Текст книги "Indileto [poмaн в 22 уровнях] (СИ)"

Автор книги: Андрей Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Лапидус 7

Лапидус пробирался к Бургу по левому берегу реки.

Все еще было семнадцать часов местного времени, если верить той безмозглой кукушке, что вновь поселилась в левом ухе у Лапидуса.

Манго – Манго остался на поляне, последний раз Лапидус видел его именно в дальней, то есть левой стороне, той самой, где деревья становились чащей. Левобережной чащей на левом берегу реки

Но вся эта левизна абсолютно ничего не значила по сравнению с тем, что Лапидусу приходились ломиться сквозь густые заросли, ветки били в лицо, ветки хлестали его по лицу, ветки лупцевали его тело, сосновые, хвойные, осиновые, березовые, лиственничные ветки, деревья были позади, деревья были впереди, даже сверху – и то были деревья.

Лапидус задыхался, он уже устал, он хотел свернуться клубочком и рухнуть куда–нибудь, точнее, наоборот – сначала рухнуть, потом свернуться, но он продирался сквозь лес, отфыркиваясь, отплевываясь, растирая по лицу грязь и пот.

Ему надо было добраться до дома, забежать в подъезд, впрыгнуть в лифт, выскочить из лифта, открыть дверь и оказаться в своих четырех стенах.

Но для этого надо было добраться до города. Того самого города, который напустил на него свору автомобилей и вертолетов с автоматчиками.

Города, который – судя по всему – просто ненавидел Лапидуса, только вот непонятно, за что.

– Я ведь ничего тебе не сделал, – шептал Лапидус, отводя от лица очередную ветку, ветка противилась и била его по лицу. Лапидус вскрикивал, снова отводил все ту же ветку и опять шептал: – Что за напасть такая, кому и чем я помешал, Господи, скажи мне!

Но ему никто не отвечал, разве что Манго – Манго пробурчал в своем схроне на давно уже оставшейся позади лесной поляне: – С Богом, селянин, дай тебе Бог легкого пути!

Лапидус внезапно запнулся о большой, толстый корень и кубарем покатился вперед, обдирая в кровь руки и лицо.

– Сильно, сильно, – сказал Манго – Манго, – поосторожней бы надо, селянин!

Лапидус ничего не ответил, Лапидус встал на четвереньки и пополз все так же вперед, с удивлением заметив, что он находится на тропинке.

Еще в семнадцать часов местного времени, когда Лапидус начал свой невообразимый бег по пересеченной и заросшей малопроходимой чащобой местности, никакой тропинки не было и в помине.

А сейчас Лапидус полз по ней на четвереньках. Наконец, он остановился и посмотрел вверх, на небо. Небо уверенно просвечивало сквозь кроны, деревья стали реже, можно было разглядеть шедшую со стороны города большую черную тучу.

В семнадцать часов местного времени никаких следов подобной тучи на небе не наблюдалось.

В том краю неба, где находилась туча, отчетливо громыхнуло. Лапидус встал с четверенек и отчего–то вспомнил горьковатый вкус недавно съеденной ухи.

– Извиняй, парень, – сказал Манго – Манго, – больше ничего не было!

Лапидус опять не ответил, туча катила на него неотвратимо, Лапидус чувствовал себя мотыльком, на которого собирается наехать большой каток. Такой, каким раскатывают и утрамбовывают асфальт. Черный, жирный, тошнотворно пахнущий асфальт. Мотылек вьется над ним, каток впечатывает мотылька в горячую и пахнущую массу. Через несколько тысяч лет какой–нибудь сумасшедший археолог или палеонтолог начнет отдирать шкурку Лапидуса от асфальта – мотылек явно представляет научную ценность.

Лапидус, выдирая ноги из горячего асфальта, с удивлением заметил, что тропинка вдруг уперлась в покосившийся деревянный забор. В заборе была калитка, тоже покосившаяся. Замка не было, калитка была приоткрыта.

