Текст книги "Экспедиция в один конец"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

– Обращайся в Красный Крест, там все бесплатно! – После чего вновь сработала задвижка.

Забелин, посмотрев в настенное зеркало, озорно себе подмигнул, подняв кверху большой палец.

Что же… Вот он, оскал капитализма. Вот те клыки, которые рано или поздно вцепились бы ему в горло. Избежал‑таки. Сумел.

И выбор теперь стал очевиден и прост: отныне он живет в своей комнате, спит на бугристом матраце старой кровати, очевидно, притащенной сюда с какой‑то негритянской помойки, завтра идет на работу и начинает потихонечку собирать походную сумку.

Все в порядке, капитан! – шепнул он себе под нос, пытаясь удобнее устроиться между выпирающими пружинами своего сиротского ложа и вспоминая удобную, в полкомнаты, постель разобиженной на него хозяйки. – Именно в полном порядке, как при боевом расчете! Туман рассеялся, орудия противника стали видны отчетливо расчехленными… А вот бы влип, а?!

КАМЕНЦЕВ

Сначала было ощущение солнца, покоя и воздуха с щемящим, чуть горьким ароматом каких‑то цветов, чей высохший букет стоял в вазе у изголовья.

Он раскрыл глаза.

И тут же, охваченный внезапным страхом, судорогой перехватившим горло, подскочил на постели, замер, одичало глядя на ведущую в комнату дверь.

Внизу явственно звучали голоса – мужские, грубые.

Неужели нашли? Неужели кто‑то увидел, как он забирался в этот дом, и сообщил в милицию?

– Ни фига у тебя, капитан, тут нет, ни поленьев, ни пилы… – донеслось приглушенно. – В лес надо было заехать, говорил же! Зацепили бы за трос какое‑нибудь бревно поядреней…

– У котла посмотри, сбоку, – откликнулся второй голос.

– И там – хрен ночевал!

– Значит, прошлый раз все пожгли. Ну и хрен с ним! У соседа возьмем, он тут главный специалист по шашлыку… Нальем ему, всего и делов!

Каменцев, надев старые разбитые ботинки, стоявшие в углу комнаты, прибрал за собой постель и, осторожно приоткрыв чердачную дверь, проскользнул в спасительный полумрак, присев на жесткий засып керамзита.

Утер со лба испарину, глубоко дыша, постарался утихомирить трепыхающееся сердце.

– А хлеб‑то ты взял? – продолжил голос, принадлежавший, видимо, приехавшему к хозяину дома гостю. – Э–эх, кирпич, а не хлеб! И нож у тебя ни хрена не режет… А–а, другой стороной надо…

Затем послышался третий голос – в дом заглянул сосед.

– Петрович, – сказал хозяин, – вот, знакомься, мой начальник – Антон Евсеевич… Решили, понимаешь, отдохнуть, подсоби с шашлычком…

– Отчего ж… Мангал‑то в сарае?

– Ага, вот ключ…

– Сева, ты с техосмотром‑то мне поможешь? Осень, срок выходит, а мне бабку с внуками в город отправлять…

– Да привез я тебе талон, не боись!

– А печать? У меня ж техпаспорт старого образца…

– И печать забабахаю, она в бардачке у меня… Ты давай с шашлыком шустри, я только с дежурства, голодный, что твой цепной пес!

– А чего не был‑то так давно?

– Служба, Петрович, служба…

Голоса стихли.

Каменцев, подобравшись к чердачному пыльному оконцу, выглянул во двор. Увидел лысоватого сутулого старика в рабочем комбинезоне – видимо, искомого Петровича – и двоих мужчин в черных милицейских куртках из кожзаменителя капитана и подполковника. За штакетником забора стоял бело–голубой гаишный "жигуленок".

Вскоре в мангале заполыхали сухие березовые дрова, горький дымок полетел в чердачные щели, и Каменцев, глотая слюну, думал, что ему вновь повезло, ибо приехавшие развеяться на природу гаишники, застань его врасплох, едва ли пригласили бродягу, позаимствовавшего из гардероба вещички, разделить с ними хлеб–соль и водочку с пивом.

Милиционеры пировали до позднего вечера.

