Текст книги "Indileto [poмaн в 22 уровнях] (СИ)"

Автор книги: Андрей Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Ну, – сказала Эвелина, когда Лапидус вслед за ней влез в чердачный люк, – теперь–то ты понимаешь, во что ты влип?

Большая стрелка на маленьком циферблате эвелениных часов стояла на пятнадцати минутах двенадцатого.

Лапидус 11

Лапидус молча смотрел на крысу.

Крыса, попискивая, смотрела на Лапидуса.

– Ты чего застрял? – нетерпеливо спросила Эвелина.

– Крыса! – кратко ответил Лапидус.

– Крыса? – переспросила Эвелина.

– Крыса! – подтвердил Лапидус и отчего–то добавил: – Большая, злобная, серая крыса!

Внезапно Эвелина начала верещать.

– Замолчи! – сказал Лапидус.

Эвелина перестала верещать, но продолжала кричать, очень пронзительно и противно.

Крыса, все так же попискивая, смотрела на Лапидуса.

– Убей ее! – сказал Лапидус.

– Как? – спросила Эвелина.

– У тебя же есть пистолет! – недовольно проговорил Лапидус.

– Я ее боюсь! – сказала Эвелина.

– Дай его мне! – сказал Лапидус.

– Ты не умеешь! – сказала Эвелина.

– Дай его мне! – сердито повторил Лапидус, понимая, что стрелять он действительно не умеет.

– Возьми! – тихо проговорила Эвелина и протянула Лапидусу свой маленький черный пистолетик.

Лапидус взял его в левую руку и переложил в правую.

– Как? – спросил он у Эвелины.

– Дурак! – сказала Эвелина. – Направь на крысу, сними с предохранителя и нажми на курок.

Крыса попискивала громче и вертела головой, но уходить с дороги не собиралась.

– А где предохранитель? – поинтересовался Лапидус.

– Найди вверху черненькую пимпочку, – велела Эвелина, – нашел?

– Нашел, – ответил Лапидус, крутя пистолетик в руках.

– Теперь нажми! Нажал?

– Нажал, – кивнул головой Лапидус.

– Направь на крысу.

Лапидус направил пистолетик на крысу.

– Прицелься, – сказала Эвелина, – ты целиться умеешь?

– Нет, – ответил Лапидус.

– Все равно прицелься, – раздраженно скомандовала Эвелина, – возьми ее на мушку!

– Что дальше? – как–то сипло спросил Лапидус.

– Стреляй! – скомандовала Эвелина.

Лапидус выстрелил. Пистолетик бабахнул и довольно громко. Крыса еще раз пискнула и исчезла в глубине чердака.

– Эх ты, мухлик, – сказала Эвелина и добавила: – Отдай обратно!

Лапидус безропотно вернул пистолетик, а потом спросил:

– А кто такой мухлик?

– Это такое ласковое прозвище, – сказала Эвелина, – уменьшительное…. От «мудак».

– Я обиделся! – обиделся Лапидус.

– И еще раз мухлик, если обиделся! – Эвелина рассмеялась и зашагала вглубь чердака, обогнав Лапидуса.

Лапидус шагал за ней, с тоской думая о том, что жизнь все больше и больше становится похожа на кучу дерьма. Еще вчера он совсем не собирался ползать по чердакам, не говоря уже о том, чтобы нырять в канализационные трубы. Или быть обоссанным на пустыре. Он хотел одного: найти работу, и – кажется – он ее нашел. Быть мухликом, как назвала его только что Эвелина. Синяя машина, в ней едет Эвелина, на ней большие темные очки…

– Что? – спросил Манго – Манго. – Понравилась песенка?

– Привязалась, – ответил Лапидус.

– Ты с кем это? – поинтересовалась Эвелина, огибая груду какого–то дурно пахнущего старья.

– Ни с кем, – ответил Лапидус.

Эвелина внезапно остановилась и сказала, не поворачиваясь к Лапидусу: – Все, вот тут и тормознем.

Лапидус огляделся. Они забрели в дальний угол чердака, на полу валялись матрацы, бетонная стена была покрыта надписями.

– Что тут? – спросил Лапидус.

– Бомжы живут, – сказала Эвелина, – и детки–конфетки, которых родители достали…

– А где они сейчас? – поинтересовался Лапидус.

– Разбежались, – устало сказала Эвелина, – как крысы! – И добавила: – Ненавижу этот город!

Лапидус сел на матрац и посмотрел на Эвелину снизу вверх. Ее юбка была в грязи и известке, ноги тоже – в известке и грязи. Пистолетик она засунула за пояс юбки.

– Хороша! – сказал Лапидус.

