Текст книги "Экспедиция в один конец"
Автор книги: Андрей Молчанов
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
Араб, не привыкший, видимо, к замечаниям в свой адрес, устремил кинжальный взор в невозмутимого, как идол с острова Пасхи, старпома, но никакой реакции, кроме каменного безразличия, не получил и, проскрипев крепкими зубами, удалился прочь.
– Смотрите, уволят, – предупредил старпома Прозоров.
– Я не люблю хвастунов, – отозвался Сенчук, – но могу вас заверить, что, очутись Георгий Романович в отставке, эти горемыки–мореходы заблудятся в океане, как дети в лесу. И если, держа курс к Гренландии, упрутся в острова людоедов, удивляться будут все, кроме меня. Так что ссал я зигзагами с клотика на всяких арабских командиров! Ишь, заявился… Сам в себе не помещается! Решил мне гемоглобин попортить… Да умрет он с этой мечтой!
Совещание проводилось в кают–компании.
– Мы не можем управлять спуском батискафа, – сказал Ас–сафар, сидевший во главе стола, высоким, дрожащим от гнева голосом. – Я не знаю, каким образом вместо винтов в ящиках оказался металлолом, но уверен, в итоге выясню это… Кальянраман, что, если нам связаться с Норвегией и заказать новые винты?
Индус, сидевший с побледневшим лицом – видимо, после взбучки, отрицательно замотал головой в чалме:
– Батискаф американского производства… Там иные посадочные размеры. Которых, кстати, в документации нет. Нам придется обратиться к фирме–изготовителю.
Сидевший рядом с Ассафаром второй помощник Еременко, с лица которого не сходила обычная гнусная улыбочка, внезапно произнес:
– Я внимательно посмотрел ящики… Они едва ли вскрывались в порту. Нижние гвозди ржавые, а на верхних очень даже свежие отметины…
– Это что же – диверсия? – прищурился Ассафар.
Еременко, не поднимая на него глаз, пожал плечами. Произнес вяло:
– Думаю, очень скоро я дам вам на это ответ…
– Очень интересно, – ледяным тоном продолжил Ассафар. – У нас череда каких‑то двусмысленных происшествий… Но с их природой мы разберемся. Итак. У нас нет рабочего батискафа, но мы восстановим его. Я принял решение. Судно направляется к Бермудским островам. К координатам утонувшего "К-219". Оттуда мы идем в порт Нью–Джерси, команде дается десять дней отдыха, мы принимаем на борт винты, запасную аппаратуру и возвращаемся в Норвежское море. Есть ли вопросы, господа?
– Увы, имеются, – промолвил Сенчук. – Если батискаф бесполезен, то зачем нужен крюк к следующей ядерной могилке?
Араб помолчал, презрительно щуря глаза и покусывая губы.
– Хорошо, я отвечу, – произнес терпеливым тоном. – У нас есть батисфера, обладающая свойствами батискафа. Она сможет самостоятельно, управляемая компьютером, спланировать на заданный участок поверхности дна.
– Почему же вы не хотите использовать ее сейчас? – спросил Прозоров.
– Потому что она предназначена для другого рода работ.
– То есть?
– То есть, – с неудовольствием продолжил Ассафар, – опусти мы ее к "Комсомольцу$1 – тросы и грузоспусковые механизмы не выдержат, и мы ее потеряем. И тогда к Бермудам будет плыть попросту не с чем.
– Таким образом батискаф предназначен для исследования "Комсомольца", а батисфера – для "К-219"? Где ею и пожертвуют, – вывел резюме Прозоров. Затем, недоуменно качнув головой, прибавил: – Дорогостоящий экспериментик!
– Наука, как известно, требует жертв, – оптимистически заметил Сенчук. И их становится все больше и больше… . Наступила пауза.
– Еще вопросы? – спросил араб.
– Я могу идти? – поднялся Сенчук. – Мне надо ознакомиться с метеосправкой, коли уж я взялся за обязанности вашего штурмана…
– Со справкой или с бутылкой? – ядовито уточнил араб.
