Текст книги "Любовь для начинающих пользователей"

Автор книги: Андрей Матвеев

Соавторы: Катя Ткаченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Катя Ткаченко
Любовь для начинающих пользователей

Борису Кузьминскому

Правила игры в дартс

Существо было серебристое, переливающееся, со странными волосатыми ушками. Симба взяла дротик, подбросила его правой рукой, будто пробуя на вес, и только потом прицелилась и метнула.

Существо взмахнуло ушками, неприятно осклабилось, и Симба увидела торчащие из его рта зубы. Длинные, частые, судя по всему, очень острые.

Рука непроизвольно потянулась за следующим дротиком, по спине потекла струйка пота.

Существо ещё раз взмахнуло ушками и взлетело. Симба сделала шаг назад, запнулась о какой-то корень, но удержалась, не упала.

Серебристое переливающееся существо нагло ухмыльнулось и вдруг исчезло, будто его и не было.

Симба с облегчением вздохнула и открыла глаза. Она, как и час назад, сидела за компьютером в футболке на голое тело, по правую руку – стакан с недопитым соком, по левую – белая слегка треснувшая чашечка с засохшей кофейной гущей на дне. Этот час она, судя по всему, блистательно проспала, что, впрочем, неудивительно: Симба не вставала из-за компьютера уже почти сутки, не считая тех редких моментов, когда ей надо было в туалет.

Естественно, она задремала, вполне естественно, что она в очередной раз увидела во сне странное существо с волосатыми ушками и длинными острыми зубами.

Какая-то идиотская пародия на бабочку, будто нарисованная сбрендившим или, хуже того, нанюхавшимся художником.

Бабочка-мутант.

По спине текла струйка пота, хотя бояться было нечего.

Симба была дома, дом был за дверью, дверь заперта на ключ, а окна плотно закрыты и зашторены, хотя на улице стояла несусветная жара.

И до сумерек оставалась ещё пара часов, а потом надо выключать компьютер, принимать душ и ложиться спать.

Чтобы завтра с утра пораньше опять сесть за работу.

Симба потянулась и подумала, что неплохо бы отдохнуть. Чуть-чуть. Минут пять-десять, не больше.

Отдохнуть, отдохнуть, отдохнуть, отдохнуть, и тогда мы опять продолжим свой путь и пойдем неизвестно куда и зачем по дороге, указанной кем-то не тем…

Симба поморщилась – она терпеть не могла, когда слова в голове начинали сами по себе рифмоваться и складываться в такие вот дурацкие песенки, струйка пота достигла поясницы, на экране монитора бессмысленно и бесшумно пульсировали яркие разноцветные круги, Симба включила звук и начала отбивать левой пяткой ритм, прислушиваясь к механическому чум-чум-чум-чум. Ей вдруг безумно захотелось раздвинуть шторы и распахнуть окна или хотя бы одно окно, она встала, но внезапно замешкалась, поняв, чего хочет на самом деле.

Коробка с дротиками лежала на столе рядом с компьютером.

Симба взяла первый попавшийся под руку и подкинула его точно так же, как тогда, когда странное, серебристое и переливающееся существо нагло посматривало в ее сторону.

Доска-мишень висела на противоположной стене. Самая лучшая доска из тех, которые можно было купить. Не из пенопласта или картона, а из прессованных водорослей, мишень для профессионалов, и стоила она немало. А на самый центр мишени, прямо на чёрный кружок, который отчего-то именуется бычьим глазом, был наклеен скотчем другой кружок – бумажный, с мужским лицом.

Симба ухмыльнулась, вспомнив, как отсканировала фотографию и обработала ее в «Фотошопе», сделав из приятного, в общем-то, лица нечто монстрообразное, с выпученными негроидными губами, вывалившимся языком и узкими, заплывшими щёлками глаз. А потом распечатала получившийся файл на цветном принтере, обрезала ненужное маникюрными ножницами и тщательно прикрепила оставшееся скотчем в центр мишени, поверх «бычьего глаза».

В тот вечер она больше не подходила к компьютеру.

Она стояла напротив мишени, как и положено, на расстоянии около двух метров, и с упоением метала дротики.

Стояла вполоборота, прижав левую руку к животу и слегка наклонив вперёд корпус.