– Урод! – вдруг выдавила из себя Эвелина, а потом наклонилась и со всей силы ударила Лапидуса по лицу.

Лапидус упал на матрац и почувствовал, что из глаз покатились слезы.

– Ты это чего? – спросил он, сглатывая кровь. – Эвелина рассекла ему губу.

Эвелина примерилась и пнула его ногой в бок.

– Эй, – заверещал Лапидус, катясь по матрацу, – ты это чего?

Эвелина пнула его другой ногой и попала в пах. Лапидус завыл и сжался в комок. – Больно! – сказал он, опять сглатывая слезы.

– Козел! – выкрикнула Эвелина. – Мухлик! – добавила она через секунду. – Мудак!

– Ты это чего! – продолжал вопить Лапидус. – Ты меня сама во все это втянула! Я совсем и не хотел садиться к тебе в машину!

– У тебя должен был быть пакет! – сказала Эвелина, обессиленно валясь на матрац рядом с Лапидусом. – Ты его должен был отдать мне, а мне бы за это дали денег. И я бы уехала из этого сучьего города, я бы уехала навсегда, далеко–далеко…

– Куда? – поинтересовался, все еще стирая с лица кровь, Лапидус.

– Куда–нибудь, – ответила Эвелина, – хоть к черту на кулички, хоть к ебаной матери…

– Ты чего ругаешься? – удивился Лапидус.

– А что еще делать? – спросила, в свою очередь сглатывая слезы, Эвелина. – Что еще делать в этом хуевом городе?

– Да, – глубокомысленно протянул Лапидус и уставился на бетонную стену. На стене черной краской была выведена надпись: «ХОЧУ ЕБАТЬСЯ!»

– Ты не понимаешь, – сказала Эвелина, кладя голову Лапидусу на колени и все продолжая сглатывать слезы, – это ад, мы с тобой в аду, Лапидус!

Лапидус посмотрел ниже надписи про «ХОЧУ ЕБАТЬСЯ!». Там шла другая надпись:

«ДВЕ БЛИЗНЯШКИ ПО УТРУ ТРАХАЛИСЬ КАК КЕНГУРУ!»,

а еще ниже было написано:

«ДВЕ БЛИЗНЯШКИ ОДИН ЧЛЕН ОТСОСАЛИ НАСОВСЕМ!»

– Не понимаю, – сказал Лапидус.

– Чего ты не понимаешь? – спросила сквозь слезы Эвелина.

– Что тут написано не понимаю, – уточнил Лапидус, – как это: насовсем?

– Что – насовсем? – поинтересовалась Эвелина.

– Ты прочитала вот это? – спросил Лапидус и показал Эвелине на заинтересовавшую его надпись.

– Вот я и говорю, – сказала Эвелина, – здесь все – дерьмо!

– Где это – здесь? – спросил Лапидус. – На чердаке?

– В этом городе, – сказала Эвелина, – и на чердаке тоже, вот если бы у тебя был пакет, то меня бы здесь уже не было, я бы сейчас сидела в самолете и летела куда–нибудь подальше, например, в Испанию…

– Почему это в Испанию? – спросил Лапидус. – Другого места, что ли, нет…

– Да хоть в Гренландию, – сказала Эвелина, – но все равно – подальше. На самолете! Но не получилось…

– Не понимаю, – опять повторил Лапидус, – как это – насовсем?

– Все же ты настоящий мухлик! – уже нежно сказала Эвелина. – Откусили они его, и все!

– Как это? – удивился Лапидус.

– Очень просто, вкололи себе сначала какой–нибудь дряни, видишь, сколько здесь шприцев разбросано…

– Вижу, – согласился Лапидус.

– Или накурились, – продолжала Эвелина, – или нанюхались… Были здесь по утру две близняшки, сначала они трахались с каким–нибудь юным придурком, скакали, как кенгуру, а потом то ли вкололи себе, то ли накурились, то ли нанюхались, и стали у него сосать…

– Ну и что дальше? – поинтересовался Лапидус.

– Кино началось дальше, – сказала Эвелина, – сосали–сосали и дососались, остался парнишка без члена, пришлось им его положить в коробочку и похоронить…

– Боже! – сказал Лапидус. – Меня сейчас вырвет.

– Меня тоже, – проговорила Эвелина, – меня давно уже от всего этого рвет, и от тебя тоже…

– Ты же меня хотела, – сказал Лапидус, – ты меня даже чуть не трахнула!

– Чуть не считается, – сказала Эвелина, – я даже не кончила, ты что, не помнишь?

– Помню, – грустно сказал Лапидус и закрыл глаза.