Наконец вдребезги пьяный Петрович, нелепо выбрасывая ноги, зигзагами двинулся к своему дому, оставив настежь распахнутой калитку, а стражи порядка после его ухода еще с час усердно прикладывались к стаканам, и с улицы в дом их загнал лишь начавшийся дождь.

Милиционеры переместились в комнату, включили телевизор, звук которого то пропадал, то внезапно прорывался, но скверный прием передач дачников не волновал, ибо они всецело посвятили себя горячему обсуждению вопросов профессиональной деятельности.

Слушая беседу представителей власти о служебных делах, а вернее, злодеяниях, Каменцев чувствовал, что его коротко остриженные тюремным парикмахером волосы ощетиниваются колким бобриком – кого, по его мнению, и надо было сажать, так это находившихся рядом с ним бандитов с погонами. Пожизненно, на особый режим.

– Да говорил я с братвой об этом "БМВ"! – доносился голос капитана. – Со стоянки его проще стырить, чем с улицы. Пришел ночью, дал сторожу в репу – и спокойно окучивай все эти сигнализации и запоры. Мне главное, Антон Евсеевич, чтоб твои "отвертки" все грамотно с номерами устроили…

– Чего за "отвертки"?

– Ну это… мастера! Квалифицированно чтоб все перебили… Ты – гарантия моей безопасности, учти!

– Я тебе чего, гондон?

– Ты неправильно понял…

– Чего неправильно? Если б не я, стоял бы ты на обочине, СО измерял, проктолог, бляха–муха! А теперь вон – квартиру купил, на острова всякие отдыхать ездишь, о даче этой уже и забыл…

– Но Гошку‑то хлопнули!

– Потому как языком трепал… Наливай давай!

– А в свидетельстве о смерти чего написали? Инсульт?

– Ну.

– Пуля в башке – и инсульт?

– А чего пуля? Тоже… нарушение мозгового кровообращения…

– Ну, ты юморист, Антон Евсеевич…

Звякнули стаканы. Затем собутыльники, спотыкаясь и падая, разделись, и через считанные минуты до Каменцева долетел отчаянный храп.

Храпели в унисон, но, когда дуэт распадался и один из собутыльников замолкал, собираясь с новыми силами, другой вел на последнем дыхании высокую партию, что, обрываясь, тотчас подхватывалась вновь зачинаемой низкой.

Выждав с полчаса, Каменцев спустился на первый этаж, неся в руке башмаки и осторожно ступая по деревянной лестнице.

В комнате, где спали уморенные водкой дачники, горел свет. На полу валялась разбросанная форма.

Светил серым экранцем старенький телевизор – величайшее открытие техники, сумевшей перевести атмосферные помехи из категории слышимости в их наглядную видимость.

Преисполнившись отваги и, одновременно, жгучей ненависти к храпящим подонкам, Каменцев, углядев в углу прихожей топор, поставил его у двери комнаты, поближе к себе, скинул гражданскую заимствованную одежду и быстро переоделся в форму подполковника.

Воспользоваться ударной силой обуха – очнись кто‑либо из спящих – слава богу, не довелось: менты почивали беспробудно и самозабвенно, как медведи в зимней берлоге.

Он забрал бумажники, набитые крупными рублевыми и долларовыми купюрами, прихватил удостоверения, ключи от машины, а затем, выключив телевизор и свет в доме, вышел во двор.

В темноте тускло отсвечивали лужи. Уплывал в мглистую черноту неба дым из намокшего ржавого мангала.

В прогалине разомкнувшихся туч выступил бок огромной луны, озаривший густо летящую морось.

Полыхнула над огородами молния, осветив на миг фотографическим светом качающиеся под ветром подсолнухи и дрожащую листву яблонь.

Он завел гаишную машину и покатил к трассе.

Проехав с полсотни километров, свернул, ориентируясь на указатель, к областному центру.

Машину бросил на стоянке у вокзала.

Два патрульных сержанта с автоматами, покуривавших у входа в зал ожидания, небрежно козырнули ему.

Через пять минут Каменцев, стоя у вагонной подножки, уже кокетничал с проводницей, отлучившейся из вагона за водкой. А вскоре сидел в ее купе в компании собравшихся, дабы отметить чей‑то день рождения, раскрасневшихся от выпитого железнодорожных дам: мужиковатых, с широкими бедрами, толстенными ляжками и гостеприимными грудями.

