Текст книги "Любовь для начинающих пользователей"

Автор книги: Андрей Матвеев

Соавторы: Катя Ткаченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

История бабочек

Симба в очередной раз повернулась на другой бок и подумала, что вряд ли вообще уснет. Ни на правом боку, ни на левом.

Ни на спине, ни на животе, слишком жарко.

Симба лежала под простыней голая и мокрая, за открытым окном уже скоро должен был начаться рассвет. Симба закрыла глаза и приказала себе:

– Спать!

Сон в ответ ухмыльнулся и показал язык.

Симба попыталась представить, что за окном – море, и оно шумит, и этот шум ее убаюкивает.

Но моря за окном не было, Симбе захотелось опять нажать на Ctrl – Alt‑Delete и вновь загрузить эту ночь, с самого начала, только уже так, чтобы программа не дала сбоя.

И чтобы пришел сон.

Самая левая клавиша‑Ctrl.

Правее – Alt.

Еще правее, надо нажимать правой рукой, – Delete.

Но сколько ни нажимай, ночь ты заново не загрузишь.

А значит, остаётся ворочаться с боку на бок и с ног до головы покрываться потом.

Если б за окном было море, с него дул бы прохладный ветерок – Симба хорошо помнила этот ветер, как и само море, хотя была лишь однажды, очень давно, перед рождением племянника.

Симба вспомнила, что племянник явится уже сегодня, и поморщилась.

Когда наступит очередная ночь, так, голой, в постель уже не завалишься.

Правда, можно закрыть дверь на задвижку.

Но если ночью захочется пить или в туалет, придётся что-то на себя надевать.

Симба встала с кровати и пошлепала на кухню.

На кухне был постелен линолеум, он приятно освежал ноги.

Симба открыла холодильник, достала бутылку минералки и начала пить из горлышка.

За спиной раздался шорох, Симба вздрогнула и поперхнулась, вода потекла по подбородку, по шее, по груди, смешавшись со струйкой пота.

Симба вдруг лизнула себя и засмеялась: пот и минералка были одинаково солёные, только минералка – холодная, а пот – тёплый.

Шорох раздался опять, и Симба обернулась.

На подоконнике сидела большая ночная бабочка, она как-то очень аккуратно взмахивала крыльями, но не взлетала.

– Убирайся! – сказала Симба.

Бабочка ничего не ответила, она даже не посмотрела в сторону Симбы.

– Я кому говорю! – разъярённо прошипела Симба.

Она боялась этой бабочки, она боялась всех бабочек, а в особенности – странных серебристых существ с вершины горы.

Симба никогда их не видела, но совершенно точно знала – они существуют.

По крайней мере, так утверждал отец.

Тогда, на море, вечером они пошли гулять по набережной к маяку.

Они каждый день по два раза ходили к маяку, туда и обратно.

Утром и вечером.

Утром они купались – отец говорил, что у маяка вода чище.

Маленькая Симба смотрела в воду, потом – на отца, потом – на небо.

Утром небо было голубое и безоблачное, и в нём отражалось море.

Хотя тогда она ещё не была Симбой…

– Ну, – сказала Симба бабочке, – ты свалишь или нет?

Бабочка вновь взмахнула крыльями, опять раздался резкий шуршащий звук.

Можно было кинуть в неё тапком, но тапки остались в спальне.

Ещё лучше – дротиком для дартс, только они в комнате, в коробке рядом с компьютером. Пока сходишь – совсем обнаглеет!

Бабочка подмигнула, и Симба попятилась.

Как и в тот вечер, когда по дороге к маяку одна из бабочек вдруг сорвалась с большого и яркого цветка и сильно ударила Симбу в грудь.

Маленькая Симба попятилась, а потом заплакала.

Большая Симба взяла из коробки пару дротиков и на цыпочках пошла обратно на кухню.

Маленькая Симба села на каменный бортик, за которым далеко внизу шумело море, и продолжала плакать.

