Текст книги "Собрание сочинений. Том 2"

Автор книги: Андрей Вознесенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

чтобы не видеть их кишок!

Но прорастала сквозь меня

щетина псиная моя.

Рехнувшийся чертополох,

стояла Ты на четырех.

Были похожи на Твои

пульсирующие мозги

под злыми мухами Москвы —

Твой смех, как боль наоборот...

За что нам этот переход?

За что всеобщий этот шок

души на уровне кишок?

За что, тушитель, нас поджег?

Россия пьет на посошок.

От Склифосовки в переход

спустился я, как Геродот.

Там скифы с болью в голове

спрашивали СКВ.

И человек-переходник,

в себя воткнувши вилку, вник

во все проблемы. И ходил,

как поршень, певческий кадык.

Фундамент Сухаревки был

здесь рядом. Но я все забыл.

И я завыл:

«Спой, переходная душа,

что похеровее.

В нас хлещет время, как в дуршлаг.

Мы переходные.

Без берегов капитализм —

даль переходная

пути, что «хондами» неслись,

все перекопаны.

Пить из Медведицы ковша

водопроводную

не искушай меня, душа.

Мы – переходные.

Убийство стоит 40 тыщ.

(Программа «Новости».)

Мы – переходные, малыш,

от срама к совести...»

Я в Склифософский переход

спустился, как в святой приход.

Куда уходим? Что нас ждет?

За что нам этот переход?

1993

* * *

Россия, нищая Россия,

ни разу в муке вековой

ты милостыни не просила...

Стоишь с протянутой рукой.

1994

* * *

Ты – та же скрипка, только скрытая.

В отличье от Тебя, у ней

два шрама от аппендицита

и музыка еще больней!

1993

* * *

Мы от музыки проснулись.

Пол от зайчиков пятнист.

И щеки моей коснулись

тени крохотных ресниц.

Под навесом оргалита,

нажимая на педаль,

ангел Божий алгоритмы

нам с Тобою передал.

1993

Гарь

Гарь, гарь, гарь...

Над страной – карр! карр!

За стеной: «Дай, Галь...»

Запаркуй кар.

Стол. Хмарь харь.

На душе гарь.

Подгорел сухарь?

Или жгут орех?

Гарь, гарь, гарь —

это пахнет грех.

Едкий вкус дымка,

перегрев ТВ?

Или же река

курит в рукаве?

Пей или ругай —

но в сознанье всех —

гарь, гарь, гарь.

Это пахнет грех.

Угорелые народы.

Угорелая свобода.

Некуда открыть окно.

1992

* * *

Как спасти страну от дьявола?

Просто я останусь с нею.

Врачевать своею аурой,

что единственно имею.

Не ура-патриотизмом,

не ударом побольнее —

тайной аурой артиста,

что единственно умею.

1992

Грех Уныния

Я исповедуюсь в грехе Уныния.

В людской пустыне я,

в краю Кучума, сняв глаукому,

читаю колычевскую икону.

И проступает из беспредела

идея белого Переделкина.

«В реестре Ада, – слова извилисты, —

есть грех Уныния, есть грех Гневливости».

Кредит последний в душе отшаривая,

я исповедуюсь в грехе Отчаяния.

Несут нас кони. Всадники в коме.

Читайте колычевские иконы!

Среди крушения, в котором ныне мы,

не искушай меня, грех Уныния!

Постылой вилкой из алюминия

изыдь, уныние!

Изыдь, уныние, дорогой длинною.

Изыдь от изгороди с малиною,

где смотрит женщина оперу мыльную,

не искушай ее, грех Уныния!

Жизнь не убила, она уныла.

В ней зацветают пруды уринные.

От бухт Японии и до Румынии

спаси нас, Господи, в стране Унынии!

Куда нас ангелы ведут в глуши,

умалишенные малыши?

1993

* * *

Я последний поэт России.

Не затем, что вымер поэт —

все поэты остались в силе.

Просто этой России нет.

1992

Молитва

Спаси нас, Господи, от новых арестов.

Наш Рим не варвары разбили грозные.

Спаси нас, Господи, от самоварварства,

от самоварварства спаси нас, Господи.

Как заяц, мчимся мы перед фарами,

но не чужие за нами гонятся!

Мы погибаем от самоварварства.

От самоварварства спаси нас, Господи.

У нас не Демон украл Самару,

не панки съели страну, не гопники.

В публичных ариях, в домашних сварах

от самоварварства спаси наш госпиталь.

Не о себе сейчас разговариваю,

но и себя поминаю, Господи.

От мракобесья обереги нас,

от светлобесья избавь нас, Господи.

Новой победе самофракийской

не только крылья оставь, но – голову!..

Мне все же верится, Россия справится.

Есть просьба, Господи, еще одна —

пусть на обломках самоварварства

не пишут наши имена.

1992

Диссертация о «Голом Короле»

Человечество, очнись!

