Текст книги "Indileto [poмaн в 22 уровнях] (СИ)"

Автор книги: Андрей Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Мы пойдем, – сказала мать, – он действительно больше не будет!

– Знаешь, – сказала Эвелина, – тебе надо просто пересидеть эти пять часов, добраться до этого своего приятеля и затаиться, пять часов пройдут, и все станет по другому…

– Как? – спросил Лапидус.

– Я тебе дам свой телефон, – продолжила Эвелина, – ты мне позвонишь и приедешь…

– Когда? – спросил Лапидус.

– Когда все будет по другому, – сказала Эвелина, – когда–нибудь… Когда–нибудь ты позвонишь и приедешь, и тогда мы с тобой действительно займемся любовью.

– Зачем? – спросил Лапидус.

– А ты не хочешь? – спросила Эвелина, все так же идя впереди Лапидуса к выходу из парка.

– Не знаю, – ответил Лапидус.

– Что – не знаешь? – переспросила мать.

– Не знаю, – опять сказал Лапидус, спускаясь вслед за ней по лестнице.

– То есть, – уточнила мать, – ты не знаешь, будешь ли ты еще или не будешь?

– Не буду, – сказал Лапидус, – я больше никогда ничего не буду.

– Ну и глупо, – сказала мать, – ты ведь не хотел этого…

– Не хотел, – сказал Лапидус.

– Ну и зря, – сказала Эвелина, – я‑то думала, что там действительно что–то было…

– Ничего, – сказал Лапидус, – там ничего не было, она осталась жива, а я три часа проторчал на дереве…

– Ты и сейчас сидел на дереве, – сказала Эвелина, – только не три часа, намного меньше…

– Меньше, – согласился Лапидус, – а сколько?

– Минут двадцать, – сказала Эвелина, – хотя может, и больше, я не смотрела на часы…

– Двадцать минут, – пробормотал Лапидус, – всего двадцать минут…

– Ты знаешь, куда тебе идти? – спросила Эвелина.

– Знаю, – сказал Лапидус, смотря на петляющий спуск к реке.

– А как ты пойдешь, по берегу?

– Я поплыву, – сказал Лапидус, и отчего–то добавил: – На лодке!

– Ну что, – сказала мать, когда они оказались дома, – есть будешь?

– Не буду! – ответил Лапидус, понимая, что отныне в его жизни все будет не так, как до этого дня.

– Телефон, – сказала Эвелина, – как ты меня найдешь?

– Найду, – сказал Лапидус, прыгая в лодку. Чью–то чужую лодку, привязанную возле маленькой пристани, что находилась в самом низу спуска, петляющего к реке.

– Береги себя, Лапидус, – сказала Эвелина.

Лапидус отвязал лодку и оттолкнулся от берега.

– Пакет, – крикнула Эвелина, – Лапидус, может, ты все же скажешь, где пакет?

Лапидус вставил весла в уключины и погреб прочь от убывающего месяца, вниз по течению.

– Помни, – крикнула ему вдогонку Эвелина, – в реке пираньи!

– Я это знаю, – пробурчал себе под нос Лапидус.

Лапидус 17

Лапидус греб вниз по течению.

Взмах одним веслом – раз, взмах другим – два, взмах веслом, взмах другим, вода булькает, вода пузырится, Лапидус ушел от бабушки, думает Лапидус, Лапидус ушел от дедушки, давно уже ушел от них Лапидус, думает Лапидус, взмахивая веслом, одним – раз, другим – два, только какая–то странная вода, маслянистая, слюдянистая, будто не вода это вовсе, а стекло.

Лапидус греб вниз по стеклу. Лодка скользила. За кормой, осклабившись, веселился предрассветный Бург. Лапидус сидел лицом к Бургу и печально улыбался, он махал веслами и с каждым рывком вперед понимал, что ему никогда не вырваться из той самой зоны неудач, в которой он оказался в тот день, когда зашел в кабинет начальницы, хотя этого Лапидусу делать было не надо.

Или надо было остаться в кабинете. – Можно мне тут побыть? – спросил бы Лапидус. – Зачем? – спросила бы начальница. – Мне хочется! – сказал бы Лапидус. – Чего? – спросила бы начальница. Ответа у Лапидуса не было, и он еще сильнее поднажал на весла.

