Текст книги "Экспедиция в один конец"

Автор книги: Андрей Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

СЕНЧУК

Череда больших и малых удач, доставшихся ему ценой изрядных нервных перегрузок, закончилась тем, что набитый контрабандой сорокафутовый ребристый контейнер, крашенный суриком, скрылся в трюме, а ключ от замка был торжественно передан Крохину, не ведавшему, правда, что предусмотрительный Сенчук изготовил себе дубликат.

Проникнув в контейнер, он сподобился лишь на горькую и понятливую усмешку, обнаружив в ящиках, заставивших стальную полость, брикеты пластида, упакованные в вощеную бумагу. В трех плотных картонных коробках находились детонаторы и автоматы с боезапасом, выступавшим, видимо, в качестве тех самых цветных металлов, о которых плел ему мафиозо.

Раздумья Сенчука были недолгими: автоматы предназначались для сугубо внутреннего использования в той или иной критической ситуации, а пластид наверняка перегрузится на иное судно, которое рано или поздно должно подойти к "Скрябину".

Однако будущее взрывоопасной контрабанды занимало Сенчука в степени незначительной. Теперь ему оставалось завершить собственную, уже принципиально выигранную партию, избегая опрометчивых ходов.

Возможность же совершения таковых обусловила чисто техническая проблема, связанная с размещением членов экспедиции по элитарным каютам, в результате чего, прибыв на "Скрябин", Сенчук с большим неудовольствием обнаружил, что катастрофически опоздал к дележу апартаментов и его бывшую площадь оккупировал штурман, не без удовольствия на ней разместившись.

Понять штурмана не составляло труда: прошлое корабельное жилье ответственного офицера госбезопасности отличалось простором и отменной меблировкой. Уютная кожаная мебель, ковры и письменный стол красного дерева каким‑то непостижимым образом остались неразворованными, в чем виделась заслуга бывшего покойного капитана, избравшего, видимо, после изгнания Сенчука на сушу данное помещение в качестве своей резиденции.

Естественно, предложить штурману совершить обмен на куда более скромную каюту, выделенную старпому, было делом напрасным.

Впрочем, подосадовав на сбой в планах, Сенчук вскоре преисполнился оптимизма: сохранившийся у него ключ от обшитой сталью двери каюты, снабженной специальным сейфовым замком, при первой же проверке легко провернул шестерни запорного механизма, работавшего по–прежнему отлаженно и мягко.

Удовлетворенно сощурившись, Сенчук узрел знакомые округлые головки никелированных лжезаклепок, прочно удерживающих хитроумно установленные панели, за которыми таился его слегка запыленный саквояж с сокровищами.

Наслаждаться видами милого его памяти интерьера он не стал, полагая, что с этим успеется: каждый вечер штурман взял себе за правило навещать компанию ученых арабов, где неотлучно засиживался до полуночи. Какие общие интересы связывали его с этой компанией – оставалось загадкой.

Единственное, что до сей поры постоянно отравляло жизнь старпома, смутное подозрение: а вдруг да умудрился какой‑нибудь умник заглянуть за переборку и обнаружить в ней тайник?

В таком случае делать на этой посудине было абсолютно нечего, следовало немедленно возвращаться в сухопутные дебри, затевать дотошное расследование и, выявив подлого похитителя саквояжа, вытряхнуть из него ценности, как материальные, так и духовные!

Хотя, как размышлял он, если бы его преемник нашел драгоценности и решил присвоить их, то наверняка поступил бы как должно профессионалу, то есть как действовал бы в его положении Сенчук: вычислил без особенного труда закладчика тайника и ликвидировал его, устранив тем самым и проблемы взаимной бессонницы. Или же попросту сбежал за рубеж, чего за всю историю "Скрябина" с членами команды покуда еще не случилось.

А потому куда больше занимал Сенчука иной вопрос: как, изъяв из каюты ценности, переместить их на свою территорию, избегнув при этом свидетелей данного перемещения?

Выносить средневековый антиквариат частями, пряча его под одеждой? Сколько же несанкционированных проникновении в чужую каюту потребует такая метода? Нет, необходим был иной способ…

Однако в любом случае поначалу следовало убедиться в сохранности заветного саквояжа.

Воспользовавшись очередным ежевечерним отсутствием штурмана, Сенчук вставил ключ в прорезь замка и отпер каюту.

Нажав на кнопку секундомера часов, пустил стрелку: по идее, переборка вскрывалась за десять неполных минут, но он, увы, наверняка утратил былую сноровку.