Тысячелетья нас дурачат

Король – эксгибиционист

и явно неслучайный мальчик.

1994

* * *

А ты все сидишь на пляже.

Пальцы твоих ступней

торчат, как карточный веер.

Ты играешь с вечностью.

На раздевание.

На тебе уже ничего не осталось.

Придется снимать тело.

1992

Путешествие из Ленинграда в Петербург

На берегу пустынных волн

стоял Он. Дум великих порн

пред ним струился. Словно дюны,

повсюду шевелились думы.

Санкт-петербургский пэтэушник

кайф ловил через наушник.

Мы ехали из Ленинграда в Петербург.

И всюду были Его мысли.

Но Он в них себя не узнавал.

Дом дум

транслировал депутатский ум.

У набережных тумб

мыслила критическая масса:

«Масла вместо Марса! Мяса!»

Санкт-петербургских думы дам

шли от очередей к домам

в Европу прорубать окно

размером с видеокино.

Но

под милицейские сирены

играл по думам перепуг —

шло тысяч душ переселенье

из Ленинграда в Петербург,

которые неслись назад

из Петербурга в Ленинград.

Тот на Петра напялит кепку.

Тот памятник, как зуб, дерет.

В троллейбусы,

прилепленные к небу скрепкой,

лез с кринолинами народ.

Мы ехали из Ленинграда в Петербург.

В метафизическом, конечно, смысле.

Не мысли мчались в нас. Мы – в мыслях.

И всюду мысль Его присутствовала.

Он в ней себя не узнавал.

И горизонтом вслед бежала

мысль о падении Державы.

Стоял санкт-петербургский урка.

Спросили, опустив стекло:

– Далеко ли до Петербурга? —

– До Петербурга далеко!

Стрельцы в подвалах ленинградских.

Сквозь страшных лет перетерпург

радищевски нам добираться

из Ленинграда в Петербург.

Неужто мы в ослепших ралли

(Звезда – как карлик пятирук)

путь к Петербургу потеряли,

потеряли Петербург?

Навстречу ехал «мерседес»,

приют убогого чухонца.

Шла осень. Падали червонцы.

Лез к микрофону мракобес,

что будет город заложен

за виски, диски и бекон.

Сан Петербурга без Империи?

В обломках рухнувших колонн?

Жизнь пела, красно-сине-белая.

И думал он.

Вкусив отсутствующий поридж,

в кафе прочел он «Коммерсантъ»:

«Ебал я ваш Конгресс, – сказал Ростропович...»

Как тут оспоришь?

Сей гениальный музыкант

был эротический гигант.

На мысы набегали мысли.

Командировочные мылись.

Светало. Выплывал утопленник.

Томимы светом изнутри,

на берег выходили topless,

как белой ночью фонари.

Как Он почувствовал, пригубя

российскую мадам Клико,

дистанцию до Петербурга —

до Петербурга далеко!

И, голосуя, хорошела

кровь царскосельских кастелянш —

студентка с ключиком на шее,

как крестик ранних христиан!..

Навстречу мост. И город близко.

Взошел на мост. Был ветер груб.

Мост оказался – «Сан-Франциско —

Санкт-Петербург».

Туда неслись мыслители из Петербурга!

В снегу желтели, далеки,

как будто «Мальборо» окурки,

ампирные особняки.

Он помнил белизну колонн,

но Он

уже был над океаном.

Под ним, мигая красным пунктиром,

проносились мировые иноязычные мысли.

И каждая шептала: «Miss you».

На кремовой «Волге» Он даже различил

номер «СПБ-1836» – как гриф прижизненного

издания Онегина.

Мысль не отнекивалась.

Все мысли были о России.

И каждая программировала,

разрабатывала маршрут —

«Ленинград – Петербург».

Сомнительная мысль бежала —

о рождении метафизической державы.

И пел лемур, как Винни-Пух:

«Да здравствует Санкт-Ленинбург!»

Есть строчки старые в тетради,

застрявшие в моей судьбе:

«Приснись! Припомни, бога ради,

ту дрожь священную в Тебе,

как проступает в Ленинграде

серебрянейший Спб».

Теперь проступит в Петербурге

им пережитый Ленинград —

в консерваторской партитуре

ушедших голоса звучат.

Люблю на туче тень иглы,

на душах строгих след офорта,

бардов студенческих аорты,

и баночки из-под икры

над крышею аэропорта,

шофера в поисках искры,

и полный тяги и игры

сырой твой голос сквозь ворота.

И апельсиновую шкурку

дубленки, сброшенной тобой...

И ключик от Санкт-Петербурга

горит на шейке, золотой!

Как нам вернуться в первородство?

Как нам вернуться в Петербург?

Зачем в года переворота

мы Пушкина встречаем вдруг?

Он, помню, по телемосту

шел в эту сторону. Мы – в ту.

1994

Two-sovka

Кроссовки —

два куска.