Стеклянная река несла Лапидуса вперед. Он не знал, сколько сейчас времени, судя по всему, был четвертый час утра, где–нибудь половина четвертого, не больше, почти сутки назад он сел не в тот троллейбус, и главное, чего Лапидус никак не мог понять, так это – почему.

Почему все это случилось именно с ним. Почему именно он угораздил в зону неудач, почему именно его уволила начальница, почему именно он сел не в тот троллейбус.

– Почему? – громко спросил Лапидус.

– Греби–греби, селянин! – ответил ему Манго – Манго.

Лапидус грустно улыбнулся. Ему сразу же расхотелось грести, возникло желание бросить весла, лечь на дно лодки и смотреть в небо, предрассветное июньское небо, почти уже рассветное, полное загадочных иероглифов, которые перемещались из одного его края в другой, серые, темные, почти черные, с полчаса назад небо еще было светлым, с остатками звезд и убывающим месяцем, а сейчас все забито иероглифами, которые не прочитать.

– А ты попробуй, – сказал ему Манго – Манго.

Лапидус опять грустно улыбнулся.

– Селянин, – сказал Манго – Манго, – меченый селянин, ты чему удивляешься?

– Тому! – сказал Лапидус, бросив весла.

Лодка закрутилась, потом выровнялась, снова закрутилась, снова выровнялась и тихонько поплыла дальше, вниз по все тому же течению, прочь от осклабившейся огнями пасти Бурга.

– Тому… – передразнил Лапидуса Манго – Манго, – тебе как раз ничему не стоит удивляться, все это могло случиться только с тобой!

– Не понимаю! – сказал Лапидус.

– И не поймешь! – сказал Манго – Манго, отцепился от лодки и нырнул в стеклянные воды реки.

Лапидус снова взялся за весла. Весло левое – взмах, весло правое – взмах, раз весло, два весло, отчего–то ровная гладь реки начала потихоньку горбиться.

– Эй! – возмутился Лапидус. – Ты чего это делаешь!

Река не ответила, только взгорбилась еще сильнее, серые и темные иероглифы стали сплошь черными.

– Ты это чего? – снова крикнул Лапидус.

– Шквал идет, – серьезно произнес Манго – Манго, вновь появляясь у борта лодки.

– Какой на этой реке шквал? – возмутился Лапидус.

– Настоящий, – сказал Манго – Манго, – мало не покажется, ты бы это, к берегу, что ли, греб!

Лапидус вновь схватил весла и попытался – как и советовал Манго – Манго – грести к берегу. Но было уже поздно, стекло треснуло на множество мельчайших осколков, которые начали перемещаться, как в калейдоскопе, один находил на другой, другой на третий, третий на четвертый…

– Греби, греби! – истошно вопил Манго – Манго, бултыхаясь рядом с лодкой.

– Помог бы, – злобно сказал Лапидус.

– Я и так помогаю, – сказал Манго – Манго и вновь отцепился от лодки.

Лапидус пытался повернуть лодку к берегу, но это у него не получалось. Весла начали подозрительно скрипеть, как начала подозрительно скрипеть и сама лодка. Бурга не было видно – на его месте стояла черная стена, стремительно догоняющая Лапидуса.

– Эй, – закричал Лапидус.

В ответ раздался оглушительный удар грома.

«Третий раз, – подумал Лапидус, – в третий раз за сутки собрался дождь. Только такого еще не было…»

Удар грома повторился, левое весло треснуло и переломилось пополам.

«Все, – подумал Лапидус, – бесполезно!»

Он лег на дно лодки и начал смотреть, как стремительно меняются в небе иероглифы. В общем–то, все это было к лучшему, не надо было больше грести, можно было лежать на дне лодки, смотреть на иероглифы и ждать. Ждать, когда лодка перевернется. Лодка перевернется и Лапидус окажется в воде. В не очень теплой июньской воде. И идет шквал. А шквал – это волны. Даже на реке – большие холодные волны, которые накроют Лапидуса с головой. И Лапидус захлебнется, начнет тонуть и пойдет ко дну. Под водой нет шквала, под водой хорошо и уютно, только холодно и невозможно дышать. Но дышать и не надо – легкие уже будут заполнены водой, так что Лапидус будет опускаться на дно и станет утопленником. Был селянином, стал утопленником, был мухликом, стал утопленником, был Лапидусом, стал утопленником, и никакой Манго – Манго ему не поможет.