Тонкий стальной ключик со специальной выемкой подлез под первую головку, утвердился во внутренних пазах, и крепеж нехотя принялся выворачиваться по окислившейся, чувствовалось, резьбе, что Сенчука весьма вдохновило.

Он управился с панелями всего за восемь минут: сказалось не то нервное напряжение, принуждавшее к скупой выверенности действий, не то таившийся в сознании навык, обретенный мгновенно и просто.

Просунув руку в темную сухую нишу, вытащил облепленный лохмами свалявшейся паутины саквояж, лежавший поверх кислородного аппарата, некогда предназначенного для походов советских лазутчиков в мирные тылы многочисленных врагов коммунизма.

Машинально крутнул вентиль и, услышав тугое шипение, удивленно хмыкнул, повернув его обратно.

Установив саквояж на табурет, раскрыл замки с облупившейся самоварной позолотой и истомленно выдохнул воздух через нос: сокровище все‑таки дождалось его!

Со лба Сенчука сорвалась увесистая капля пота, окропив старинное золото.

Только тут он ощутил, что насквозь мокр от невольной и обильной нервной испарины.

Вернул сокровище на прежнее место и, едва сумел уместить на переборке первую декоративную панель, услышал, обмерев, шорох за дверью.

Затем тишину буквально взорвал требовательный стук в дверь, за которым последовал вопрос: кто, дескать, находится в каюте? Проклятый штурман отчего‑то изменил своей традиции безвылазных посиделок с арабами до глубокой полуночи, подойдя к двери, услышал, видимо, возню за ней, и дело таким образом приняло скверный оборот.

Возможность внезапного возвращения нынешнего хозяина каюты Сенчуком учитывалась, относясь, правда, к вариантам крайне неблагоприятным и осложненным непредсказуемыми последствиями.

Стук усилился.

– Опять – двадцать пять, за рыбу деньги! – прошептал старпом, осторожно заглядывая в дверной глазок.

Да, у двери находился штурман, и, что было на руку, без каких‑либо компаньонов.

– Проклятая бестолочь! – просипел Сенчук себе под нос и открыл дверь.

– Какого черта вы делаете в моей каюте? – с места в карьер осведомился штурман откровенно враждебным голосом, не двигаясь с места и настороженно шаря растерянными глазами по каюте, покуда взгляд его не уткнулся в разобранную переборку.

– Что это? – спросил он неожиданно высоким голосом.

– Ничего особенного… – пожал плечами Сенчук. – Крыса скребется… Старая, добрая крыса… Мне бы она была мила, что твой сверчок, но господин капитан, ваш сосед, – персона чувствительная и хочет поставить крысоловку.

– Но как вы сюда попали? – с вызовом продолжил штурман. Голос его внезапно стал искаженно–визглив, даже пискляв, и Сенчук отчего‑то припомнил, что именно так изменяется тембр у подводников при глубоком погружении, хотя дело не столько в тембре, сколько в его восприятии подсознанием, откликающимся на подспудное ощущение сдавливания корпуса лодки.

– Капитан пригласил меня, дал ключ… – спокойно ответил Сенчук, отмечая странную метаморфозу взгляда штурмана – безумно–агрессивного, источающего истеричную ненависть…

– Зачем вы здесь?! – крикливо настаивал тот.

– Говорю же: устанавливаю крысоловку… – Сенчук, невозмутимо кашлянув, с заговорщическим видом указал ему на разверстую нишу, как бы приглашая заглянуть в нее, и, едва тот совершил первый рефлекторный шажок, в дело вступил испытанный германский клинок, до сей поры втиснутый под брючный ремень старпома.

Клинок описал короткую зеркальную дугу и канул в груди штурмана, кто сподобился лишь на короткий изумленный выдох.

Подхватив убитого под локти, Сенчук бережно уместил его на ковер.

"Я, наверное, мог бы зарабатывать забоем свиней, чем не работа?" механически подумал он. После метнулся к шкафу, достал из него пару рубашек, одной из которых вытер лезвие, а другую подоткнул под неподвижное тело, дабы не запачкать кровью ковер.

Раздраил иллюминатор.

Каюта мгновенно наполнилась промозглым влажным воздухом, шумом забортной воды и ходовых двигателей.

Он подтащил труп к округлой дыре, где качалась морская темень, просунув, согласно секретному учебному спецпособию, сначала безвольную руку, а вслед за ней и голову убитого, и далее, придерживая за ноги тело, скинул его в неразличимую далекую воду.