Лапидус толкнул ее, и она гнусно заскрипела.

Лапидус заплакал.

Он пришел туда, где никогда бы не хотел оказаться опять – на девяносто пять процентов Лапидус был уверен, что это та самая калитка, которая вела во двор дома, где много лет назад маленький Лапидус проводил лето с бабушкой и дедушкой.

Черная асфальтовая туча уже почти что накрыла собой Лапидуса. Опять громыхнуло, только гораздо громче. Лапидус попытался закрыть за собой калитку, она опять так же гнусно скрипнула, но закрыться не захотела. Лапидус вытер слезы и пошел к дому.

Он хорошо помнил, где в свое время бабушка и дедушка хранили ключ: на крыльце под резиновым ковриком. Крыльцо когда–то было покрашено ярко–желтой половой краской. Сейчас она вся потрескалась и облупилась, но резиновый пупырчатый коврик был на том же месте – на предпоследней ступеньке, первая снизу, вторая снизу, третья на которой коврик, четвертая…

Лапидус приподнял коврик и дрожащей рукой взял ключ. Поцарапанные руки горели и саднили, с лицом было не лучше.

Лапидус вставил ключ в замок и начал поворачивать.

Ключ намертво застрял – замок не открывали уже много лет.

Туча висела прямо над Лапидусом, гремело уже беспрерывно, Лапидус вобрал в себя воздуха, напрягся и еще раз повернул ключ.

Ключ с натугой повернулся.

– Давай быстрее, промокнем, – услышал Лапидус за спиной голос бабушки.

Лапидус надавал плечом на дверь и влетел в дом.

Из тучи на землю полил дождь.

В доме было затхло и темно. Лапидус помнил, что направо должен был быть выключатель, он нащупал его, щелкнул, но свет – что совершенно естественно – не зажегся.

Еще направо была дверь в кладовку, где можно было найти фонарь.

Это Лапидус тоже помнил очень хорошо.

Дверь открылась с трудом. Фонарь стоял на той самой полке, на которой Лапидус видел его в последний раз лет восемнадцать назад. Или пятнадцать. Сколько тогда ему было, попытался вспомнить Лапидус. Семь, восемь?

Он взял фонарь с полки.

– Керосин в бидоне, – сказала ему бабушка, только осторожно, не разлей!

– Хорошо, – ответил темноте Лапидус и начал искать бидон. Тот стоял на полу и в нем действительно был керосин.

Лапидус попытался вспомнить, как надо заправлять фонарь. В эту дырочку или в эту? Скорее всего, в эту…

– Я же говорю тебе, осторожней, пожар устроишь! – сердито проговорила бабушка.

Лапидус аккуратно залил в фонарь керосин и поднес спичку к фитилю.

Фонарь загорелся, Лапидус вышел из кладовки в комнату и решил осмотреться.

Дверь еще в одну комнату, лестница на чердак. В то лето Лапидус жил на чердаке, лестница, вроде бы, крепкая, можно подняться и проверить.

Опять громыхнуло, так сильно, что язычок пламени в фонаре начал метаться из стороны в сторону.

Чердачный люк был забит крест накрест досками, оторвать их голыми руками Лапидусу было не под силу.

Лапидус опять ощутил слезы на глазах, ему опять безумно захотелось домой.

– Отдохни, – сказала ему бабушка, – вон кушетка, приляг!

Лапидус увидел, что в углу комнаты действительно стоит старая раздолбанная кушетка, оббитая тканью в стертый цветочек. Кушетка была завалена всяким хламом. Лапидус начал скидывать его на пол: банки, корзинки, старые газеты.

Вместе с газетами в руках у Лапидуса оказался журнал без обложки. Лапидус сбросил газеты на пол, присел на кушетку и подкрутил фитиль у лампы.

– Я тоже пойду отдыхать, – сказала ему бабушка. На улице вновь громыхнуло, Лапидус начал перелистывать журнал, рассматривая картинки.