– Что с нами будет, если с таких замечаний начинается наш медовый месяц? – усмехнулся старпом, смеривая хозяина судна ледяным взглядом, от которого у Прозорова по хребту побежали мурашки.
Гипнотические очи мусульманина показались ему опереточно–злодейскими в сравнении со стылым голубым блеском глаз отставного морского опера, и отчего‑то Прозорову представилось, что, надень на того старинный камзол со шпагой на поясе да бархатную шляпу с пером, сойдет бывший контрразведчик за явившегося из‑за завесы времен злодея–пирата – вероломного и отчаянного, каковым, вероятно, по сути своей и является.
Араб отвел взгляд в сторону. Процедил:
– Все свободны. Капитана и второго помощника прошу остаться.
– В частности – для обсуждения моей кандидатуры, – проронил в сторону Прозорова Сенчук, выходя с ним в коридор.
– В смысле незаменимости? – уточнил тот.
– Ага!
– И что скажет капитан?
– Какой там капитан!.. Пирог с ничем! – отмахнулся старпом. – Ему бы я и дебаркадер не доверил!
– Но я слышал, он говорит на трех языках, помимо того, у него два высших образования…
– Ну, петух с орлом тоже в общем‑то одинаковы, – рассудил Сенчук. – У обоих – клюв, перья, крылья… Но петух, конечно, круче, поскольку умеет кукарекать. Кстати, меня жизнь научила не очень‑то и показывать свою образованность. Меньше завидуют.
На этом первый подступ к разработке старпома закончился.
Прозоров, вернувшись в свою каюту, сел у иллюминатора и призадумался.
Сенчук, как он понял, был действительно незаменим, а потому откровенно независим и дерзок. Будущие отношения с хозяином экспедиции его не волновали. Почему?
Не потому ли, что он чувствовал себя независимым, в первую очередь материально, и вел свою игру, связанную с контрабандой, расценивая данное плавание как временный эпизод в большой криминальной игре?
Данная версия представилась Прозорову правдоподобной, но своим первым успехом он посчитал не ее, а установление контакта со старпомом – хоть каким‑то, но источником информации.
Или – хорошо продуманной дезы?
На этот вопрос ответа у Прозорова также не существовало. Но в том, что рано или поздно ответ появится, он был убежден.
КАМЕНЦЕВ
Стоя на палубе и глядя на толкотню матросов, упаковывающих батискаф в защитный брезент, Забелин, с усмешкой глядя на Каменцева, негромко выговаривал ему:
– А вы, доктор, оказывается, бедовый парень… Зачем все‑таки надо было устраивать этот пожар в каюте?
– Чтобы дать вам время разобраться с процессором. Это во–первых.
– Все решилось куда проще. Кто‑то, не мудрствуя лукаво…
– Это во–первых, – продолжил Каменцев. – Во–вторых, теперь я абсолютно уверен, что эти природоохранители решили поднять ядерную головку ракетоторпеды.
– То есть?
Каменцев поведал о служебной документации, обнаруженной им в каюте пакистанца.
– Весьма забавно, – озабоченно качнул головой Забелин.
– И в–третьих, – продолжил Каменцев, – наш главный ученый – диабетик. И в пожаре сгорел весь его персональный инсулин.
– Жестоко! – сказал Забелин. – Решили таким образом угробить главного специалиста?