Правая же рука с дротиком была согнута в локте так, чтобы острие смотрело точно в цель.

Целью был любовно обработанный Симбой в «Фотошопе» портрет.

Симба бросила первый дротик, но лицо на мишени только рассмеялось – дротик попал во внешнее кольцо, ни одного очка, давай дальше, деточка, зашлёпали толстые, вывернутые наизнанку губы, деточка взяла следующий дротик и опять приняла предписанную правилами позу: вполоборота, прижав левую руку к животу и немного наклонив вперёд корпус.

Оперенье у этого дротика было не такое, как у предыдущего, – тот был с сине-бело-красным, а этот – с зелёно-красно-фиолетовым.

Симба метнула его и чуть не подпрыгнула от радости: пусть не в мерзкую рожу, но уже ближе, ближе, во внутренний круг, в седьмой сектор, семь очков деточка может записать на свой счёт, ну что, рожа, спросила Симба, ты знаешь, что будет дальше?

Рожа засмеялась, а потом прошамкала:

– Промажешь!

Симба взяла третий дротик, в коробке оставалось семь, два торчат из мишени, один в руке, всего десять, хоть один да должен попасть в эту ненавистную физиономию, в эту харю, которую она когда-то вроде бы любила.

– Вот именно что вроде бы! – буркнула харя и ещё дальше высунула изо рта синюшный язык.

– Помолчи! – сказала Симба. – Сейчас получишь!

– Чёрта с два, – возразила харя, – промажешь!

Симба метнула дротик, он опять попал «в молоко».

И тогда она заплакала.

Она стояла посреди комнаты, в двух метрах от стены, на которой висела доска из прессованных водорослей, и горько плакала, думая о том, что даже дротиком в мишень попасть не может.

И вообще ничего не может.

Отомстить не может!

Бесполезно прожитые двадцать три года.

– Симба – дура! – громко, сквозь слёзы сказала Симба.

Харя промолчала, харя знала, что в такие минуты Симбу лучше не доставать.

– А ты – козёл! – продолжала Симба, обращаясь к харе. – Надо было тебя ещё сильнее изуродовать, надо было тебе вообще язык отрезать, а глаза зашить суровыми нитками! – И отчего-то добавила: – Чёрного цвета!

Харя собралась скорчить глумливую гримасу, но потом решила, что лучше от этого не станет, и просто сказала:

– Не ругайся, ты сама во всём виновата, так что давай-ка, кидай!

Симба перестала плакать и взяла четвёртый дротик. С опереньем ярко-красным. Как кровь.

Она посмотрела на тоненькую вольфрамовую спицу с острой чёрной иглой-наконечником, перевела взгляд на мишень, потом снова на свою правую руку. Кровь капала на пол, как полгода назад, когда Симба не удержалась и полоснула себя кухонным ножом по левому запястью, шрам и теперь ещё отчётливо выделялся, белый, с неровными краями.

– Шрам, шрам, шрам, шрам! – с неприятным грохотом заскакали шарики в голове.

– Шрам, шрам, шрам, шрам! – передразнила харя, то ли пришепётывая, то ли присвистывая.

– Ублюдок! – сказала Симба и метнула дротик.

Он воткнулся прямо в лоб, и язык у хари вначале дёрнулся, а затем бессильно вывалился изо рта.

– Вау! – закричала, подпрыгивая, Симба и принялась без остановки метать оставшиеся дротики.

Пятый.

В подбородок. Чуть пониже вывалившегося языка.

Шестой.

В левый глаз.

Седьмой.

Чуть не попал в ухо, а жаль.

Восьмой.

Опять в лоб.

Девятый…

– Эй, – прошептала харя, – ты бы это, остановилась, что ли!

Симба сделала вид, что не расслышала, и метнула девятый дротик.

В переносицу.

– Ты меня убьёшь! – еле слышно промямлила харя.

– В «бычий глаз», в «бычий глаз» попадаю я на раз! – проскандировала Симба, примеряясь, как бы поудачнее метнуть последний, десятый дротик.

– Не тяни, – захрипела харя, – добивай скорее!

Симба улыбнулась и решила, что надо передохнуть.

Перевести дух.

Минуту-другую.

Чтобы кинуть как можно точнее и попасть прямо в рот.

