Текст книги "Дух-покровитель (СИ)"

Автор книги: Андрей Коптев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Глава 24

Первое что осознал очнувшийся Амат – вонь разлагающейся плоти. Запах не понравился, вызвал тошноту и отвращение, захотелось немедленно оказаться как можно дальше, но он запутался в ногах-руках и растянулся на земле, воткнувшись носом в широкую кость с остатками протухшего мяса. Недовольные вторжением мухи, с противным жужжанием взвились над головой Амата и тот замахал руками, отгоняя их от лица. Одержав маленькую победу над нахальными насекомыми, он с трудом поднялся на ноги и побрел на шум воды. Где-то на задворках сознания истаивали картины недавнего животного существования и появлялись первые мысли. Разум шамана пробуждался, вот только спина его не желала распрямляться как раньше. Амат не очень понимал, откуда у него взялось упрямство и почему для него столь важно выпрямиться, но он боролся с собой до тех пор, пока не вышел к воде и не увидел охапку камыша с валяющимся рядом трупом.

Обглоданное тело бывшего соплеменника не слишком заинтересовало Амата, хоть он и потратил несколько минут на рассматривание трупа. Кажется, его звали Наиль – припомнил шаман и, нагнувшись, ухватился за торчащее из мертвого копье. Однако, оружие зацепилось в ране и Амату пришлось наступить на шею покойника, чтобы заполучить желаемое. Непродолжительная борьба закончилась полной и безоговорочной победой, правда, каменный наконечник так и остался внутри жертвы, но шамана медведепоклонников интересовало исключительно древко. Получив его, он довольно оскалился и осмотрел длинную, прочную прямую палку, удобно легшую в ладонь. Вот только опереться на нее, словно старик, этого он не мог себе позволить. Его бы не поняли соплеменники, решили бы, что он ослабел. Драться ему не хотелось. Не сейчас.

Оглядевшись по сторонам и мучительно заставляя разум искать выход, он опустил взгляд и столкнулся с провалами глазниц мертвеца. Рука привычным движением вытащила серповидный клинок, и вскоре на конце палки уже сидела мертвая голова Наиля, а сам Амат, по-звериному рыкнув, пошел к следующему трупу. Теперь, когда у него появилась опора, держать спину прямой стало проще.

Еще три головы присоединились к первой, превратив древко в жуткий, и весьма вонючий посох. Впрочем, самого Амата такие мелочи не беспокоили. Закончив вязать узлы из волос мертвецов, он пару раз взмахнул итогом собственных трудов, и удовлетворенно рыкнул. Держалось не так чтобы прочно, головы вращались и раскачивались, но в целом вышло достаточно надежно, а что при ходьбе мертвые лица по сторонам смотрят: «Так это и к лучшему», – решил Амат, возвращаясь к тотему. Он чувствовал – до пробуждения покровителя осталось недолго. К закату, максимум восходу, медведь-призрак явит себя последователям.

Выбравшись из кустов и отпихнув грызущего кость соплеменника, Амат прошел к давно погасшему и остывшему кострищу. Используя посох как рычаг, он откатил в сторону опаленный, но до конца не прогоревший ствол дерева и, стряхнув мусор, уселся на него в ожидании покровителя. Не без гордости и толики презрения смотрел он на все еще не вернувших разум людей. Внимательный и цепкий взгляд подмечал мельчайшие детали. Впрочем, особо напрягаться ему не приходилось.

Как только он уселся и принялся наблюдать, к нему сразу же подползли Гудис и Гарадаг. Если бы Амат мог, он бы сравнил их с верными псами, ластящимися к вернувшемуся хозяину. Он даже позволил себе мимолетное проявление приязни и потрепал одного из братьев по голове. А может и просто руку от сажи вытер.

