Текст книги "Indileto [poмaн в 22 уровнях] (СИ)"

Автор книги: Андрей Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Спотыкаясь, уже позабыв, что совсем недавно он был быстрым и неутомимым кроликом, бесшабашно выскакивающим из–под машин, Лапидус добрел до жерла. Тусклый желтый свет падал на табло с кнопками, возле нижней стоял минус и цифра 1, затем шел ноль, потом цифра 1, но уже без минуса, а затем шли цифры 2,3,4,5,6,7 и 8. 8 была последней и возле нее была пометка – прямо на пластиковом табло кто–то накарябал черным маркером «главная студия».

– Что это за херня? – спросил сам у себя Лапидус.

– Это не херня, – услышал он знакомый голос, – ты все же добрался до этого долбанного телевидения, Лапидус.

– Какого–какого? – переспросил Лапидус.

– Долбанного. Да вдобавок того, на котором работает Эвелина, – ответил Манго – Манго. – Или работала. В общем, того самого, где она хотела тебя спрятать, но у нее это не получилось.

– И что теперь? – спросил Лапидус.

– Дави на кнопку, – сказал Манго – Манго.

– На какую? – поинтересовался Лапидус.

– На верхнюю! – сказал Манго – Манго.

Лапидус набрал в грудь воздуха и как–то очень медленно, будто долго решаясь, все же взял да нажал кнопку рядом с цифрой 8.

Лапидус 15

Лапидус смотрел, как закрывается дверь лифта и чувствовал, что он опять сделал что–то не то.

С утра он сел не в тот троллейбус, а сейчас зачем–то сел в лифт.

Сел в лифт и нажал кнопку рядом с цифрой 8.

Ровно в один час тридцать минут, то есть, в полвторого ночи.

«Лифт, – думал Лапидус, – лифт, слово из четырех букв, я ненавижу лифты, я боюсь лифтов, я всегда стараюсь подниматься пешком, лифт может застрять, лифт может оборваться и упасть», – думал Лапидус

Лифт мог застрять, лифт мог оборваться и упасть. Лапидус боялся лифтов, впрочем, точно так же, как он боялся и высоты. Лифт поднимался на высоту, с каждым метром подъема Лапидусу становилось все хуже и хуже.

Лифт странно скрипел и дергался, он мог остановиться с минуты на минуту, а мог и не остановиться, Лапидус мог оказаться на восьмом этаже, а мог и не оказаться, все зависело от какой–то ерундовой случайности, впрочем, со вчерашнего утра все зависело только от случайностей, если бы Лапидус не пошел в переход, то не встретил бы Манго – Манго, а если бы он не встретил Манго – Манго, то не услышал бы песенку про двадцать два очка, а если бы он не услышал эту песенку, то…

То Эвелина все равно ожидала бы его в машине, это он знал точно.

Лифт опять дернулся, Лапидус посмотрел в старое мутное зеркало, что висело на противоположной стене.

– Ну что? – спросило отражение Лапидуса у Лапидуса, – Боишься?

– Боюсь, – ответил Лапидус, и добавил: – А что, лифт остановится?

– Остановится! – ответило отражение.

– То есть, – уточнил Лапидус, – он застрянет?

– Застрянет! – подтвердило отражение.

– И что мне тогда делать? – поинтересовался Лапидус.

– Карабкаться! – сказало отражение.

Лапидус знал, что такое «карабкаться». Когда–то давно, когда он еще не жил в этом гребанном Бурге, хотя порою ему казалось, что в Бурге он жил всегда, с самого рождения, может, так оно действительно и было, но только какое–то время Лапидус действительно жил совсем в другом месте и там однажды ему пришлось карабкаться.

Вверх. По отвесной стене. Почти по отвесной. Внизу была вода – с пеной и волнами.

– Тебя занесло, – услышал он голос Эвелины, – откуда там вода?

– Подожди, – сказал Лапидус, внимательно изучая свое отражение, – если чего–то не понимаешь, то вообще помолчи!

– Ну да, – фыркнула Эвелина и обратилась к его отражению: – Чего это он несет? Про воду?

– Пусть несет, – ответило отражение, – а ты вот тут откуда?

– Ниоткуда, – сказала Эвелина и Лапидус пополз дальше.