Ту-совка —

два совка.

Неинтересно

ту-соваться

одному.

Ты с улицы?

Дурдом.

Тусуемся

to сон.

Туз-off

судей Садков.

Труп шока.

Кабаков.

Искусство —

простыня

потусто-

ронняя.

– Постмодернист – это модернист, получивший пост.

– Вот потц!

Чьи трусики —

туз пик?

Вы трусите

to speak?

Туристка

Катманду.

too риска?

Твенти ту!

Льет с крыши

аквосуть.

Услышьте

кто-нибудь!

ТАССОВКА:

Малевич тусуется с Макаревичем.

Ты, Софка, —

не Лорен.

Усохла

до соска.

Тускла.

Манит в ок-

не Москва

малинкой

туеска.

Льет с неба

аквосуть.

До стеба

все. Забудь.

Она – такой достоевский!..

– А когда я спросила панка

у Юго-Западной:

«На что же похожи танки?»

Он ответил: «На запонки»...

Two сока

туристке!

Two сода,

two виски.

Тур СОДа?

Тут тоска.

to Coxo?

to Сокол?

В ЗЛК!

Все подмосковные зел. насаждения пропитаны

тяжелым металлом.

Two. Ссора.

Ты козел!

Ты совок!

Ты казенный сапог!

Тусовка to Склифосовка.

Два срока.

До звонка.

Бог на иконах пишется БГ.

Звон. Зовы.

Далека

часовня.

Два венка.

А в небе

свысока

Медведиц

два совка.

Туснитесь

в Млечный Путь,

проснитесь

кто-нибудь!

Там, снизу,

аквосуть...

Забудь. Забудь.

Забудь.

Кусково.

Лебеда

подковой

вкруг пруда.

Сон. Совы.

Ты. Века.

Тусовка.

Два совка.

1994

* * *

От Генриха Сапгира

балдею —

от профиля тапира,

от Герники сабвея,

московского, который абсорбиру-

ется?

1993

Очисти снег

Очисти, снег, страну, сознание очисти.

Я руку поломал.

Я гипсочеловек.

Очисти, снег,

меня

исповедальной читкой.

Страну очисти,

снег.

Мне непонятно, с кем помолвлена отчизна.

Телеэкран души

зашкален от помех.

В душе идет метель.

Предсвадебный мальчишник.

Все пьяные, как снег.

На клавишах берез, взлетев, сыграем «чижик».

Все – мокрые, как снег,

целуются при всех.

Беспрецедентный снег, ты дух или материя?

или повальный грех?

У родины моей

менталитет метели.

Смертельно люблю снег.

Люблю ногами вверх висящие кальсоны,

в морозе, как собор

из колоколен двух...

Очисти, снег, страну

не конституционно,

а исповедью вслух.

Не трогай, гнев, страну, которой нет беднее.

Не трогай, смех, страну.

К нам падает с небес

мольба объединенья.

Я снегу присягну.

Объедини печаль Борисова-Орехова

и тех, которых нет.

Как я люблю страну,

которая уехала,

и ту, что смотрит этот снег...

Очисти душу, снег, – немедленно, сегодня.

И небо разгипсуй.

Стряхнет снег с проводов

невидимый Сеговья.

Снег абсорбирует абсурд.

1994

Еще очисти снег

«Очисти снег!» – кричат. Прибуксовало кузов.

Снег – бал.

Традиционно русская закуска!

Снэк-бар.

Но кто очистит снег от наших безобразий?

Есть разве

ему химчистка?

Как бьется белое сердчишко!

И не понять слова гуляк:

«Гуд лак»?

или «Гулаг»?

За бывшей дачею генсека

лишь гены неба.

Наш мотель.

И агностического снега

непоправимая метель!

Очисти душу, снег, немедленно, сегодня.

Овчинку – изнутри.

Послушайся поэта старомордого —

под «дворник» брось снежку.

И видимость протри.

Очисть, Господен снег, гриппозные апчихи

вкруг женщины,

не любящей аптек.

Чтоб было чем дышать,

страну и жизнь очисти,

очисти,

снег!

1994

* * *

Хозяйка квартиры:

«На них были маски и черные презервативы».

1993

Мумии мысли

На каменьях волна, отжавшись,

откувыркивается назад.

Длинноногие иглы аджарские

на набережных лежат.

Вы сосновые иглы видели

сантиметров в тридцать длины?

Словно рихтеровские измерители

сверху сцепкой соединены.

Парно сжавшись, летят в наш мизер

силуэты Ромео-Джульетт.

Золотые мумии мысли

опускаются на парапет.

Словно кто-то иносказательно

меж кровавых земных начал

золотым мелком указатели

в темном воздухе написал.

Бродит женщина в Кобулети,

в угасающий входит свет,

собирает тысячелетья,

эти иглы в сухой букет.

Меж кошачьих глаз малахитовых,

меж империй, летящих в мрак,

монархических анархистов,

захвативших партособняк.