Он лежал с закрытыми глазами, и ему казалось, что это уже все, конец. Он так и не выберется с этого чердака, останется на нем навсегда, умрет тут и засохнет, превратится в скелет, который рассыпется со временем на отдельные кости, рассыпется, развалится, распадется, кости, череп, ребра, как в анатомичке. «Бедный, бедный Лапидус! – думал Лапидус. – Дернуло тебя сесть не в тот троллейбус!»

– Ты бы поспал, что ли, – сказала Эвелина, – нам здесь все равно еще торчать.

– Сколько? – спросил Лапидус сквозь дрему.

– Сейчас половина двенадцатого, – посмотрела на часы Эвелина, – минут двадцать у нас есть.

– А что дальше?

– А дальше будем выбираться отсюда…

– Куда?

– Ты спи, спи, – сказала Эвелина, – куда–нибудь да выберемся!

И Лапидус уснул.

– Спишь? – спросил его Манго – Манго.

– Сплю, – сказал Лапидус.

– И что ты видишь во сне? – не унимался Манго – Манго.

– Не скажу, – грубо ответил Лапидус, поворачиваясь на правый бок, чтобы не храпеть.

– Вставай, вставай, – сказала ему бабушка, дед уже заждался.

Лапидус быстренько вылез из–под одеяла и посмотрел в окно. Было раннее июньское утро. Такое же раннее, как и сегодня, второго июня, когда он сел не в тот троллейбус. Да и день был тот же – второе июня. Хотя может, что и третье или четвертое. Лапидус уже не помнил.

– Ты идешь? – спросил его дед.

– Он идет, идет, – подтвердила Эвелина.

– Уже собрался! – сказал Манго – Манго.

Лапидус вышел на крыльцо, утреннее солнце слепило глаза.

– Может, дома останешься? – спросила бабушка. – А то день жарким будет…

– Нет, – мотнул головой Лапидус, – я ведь собрался!

Дед подождал, пока Лапидус спустится с крыльца. В руках у деда было ведро, в ведре лежал совок.

– А это зачем? – спросил Лапидус.

– Надо, – сказал дед, – ну что, идем?

И они пошли.

Вначале – через лес, потом свернули на тропинку, которая вела к узкоколейке. С каждой минутой становилось все жарче и жарче. Громко пели утренние птицы, Лапидус бежал по тропинке за дедом вприпрыжку, стараясь не споткнуться о толстые, узловатые корни.

Вдали раздался гудок.

– Поезд, – сказал дед.

– Поезд, – повторил Лапидус.

– Тебе осталось спать десять минут, – предупредила его Эвелина.

– Не мешай ему! – сказал Манго – Манго.

– Куда он идет, деда? – спросил деда Лапидус.

– На электростанцию, – ответил дед, – он везет торф.

– А зачем? – спросил маленький Лапидус.

– Чтобы был свет, – сказал дед и добавил: – Пошли быстрее, а то скоро совсем жарко станет!

И они вышли на узкоколейку.

Лес остался позади, по одну сторону узкоколейки шла колючая проволока, по другую – большая холмистая пустошь. Над пустошью летали птицы. Лапидус не знал, что это были за птицы, и были ли они в действительности тогда, когда он шел с дедом, перепрыгивая через шпалы, может, птицы сейчас ему снились, а тогда никаких птиц не было, как не было никогда этого чердака и этих надписей на бетонной стене, и этой крысы, в которую он не попал из маленького черного пистолета, и Эвелины, которая дала ему этот пистолетик, чтобы он выстрелил в крысу, которой никогда не было точно так же, как не было и птиц, летавших некогда над холмистой пустошью, что шла по одну сторону от узкоколейки, по которой шли сейчас Лапидус с дедом, которого уже давно не было в живых.

– Пора просыпаться, – сказала Эвелина.

– Еще пять минут, – попросил Лапидус, – я хочу досмотреть сон.

– Пусть спит, – сказал Манго – Манго, – за пять минут ничего не изменится в этом аду!

– Нам еще далеко, – спросил у деда начавший уставать Лапидус.

– Жарко?

– Нет.

– Тогда терпи! – И дед зашагал еще быстрее, а солнце стало палить еще жарче.

– Все! – сказала Эвелина. – Надо вставать!

Лапидус открыл глаза. Дед все так же шагал вдаль по узкоколейке, которой, как и деда, давно уже не было на свете. Зачем они тогда шли? Лапидус этого не помнил, помнил лишь, что было очень жарко и путь был долгим, дед нес ведро с совком, а Лапидус перепрыгивал через шпалы вслед за ним, по одну сторону была – как и во сне – ограда из колючей проволоки, а по другую – большая холмистая пустошь, которая впоследствии превратилась в болото. В этом болоте водились ондатры, это Лапидус тоже вспомнил.