Он до сих пор не помнил, зачем тогда ему пришла в голову эта идея – начать карабкаться почти по отвесному склону прямо над морем. Но он полез и сразу же начал катиться вниз, он скатывался, хватался пальцами о камни, подтягивался, замирал, распластывался, как ящерица, снова подтягивался, начался дождь, камни намокли, намокли кусты и кустики, море было внизу, в море были камни, Лапидус мог сорваться и упасть, упасть и разбиться, но он полз, пыхтел, карабкался…

– Дурак, – сказала Эвелина.

– Дурак! – подтвердило отражение.

Лифт дернулся еще раз.

– Сейчас он застрянет, – сказала Эвелина отражению, – и тогда он останется здесь.

– Он останется здесь навсегда, – подхватило отражение, – и его никто никогда не найдет!

– Никто и никогда, – почти пропела Эвелина, – и он умрет в этом лифте, его тело ссохнется, плоть отпадет, останется скелет, который будет лежать на полу лифта, белые кости и белый череп с пустыми глазницами…

Лапидус посмотрел вниз, было высоко и было страшно, если он начнет сейчас падать, то действительно разобьется.

– Об острые камни, – сказало отражение, – он мог разбиться об острые камни, но не разбился!

– Это был знак, – засмеялась Эвелина, – он не разбился тогда, значит, он разобьется сейчас!

Лифт вновь дернулся и, наконец, остановился.

– Что, – спросил Лапидус, – выходить?

Никто не ответил, двери лифта открылись.

Лапидус посмотрел в открытые двери и увидел, что там начинается длинный коридор.

Лапидус вздохнул, внезапно ссутулился и вышел.

– Эй, – услышал он довольно резкий оклик, – вы куда?

Лапидус по инерции продолжал шагать вглубь по коридору.

– Эй, – повторился оклик, – я вас спрашиваю, вы куда?

– Туда! – ответил Лапидус и оглянулся.

Почти у самого лифта стояла женщина с папкой в руках.

– Просто так туда не ходят, – сказала женщина.

– А я не просто так, – вдруг отчего–то нагло и развязно ответил Лапидус.

– Тогда как? – поинтересовалась женщина и вдруг добавила: – Вы на пробы?

– На какие пробы? – поинтересовался Лапидус.

– На рекламу, – сказала женщина.

– Нет, я не на пробы, – ответил Лапидус.

– Тогда куда? – продолжала домогаться женщина.

– Я от Эвелины, – как–то тихо, но почему–то очень торжественно выдавил из себя Лапидус.

– А, – сказала женщина, – значит, вы на шоу. Вы на шоу?

– Я на шоу, – так же тихо и так же торжественно проговорил Лапидус.

– Прямо, потом налево, потом прямо, спуститесь на этаж вниз и направо. Повторите!

– Прямо, – повторил Лапидус, – потом налево…

– Правильно, – сказала женщина.

– Потом прямо, – продолжал Лапидус, – потом спуститься на этаж вниз и направо…

– Правильно, – опять кивнула головой женщина и добавила: – Идите!

И Лапидус пошел.

Он пошел прямо по коридору, минуя закрытые двери с табличками и без табличек, потом он увидел, что коридор поворачивает налево и повернул налево.

Лапидус повернул налево и пошел дальше, опять прямо, пока не уперся в лестницу, ведущую вниз.

Лапидус спустился на следующий этаж и повернул направо.

Прямо перед ним были большие двустворчатые двери, над которыми горело красное табло.

Лапидус подошел к дверям, тихонечко открыл одну створку и протиснулся внутрь.

Лапидус протиснулся внутрь и застыл в изумлении.

– Следующий! – услышал Лапидус усиленный динамиками голос. – Кто следующий?

Яркие лампочки в самом центре большого помещения складывались в надпись «Лучший гость».

Лапидусу нравился «Лучший гость», впрочем, как ему нравился и «Красный шар». Иногда «Красный шар» даже нравился Лапидусу больше, только вот в последнее время «Красный шар» почему–то не показывали.

Судя по всему, шла пятая минута шоу, ведущий в клетчатом пиджаке как раз собирался назначить гостя на сегодняшнюю ночь.

В этом было самое интересное: никто никогда не знал, кто появится в студии и насколько он будет лучше, чем предыдущий. А зрители должны были голосовать – стоило только нажать пальцем на правый нижний угол экрана, как он начинал светиться зеленым светом: «да». А на левый нижний – красным: «нет». Лапидус всегда голосовал «да» и правый нижний угол экрана у него дома был грязным. Надо было протереть экран, но для этого надо было быть дома. Лапидус сейчас дома не был.