– Ты это напрасно, – сказал ему Манго – Манго, – ты это чего здесь разлегся, что, боишься?

– Боюсь, – закричал Лапидус и внезапно схватил оставшееся целым правое весло.

– Чего? – спросил Манго – Манго, подныривая под очередную волну.

Дождь шел стеной, но от дождя стало теплее. Лапидус махал своим единственным веслом и кричал.

– Боже, – кричал Лапидус, – за что мне все это, почему именно меня поместил ты в эту лодку, почему именно меня загнал ты в зону неудач, что, больше некого?

Вновь ударил раскат грома, мелькнула и ударилась о берег молния.

– За что? – продолжал вопить Лапидус, без устали работая единственным оставшимся веслом, – за что мне все это! Я и так боюсь, ты слышишь, Боже, я боюсь, вся моя жизнь полна страхов, а ты еще решил подарить мне шквал! За что?

Вновь прогрохотало, лодка металась на волнах, до берега было все так же далеко, как в самом начале ненастья, второе, оставшееся весло, стало потрескивать в руках Лапидуса, как незадолго до этого то, что сломалось, взмах, еще…

– Ну, греби же, – снова крикнул Манго – Манго.

Лапидус греб. Хотя это было бесполезно.

Лапидус греб и выкрикивал какие–то слова, которые глохли и терялись в порывах ветра.

Лапидус ощущал необычайный восторг оттого, что сейчас ему действительно есть чего бояться, он никогда еще не чувствовал себя таким счастливым.

– Ну–ну, – опять раздался в шквальной темноте голос Манго – Манго, – и с чего это тебе так хорошо?

– Послушай, – проорал в ответ Лапидус, – чего ты ко мне пристал?

– Мне интересно, – сказал Манго – Манго, – мне интересно, что с тобой будет дальше, селянин!

– Ничего хорошего, – сказал Лапидус, – ничего хорошего со мной не будет! Вы все сделали так, чтобы ничего хорошего со мной не произошло.

– Ты уверен? – спросил Манго – Манго.

– Уверен, – горько сказал Лапидус, – вы все наполнили мою жизнь страхом!

– Ты повторяешься, – сказал Манго – Манго, – но ничего конкретного не говоришь, так не считается…

– Не говорю, – возмутился Лапидус, – а зачем? Что толку, если я скажу тебе, что боюсь телефонных будок?

– Это с чего ты их боишься? – удивился Манго – Манго.

– Тебя когда–нибудь дергало током в телефонной будке? – спросил, в свою очередь, Лапидус, – не дергало? А меня постоянно. Начинаешь кому–нибудь звонить, прикладываешь трубку, а тебя – дергает!

– А еще чего? – опять спросил Манго – Манго.

– Что – чего? – поинтересовался Лапидус.

– Ну, чего ты боишься еще?

– Двадцать два, – сказал Лапидус, – двадцать два очка…

– Ты это, – возмутился Манго – Манго, – ты меня не передразнивай, да и вообще – греби, а то лодка перевернется!

– Не перевернется, – сказал Лапидус, взмахивая в очередной раз веслом, – если бы Богу было угодно, то она бы давно перевернулась…

– Богу все равно, – сказал Манго – Манго, – ты что, еще не понял?

– И не хочу, – сказал Лапидус, – это все ты, двадцать два, двадцать два, какие–то письма, которые я прочитал! Не читал я никаких писем!

– Не какие–то, – обиделся Манго – Манго, – а конкретные. Помнишь? Двадцать два очка… И быстро падающие слова… И еще пятьдесят за те письма, что ты прочитал… Если хочешь, можешь идти дальше, если хочешь, можешь оставаться…Что с того, что мы с тобою меченые надписью зеленой краской «индилето»…

– Слушай, – сказал Лапидус, – я не хочу больше идти дальше, я хочу остановиться. Я со вчерашнего утра все куда–то иду и иду, почти не спал, ел в последний раз черт знает когда, а все иду и иду, знаешь, мне это надоело!

– Мне тоже, – сказал Манго – Манго, – но это не от меня зависит, и не от тебя. Мы с тобою меченые – пойми это, наконец…

Лапидус вздохнул и бросил весло. В той стороне, где был Бург, стало потихоньку проясняться. Гроза отступила от Бурга, третья гроза за эти сутки. Сутки, поделенные грозой на три почти равные части. Хотя, впрочем, не равные. Одна была вчерашним утром, вторая – минувшим вечером, третья – под новое утро. Еще про одну он давно забыл.