В купе душно пахло дешевой парфюмерией и горячим женским потом.

Дамы уговаривали его – офицера милиции, следующего в срочную командировку, – непременно с ними выпить и уверяли со смехом, что с пути ему все равно не сбиться, и если, мол, развезет, то его все равно довезут.

Пришлось пригубить рюмку, закусив огурчиком и копченой куриной ногой.

В полночь поезд прибыл в Москву.

Остановив "левака", Каменцев покатил в Сокольники.

Машина проехала мимо злополучного места, где некогда, в иной, как казалось теперь, жизни, произошла у него стычка со злополучными патрульными; далее узрелась знакомая белая башня родного дома, куда уже не было возврата и где его никто не ждал… Кроме засады разве.

Сейчас же он направлялся по тому адресу, который едва ли мог быть известен розыскникам.

Впрочем, теперь Каменцев не особенно их и боялся. Отныне в московских капиталистических дебрях беглый преступник, не проявляй излишней криминальной активности, мог скрываться годами, а вернее – просто жить на съемной квартире, ездить на автомобиле и даже заниматься бизнесом.

Огромный город, заполоненный пришельцами со всей страны, лишенный прежнего полицейского контроля над населением, признавал только одну власть власть доллара, и с ним, зелененьким, можно было спокойно существовать, находясь и во всероссийском, и в международных розысках. Главное – с трезвой головой, а если с нетрезвой – то исключительно за замками дверей собственного дома.

Эту истину Каменцев уяснил лучше некуда.

Не без труда припомнив комбинацию цифр, он нажал кнопки кодированного замка на тяжелой стальной двери и вошел в парадное старого московского дома, досадуя, что не позвонил из метро в спасительную, как он полагал квартиру, где жила его подруга Надежда.

Они познакомились лет пять назад – Надя, профессиональная переводчица, некогда окончившая аспирантуру университета, давала уроки английского, и Каменцев был одним из ее малочисленных учеников.

С уроками дело у Надежды не заладилось: педагогом она была неважным, да и конкуренция знатоков новомодных методов и всякого рода специальных программ отбивала значительную часть клиентуры, а потому попросилась она на работу к Камен–цеву, но и в его фирме продержалась тоже недолго, не имея ни малейшей склонности ни к бизнесу, ни к привычке корпеть день–деньской на службе.

Жила Надя за счет "спонсоров$1 – в основном иностранцев, нанимавших ее время от времени то в качестве переводчицы, то дамы сопровождения, а то и попросту шлюхи. Правда, шлюхи дорогой и капризной – Надежда была амбициозна, цену себе – эффектной, стройной брюнетке – знала, и уж если ложилась с кем‑то в постель, то либо по взаимной симпатии, либо по крупному расчету.

Они были друзьями: Каменцев едва ли не каждый день заезжал к ней на чашку кофе, она же, всецело доверяя его советам, обсуждала с ним нескончаемые несуразности личной жизни, и через год знакомства они стали близкими людьми, причем – без постели, хотя однажды Каменцев все‑таки Надежду соблазнил, чему впоследствии и сам был не рад: все получилось быстро, скомканно и в общем‑то, можно сказать, никак.

Он был смущен, раздосадован, а она, чмокнув его в лоб, сочувственно обронила: "Знаешь, нам, пожалуй, лучше без этого… Мы же с тобой два закадычных приятеля, а потому это похоже на какой‑то гомосексуализм…"

Ему оставалось лишь тяжко вздохнуть, отведя глаза…

Каменцев позвонил в дверь.

– Ты?!. – Она, тряхнув головой, словно после дурного сна, изумленно моргала, глядя на него как воистину на милиционера, пришедшего с обыском.

– Я, я, – торопливо произнес он. – Ты одна?

– Входи. – Она пропустила его в прихожую. Затем, всплеснув руками, сказала обреченно и весело: – Ты сбежал!

– Да, – в тон ей отозвался он.

Она кинулась к нему на шею, обхватив щеки ладонями, крепко поцеловала в губы. Затем, сняв с Каменцева фуражку, провела рукой по коротко остриженным волосам.

– Боже, ты действительно выглядишь как уголовник.