Внезапно у Лапидуса перехватило дыхание. На пожелтевшей странице четким черным шрифтом было напечатано: «Индилето».

В голове у Лапидуса что–то замкнуло, перед глазами заискрило – видимо, где–то совсем рядом с домом ударила молния.

«И все было так же, как раньше, как много лет назад…» – прочитал Лапидус первую строчку мелко набранного текста.

Раздался еще один раскат грома.

Лапидус продолжил чтение.

«.. – те же высокие корабельные сосны, те же узкие, засыпанные хвоей тропинки, те же рощицы осин и кленов, да и дом, казалось, был тем же – новеньким, недавно построенным, с еще необлупившейся синей краской и чисто промытыми стеклами, хотя и были они запыленными и затянутыми паутиной…»

– Читаешь? – спросила бабушка.

Лапидус кивнул головой и продолжил чтение, хотя шрифт был мелким, а света от фонаря не хватало.

– Ну, читай, читай, грамотей, – пробурчала бабушка, – глаза только не испорти.

«Я шел потрескавшейся садовой дорожкой, – читал Лапидус, – солнце садилось, последние стрекозы и бабочки кружили вокруг меня, да душно пахло какими–то цветами, – как ни старался, я не мог вспомнить их названия, помнилось лишь, что невзрачные, совершенно лишенные запаха днем, они становились украшением сада к вечеру…»

– Это что за цветы? – громко спросил Лапидус.

Бабушка не ответила, на дворе вновь громыхнуло, только чуть тише – видимо, черный каток пошел дальше.

Лапидус попытался вспомнить, что это могли быть за цветы. Он помнил, что были цветы, называвшиеся «анютины глазки.» А еще был «львиный зев». А еще «метиолла». Но все это были для Лапидуса только названия, которые он слышал то ли пятнадцать, то ли восемнадцать лет назад, когда ему было то ли семь, то ли восемь лет.

– Это была метиолла, – сжалившись, сказала бабушка.

Лапидус опять потянулся к журналу.

«…и тогда все – вся наша семья – выходили на открытую веранду, садились в плетеные соломенные кресла и молча глядели в сад, ощущая дурманящий запах этих цветов и слушая, как кричат ночные птицы. На свет же летели бабочки, их было множество…»

Дальше страница была оборвана. Лапидус опять посмотрел на начало и опять прочитал название: «Индилето».

Имя и фамилия автора отсутствовали.

Зато целой было начало следующей страницы.

– Дождь, кстати, почти кончился! – сказала Лапидусу бабушка, когда он вновь начал читать.

«О стекло бьются бабочки, кажется, что именно сегодня их несметное множество…»

Три строчки стерты так, что прочитать их невозможно.

Лапидус поймал глазами очередную строку: «Я листаю старые журналы, старые, старые, более чем пятнадцатилетней давности…»

– Ты помнишь, когда умер дед? – внезапно спросила бабушка.

– Помню, – ответил Лапидус.

– А я?

– Помню, – тем же тоном проговорил Лапидус.

– А зачем ты сюда пришел? – спросила бабушка.

– За мной гонятся, – сказал Лапидус, откладывая журнал.

– Кто?

– Не знаю, но они хотят меня убить…

– Ты не стал дочитывать рассказ?

– Он тут не весь, наверное, мыши обгрызли…

– А за что они хотят тебя убить?

– И этого я не знаю, – сказал Лапидус темноте.

– Ты останешься?

– Мне надо домой, – проговорил тихо Лапидус, – мне надо в город…

– Что там дальше, в журнале? – спросила бабушка.

Лапидус начал читать вслух последние необорванные строчки: «…помню, все я, оказывается, помню – мать и отца, бабушку и дедушку, своего брата, всех, кто стал тенями, что отбрасывает сейчас на стены лампа «летучая мышь».

– Спасибо! – сказала бабушка и добавила: – Мне пора.

– Мне тоже, – ответил Лапидус, бросил журнал на кушетку, взял фонарь и вышел из дома на крыльцо.