– Привет от меня басурманскому дьяволу! Ты ему, чувствуется, симпатизировал, – пробурчал, протирая на всякий случай проем иллюминатора скомканной рубашкой с пятном крови, вытекшей из раны.

Затем, швырнув рубашку за борт, вернулся к разобранной переборке.

– Того и гляди, останусь я со своим сундуком с золотишком один–одинешенек на этой посудине! – шептал он себе под нос, озабоченный возможностью появления еще какого‑нибудь настырного посетителя, способного превратить вынужденные злодеяния в конвейер смерти.

Тщательно прибрав следы своего пребывания в злополучной каюте, он окинул ее внимательным взором – не остались ли приметы проведенной процедуры депортации с судна мертвого тела? – а затем, уложив в пластиковый пакет верный кинжал, сунул сверток под ремень. Убедившись, что коридор пуст, покинул помещение, не забыв щелкнуть ногтем по выключателю.

Замкнул дверь, обтер головку ключа носовым платком.

Поднялся на верхнюю палубу, а после направился к мостику, размышляя, чем будет чревата пропажа важной персоны. Возвращением в питерский порт? Едва ли.

Те, кто стоял за находящейся на борту контрабандой, не мог допустить возвращения "Скрябина" в порт приписки, а значит, судно так или иначе пересечет Атлантику. Кроме того, отсутствие штурмана мог восполнить он, отставной подполковник КГБ Сенчук, кто, плавая по морям и океанам, на специфике своей службы не замыкался, с любопытством и усердием постигая морские профессии, и, в отличие от большинства надменных и никчемных особистов, мог встать и на капитанский мостик, и в штурманскую рубку, выполнив любой навигационный расчет и обеспечив прокладку маршрута с учетом, если угодно, сложных погодных условий.

Он отдал распоряжения вахтенному, попутно сделал замечание одному из матросов – мол, не громыхай подковами по трапам, развалишь ветерана, после чего спустился в свою каюту.

Завтрашний день обещал выдаться беспокойным, и ему предстояло как следует отоспаться.

"Скрябин", двигаясь на среднем ходу, держал курс к первой своей остановке: месту гибели "Комсомольца".

ИГОРЬ ЕГОРОВ

Он родился в добропорядочной семье советских интеллигентов, близких к кругу выездной элиты, профессиональных переводчиков, и детство его, и юность не омрачались никакими жестокими соприкосновениями с изнанкой соцдействительности, о которой он попросту не ведал до той поры, когда, благословленный идейно выдержанными папой и мамой, не очутился в голодной и суровой армии, еще, к счастью, не развращенной дикостью дедовщины, повсеместного воровства и запойного пьянства; оттрубил два положенных года, сохранив далеко не худшие впечатления от солдатского братства и службы – в ту пору реально значимой и одухотворенной необходимостью Отечеству, а после наступил полнейший раздрай: он вернулся в действительность, где властвовал закон каст, и, не имея надлежащих номенклатурных связей, предстояло либо прозябать и исхищряться в многообразном социуме обслуживания власти, либо становиться в стороне от него, обслуживая и обкрадывая уже социум.

Приземленный статус вольного разбойника, приближенного к товарному дефициту и неправедным, с точки зрения коммунистической морали, деньгам, имел преимущества, выражающиеся в доступности благ, – но и недостатки, повседневно грозившие тюремным сроком.

Власть понимала, что без теневого рынка ей не продержаться, ибо рухнет основа вечного, неподвластного никаким запретам, "купи–продай–укради", составляющего фундамент той личностной свободы, без которой – никуда! – но незримые бойцы и строители тайного экономического фронта, согласно правилам коммунистической игры, были обязаны для ослабления иммунитета и аппетитов пройти через тернии лагерей, воспитывающих уважение к строю и отнимающих потенциал жизнедеятельности.

Это был отлаженный, практически не нуждающийся в неусыпном контроле конвейер – естественный причиндал обреченной Системы, похожий на бесконечное минное поле или же беспроигрышное полицейское казино.

И он – свободолюбивый и гордый, решивший строить жизнь не на услужении и подачках, а на удаче и кушах – естественно, подорвался.

Ему дали срок за валютные операции и спекуляцию автомобилями.

А далее была зона, тянучка серых лет, казавшихся вечностью, эпохой тоски, отмеченной каждодневным пробуждением за час до гонга, когда, выныривая из сна в вонючее тепло барака и вцепившись зубами в подушку, он бессильно и яростно мечтал о свободе, одинокий, как первый человек в аду.