Пригвоздить этот рот к доске, и пусть из него тоже хлынет кровь.

Её можно будет спокойно вытереть с пола, а тряпку прополоскать и повесить на балкон сушиться.

Но для начала – метнуть дротик как можно точнее.

Симба метнула и промазала.

Десятый опять попал «в молоко».

Харя засмеялась и сказала:

– Мазила!

Возразить Симбе было нечего, разве ответить, что семь дротиков из десяти достигли цели, а это уже хорошо.

Даже не хорошо – просто прекрасно!

И у неё есть время для тренировок.

Каждый день, когда приходит пора сделать перерыв в работе.

Встать из-за компьютера и разогнуть спину.

Можно, конечно, пойти в душ или на прогулку.

Но лучше кидать дротики, сегодня семь, а завтра – завтра уже восемь…

И так до тех пор, пока в цель не попадут все десять из десяти.

Потом она сядет за компьютер и сделает новую харю.

Из всё той же единственной фотографии, которая завалялась у неё в сумочке.

Которая отсканирована и хранится на жёстком диске компьютера.

Это было меньше недели назад, точнее, это было вечером во вторник, а сегодня пятница.

Нормальная пятница – не тринадцатое число.

Симба метала дротики во вторник, среду и четверг.

В четверг она довела количество попаданий до девяти.

Харя уже ничего не говорила, только кряхтела.

Отчего-то Симбе это доставляло ещё большее удовольствие: слышать, как при каждом попадании раздаётся немощное кряхтение, и всё. И ни словечка.

Симба опять посмотрела на коробку с дротиками, перевела глаза на мишень.

Харя страдальчески улыбнулась.

Струйка пота добралась до ягодиц, и Симба решила, что пора всё же раздвинуть шторы и открыть окно.

На улице жара – но всё равно в помещении посвежеет, и она перестанет обливаться потом.

Если она выполнит заказ в срок, можно будет купить кондиционер и никогда не открывать окон.

Пусть там, на улице, всё плавится и трескается, а у неё будет в меру прохладно – скажем, не больше двадцати градусов.

Симба раздвинула шторы и увидела, что уже начинает смеркаться.

Значит, сейчас около двенадцати.

Она повернула ручку и толкнула оконную раму.

Густой и знойный воздух опалил ей лицо, воздух, настоянный на асфальте, бензине, кирпиче, бетоне, стекле.

И над домами на противоположной стороне улицы сквозь этот густой и вязкий, как желатин, воздух проглядывала убывающая луна.

Узкий такой, но как-то очень красиво обрезанный серпик.

Прямо под серпиком можно было различить тёмную громаду горы, у чьего подножия и притулился безумный город, на который смотрела сейчас в окно молодая женщина в футболке на голое тело, с растрёпанными крашеными волосами.

Растрёпанными, спутавшимися, мокрыми от духоты, крашенными в цвет красного дерева.

Когда Симба резанула себе запястье, волосы у неё были чёрные.

До этого они были белые, а ещё раньше – зелёные, но совсем недолго.

Сейчас же они были цвета красного дерева, и футболка на Симбе тоже была красная.

И красный закат бил в окна домов напротив и касался вершины горы, освещая ее таким же красным, как оперенье дротика, футболка и кровь, заревом.

Что-то блямкнуло в компьютере, Симба оглянулась, по комнате странной чересполосицей метались невнятные вечерние тени.

Харя на мишени испуганно смотрела в её сторону, ожидая момента, когда Симба займётся дротиками.

– Подожди, – сказала ей Симба, – видимо, почта пришла!

Она вернулась к компьютеру и увидела, что действительно пришла почта.

Компьютер был всё время в сети, компьютер заменял Симбе и пейджер, и мобильник.

Если кому-то надо было с ней связаться, то сделать это можно было только через сеть.

В поле «тема» значилось «привет», и Симба решила, что письмо можно удалить не читая.

Её постоянные корреспонденты всегда указывали, что именно им требуется, абстрактный «привет» – почти наверняка почтовый мусор, спам.

Она уже собралась нажать на Delete, но что-то её удержало, и она всё же активировала письмо.

А прочитав, скорчила монитору рожицу.

Письмо было от старшей сестры, которую Симба не видела с тех самых пор, как на её запястье появился белый неровный шрам.