– Да нет… – Каменцев с досадой посмотрел на перетянутые полосками пластыря пальцы левой руки. – Пару десятков ампул я взял с собой. По дороге в санчасть пять штук кокнул, споткнулся в горячке… Полез в карман – и вот… Кивнул на поврежденную руку. – Порезался. Но теперь здоровье и жизнедеятельность этого умника под моим полным контролем. И думаю, что, если эти деятели что‑либо затеяли в Бермудах, главного спеца я отключу, как лампочку. Есть на сей случай определенная, так сказать, микстура… А он не через час, так через два обязательно меня навестит. Удивлен, что до сих пор не явился…
– Так вы не только поджигатель, но и отравитель? – усмехнулся Забелин. Кстати, я после выпуска из училища в общаге жил… В комнате на четверых. Все молодые офицеры. И был среди нас некий лейтенант Гена Терентьев, обладатель дефицитной по тем временам бутылки французского коньяка. С этим коньяком вообще странные истории… Он тогда в нашей нищей среде исключительно в качестве презента фигурировал… Помню, в военном городке я одному доктору за успешно излеченную гонорею бутылку "Наполеона" подарил, а у нее – такой характерный скол у донышка… Так вот. Через год в качестве подарка от одной благодарной дамы эта бутылка ко мне снова вернулась, пройдя, подозреваю, десятки рук… А с лейтенантом Геной так вышло: мы его каждый праздник кололи на эту бутылку, а он – нет, мол, разопьем, как только третью звезду получу. Вообще‑то, замечу, жлобоватый был паренек… Ну, год терпим, а он все в лейтенантах… А однажды как‑то ну уж очень остро недобрали! – и решились на грех: через шприц коньяк выкачали, выпили, а в бутыль мозольной жидкости заправили. Через месяц, представь, Гене дают третью звезду. Мы: ну, давай, открывай коньяк, обещал! Не, говорит, до следующей звезды его оставляю, вам и так водки хватит, не баре. Но все‑таки убедили мы его, открыл он коньяк, мы свет притушили – жидкость‑то зеленая… Кто‑то рюмку из синего стекла достал, налили мы повышенцу…
– И?.. – хохотнул Каменцев.
– Он выпил, потом передернуло его, как от разряда, оглядел он всех нас изумленно и с трагедией в голосе воскликнул: "Братцы, коньяк‑то прокис!"
– Похоже, истории суждено повториться, – прокомментировал Каменцев.
– Думаешь, придет к тебе на поклон? – спросил Забелин.
– Как выразилась однажды любимая женщина, проводившая, кстати, меня в этот поход, – поведал Каменцев, – куда он денется, когда разденется!
Позже, на ужине в кают–компании, подтолкнув Каменцева под локоть, Забелин шепнул:
– Похоже, ты прав… – И кивнул в сторону показавшегося в двери Кальянрамана.
Лицо пакистанца омрачала тоска. Подойдя к Каменцеву, он нехотя произнес:
– Доктор, мне необходимо с вами поговорить.
– Милости прошу. – Каменцев привстал из‑за стола. – Здесь или в санчасти?
– Я думаю, в санчасти…
В санчасти, где под присмотром дежурного матроса находился все еще находящийся в беспамятстве Филиппов, они присели в уголке, и пакистанец упавшим голосом поведал:
– Вчера… вчера случилось ужасное!
– Вы имеете в виду пожар?
– Да… Я – диабетик, и в огне погиб весь мой инсулин. Теперь вся надежда на вас, доктор.
Каменцев не нашел ничего лучшего, нежели пощупать пульс на потном запястье больного.
– Дело плохо, – констатировал, скорбно качнув головой. После, в задумчивости побродив у стеклянных шкафчиков, привинченных к полу, произнес: Кое‑что у меня имеется… И я в состоянии помочь вам. Но…
– Я заплачу! – Пакистанец прижал руку ко впалой груди. – Я заплачу вам хорошие деньги, доктор!
– При чем здесь деньги? – поморщился Каменцев. – Я вовсе не собираюсь наживаться на вашей беде, но, боюсь, те заменители, что есть у меня под рукой, обладают малоэффективными показателями. Нам предстоит выработать для вас определенную диету и режим… Но для начала мне надо знать тип вашего заболевания…
– Тип весьма неблагоприятный, – мрачно усмехнувшись, произнес пакистанец. – Позвольте вам пояснить…
Выслушав подробности, Каменцев удрученно вздохнул. Затем произнес в раздумье:
– Все, чем я располагаю, позволит вам продержаться дней десять–двенадцать… – Он достал шприц, порывшись в коробке с медикаментами, отыскал ампулу, обломив ее кончик. – Позвольте вашу руку…
– Не надо, я сам! – Кальянраман, протерев кожу поданной Каменцевым спиртовой салфеткой, сноровисто сделал себе укол.