На небе не было никаких следов тяжелого черного катка, по небу опять легко плыли облака. Белесые, стертые, растушеванные, почти что прозрачные. Все остальное было нежно–голубым, таким нежно–голубым, что Лапидусу опять стало трудно дышать.

Фонарь бессмысленно горел в руках у Лапидуса. Лапидус посмотрел на него, потом на небо, потом опять на фонарь.

– Сколько времени, – спросил у него Манго – Манго, внезапно оказываясь перед Лапидусом.

Лапидус закрыл глаза, потом открыл, потом снова закрыл.

– Так сколько, – настойчиво спросил Манго – Манго.

– Сколько времени? – спросил Лапидус у кукушки.

– Восемнадцать ноль–ноль, – бодро отрапортовала та.

– Восемнадцать ноль–ноль, – сказал Лапидус и открыл глаза.

Никакого Манго – Манго перед ним не было.

Лапидус сплюнул под ноги, обернулся, посмотрел на дом, на широко открытую дверь, на фонарь, который он все еще держал в руках.

– Ну что ты медлишь, – раздался из дома голос бабушки, – если решил – то действуй, ну, Лапидус!

Лапидус вобрал в легкие воздух, размахнулся и метнул фонарь прямо в открытую дверь. Потом повернулся и, не оборачиваясь, зашагал вперед по тропинке, которая вела прямо от крыльца.

– Молодец, – крикнула ему вдогонку бабушка.

Лапидус не выдержал и обернулся. Дом уже горел, пламя с треском поднималось по стенам к крыше.

«Надо было взять журнал с собой, – подумал Лапидус, – интересно, чем там все закончилось?»

Но потом он вспомнил, что последняя страница тоже была оторвана.

Раздался сильный грохот – это обвалилась крыша.

Лапидус убыстрил шаги.

Потом еще убыстрил.

Потом побежал.

Как–то необычайно легко, дыша ровно и спокойно.

Пламя с треском пожирало остатки дома.

Цветы, если верить бабушке, назывались «метиолла».

А бабочек здесь раньше действительно было много.

То ли пятнадцать, то ли восемнадцать лет назад.

А теперь Лапидуса хотят убить.

Город ненавидит Лапидуса, только вот почему?

– Господи, – опять спросил Лапидус, – что и кому я сделал?

– Беги, – ответил Господь Лапидусу, – беги быстрее, ты думаешь, что они от тебя отстали?

– Не думаю, – ответил Лапидус и побежал быстрее.

Он свернул с тропинки и оказался на проселочной дороге.

– Седьмой час вечера, – напомнила ему кукушка, – все еще второе июня…

Проселочная дорога пересеклась с асфальтовым шоссе, перед Лапидусом замаячили многоэтажки окраин.

Они были залиты июньским солнцем, до сумерек оставалось еще несколько часов.

Лапидус повернул на шоссе и побежал в сторону многоэтажек.

Мимо проносились машины, легковые и грузовые, большие и маленькие, цветные и черно–белые.

Одна из машин вдруг начала как–то угрожающе тормозить, подъезжая к Лапидусу.

У Лапидуса заныло сердце, он понял, что все возвращается и что ему не надо было уходить из заброшенного дома, а надо было оставаться там, с фонарем в руках.

Но дом уже, наверное, сгорел, так что остается одно – резко свернуть с шоссе под откос, в сторону новостроек, многоэтажек, серого бетона и бесчисленных проходных дворов.

Не дожидаясь, когда по тебе в очередной раз начнут стрелять.

В горле опять отрыгнулось странновато–горькой ухой.

Машина, согнавшая Лапидуса с шоссе, набрала скорость и понеслась в центр, прочь от окраин Бурга.

Лапидус 8

Лапидус стоял перед очередным одиноким бетонным забором и больше всего на свете ненавидел Лапидуса.

Лапидус ненавидел Лапидуса за то, что ему надо было сейчас перелезать через этот очередной бетонный забор.