– Ну кто, кто появится у нас сегодня? – вопрошал ведущий в клетчатом пиджаке. – Ты? Ты? А может быть ты? Где бы вы сейчас не были, знайте: любой из вас может стать моим гостем и тогда ваша судьба изменится. А если вы понравитесь нашим зрителям, если вы наберете самое большое количество очков, то вы получите приз. Приз! Огромный приз! Наиогромнейший приз! Хотите?

Лапидусу всегда очень хотелось получить приз. Но для этого надо было стать гостем. Лапидус стоял у входа в павильон и думал, зайти или нет. И еще он думал о Боге.

Бог действительно был если и не всегда, то везде. Бог мог сделать Лапидуса счастливым в одно мгновение, но мог и не сделать – на это он и был Богом. Лапидус верил в Него и верил Ему, ибо только Бог говорил правду, одну правду, ничего, кроме правды.

– Вы, вы! – услышал Лапидус голос ведущего. – Вы, мужчина!

Лапидус посмотрел на ведущего и подумал, что кому–то вот повезло. Какой–то мужчина сейчас окажется лучшим гостем. Ему же опять не повезло, а значит, что Бог пока его не замечает, надо надеяться, что это только пока. Пока он в зоне неудач, продолжающейся с детства. А может, что и с рождения. Как только родился, так сразу оказался в зоне неудач, был вход, но нет выхода. Может, тот мужчина тоже родился в зоне неудач, но сейчас для него загорелось слово «выход». Большими яркими буквами.

– Странный мужчина, – кричал ведущий, – кажется, он нас не слышит! Надо в него чем–то кинуть! Что у меня под руками? – ведущий огляделся и ничего не увидел. – Ничего! – все так же громко закричал ведущий. – Ну да ладно, мы его и так расшевелим! – Тут ведущий залез во внутренний карман пиджака и достал большой пластмассовый пистолет, стреляющий краской. – На счет три я стреляю, думаю, что тогда наш гость проснется, считаю! Раз, два… Три! – Ведущий нажал на курок, пистолет плюнул краской.

Яркое желтое пятно расплывалось на плече Лапидуса.

Лапидус смотрел на свое плечо и ничего не понимал.

Видимо, Бог все же заметил его, но что ему делать дальше?

– Не медли! – кричал ведущий. – Какой нам странный попался гость! Дамы и господа, я ожидаю чего–то просто невообразимого, такого медленного гостя мне еще не приходилось видеть! Он стоит, запачканный краской, и думает, что ему сделать! А надо–то просто пройти несколько шагов. Ну, давай, давай!

Лапидус подумал и решился.

– Здесь, – закричал ведущий, – он здесь и у него закрыты глаза! Как давно я не видел подобных дуралеев! Открой глаза, милый человек, открой глаза и представься! Как тебя зовут?

Лапидус вспомнил, что у него действительно закрыты глаза, открыл их и осмотрелся. Ничего не было видно, кроме ярко светящих фонарей и залитого светом круга, в котором и был ведущий. Лапидус стоял в этом же круге, а ведущий показывал на него пальцем.

– Проснулся, – кричал ведущий, – он проснулся и открыл глаза! Наш гость наконец–то в студии, может, именно он окажется лучшим гостем, и тогда, кто знает, но может именно тогда этот странный человек, в которого мне пришлось даже пальнуть краской, и получит вашу любовь и титул лучшего гостя года! А этот титул – все вы знаете, что значит этот титул: слава, слава на весь мир! Слава и деньги! Ты хочешь славы? – обратился ведущий к Лапидусу.

– Не знаю, – ответил Лапидус.

– Тогда представься, – сказал ведущий.

– Что? – спросил Лапидус.

– Как тебя зовут? – недовольно спросил ведущий у Лапидуса.

– Лапидус, – ответил Лапидус, уже чувствуя, что последует за этим.

– Не понял, – сказал ведущий. – Лапидус: это имя или фамилия?

– Имя, – ответил Лапидус.

– Отлично! – закричал ведущий, – у нашего сегодняшнего гостя очаровательное имя: Лапидус. Наверное, его фамилия тоже Лапидус, и тогда его надо называть Лапидус Лапидус. А может, у него другая фамилия, но пора переходить к делу! Садись, Лапидус!