«Мы все ближе к покровителю», – вынес Амат вердикт, переводя взгляд с замерших у ног соплеменников на тотем. На какое-то мгновение он испытал досаду и даже возмущение от только что сказанного, но тут же прогнал эти чувства, попытался заменить их радостью от приближения к идеалу. Получилось посредственно. Не вовремя замотавший головой и замахавший руками Гарадаг, отгонявший шмеля, против воли привлек внимание шамана. Густые черные волосы здоровяка нынче куда больше напоминали редкую шерсть, ногти отросли и загнулись, стали плотными и толстыми, в чем-то похожими на звериные когти, а из-под нижней губы проглядывали кончики желтоватых клыков, да и само лицо приняло более вытянутую форму. Безотчетно сжав кулак и оставив три светлых полосы на опаленной коре, Амат решил просто ждать. Он постарался не думать, запрокинул голову, захотел взглянуть на небо, но на глаза попались мертвые лица привязанных к древку голов. Амат сделал всё, чтобы не видеть изменившихся соплеменников, а увидел их такими, какими они были еще недавно. Отвернувшись, он уставился на землю под ногами. Уж лучше трава и ползающие в ней букашки, чем первые попытки людей вставать и сгорбленные тела тех, кто уже утвердился на ногах.

Из тяжелых раздумий, наполненных воспоминаниями о тех, кто вышел с ним в этот поход, Амата вырвало ощущение радости и рев покинувшего тотем покровителя. Все недавние мысли оказались отброшены и забыты, словно ушедший по утру дурной сон. Шаман вскочил с насиженного места, а Гудис и Гарадаг, успевшие не только вернуть разум, но и найти потерянные за время одичания дубины, быстро разогнали тех, кто мешал ему пройти к покровителю. Держа спину как можно прямее, опираясь на жуткий посох, но все же не мешкая, Амат приблизился к стоящему на задних лапах медведю-призраку и опустился на колени.

Дух прекратил реветь и оглядел своих последователей. Особое внимание он уделил преклонившемуся ближе всех шаману. Даже не столько ему самому, сколько его посоху. Насаженные на древко головы разбудили память из тех далеких времен, когда он был еще живым. Втянув расширившимися ноздрями воздух, медведь-призрак мотнул головой и недовольно рыкнул. Он хотел веры последователей, приправленной яростью битвы. Жаждал насытиться ошметками от энергетики жертв, полных сладких эманаций ужаса и обреченности. Но вместо этого он получал восхищение с преклонением, и воспоминание о голоде последней зимы. Словно наяву к нему пришли чувства из прошлого.

Старая шкура не спасала от влажного и холодного ветра, ревущего в узкой горной долине. Кишки бурчали от голода, а живот давно прилип к спине. Медведь был стар, очень и очень стар. Настолько, что его шерсть стал напоминать цветом пожухлую траву. Молодые конкуренты раз за разом прогоняли его все дальше в горы и, в конце концов, ему пришлось идти через покрытый снегом перевал. Если бы не сломавший шею баран, удачно подвернувшийся по дороге, он бы вряд ли преодолел этот путь, но ему повезло. Вот только случилось это уже давненько.

Медведя почти шатало от слабости и ветра, но он не привык сдаваться, пока в лапах была сила и билось сердце, он продолжал идти и нюхать. Зрение уже давно подводило его, но он справлялся. Слабость глаз компенсировали уши и нос. Вот и сегодня он полагался больше на них, но обходя ломкие ветки покрытого снегом кустарника, он увидел красноватый отблеск на горе, а вскоре и уловил запах дыма. Двуногие – это прекрасная добыча. Слабая и беззащитная поодиночке, но опасная в стае. Впрочем, медведю было не до мелочей. Перед ним стоял простой выбор – либо он добудет себе еды, либо умрет.

Он мог бы многое поведать тем, кто плодит глупые мифы и множит завиральные байки о том, как отведавший человечины хищник навсегда становится людоедом. Вероятно, если бы это было в его силах, он бы расхохотался и сказал – чушь! Неверный вывод из правильной предпосылки. Скорей всего, если бы медведь мог и желал, он бы посоветовал любому человеку взглянуть на ногти и отражение открытого рта в зеркале, сравнить увиденное хотя бы с тем, что есть у шимпанзе, чтобы понять простую истину – человек для хищника лаком не из-за особого вкуса мяса, а по причине банальной слабости. Голыми руками люди не способны отбиться даже от среднего зверя, если тот всерьез решит пойти до конца. О, разумеется, исключения бывают, более того, они находят отражение в народном творчестве и мифологии, воспеваются и героизируются, что лишний раз подтверждает общую печальную статистику. Всякие львы, медведи, тигры и прочие, преодолевшие от безысходности вызванное запахом дыма отвращение и страх, внезапно обнаруживают, что есть легкая добыча. Посильная даже для старого и немощного хищника. Они начинают целенаправленно охотиться на людей из-за того, что безоружный человек не способен нанести им хоть сколько-то серьезного вреда, да и конкуренты зачастую отсутствуют, что приводит к специализации.