Бабочки от неё не отставали – их становилось всё больше и больше, они нарезали вокруг неё круги, случайно тыкаясь в плечи, лицо, грудь, Симбе хотелось вскочить и побежать прочь от моря, от этой уютной дорожки, ведущей к гордому маяку.

Падающий из открытого холодильника свет тоскливо поблёскивал в луже разлитой на полу минералки.

– Не плачь, – сказал отец, – эти – они не опасные…

– А какие опасные? – спросила Симба, сглатывая слёзы.

– Другие, – сказал отец, – они здесь не живут…

– А где живут? – всё так же сквозь слёзы спросила Симба.

Бабочка продолжала сидеть на подоконнике, её крылья отбрасывали большую, чёрную, угрожающую тень.

Симба прицелилась и метнула дротик.

Рука дрогнула, дротик исчез в открытом окне.

Симба приказала себе успокоиться.

Она глубоко вдохнула тёплый, распаренный ночной воздух и медленно выдохнула.

Руки перестали дрожать, бабочка всё сидела на подоконнике, она была странной расцветки – чёрные крылья с зелёными прожилками и такие же чёрные усики, которыми бабочка сейчас нагло покачивала.

– Я потом тебе расскажу, – сказал отец, – когда ты успокоишься…

– Нет, сейчас! – капризно потребовала Симба и слезла с парапета. Бабочки отстали от неё, но по-прежнему вились над большими яркими цветами, которыми была усажена вся набережная.

– Так мы идем к маяку? – спросил отец, протягивая Симбе руку.

Симба вцепилась в его ладонь и засеменила рядом, чуть подпрыгивая, чтобы поспеть за размашистым отцовским шагом. Она шла ближе к парапету, за которым шумело море, – отец заслонял её от ярких кустов и странных существ, что напугали её до слёз, хотя раньше такого никогда не случалось, ведь в их городе тоже летали бабочки: каждое лето, точнее – с первых тёплых дней весны и до конца сентября, а то и до начала октября, если осень выдавалась солнечной.

Симба взяла второй дротик и привычно подбросила его в правой руке, а потом стала в стойку, прищурила правый глаз и начала целиться.

Бабочка опять взмахнула чёрными крыльями, Симба сделала шаг вперёд и вдруг поскользнулась – нога попала в лужу минералки, Симба попыталась удержаться, но не сумела и шмякнулась на пол.

Больно, голой спиной, голой попой о холодный кухонный линолеум.

Хорошо, что головой не ударилась.

Дротик всё ещё оставался в руке. Симба со злости метнула его в сторону окна, хотя метать дротики лёжа – это не по правилам.

Дротик упал на подоконник рядом с бабочкой, та испуганно взлетела и скрылась в темноте за окном.

– Ну, – спросила Симба отца, – так где они живут?

– Дело не в том, где они живут, – ответил отец, – дело в другом: какие они…

– И какие? – продолжала допрашивать отца Симба.

До маяка было совсем недалеко, а там придётся развернуться и пойти обратно по набережной, мимо ярких цветов с кружащими над ними существами.

– Хочешь к морю? – внезапно спросил отец.

– Да, – сказала Симба.

Отсюда они ещё никогда не спускались к морю – оно шумело далеко внизу, узкая лестница, сбегавшая с высокого берега, исчезала в сумраке, и не было никакой гарантии, что, прилежно пересчитав её ступеньки, ступишь на прохладный вечерний песок, а не окажешься сразу в рокочущей прибрежной воде.

– Не испугаешься? – спросил отец.

– Нет, – храбро ответила Симба, подумав, что это в любом случае гораздо лучше, чем идти обратно мимо кустов и мельтешащих в воздухе бабочек.

Симба встала с пола, чертыхнулась, достала из-под мойки тряпку и затёрла пол.

А потом подошла к окну и плотно закрыла створки, чтобы больше ни одна тварь не влетела сюда.

Ушибленная спина болела, но Симба вдруг развеселилась.