Когда прозрачная жидкость перекочевала из узкого пластикового цилиндрика в кровь, он, закрыв глаза и распрямив плечи, глубоко и удовлетворенно вздохнул. Произнес через внезапную одышку:
– Я ваш должник, доктор… Должник и раб.
– Так вот, – сказал Каменцев. – До завершения экспедиции вы не дотянете. Вам срочно надо сойти на сушу. Поддерживающие дозы неполноценны, и они так или иначе плачевно скажутся на вашем здоровье.
– И что вы предлагаете? – отозвался Кальянраман, осоловело тараща глаза на утреннюю синь в иллюминаторе.
– Ничего, – бесстрастно ответил Каменцев. – Но вы, по–моему, не понимаете, к чему я клоню. От "Комсомольца" мы идем к Бермудам. Каким испытанием это явится для вас, предсказать не берусь. Мои запасы строго ограничены.
– И что же мне делать? – вопросил Кальянраман с испугом.
– Я буду откровенен с вами настолько же, насколько вы откровенны со мной, – продолжил Каменцев. – Лично мне плевать на всю эту экспедицию, да и к тому же я от нее очень устал. Судовой врач, как оказалось на поверку, удел не сладкий. А море, по моему мнению, лучше всего смотрится со стороны теплого пляжа. Поэтому я с удовольствием также оказался бы на береге.
– Но как я могу повлиять…
– Откуда же я знаю? – развел руками Каменцев. Обхватив тощими пальцами колени, пакистанец задумался, раскачиваясь корпусом на вертящемся табурете, а затем, уставившись на своего спасителя обескураженным взором, с запинкой спросил:
– Вам что, непременно требуется попасть в Америку?
– Не мне, а вам, – поправил его Каменцев. Кальянраман лишь тяжко вздохнул. Затем произнес:
– Мне не хотелось бы, чтобы господин Ассафар рассматривал меня как большую проблему для экспедиции…
– Н–да, он, чувствуется, человек суровый, – мельком взглянув на угнетенного пациента, произнес Каменцев. – Но, прибудь мы в Штаты, договариваться с ним ни о чем не потребуется, там в любом случае запланирована долгая стоянка.
– Что вы имеете в виду? – В тусклом взгляде пакистанца мелькнул отблеск какой‑то одному ему ведомой идеи.
– Я ничего не имею в виду, – холодно отозвался Каменцев. – Я просто рассуждаю с точки зрения медика, обязавшего себя во главу угла ставить гуманность и нужды больного. В данном случае – больного, которому грозит кома. Далее – выбирайте сами. Если вы находите в себе силы продержаться… Впрочем, есть иной выход: я могу официально обратиться к начальству, и…
– Да вы что! – отмахнулся Кальянраман. – Ни в коем случае! У нас и так достаточно неприятностей. И мне за них изрядно досталось… В общем, я вам признателен, доктор. За помощь и за участие. Когда следующий укол? – смущенно кивнул на использованный шприц.
– Желательно – завтра в это же время, – твердо заявил Каменцев. – Вам, дружище, придется выдержать режим жесткой экономии. Иначе не выдюжить.
Шатаясь от безысходности, Кальянраман покинул санчасть.
После обеда, покуривая с Забелиным на верхней палубе, Каменцев поведал товарищу о визите ученого мужа, услышав в ответ:
– По–моему, мы перемудрили. И как бы ваши намеки этот тип в чалме не воспринял бы ненужным для нас образом.
– Не думаю, что он станет…
– А я думаю, что ни в шпионы, ни в диверсанты мы категорически не годимся, – отрезал Забелин.