Пройдя узкой каменной тропой под скальным карнизом, и оставив на практически отвесной стене несколько клочков шерсти, медведь столкнулся с неожиданным препятствием – вонючими обожжёнными палками с насаженными на них головами. Возможно, не будь он настолько голоден и оставайся в преграде достаточно мяса, он бы не полез дальше, но… сложилось как сложилось.

Взмах старой, но все еще могучей лапы и жидкий ряд кольев разлетаются в стороны, а медведь продолжает путь и выбирается на каменный выступ. Если бы не мчащийся через долину ветер, наполнивший воздух тоскливым и монотонным воем, его бы наверняка услышали и встретили во всеоружии, но ветер выл, а люди беспечно пировали.

Оглушительный рев ворвавшегося в пещеру зверя отразился от сводов и ударил по ушам. Оглушил и напугал, заставил отпрянуть от большого костра, горящего ближе к входу. Мгновение растерянности сменилось женским визгом, охотники повскакивали на ноги, лишенные панических нот приказы, сдобренные оплеухами, заставили матерей броситься к детям и потащить их вглубь пещеры, подальше от ужаса гор. Мужчины выставили копья, вот только мало у кого они под рукой оказались. Вооруженные люди рассыпались на всю доступную ширину пещеры, безоружны отступили к краям, рассчитывая проскочить к выходу и, вооружившись, атаковать сзади. Опытный зверь, чуть и не влетевший в костер, быстро справился с собой и атаковал. Страшные удары лап крушили кости и отбрасывали тела, когти и зубы рвали плоть, но людей оказалось слишком много, и действовали они сообща.

Вот первый из вооруженных охотников увернулся от удара и уколол медведя в морду. Острый камень оставил глубокую рану от края ноздри до самого лба. Уперся в бровь и рассек ее, кровь потекла по морде, залила глаз медведя. Этим воспользовался второй, он подскочил и вкладывая в удар вес тела всадил копье в плечо. Медведь зарычал, отмахнулся от еще одного нападающего, повернулся, человек дернул древко, спасая наконечник копья и открывая рану. Рев боли зверя, бросок на обидчика, но тут его в заднюю лапу ткнули багровой головней. Завоняло паленой шерстью, а в ушах зазвенело от воя. Медведь допустил ошибку, дал окружить себя. Теперь он крутился волчком, пытался отразить сразу несколько атак с разной стороны, но это уже была агония обреченного.

Ему удалось зацепить попытавшегося прошмыгнуть мимо человека. Удар получился настолько мощным, что тело несчастного ударилось о камень и сползло вниз, оставив за собой черную полосу крови. Успех стоил медведю новых ран. Люди кололи его со всех сторон, теснили к стене, давая возможность безоружным проскочить к мужскому костру у выхода, вооружиться. Опытные охотники пытались заставить медведя встать на дыбы, но тот не поддавался. Матерый зверь слишком долго прожил на этом свете и слишком много видел, чтобы так просто насадиться на подставленную рогатину.

Медведь продолжал сражаться, одному из людей не повезло, он поскользнулся на натекшей крови и зверь тут же убил его, раздавив грудную клетку, вот только ради этого ему пришлось прыгнуть, и смерть очередного врага стоила зверю ранения в живот. Медведь знал, что обречен и это его последний бой. Он уже не надеялся победить. Впрочем, такие понятия как «надежда» и «бой» вряд ли применимо к озверевшему от боли и крови зверю.