– Сколько времени? – спросил Лапидус.

– Без пятнадцати четыре, – ответила ему Эвелина.

– А ты откуда взялась? – поинтересовался Лапидус.

– Ниоткуда, – сказала Эвелина, – я просто в тебе, сейчас я в тебе и говорю, сколько времени.

– Ну и сколько же? – опять поинтересовался Лапидус.

– Тебе надо точно?

– Точно! – сказал Лапидус.

– Три часа сорок шесть минут утра, – сообщила точное время Эвелина и замолкла.

– Доволен? – спросил Манго – Манго.

– Чем? – переспросил Лапидус.

– Тем, что у тебя еще есть четыре часа в запасе, до восьми утра…

– Не знаю, – сказал Лапидус и посмотрел в небо. Иероглифов больше не было, шквал сдох так же быстро, как и ожил.

Лодка до половины была заполнена водой, но, хотя и намного медленнее, все так же плыла вниз по течению.

– Спасибо! – сказал Лапидус, посмотрев в небо.

Ответа, естественно, он не дождался, но на ответ Лапидус и не рассчитывал.

«Я живой, – подумал Лапидус, – лодка не перевернулась, и я живой. Я не утопленник, я все еще куда–то плыву. Плыву, бегу, иду, ползу. Самое главное, что я – живой!»

Над водой курился туман. Вода была неподвижна и опять напоминала стекло. С минуты на минуту должно было взойти солнце. Лапидусу надоело сидеть в наполовину заполненной водой лодке и он начал думать, куда бы пристать.

Бург за кормой уже исчез, растворился, стал тенью прошедшей ночи. Лапидус смотрел то на левый берег, то на правый. Места, отчего–то, были знакомые – Лапидус уже был здесь, и совсем недавно, суток не прошло.

– Еще бы, – сказала ему Эвелина, – ты здесь не был. Вспомни!

Лапидус вспомнил.

Он вспомнил, как вчера днем ловил здесь с Манго – Манго пираний и как Манго – Манго варил из этих пираний уху, одна пиранья, две пираньи, три пираньи… Где–то здесь, почти рядом, надо проплыть еще метров двадцать, потом река повернет налево, а вместе с ней повернет и Лапидус. Уже можно не грести, течение само сделает свое дело.

Река повернула налево, вместе с рекой повернул и Лапидус. В этот самый момент над рекой появилась узенькая полоска рассвета, розовая, как ей и положено. Лапидус облегченно вздохнул, можно бояться телефонных будок, можно бояться глянцевых журналов, можно – маленьких зеленых человечков, но хуже всего бояться темноты.

– А почему глянцевых журналов? – спросила его Эвелина.

Лапидус задумался. Лодка тихонько качалась на слабой утренней волне.

– Ну так почему? – вновь спросила Эвелина.

– Они какие–то острые, – сказал, подумав мгновение, Лапидус, – ими можно порезаться.

– А ты что, уже ими резался? – поинтересовалась Эвелина.

– Нет, но я знаю, что ими можно порезаться, потому я их и не читаю.

– А маленькие зеленые человечки?

– Я их не боюсь, – сказал Лапидус, – их другие боятся…

– А темноты?

– Уже рассвело, – сказал Лапидус, – видишь?

– Вижу, – сказала Эвелина.

Лодка внезапно остановилась напротив той самой укромной бухточки, где Лапидус с Манго – Манго вчера днем варили уху. Вода в реке была прозрачной, было видно, как пираньи поднимались к поверхности в поисках завтрака. Лучшим завтраком, конечно, для них был бы Лапидус, но Лапидус понимал это и не собирался лезть в воду. Он снова взял в руки весло и потихоньку начал заворачивать к берегу. Удавалось это с трудом, но удавалось, гребок по одну сторону, переворот весла, гребок по другую, опять переворот, Лапидус ушел от бабушки, Лапидус ушел от дедушки, Лапидус ушел от начальницы, Лапидус ушел от Эвелины, Лапидус ушел от Манго – Манго, Лапидус от всех ушел, а прежде всего, он ушел от Бурга, город остался там, за поворотом, впал в утреннюю кому после ночного безумия, фонари погасли, машины остановились, рассвет, розовая полоса над горизонтом, в небе ни одного иероглифа, все тихо и спокойно, три грозы за какие–то сутки, Лапидус опять взмахнул веслом, лодка продвинулась чуть вперед, теперь весло надо перевернуть, жаль, что второе треснуло и сломалось, греб бы сейчас двумя веслами, быстрее бы пристал к берегу, к тому самому, на котором кто–то совсем недавно жег костер, да не кто–то, скорее всего – Манго – Манго, жег костер и ждал Лапидуса, вымокшего в этой ночной буре, можно, конечно, прыгнуть в воду, до берега всего десять метров, но пираньи поднимаются к поверхности, славные зубастые рыбки, сколько надо таких рыбок, чтобы обглодать Лапидуса до костей, подумал Лапидус, и решил, что не меньше десяти. А может, что и пятнадцати. То есть, или десять крупных, или пятнадцать поменьше.