Сестра один раз пришла в больницу и принесла коробку конфет.

Симба терпеть не могла конфеты с жидкой начинкой, но всё равно сказала «спасибо», а конфеты потом раздала соседям по палате.

Точнее – соседкам.

Таким же безумным девицам, как она, которые отлёживались здесь после неудачных романов.

А сейчас сестра с мужем собирались в отпуск, и это было их право.

Но сестра хотела, чтобы их сын пожил у Симбы две недели, потому что с собой они его не брали.

И сестра очень просила Симбу пойти ей навстречу.

Всего две недели, то есть четырнадцать дней.

Если Симба согласна, пусть ответит поскорее.

Симба пожалела, что не нажала на Delete.

У неё действительно был пятнадцатилетний племянник, и ей совершенно не хотелось, чтобы он торчал тут две недели.

Со своими подростковыми прибабахами.

Она вновь скорчила монитору рожицу, а потом подумала, что если в квартире водворится племянник, ей больше не ходить по дому в одной футболке, племяннику на это смотреть ещё вреднее, чем на то, как Симба метает дротики в мужское лицо на мишени.

Она настучала одним пальцем ответ сестре и щёлкнула на Send.

Письмо ушло.

Естественно, Симба не возражает, две недели она потерпит. Пусть только ведёт себя хорошо, а то у неё много работы.

Например, метать дротики в мишень.

Хотя об этом Симба не написала. Она взяла из коробки дротик, подбросила его в руке, поймала, не глядя метнула через плечо.

И услышала тихий захлёбывающийся вой.

Симба обернулась и радостно захлопала в ладоши.

Первым же дротиком она попала харе в рот.

Начиная со вторника она пыталась сделать это, вот только всё никак не удавалось, а сегодня, в пятницу вечером, удалось с первого же броска.

Дротик покачивался в самом центре мерзко высунутого языка, и кровь печально капала на пол.

– Бедненький, – сказала Симба, глядя на харю, а потом добавила: – Боже, какой ты всё-таки козёл!

В компьютере опять что-то блямкнуло, и когда Симба наклонилась к монитору, ей показалось, что серебристое переливающееся существо со странными волосатыми ушками смотрит ей прямо в затылок сквозь широко открытое окно.

Симба на самом деле

– Моя сестра – сумасшедшая! – заявила мать вечером.

– Ты ей всё равно позвони и попроси! – ответил отец.

– Не хочу, – заупрямилась мать. – Я ведь уже сказала тебе, что она сумасшедшая, а это значит…

– Это ничего не значит, – начал распаляться отец. – Если ты хочешь поехать в отпуск, то позвонишь своей сумасшедшей сестре, потому что иначе ты не поедешь в отпуск, ведь не можешь же ты оставить его одного…

– Я лучше оставлю его одного, чем попрошу свою сестрицу о том, чтобы эти две недели он жил у нее, – в свою очередь, повысила голос мать. – Я не хочу, чтобы мой сын жил две недели в компании безумного создания, которое ещё полгода назад резало себе вены, а сейчас, насколько мне известно, покрасило волосы в красный цвет!

Я обалдел.

Симба покрасила волосы в красный цвет – это круто.

Я бы отдал всё на свете, чтобы так поступила моя матушка.

Или папенька.

Хотя папенька лыс, а с крашеной лысиной ему не пройти по улице и двух метров. Или укокошат, или заберут в милицию.

Я не видел Симбу вблизи уже несколько лет – с того момента, как она начала жить отдельно.

Сняла квартиру и свалила от нас.

Сказав матушке на прощание всё, что о ней думает.

Матушка же заявила, что отдала ей столько лет жизни, что Симба могла бы быть более благодарной.

Именно тогда, между прочим, Симба сменила имя и стала Симбой.

По паспорту.

Всё это она провернула сама и когда пришла, гордая, домой и показала паспорт матушке, той стало плохо.

Через неделю Симба ушла.

Мне тогда было лет восемь или чуть больше, но я хорошо помню, какая Симба красивая.

Может быть, надо сказать – была.

Была красивая, хотя если была, то и есть.

И ещё я знаю, что Симба вполне обеспечивает себя сама.

Она делает сайты для всяких там фирм и контор, сидит в своей полуторакомнатной квартире и сутками не вылазит из-за компьютера.