– С-с-сдох, тварь, – простучал зубами охотник, первым рискнувшим кольнув рухнувшего медведя.

– Гад! – крикнул другой, подскакивая и всаживая копье в уцелевший глаз поверженного врага.

– А… – открыл рот третий, но сказать ничего не успел.

Охотник, выколовший зверю глаз, отлетел в сторону с разорванной грудью. Кости хрустнули и трупом на полу стало больше. Никто из выживших людей так и не понял, что же случилось и откуда приходит смерть. Они бесполезно махали копьями, кричали, а ставший призраком медведь продолжал бойню.

Когда последние из мужчин дрогнули и бросились вглубь пещеры, дух последовал за ними, вот только переполняла его не ярость зверя, а ненависть и жажда мести, куда больше свойственная людям. Догоняя и убивая бегущих, он выскочил на залитый кровью пол. На миг медведь-призрак остановился, уж слишком странным ему показалось увиденное. Одни люди убивали других. Впрочем, размышлять было не в его привычках, все что он испытал – мимолетную радость от возможности убить больше врагов. Он снова чувствовал себя молодым и сильным, кровь кипела в жилах, а лапы вновь налились мощью. Ими дух и принялся наносить удары, с наслаждением убивая двуногих.

Он не делал различий между людьми, он просто бил. Насмерть. Без сомнений, медведь-призрак уничтожил бы всех, но вмешался случай. Одному из детей удалось проскочить мимо лап, да не просто пробежать, но и увернуться от удара. Такой наглости дух не стерпел. Бросился следом. Спастись наглецу не удалось, но догоняя его и возвращаясь к оставшимся, он вынужденно сделал паузу. Вот тут-то медведь-призрак и ощутил слабость. Тут-то он и испугался. Вновь стать старым и немощным, питаться раз от разу – этого он не желал категорически.

Страх послужил катализатором, запустил невеликие мыслительные возможности звериного разума, впрочем, их вполне хватило для понимания очевидного – идущий от уцелевших двуногих дым наполняет его силой.

Дух прекратил бойню. Замер, мучительно пытаясь думать и оглядываясь по сторонам. Несколько коренастых женщин и маленьких детей, живых, уткнувшихся лицами в каменный пол и боящимися лишний раз вздохнуть, мало интересовали медведя. Так же не интересовали его и раненные. Впрочем, тех было всего двое, и они уже почти не светились. Рыкнув, дух подошел к свежему трупу и попытался поесть. Он без проблем вырвать кусок плоти и прожевал его, но вкуса и тяжести в желудке не почувствовал. Предприняв еще несколько попыток подкрепиться материальным и не получив ожидаемого результата, недовольно сопящий дух, переступив выпавшие сквозь призрачное горло комы жеванного мяса, ушел ко входу пещеры.

Медведя не интересовала история неандертальского племени, ставшего жертвой агрессии пришлых кроманьонцев. Он не знал, что истовая вера «живых консервов» в явившегося спасителя, помогла ему превратиться в духа. Его вообще не интересовали такие мелочи. Все что он понял – живые двуногие дают ему пищу. И еще он почему-то хотел, нет, просто жаждал убивать других двуногих, тех, кто оборвал его жизнь. Чего в этом было больше, привнесенного с верой неандертальцев или закрепленного смертью собственного желания медведя – трудно сказать. В любом случае, на выходе получился синергетический эффект. Одно усилило другое и породило то, что применительно к людям называется навязчивой идеей. К тому же, вера и обстоятельства перерождения в духовную сущность привили медведю определенные, весьма специфические вкусы, да и на психику изрядно повлияли. Считать духа полноценным зверем было нельзя, но и о полноценной разумности говорить не приходилось.

Громко рыкнув и тряхнув головой, медведь-призрак нехотя опустился на все четыре лапы и потрусил вниз по реке. Проводив повелителя взглядом, Амат поднялся и, вскинув жуткий жезл, издал клич охоты. Стоило ему коснуться древком земли, как соплеменники тут же подхватили это рык-вой и принялись размахивать оружием. Охота продолжится. Строптивая дичь ранена, она бежит, но ей не уйти. Пусть даже через руку рук лун, пусть даже через руку зим, но они настигнут ее и убьют. Сейчас Амат истово, с полной самоотдачей ненавидел всех двуногих, посмевших хотя бы отдаленно походить на настоящих людей.