Лодка была уже прямо напротив все еще дымящегося костра.

Манго – Манго нигде не было видно, только маленькая бухточка, кусочек песчаной косы и дымящиеся уголья костра.

Лапидус еще раз внимательно посмотрел вокруг: правый берег реки, левый берег, заросли тальника и ивы, восходящее солнце, безоблачное, лишенное всех своих зловещих иероглифов небо. И никаких следов Манго – Манго!

Лапидус опять покрепче взял в руки весло и начал подгребать к берегу, осталось десять метров, восемь, семь, дно уже видно, уютное, песчаное дно с маленькими черными ракушками. На ракушках – водоросли, желто–зеленые водоросли на маленьких черных ракушках, но в воду все равно нельзя, надо подгрести к самому берегу, совсем близко, так, чтобы прямо из лодки выпрыгнуть на берег, осталось еще пять метров, над угольями все еще курится дымок, Манго – Манго, наверное, пошел в лес, или спустился дальше по берегу – ловить пираний на завтрак. Лапидус снова опускает весло в воду, еще взмах, еще один, осталось три метра, два, один, лодка скрипнула на песке и остановилась.

Лапидус разогнул онемевшую спину, кое–как встал и шагнул на берег.

Лапидус шагнул на берег и его сразу закачало, он не удержался на ногах, плюхнулся на песок, растянулся на нем и лениво подумал, что он может так и лежать здесь, рядом с рекой, ожидая, пока придет Манго – Манго и скажет ему: – Эй, селянин!

И они начнут чистить рыбу, а потом варить уху, и сядут у котелка, и начнут ее есть, и никакой вертолет не появится со стороны Бурга, потому что уже пятый час утра, и совсем скоро восемь, сутки закончатся и наступит то самое непонятное индилето, о котором ему пел Манго – Манго, который все еще где–то ловит рыбу, так что Лапидусу надо встать и пойти на поиски.

Лапидус встал, голова все еще кружилась, но уже меньше. Лапидус устал, он безумно устал, наконец–то он почувствовал, как устал. Почти сутки без сна, почти без еды, все на ногах и в бегах, надо найти Манго – Манго, надо помочь ему донести рыбу, от костра идут следы, они ведут вначале вдоль берега, но потом резко сворачивают в сторону. Манго – Манго дошел до этого места и начал подниматься по откосу наверх – следы хорошо различимы. Лапидус карабкается вслед следам Манго – Манго и оказывается на той самой поляне, на которую вчера днем его привезла в синей машине женщина в темных очках со странным именем Эвелина, синяя машина, в ней едет Эвелина, на ней большие темные очки, запел Лапидус, думая, куда мог дальше направиться Манго – Манго и пытаясь понять, что это темнеет там, под березами, на той стороне поляны?

Манго – Манго лежал на животе, как–то очень картинно раскинув руки. Он лежал на животе и не шевелился. Лапидус подошел ближе, его немного пугала наступившая тишина, в которой было слышно лишь биение его, Лапидуса, сердца.

Лапидус подошел к Манго – Манго и наклонился.

Манго – Манго лежал на животе, картинно раскинув руки. Его голова была размозжена и из нее все еще текла кровь. Манго – Манго лежал в луже собственной крови и уже никогда не мог бы сказать Лапидусу: – Эй, селянин!

И Лапидус, поняв это, не по–человечьи завыл.

Лапидус 18

Лапидус несся по шоссе в сторону Бурга.

Лапидус быстро–быстро передвигал ноги, хотя это были уже не ноги.