Лапидус ненавидел Лапидуса за то, что перед этим бетонным забором Лапидус перелез еще через два бетонных забора.

Лапидус ненавидел Лапидуса за то, что он вообще вышел сегодня из дома, так как уже давно стало ясно: выходить из дома сегодня не имело никакого смысла, потому что в любом случае он бы сел не в тот троллейбус.

Лапидус посмотрел на забор. Солнце палило, хотя было уже начало восьмого.

Лапидус плюнул под ноги, посмотрел на забор еще раз и полез. Ладони давно были ободраны в кровь, тело ныло и болело с самого леса, с той самой минуты, когда им с Манго – Манго пришлось убегать от пуль.

Лапидус перелез через забор и осмотрелся: это была очередная стройплощадка, земля, глина, песок, бетонные блоки, под забором были земля и глина. Лапидус прыгнул, неудачно приземлился, упал и вскрикнул – сильно ушиб правую ногу.

Он попытался встать, но опять упал.

Лапидус лежал на спине и смотрел в безоблачное вечернее июньское небо.

Этот день нельзя было назвать просто комком или клубком неприятностей – это был апофеоз, апогей, какой–то немыслимый фейерверк неприятностей, вот только было абсолютно непонятно, отчего и почему все они свалились именно на Лапидуса.

То есть когда–то и где–то он что–то сделал не так, но что?

Лапидус этого не понимал, а потому и за это ненавидел Лапидуса.

Он вновь попытался встать, нога болела меньше, Лапидус встал и похромал к виднеющемуся на противоположной стороне стройплощадки недостроенному многоэтажному зданию. Он шел как животное – по наитию, не понимая, почему оказался в этих новостройках, что его гонит и гонит вперед, но он шел, бежал, полз, прыгал, снова шел, карабкался, снова прыгал, снова бежал, пусть даже хромая.

Он не понимал, куда он бежал и не понимал, отчего он это делал.

Хотя было ясно одно – если бы он остановился, то его бы давно уже не было в живых.

Может быть, все дело в начальнице, подумал Лапидус, может, это она еще тогда, в декабре, сглазила его, когда он внезапно вошел в ее кабинет и застал ее на большом и черном столе с широко раздвинутыми ногами. И может, он должен был искупить свою вину, подумал Лапидус, преодолевая очередную то ли канаву, то ли траншею, то ли траншею, то ли канаву. Да, да, искупить свою вину, войти к ней в кабинет и встать на колени. Встать на колени и уткнуться лицом ей в колени. А потом запустить руки под юбку. Нащупать руками колготки и стянуть их, а потом стянуть и трусики – черные и такие же ажурные, как лифчик, в котором она покоила свои груди. Стянуть черные, ажурные трусики и развести ноги. Развести ноги и уткнуться своим лицом в ее межножье.

Лапидус выбрался из очередной то ли траншеи, то ли канавы. До недостроенной многоэтажки оставалось совсем немного, метров пятнадцать. Лапидус захромал дальше, думая о том, насколько густым могло быть межножье начальницы, то есть брила ли она лобок или только подбривала, или же он вообще был густым и кустистым. Если бы тогда Лапидус уткнулся своим лицом в такое густое и кустистое межножье, то ему пришлось бы какое–то время помогать себя руками, чтобы найти ту щель, к которой бы он припал языком. Он бы припал к щели начальницы языком и тогда ничего бы не случилось, подумал Лапидус, что, с него сильно бы убыло, если бы он вылизал начальницу?

Лапидус внезапно почувствовал во рту кисловато–соленый привкус. Начальница устроилась в кресле поудобнее и сама пошире развела ноги. Лобок у нее был аккуратно подстрижен. Лапидус еще плотнее прижался лицом к ее межножью.

– Ты не там ищешь, – услышал он за спиной голос Манго – Манго, – это не причина!

Лапидус отпрянул от начальницы и, все так же прихрамывая, добрался до новостройки.