– Мне некуда деться, – озабоченно доложил он.

– Это я уже поняла. – Прошла на кухню, раскрыв холодильник, зазвенела тарелками. Крикнула: – Снимай с себя эту милицейскую шкуру – и марш в ванную. Там синий халат висит – как раз твой размерчик.

Он с наслаждением пропарил тело под горячим душем и, запахнувшись в толстый свежевыстиранный халат, сел за кухонный стол, где увидел – о, чудо дивное! – салат оливье, свежие помидоры, ноздреватый сыр, зелень и масленые ломти семги.

И всплыли в памяти мятые алюминиевые миски с жиденькой крупяной баландой…

– Ну, спешу услышать историю с географией, – сказала она, присаживаясь рядом.

Каменцев поведал о побеге, ночевках в степи, рассказал о даче и угнанной машине…

– Ты знаешь, почему мне всегда нравился? – спросила она. – Потому что авантюрист, и с тобой – не соскучишься! Ты и в бизнесе этом своем продуктово–курином все равно авантюристом был… Но тогда тебя среда давила законопослушная, а теперь – полный простор для деятельности…

– Ну, спасибо, – хмуро кивнул он. – Утешила. – Поднял на нее усталый взгляд: – Что с семейством моим, не в курсе?

– Ну… Все новости тебе известны. Людку твою начали доставать кредиторы с бандитами, потом этот ее отъезд в Штаты по твоему, как она мне по телефону сказала, настоянию…

– Все правильно.

– Ну вот. Если номер ее американского телефона помнишь, позвони…

– Позже, – сказал он.

– И какие творческие планы у вас, гражданин беглый каторжник?

– Побегу дальше.

– Куда же дальше‑то?

– В Штаты. – Он усмехнулся. – Широкий я парень, нет?

– Да уж куда там с добром деваться, как моя бабка говаривала!

– Паспорт надо "левый" сделать и визу, – продолжил Каменцев. – Есть концы?

– Вообще‑то имеется один типчик, – задумчиво произнесла она. – Делает паспорт моряка. Чтобы машины для льготной растаможки ввозить. Я через него тут паре знакомых ребят устроила документы, даже заработала на этом чуток…

– И сколько такой документик стоит?

– Пять тысяч.

– Звони, найду я пять тысяч.

Она, будто что‑то припомнив, сокрушенно всплеснула руками:

– Ох, дура! Как же я забыла…

– Что забыла?

– Типчик этот, Геннадий, – квартирант Володьки Крохина. Ну того, из Эмиратов. А ты же ему четырнадцать тысяч должен… Володька мне звонил и, как узнал о твоей посадке, просто‑таки впал в ступор… А денежки эти, конечно, тю–тю, да?

– Вестимо, – меланхолически подтвердил Каменцев.

– Тогда с Геной торопиться не стоит…

– Да я никуда не тороплюсь, – невесело рассмеялся Каменцев. – У меня сейчас дел меньше, чем у пенсионера. Как ты‑то? Замуж еще не собралась?

– С кем спать и без того есть, – отмахнулась она, – а вот чтобы было с кем проснуться – это, знаешь ли, задача неразрешимая, по–моему. Слишком испортила меня самостоятельность. Да и сама жизнь… А вообще‑то ты прав, я уже женщина непреклонного, так сказать, возраста, пора бы подумать об учреждении совместного предприятия семейного типа…

– А занимаешься чем?

– Честно? – Вытащила из пачки сигарету, закурила, выдохнув дым к потолку. – А… путаню понемногу! Японец сейчас у меня… Вчера в Токио укатил, через неделю вернется. Сумасшедший… – Она рассмеялась снисходительно. – Два часа ползает как гусеница, гладит, шепчет… А основное дело происходит в течение пяти секунд. И – очень он переживает, когда я не стенаю страстно. В самый интересный – его, конечно, имею в виду… так вот, в самый интересный момент он мне приказывает… ну, по–русски он слабо… Приказывает: "Голос! Голос!"