Лапидус несся по шоссе в сторону Бурга, загребая асфальт всеми своими четырьмя лапами.

Мощными, когтистыми, покрытыми серо–бурой шерстью четырьмя волчьими лапами.

Лапидус Лапидус, Люпус Лапидус, серый Лапидус, красный Лапидус, горный Лапидус, песчаный Лапидус, тундровый Лапидус, степной Лапидус, Люпус Лапидус, Лапидус Лапидус.

Шоссе неслось навстречу, по шоссе мчались утренние машины. При виде Лапидуса они тормозили и шарахались в стороны. Лапидус склабился, рычал и также быстро, почти прыжками, продвигался в сторону Бурга.

Сейчас Лапидус весь состоял из ненависти и злости. Ненависть и злость – вот что бежало по его венам, артериям и капиллярным сосудам и сосудикам, ненависть и злость – вот что заставило его встать на четвереньки, обрасти шерстью, осклабить полную желтовато–острых зубов пасть и понестись переходящей в галоп рысью в сторону Бурга.

Он почувствовал разливающуюся по венам ненависть в тот момент, когда беспомощно завыл в сторону восходящего солнца, наткнувшись на лежащий на животе труп Манго – Манго. Славного Манго – Манго, беспомощного Манго – Манго, загадочного Манго – Манго, лежащего сейчас на животе, с размозженной головой и широко раскинутыми руками.

Лапидус не думал о том, кто это сделал и почему. Лапидус просто ничего не соображал в этот момент и выл, выл в сторону восходящего солнца, чувствуя, как ненависть разливается по венам, а к ненависти добавляется злость.

А потом Лапидус упал на молодую июньскую траву рядом с телом Манго – Манго и заплакал.

Лапидус плакал и проклинал Бога.

– За что, – спрашивал Лапидус, – Боже, скажи, за что ты позволил им сделать это?

Бог не отвечал, впрочем, Лапидус давно уже понял, что Бог никогда ничего и никому не отвечает, на то он и Бог. И Лапидус перестал плакать и начал думать, что ему сейчас сделать.

Из ближайшей к обочине машины внезапно высунулся человек с чем–то черным и омерзительным в руках. Люпус Лапидус ухмыльнулся так, как это могут делать только волки. Люпус Лапидус прекрасно знал, что сейчас последует, но ему было не страшно, ему было даже смешно – наивный, он думает, что он сильнее, подумал Люпус Лапидус и прыгнул навстречу машине. Машина взвизгнула, что–то грохнуло, но его челюсти уже плотно сжались, зубы клацнули и впились в человеческую плоть. Мужчина заорал, Лапидус выплюнул откусанную руку и так же быстро, не останавливаясь, понесся дальше по шоссе в сторону Бурга.

А сделать надо было одно – для начала надо было похоронить Манго – Манго. Где–нибудь здесь же, на этой самой поляне, той поляне, по которой вчера они с Манго – Манго убегали от дурных автоматных выстрелов, той поляне, куда его – чуть раньше – привезла Эвелина на синей машине и в черных очках, о, Эвелина, отчего–то с тоской подумал Лапидус, вставая с травы и вновь смотря на беспомощно раскинувшего руки Манго – Манго.

Но для того, чтобы похоронить Манго – Манго, Лапидусу нужно было вырыть яму. А для того, чтобы вырыть яму, надо было найти лопату. Любую – большую, маленькую, острую, тупую, даже совковую, но лопату. На поляне лопаты не было и Лапидус пошел обратно на берег.

Еще из одной машины решили открыть стрельбу, но на этот раз Лапидус не стал останавливаться, ему было некогда, ему надо было скорее в Бург, только в Бурге он мог найти Эвелину, только Эвелина могла сказать ему правду – почему и отчего все получается так, как получается, и Лапидус, в очередной раз угрожающе рыкнув, почти полетел по воздуху, чувствуя, как ненависть и злость все гонят и гонят его вперед.

Берег был пуст, как и в тот момент, когда Лапидус выбрался на него из лодки, все еще болтающейся возле берега. Впрочем, она уже почти затонула, Лапидус взглянул в нее и заметил, что милые рыбки–пираньи плавают там, где еще какой–то час назад были его ноги. Пираньи были, а лопаты не было, как не было ее и нигде на берегу. Судя по солнцу, было около пяти утра, может, без пяти пять, может, без шести, а может, что и пять ноль шесть – в любом случае, что–то около пяти утра, но остававшиеся до восьми три часа уже не радовали.