Она взяла с подоконника дротик, захлопнула холодильник и плотно задёрнула шторы.

Пусть лучше будет жарко, очень жарко, но даже если кто-то сядет на стекло с той стороны, Симба его не увидит!

До моря надо было спускаться метров сто, если не больше.

Сто десять, сто двадцать – по деревянным ступенькам, держась за железные поручни. Сейчас они прохладные, а днём к ним, наверное, невозможно прикоснуться – днём они становились раскалёнными, и люди просто разжимали ладони и сыпались вниз, на камни, тут и там торчавшие на узкой песчаной полоске пляжа.

Отец спускался впереди, Симба – за ним.

Ветер с моря бил ей в лицо, насквозь продувая легкую разноцветную маечку и развевая волосы.

Тогда они у неё были длинные, и отец любил сам заплетать ей косички.

Они спускались очень осторожно, временами отец оборачивался и говорил:

– Ну, ты как?

– Хорошо, папа! – отвечала Симба, и они продолжали спуск.

Лестница вплотную прижималась к скале, от неё пахло холодом и ещё чем-то, что Симба никак не могла определить.

Но ей не было страшно, ей отчего-то стало весело и хорошо.

Симба вернулась в спальню и нырнула в постель.

Дротик остался лежать там, где ему и положено, – в коробке рядом с компьютером.

Если она сейчас не уснёт, то проклянёт всё на свете.

Тем более что сегодня приезжает племянник.

Она была дура, что согласилась.

Она вообще – дура.

Промахнулась по бабочке, и та улетела.

А ведь могла бы попасть, и сейчас держала бы в кулаке её мерзкое чуждое тельце.

Предварительно оборвав чёрные с зелёными прожилками крылья.

Выдернув длинные чёрные усики с угрожающими утолщениями на концах.

Отец спрыгнул на берег первым, повернулся и подхватил Симбу на руки.

А потом плавно поставил на песок, и они пошли к воде.

От лестницы до моря было всего несколько метров, песок был мокрый, волны, разбиваясь о камни, окатывали их брызгами.

– Мы пойдём обратно вдоль моря! – сказал отец.

– Хорошо, – согласилась Симба и пошла рядом, сняв сандалии и с удовольствием чувствуя, как солёная вода лижет ей ноги.

Симба легла на правый бок, подтянула колени к груди и вдруг подумала, что сейчас она, наверное, напоминает большой рыболовный крючок.

Большой голый рыболовный крючок, мокрый от пота.

Интересно, кого ловят на такие крючки?

Самый примитивный ответ – конечно, мужчин.

Симба поморщилась, харя в соседней комнате наверняка осклабилась.

Ненавистная харя, надо бы её чем-нибудь заменить.

Например, прикрепить к мишени изображение бабочки.

Найти в интернете картинку с разрешением получше, скачать на жёсткий диск, обработать в «Фотошопе» и распечатать на цветном принтере. Дело двадцати минут, если сейчас встать и войти в сеть.

Симба решила, что не хочет быть рыболовным крючком, и выпрямила ноги.

Пляж стал шире, нависающая справа скала закрыла собой полнеба – по крайней мере, так показалось маленькой Симбе.

Отец молчал, хотя обещал кое-что рассказать.

– Папа, – напомнила она, – ты хотел…

– Что? – спросил отец.

– Про бабочек, – сказала Симба, – про тех, которых надо бояться, и тех, которых не надо…

– Их вообще не надо бояться, – сказал отец. – Они все красивые и безобидные…

– Нет, – возразила Симба, – не все, ты сам мне говорил, там, наверху!

– Хорошо, – сказал отец, – сейчас расскажу…

Симба повернулась на спину и посмотрела в потолок.

Обыкновенный потолок с красно-синим плафоном посередине.

Если щёлкнуть выключателем, в плафоне загорится лампочка.

– Надо спать! – громко сказала себе Симба и начала медленно считать: – Раз… Два… Три…

– Помнишь нашу гору? – спросил отец.