– Значит, ты все по иностранцам…

– Ну а чего русские? Как мне тут одна импортная блядь сообщила, трахают как звери, а платят как дети! А я ж еще и ленивая… Вчера звонит один французик – приезжай, мол, а я лежу на кроватке – пресс подкачать хотела… ну, чувствую, и ноги не поднимаются, и рука болит – поскользнулась тут и на локоть упала… А ведь его же и гладить надо! – Она шмыгнула носом, выдернув салфетку из стаканчика, посетовала, сокрушенно качнув головой: – Если б не сопли красота бы замучила!

Каменцев рассмеялся. Сказал:

– Все же люблю я тебя… Легко с тобой.

– Тебе так кажется. И насчет "люблю", и насчет "легко". – Она встала из‑за стола. – Пошли, застелю ложе.

Они прошли в спальню, и тут он решительно обнял ее, притянул к себе, поцеловав в нежную шею.

– Миленький, – она попыталась оттолкнуть его, – мы же давно обо всем договорились… ну зачем? Я, конечно, понимаю: воздержание у тебя просто смертельное, и вообще дружба дружбой, а эрекция эрекцией…

– Ну а тогда к чему разговоры? – Он просунул руку в прорезь ее халата, нащупал застежку бюстгальтера.

– К тому, что мы – друзья…

– Любовь – это тоже дружба, – возразил он. – Причем настоящая, не знающая никаких границ…

– Но ведь у нас же ничего не вышло тогда… – слабо запротестовала она. – Или жена в глазах стояла?

– Вот именно, милая. Все равно как девственность терял, как в первый раз… А в первый раз результат всегда слабенький… – улыбнулся он, целуя ее в грудь. – А вот дальше все идет как по маслу.

Он уложил ее на кровать – уже сдавшуюся, обнаженную.

– У меня нет никаких… ну, этих…

– Да хватит развивать насчет презервативов, – сказал он, отбрасывая в сторону одежду. – Ты девушка чистоплотная, а я человек семейно–тюремный. И знаю, кстати, об этих изделиях немного. То есть в курсе, какой они формы, из чего сделаны и для чего в принципе предназначены. Но вот насчет всего остального, что характеризуется как нюансы практического значения, могу рассуждать весьма отвлеченно, как полный профан…

Закрыв глаза, она закинула назад руки. И – застонала, плотно обхватив его бедра ногами. Он почувствовал блаженную, восхитительную близость, погружаясь в жар ее плоти…

Все действительно получилось, и уснули они лишь под утро.

– Люблю тебя, – совершенно искренне прошептал он, проваливаясь в сон.

– Любовь вечна, – отозвалась она со вздохом. – Но вот партнеры меняются, в чем и беда…

ВЛАДИМИР КРОХИН

Три дня он предавался восхитительному безделью, наслаждаясь комфортабельным номером с климатической установкой, изысканными трапезами в уютном ресторане отеля, где над столиками нависали опахала тропической флоры, и плескался то в теплом океане, то в прохладном бассейне.

Подумывалось и о целесообразности курортного романчика, тем более, лишь мельком обозрев пляж, он пришел к выводу, что работы в данном направлении край непочатый и, возьмись за нее всерьез – будешь трудиться, забыв об отдыхе!

В отеле обитала публика, никакого отношения к мешочникам, бегавшим по Дубаю, не имевшая: множество одиноких респектабельных дам различных возрастных категорий, основной из которых была "слегка за сорок", благополучные бизнесмены из России и из сопредельных республик, а также бандиты, ведущие себя здесь, на отдыхе, подобно джентльменам из английского клуба – сдержанно, с достоинством и предупредительно–отчужденно по отношению к иным отдыхающим.

В отеле то и дело мелькал знакомец Крохина, местный временный резидент Вася, – молодой человек лет двадцати пяти, предлагавший постояльцам свои услуги знатока местных торгово–закупочных точек и злачных мест и настырно набивавшийся на приглашение в номер, дабы отметить знакомство наверняка имеющимся у свежеприбывшего соотечественника крепким спиртным напитком.

Знакомства с Васей и с его липкими предложениями из российского населения отеля избегали лишь бандиты кавказских национальностей – их Вася опасался. А многие из расслабленных бизнесменов "попадали", тратясь на такси и ужин для местного гида–общественника. Правда, слово "гид" по окончании – знакомства произносилось с иной, как был уверен Крохин, гласной буквой…

В течение тюремной отсидки Крохина Вася около недели пребывал с ним в одной камере, куда угодил за преступление довольно серьезное: ехал на машине с девочкой–челночницей, а на светофоре какой‑то араб – из зависти, вероятно плюнул ему на капот.