Манго – Манго убили, а значит и он, Лапидус, может не дожить до восьми. Или не пережить восемь.

То есть, сутки пройдут, новые не наступят.

Бог хорошо знал, что делает, когда заставил Лапидуса сесть не в тот троллейбус. Эксперимент был чистым, впрочем, Бог всегда ставил только чистые эксперименты, по крайней мере, его, Лапидуса, Бог. С самого детства, с того дня, когда они с дедом шли куда–то по старой узкоколейке. А потом дед оставил его рядом с насыпью одного, может, на пятнадцать минут, может, на двадцать. Но именно тогда Лапидус впервые почувствовал этот гнет пустынного и одинокого неба, навалившегося враз на него и заставившего понять всю свою беспомощность. Лапидус сидел рядом с насыпью, деда не было, не было никого, пустынное небо, уходящая вдаль узкоколейка – неужели именно тогда и начался этот эксперимент?

Лапидус устал бежать и решил немного передохнуть. Передохнуть, полакать воды из ручейка, перевести свой волчий дух, а потом понестись дальше. Скоро начнутся пригороды, все почти так, как вчера, но отличия есть. Вчера Лапидус пробирался на двух ногах, сегодня – на четырех лапах. На лапах бежать удобнее, вот только очень хотелось пить, найти ручеек, наклонить морду к воду, открыть пасть, высунуть язык и лакать, лакать, лакать…

Лапидус опять взобрался по береговому пригорку на поляну. Лопаты не было, а хоронить Манго – Манго надо. И яму копать тоже надо – это Лапидус знал хорошо. Но лопаты не было, и Лапидус решил попробовать копать яму суком. Сучьев на поляне было предостаточно, Лапидус выбрал самый, на его взгляд, прочный, березовый, и попробовал снять дерн.

Дерн снимался с трудом, земля была то ли еще не совсем прогревшаяся от долгой весны, то ли наоборот – очень сухая, несмотря на все эти многочисленные ливни, но снять дерн удалось только руками, обдирая в кровь пальцы и ломая ногти, забивая их землей, а рыть землю руками было совсем невозможно, и Лапидус опять ощутил, как злость и ненависть пульсируют в его венах, артериях, капиллярных сосудах и сосудиках, и ему снова захотелось завыть, только уже не от беспомощности, а от злости и ненависти – Манго – Манго лежал рядом, убитый, с размозженным и окровавленным черепом, Милый Манго – Манго, забавный Манго – Манго со своими дурацкими песенками и фразами, а Лапидус не мог его даже похоронить.

– И не надо, – услышал Лапидус голос, очень похожий на голос Манго – Манго.

– Эй, – сказал Лапидус, – кто это?

– Какая тебе разница, – сказал тот же голос, – все равно не поверишь…

– Ты Бог? – спросил Лапидус.

– Нет, – сказал голос, – я не Бог, я просто хочу тебе сказать, что в земле ты меня не похоронишь.

– Но тогда где? – спросил Лапидус.

– Подумай, – сказал голос.

Лапидус втянул ноздрями воздух. Пахло не просто множеством запахов. Пахло миллионом запахов, но для Лапидуса сейчас был важен только один – Лапидус долго бежал, Лапидус хотел пить, Лапидус хотел лакать и лакать воду, а для этого ее надо было найти. И Лапидус нашел тоненькую ниточку, ту самую, единственную, неуловимую ниточку, которая была ему нужна. Ниточку воды. Она вела в сторону от шоссе, в придорожный лес, вначале вверх, потом вниз. Потом опять вверх, потом чуть в сторону и опять вниз, еще ниже, еще. Стало совсем темно, ветви низко шелестели над головой Лапидуса, вода была в маленьком, почти незаметном ручейке, а ручеек брал начало от почти незаметного ключика, и Лапидус остановился, наклонил морду, раскрыл пасть, высунул язык и начал лакать.

Лапидус подумал.

Он подумал раз, подумал другой, подумал третий.

В первый раз он подумал о голосе и решил, что это просто галлюцинации от того, что он, Лапидус, почти сутки не спал и почти ничего все это время не ел, Манго – Манго не было в живых, а значит, это был не голос, это были галлюцинации.