Длинноногие сосен дети!

И в скользящем свету гора.

И вельветовы Кобулети,

как поддетая кобура.

«Ты зачем собираешь иглы?» —

я спросить ее подошел.

И ее спортивные икры

напряглись сквозь черный подол.

«Я сплетаю из них корзинки

под печенье и под цукат».

И добавила по-грузински,

указывая на закат.

Жизни смысл летит по касательной!

С неба падают в страшный век

непонятные указатели —

золотые, головкой вверх.

1993

* * *

Когда человек умирает,

его на родину тянет.

Когда умирает родина —

вдали или где-то рядом —

в нас ауры

умирают.

1994

Демгородок

Дорог тем, что помог,

Академгородок.

Через времени ток

лечу вспять, на Восток.

Моих тем городок —

яко демГеродот.

Я не демонобог,

не геройский совок,

но хранишь, городок,

дребедень тайных строк.

Вдруг тебя больше нет?

И куда я приду —

в академтемноту

или в академсвет?

Пас тебя особист,

за кордон чтоб не сбег.

Спас ты, Новосибирск.

Укатил колобок.

Но под сердцем свербит

молодой холодок,

слыша – «Новосибирск»,

«Академгородок»...

Почему сквозь наш быт

и подъезды с мочой,

молодея, звучит

Амадея смычок?

Тянет в тот городок,

не пойму почему.

Или я – парадокс —

был свободней в плену?

1992

Звезда по имени поэта

Ссуди мне триста миллионов

световых верст!

Не зря Ты тезкой Гумилева

сфотографирована в рост.

Мне до звезды молвы бодяга,

все до звезды,

когда Твой свет ложится на бумагу,

оттягивая гирькою весы.

Звезда моя, надел приватный,

малолитражка, травести...

Плеватели,

доплюньте до звезды!

1980

* * *

Двое подошли к калитке.

Он похож на пацана.

У их праздничной улыбки

были наши имена.

Моя строчка повенчала

их. Присутствовал астрал.

Развязностью провинциала

он смущенье прикрывал.

Завтра в подмосковном храме

будет длань вознесена.

И над ними, не над нами

скажут наши имена.

Ангелы стоят в астрале.

С болью вглядываясь в фас,

в них себя мы не узнали.

Они не узнали нас.

1985

* * *

Духовной жаждою томим,

несмотря на паспортные данные —

не читайте! не завидуйте! —

я гражданин

страны страдания.

Я гражданин

метафизической империи

страны страдания.

Поздно выбирать свободу в Либерии

или Иордании.

Мне не интересен рейтинг.

Боль бомжа равна боли первой дамы.

ГУЛАГ и одинокий замок Рединг

соседствуют в стране страданья.

Самые красивые женщины живут в стране страдания.

Некрасивые становятся в ней красавицами.

Я хотел бы, чтоб ты выбрала свободу, —

не для тебя отечество, где отключают воду.

Но мы зарегистрированы тайно

в стране страданья.

Скорлупа материалистической империи

взрывается по Нострадамусу...

Я слышу писк, беспомощный, без перьев,

рождающейся птицы Состраданья.

1992

Реформа в литературе

(без Лефортова и без пули)

– Стихам

нужен PAL-SECAM!

– Книгу —

в музей, как Нику!

Безголовую.

– А землянику?

– Уголовники!

ПРОРОК: Нет розы и «роллс-ройса».

Проедем в «хорьхе» с орхидеей!

Деньги – не повод для расстройства.

Важна идея!

Спешите за компьютер сесть,

копите в них романы-гипер.

Я вырублю энергосеть.

И уничтожу все, как Гитлер.

ВСЕ: Упоительные ямбы!

Но нам бы – ням-ням бы...

1992

Жуткий Крайзис Супер Стар

Рок-опера

1

Эмиссия листопада.

Не выехать, не пройти.

Эмиссия аристократов —

по курсу один к тридцати пяти.

Эмиссия повсеместна —

притормози машины!

Эмиссия пессимизма,

эмиссия матерщины.

Шурша листопадом мыслей

с Пречистенки до Охотного,

российская журналистика,

идешь со мной, безработная.

Ты Осипа строчку пела.

Шел ощип прессы крутой.

Талантливейшие перья

носятся над страной.

Им отпуск не обналичили.

Да пропади все пропадом!

Российская журналистика

безработна, но не безропотна.

Падают кроны. Женщины

падают. Жжет цена.

Иванушка International,

как крик, летит из окна.

Гуляй же, черная мода,

обтянута вроде ласт.

Безработная наша свобода,

четвертая наша власть!

И новая музыка штопором

закручивает бульвар.

Мы все герои рок-оперы

«Жуткий Крайзис Супер Стар»

2

ХОР:

Новый мелос, мелосмелос,

все смело, смелосмело,

в магазине, что имелось, —

в одни руки по кило.