Лапидус сел в кресло, стоящее посредине студии. Он знал, что сейчас последует, потому что то, что должно было последовать, происходило в каждом выпуске шоу «Лучший гость». Ведущий начнет его расспрашивать, а точнее говоря – допрашивать. Лапидус будет сидеть в кресле, а ведущий спрашивать. Спрашивать будет ведущий Лапидуса, а Лапидус будет отвечать. Лапидус будет отвечать на вопросы ведущего, а зрители будут смотреть и думать, в какой угол экрана им стоит тыкнуть пальцем. Если в правый нижний – то «да», то есть за Лапидуса. А если в левый нижний, то – нет, что значит: против Лапидуса. Каких–то двадцать минут, а потом шоу закончится и можно будет пойти домой. Вдруг Лапидус понял, что больше всего на свете он хочет сейчас оказаться дома и сидеть на собственном диване напротив экрана. Сидеть и решать, в какой бы угол экрана он тыкнул пальцем сам. То есть, нажал. «Да» или «нет», решать это намного приятнее, чем сидеть здесь, подумал Лапидус.

– Лапидус, Лапидус, – задумчиво проговорил ведущий, – о чем бы тебя спросить, о снах тебя спросить, что ли? Да, Лапидус, давай–ка я тебя спрошу о том, что тебе снилось замечательного в последние дни, ну, отвечай, Лапидус!

Лапидус попытался вспомнить, что ему снилось замечательного в последние дни, и вдруг подумал, что он соображает так медленно, что первые «нет» уже явно появились на его счету. Всегда плохо, когда гость соображает медленно, надо отвечать быстро, но Лапидус не мог ничего вспомнить и тогда сказал первое пришедшее на ум слово.

– Дождь, – сказал Лапидус.

– Как лирично, – обрадовался непонятно чему ведущий. – Нашему герою снился дождь, но почему? Дождя и так хватает на наши головы, хотя сейчас самое начало июня, и все лето еще впереди, да, да, лето все еще впереди, с дождями, и без, но слово сказано, вам решать – «да» или «нет». Решайте!

Лапидус почувствовал, что ему становится жарко. Он был недоволен своим ответом на первый вопрос, он чувствовал, что «нет» становится все больше и больше, а это значило одно: Бог мог одуматься и опять забыть про Лапидуса, уже навсегда.

– Поехали дальше, – закричал ведущий, – мы уже знаем, что последний сон нашего гостя был про дождь, но мы абсолютно не знаем, каких женщин он любит: блондинок, брюнеток, шатенок, русых, рыжих – боже, сколько женщин на свете, но какие из них нравятся нашему гостю, только честно, отвечать надо всегда честно, господин Лапидус!

Это был постоянный вопрос в шоу «Лучший гость» и вопрос очень важный. Обычно тот, кто набирал наибольшее количество «да» за этот вопрос, продолжал участвовать в конкурсе. Лапидусу надо было отвечать, и надо было отвечать быстро.

И самое главное – честно, но если Лапидус ответит честно, то он проиграет.

– Не знаю, – ответил Лапидус и увидел, как вытянулось лицо ведущего.

И Лапидус понял, что проиграл.

– Отвратительно, – закричал ведущий, – как я мог так ошибиться с сегодняшним гостем, дамы и господа! Он не знает, какие женщины ему нравятся, может, он вообще не любит женщин, может, он у нас гомосекусалист? Вы гомосексуалист? – спросил ведущий у Лапидуса.

– Нет, – ответил Лапидус.

– Даже гомосексуалисты любят женщин, – продолжил ведущий, – вот я, например, люблю блондинок. Ты ведь мог сказать, что любишь блондинок?

– Нет, – ответил Лапидус, вспоминая крашенную начальницу.

– А брюнеток?

– Нет, – ответил Лапидус, понимая, что никогда не скажет правды о женщине по имени Эвелина.

– А шатенок?

– Нет, – устало ответил Лапидус, больше всего на свете желая оказаться сейчас дома, по ту сторону экрана.

– Про русых и про рыжих я уже не спрашиваю, – продолжил вопить ведущий, отчаянно размахивая руками. – Наш сегодняшний гость – худший гость, он не любит женщин, я каюсь, что выбрал именно его, дамы и господа, но вам повезло: мы никогда еще не показывали вам такого идиота, как сегодня. Позвольте вас спросить, господин Лапидус, вы идиот?

– Где здесь выход? – спросил Лапидус.

– Он проиграл, – закричал опять ведущий. Мы все ставим ему «нет», напоминаю – левый нижний угол экрана! Тыкайте пальчиком, буравьте ваши телевизоры всей своей пятерней, мы объявляем «нет» господину Лапидусу и называем его «худшим гостем» нашего шоу за все время, что мы в эфире!