Второй раз Лапидус подумал о том, что все это просто провидение или интуиция, если это не голос Бога – а с чего Бог должен нарушать ход эксперимента и вмешиваться в ход наблюдаемых событий, в беготню этих меченых им зеленой краской людей–людишек, человеков–человечков? – то это просто интуитивное понимание им самим, Лапидусом, того, что надо сделать и чего не надо делать.

По крайней мере, голос точно сказал одно: хоронить Манго – Манго не надо, лопаты у Лапидуса нет, ямы ему не вырыть, а без ямы хоронить Манго – Манго бессмысленно, разве что оттащить в кусты и забросать ветками, но тогда вороны и бродячие собаки быстро доберутся до трупа, а еще есть волки…

«Волки…», – подумал в третий раз Лапидус и отчего–то посмотрел на свои руки. Они как–то странно серели на этом ярком утреннем свету, примерно пять – десять – пять–пятнадцать, скоро Бург начнет просыпаться, интересно, что делает сейчас Эвелина и как ему ее найти? Она сказала, что он ее найдет, но не сказала, как. И Лапидус не знал, как это сделать.

Но теперь он знал, что надо сделать с телом Манго – Манго. Лапидус вспомнил про пираньюшек. Про этих миленьких, не очень больших рыбок, которых так хорошо умел ловить покойный Манго – Манго. Ловить и варить из них уху. Вкусную, наваристую уху из пираньюшек– пираний.

Лапидус взял тело Манго – Манго за ноги и потащил к береговому склону.

Тело Манго – Манго было тяжелым, Лапидус волок его по молодой июньской траве и думал о том, что на месте Манго – Манго мог быть он сам, и сейчас Манго – Манго тащил бы тело Лапидуса к берегу, обливаясь потом – раннее солнце жарило так сильно, что Лапидус был уже мокрым, таким же мокрым, каким был бы Манго – Манго, если бы они поменялись местами и сейчас Манго – Манго тащил бы волоком тело Лапидуса к берегу.

Вот уже край поляны, тут Манго – Манго сделал бы передышку.

Лапидус остановился, бережно положил ноги Манго – Манго на траву и посмотрел с пригорка на речную воду.

Вода бурлила от пираний, у них начался утренний жор.

Люпус Лапидус налакался вдоволь чистой, холодной ключевой воды и растянулся рядом с ручейком. Надо было бежать дальше, надо было стремиться к Бургу, надо было искать Эвелину, но пять минут ничего не решали. Люпус Лапидус, серый Лапидус, красный Лапидус, горный Лапидус, песчаный Лапидус, тундровый Лапидус, степной Лапидус, Люпус Лапидус, Лапидус Лапидус утолил жажду и теперь мог позволить себе отдохнуть.

Лапидус вздохнул, снова взял Манго – Манго за ноги и подтянул его тело к самой кромке берегового обрыва. Можно, было, конечно, просто толкнуть тело, а самому легонько сбежать вниз, не напрягаясь, не утруждая себя, но это было бы столь же отвратительно, как оставить Манго – Манго там, наверху, на поляне. На растерзание воронам и бродячим собакам.

«И волкам…», – вспомнил Лапидус и вновь посмотрел на свои руки. Они уже шерстились, уже мало чем напоминали его прежние, нормальные, человеческие руки, сейчас это были полуруки–полулапы, но Лапидус не стал размышлять о том, что с ним происходит.

Просто злость и ненависть, просто ненависть и злость.

Лапидус взгромоздил тело Манго – Манго себе на плечи и стал аккуратненько спускаться с обрыва.

Хорошо, что обрыв был не крутым.

Хорошо, что Бог довел свой эксперимент до сегодняшнего утра.

Хорошо, что Лапидус сел не в тот троллейбус, подумал про себя в третьем лице Лапидус и почувствовал, что он, наконец–то, на берегу.

Оставалась самая малость, оставалось погрузить тело Манго – Манго в воду и посмотреть, что с ним сделают юркие, зубастые рыбки.

Люпус Лапидус поднялся на все свои четыре лапы и вновь побежал в сторону шоссе, вначале неспешно, а потом – чем ближе и ближе ощущался запах шоссе, переходящий в оглушительно–вонючую и отвратительно–терпкую струю Бурга – все быстрее и быстрее, опять перейдя на рысь, а потом, когда шоссе оказалось рядом, то и на свой летящий, стремительный, абсолютно не волчий галоп.