«Интересно, – подумал он, – а в чем тогда причина? Если бы я тогда сделал это, то я не лишился бы работы. Если бы я не лишился работы, то я бы не начал ее искать. Если бы я не начал ее искать, то сегодня утром я не вышел бы из дома. Если бы я не вышел из дома…»

– То ты все равно бы сел не в тот троллейбус, дурак! – опять раздался голос Манго – Манго за его спиной. Лапидус обернулся, позади была та самая стройплощадка с песком, землей и глиной, с тут и там разбросанными бетонными блоками, с кое–где прорытыми то ли траншеями, то ли канавами, вот только никакого Манго – Манго позади Лапидуса не было.

– Хорошо, – сказал Лапидус, – я ищу не там и не то, но тогда что и где мне искать?

Манго – Манго ничего не ответил, лишь только насвистел в ответ мотивчик песенки про «Индилето», а потом и вовсе исчез, оставив Лапидуса опять одного.

Лапидус повернулся и внезапно его затрясло.

Прямо перед ним, на каком–то мерзком шнуре, висел труп ободранного кота.

Лапидус закричал, эхо подхватило его крик, усилило, бросило в стены и вернуло.

Лапидус все продолжал кричать, а потом опять побежал, не понимая, куда, не понимая, зачем, но чувствуя только одно – с него хватит!

Он пробежал через цокольный этаж, опять оказался на стройплощадке и понял, что дальше бежать ему не дадут.

Куча малолетних бомжей, малолетних придурков, каких–то ободранных, как труп кота, и измызганных существ с улюлюканьем встретила Лапидуса.

В него полетел град камней, Лапидус закрыл лицо руками и начал пятиться.

Он отступал, камни по–прежнему летели в него, существа все так же улюлюкали и наступали.

Лапидус оступился и в очередной раз упал.

– Вот и все, – сказал Манго – Манго, – это, наверное, конец!

– Дяденька, – сказал самый чумазый малыш, подбегая к лежащему на спине и все еще закрывающему лицо руками Лапидусу, – дай на хлебушек!

– На хлебушек дай, дяденька! – потребовали остальные следом, обступая Лапидуса тесным кольцом.

Лапидус заметил, что один из них вертел в воздухе, как пращей, трупом того самого ободранного кота на мерзкого вида шнуре. А может быть, что и другого. «Наверное, они их едят», – подумал Лапидус.

– Он не хочет давать нам денег на хлебушек, – тоненьким девичьим голоском пропищало измазанное грязью с головы до ног существо девичьего пола и внезапно подошло прямо к Лапидусу. Лапидус отвел руки от лица и посмотрел на существо. Существо смотрело на Лапидуса. Своим животным чутьем Лапидус подумал, что сейчас случится что–то мерзкое и безобразное, но этого ему не избежать. Существо ухмыльнулось, а потом вдруг встало над головой Лапидуса и развело ноги.

На лицо Лапидуса хлынула моча.

– Так ему, так! – закричали остальные.

Девочка пописала, удовлетворенно хмыкнула и вдруг пнула Лапидуса ногой.

Остальные подбежали ближе.

– Отстаньте! – закричал Лапидус, – что я вам сделал!

– Дяденька, – как–то серьезно сказал все тот же чумазый малыш, – ты не дал нам денежек на хлеб!

– Не дал! – хором подтвердили остальные.

– А мы голодные, – сказала та самая девочка, что только что помочилась на Лапидуса.

– Голодные! – так же хором подтвердили остальные.

– Мы уже едим кошек! – сказал паренек, вертящий в воздухе труп ободранного кота.

– Едим! – повторил хор.

Лапидус опять закрыл глаза. Ему внезапно действительно захотелось одного: умереть.

Ибо тогда этот день уже точно бы закончился.

Для одного человека этого уже было слишком.

– Терпи, – сказал каким–то очень серьезным голосом Манго – Манго, – это еще не все.