Но матушка считает, что она не из-за этого сдвинулась, а из-за того, что у неё были все предпосылки.

Матушка так и говорит: предпосылки.

Мне трудно сказать, что она под этим подразумевает, может быть то, что Симба росла без родителей, со старшей сестрой.

То бишь с моей матушкой.

Я сижу на подоконнике и смотрю в окно, на гору.

Когда матушка родила меня, Симба должна была возиться со мной маленьким.

Помогать матушке.

Полный бред.

Она убирала за мной какашки и недовольно морщилась, когда я орал.

И никто тогда не знал, что придёт время, и она покрасит волосы в красный цвет.

Мне страшно хочется посмотреть, как это выглядит.

Хотя я был бы не прочь остаться один, но одного они меня всё равно не оставят.

Они всё ещё ругаются насчёт того, что же им делать, ведь Симба – сумасшедшая, матушка в этом убеждена и сейчас убеждает в этом папеньку.

Окончательно мать уверовала в сумасшествие своей сестры, когда Симба влюбилась в того хряка, с которым я один раз видел её на улице, в центре, прошлой осенью.

Если мне не изменяет память, в конце сентября.

Погода была прекрасная, дождями ещё и не пахло.

Есть такое дурацкое выражение: «бабье лето».

Гора стояла покрытая золотом с проблесками чего-то яркого, почти алого.

Гора у нас видна отовсюду, так уж расположен город – у самого её подножия.

Она нависает над ним, иногда кажется, что она руководит всеми нами.

Когда над её верхушкой висят чёрные, клочковато-угрюмые тучи, мы все ходим пришибленные, ведь это значит, что гора впала в мрачное настроение и скоро пошлёт дождь.

Ливень, грозу, а если это поздняя осень или зима, то – снег.

Но когда над горой солнце, всё совершенно иначе и мы довольны.

Самое смешное, что я никогда не поднимался на гору, как, впрочем, и остальные горожане.

Если мы ездим отдыхать, то в противоположную сторону.

На горе реликтовый лес, и отдыхать в нём отчего-то запрещено.

Но смотреть на него разрешается, и в тот сентябрьский день были видны даже отдельные кроны деревьев – настолько чист был воздух.

Я вышел из «Макдональдса», где сжевал гамбургер.

Гамбургер как гамбургер, хотя кетчупа можно было положить побольше.

И ещё я пил колу, а потому стоял довольный и оглядывал улицу.

А по улице шла Симба, рядом с ней тащился какой-то дядька.

Хотя на самом деле он не тащился, а шёл довольно уверенно, но мне показалось, что тащился.

А Симба подпрыгивала и скакала вокруг него козочкой.

И выглядела очень даже счастливой.

И волосы у неё были покрашены в жгуче-чёрный цвет.

Такие волосы бывают у японок: глянцево-чёрные.

Блестящие.

Как панцирь большого жука.

Я подумал, подойти к ней или нет, и решил, что не надо.

Ведь при виде меня она сразу вспомнит, как убирала моё детское говно.

И это воспоминание ей явно будет не в радость.

Вернувшись домой, я сообщил матушке, что видел Симбу, и мать сказала, что у той стало совсем плохо с головой и она завела роман а) с женатым мужчиной, б) намного старше её и в) ничего хорошего из этого не выйдет, потому что мать твёрдо знает – он никогда не женится на Симбе.

– А ей это надо? – спросил папенька.

– Не знаю, – сказала матушка и добавила: – Но вообще-то это всем бывает надо!

А через два месяца Симба порезала себе вены, хотя не сильно.

У неё не хватило порезать их как следует.

И матушка пошла к ней в больницу, а вернувшись, сказала, что Симбе совсем плохо и она вообще не разговаривает.

Ни с кем.

– А чего ты хотела? – спросил папенька. – Чтобы она, лёжа на больничной койке, рассказывала тебе, как ей было хорошо, когда она пускала себе кровь?

– Ты дурак, – ответила матушка. – Она ведь мне сестра…

– Сумасшедшая сестра, – сказал отец, – всё-таки лучше, чем никого дома, так, по крайней мере, он будет под присмотром…

– Клиническим… – вставила мать.