Он вернулся назад, угнетенно и сломленно желая растительного бытия законопослушного барана, но нигде не мог найти хотя бы более–менее приличной работы: клеймо бывшего зэка отпугивало всех, в том числе и родителей, отвернувшихся от него, ставших чужими, но тут на свободу вышел державший зону вор, благоволивший к нему, и – пошло–поехало!

Он и сам не заметил, как утвердился в криминальной среде, быстро выбившись в авторитеты, научившись выживать в ПС-1, стоянной смертельной схватке с себе подобными и умело лавируя в дебрях бесконечных опасностей преступного промысла.

Вскоре, впрочем, укрепляющийся капитализм разрушил приоритеты криминального мира: презрительное отношение к коммерсантам–донорам претерпело принципиальное изменение, ибо потрошить бизнесменов становилось все сложнее, составленные капиталы преображались в реальную власть, и, для того чтобы властвовать наравне с набравшими самостоятельную силу нуворишами, надо было переходить в категорию тех же самых. презренных торгашей и ростовщиков, научившихся создавать собственные силовые структуры и опираться на государство.

Государственная идеология также претерпела изрядные метаморфозы и уже не отрицала целесообразность участия капитализированного криминалитета в большой экономике и, соответственно, в принятии совместных политических решений.

Уголовник, возглавивший банк, трансформировался в новых условиях в личность как бы исправленную и реабилитированную в прошлых грехах, а сотрудничество с правоохранителями становилось делом все более выгодным и жизненно необходимым.

И он, Егоров, был твердо уверен, что давно бы покоился на кладбище, откажись от доверительных отношений с умнейшим и всеведующим ментом полковником Кратовым.

Полковник работал в центральном аппарате МВД, обладал колоссальными связями и доступом к глобальной внутриполитической информации.

Их первый контакт произошел в тяжкое и смутное время очередной войны между группировками, и, отринь тогда Егоров услуги и советы полковника, непременно бы угодил, как понял уже впоследствии, в лакированный гроб;,но тогда, преодолев неприятие всякого рода полицейщины, повинуясь интуиции, согласился на взаимовыгодное сотрудничество и вышел в итоге победителем в кровопролитной и затяжной схватке с могучими конкурентами.

– Я не рассматриваю тебя как бандита, – сказал ему полковник. – Ты парень с тяжелой судьбой, прошел огонь жаркий и водицу ледяную, в нынешних наших передрягах достойно выдюживаешь и, уверен, станешь со временем респектабельным воротилой. Да, с преступным прошлым, будем называть вещи своими именами. Но кто об этом прошлом вспомнит лет через пять? Подумаешь, одна судимость по упраздненным статьям… Тем более сейчас ты – помощник депутата, лидера крупнейшей партии, а завтра из помощников перейдешь в официальные заместители… С нашей, конечно, помощью, чудес не бывает. Поэтому предлагаю тебе дружбу. И это – не вербовочное предложение! Благородное паритетное сотрудничество… Хочешь отказаться? Пожалуйста. Но ты же недавно вроде окрестился? По собственному глубокому убеждению, как понимаю… Тогда тебе надо проникнуться пониманием того, что самоубийство – смертный грех! Проникаешься? Ты ведь умница, Игорек, и поздним зажиганием в мыслительном процессе не страдаешь…

– Умный человек не считает себя таковым до той поры, покуда не становится глупым, – ответил на это он.

– Правильно. Но моих слов таким замечанием ты ни в коей мере не опровергаешь, наоборот…

Ему ничего не оставалось, как только рассеянно, но и согласно кивнуть.

С тех пор номера мобильного и домашнего телефонов Кратова значились у него в памяти, как у тяжелобольного – номера телефонов "Скорой помощи" и поликлиники.

И когда полковник попросил его о немедленной встрече, он, отбросив все дела, поспешил по предписанному адресу – в один из номеров гостиницы "Москва".

В двухкомнатном люксе помимо Кратова находился еще один мужчина – лет сорока пяти, с плотной фигурой бывшего спортсмена, курносый, с плоским, незапоминающимся лицом, одетый в скромный костюм; с "Командирскими" часами на широком запястье.

– Мой… товарищ, – представил его Кратов. – Можешь с ним, Игорек, общаться столь же искренне и непринужденно, как и со мной… Все, покидаю вас! – И, подхватив со спинки стула плащ, он вышел из номера.

– Иван Васильевич, – представился незнакомец, протягивая Игорю сильную, грубую кисть, выдававшую его крестьянские корни.