Дабы не терять достоинства перед дамой, Вася покинул машину – и врезал арабу по морде, что означало, по его же словам, – приплыть к каторжному причалу и привариться к нему всеми якорями!

Однако уже через неделю Вася вышел на волю и дело замяли.

Парень был прыткий, циничный, скользкий, как налим, а потому Крохин заподозрил, что сокамерник договорился с властями, предложив определенные интеллектуальные услуги. И теперь, судя по тому, что Васю не трогала служба безопасности отеля, обычно настороженно относящаяся к чужакам, стал он человеком с определенным секретным статусом, старательно отрабатывающим запеченный из плевел – то бишь ядовитой пшеницы – хлеб контрактного меркантильного стукача.

Увидев Крохина, сдающего ключ портье, Вася явно и всерьез озадачился, видимо, размышляя, не появился ли в "Холидей Инн" его дублер, а потому в силу, очевидно, конспирации, здороваться с бывшим сокамерником, должным, по его соображению, мыслить точно в таком же направлении, не стал.

Некоторое время они толклись в холле, преодолевали взаимную неприязнь, различной, правда, природы, но одинаково соображая: "Подойти – не подойти?$1 – и наконец Крохин решил: "Ладно, чего уж там…"

– О! – воскликнул он, будто только сей момент заметил Василия. – Ты?!

– О! – воскликнул тот с аналогичным притворством. – Ты?! И они, как иуды, изобразили подобие дружеского объятия, воздержавшись, правда, от целований.

– Чего ты тут?.. – спросил Вася, бегая глазами по сторонам.

– А… дела! – с вызовом ответил Крохин.

– Успехов…

Дальнейшие их встречи знаменовались лишь обоюдными сдержанными кивками.

Прошедшим вечером Крохин познакомился с двумя немками, покатал их по городу, затем полночи они пили у него в номере, а после до утра все втроем кувыркались В постели, предаваясь жуткому, впервые им познанному групповому разврату.

С гудящей головой и воспаленными глазами спустившись в ресторан на очередной завтрак, Крохин узрел Василия, сидевшего за столом с какими‑то бритоголовыми российскими качками и оживленно им о чем‑то повествующего.

Качки, внимая рассказам старожила, сдержанно усмехались. Во главе стола находился мужчина, одетый в дорогую, явно не ширпотребную рубашку, с элегантными золотыми часами на мускулистой руке, бросавший на Васю редкие снисходительные взгляды. Взгляд у него был острый, волчий, поседелые волосы, еще мокрые после утреннего душа, аккуратно зачесаны назад.

Внезапно Крохин преисполнился чувством щемяще–томительного узнавания…

И, еще не отдавая себе отчет в сумбуре мыслей, шагнул к столику, выдохнув изумленно имя, словно вынесенное на поверхность сознания непроизвольным толчком памяти:

– Игорек!..

Качки заиграли желваками на мигом сжавшихся скулах, взгляды их бдительно и враждебно устремились на незнакомца, приближающегося к их наверняка боссу, но тот лишь хмыкнул добродушно, заметив:

– Во где доводится встречать бывших соседей!

Вася, обладающий отменной реакцией, видимо, по достоинству оцененной полицейскими арабскими умами, посмотрел на часы и развел руками, озарившись безмятежной улыбкой:

– Извините, ребята, у меня тут свидание, совершенно забыл! – И, судорожно допив стакан дармового фруктового сока, растворился в дебрях отеля.

– Садись, Вовка! – сказал хозяин стола. – Тоже здесь отдыхаешь?

– Да вроде того…

– А я только вчера прибыл, осваиваюсь… А ты‑то давно тут?

– Давно, Игорек… Два года, представь.

– Чего, работаешь?..

– Время будет – расскажу… – Крохин откровенно покосился на качков.

– Кореша мои, – сказал Игорь. – Алексей, Михаил… Крохин вынужденно пожал крепкие руки парней. Спросил:

– С женой прибыл?

– Жена в такие гадючники не ездит, – ответил Игорь. – Жена на Канарах, у меня там отныне домишко… А здесь я так… дела, в общем.