Глава 25

«Загружаемся!» – прокричал Хыр махнув рукой. Народ принялся перебираться на плоты, мне же оставалось лишь отметить порядок и организованность действий, да в очередной раз подивиться способности первобытных людей чувствовать друг друга на каком-то подсознательном уровне. Особенно ярко она проявилась в слаженности действий мужчин, дружно работающих шестами и выводящих плоты из затона.

«Может и стоило лодки или катамараны сделать», – подумал про себя, почесывая кончик носа и отлетая поближе к «трону» со стоящим на нем глиняным идолом полуметровой высоты. Вообще-то, с теми возможностями которые давала то, что назвал магией, не так уж и сложно было бы свалить подходящие по размеру деревья и простейшие долблёнки сваять. Вон тот же «трон» и без моего деятельного участия соорудили. Хыр послушал мои разглагольствования по теме, задал пяток уточняющих вопросов, нашел подходящий пенек, да и поставил пару мальчишек выжигать углями место под седалище. Честно говоря, на мой вкус, получилось жуткое убожество. К тому же, лично мне подобное сидение и даром не сдалось, но по меркам каменного века… даже и не знаю с чем этот протостул сравнить – не паровоз, конечно, все же предмет роскоши, верней, статуса, но все равно изрядный показатель пластичности мировоззрения предков. Если бы Рым идола не слепил, глядишь народ стал бы молиться «трону».

Хотя, молитва не самое подходящее слово. В меня не столько верили и о чем-то просили, сколько точно знали – я есть. Всегда где-то рядом и в случае чего помогу, если услышу и смогу. Так что кресло из пня и стоящий на нем идол – всего лишь то место, где меня можно застать с большей вероятностью. Во всяком случае так думали рядовые члены племени, а разубеждать их особого смысле не было. Впрочем, тут стоит пояснить.

Дело в том, что сделанные без участия истинного шамана амулеты работали, но весьма своеобразно. Когда после охоты на лося, под утро, вернулся к племени, первым делом полетел к Хыру и внимательнейшим образом осмотрел сделанный им амулет. Благо тот прекрасно собирал энергию веры и сиял на его груди ярким пятнышком. Если не обращать внимание на полное отсутствие художественных талантов псевдошамана, и принять во внимание куда более приличные поделки некоторых других членов племени, то получалось следующее: во-первых, амулет работал в импульсном режиме. До некоторого предела он копил воду, а потом, словно закрепленный на оси стаканчик, в момент переполнения выплескивал ее в сторону более концентрированной области. В то время ей выступал фильтр, а нынче идол.

Второй важный аспект – отдаваемая амулетом вера не несла в себе мыслей и эмоций человека. Может они там и были, но мне не только не удалось их ощутить, но и даже оттенков разглядеть не сумел. В общем, самодеятельность можно было считать условно полезной, но и только.

Именно поэтому на следующий день Рыму пришлось заняться лепкой амулетов на всех. У него и с художественной точки зрения отлично получалось, и мне с его поделок куда больше пользы выходило. Мало того, что обеспечивалась прямая подпитка, так еще и, какая-никакая, а связь с людьми возникала. Конечно, удаленный контакт не позволял так уж прям точно понять чаянья конкретного человека, но сильные эмоции, вроде страха за жизнь или чего-то подобного, уловить бы сумел.

В принципе, амулеты можно было сравнить с паршиво настроенным телевизором, вроде сквозь рябь и помехи что-то пробивается, но попробуй разбери, что именно. То ли новости, то ли сериал, а может и вообще концерт органной музыки с балетом.

Естественно, как только народ надел амулеты, так мне сразу же пришлось в темпе осваивать способы их глушения. Повезло еще, поленился устроить церемонию и не осчастливил разом все племя. Будь в первой партии не восемь мужиков, которым Хыр в течение дня раздал труды Рыма, так пришлось бы и вовсе забег устроить или срывать с людей собственные символы.