– Проснулся? – спросила Эвелина.

Лапидус молча смотрел на стену.

Надписи на ней изменились, теперь вместо «ХОЧУ ЕБАТЬСЯ!» было написано «ВХОД В АД!», а вместо «ДВЕ БЛИЗНЯШКИ ПО УТРУ ТРАХАЛИСЬ КАК КЕНГУРУ!» и «ДВЕ БЛИЗНЯШКИ ОДИН ЧЛЕН ОТСОСАЛИ НАСОВСЕМ!» можно было прочитать всего два слова: «ОН ИДЕТ!»

– Кто идет? – спросил у Эвелины Лапидус.

– Тут же ясно написано, – раздраженно ответила Эвелина: – Он идет!

– Вот я и спрашиваю: кто это – он!

– Не знаю, – сказала Эвелина, – но надо сматываться!

– А куда? – спросил Лапидус, – в Испанию?

– Если бы был пакет… – все так же раздраженно сказала Эвелина, – тогда можно было бы и в Испанию, а сейчас… Пошли!

Лапидус послушно пошел вслед за Эвелиной, вот только еще раз обернувшись, чтобы посмотреть на стену. Она была бетонная и без всяких надписей, возле стены сидела довольная крыса и потирала лапки.

– Они нас ждут? – спросил Лапидус.

– Не знаю, – не поворачиваясь, ответила Эвелина, – будем надеяться, что нет.

– А на чем мы поедем?

– На машине, – сказала Эвелина.

– А если они ее заминировали?

– Тогда взорвемся! – огрызнулась Эвелина и добавила: – Ты много смотришь телевизор!

– Много! – согласился Лапидус.

– Вот я и говорю, – сказала Эвелина, заворачивая за какой–то угол, где, по всей видимости, должен был быть выход с чердака, – ты слишком много смотришь телевизор, а потому тебе и мерещится всякая чушь…

– Но ведь они могут заминировать машину!

– Могут, – согласилась Эвелина.

– И тогда мы взорвемся!

– Взорвемся, – опять согласилась Эвелина, подходя к выходу.

– Тогда при чем здесь телевизор? – спросил Лапидус.

– Господи, – сказала Эвелина, – как ты меня достал за сегодняшний день, ты бы знал!

– А он еще не кончился? – спросил Лапидус.

– Кто – он? – переспросила Эвелина.

– Сегодняшний день, – уточнил Лапидус.

Эвелина посмотрела на запястье. До полуночи оставалось две минуты, так как ее маленькие наручные часы показывали двадцать три пятьдесят восемь.

– Через две минуты наступит завтра, – сказала Эвелина, выбираясь с чердака на захламленную лестничную площадку то ли соседнего, то ли еще более дальнего подъезда.

– Ты в этом уверена? – спросил Лапидус.

– Уже наступил, – сказала Эвелина, поджидая, пока Лапидус не проделает тот же самый путь, что и она минуту назад.

– Кто наступил? – поинтересовался Лапидус, выбираясь с чердака на захламленную лестничную площадку то ли соседнего, то ли еще более дальнего подъезда.

– Следующий день, – сказала Эвелина. – Третье июня.

– И мы еще живы, – удивленно сказал сам себе Лапидус.

Эвелина нажала кнопку лифта.

Кнопка не зажглась.

– Блядство! – выругалась Эвелина. – Пешком придется!

– Мы еще живы! – опять повторил Лапидус, быстренько сбегая вслед за Эвелиной вниз по лестнице.

– Не топочи так, – приказала она, – а то пока жив, а потом – нет!

– Куда мы сейчас? – спросил Лапидус, когда они уже оказались во дворе, и Эвелина торопливо, отчего–то пригибаясь, как при обстреле, направилась к своей машине.

– Мне надо тебя спрятать, – сказала Эвелина, садясь в машину, – хотя бы до утра. До восьми утра…

– А почему до восьми? – спросил Лапидус.

– Когда все это у тебя началось? В восемь?

– Да, – сказал Лапидус, вчера, второго июня, в восемь утра я сел не в тот троллейбус, там еще…

– Давай быстрее, – оборвала его Эвелина, – а то сегодня никаких восьми утра уже не будет!

– Ну и где ты меня спрячешь? – спросил Лапидус, когда Эвелина уже выехала со двора на улицу.

– Я хочу тебя спрятать у себя на работе, – сказала Эвелина, – больше мне ничего пока не приходит в голову!

– А где у тебя работа? – поинтересовался Лапидус.

– Я работаю на телевидении! – ответила Эвелина, увеличивая скорость.

– