Текст книги "Чернильные стрелы"

Автор книги: Андрей Березняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Тем более что чем выше поднималось солнце, тем больше меня накрывало черной депрессией. Настроение портилось на глазах, мой благодетель ничего не говорил, только постоянно с беспокойством косился. Чем раздражал безмерно.

Предъявлять претензии Панари было бы несправедливо. Он меня подобрал, обогрел, да и вообще без него мне пришлось бы совсем несладко. В лучшем случае сидел бы сейчас под каким-нибудь кустом, мучаясь голодом и несварением желудка одновременно. Долго бы я на незнакомых ягодах не продержался, гарантировано.

Но сейчас бесило все. И снова вспомнилась Настя.

Она не хотела отпускать меня на этот выезд, словно что-то чувствовала. У супруги вдруг нашлась целая куча дел, которые мы обязательно должны были переделать вместе, и именно в эти выходные. Все это даже закончилось небольшим скандалом, правда, утихнувшим ко времени моего выхода из дома. И сейчас я словно снова видел ее глаза – расстроенные, чуточку обиженные, хотя Настя старательно делала вид, что все в порядке. И мне казалось: чего там – уеду меньше чем на двое суток, будто в первый раз такое. Уж должна была привыкнуть за годы семейной жизни. Хотя сама она к футболу была абсолютно равнодушна.

Представив, что она сейчас думает и чувствует, захотелось выть в полный голос.

– Как мне вернуться домой? – спросил я Панари.

Но тот только развел руками – «не понимаю». И похлопал по плечу.

Что ж, хотя бы сочувствует.

Жизнь же подкидывала сюрпризы один за другим. Вчера я держал в руках самую настоящую газету, теперь валявшуюся за козлами. Самую настоящую печатную газету. И хотя я не вспоминал о массовой прессе до того, пока не увидел номер на столе в гостинице, тут же стало понятно, что стезя и слава Иоганна Каролуса мне не грозит. Да тут даже туалетная бумага уже есть! Что же я тут могу изобрести такого, что местные точно не знают? Двигатель внутреннего сгорания?

Допустим. Его устройство и принцип работы я знаю достаточно хорошо. Но даже если смогу воплотить его в металле, то останется проблема с топливом: где брать нефть, и как перегонять ее в бензин, мне было неизвестно. Паровой двигатель? Хмм, возможно.

Хотя странно: аборигены тыкают друг в друга мечами, а вот телега, на которой мы с Панари сейчас едем, далеко не примитивна. Поворотный передний мост, рессоры, что-то вроде литых покрышек, хотя я так и не разобрался, из чего они сделаны. Конечно, было бы неплохо поставить все это дело на стойки с амортизаторами, но надо ли оно местным? И даже если я смогу собрать что-то вроде макферсона, то будет ли такое предприятие коммерчески успешным? Сильно сомневаюсь. Просто потому, что это не новое изобретение, а развитие уже известной вещи – подвески для транспортного средства. Тем более что в условиях грунтовых дорог и конной тяги балка на поперечных рессорах – это достаточный минимум. И по технологии, и по цене.

Нет, надо думать о чем-то прорывном. Чтобы все сказали «вау!» и «хочу!».

Но ничего такого не придумывалось. Стоило признать, что Олег Мурашов – продукт своей эпохи: офисный планктон и городская плесень, тупой гуманитарий с образованием, оказавшимся ненужным вне привычной ему среды обитания.

Настроения это, естественно, не улучшало.

Конечно, оставался еще вариант с колдовством и прочим шаманизмом. Прямых доказательств того, что это все тут существует, у меня не было, а спросить Панари не получалось – не хватало словарного запаса, особенно абстрактных понятий. Но если волшебники тут и живут, то никаких признаков наличия у меня магических способностей я не ощущал. И не рассчитывал особо, уж к обломам с чувством собственной исключительности за пару дней успел попривыкнуть, поэтому лишней надеждой тешить себя не хотелось. Ну уж нет, будем считать, что я – тварь земная, никаким сверхъестественным даром не облагороженная.

Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не получилось. Придётся переквалифицироваться в управдомы.

Для этого нужен язык, это сейчас задача и минимум, и максимум.

Я вздохнул и вновь открыл блокнот. Панари тут же повеселел, приготовившись отвечать на вопросы и показывать новые слова. Можно было уже догадаться, что его больше всего интересует не подобранный попутчик, а часы и смартфон. И больше всего ему хочется не владеть ими – я и так всучил их сразу, – а понять устройство. Но тут, даже говори я на его языке с детства, помочь своему спасителю не мог. И если «тиссо» Панари мог бы разобрать хотя бы на шестеренки, то с телефоном все было гораздо сложнее. Объяснить человеку, понятия не имеющему о самой примитивной электронике, как устроен современный коммуникатор, не представлялось возможным. Даже в теории. И раскрути Панари айфон до последнего резистора, ближе к пониманию он не станет.

Впрочем, что говорить об аборигене, правящем лошадью, если и для меня – «яблочного сектанта» – вскрытый смартфон останется набором запчастей. Нет, уровень знаний совершенно другой, ничего полезного из знакомства со мной Панари не вынесет.

Хотя, как знать. Я ведь даже не представляю в полной мере, чем он занимается. По железу в кузове можно предположить, что как-то связан то ли со сбором металлолома, то ли с ремонтом примитивной сельхозтехники. Могу я тут чем-то помочь? Не знаю, надо думать. Я, все же, какой-никакой, но администратор. Большое у него производство? Вряд ли. Это плохо, потому что ценность управленца прямо пропорционально количеству людей, которыми надо руководить.

Но это все потом. Сейчас – язык.

– Панари, клошар гос, – показал я на камень слева от дороги.

– Ти «клошар» – «клошара», – поправил о меня.

Запомним: повелительное наклонение образуется путем добавления суффикса «а». Во всяком случае, со словом «говорить» это так.

– Гос вари ногарто. Сомно ногарто.

Тут все понятно – большой камень. Род мужской, если верить окончанию прилагательного. Среднего же в местном языке то ли не было, то ли Панари не понял моих расспросов о нем. Закрепляя результаты урока я обратил внимание своего спутника на маленький кусок щебня, валяющийся прямо посреди тракта.

– Гос вари нелво ногарто.

Панари счастливо улыбнулся и закивал головой. Этот жест согласия полностью повторял наш, как и отрицательное мотание башкой. В словарик добавилось новое слово. При случае надо будет выпросить еще один блокнот и переписать все с разбивкой по алфавиту, а то в хаотичных записях черт ногу сломит.

Так мы тащились целый день, я то продолжал обучение, то хандрил, вспоминая жену, Романова и свою жизнь в цивилизации вообще. Раз остановились на обед возле быстрого и очень холодного ручья. Панари не стал разводить костра, опять ограничились сухомяткой и чем-то вроде ягодного морса. Может быть, это он и был.

Телефон окончательно разрядился, чем вызвал у возницы настоящую панику. Я всеми силами старался его успокоить, использую зачатки знания языка. Наверное, я стал бы чемпионом по игре в ассоциации, показывая без слов, что такое электричество, блок питания, процесс зарядки и пять вольт напряжения постоянного тока. По-моему, получилось не очень, Панари выглядел потерянным и несчастным.

А я-то думал, что у меня проблемы. Подумаешь – приятеля на глазах убили, жену не увижу, скорее всего, оказался фиг знает где с неясными перспективами. Тут у человека чужой телефон «сел»!

За все это время проехали четыре местных поселения. Первое было большой деревней, больше той, в которой мы ночевали. Устроена она была примерно так же: улицы из фасадов каменных домов и заборов, кое-где сужающихся до того, что телега протискивалась, скребя бортами. Но за каждым забором – свой сад-огород, что любой дачник удавится от зависти. Время было раннее, поэтому об остановке Панари и не думал, тем более что как-то он сумел объяснить, что гостиницы тут нет.

Остальные села больше напоминали маленькие хутора. Из разряда «бедненько, но чистенько». Люди на наш экипаж внимания обращали не больше, чем житель деревни где-нибудь в Псковской области на проезжающую мимо машину. Едет кто-то себе и едет. Забор не ломает, и ладно.

Еще был поворот, если я правильно уловил суть объяснений спутника, на маленький городок, но мы проехали прямо.

Я все пробовал выяснить у Панари систему местного управления: республика это или абсолютная монархия? Или теократия сектантского пошиба? Но опять же не хватало слов, спутник просто не понимал, что от него хотят. Когда же я приставил к голове пятерню с распростертыми пальцами, пытаясь изобразить корону, он даже несколько испугался. Пришлось успокоиться.

Ближе к вечеру я взял в руки газету, и тут уже Панари пришлось нелегко. Я выбрал короткую статью, которую принялся переводить. Каждое незнакомое слово, которых, естественно, было большинство, я выпытывал у бородатого возницы. Сначала он бодро объяснял, показывал, изображал, но через час готов был уже спрыгнуть с телеги и убежать в лес: настолько утомила его роль учителя при недостатке учебного материала и нулевом уровне обучаемого. Зато мои познания значительно улучшились, и грамматика языка стала куда как более понятна. Но когда я показал на вторую статью, Панари с ужасом замотал головой:

– Ти! Ти! Ти!

Ну, нет так нет, тем более что темнело быстро, и все равно через полчаса ничего видно не будет. Кстати, вопрос о ночлеге я вполне уже мог поднять, и Панари его даже понял.

Увы, деревень, даже хуторов поблизости не было. Дорога ощутимо забирала в вверх, временами уже попадались выходы гранита. Самих гор видно не было, но вокруг, зажимаю тракт, высились огромные сосны и ели, сменившие преимущественно лиственный лес. Между их крон и облака-то не разглядишь. Тем более что все чаще приходилось смотреть вниз: плотная и сухая глина давно закончилась, теперь копыта лошади выбивали фонтанчики песка, а колеса оставляли за собой неглубокий след. И уже попадались промоины, которые экипаж преодолевал с некоторым трудом.

Впрочем, у Панари все было продумано. Еще не успел затухнуть закат, небо уже посинело, но еще не разлилось чернотой, когда он направил кобылу влево к торчащей пальцем скале. С той стороны, откуда мы приехали, эта каменюка образовала что-то вроде навеса, который от ливня не защитит – слишком пологий – но от мороси скроет. Тут уже чернел круг кострища, заботливо выложенный плоскими камнями в несколько рядов. В этом импровизированном очаге была даже железная палка, на которую можно было бы повесить котелок. Каковой у Панари тоже нашелся.

Вторая ночь из трех в этом мире пройдет без крыши над головой. Статистика, если честно, пугающая. Будем надеяться, что сегодня все обойдется без трупов. Меня передернуло: все же шок еще был силен, и костерок в темноте вызывал не воспоминания о беззаботном детстве, а мысли о клинках и крови.

Панари Коста, мастер механики

Мастер Коста был доволен. Он редко позволял эмоциям найти отражение на своем лице, но на сей раз улыбался в бороду и особо этого не скрывал.

Ему словно ангел сейчас нашептывал, что подобранный в дорожной пыли Олег – это семь раз подряд выкинуть пять «шестерок». И даже не в том повезло, что удалось заполучить два артефакта несомненной ценности, нет. Было что-то в подобрыше такое, что прямо-таки вопило: из этого человека будет толк, а тебе с того толка – прок.

Что-то такое случилось у Олега, что не каждый выдержит, это было видно сразу. И непонятный интерес грастери Ройсали со своими головорезами – про него ведь, тут три короля головы заложат. Но смотрите: когда расклеивается, то быстро берет себя в руки. Незнакомый язык учит так, что диву даешься. Поболтать, конечно, про жизнь с ним пока нельзя, но объясниться уже может. И за учебу принялся так рьяно, как сам Панари когда-то в своем первом семестре.

Когда «офон» вдруг умер, мастер Коста распереживался не на шутку. Еще бы – такая вещь, и вдруг превратилась в красивый, но бесполезный предмет. Олег долго объяснял что-то, но Панари не скоро понял, мол, успокойся, это нормально. Только не понять было, сможет ли Олег артефакт оживить. Все же слов не хватало ему, как то не жаль.

Кстати, о витаньери можно было уже не беспокоиться. Если они так и ушли на Сатро, то по прямой до ватаги теперь было крепов сто пятьдесят, не меньше. Дороги расходились значительно: на Контрарди тракт шел почти строго на восток, а неприятный грастери убирался прочь сначала на север, но на второй день его путь забирал больше на запад, огибая Витарлауа – обширные болота, подпиравшие Арлатэ с севера. Даже вздумай сейчас Ройсали настигнуть негодного мастера, даже выбери он правильное направление, не отвернув на юг – к Лейно, то понадобится ему для погони не меньше пары дней. Напрямик же тут не проедешь: необжитые места, глухие чащобы, которые на половине пути к тому же перейдут в предгорья Контральского хребта. Тут уже не пару дней, тут целую неделю будешь лошадям ноги ломать.

После выпуска из Контрардского Универсерия Панари остался в старой столице. Город этот был странным, манящим, но отнюдь не дешевым. Еще начиная свой студиоз, молодой нуарвио Коста полагал, что по получении диплома вернется в родной Гуаз, где откроет мастерскую и будет пользоваться почетом и уважением до седых волос. Но уже после года обучения Панари понял: он влюбился в старый Контрарди, да так, что не может себе представить, что будет жить где-то еще. И когда его объявили пуйо и мастером механики, все свои скромные сбережения выпускник вложил в собственное дело, не покидая городских стен.

Все прикидки он сделал давно, во вред времени, которое мог бы провести в шумных гулянках студиоузов, Панари шастал по городу, изучая, как это было модно говорить на факультете деловых оборотов, рынок. Не в смысле «базар», а рынок в общем понимании: кто чем занимается, на что есть спрос, куда вывозят товары, что привозят. Казалось, что все теплые норы уже заняты, и бедному гуазцу после учебы останется либо собрать манатки и свалить домой, либо попытаться устроиться подмастерьем к кому-нибудь из признанных и успешных мастеров. Но студиоуз понимал, что это путь в тупик. Благородный, пусть даже пуйо, может работать на другого пуйо, да даже и просто на дельца, но это будет поводом для насмешек. Даже если добрых. Про то, чтобы зарабатывать достойно, не останется и мечтать, старость уж точно пройдет не в нищете, так в нужде. Нет, нужно было свое дело.

И Панари нашел дырочку, которую не успел заткнуть еще никто из потенциальных конкурентов.

Из Контрарди испокон веков уходило четыре дороги, как и из многих старых городов. На северо-восток шел тракт в Лиссано – нынешнюю столицу. На полпути к ней как раз и надо было свернуть на восток, чтобы добраться до родного Гуаза. На юго-восток вела дорога до Уйсто и дальше к портовым городам Белого моря. И прямо к югу отходил путь в Шессони – столицу богатого Шессотэ, житницы королевства.

Все эти три дороги полностью соответствовали гордому званию королевских – широкие, обжитые, с трактирами и гостиницами чуть ли не через каждые десять крепов. Через Шессони как раз в основном и ездили в сторону Лейно и Арли, если кому могло понадобиться в ту глушь.

А вот четвертый тракт отводил на восток. Если ехать в Арлатэ, то этот путь был бы самым коротким, но было и значительное неудобство: он пересекал Контрал. Древние горы, хотя уже и покорились ветрам и дождям, но все еще могли постоять за себя, если речь шла о попытке их обжить. Крайне неудобный, с множеством ущелий, речек, Контрал напоминал лабиринт, в котором дорога петляла от одного вроде бы маленького хребта к другому, от распадка к распадку, но и не объедешь ведь. Люди пытались там селиться, и каждый раз отступали: как можно вести хозяйство в месте, где ровной площадки креп на креп не найдешь, а зимы значительно холоднее чем даже на севере Септрери. Там снег обычно больше недели не держится, а в этих горах, хотя совсем рядом цветущий Контрарди, задувают лютые ветра, и метут самые настоящие метели. Масари пытались сооружать террасы, на которых устраивали плантации, но все равно сдавались, не выдерживая постоянной борьбы с природой.

Зато путь в Арли через Контральский хребет занимал обычно меньше недели, а не две минимум, как если бы ехать по Шессотэ и дальше через Лейно. И именно в этом молодой студиоуз Панари Коста увидел для себя шанс.

Прогресс хотя и медленно, но вторгался в жизнь ойкумены. Хотя старые уклады все еще держали свои веские позиции, но стремление человека к лучшей жизни и легкой наживе подтачивали вековые устои. Еще на памяти Панари случился скандал, когда мастер-кузнец Отраро Самкан соорудил паровой молот. Ох, как же цех кузнецов тогда негодовал, Самкана почти было исключили из мастеров, но тут уже взъярился декан факультета механики, выступивший в цеховом суде с горячей речью. «Что же вы, кузнецы, вот это произведение механического искусства полагаете ересью? Так, значит, и моя наука – ересь?!» Почтенный профессор раскраснелся и, казалось, сейчас начнет пускать из ушей пар, как и спорный механизм. Цеховики поворчали, но ссориться с Универсерией, естественно, не захотели.

А некоторые города, Контрарди в том числе, уже больше ста лет освещались газовыми фонарями. Но, как рассказывали на факультетских лекциях по истории механики, добиться разрешения на это когда-то было очень непросто. Так же сопротивлялись цеха и строительству первых коксовых печей, без которых не было бы ни тех самых фонарей, ни литейных мануфактур. Хотя мануфактуры-то – они королевские, поэтому судьба того противостояния была предрешена.

Но если с цеховиками все было понятно – они защищают свои доходы – то вот с масари всегда было сложно. Нет никого, кто более бездумно, слепо и фанатично почитал бы традиции предков, чем крестьянин. Поэтому появление новых инструментов он воспринимает очень тяжело. Но прогресс неизбежен – это безустанно повторяли профессора. И масари потихонечку, оправдывая себя тем, что, мол, предки ведь и не запрещали, начали покупать и новые плуги с отвалами, а то и плуги-сеялки. А там и до механических жалок недалеко.

Большая часть механизмов традиционно делалась в Контрарди. Именно тут открыт один из немногих факультетов механике, тем более что контрардийский факультет – старейший и самый уважаемый. Соответственно и распространение крестьянских механизмов происходило центробежно – из старой столицы. Но запад-то остался обделен! И действительно, зачем тащиться через неудобный Контрал в глухомань Арлатэ, если можно сбыть свой товар куда как ближе, тем более что большую часть его поглощал щедрый на урожаи Шессотэ, черная, жирная земля которого могла и старое копье, воткнутое жалом вниз, превратить в цветущее дерево. Все это так, но арлатские масари – это сотни дворов, каждый из которых имеет свой надел.

И свежетитулованный пуйо Панари Коста, взявший в аренду маленькую мастерскую на самой окраине города, принялся за работу. Он стучал, плавил, заклинал железо, позабыв про сон, не обращая внимания на время суток. Хотя о последнем напоминали соседи, появлявшиеся ночами на пороге и грозившие запихнуть молодому мастеру молоток туда, откуда вытаскивать его будет очень неудобно, особенно если вставить его бойком вперед. И когда первая партия его инструментов была готова, те же самые соседи с радостью одолжили ему старую телегу, даже не попросив за то денег. Наверное, с надеждой, что беспокойный механик где-нибудь сгинет. Арендовав старую, уже слеповатую клячу, Панари тронулся в путь.

Первая его экспедиция могла закончиться, едва начавшись. Уставшая от жизни лошадка отказывалась тащить груженую железом телегу в горы, но Коста поставил на это предприятие все, что у него было. Поэтому не постеснялся впрячься в смастеренный тут же хомут, помогая несчастному животному. Зато уже по возвращении, подсчитав прибыль и прикинув размеры заказов, Панари сначала улыбнулся, а потом истерично хохотал, не имея возможности остановиться. Сорок принцев чистой прибыли – огромные деньги для вчерашнего студиоуза без знакомств и родственников! Даже в недешевом Контрарди можно прожить целый месяц, не слишком затягивая пояс. Хотя и не шикуя.

С тех пор Панари успел отрастить густую бороду, раздаться в теле, хоть и не жиром, а мясом, обзавестись женой, своим домом и мастерской. Но основа его скромного благополучия осталась прежней: торговые экспедиции в Арли по старому тракту. Там его знали, там его всегда ждали, предпочитая порой отказаться от товаров залетных купцов. Два раза его пытались ограбить, но стреломет, смастеренный в качестве дипломной работы, помог сохранить и кошель, и жизнь. Вообще же дорога эта была тихой. Это только в сказках разбойники селятся в безлюдных местах, на деле же они всегда будут держаться к оживленным путям, где есть чем поживиться. Тут же раз в неделю кто проедет – уже за толкотню принять можно.

Олег же заставил мастера задуматься о других вещах. Ему уже почти пятьдесят, как бы то ни было, но половина жизни уже позади. Да, сделано много, но все ли? Ведь каждый ребенок мечтает о славе, каждый юноша – о славе и богатстве. К зрелости мечты стираются прибоем реальности, и вот ты уже доволен тем, что сумел добиться. Но порой вдруг да нахлынут воспоминания о тех чаяниях, которыми горела молодая душа.

Чужак мог дать шанс сделать позабытые мечты былью. И даже если Панари не прав, то Олег способен расшевелить слишком уж застоявшийся быт мастера.

– Панари, сколько еду дни?

Коста замешкался с ответом, не будучи уверенным, что правильно понял вопрос. И Олег попытался уточнить:

– Мы. Еду. Дни сколько?

– А, не так. Сколько дней нам ехать, – Панари произнес слова медленно, жестами стараясь показать смысл. – Три дня. Или два.

Олег показал сначала три пальца, затем пару, мастер кивнул.

– Тут горы… Горы… Дай блокнот.

Панари попытался изобразить горный хребет анфас. Для наглядности пририсовал несколько елочек. Рисовал он не очень хорошо – чертил замечательно, мог изобразить деталь в проекции, а вот с изображением чего угодно, не имеющего отношение к механике, у мастера с детства не срослось.

Но спутник понял и записал слово на новую страницу. Исписанных набралось уже предостаточно. Олег постоянно бубнил их себе под нос. Панари же в который раз с интересом посмотрел на закорючки, изображавшие чужие буквы.

Откуда же ты взялся? Где же такое письмо, что ни одного знакомого знака?

Но к полудню стало не до грамоты, дорога, оставив предгорья, врезалась в сам Контрал. Теперь только следить за ямами, да молиться, чтобы не пошел дождь. Тогда песок и глину развезет так, что снова придется толкать телегу, вытаскивая ее из жижи. Сколько раз такое бывало.

– Самое вкусное начинается, Олег.

Тот не понял, только снова вежливо улыбнулся и кивнул.

Тойло Шаэлью, витаньери

Выехать удалось чуть ли не к полудню. Тойло уже давно проснулся – давняя привычка, еще со времен службы в гвардии вастера Нарвано – а господин Вагнер все еще изволил почивать в своей комнате. Витаньери достал меч и сделал небольшую разминку. Солько, кормившая курей, отпустила пошловатое, но восхищенное замечание по поводу его фигуры. Тойло промолчал, но про себя порадовался. Уже за сорок, но ни одной лишней складки на животе. Вообще для наемников это не редкость, все же зарабатывать на жизнь приходится войной, а та толстых не любит. Но Шаэлью долго терзал свое тело, доводя его до, как ему казалось, гармонии: чтобы мышца к мышце, жила к жиле. И получилось ведь. Не бугай какой-нибудь, у которого все аж бугрится, но очень ладно сложенный человек, которому излишек мяса не помешает в движении.

Тойло сделал клинком пижонские «два кольца», а потом и вовсе перешел на «веер». Красовался перед Солько. Внимание некрасивой женщины все равно льстило.

Вот она – вольная жизнь, раньше таких радостей не замечал за собой.