«Где здесь вход?» – подумал Лапидус, вставая с кресла и смотря как один за другим гаснут яркие прожектора.

Он чувствовал себя абсолютно пустым внутри и абсолютно никому не нужным.

Бог опять отвернулся от него, выход из зоны неудач оказался наглухо закрытым.

– Где здесь выход? – спросил Лапидус у спины выходящего из студии ведущего.

– Там, – не оборачиваясь, сказал ведущий, махнув рукой в сторону тех самых дверей, куда совсем недавно вошел Лапидус.

Лапидус повернул к дверям и вдруг понял, что ему в них уже никогда не выйти.

В широко раскрытые двери одна за другой молчаливо проскальзывали фигуры в масках и с автоматами в руках.

– Эй, – завопил ведущий, – что здесь происходит?

Лапидус упал на пол и покатился в сторону первого ряда кресел, на которых все еще сидели гости ночного шоу.

Шоу «Лучший гость», каждую ночь в прямом эфире, с полвторого до двух.

Эй, – вопил ведущий, – что вы здесь делаете?

Раздалась первая очередь и ведущий упал на пол, по клетчатому пиджаку – клетка белая, клетка черная – пошли яркие красные разводы.

Лапидус забился под первое попавшееся кресло, подтянул ноги к подбородку и свернулся калачиком.

«Найдут, – подумал Лапидус, – найдут и начнут стрелять…»

Внезапно глаза его начали слезиться, а в горле запершило.

По студии клубами разматывался вонючий белый дым.

Лапидус закашлялся точно так же, как кашляли – надрывно, до рвоты – и сидевшие все еще в креслах гости, и ввалившиеся в двери люди в масках и с автоматами в руках.

Внезапно Лапидус почувствовал, как кто–то крепко схватил его за руку и начал вытаскивать наружу.

Кашель продолжался, отвратительный, надрывный, грозящий кровохарканьем кашель.

– Не туда, – услышал он чей–то странный, искаженный голос, – на, закрой лицо!

В руках у Лапидуса оказалась мокрая тряпка, Лапидус налепил ее на лицо, а потом его потащили прочь от этого дымового безумия, от беспорядочных автоматных выстрелов, от тела ведущего, все еще лежащего на полу в своем клетчатом – клетка белая, клетка черная – пиджаке, запачканном яркими кровавыми разводами.

– В лифт, – услышал он тот же странный, искаженный голос, – быстрее в лифт!

– Господи, – сказала Эвелина уже своим обычным голосом, снимая противогаз, – ну и ночка выпала, мухлик!

Лапидус отнял ото рта мокрую тряпку, перегнулся пополам и начал смачно и долго блевать прямо на грязный, щербатый пол старого раздолбанного лифта, того самого, подниматься на котором Лапидус так боялся каких–то сорок минут назад.

Лапидус 16

Лапидус лежал на спине и смотрел на звезды. Белесые, июньские, с давно забытыми названиями.

– Очухался? – спросила Эвелина.

Лапидус ничего не ответил, трава колола спину и шею, спина и шея болели, как болели и ноги, и руки, и голова.

– Очухался? – еще раз спросила Эвелина.

Лапидус опять ничего не ответил, он лежал на спине и смотрел на звезды.

– Хоть бы спасибо сказал! – проговорила Эвелина.

Лапидус засмеялся. Вначале тихо, потом стал смеяться все громче и громче. Он смеялся и дергался от собственного смеха, все сильнее и сильнее, как лягушка под током.

– Перестань! – сказала Эвелина.

Лапидус перестал смеяться и опять начал смотреть на звезды.

– Ты думаешь, мне это было просто? – спросила Эвелина.

Лапидус опять ничего не ответил, только отчего–то прикусил себе до крови губу.

– Да, да, – уже обиженно продолжила Эвелина, – думаешь, это было просто, найти тебя в этом гадюшнике, успеть вовремя и умудриться вытащить оттуда?

– А зачем? – внезапно спросил Лапидус.

– Что – зачем? – переспросила Эвелина.

– Зачем ты меня вытащила? – отчетливо, выговаривая почти по слогам, спросил Лапидус, все так же лежа на спине и смотря на звезды. – Тебя кто об этом просил?