Каменцев хотел возразить, но слов не нашел. Отведя взгляд в сторону вечернего моря, рябившего низкими и ровными гребнями спокойных волн, он согласился в душе с правотой соратника – единственного человека на этой проклятой посудине, которому можно было довериться.
УОЛТЕР
Прибыв в Осло, Уолтер немедленно связался с одним из хорошо ему знакомых русскоязычных бруклинских мафиозо, попросив встретить его в нью–йоркском аэропорту с профессиональными телохранителями.
Мафиозо, в начале своей эмиграции работавший под началом Уолтера в качестве наемного менеджера, был безгранично обязан своему прошлому боссу, адаптировавшему его к заграничной жизни, а потому, не задавая никаких праздных вопросов, безукоризненно просьбу исполнил, и сразу же на выходе с таможни возле прибывшего из Европы пассажира возникли четверо громил, бдительно осматривающихся по сторонам и в качестве пароля произнесших пару фраз, несших в себе подтверждающую благонадежность их статуса информацию.
– Машина рядом с выходом? – коротко поинтересовался Уолтер у одного из охранников.
– Естественно…
– К ней вполне могли присобачить бомбу – Мордоворот снисходительно усмехнулся, кривя губу:
– Учли, начальник…
Однако сюрприза избежать не удалось: при следовании из аэропорта в город, на одну из заранее подготовленных ушлым гангстером конспиративных квартир, в машине раздался телефонный звонок, и, с некоторым удивлением обернувшись на гостя–клиента, охранник передал Уолтеру трубку:
– Вас…
– Здравствуйте, – вкрадчиво прошелестел незнакомый голос. – С прибытием!
Уолтер, сжав зубы, молчал.
– Вы все делаете грамотно, – продолжил неведомый собеседник, – но ваша осторожность, уверяю вас, совершенно напрасна. Давайте договоримся о следующем: вы посвящаете в ваши не доступные никому мысли доверенного человека или же составляете определенный документ, предназначенный для немедленного вскрытия в случае… ну, понимаете… И таким образом создается необходимый паритет. Если вы согласны, то за моральный ущерб мы завтра же переводим на ваш счет сто тысяч долларов.
– Где моя жена? – озлобленно буркнул Уолтер.
– Если вы согласны, – повторил голос, – то уже через час она будет дома.
– Согласен, – проронил он. – Что дальше?
– Дальше остается рассчитывать на ваше умение держать слово и на благоразумие, естественно…
Послышался щелчок, и в трубке воцарилась многозначительная тишина.
Сквозь затемненное стекло Уолтер, болезненно прищурясь, обозревал знакомую панораму дороги, пролегшей мимо убогих домиков и закопченных тоннелей неблагополучных районов Куинса.
Теснящиеся по его бокам громилы с выученным тактом помалкивали, сонно и безразлично взирая в зеркала бокового обзора.
Уолтер призадумался.
Сделанное ему предложение отличалось несомненной логикой и целесообразностью, однако он никогда не желал следовать ничьей указке, предпочитая и в самых благоприятных условиях выработать собственный страховочный вариант, напрочь ломающий канву известной партнеру или же противнику схемы.
Но что здесь придумать? И вообще стоит ли выкидывать фокусы, за которые способно последовать смертельное наказание?
Возвращение жены, откуп – все это хорошо, но только не учтено одно: он ведь не трус и не собачка на привязи. И где‑то там, в океане, болтаются сейчас нормальные ребята, рассчитывающие на его помощь и способные погибнуть ни за что. Забыть о них? Сохранить собственную жизнь, наплевав на чужие?
Он – парень не набожный, циничный, но бог‑то ведь есть! И спас его бог не ради завтрашнего перевода круглой суммы на счет и трогательной встречи с супругой… Истина состоит в ином.
Собственно, как подумалось рассеянно, стремление к богу и равнозначно стремлению к истине. Бог и есть истина. И если, как утверждают материалисты, бога нет, то слово "истина" им надо бы устранить из своего обихода…
Объяснять что‑либо гангстерам он не стал.