– Всё равно каким! – воскликнул отец. – Мы сможем ей позвонить…

– Мы не сможем ей позвонить, – возразила мать, – у неё нет телефона. У неё нет ни телефона, ни пейджера, ни мобильника, у неё есть только интернет, так что придётся писать письма, а ты терпеть этого не можешь…

– Тогда вот сядь и напиши ей, – сказал отец, – прямо сейчас…

– О чём? – спросила мать.

– Боже! – взмолился отец. – О том, что нам надо уехать на две недели. И что Михаил не может ехать с нами. И что мы просим её, чтобы он это время у неё пожил, поняла?

– Моя сестра – сумасшедшая, – очень медленно, по слогам, произнесла мать, – и оставлять с ней своего сына…

– Ты хочешь, чтобы он остался один?

Я слез с подоконника и направился к компьютеру.

Препираться таким образом они могут очень долго.

Это такая игра у них, в слова.

Слово за слово, подача, ещё одно слово, ещё подача.

Я включил компьютер и запустил почтовую программу.

– Что писать? – спросил я.

Молчание было мне ответом, они даже не посмотрели в мою сторону.

Мать всё убеждала отца в том, что Симба – сумасшедшая, а мне хотелось добавить, что при этом ещё – и очень красивая сумасшедшая.

В тот сентябрьский день, когда я увидел её напротив «Макдональдса», она была шикарна.

Роскошна, потрясающа, обалденна!

А сейчас, с красными волосами, – ещё круче!

Я вызвал бланк письма и тупо посмотрел на незаполненное поле.

Адрес Симбы был в адресной книге, в этом я не сомневался.

Но какие выбрать слова, чтобы было похоже на то, как могла бы написать мать?

Конечно, две недели можно прожить и одному, но мне хотелось провести их рядом с Симбой.

И прежде всего потому, что она была ни на кого не похожа.

Мать это прекрасно знала, потому и называла её сумасшедшей.

Знал это и отец.

Она жила какой-то абсолютно особой жизнью, и дело даже не в том, что она постоянно перекрашивала волосы и полгода назад пыталась порезать себе вены, последнее, между прочим, совсем не оригинально.

Однако ещё с той поры, когда мы жили вместе, я сохранил ощущение, что она не просто не такая, как все.

Мне всегда казалось, что Симба знает нечто, о чём никто из нас не имеет представления.

Она редко говорила со мной – повторю, когда она ушла, мне было лет восемь-девять, так что говорить нам было не о чем.

Но я помню, как она смотрела вечерами в окно, и взгляд её то ли мутнел, то ли – устремлялся на оборотную сторону.

Хотя скорее всего это лишь мои галики.

Я не знаю, что такое оборотная сторона, и, может, матушка права и Симба просто – молодая сумасшедшая женщина.

Я просмотрел адресную книгу, адрес Симбы нашёлся быстро.

[email protected]

В поле «тема» я набрал «привет», постеснявшись что-либо добавить.

А потом начал письмо.

«Здравствуй, сестра! – написал я, невольно обернулся к родителям, они всё спорили, и я продолжил: – Так вышло, что мы с мужем получили внезапную возможность (я убежден, что маменька использовала бы именно такой оборот) уехать в отпуск, но проблема в том, с кем оставить Михаила. У него сейчас сложный возраст (это бы маменька написала непременно!), а уже начались каникулы, и одного его оставлять мне не хочется – не знаешь, что найдёшь дома по возвращении… Не могла бы ты согласиться на то, чтобы эти две недели он пожил у тебя?»

Я подписался матушкиным именем.

И отправил письмо.

– Нет! – сказала мать. – Я категорически против, мне проще вообще остаться дома, поезжай один…

– Ты устала, – сказал отец, – тебе надо отдохнуть, мы уже два года никуда не ездили, там море, там солнце и тепло…

– У нас тоже тепло, – возразила мать, – даже жарко, посмотри в окно!

За окном действительно было жарко, гора как бы двоилась в раскалённом мареве, над ней покачивался только что появившийся убывающий месяц, и – что самое странное – одновременно с месяцем на небе играли красные отблески заходящего солнца.

– Так жарко давно не было, – продолжала матушка, – а море…

– Ты ведь любишь плавать! – механически произнёс отец.

– Я не хочу оставлять его с Симбой! – взорвалась мать. – Из этого ничего хорошего не выйдет!