Лапидус открыл глаза и с ужасом увидел, что вся эта орава обступила Лапидуса тесным–претесным кольцом. Мальчики приспустили свои лохмотья и приготовились – в свою очередь – обмочить Лапидуса. По команде. На раз–два–три. Они стояли кольцом, держали ручонками свои маленькие пиписьки и направляли их в его сторону.

– Раз–два–три! – сказала та девчушка, что помочилась на Лапидуса первой.

Лапидусу ничего не оставалось, как начать считать количество струек, падающих на него.

Одна, две, три, четыре, пять…

Он почувствовал, что начал вонять.

«А потом они меня забьют, – подумал Лапидус, – палками! Они меня забьют до смерти, обдерут, как этого кота, и повесят на проволоке…»

– Дурак, – сказал ему Манго – Манго.

– Идиот, – внезапно добавила начальница, натягивая обратно свои черные ажурные трусики и с сожалением поглядывая на Лапидуса, – я даже кончить не смогла!

«Кого бы я хотел сейчас увидеть, – вдруг подумал Лапидус, – так это Эвелину…»

– Конечно, – засмеялся Манго – Манго и внезапно пропел: – Синяя машина, в ней едет Эвелина, на ней большие черные очки…

Лапидус почувствовал, как его опять пнули в бок – больно и безжалостно.

Его животное чутье сообщило, что за этим последует град подобных пинков.

И Лапидус начал звереть.

Он лежал на спине и чувствовал, что затравленному зверю пора пробиваться сквозь кольцо этих, нанюхавшихся клея и прочей пакости, крысят. Ему надо вскочить, разметать, порвать, сожрать, пробиться, убежать.

– Ну что, – сказало то самое маленькое существо, которое первой помочилась на Лапидуса, – может, мы с него штаны снимем?

– Снимем, – заорал хор, – снимем!

Лапидус зарычал и подпрыгнул. Его тело болело, его правая нога плохо двигалась, его ладони и локти были ободраны в кровь, его тело и лицо были залиты мочой. И с него хотели снять штаны. Что они собирались делать дальше – Лапидус мог только догадываться, но он понимал, что ничего хорошего. Они могли кастрировать его, могли изнасиловать и перезаражать всеми теми болезнями, которые носили в себе. Гонореей. Сифилисом. СПИДом. Гепатитом А и гепатитом Б. И прочей мерзостью.

Лапидус зарычал, подпрыгнул и вцепился зубами в плечо близстоящего существа. Существо заорало, остальные бросились на Лапидуса. Лапидус, все так же рыча, кусался и наносил удары. В любом случае он был больше и сильнее, в любом случае они просто застали его врасплох. Он слишком долго бежал сегодня, он слишком устал и потерял много сил. Они загнали его в угол, но он должен вырваться…

– Держи его! – безмолвно вопили существа, визжа, кусаясь, царапаясь и нанося удары.

Лапидус с рыком прорвал круг и вновь бросился бежать. Он опять бежал в сторону той новостройки, в которой наткнулся на труп ободранного кота, все то же чутье подсказывало ему, что бежать надо именно туда. Куча малолетних бомжей, малолетних придурков, ободранных, как труп кота, и измызганных существ все с тем же улюлюканьем преследовала Лапидуса.

Лапидус добежал до цокольного этажа, оказался под бетонными перекрытиями, повернул отчего–то налево, а потом – руководствуясь лишь наитием, лишь все тем же безошибочным животным чутьем – направо, потом опять налево, перепрыгнул через какой–то бетонный блок, опять повернул, где–то рядом шмякнулся брошенный камень, от которого Лапидус увернулся без труда, улюлюканье раздавалось все глуше и глуше, Лапидус побежал быстрее и увидел пролом в стене.

Точнее, не пролом, а прямоугольное отверстие.

И за этим отверстием была улица.

Вечерняя июньская улица на окраине Бурга.

По улице ездили машины и ходили прохожие.