– Какую? – заинтересованно спросила Симба.

– Ну, нашу… – сказал отец. – Там, дома…

– Помню, – сказала Симба, вспомнив гору, которая нависала над их городом.

– Так вот, – сказал отец, – я сам не видел, но говорят, что на вершине горы, в лесу, живут совершенно особенные бабочки…

– Как эти, на берегу? – спросила Симба.

– Нет, – ответил отец, – они большие, размером с футбольный мяч…

– Больше моей головы? – спросила Симба.

– Да, больше! – сказал отец.

– Четыре… Пять… Шесть… – говорила вслух Симба, всё так же глядя в потолок. Она перестала считать и подумала, что лучше перевернуться на живот и обнять подушку.

Обнять подушку и уткнуться в нее лицом.

Уткнуться в нее лицом и зареветь.

Дурацкая ночь, всё полный бред, и ещё эта жара.

И племянник, который явится вечером.

Она повернулась на живот, обняла подушку и заплакала.

Тихо, жалобно поскуливая.

И поняла, что начинает засыпать.

Наконец-то засыпает, уткнувшись в мокрую от слёз подушку.

– Они больше твоей головы, – сказал отец, – и даже больше моей. И ещё – говорят, что они умеют петь!

– Как это? – спросила Симба. – Как птицы?

– Не знаю, – ответил отец, – но говорят, что они умеют петь…

– Я боюсь! – пожаловалась Симба.

– Ты не бойся, – успокоил её отец, – мало ли что говорят…

– А что будет, если их услышишь? – спросила Симба.

– Кто говорит – счастье, – сказал отец, – а кто-то, наоборот, что конец света…

– Это как? – спросила Симба.

– Что – как? – переспросил отец.

– Конец света… – очень тихо проговорила Симба.

Она уснула, и самое замечательное, что ей ничего не снилось.

Симба спала на животе, яростно обнимая подушку.

Потом она отпустила её и повернулась на бок.

Но уже во сне, и поэтому ей было всё равно, на что она сейчас похожа.

Пусть даже на рыболовный крючок – плевать.

За окном начало светать, солнце выкатилось из-за горы, сосновый лес стал бледно-розовый, какой-то игрушечный.

– Это – когда ничего не будет, – сказал отец, – никого и ничего…

– Я боюсь! – повторила Симба.

– Не бойся, – опять успокоил её отец, – считай, что это просто сказка… А бабочки-мутанты…

– Что такое мутанты? – спросила Симба.

– Это когда вместо одного существа на земле появляется совсем другое, – объяснил отец, – под влиянием радиации или чего-то ещё, слишком яркого солнца, к примеру…

– А что такое радиация? – спросила Симба.

– Это долго объяснять, – сказал отец, – ты не поймёшь, маленькая…

– Хочу мороженого! – сказала Симба, увидев, что они уже почти пришли.

– Хорошо, – сказал отец, – сейчас куплю, а дома сразу – спать, ты очень устала!

Она съела мороженое по дороге к тому хлипкому строеньицу, которое отец назвал домом, послушно вымыла ноги, почистила зубы и залезла в постель.

Перед сном отец вышел покурить под большим, старым, угрюмым сливовым деревом, что росло у порога, а Симба закрыла глаза и уснула.

И тогда ей навстречу впервые вспорхнуло с сосновой ветки серебристое существо со странными мохнатыми ушками. Симба заплакала, не открывая глаз, но когда отец вернулся в комнату, существо уже улетело и Симба спала крепким – как и положено уставшей восьмилетней девочке – сном.

Симба вновь повернулась на спину, подушка упала на пол, но Симба этого не почувствовала – она ровно дышала во сне, вытянув ноги и аккуратно сложив руки на голой груди, сон её становился все крепче и крепче, и – что самое главное – он был абсолютно лишён сновидений…

Трамвайные глюки

Я сбегаю по лестнице в своих новых кроссовках и ныряю прямо в жару.