Мыло – мыломыломыло мы – ломы!

драка – дракадракадра кадракадрака!

булка – булкабулкабулкабулКабул

сметай минтай минтай ин тайм in time

В Лувре под святые визги

вынесли на обозрев

платье Моники Левински

как абстрактнейший шедевр.

Мы бы эту Монику

смяли, как гармонику!

Простирнули бы – all right.

Чистота – ну просто «Тайд».

Кто упер надежд кристалл?

Жуткий Крайзис Супер Стар.

3

Идет эмиссия мыслей. Поющая мисс Эмиссия

снимает комиссионные с эмиссии попсы.

Шуршит под ногой опущенная

эмиссия компромиссов.

В козлах, что хрустят капустой, —

эмиссия пустоты.

Свобода по фене ботает. Мы можем ей поделиться.

Эмиссионер свободы красиво шмальнет с винта.

Любая модель бездарна

без дали идеализма.

Мы – новые безработные.

Внутри у нас пустота.

Эмиссия демонстраций.

Филиппики горемычные.

Особняки кирпичные краснеют из-за оград.

Российская журналистика

сильней Настасьи Филипповны,

не пачки купюры липовой —

журналы ее горят!

Станки печатные заняты.

Им не до литературы:

пустые стихи и романы

абсорбируют пустоту.

Стоят золотые заморозки.

Слетают с осин алтушки.

Запойному графоману,

мне пишется в пору ту.

Мой край, где Нуреев лунный

метал перед нами бисер,

где пулю себе заказывал георгиевский соловей,

неужто ты не мессия,

как Андрей Белый мыслил,

неужто, Россия, стала

эмиссиею нулей!?

ХОР:

Налей

«старочки» в хрусталь.

Жуткий Крайзис Супер Стар.

Кеннет Старр, назначенный Клинтоном

следователь, потратил на его разоблачение 40 млн долларов из госбюджета.

11 000 милиционеров и 6 000 военнослужащих участвовали в демонстрации протеста под лозунгами:

«НАРОД К ОТВЕТУ!» «СТРАНУ В ОТСТАВКУ!»

«КЛОНИРУЙТЕ ДЕНЬГИ В СБЕРКАССАХ!»

«Не храните деньги в гречневых кашах!»

Началось планирование купюр.

Стольник – это наш Большой театр.

На наших глазах четверка коней на фронтоне превращается в девятку, а к вечеру их уже становится двести, как в программе «Вести».

Кони, кони, как тучи, летят над городом – табуны!

Женщины, визжа от восторга, задирали головы. Ароматные, мохнатые апельсины сыпались с неба.

Мы с тобой условились встретиться у третьей колонны Большого театра, но через час она склонировалась в тридцатую, а к вечеру – в двести тридцать первую!

28 августа я пел на сцене Большого.

Оркестр из долговой ямы грянул увертюру из оперы «Жуткий Крайзис». Сразу я почувствовал, как левый карман вздувается подобно флюсу. Боже мой, ведь там я положил купюру с Большим театром. Сорок театров раздували мне брюки – и в каждом была сцена, зал и свой крохотный поэт у микрофона. Кони, кони упруго вырывались на волю. Только молния бы выдержала!

Ты делала мне из зала страшные паза.

Но деньги-то воздушные – я поднялся на левой штанине как на воздушном шаре и полетел за кулисы. Там мы обменяли все Большие театры на зеленую башенку с медальоном их Президента.

Когда Бог произносит слово «Большой», он заикается:

«Боль... боль... боль... боль...»

В городе исчезла

Черное нце несли на носилках.

Вы читали «В круге первом» женицына ?

В по ствах толпились за визой.

Маршировали даты.

Пели: « овей, овей, пташечка!»

Назревал яной бунт.

В Нью-Йорке царил омон Волков.

исты филармонии разучивали мелодию

«Жуткий Крайзис».

Да здравствует мировая идарность истов

филармонии.

4

Как страна моя, я в долгах.

Придуряюсь. Кажусь беспечным.

Одеваюсь, как вертопрах

золотого обеспеченья.

Я – в кусках, как и вся страна.

Мои области расползаются.

И душа моя раздана

кому-то на трансплантацию.

Я поставлю свечу за них,

кто живет, за деньгу удавится.

Ведь художник всегда должник,

одновременно – заимодавец.

Заяц ссудит мне до зимы

свою сброшенную шкуру.

На подвал наворую тьмы,

твоим светом наштукатурю.

Жизнь дается нам всем взаймы.

Не признаемся, что горим.

Кто нуждается – мы подсобим.

Если мне так, то как же им,

существуя на пару сотен?

Выйдешь летом – ну что за look!

Как растет в цене многократно

росный ландышевый луг,

не разменянный на караты!

Выпал снег. Горше пик картежных

скачут женщины, как грачи,

чтоб невырытые картошки

откопать, сохранив гроши.