В общем, не без проблем и не сразу, но приспособился, научившись справляться с шумом и переведя его в разряд белого. Увы, но управляться со слухом так же легко и ловко как со зрением не получалось. Пока боролся с «помехами» выяснил, что связь через амулеты двухсторонняя, но меня понимают куда хуже, то есть, практически никак. Исключением стал Рым, мы с юным шаманом где-то на одном уровне друг друга воспринимали. Паршиво, если не сказать грубее, но все же кое-как, с пятого на десятое, могли осознанно мыслеобразами обмениваться. Впрочем, это еще во время охоты выяснилось. Правда, была у меня надежда, что со временем контакт улучшится, подстроимся, но, увы, пока прогресса нет. Зато есть идол!

На очередных вечерне-ночных посиделках с Рымом и Хыром, которые как-то сами собой превратились в традицию, меня опять занесло. Все началось с того, что наш псевдошаман, успевший за последние дни прочно утвердиться на отсутствующей как класс должности вождя, попутно исправив досадное недоразумение, сообщил о необходимости отплывать или копать новое отхожее место. Старое де переполнилось. В общем, слово за слово, благодаря любопытству Рыма и его вечным «почему», «зачем» и прочим «как», через санитарию с гигиеной, заскочив попутно на тему микробов, пробежав по вершкам селекции и ботаники, вынесла нелегка на любимого конька. Вновь принялся бухтеть о пользе производящего хозяйства. Впрочем, при любом удобном случае на это съезжаю.

Принялся в черт-те какой раз рассказывать о том, как здорово заживем и плодиться начнем, в расчеты ушел. Если при начальной сотне человек раз в тридцать лет численность населения удваивать, то лет за семьсот на миллиард выйдем, а если в двадцать, так и вовсе в пять веков уложимся. Тут мне вспомнились такие понятия как генетика и вырождение, но знание о том, что через «Плодородный полумесяц» шли, идут и еще десятки тысячелетий будут идти основные миграционные потоки, позволили отмахнуться от возможных проблем. Наоборот, воодушевился, это же какие перспективы численность паствы пополнить и просто фантастические возможности дать людям единый язык, продвинуть по пути прогресса. Короче говоря, прожектерствовал воодушевленно и с размахом, но тут Рым спросил: «А почему глина руки сушит?»

Приземлили он меня. Знатно приземлил, можно сказать – с размахом мордой об реальность приложил. Вообще-то не в первый раз, но тут видимо накопилась критическая масса и до одного жирафа наконец дошло, что он тот еще дундук. Объяснил быстренько мальчишке про свойства частиц глины воду связывать и отправил людей спать, а сам на камень забрался и принялся размышлять.

Дичь творю! Если разобраться, то веду себя местами так, словно все это не по-настоящему. Будто игра компьютерная. Попал в экшен с элементами ролевки, а пытаюсь в стратегию. Не то, чтобы одно напрочь исключало другое, но сейчас у меня есть конкретные, даже сиюминутные задачи. Как там было: «Стратегия – искусство определять цели, а тактика – искусство их достигать».

«Да ёшкин кот, какие в бездну игры!» – проорал мысленно, задрав голову и уставившись на висящий над головой диск луны. Очень хотелось найти оправдание собственному поведению, было так соблазнительно списать все на шок от смерти и становление духом в черт знает когда и где, обвинить во всем медведя-призрака и приправленную энергетикой жертвы веру дикарей, которой нажрался до отвала в первые дни новой жизни, но все это не решало проблемы как таковой, а позволяло лишь отложить ее, занявшись таким приятным делом как причитаниями о себе любимом, со всех сторон обиженным и ни в чем не виноватом. Жертва обстоятельств. Мать-перемать.

Злость накатила внезапно, но ярость не клокотала огнем, не жгла, а вымораживала. Вот только что-то внутри упорно не хотело ей поддаваться. Какая-то искорка, крошечная часть меня противилась, не желала отринуть чувства и стереть эмоции, не позволяла превратиться в бездушный механизм идущий к цели. Да, мне хотелось веры людей, даруемая маной сила манила, соблазняла могуществом, я был уверен – миллионы и миллиарды последователей позволят не то что горы, континенты двигать и с климатом по собственному желанию играть, вот только за все это придется заплатить собой.