Подъездные торчки что-то гаркают мне вслед, но я уже испарился.

Кроссовки мне подарили несколько часов назад. В качестве приманки – или отмазки.

– Чтобы тебе не было грустно, – сказала мать, наблюдая за тем, как я тупо прибираю на столе, – мы тут с отцом решили…

«Мобильник, – подумал я, – наконец-то дозрели!»

Но чтобы родители дозрели именно до того, что мне требуется, – такого ещё не бывало.

Кроссовки, хотя и крутые.

Но всё равно – не мобильник!

Я напялил новьё на ноги и расшаркался. Спасибо, матушка, спасибо, папенька, оттягивайтесь на побережье, а мне пора. Да и им – пора. На две недели они избавятся от меня, я избавлюсь от них. Никто не будет смотреть мне в рот и требовать: покажи, как ты почистил зубы. Разглядывать подошвы ног и особенно внимательно – пятки. Чуть ли не под увеличительным стеклом. Мыл или не мыл. Естественно, мыл, но доказать это невозможно. Надо мыть при матушке. Навряд ли Симбу будет интересовать чистота моих ног.

– Ты это, – сказал отец, – веди себя прилично!

– Он не умеет! – добавила матушка. – Надо было его с собой взять!

– Будем надеяться, – продолжал отец, – что он не натворит глупостей! Ты не натворишь глупостей?

– Нет, – покорно пообещал я и подумал, что едва ли он сам понимает, что имел в виду. Каких это глупостей я могу натворить?

– Ладно, – сказала мать, – нам тоже пора, веди себя хорошо!

Я взял сумку, закинул ее на плечо и вышел в подъезд.

Почти ровно в пять.

Прорыв через подъездных торчков отнял считанные мгновения. Лифт, как водится, не работал, так что пришлось спускаться по лестнице. Я понёсся вниз. Первая группа торчков даже не поняла, кто это летит через их головы, а вторая попыталась меня задержать, но скорость я набрал изрядную, и им только и осталось, что орать мне вслед.

Новые кроссовки очень хорошо подходят для быстрого бега по лестничным пролётам – ногам в них удобно, и подошвы приятно пружинят.

Я оказываюсь на улице и ныряю прямо в жару.

До трамвайной остановки бегу не сбавляя скорости, и только когда появляется знакомая афишная тумба, останавливаюсь – дальше бежать нет никакого смысла.

И вдобавок – я уже мокрый от пота, да и сумку лёгкой не назовёшь. Мать всё-таки заставила меня захватить какие-то дурацкие книжки для чтения по программе.

Хотя прекрасно знает, что читать их я всё равно не буду!

Я ставлю сумку на асфальт и осматриваюсь.

На остановке никого, солнце печёт как на экваторе.

Все умотали за город, к подножию горы, где ручьи, и водопады, и спасительная тень.

На остановке тени нет, мне хочется пить, я покупаю в киоске бутылочку пепси и залпом выпиваю.

И тут из-за поворота появляется трамвай.

Он двухвагонный, обычно я езжу в первом: удобнее выходить, получается метра на три ближе к дому.

Но сейчас я еду не домой, а к Симбе, и понятия не имею, из какого вагона выходить удобнее, то есть – ближе.

Сажусь во второй.

И вдруг понимаю, что я даже не дистенциальный коблоид, а просто козёл.

Обычно в трамвае я слушаю плеер, но сейчас он лежит в сумке. Причём – на самом дне, под свитером, рубашками, майками, трусами, носками и идиотскими книжками, которые надо читать по программе.

И которые я читать не буду.

Которую или которые?

Их две, но название одно.

Какой-то «Тихий Дон».

Трамвай трогается с места, и моя остановка скрывается за поворотом.

В вагоне лишь я и кондуктор, он уже продал мне билет. Как обычно – несчастливый.

Между прочим, недавно мы с матушкой сделали открытие. По поводу счастливых и несчастливых билетов.