Смотрит в русском долготерпенье

череда ракит на лугу.

Перед ними в долгу теперь я?!

Что за чушь! Но заснуть не смогу —

снится ландышевый мне лоб

бабки в стираном сарафане —

не имея денег на гроб,

похоронена в целлофане.

ХОР:

Шли мы из Епифании —

выпивали – тропой зарастающей.

Навстречу Он:

«Неправильным курсом идете, товарищи!

Один рубль идет по курсу «один к тридцати» (для купли).

Деревья разевали дуплы.

Кеннет Старр приделывал к каждому дуплу по капканчику.

ПАРТИЯ ПИЛАТА № 6:

Мы, как «Орбит», живем без сахара.

Пересядь на телегу с «Опеля».

Вымыть руки и душу затраханную —

дайте мыльную оперу!

ПАРТИЯ ВАРАВВЫ:

Ну и нравы...

Кота в холодильнике трупик найду

и пару сосисок в холодном поту.

Вы не правы.

ИУДА:

После Брежнева, скажу я,

явный кризис поцелуя.

МАГДАЛИНА:

Жду, накрасясь. Клиент слинял.

Жуткий Крайзис. Супер Стар.

С Большим театром я завязал. По экономическим причинам. Перешел на червонцы.

Но почему посредине нашей десятирублевки напечатано крупно «КРАСНОЯРСК»? И башенка местного Кремля, и плотина Красноярской ГЭС?

Может быть, красноярский рубль уже отделился от москов-ского? И Красноярская Республика имеет свою армию, валюту, свой язык?

Но что обозначает на их языке «десять рублей»? Я шел, насвистывая мелодию из «Жуткий Крайзис». Вдруг штаны мои промокли. Внезапно из плотины ГЭС пустили воду.

Ты меня высушивала и утешала.

«МЕНЯЮ КООПЕРАТИВНУЮ КУПЮРУ

«ОТ КУТЮР», В ЦЕНТРЕ, НА ЗЕЛЕНУЮ

В КУРСКОЙ ОБЛАСТИ ПО ЛЮБОМУ КУРСУ.

ВОЗМОЖНА АНТРЕСОЛЬ».

В городе появилась соль.

Все плакали. Ресницы заиндевели. Начались морозы. По радио гоняли песню «Ассольвейг».

Шел крепкий посол Прибалтики. В банках и бочках.

«Да посоль ты...»

«Соль – соль – соль – соль», – играли скрипочки.

Все концерты были сольные.

Некоторые – малосольные.

Но что бы они ни играли, они всегда играли мелодию из «Жуткий Крайзис Купюр».

Эмиссия листопада

чеканки лавры Печерской.

Эмиссия чистогана

небесного обеспеченья...

Действительность неподсудна.

Я жизнь не переабсурдил.

(Я сам, написав рок-оперу,

от ужаса посинел).

Вяжите, зовите опера!

Я – главный эмиссионер.

Печатаемые строки

тебе не принадлежат.

Повсюду знак: «Осторожно!

Эмиссия. Листопад».

5

Песня Иуды

Иуда – аудио!..

Дезинформацию не исправите.

Не предавал я Господня Сына.

Меня повесили на осине.

И бесы праздновали повсюду

иды Иуды.

А аудитор сдавал посуду.

Я ваши души сосу улиткою,

вроде глиста.

Как Кеннет Старр любил Билла Клинтона,

так я, отверженный, люблю Христа!

Бог не ошибся. Он мной воспитывал.

Он муки вместе со мной испытывал.

Не брал я ссуды.

Аудитории нужно чудо.

А показательному процессу

нужен Иуда. Роли известны.

Паскуды в «Ауди».

Иуда – в ауте.

Но разлюбить Его вы не заставите.

Харкает кровью рябина в августе.

Вою в Саудовской пустыне памяти.

Иуда – аудио...

А Кеннет Страус откапывал яйца в пустыне

Интернета.

В Интернет перешел журнал «Пушкин».

Нет работы.

Все кабинеты отвечают: «НЕТ – НЕТ – НЕТНЕТНЕТ», словно определенный артикль THE.

«Не тот это город и полночь не та».

Неталла Борисовна просит миллион неталых роз.

Нетанки атакуют Белый дом.

Нетармия ловила дезертиров.

Нева текла, как нетеневая экономика.

«Нет любви», – бормотал Кеннет.

«А на нетральной полосе», – пели с нетого света.

Мы – бомбы, начиненные нетроглицерином.

6

ХОР:

Съел капусту. Суп не стал.

Ну и козел ты, Супер Стар!

КОЗЕЛ (с интонацией революцифера):

С рублевого Владивостока

до пятисотки Соловков

оплата более жестока,

чем полагает острослов.

Деньга – первопричина Кризиса:

купюры русские суммируй —

получится ЧИСЛО АНТИХРИСТА.

Господь, спаси нас и помилуй!