Лапидус вышел на улицу и вдруг почувствовал, что сейчас он потеряет сознание – напряжение стало покидать его, он убежал, он спасся в очередной раз, но что ему делать дальше?

Кольцо обстоятельств сжималось все туже и туже, временами Лапидусу перехватывало горло от недостатка воздуха.

Зона неудач показала свой оскал в полный рот, клыки были очень уж большими, хотя и желтоватыми.

Лапидус сел на обочину дороги и заплакал. Тело болело, руки были ободраны в кровь, правая нога еле двигалась, сам он вонял – хуже некуда. Ему хотелось домой, сбросить с себя всю одежду, принять душ, а потом лечь и лежать. Долго–долго. День, два, три… Лежать и смотреть телевизор, лениво переключая каналы. Смотреть все подряд. А еще – спать. Спать, спать и спать…

Но до дома надо было добраться. И лучше – не пешком. Лучше на чем–то, вот только денег у Лапидуса не было. Лапидус зажмурился, потом вновь открыл глаза – ничего не изменилось, он все так же сидел на обочине дороги на какой–то стремной улочке на самой окраине Бурга. И у него не было денег. И он вонял.

– Вставай, – сказал Манго – Манго, – тебе надо идти.

– Зачем? – устало спросил Лапидус.

– Не знаю, – сказал Манго – Манго, – я сам ничего не понимаю в этом дне, но тебе надо идти…

– Я воняю, – сказал Лапидус.

– Иди тогда под землей, – сказал Манго – Манго.

– Как это? – удивился Лапидус.

– Через канализацию, – встряла в разговор начальница.

– Не хочу, – сказал Лапидус.

– Дурак, – сказал Манго – Манго.

– Идиот! – добавила начальница.

– Я боюсь, – как–то очень тихо проговорил Лапидус, – там крокодилы…

– Это что за бред? – спросила начальница.

– Это не бред, – возразил Манго – Манго, – там действительно могут быть крокодилы…

– Он слишком воняет, чтобы идти по улице! – уверенным голосом заявила начальница.

– Я воняю! – согласился Лапидус.

– Тогда – через канализацию! – вынес вердикт Манго – Манго.

– Я боюсь! – опять заявил Лапидус.

– Он боится! – сказала начальница.

– Возьми с собой что–нибудь тяжелое, а еще лучше – железное. А еще лучше – тяжелое, железное и острое! – посоветовал Манго – Манго.

Лапидус огляделся по сторонам: ничего острого, тяжелого и железного поблизости не было. Лишь улочка на окраине Бурга, уже без машин, только с парочкой случайных прохожих. Все та же новостройка за спиной, с прямоугольным проемом в стене. И поблизости на асфальте – канализационный люк.

Люк был закрыт.

Лапидус встал и пошел обратно в проем. Он помнил, что чуть было не запнулся о что–то, когда выбегал на улицу.

Это что–то лежало буквально у входа, метровый железный ломик. Острое, тяжелое и железное. Лапидус взял ломик в руки и подумал, что сегодняшний день больше всего напоминает ему какую–нибудь компьютерную игру, в которой много уровней, и чтобы перебраться с одного на другой, надо приложить не только собственные усилия – надо еще, чтобы иногда судьба посылала тебе то ли подачки, то ли подарочки в виде вот таких метровых ломиков. Тяжелых, острых и железных.

Лапидус оглянулся – улица была пустой. Судя по цвету неба и местоположению солнца, было что–то около восьми часов вечера.

Он подошел к канализационному люку и попытался открыть его с помощью ломика.

Люк поддался. Лапидус просунул ломик дальше и налег на него всем телом. Люк открылся.

Пахнуло вонью и затхлостью.

«Я и сам воняю не хуже, – подумал Лапидус, начиная спускаться вниз. – Интересно, – промелькнуло у него в голове, когда он был уже в самом низу колодца, – а что они, все же, хотели со мной сделать?»

– Кто это – они? – спросил у него Манго – Манго.

Лапидус ничего не ответил и скрылся в канализации.