Как-то вечером по телевизору прошла реклама о том, что некий магазин объявляет конкурс. Вы приносите счастливые билеты, они запускают лототрон, и если из барабана выпадают те же шесть цифр, что и на вашем билете, вы получаете приз. Телевизор.

– Нам нужен второй телевизор, – сказала матушка, – я бы поставила его в спальне. – И поинтересовалась: – У кого-нибудь есть счастливый билет?

Я полез в карман, обнаружил там кучу билетов, накопившихся за первые летние дни (в школу я езжу с проездным), но счастливого среди них не оказалось.

– Пролетели, – сказала матушка, – в этой семейке не найти ни одного счастливчика!

– Сейчас, – сказал отец, – подождите…

И пошёл на кухню.

– Вот, – объявил он, вернувшись в гостиную, – это вся моя коллекция!

– Какая коллекция? – недоумённо спросила матушка.

– Моя, – гордо ответил отец. – Это мои сорок счастливых билетов, я их с прошлого сентября собираю…

– Их есть надо! – сказала матушка.

– Коллекционные вещи не едят! – возмутился отец.

Трамвай подошёл к следующей остановке, до Симбы оставалось ещё одиннадцать.

Сорок билетов отвезли в магазин, но розыгрыш должен быть через месяц.

Предки уже вернутся, и отец начнёт собирать коллекцию заново.

Он терпеть не может ездить по городу на машине, езди он на машине, собирал бы что-нибудь другое.

Мы с кондуктором всё ещё вдвоем, кондуктор – сухонький пожилой мужчина в тёмных брюках и рубашке с коротким рукавом. Если я не могу слушать музыку, то могу смотреть. Но пока – только на кондуктора, а это не так интересно. Интереснее всего разглядывать женщин, хотя женщин-кондукторов разглядывать тоже неинтересно, они все какие-то громоздкие и на женщин не похожи. Скорее уж на слоних.

Женщина садится за десять остановок до Симбы, но это не женщина, а сумасшедшая старуха, я её знаю. Она вечно что-то выкрикивает, грозит всем кулаками, а через остановку выходит. Мне её жалко, но я не люблю ездить с ней в одном вагоне. Впрочем, в такую жару она вопит не так громко, просто бубнит себе под нос.

Мы въезжаем в старую часть города.

То есть в центр.

Трамвай опять останавливается, и в вагон заходит сразу несколько человек.

Пятеро.

Женщина, мужчина, ребёнок, снова мужчина и ещё одна женщина.

Если ты не можешь слушать в трамвае музыку, тебе надо чем-то себя занять.

Можно читать рекламные объявления, но это скучно.

Можно смотреть в окно, но что нового я там увижу?

А можно разглядывать людей, которые садятся в вагон.

Первые трое – явно семья. Толстый мужик, прихлёбывающий пиво из бутылки – понятно, что ему жарко, рубашка вся намокла, ему противно таскаться в такую жару со своим семейством, интересно, откуда они едут?

Мне почему-то кажется, что из зоопарка.

Ходили смотреть, как звери подыхают от жары.

И чуть не подохли от жары сами.

Мужик плюхается на сиденье, рядом с ним садится ребёнок, а мамаша – напротив.

И, между прочим, под майкой у мамаши явно нет лифчика!

Я пялюсь на её выпирающие груди, понимаю, что это наглость, но ничего не могу с собой поделать.

Майка ярко-красная и очень тесная, так что хорошо видны не только груди, но и вспупырившиеся под тканью соски.

Папаша толстый, мамаша худенькая, а ребёнок у них какой-то замызганный – видимо, устал смотреть на зверей.

Наконец я нахожу в себе силы оторвать взгляд от красной майки и переключиться на другие трамвайные экспонаты.