Конечно, даже в поединке, а тем более в бою никаких «вееров» и «колец» Тойло никогда не применял. Пустое это все, для турниров и красования. Когда дело касается собственной жизни, все движения должны быть скупыми и рациональными. Никаких широких замахов, инерция клинка должна быть минимальной, его надо контролировать каждое мгновение. Отбой – укол. Отбой – скользи по врагу на обратном движении. Принял чужой меч на щит – отводи в сторону, как раз будет мгновение для рубящего удара. А пижоны – сколько их таких осталось среди вырванной с дерном сапогами солдат травы. Редко встречались такие мастера, у которых сталь – продолжение руки. Сам Тойло себя к таковым не относил уж точно. Умелый боец, раз выжил до сих пор, но не более.

Вагнер выполз на крыльцо как раз к концу разминки. Был он одет в одни лишь кальсоны, и Шаэлью критически осмотрел своего потенциального «компаньона». Тот выделялся светлой кожей с большим количеством родинок (от солнца прятать!), покатыми плечами и удивительным сочетанием хорошо заметного животика и выпирающих ребер. Казалось бы – доходяга, которого перешибешь одним ударом наотмашь, если не руки.

Тойло привык в первую очередь обращать внимание на руки. Именно они держат оружие. Даже жирдяй может оказаться смертельно опасным противником, если умеет пользоваться своими руками.

Ростримо Вагнер внешне был неуклюж, медлителен и субтилен. Но даже то, как он держал кадушку, из которой поливал свою чернявую шевелюру, говорило многое.

В движениях точен, координация отменная. При этом они еще должны быть очень быстрыми. И очень сильные пальцы.

Отфыркиваясь, Ростримо счел возможным обратить внимание на наемника.

– Тойло, спасибо, что приняли мое предложение.

– Я еще не принял его, – буркнул в ответ витаньери.

Скотина!

– Приняли. Иначе Вас здесь не было бы уже.

Ну, точно, скотина!

– Давайте позавтракаем и поедем. Времени у нас много, но впустую его тратить тоже не будем.

Тем не менее они проехали уже крепов двадцать, а Ростримо болтал о всяческих пустяках. Видите ли, он был уверен, что фелька-батрачка придет к нему ночью, а если не пришла, то она точно была у Тойло. Не была? Вот ведь как бывает, и не думал даже! Что завтрак был диво как хорош. И до Лейно доберутся они уже на завтра, не иначе, потому как очень бодро их лошадки скачут. Как у Вашей нету имени? Непорядок. Вот моего зовут Гваазе – Упорный в переводе с увойского. Небыли в Увойе? Зря, очень рекомендую. А кобылке Вашей очень подойдет имя Класса – Спокойная все с того же увойского. Вот на том и порешим.

Через пару часов Тойло прекрасно понимал хуторянина: господина Вагнера он согласен был пришибить. А тот и не замечал мрачнеющего витаньери и продолжал свой ни к чему не обязывающий щебет. Шаэлью готов был отдать все свои передние зубы, поставив на то, что заяц, выскочивший на дорогу, до катышков испугался не двух всадников, а именно разговоров Ростримо.

Если поначалу Тойло еще как-то поддерживал разговор, то потом начал угукать, хмыкать, а после и вовсе перестал реагировать. Тем более что солнце припекло основательно, но снимать котарди не хотелось. Все же Вагнер был весь чистенький и свежий, а камиза наемника мало того, что изрядно загваздалась за время похода, так еще и заштопана грубыми стежками в нескольких местах. Грастери Ройсали требовал от ватаги соблюдения конспирации, а проще – его люди должны были выглядеть именно обычными витаньери, которые не покупают нательное белье после первой же дырочки в нем.

Но всему есть предел. И остановившись посреди прорезанного трактом пшеничного поля, Тойло решил, как говорится, пролить вино:

– Господин Вагнер, Вы очень приятный собеседник, но, позвольте все же попросить Вас перейти к разговору о нашем сотрудничестве.