Принадлежность этого Ивана Васильевича к милицейскому профсоюзу не сочеталась со многими чертами его внешности, скорее он выглядел как кадровый военный, хотя мог относиться и к всемогущей ГБ.

– Значит, Игорь, давайте начнем разговор безо всяких там дипломатических выкрутасов и хождений вокруг да около, – сухо начал тот. – Ситуация такова: в Сибири, как вам известно безотносительно теле– и радиоинформации, недавно рванули военные склады. Пострадали, слава богу, лишь боеприпасы и замшелые кирпичные стены. Буду честен: при расследовании возникло три версии причин случившегося: диверсия, несчастный случай и – сокрытие следов расхищения вооружений. Управление военной контрразведки, которое, доложу вам, и по нынешним временам располагает сотрудниками весьма дотошными и ответственными, данные версии тщательно проработало. И знаете, что оказалось? Оказалось, что третья версия содержит элемент истины. А потому сейчас вы здесь.

– Продолжайте, очень интересно, – сказал Егоров. "Так, – подумалось ему, – вот и началось… Значит, и впрямь фээсбэшник… Неужели капнул тот генерал, дружок Каменцева… Нет, вряд ли".

– Я не собираюсь предъявлять вам никаких обвинений, – глубокомысленно кивнул Иван Васильевич. – Тем более вы даже в общем не представляете себе, где находятся данные склады, кто их охраняет и к какой воинской части они приписаны. Да и зачем вам это знать? Вы – как бизнесмен, кто, торгуя либо говядиной, либо танками, вообще их не видит. Он видит лишь цифры перемещений денег на дисплее компьютера. Он ничего не разгружает, не погружает, не перевозит по асфальту, воздуху и рельсам, не контролирует труды работяг… Он платит и требует, покуда на его банковском счете не возникнет желаемая цифра.

– Это называется – разделение труда, – заметил Егоров.

– Не спорю. Но у меня, к сожалению, более приземленная профессия. Как и у тех офицеров, что едут во глубину сибирских руд и разрабатывают там определенного рода криминальные месторождения. И щупают, выйдя, как говорится у нас, "в поле", собственными пальчиками землю, камни, а то и дерьмо…

– У нас такое тоже не редкость, – перебил Егоров, – Имею в видубизнес

– Так вот, – продолжил Иван Васильевич. – Я лично провел расследование и безо всяких сомнений убежден, что авторство катаклизма‑за вами.

– Неправда.

– Хорошо. Не авторство. Назовем это последствие вашего заказа. Хотя вы, как понимаю, заказчик номер два.

– Понимать и доказать – вещи разные, – зевнул Егоров.

– Эт‑то в самую "десятку"! – скучно согласился собеседник. – Дело вы сделали чисто, надо отдать должное. В исполнители выбрали железных ребят, настращали коррумпированную армейскую сволочь так, что у всех языки отсохли, глухая несознанка…

– Что‑то я не припоминаю за собой каких‑либо стращаний кого‑нибудь… со смешком отозвался Егоров.

– Да? Тогда – поздравляю! У вас, как говорится, началась самая приятная болезнь.

– То есть?

– Склероз. Нигде не колет, и каждый день – новости.

– Ладно, к чему вы клоните? – холодно спросил Егоров.

– Я клоню к тому, чтобы вы ответили на простой вопрос: где находится определенная масса вещества, способного разнести на неопределенные фрагменты небольшой городок? – И, отмахнувшись от протестующего жеста собеседника, продолжил: – Мы здесь не на допросе! И моя цель – не конфронтация и угрозы. Защитники ваши мне превосходны известны, скандалы с ними и всякого рода звонки, эмоции и вопли никому не нужны. А нужно всего лишь спокойно договориться с вами. Свои обязательства перед заказчиком вы выполнили в полном объеме, и потому я могу задать вопрос: где? И все. Не будет ответа – не надо. Но тогда я гарантированно обещаю вам, что–у вас появляется новый и очень опасный враг. Этого врага раньше называли КГБ. Представьте себе, он до сих пор себя так и именует, несмотря на формальную смену вывески. А, вот еще какая деталь: враг дремать не будет. Напротив, он, не щадя сил и времени, начнет заниматься вашей персоной, раскладывая ее по принципу таблицы Менделеева.

– У вас существует такая технология?

– Результат часто заключается не столько в технологии, сколько в ее соблюдении, – загадочно откликнулся чекист.