Люди подчиняются и верят беспрекословно. Даже если кто-то посмеет возмутиться, то я могу просто убить, заставить силой – это ведь элементарно! Когти из воздуха и любой усомнившийся захлебнется кровью, а остальные устрашатся, падут ниц. Какое мне дело то того, как ко мне относятся? Никакого. Любят или боятся, надеются или страшатся, главное – помнят, а значит и верят. Легкий путь силы соблазнителен. Убивай других духов-покровителей, забирай под свою руку их паству, становись сильнее, могущественнее… «Нет», – мотнул головой, отгоняя наваждение и вспоминая историю о Сократе и гетере[3]3
  Существует две версии мало чем отличающиеся по сути.
  Первая:
  Гетера Каллисто однажды насмешливо заявила Сократу, что если она захочет, то переманит к себе всех его друзей и учеников, а вот ему это сделать с ее друзьями не удастся.
  – Конечно, – сказал философ. – Тебе легче: ведь ты зовешь спускаться вниз, а я – подниматься вверх.
  Вторая:
  Есть древнее сказание о том, как однажды философ Сократ, идя с учениками по улицам Афин, встретил гетеру, которая надменно сказала: «Сократ, ты слывешь мудрецом и пользуешься у учеников уважением, а хочешь, я скажу одно слово, и все они тут же побегут за мною?» Сократ ответил: «В этом нет ничего удивительного. Ты зовешь их вниз, а для этого не нужно никаких усилий. Я же призываю их к возвышенному, а это требует большого труда». Святость и есть непрестанное восхождение, при котором естественно требуются усилия.


[Закрыть]. Спускаться вниз всегда легче чем подниматься.

Прочитанное еще на первом курсе и сейчас повторенное в слух, помогло почти угасшей искре вспыхнуть с новой силой. Раз за разом повторяя когда-то сказанное древним философом, словно ковыряясь в ране раскаленным гвоздем, с мрачным удовольствием мазохиста растапливал пытавшийся сковать душу лед. Первобытные люди не виноваты в моих бедах и проблемах, они вообще ни при чем. Им требуется не пастырь, а помощник, не повелитель, а учитель. Не мне делать за них выбор, не мне становиться для них богом.

Справившись с собой и почувствовав моральное облегчение, отчасти даже свободу, напитал руку маной, сконцентрировал воздух в пять тончайших когтей и с огромным удовольствием ударил по камню. Светлые полосы перечеркнули все составленные ранее заметки, а участок, где ранее записал собственные цели, вырезал и раскрошил до состояния песка. Воздухом ведь можно не только резать, но и отлично давить. Нет, альтруистом становиться не собирался, но и идти легким путем паразита не намерен.

Закончив с расчисткой, взялся за обдумывание нового плана. От похода за невестами отказываться глупо. Численность племени в любом случае стоит нарастить. Объяснить и показать плюсы производящего хозяйства необходимо, можно будет лесосады организовать, в теплых краях между ними лет пять пошарахаемся, глядишь и осядем. Обязательно животноводство. Зайцев там с утками и прочими турами отловим, в загоны и клетки посадим, наличие свежего мяса и его доступность при минимальных трудозатратах наверняка будет принята на ура, нормальную школу организовать, счет, письмо и прочее ввести, ещё…

«Кроме мата слов нет», – подытожил, рассматривая новый план, который, на деле, мало чем отличался от прошлого. Только стал более детализированным и четким. Тут же возник резонный вопрос о том, с чего это меня ночью и утром так штормило. Огляделся по сторонам и сразу же заметил водный фильтр, вокруг которого почти не осталось веры. «Не понял?» – возмутился до глубины души, слетая с камня. Рядом с эрзац-алтарем возились Ала с Тилой, именно они обеспечивали жиденькую концентрацию энергии вокруг него.

– Доброе утро Дрого, – раздался за спиной голос Рыма, стоило оказаться на уровне земли.