– Боже! – сказал отец. – Ты что, думаешь, что она его соблазнит?

И тут вдруг матушка засмеялась.

Только как-то нехорошо, нервно.

Она смеялась долго, и отец налил ей стакан воды.

Я на всякий случай зашёл в «Отправленные письма» и удалил то, что отправил Симбе.

Как говорится, от греха подальше.

Мать выпила воду и успокоилась.

– Я так не думаю, – сказала она. – Моя сестра пусть и сумасшедшая, но не извращенка! Просто – я боюсь!

И в этот момент компьютер подал голос.

Такое негромкое, мелодичное «блямк».

– Почта пришла, – спокойным тоном сказал я, – кто посмотрит?

– Посмотри, – попросила мать отца, – у меня сил нет…

– Вот я и говорю, – сказал отец, – тебе надо отдохнуть, забыться, расслабиться…

– Лечь под пальмой, – стараясь подладиться под его тон, продолжила мать, – смотреть на море, на то, как оно лениво плещется о берег…

– Песчаный берег, – как-то неуверенно подхватил отец, – такой золотистый, такой…

– Хватит! – оборвала его мать. – Посмотри почту!

Отец подошел к компьютеру и уставился на монитор.

Я не знал, от кого пришло письмо, но догадывался.

Мне не было стыдно, однако я чувствовал, что уши у меня покраснели.

Хотя они могли покраснеть и от жары.

Окна были распахнуты, но с улицы тянуло чем угодно, только не прохладой.

– Бред! – сказал отец, прочитав письмо, и внимательно посмотрел на матушку. Та так и стояла посреди комнаты с пустым стаканом в руке.

– Она что, ясновидящая? – добавил отец.

– Кто – она? – спросила мать.

– Твоя сестра! – размеренным тоном произнес отец и ткнул пальцем в экран монитора.

Матушка молча протянула мне стакан, я безропотно взял его с тем, чтобы отнести на кухню, но не пошёл, а остался понаблюдать, что будет дальше.

Мать подошла к компьютеру и начала читать письмо.

Вслух.

Как-то очень странно шевеля губами.

«Я согласна, – прочитала мать, – пусть Михаил поживёт у меня эти две недели. Только пусть ведёт себя хорошо, а то у меня много работы и мне некогда с ним возиться. Симба».

– Бред! – сказала мать и посмотрела вначале на отца, а потом на меня.

– Как она узнала? – спросил отец.

Теперь они оба смотрели на меня, и я понял, что если признаюсь, ничего хорошего из этого не выйдет.

Они просто не поймут, а то и вообразят себе что-нибудь…

Например, что я только и мечтаю о том, чтобы Симба меня соблазнила.

На самом деле я об этом не мечтаю, я об этом даже не думаю.

Мне просто хочется две недели смотреть на неё каждый день.

Не более того.

И я постараюсь ей не мешать.

– Что будем делать? – спросила матушка.

– Собираться, – ответил отец. – Сегодня у нас какой день, пятница?

– Пятница! – подтвердила мать.

– А самолёт когда, завтра?

– Завтра вечером, – сказала мать.

– Значит, – заявил отец, – мы до вечера должны собраться сами и отправить Михаила к Симбе…

– Она ведь сумасшедшая, – неожиданно вставил я.

– Это не страшно, – заверил меня отец, – она ведь не буйная, а тихая, и потом – ты что, забыл, как она жила с нами?

– Забыл, – без запинки ответил я, – это ведь давно было…

– Вот и вспомнишь, – сказал отец, давая понять, что мне пора ложиться, потому что завтра надо будет собрать вещи и отправиться к Симбе.

На другой конец города.

И ехать туда на трамвае не меньше часа.

Можно и на автобусе, только автобусом мне не хочется.

В такую жару в автобусе плохо – слишком душно и пахнет бензином.

– Море, – мечтательно протянул отец, глядя в потолок, – как я хочу на море…

– Бедный мальчик, – сказала мать с патологической нежностью, – целых две недели…

Я сказал им «спокойной ночи», зачем-то подмигнул компьютеру, ушёл в свою комнату и плотно прикрыл за собой дверь.

В окно медленно, как волны, вползали пласты горячего ночного воздуха.