– Никто! – так же обиженно сказала Эвелина, – Никто меня об этом не просил, об этом никто и никогда не просит…

– Ну и дура! – так же отчетливо проговорил Лапидус. – Оставила бы там и проблем не было…

– У тебя кровь на губе, – сказала Эвелина.

– Я весь в крови, – как–то очень весело ответил Лапидус, – и тут, и тут, и тут…

– Это не кровь, – сказала Эвелина, – кровь только на губе, я же вижу…

– Все равно, я весь в крови! – продолжал настаивать на своем Лапидус.

– Зачем только я тебя вытащила! – как–то очень тихо проговорила Эвелина.

Лапидус опять начал смеяться, но смех его внезапно прервался.

– Ты меня вытащила потому, что тебе нужен пакет, – сказал Лапидус. – Но у меня нет пакета, и никогда не было, ты ошиблась!

– Дерево, – сказала Эвелина, – смотри, какое дерево!

Лапидус посмотрел в ту сторону, куда показывала Эвелина. Там действительно стояло большое дерево. Прямо над ним висел убывающий месяц.

«Скоро новолуние», – отчего–то подумал Лапидус.

– Еще начало третьего, – сказала Эвелина, – у тебя есть почти пять часов.

«Почти пять часов, – подумал Лапидус, – можно забраться на дерево и построить себе дом. Или домик. Маленький домик на дереве, замаскировать ветвями так, чтобы его никто не нашел. Забраться туда и жить».

– Но ты ведь опять сядешь не в тот троллейбус, – сказала Эвелина, – и опять во что–нибудь вляпаешься!

– Не вляпаюсь, – сказал Лапидус, думая о том, как ему лучше забраться на дерево.

– Ты это куда? – спросила Эвелина.

Лапидус ничего не ответил, прихрамывая, он шел к дереву, десять шагов, пятнадцать шагов…

– Эй, – закричала Эвелина, – ты что, решил повеситься?

Лапидус опять ничего не ответил, до дерева оставалось всего ничего, почти столько же шагов, сколько дней до новолуния.

– Перестань, – донесся до него голос Эвелины, – зачем тебе это надо?

«Чтобы спрятаться, – подумал Лапидус, – я всю жизнь любил прятаться, спрячешься – и тебя все оставляют в покое. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Мне надоело бежать, не зная куда и зачем. Я бегу всю жизнь, что–то происходит – и я бегу, они заставляют меня бежать, а я слушаюсь, я не хочу бежать, но я бегу, я бегу с детства и я устал…»

Лапидус уже стоял у самого дерева и смотрел вверх.

Дерево было старым и кривым, старая, кривоватая липа с большими и толстыми ветвями.

– Ну и что ты дальше будешь делать? – спросила запыхавшимся голосом догнавшая его Эвелина.

– Я на него полезу, – сказал Лапидус.

– Зачем? – удивилась Эвелина.

– Я не буду вешаться, – успокоил ее Лапидус, – я не хочу вешаться, я хочу убежать…

– Мы все хотим убежать, – убежденно сказала Эвелина, – но почему на дерево?

Лапидус промолчал, он подошел к самому дереву и положил руки на ствол. Ствол был теплым и шершавым. Лапидус обнял ствол и заплакал.

Лапидус лез вверх и плакал, мартовский ветер бил ему в спину, голые ветви били по лицу, звезд не было видно – небо затянуто тучами, лишь редкие фонари в этом пустом парке, по которому Лапидус кружил вот уже несколько часов, с той самой минуты, как он убежал из школы.

– Ты совсем сбрендил, – сказала Эвелина, обняв Лапидуса за плечи, – что это с тобой?

Лапидус опять ничего не ответил, он только еще сильнее прижался к дереву.

Он убежал из школы, забыв прихватить портфель и шапку, он кружил по парку этим ранним мартовским днем, но холодно ему не было, ему было страшно – до слез, до спазмов в горле.

– Ты это о чем? – спросила Эвелина.

– Я ее любил, – сказал, вытирая слезы, Лапидус.

– Ну и что, – сказала Эвелина, – меня тоже любили, и я любила, это не страшно и совсем не больно…

– Я ее толкнул, – сказал Лапидус, все еще вытирая слезы.

– Боже, – сказала Эвелина, – он ее толкнул, ты же ее не изнасиловал, а?

– Она упала, – сказал Лапидус, еще сильнее прижимаясь к дереву, – она упала и закричала…

– Знаешь, – сказала Эвелина, – если бы ты слышал, как я кричала, когда мне вставляли в первый раз…

– Она кричала, а по голове текла кровь, – сказал Лапидус.