– Да какое оно… – заговорил поворачиваясь, да так и замер, впервые увидев собственного идола.

– Вот, я сделал, – продемонстрировал Рым ломящееся от концентрированной веры творение. – Правда он немного треснул, – тут же указал он на грудь, – но я уголек поставил, глиной замазал, почти и не видно.

– Угу, – кивнул в ответ, и, не сдержавшись, коснулся груди. – Отлично получилось, – похвалил юного шамана, начиная смутно подозревать его роль во всем том, что со мной творилось. – Пошли-ка ты мне мыслеобраз, – попросил Рыма, все более и более укрепляясь в подозрениях.

Мальчик тут же закрыл глаза и засопел. Пару секунд шла маловразумительная муть, а потом прилетело воспоминание, приправленное чувствами и мыслями. Не спалось мелкому, свербела идея идола сделать, в итоге он взял травы из подстилки, накопал глины из-под камня, в том же месте, где я когда-то для маски брал, да и принялся за дело. Получалось не то чтобы хорошо, но лучше, чем раньше, в итоге Рым все же справился, достигнув удовлетворяющего его результата. Сдержаться и подождать с обжигом ему не удалось, положил фигурку на угли, решив, что не слишком горячие и к утру просушат.

Вот только не учел, что угли не простые, а древесные, полученные в результате выпаривания дегтя. От них куда больше жару шло и почти не было дыма. Мои слова о вреде костра для легких[4]4
  Ищите информацию о вскрытии Этци, легкие этой знаменитой мумии времен халколита могут поспорить с заядлым курильщиком, прожившим жизнь с подветренной стороны угольной ТЭЦ на которой пропили фильтры.


[Закрыть] и перспективах металлургии он если и не забыл, то с конкретной ситуацией не связал. В итоге, идол каким-то чудом не только обжегся, но и лишь слегка треснул, потеряв небольшой кусочек груди. Причем, все это произошло до того, как Рым уснул.

– Ну как? – поинтересовался неугомонный экспериментатор открывая глаза.

– Лучше амулета, – вздохнул, потрепав волосы излучающего незамутнённое счастье ребенка.

Формально не соврал. Идол, на фоне амулета, все равно что запорожец на фоне мерседеса. Вот только самолетом он все равно не стал. Если вернуться к аналогии с телевизором, то у Рыма получилось невероятно усилить сигнал, но помехи все равно остались. Теперь не просто среди ряби иногда картинка проскакивала, но и сама она в некие образы сливалась, порой, даже узнаваемые. Однако, на этом сюрпризы для меня еще не закончились.

– Теперь у тебя есть дом, – улыбнулся Рым.

Спрашивать его о чем он говорит не пришлось, пусть мышонка-призрака и камень в который тот вселился, из направленного ко мне потока образов не опознал, но характерную картину с прожилками маны уловил четко.

– Класс, – пробормотал, массируя виски.

Как-то раньше мне не приходила в голову идея вселиться во что-то или кого-то, а ведь это, насколько знаю из всякого фэнтези, самая что ни на есть фишка призраков и прочих духов. «Или демонов», – пришла не к стати мысль, от которой поспешил отмахнуться. Больно уж недвусмысленно она с недавним помутнением рассудка коррелировалась.

– Попробуй, – попросил Рым, не забыв приголубить мой разум потоком надежды и страха.

Не хотелось мальчика отказом обижать, да и самому идея вселиться в идола казалась весьма соблазнительной. Хоть и стал заметно больше веры впитывать, доступный запас маны на треть, а то и в половину увеличив, но со всем источаемым племенем справиться не мог. «А еще о миллионах мечтал», – усмехнулся про себя. «Прожектёр, недоделанный», – фыркнул мысленно, но рисковать все же не стал. Еще уронит Рым на радостях идола, а тот возьми да разбейся, мало ли чем для меня такое закончится. «Ну кому ты заливаешь, просто боишься опозориться и своего неумения показать», – укорил сам себя и попытался придумать повод для отказа.

– Давай мы его на твое место поставим, – проявил инициативу Рым, мотнув головой в сторону камня.