Дождался, ходя из угла в угол предоставленной ему охраняемой квартиры, приезда заплаканной жены, сбивчиво рассказавшей, будто ее похитили на улице, затащили в машину и отвезли, завязав глаза, в невесть какой район, где она сидела в подвале особняка под присмотром двух азиатов, откуда лишь сегодня ее отвезли в верхний Манхэттен, где выбросили на одном из пустырей Гарлема.
Предоставив супруге осваивать новое жилище, Уолтер связался с бывшим подчиненным, а ныне криминальным боссом, попросив у него лишь убежища и квалифицированную охрану.
Затем, сконструировав головоломную операцию, через надежного человека он связался с Диком Энберном, офицером ФБР, англосаксом, без малейшего акцента владевшим русским языком.
С Диком он познакомился около двух лет назад, когда тот, ведший расследование одной финансовой махинации, к которой косвенно был причастен грешный Уолтер, вцепился в бизнесмена, знавшего множество тайн делового мира русскоязычной общины, как фокстерьер в лисий хвост.
Надежды Дика прищучить и завербовать многомудрого и авторитетного воротилу не сбылись: Уолтеру, заранее упредившему вероятность провала аферы, удалось вывернуться, оставив сыщика с носом.
Расстались они, впрочем, без взаимных обид: полицейский на всем протяжении расследования вел себя деликатно, откровенно брезгуя методой дешевого шантажа и выкручивания рук, и Уолтер с удовольствием оставил у себя его карточку, согласившись, что в жизни бывает всякое и зарекаться от необходимости будущих встреч с полицейским способен только дурак.
Карточка действительно пригодилась.
На встречу, внемля рекомендациям Уолтера, Дик явился соблюдая все правила конспирации: вначале в доме произошла авария со светом, портье связался с компанией, обслуживающей дом, и полицейский очутился в квартире под видом одного из электриков.
Уолтер поведал ему о контрактах, подписанных с арабом, об ограблении квартиры, перипетиях плавания, о своем побеге с судна, похищении жены и, наконец, о телефонном звонке в машину, незамедлительно последовавшем по дороге из аэропорта, замечая, как в глазах полицейского с каждой секундой утверждается какая‑то растерянная беспомощность.
– Я просто не знаю, к кому в данной ситуации обратиться, – откровенно поделился Уолтер. – Понимаю, что данный вопрос далек от специфики вашей службы, но куда прикажете мне звонить? В ЦРУ? В Пентагон? Все равно так или иначе ваша контора ближе к данным ведомствам, нежели моя частная лавочка… Понимаю и другое: меня легко принять за спятившего идиота. Это вполне объясняет и прыжок в ледяное море, и подозрения, связанные с фанатиками–террористами, к примеру. Но чем тогда объясняется похищение моей жены? Моим личным заказом?
– Подумаем, – неопределенно отозвался Дик, теребя ворот синей нейлоновой куртки с желто выштампованным на ее спине названием сервисной компании. – Но не могли бы вы, кстати, оказать мне ответную услугу? Коли уж нам довелось внезапно встретиться… Вы знаете некоего Алекса Волина? По–моему, у вас с ним был совместный бизнес…
– Ну?..
– Каким образом он связан с господином Михайловым, проживающим постоянно в Швейцарии? – непринужденным голосом вопросил Дик.
Уолтер хмуро улыбнулся. Сказал огорченно:
– Разочарую вас. Я, знаете ли, не перепуганная девица, которая, смятенно припав к плечу защитничка, решившего воспользоваться заполошностью ее состояния, может ему и отдаться в порядке, так сказать, оперативной благодарности. Постоять за себя я сумею и без вашего участия.
– Да я же чисто по–человечески… – развел руками Дик.