– Что? – переспросила Эвелина.

– Кровь, – повторил Лапидус, – она упала на пол, по ее голове текла кровь и она кричала, а я стоял и смотрел на нее, а потом я понял, что я ее убил.

– Врешь, – сказала Эвелина.

Лапидус опять ничего не ответил. Он стоял и смотрел на то, как по ее голове бежит тоненький ручеек крови, а все, кто стоял рядом, вдруг тоже замолчали и стали отходить от Лапидуса. И Лапидус завыл, он стоял, выл, а потом схватил свое пальто и выскочил из класса, пронесся по коридору, кубарем скатился на первый этаж и выскочил из школы в мартовские сумерки.

– Тебе это примерещилось, – сказала Эвелина, – ты, наверное. был впечатлительным мальчиком…

Впечатлительный мальчик Лапидус выскочил в мартовские сумерки и побежал прочь от здания школы.

– Ну, ну, – сказала Эвелина и внезапно погладила Лапидуса по голове, – ты успокойся, у тебя еще почти пять часов, они пройдут и все закончится…

Здание выходило в парк, в котором днем по аллейкам мамаши прогуливали детишек, а еще в этом парке выгуливали собак.

Лапидус побежал прочь от школы, думая только об одном: он толкнул ее, она упала, она разбила себе голову, сейчас она уже мертва…

– Дурь какая–то, – сказала Эвелина, – с чего это ты взял, что она мертва, просто пробил голову, тебе самому, наверное, тоже пробивали голову?

– Три раза, – сказал Лапидус, один раз трубой и два – кирпичом.

– Ну, – проговорила Эвелина, – а ты еще удивляешься, что ты – Лапидус…

– Я не удивляюсь, – сказал Лапидус, – я не удивляюсь, – очень громко проговорил Лапидус, – я не удивляюсь! – закричал Лапидус и полез на дерево.

– Эй, – крикнула ему вслед Эвелина, – ты зачем полез?

«Не знаю», – подумал Лапидус, добираясь до первой, самой толстой ветки.

Ствол был холодным и обледенелым, но он все равно залез. Если он ее убил, то сейчас его уже ищут. Но самое главное в другом, самое главное в том, что он ее любил. Он ее очень сильно любил, с того самого момента, как она впервые вошла в класс. Так сильно, как никого и никогда. Ему было десять. Ей должно было исполниться десять.

– Смешно, – сказала Эвелина, смотря с земли на то, как Лапидус вскарабкивается на эту старую липу, – ты бы еще что–нибудь вспомнил, как тебе мороженку в пять лет не купили, вспомнишь?

«Она ничего не понимает», – подумал Лапидус, хватаясь за следующую ветку.

– Ну, конечно, – сказала Эвелина, – куда уж мне, я только и могу, что у мужиков отсасывать, слышишь, Лапидус, спускайся лучше на землю!

– Не слезу, – сказал Лапидус, добираясь до развилки. Развилка была удобная и в ней можно было сидеть.

Сидеть и ждать, пока тебя не найдут: родители, милиция, ее родители.

Не найдут и не поведут на суд.

Он ее убил и его должны судить.

– Дурак, – сказала Эвелина, – ты совсем не о том думаешь, скоро рассветет, Лапидус, и пора отсюда ноги делать, я тебя вытащила из этого гадюшника, но что будет дальше?

Лапидус сидел в развилке дерева и смотрел на пробивающиеся сквозь еще юную июньскую листву звезды. Белесые, июньские, с давно забытыми названиями.

Тогда звезд не было, небо было в тучах и дул сильный ветер. Лапидус тер замерзшие уши и ждал, когда за ним придут.

– Эй, – сказала ему Эвелина, – ну и чего ты так расстраиваешься? Ты что, ее на самом деле убил?

«Нет, конечно…, – подумал Лапидус. – Я тогда только думал, что я ее убил, и мне было страшно, на самом деле она пробила себе голову, когда я ее толкнул и она упала, упала и ударилась, ударилась и пробила себе голову, пробила себе голову и потекла кровь…»

– Кровь, – сказала Эвелина, – ты там весь поцарапаешься, Лапидус, и будешь в крови, что мне тогда с тобой делать?