«Пятьсот» плюс «Сотня» плюс «Полсотни»

плюс «пять» плюс «десять» плюс «один» —

их сумма пахнет преисподней.

За них мы душу продадим.

7

В иллюзии листопада

ты где-то шуршишь по саду.

Как зебра, вся полосата

от лунного серебра.

Тебе ничего не надо.

Шикарно шуршать по саду,

гуляющие нервы

в ночной пучок соберя.

Лягушки Аристофана

бормочут из листопада.

Лист в пятнах от «Мукузани»

шуршит, как лаваш, лаваш...

В душе идет девальвация —

ни славы, ни козней НАТО,

ни Праги с площадью Вацлава —

слова, слова, слова.

А может, и не по саду,

шуршишь лучом по фасаду,

обвал свободного времени,

обрыдло лежать ничком.

А может быть, забеременеть?

или сменить прическу?

А ну вас, пошли вы на фиг!

Не надобно ничего.

Задерживается зарплата.

Друзья свистят с эстакады.

Христианская интифада

камнями бьет своего.

Тебе ничего не надо.

Тебе ничего не надо.

Тебе ничего не надо,

кроме любви – ничего.

8

Все ничего – успокойся.

Не нагружай чело.

В мире, летящем косо,

все ничего.

Перед твоей любовью

все – ничего.

Видишь, за изголовьем

очень черно.

Ангел хихикает гаденько.

Молимся за него.

Что нам деньга-деньга-деньга?

Все ничего.

Все на рубашке вишни —

все ничего,

все обещанья Всевышнего —

все ничего.

Корчи Держав в геенне,

чмокающиеся чмо.

Перед Твоим мгновеньем

все – ничего.

Я – олигарх Безденежья,

беличье колесо.

Бог мне шепнул во всенощной,

что Ничего – это все.

Всех четвергов и пятниц

дым кочергой,

и гениальных пьяниц

блеск речевой.

В спешке сегодняшней гоночной

жить всего ничего.

Люблю в темноте иконочной

земляничники ночничок.

Женские абрикосы.

Первый концерт Чайко...

Все у нас. Успокойся.

Все – ничего.

Ни предпоследней станции.

Ни НЛО.

Все, что от нас останется.

Все – ничего.

9

Кеннет Старр, вуайерист и нравственник, читал сонник. «СОННИК» – «СОННИК – СОННИКСОН – НИКСОН» —

с удовольствием повторял.

Вторая строка ему не понравилась:

«строкастрокастроКАСТРОкастрокастрока...»

Далее следовало нечто непонятное: почему-то магнитно

соединились слова:

«ГРИН ПИСДЕЦИБЕЛЛЫ».

Старр заволновался и полез за русским словарем.

ХОР:

Кто купировал Луку?

Супер Крайзис на слуху.

ХОР ПРЕССЫ:

«Кеннет Старр получил лестное приглашение от американ-ского порнографического журнала» («Нью-Йорк Таймс», август 1998 г.) «Андрей Вознесенский попал в долговую яму» («МК», 21.09.98) «Андрей Вознесенский купил виллу на Багамах» (НТВ, 16.04.98 ) «Андрей Вознесенский вместе со Шварценеггером и Брюсом Уиллисом избран во Всемирную Лигу удачи» («Комс. правда», сентябрь 1997 г.) «Вошел луноликий Андрюша Вознесенский. Акт соития произошел прямо на сцене» («Караван историй», август 1998 г.) «На квартире на Котельнической набережной был произведен обыск. Искали порнографическую ненаписанную поэму Вознесенского «Царь Никита». Нашли и конфисковали 47 рублей». («Независимая газета», февраль 1999 г.).

«ТРУД СОЗДАЛ ИЗ ЧЕЛОВЕКА ОБЕЗЬЯНУ. НЕТРУД СОЗДАЛ БЛАЖЕННОГО АВГУСТИНА».

Партия Артемия Троицкого

Птички Божьи не сеют, не пашут,

а клюют, что Господь послал.

Спаси кроны и женщин падших,

Супер Стар!

Бей мозги, как орехи грецкие!

В океане всеобщей лжи

и вожди, и интеллигенция —

все бомжи.

Утверждаю я, что есть выход!

Или же наоборот.

Вы хоть

подпишитесь на свой народ.

СВ. АНДРЕЙ:

Меня мучает идея:

может, XXI век

к двум крестам св. Андрея

присоседит минарет?

ПРИЗРАК:

Ноу-хау? Ноу хау?

Да... хау!

ФОМА:

Клонированные головоногие —

явный кризис экологии.

ХОР:

Всюду Кризис Супер Стар.

Крысы побегли в астрал.

Эпилог

Из лягушек черных дождь —

душ, душ, душ, душ...

– Что еще от неба ждешь?

– Жду, жду, жду. Жду-с.

Душ из треугольных груш,

из всего, что ни скажу.