Ростримо, которого прервали на рассказе о достоинствах лейнских мясных пирогов по сравнению с квиерской лепешкой с говяжьим фаршем, возмущенно дернул поводья, останавливая своего Гваазе. Кобыла Тойло сунулась к почти созревшим колосьям, от которых ее отделял лишь низенький, покосившийся плетень, но всадник одернул ее. Лошадь обиженно всхрапнула, но попыток повторять не стала – приученная уже.

– Тойло, мы ведь только начали наш путь, у нас еще…

– …куча времени, – закончил фразу витаньери. – Но давайте не будем тратить его впустую, так ведь Вы говорили?

Вагнер посмотрел на небо и улыбнулся.

– Надо же, Вы терпели меня где-то четыре часа. Неплохо.

– Это что-то значит?

– Ну как… Во-первых, я неплохо развлекся, – расхохотался Ростримо. – Во-вторых, наверное, что-то да значит. Я наблюдал за Вами, каких-то конкретных выводов не сделал, но определенное мнение сложилось.

Тойло хмуро посмотрел на спутника.

– И какое же?

– Не знаю, – Ростримо легкомысленно махнул рукой. – Но определенно Вы мне понравились, господин Шаэлью. Вряд ли это чувство пока взаимно, но надеюсь переубедить Вас в том. Что ж, едемте дальше, а то и завтра в Лейно не окажемся, а у нас там дела.

И Вагнер легонько хлопнул коня холке. Пришлось догонять и пристраиваться рядом.

– Я как раз хотел…

– … о делах, – Ростримо ослепительно улыбнулся. – Все будет, Тойло. Как Вы думаете, кто я?

Вопрос был непростым. А в самом деле – кто?

– Вижу, у Вас затруднения? Попробуйте порассуждать вслух, доставьте мне удовольствие.

А почему бы и нет?

Поля закончились, и тракт нырнул в тутовую рощу. Вот ведь… С одной стороны – прохлада, но ведь сейчас ягодами засыплет, не отстираешь потом.

– Вы не тот, кем кажетесь изначально.

Вагнер неопределенно помотал рукой, поджав губы и смешно сморщив подбородок.

– Я поясню. По виду – то ли чиновник мелкий, то ли управляющий не очень богатого вастера. С образованием, вырос или учился в городе. Вы говорите на септрери вроде бы чисто, но слегка смягчаете. Такой говор встречается в Дельте, на самом востоке, но на выходца оттуда Вы совсем не походите. У Вас септрерское имя, но фамилия мне совсем незнакома, не знаю, где такие. Вы и не септрер, хотя и темноволосый, но мы все же больше темные шатены, Вас же как в смолу прической окунули. Потом черты лица: слишком широкие скулы, и слишком узкий подбородок, а глаза слишком широкие. Мы смуглее и коренастее. Вы явно не воин, но Вас выдают глаза и руки – спиной бы я к Вам не повернулся, случись что. Скорее всего, Вы отлично мечете кинжалы и, наверное, неплохо стреляете, хотя вряд ли лук: не такие бицепсы и трицепсы, у лучников они по-разному на разных руках. Вы ехали из Лейно, но, встретив меня, решили вернуться.

Ростримо  щелкнул пальцами и беззвучно похлопал. И взмахнул: продолжайте!

– Что еще… а, ну да, сначала я воспринял Вас как шулера, который обставил кого-то в Лейно, и теперь хочет вернуться туда с витаньери и разобраться с его помощью. И Ваша болтливость, извините, очень хорошо подходила к истории про глупого жулика. Сейчас же… сейчас я думаю, что Вы соглядатай, которому что-то нужно в Лейно. И по какой-то причине из Лейно он был вынужден бежать. Но сейчас возвращается… вряд ли это как-то связано с Негласным кабинетом, я против него даже не пылинка – маленькая часть пылинки. То есть что-то такое, что может быть связано с какими-то тайнами, но интересы короля тут или не замешаны, или он просто о том еще не знает. Тогда сходится и то, что я предположил об оружии, и то, что Вы очень хорошо держитесь в седле, по-моему, Вы на лошадях проводите большую часть жизни. Ну, вот как-то так.