за людей не считают. Наемник, бросивший свое оружие в расчете на милость солдат, лишь усугубляет свою участь. В бою он мог бы получить удар копьем в печень, и все, может быть, даже закопают вместе со всеми. А живой витаньери станет недолгим развлечением для оглушенных кровью победителей. Тут и кишки могут выкручивать из живота потихонечку, и раскаленным ножом на коже печати ставить, пока живого места не останется.

Обо всем этом Тойло вспомнил, когда Третий пехотный полк Его Величества Геверро Третьего прорвал переднюю линию сводного отряда, который пуаньи Кресото собрал из витаньери и каких-то непонятных вояк, большинство из которых и по-септрерски не говорили. Это было похоже на то, как вода, найдя маленькую дырочку, вдруг вмиг сокрушает плотину. Хотя положение отряда к тому времени уже можно было описать одним словом – задница. Но со спины еще никто не атаковал,  фланги пусть и были отрезаны от своих войск, но враг пока занимался кем-то другим. А тут линии, еще минуту назад державшие строй, смялись и раздались в стороны. Люди разделились на тех, кто стремился убежать, и тех, кто начал убивать. Задние ряды еще не поняли, на них напирали солдаты, в панике бросавшие мечи и щиты, все смешалось, и яростные крики победителей – в этом не было уже никаких сомнений! – заглушали истеричное «бежим!».

– Надо же как вляпались! – прокричал Гормо Тардев, и на голос к нему протиснулись оставшиеся в живых его четыре витаньери.

– Не дрейфь, малой, сейчас будет потеха! – Рыжий Бруго ударил Тойло по плечу кожаной, с железными нашивками перчаткой. Попал как раз туда, где под кольчужным рукавом уже расплылся, наверное, огромный синяк: час назад молодой наемник не успел поймать на щит булаву, когда отряд Тардева бился в свою очередь в первой линии. Хорошо вскользь прошло.

Тогда было страшно. Сейчас же витаньери Шаэлью был в ужасе.

Вокруг кричали и толкались, лица, искаженные паникой, на мгновение обретали в своих чертах следы разума, и медленно, по шажочку, бегущий поток огибал пятерых людей, ощетинившихся зазубренными, с ржавыми потеками мечами.

Тойло сегодня впервые убил человека. Потом еще одного, потом еще. Трое.

– Хрен нам нужна эта потеха! – прорычал Гормо. – Уходить надо, тут ловить нечего!

– За всеми что ли? – Бруго показал клинком вокруг, и от его движения толпа шарахнулась.

– С хренеми! Куда за ними, там река! Они ж там сейчас у воды толкаются, подавят друг друга больше, чем эти хрены их порежут. Бежать там некуда.

– Гормо, они близко! Пятьдесят шагов!

Вальда Ложка был на голову выше любого из виденного Тойло когда-либо.

– Еще немного времени есть. Им резать много еще.

Третий пехотный наконец-то встретил сопротивление. То ли солдаты сводного отряда, понявшие, что их прижали к стремнине, осознали, что обречены, и решили завершить жизненный путь хоть с каким-то весельем, то ли опомнились фланги, и теперь стремились закрыть прорыв. Но даже Тойло, впервые увидевший битву своими глазами, понимал, что это агония.

– Вправо протискиваемся! – Гормо показал рукой направление и уточнил: – Режем любого, кто мешает. Своих тут нет.

И они пошли. Уже через три минуты Тойло Шаэлью убил своего четвертого человека – одного из непонятных чужаков. Непонятно, зачем они пытались остановить витаньери, уже потом юноша предположил, что плохо вооруженным и одетым дикарям понравились их мечи и брони.

Они почти вырвались, когда правый фланг окончательно рухнул. Тойло только моргнул, и вдруг отряд Тардева уже в самом пекле.

– Вместе! – крикнул голова, и витаньери сжались в плотный кулак. Мимо Шаэлью пронесся воин в серой стеганке, но жало копья вошло ему по лопатку. Глаза еще не успели округлиться от неожиданного ужаса, а правая рука сама по себе вскинула меч, и клинок обрушился на древко. Не перерубил, но королевский солдат чуть ослабил хватку и не успел даже отшатнуться от удара в лицо – обратным махом, наотмашь, как учили.

Учил Шнако, но он остался лежать со стрелой в голове, наверное, в двух крепах отсюда. Это в самом начале было, на их первой позиции. Потом отряд отрезали от полков справа и слева и оттеснили к реке.

Какой же урод этот Кресото! Как можно было выставить в самый центр полк, набранный из разного сброда, у которого пик (и не подумаешь, что когда-то ненавидел!) было – как украли. Этого Тойло уже не видел, но слышал, что кавалерию дурака-кластаро выкосили арбалетчики.

– Вперед!

И они пошли.

Вскоре Тойло потерял счет убитым. Им долгое время везло: они пробивались в сторону, а солдаты короля инстинктивно первыми били тех, кто отступал назад. Стараясь держаться на шаг позади смешавшейся первой линии, обреченно ощетинившейся сталью, Гормо все ближе подводил своих людей к краю линий. Там было русло старого ручья, от которого остался только рыхлый песок, но в нем могло быть спасение.

Упал Ложка. Он недостаточно быстро пригнулся, и чужой клинок пробил шлем у виска. Рыжий все тяжелее поднимал щит, стараясь прижать поддоспешник к ране на ребрах.

Но они вырвались.

Потом наперекор боли в боках, хватая обжигающий воздух, задыхаясь в нем, Гормо и Тойло бежали по старому дну, а вокруг вырастали стены оврага, когда-то прорезанные ручьем. Осталось позади истоптанное копытами и сапогами место, где три полка пехоты и два кавалерийских перебрались на тот склон, охватывая правый фланг армии Кресото.

Когда лязг и крики стихающей битвы перестали быть слышны, Тардев остановился и, тяжело дыша, привалился к корням, прораставшим сквозь глину.