– Хотелось бы пообщаться, – сказал Крохин, вновь покосившись на качков.

– А чего мешает? Завтракаем – и идем ко мне в номер… Посидим с глазу на глаз. Когда у нас "стрелка"? – обратился к одному из качков. – В час дня? Ну, навалом еще времени…

Крохин, перемешивая мельхиоровой ложечкой густо насыщенный тропическими фруктами йогурт, искоса поглядывал на невозмутимого старого приятеля, предаваясь невольным воспоминаниям.

Когда‑то они жили в одном доме. Он работал в газете, а Игорь, вернувшись из армии, устроился в страховое агентство, специализировался на различных автоавариях, химича с их оценками, затем занялся кузовными ремонтами, а после ударился в перепродажи угнанных машин, в валютные махинации, контрабанду икон и быстренько сел…

С этого момента пути их разошлись: Крохин развелся с женой, переехал в другой район и более об Игоре ничего не слышал.

Собственно, в той прошлой жизни связывало их немногое: соседство по дому, гаражному кооперативу – и общая пламенная любовь к проживающей неподалеку известной актрисе – Марине Осиповой. С актрисой – в смысле постели – у Крохина выгорело, а у Игоря, благоговейно трепетавшего перед небожительницей, дело далее лобзаний нежной ручки не пошло, а дальнейшему развитию отношений воспрепятствовала тюрьма и зона.

Ныне же, как без труда уяснял Крохин, бывший сосед, никогда законопослущанием не отличавшийся, прочно внедрился в криминальный мир, заняв в нем достаточно высокую позицию, судя по внешним приметам его одежды, дорогим часам, перстню с внушительным бриллиантом – и явному подобострастию окружающих его братков–здоровячков.

Покончив с завтраком, они поднялись в двухкомнатный номер Игоря, по сравнению с которым собственные апартаменты, до сей минуты восхищавшие Крохина, показались ему вопиюще убогими и предназначенными для откровенных плебеев.

Уселись за столик и, попивая баночное пиво, ввезенное сюда, на территорию эмирата Шарджа, где властвовал "сухой закон", из "Дьюти–фри" Шереметьева, предались разговорам о нынешнем и былом.

– В доме‑то нашем бываешь? – спрашивал Крохин.

– Частенько… Родители же там… Навещаю. Да, кстати… А как Марина, не в курсе?

– Откуда? Вроде нигде не снимается, постарела звезда, угасла…

– Звезда? – Игорь хмыкнул. – Скорее метеорит…

– Как выяснилось, – подтвердил Крохин. – Но мы тогда еще молодые были, не понимали, что одни актрисы радуют интеллект, а другие – глаз. Но что о прошлом? Скажи, если не секрет, чего тебя‑то в Эмираты занесло? На разборки приехал? Судя по окружению и вообще…

– Честно? – Игорь потер затылок. – Есть такое дело… Но и отдохнуть заодно хочу… Продлить себе лето, обмануть хоть ненадолго зиму предстоящую длинную, искупаться в теплой водичке… На Канарах уже в море если и полезешь, то на твердости характера, на Сейшелы и всякие Мальдивы – угоришь, пока долетишь, а Эмираты – под боком… Как относишься к тому, чтобы вечерком погулять? Тут один тип к нам подсел – ну, ты его видел… Говорит, есть в Дубае очень даже веселые места, напрашивался в экскурсоводы… Вася, по–моему…

– Угу, – кивнул Крохин. – Вася. Ты с ним осторожнее, он в здешней тусовке к ментам пристроился, змееныш, с них свои сребреники получает. Думаешь, почему он здесь отирается, в Шардже, в "Холидей Инн", а не в Дубае? Потому что в Дубае основной контингент – челнок, а это народ конкретный, он халяву сразу сечет и посылает, и разговоры пустые ему тоже ни к чему, времени в обрез, надо каргу закупить, в мешок упаковать и срочно домой – заниматься реализацией. А тут Вася скользкий как уж: давайте в ресторан, давайте по бабам, вообще потрем за жизнь… А чего тереть, когда задница не то что мокрая от беготни, а аж дымится? Приглашал он тебя в ресторан?

– Ну.

– За твой же счет.

– Да не жалко…

– Вот именно. Не жалко. Потому он здесь и пасется. Отель солидный, клиент соответственный, расслабленный, отдыхает здесь клиент. Причем клиент с положением, как правило, с историей, а значит, и с информацией… Вот его Вася цепляет и разрабатывает – такая вроде у ментов терминология… А после отчетик арабам, они очень даже иностранцами интересуются, особенно респектабельными. – Запнувшись, Крохин выразительно посмотрел на потолок. Затем включил телевизор.

По местному каналу транслировали передачу о роли и правах женщины в исламской семье. В диалогес обширной аудиторией зрителей участвовали властительные шейхи.

– Да тут демократия… – удивился Игорь.

– Ну такая, – покривился Крохин. – В рамках корана и шариата далеко не разбежишься.

– А в чем отличие?

– Корана от шариата? Ну это вроде Уголовного кодекса и комментариев к нему.

Игорь криво усмехнулся: данное сравнение было ему близко его профессии и натуре. Спросил Крохина:

– И какие у тебя перспективы? Вообще – чем и как живешь?

Не приукрашивая ситуации, тот поведал о злоключениях, предстоящей работе и скором своем отъезде.

– Во какие жизнь дает кренделя, – сокрушенно вздохнул Игорь. – А ведь раньше ты для меня просто столпом общества был, белой костью. Да и Марина та же…

– Кому теперь нужны мои стихи и ее кино, – сказал Крохин, устало махнув рукой. – На тот паровоз, куда пересела страна, нам билеты в багажный вагон достались… Кстати, – переменил он тему. – У меня тут кошмарное горе… Был один партнер, я ему продукты посылал. Парень платил исправно, я ему поверил, свои деньги вкладывать начал… Ну и вложил! Четырнадцать штук!

– Кинули? – равнодушно спросил Игорь.

– Да не то чтобы кинули… Звоню Надежде – общей знакомой нашей, а она мне сообщает: посадили парня. То ли за драку с ментами, то ли за оружие…

– Ну а фирма‑то осталась?

– Вот именно! Но я чего боюсь? Приду туда, а меня пошлют… Скажут: мы с тобой дел не имели. А с кем ты лично их имел, с тем и разбирайся…

– Ситуация стандартная, – прокомментировал Игорь. – И не смертельная, не переживай. Дай мне все данные, я сегодня же… – Запнулся: звонил телефон. Он снял трубку. Сказал удивленно: – Тебя…

– Мистер Крохин? – услышался голос портье. – С вами хотят говорить из города. – Щелчок – ив трубке послышался голос араба:

– Владимир? Не могли бы быть через час у меня? Срочный вопрос…

– Выезжаю немедленно, – покорно ответил он. И, положив трубку, обратился к Игорю: – Видишь, как дело поставлено? Все под прицелом. А потому хотя и не знаю я никаких твоих дел, но совет дам: осторожнее… С дисциплиной тут сурово. Это, конечно, не Иран и не Саудовская Аравия, где, появись на публике в шортах и в футболке – сразу тюряга и палки, но и не какой‑нибудь Бангкок или Париж. С одной стороны, удобство – гуляй где хочешь, но насчет того, чтобы как хочешь…

– То есть по башке на улице не получишь? – уточнил Игорь.

– Ну, если и получишь, – ответил Крохин, – знай: это – однозначный привет из СССР! От его и только его представителей.

– Кое–кому в ближайшее время это и грозит, – загадочно произнес Игорь.

– Ну, я поехал, – сказал Крохин. – Зов босса. Если хочешь, встретимся ближе к вечеру.

– Хочу. В девять часов в моем номере, устроит? И – рванем в город.

– Только без твоих утюгов. Это можно?

– Нельзя.

– Тогда с утюгами, – согласился Крохин. – Коли так.

После бессонной ночи он чувствовал себя вымотанным, к тому же смущало то, что на перегар наложился запашок пива и теперь надо будет каким‑то образом обуздать похмельные ароматы, однако противиться приказу араба было категорически невозможно.

Араб, приняв Крохина в уже знакомом пустынном мраморном зале, кивнул ему на низенькую софу и, снисходительно глядя в опустошенные бессонницей глаза гостя, констатировал:

– Странно, я дал вам возможность отдохнуть, а вы ухитрились устать.