«А ведь я мог замерзнуть, – подумал Лапидус, – я мог замерзнуть и потерять сознание. Упасть с дерева и разбиться. Она разбилась в классе, я – упав с дерева. Она умерла, и я тоже умер. И нас похоронили бы вместе, на пригорке, под этим самым деревом…»

– Ты несешь полный бред, Лапидус! – сказала Эвелина, – Давай, спускайся!

– Не слезу, – ответил Лапидус.

– Давай, спускайся! – опять повторила мать, стоя под деревом. В руках у нее был его портфель и его шапка. – Спускайся, совсем замерзнешь!

– Не слезу, – опять сказал Лапидус, и начал карабкаться еще выше.

– Ты безумен, – сказала Эвелина, – хочешь, я тебе что–то покажу?

– Эй, – сказала мать, – ты меня слышишь?

– Слышу, – сказал Лапидус, и добавил: – Я боюсь…

– Чего? – спросила мать.

– Знаешь, – сказала Эвелина, – что будет, если ты сейчас упадешь?

– Что с ней? – спросил Лапидус.

– Ты упадешь и разобьешься, – продолжила Эвелина, – и тогда мне придется вызывать скорую, а она будет долго ехать, и ты будешь валяться под деревом и стонать от боли…

– Что с ней? – снова спросил Лапидус.

– Спускайся! – сказала мать.

– Не буду, – сказал Лапидус и расцепил руки.

Сугроб был глубоким, трава – мягкой.

– Господи, – сказала Эвелина, – он все же прыгнул!

– Дурак, – сказала мать, – зачем ты туда полез!

Лапидус опять лежал на спине и смотрел на звезды

– Больно? – спросила Эвелина.

– Что с ней? – вновь спросил Лапидус.

– С ней все нормально, – сказала мать, – ей перебинтовали голову и с ней все нормально. А с тобой вот – нет, ты уже третий час на морозе без шапки…

– Ну и что, – сказал Лапидус, – мне не холодно и не больно, мне никак, я какой–то пустой изнутри, она жива?

– Она жива, – сказала мать, – с ней все нормально и она жива, нам надо пойти к ней домой и ты должен извиниться.

– Я не пойду, – сказал Лапидус.

– Почему? – спросила мать.

– Я боюсь, – очень тихо проговорил Лапидус и опять заплакал.

– Ты можешь встать? – спросила Эвелина.

– Могу, – сказал Лапидус, продолжая лежать на спине.

– Вставай, – сказала Эвелина. – уже почти три, тебе надо исчезнуть, я не знаю, где мне тебя спрятать…

– Пойдем, – сказала мать, – это надо, нам надо прийти к ним домой и ты должен извиниться, иначе это просто неприлично…

– Я так хорошо сидел на дереве, – сказал Лапидус.

– Ты упал с дерева, – сказала Эвелина, – тебе надо встать и надо пойти, пойти и исчезнуть, раствориться…

– Где? – спросил Лапидус.

– У них дома, – сказала мать, – они ждут нас у них дома, надень шапку! Ну!

Лапидус послушно надел шапку и пошел вслед за Эвелиной.

– Больно? – опять спросила она.

– Нет, – ответил Лапидус и подумал о том, что только он один знает, как ему больно на самом деле.

– Есть хочешь? – спросила мать.

– Нет, – ответил Лапидус, – я ничего не хочу, я хочу исчезнуть и раствориться!

– Три часа, – сказала Эвелина, – уже ровно три часа ночи, через пять часов все действительно закончится, Лапидус!

– Чем? – ответил он, ковыляя вслед за ней к выходу из парка.

– Он больше не будет, – сказала мать, протягивая ее родителям коробку конфет. Конфеты она достала из сумки – купила заранее, перед тем. как искать Лапидуса, купила и положила в сумку. Лапидус сидел на дереве и думал, что он ее убил. Она была дома с забинтованной головой, лежала в постели и пила чай. Сейчас будет пить чай с конфетами. Шоколадные конфеты в два ряда. Каждая – в отдельной серебристой бумажке. Лапидус запомнил эти конфеты на всю жизнь.

– Чем? – снова спросил Лапидус.

– Помолчи, – сказала Эвелина, – я думаю.

– Он больше не будет, – снова сказала мать, – ну–ка, скажи сам!

Лапидус смотрел на ее родителей и на нее, она лежала в кровати и улыбалась Лапидусу, ее голова была перебинтована, но она не выглядела несчастной, несчастным был Лапидус, который просидел три часа на морозе на дереве, холодным мартовским вечером, под тугими порывами ветра.