Пляшут лупы луж, луж,

отражая лжу, лжу.

Тебя жалит лжа, лжа.

С неба льется ржа, ржа.

Тебя мучит жар, жар.

«Жар чего?» – спросил Кен Старр.

Барабанят трупы градом

и прыжки самоубийц.

Не швыряй ты в нас, торнадо,

табуретки, как кубист!

Тебе дождик надо, надо.

Встань под душ. И отрубись.

Дождь из женщин, из лимонов,

душ иллюзий, как Лелюш.

Тушь с твоих ресниц соленых

по щеке ползет, как туз.

Закрываются журналы.

Фирмы хлопают дверьми.

Безработною ты стала,

мисс СМИ.

Как? Наверное, по пьянке

с неба в гости рухнул к нам

кризис банка, банкабанка,

как подраненный кабан.

Что ему твои вазоны?

Чувства, что воспел Назон?

Зона, зона, зоназона

блещет лагерным ножом.

Дождь из крыс и из мышей —

с крыши – шейм, шейм, шейм,

желтый и сухой, как дуст...

Не принимаем этот душ!

Притяжение нарушу.

Мозг померк. Как фейерверк,

поверну головку душа

снизу —

вверх!

Боже мой! Все понеслось. Фантастика.

Мощные струи дождя перевернулись и били в небо,

как фонтаны. Сильные шланги, сбивая ангелов,

обмывали тучи, как садовники кроны.

Все твои жабы понеслись вверх по струйкам,

как грибы на ниточках.

Труп стремительно карабкался в рай,

как матрос по канату.

Паучок печали умчался вверх.

Грезили гейзеры.

Мысли людей устремились в небо из затылков, как из головок душа со слабым напором. Они не достигали высоты, но сияли, как хрустальные маленькие коронки.

Коровы,

мыча, мчались обратно в тучи, как в грузовом стеклянном лифте.

Кен Старр

уносился к своему порнографическому журналу. «Как будто струйки биде, – кивнул он на фонтанчики. – А где же Прекрасная дама? Ах, это же Луна...»

Но подглядеть ему не удалось.

Все покрылось тенью затмения.

Или это мне померещилось? Но сам Князь тьмы. Кайзер Крайзиса, венценосный Кабан, подобно дирижаблю, уплывал в свои родные болота.

Появилась надежда работы.

Этот душ нам подходит! Принимаем этот душ!

В разрывах туч ночное небо сияло,

как звездное платье Моники.

Принимаем антидождь.

Принимаем этот душ.

Где ж простынка?! Ты идешь?!

жду, жду, жду. Жду-с.

ХОР:

Кто упер мой пьедестал?

Жуткий Крайзис Супер Стар.

Прощальная песня Магдалины

Ты меня оставил безработною.

Ты меня оставил.

Ночи безработные, ноги безработные,

душу безабортную.

Имя мое бардами заболтано.

Ты меня ославил.

Мне Писаний всех, с Тобой не сходных,

ближе Павел.

«Труд, – учили нас, – любой почетен».

Ты сказал мне: «Грех».

Я Тебе дала пощечин.

И заплакала при всех.

Понимала Тебя – плакала,

не умела записать.

Наизусть шептала Павла —

не умела прочитать.

Шли солдаты, лапав, лапавлапав.

Павла помнила глаза.

Савла, Савла, Савла из сатрапов

помнила власа.

Под горой Иерусалима

плачущий застыл,

как объятье Магдалины,

белый монастырь.

Мою душу с неба тянет

до земной черты,

где Тебя обмыла тайно.

Вижу все —

как Ты,

балансируя меж скопищ

непонятных сил,

тихо, как канатоходец,

в небо уходил.

ХОР:

Мир на грани. Вот сорвется!

Кризис жмет. Но неспроста

балансирующие канатоходцы

повторяют движенье Христа.

1999

Последние семь слов Христа

Поэма

Вступление

Нам предзакатный ад загадан.

Мат оскверняет нам уста.

Повторим тайно, вслед за Гайдном,

последние семь слов Христа.

Пасхальное вино разлейте!

Нас посещают неспроста

перед кончиною столетья

прощальные семь нот Христа.

Не «Seven up» нас воскресили.

В нас инвестирует, искрясь,

распятая моя Россия

the seven last words of Christ.

Пройдут года. Мой ум затмится.

Спадет харизма воровства.

Темницы распахнет Седмица —

последние семь снов Христа.

Он больше не сказал ни звука.

Его посредник – Красота.

Душа по имени Разлука —

последнее из слов Христа.

I

Мои Палестины дымятся дыбом.

Абсурдный кругом театр.

Боже, прости им, ибо

не ведают, что творят.

Будущий схимник, слезясь от гриппа,

изобрел водородный заряд.

Отче, прости им, ибо

не ведают, что творят.

На общей простынке в трехспальном клипе

стало тесно троим.

Боже, прости нам, ибо

не ведаем, что творим.