– Вот ведь как интересно! – сказал Егоров. – Сидит передо мной представитель власти и угрожает откровенно незаконными действиями… Ведь так?

– Так.

– И как же это воспринимать в условиях нашей трудно выстраданной российской демократии, проклянувшей жестокое наследие тяжкой диктатуры и ее беспредела?

– Когда хорошее старое вытесняет плохое новое – это прогресс! парировал не лишенный чувства черного юмора контрразведчик.

Изощряться в дальнейших колкостях и препирательствах, как уяснил Егоров, было бессмысленно. И – опасно.

– Я люблю определенность в договоренностях, – стесненно кашлянув, сказал он. – И потому хочу уточнить: ваш вопрос "Где?" будет единственным? Или моя дурацкая покладистость вдохновит вас на уточнение неприятных для меня деталей?

– Вдохновит, но я попробую сдержаться.

– Вся эта музыка находится в дальнем зарубежье, – сквозь зубы поведал Егоров. – Причем могу вас уверить: если бы я хотя бы на миг сомневался, что она заиграет где‑нибудь внутри родимых окраин…

– Патриотично, – усмехнулся Иван Васильевич.

– Такого ответа недостаточно?

– Конечно, нет.

Егоров выдернул из стоявшего на столе стаканчика бумажную салфетку. Написал на ней: "Академик "Скрябин". Убыл неделю назад из порта Санкт–Петербурга. Адресат груза и его назначение неизвестны. Честно".

Мельком проскочила мстительная пакостная мыслишка:

"А что, если вложить этого Каменцева? Вдруг именно он – корень зла? Вложить, и все! Без разбору, как говорится… Стоп! А представь себя на его месте, представь, сука жестокая… А? Понравилось? То‑то!"

Дав ознакомиться сзапиской офицеру, он поджег ее, бросив в стеклянную пепельницу. Спросил:

– Могу идти?

– Да… Вы все сделали правильно, – рассеянно кивнул тот и приподнялся со стула. – Если что – будем на связи.

– На какой еще связи?! – возмущенным голосом произнес Егоров. – Мы же договорились…

– А речь о другом, – прервал его Иван Васильевич. – Брата вашей жены сегодня остановила патрульная машина милиции, в салоне обнаружено нелицензированное огнестрельное оружие… Да и какая лицензия может быть выписана на пистолет "люгер"?

– Ага, – усмехнулся Егоров.

– Трассологическую экспертизу еще не провели, – безучастным тоном продолжил чекист, – но если пистолетик числится в разряде "замазанных$1 – вам, чувствую, придется выручать родственника… Впрочем, – отмахнулся легкомысленно, – я уверен, что он нашел его и вез сдать… Парень хулиганистый, конечно, однако я сомневаюсь в его причастности к заказным убийствам… А вы?

Пройдя длиннющим коридором гостиницыК лифту, Егоров замер на площадке, вглядываясь в свое отражение в стеклянной двери.

С внезапным ожесточением открылось, что даже в нечетком, размытом стекле все равно отчетливо заметна седина в висках, малиновые разорванные сосуды на скулах…

Ему уже непоправимо перевалило за сорок. Он, собственно, прожил жизнь. Прожил, не сумев оценить ее радостей, проносившихся мимолетно и суетно. Рискуя за блага, которых в общем‑то и не видел. Не пора ли прижаться к обочине и встать на "ручник"?

Вечером он вылетел на Канарские острова.

Интуитивно он чувствовал, что несколько месяцев стоит пробыть там – у теплого океана, в уютном доме, рядом с женой и детьми.

Руководство группировкой он осуществит через налаженные каналы связи.

Конечно, эти месяцы отсутствия неминуемо принесут потери. Телефон никогда не заменит живого общения, тем более в политике и во власти. А допускать к делам толкового, всезнающего управленца, владеющего всеми вопросами, – то же самое, что пригреть гадюку за пазухой.

Да, эта поездочка на Канары по своей стоимости перекроет общий доход десятка турфирм, но что сделаешь – интуиция, никогда не подводившая его, талдычит о необходимости покинуть арену действий, да и вообще жизнь дороже любых миллионов… Их владельцы приходят и уходят, а они, миллионы, остаются.

Он пожалел, что пошел на поводу у этого безответственного раздолбая Крохина.

Хотя – кто знал?..

Нельзя приобретать не мирясь с утратами. А рискуя, всегда рассчитываешь на оправдание риска. Не рисковать же – значит не жить, а так… прозябать на теплых Канарах.