– Вон оно что! – вскинул брови Уолтер. – Тогда – извините. И позвольте вам рассказать, что был у меня приятель, большой дока в искусстве кадрить прекрасный пол. И когда в случае отказа ему в знакомстве он начинал канючить это самое "да я же с вами хочу чисто по–человечески…", то я уже твердо знал: сделай мадам первую уступку, через какой‑то час ее наверняка и воодушевленно будут трахать!
Дик смущенно рассмеялся.
А Уолтер, чеканя слова, между тем вполне дружелюбно продолжил:
– Времени после последней нашей встречи прошло достаточно, а потому нахожу необходимым еще раз вам повторить: в стукачи я не гожусь по многим причинам. Существует, во–первых, такое туманное понятие, как нравственность. Во–вторых, получать блага и деньги за счет сотрудничества с полицией, тем более ставя это как цель, могут исключительно пропащие люди. Я, например, считаю, что куда приятнее заработать на жизнь умом или руками, но не языком, облизывающим чье‑то ухо либо задницу. И потому сегодняшний разговор веду с вами только потому, что являюсь гражданином, пекущимся о безопасности своей страны, о безопасности людей на судне, поставленных на грань гибели из‑за злой воли вероятных преступников, а кроме того, надеясь, что подобная доверительность с моей стороны по отношению именно к вам… – выдержал паузу, – будет по достоинству оценена вашим руководством… Так что наивно рассчитываю услышать от вас слово "спасибо".
– Спасибо, – учтиво произнес Дик.
Под конец рабочего дня, усевшись за свой стол в опустевшем офисе на шестнадцатом этаже небоскреба на Federal Plaza, 26, офицер ФБР тяжко призадумался, анализируя прошедшее рандеву с русским бизнесменом. рассказанная им история отличалась известного рода изыском, но какие делать из нее выводы он не знал.
Ну, болтается где‑то в океане иностранное судно с иностранным экипажем, ну – смыло какого‑то чудака за борт, ну – мусульманская команда, часть которой имеет следы боевых ранений…
Маршрут и цели экспедиции официально утверждены, вполне соответствуют задачам Гринписа…
Что остается? О чем писать рапорт? О похищении жены Уолтера, теперь уже неактуальном и недоказуемом?
Однако что ни говори, а прошедшая встреча поселила в нем садняще–тревожное ощущение немалой важности происходящего там, в далеком океане.
Но что конкретно докладывать начальству?
Если бы хоть что‑то доказательно указывало на злокозненность устремлений экспедиции…
Если бы, скажем, тот же Уолтер слышал какой‑нибудь разговор о попытке демонтажа и подъема из глубины ядерных боеголовок…
А если предположить, что слышал? Скажем, не разговор, а его обрывок хотя бы… Убедить бизнесмена в целесообразности подобной конъюнктурной формулировки труда не составит. Слышал и слышал. А может, почудилось. Недоказуемо и ненаказуемо. Тем более, руководимый благородным позывом, он попросту не мог не сообщить о данном факте властям.
В свою же очередь, он, агент Мертон Стюарт, имеющий оперативный псевдоним Дик Энберн, добросовестно исполняя служебные обязанности, доложил о заявлении благонамеренного гражданина по инстанциям.
Мысль!
Только так можно подвести реальную почву под это зыбкое дельце, заставив провернуться первую передаточную шестерню, способную вовлечь в движение последующую. Только так способно придаться значение поступившей информации и, соответственно, рапорту, в хлипкой надежде на то, что его не похоронят в дальнем ящике, а, испещрив неопределенными резолюциями, перепасуют в какую‑либо компетентную инстанцию.
Правда, прежде чем бумага попадет в чьи‑либо ответственные Руки, под которыми находятся нужные кнопки, можно успеть не только вытащить из морских глубин все эти ядерные боеголовки, но и доставить их в тот же Нью–Йорк…
Мертон Стюард поежился и, обреченно вздохнув, придвинулся к монитору компьютера.
"Бюрократия погубит этот мир!$1 – подумал он, без энтузиазма зачиная очередной секретный документ.