Но не успеваю, потому что вагон снова останавливается, мужчина и женщина выходят, а в трамвай заваливается шумная компания. До Симбы остаётся девять остановок, родители уже едут в аэропорт, компания располагается посреди вагона, я пересчитываю их по головам, получается семь человек, три парня, четыре девицы, одна из которых мне очень даже нравится. И, судя по всему, её парня тут нет.

Но она старше меня, ей лет восемнадцать.

Я для неё – сопляк.

Вновь смотрю на ярко-красную майку, перевожу взгляд на девицу. Грудь под майкой намного больше, но девица – гораздо симпатичнее. У неё длинные чёрные волосы, и она в очень короткой юбке. И в белой просвечивающей кофточке, под которой отчётливо виден лифчик. Тоже белый.

У меня хорошее зрение, но порою мне кажется, что я всегда вижу что-то не то.

Зимой мне попался в руки журнал для мужчин, где я прочитал рассказ про такого же придурка, как я.

С очень хорошим зрением, вот только видел он всегда не то.

Хотя может быть, именно то, иначе бы этот рассказ в таком журнале не напечатали.

Журнал, между прочим, припёр с работы папаша и бросил на кофейный столик в гостиной.

Это он только так называется – кофейный. На самом деле он и обеденный, и чайный, и ещё бог знает какой! Папашу просто жаба давит новую мебель покупать, но это мы с матушкой так думаем. Сам же он говорит, что сильно привязан к своему прошлому.

Меня прикололо, что в журнал был вклеен презерватив – скорее всего, рачительный папаша именно поэтому и притащил журнал домой. Хотя мог бы презерватив отодрать и положить в карман, а журнал оставить на работе, сомневаюсь, чтобы он его покупал, – наверное, сослуживцы подсунули.

Журнал с кофейного столика я, естественно, прибрал и утащил к себе в комнату: посмотреть картинки.

Картинки оказались как картинки, женщины одетые, полуодетые и совсем не одетые.

Одна была с такой же большой грудью, как и эта, в ярко-красной майке, которая как раз сейчас идёт мимо меня к выходу из вагона. За ней тащится ребёнок, за ребёнком – папаша с недопитым пивом и большими кругами пота под мышками.

Я посмотрел картинки, а потом наткнулся на рассказ.

Там было про то, что один мужик изменил своей подруге. Даже не так. Подруга эта возвращается домой, открывает дверь и слышит подозрительные звуки из спальни. Заглядывает туда и видит, что её друг в кровати с какой-то девкой. Она выбегает на улицу и, зарёванная, отправляется к своему дяде, у которого неподалёку магазинчик с разными товарами. Дядя её успокаивает, говорит, чтобы она не выла белугой, что мужиков на её долю хватит, и пусть она идёт домой и выгоняет этого своего придурка. И дарит ей очки – чтобы никто не видел, что у нее глаза зарёванные!

Она напяливает очки и идёт.

Компания, между прочим, тоже линяет, последней выходит красотка с длинными волосами, а ей на смену в вагон заваливает абсолютно безумная парочка!

Дамочка в возрасте моей мамаши, в длинном белом платье и шляпке.

И бородатый мужичонка в шортах и майке без рукавов.

Лысый и в тёмных очках!

Так вот, та девчонка идёт обратно домой, в очках, подаренных дядей, поднимается, девицы уже никакой нет, один только её бойфренд, которому она и даёт по морде.

И у того – фингал под глазом.

Ей становится его жалко, и она предлагает ему выметаться, но отдаёт ему очки. Чтобы фингала никто не видел.

Парень надевает очки и вдруг краснеет.

– Что с тобой? – спрашивает она.

– Ничего! – лепечет тот и уходит.

Оказывается, что это такие странные очки, что если их надевает женщина – всё нормально, а если мужчина, он начинает видеть женские лобки.

Сквозь одежду.

Не представляю, что бы со мной было, если бы у меня появились такие!

Я бы, наверное, с ума сошёл, хотя я и так – немного сумасшедший.

Но когда я прочитал этот рассказ, несколько дней боялся выходить на улицу. Мне всё казалось, что даже под шубами и пальто я увижу то, чего мне не полагается видеть.

И что мне это не понравится.

Или наоборот – понравится очень сильно, и крыша у меня съедет окончательно.

Хорошо ещё, что на следующее утро я проснулся с температурой, и матушке пришлось вызывать врача.

Между прочим, рассказ заканчивался дерьмово – тот парень так загляделся на одну девицу прямо на улице, что попал под машину. А его бывшая подруга стояла в это время на балконе и всё видела. И улыбалась, когда его увозили на «скорой» – сильно, наверное, обиделась.

Лысый мужичонка в тёмных очках пристально смотрит на меня, и мне становится неуютно.

Дамочка в шляпке, кстати, не с ним, а сама по себе.

Она покупает билет и садится у окна.

А мужчина показывает водителю какие-то корочки и не садится, а торчит рядом со мной.

Я сбился со счёта, сколько остановок осталось до Симбы.

То ли пять, то ли шесть.

Лысый и бородатый вдруг ухмыляется, и мне хочется встать и прямо сейчас выйти из вагона.

Или надеть тёмные очки, но после того как мне зимой попался в руки этот дурацкий журнал, я тёмных очков не ношу.

Вдруг они окажутся с таким же секретом, я засмотрюсь на лобок какой-нибудь девицы и попаду под машину?

Родители, наверное, уже подъехали к аэропорту и выгружают багаж из машины.

Дамочка в шляпке встает с места и идёт к выходу. Лысый и бородатый – за ней. Смешно смотреть на его толстые ягодицы под обтягивающими шортами.

Он выходит, а я говорю ему вслед:

– Ку-ку!

Он, слава богу, не слышит.

Мы снова остаёмся вдвоём с кондуктором, трамвай стремглав несётся по рельсам – так и в аварию недолго угодить!

Хотя будь у меня такие темные очки, я обязательно таскал бы их с собой в школу.

И насмотрелся бы вволю! До блевотины!

Особенно если бы мне на глаза попались директор, классная и завуч.

Директор и классная ещё туда-сюда, а вот завуч – могу себе представить.

У меня бы сразу перекосило рожу!

Трамвай снова останавливается, и садится ещё одна дамочка.

В джинсах и майке – они сегодня почти все в майках.

И с большой сумкой, наверное, по магазинам ходила.

Хотя какая мне разница – откуда и куда она едет.

У этой под майкой тоже нет лифчика, они меня просто забодали!

Все стремятся показать мне свои соски, не спросив, хочется мне этого или нет.

Я отвожу глаза и смотрю в окно.

Отсюда хорошо видно гору и покрывающий её густой лес.

Главное – не пропустить остановку, а то придётся потом возвращаться.

Будь на мне сейчас очки, как в том рассказе, интересно, что бы я увидел?

Такой же густой лес или что-то другое?

Типа коротко стриженного газона на обочине?

И какого цвета?

Дамочка крашеная, её естественный цвет непонятен.

Так что там может быть всё что угодно.

От рыжего подлеска до чёрных зарослей.

Или пустыни телесного цвета.

Я постоянно перевожу взгляд от окна на неё и чувствую, что краснею.

Терпеть не могу краснеть, когда я краснею, мне кажется, что надо мной все смеются.

Вот и эта, в джинсах и майке, как-то подозрительно улыбается.

К счастью, мне пора выходить – двенадцатая остановка уже показалась впереди.

Я встаю, беру сумку и плетусь к выходу.

На улице всё так же жарко, хотя трамвай ехал больше получаса. Но прохладней за это время не стало.

Родителям пора проходить таможню.

Дамочка в джинсах и майке остаётся наедине с кондуктором. А вдруг он – маньяк?

Я вешаю сумку на плечо, гляжу по сторонам и вдруг понимаю, что забыл дома бумажку с нужным мне адресом.

Адресом дома, в котором живёт моя сумасшедшая тётка!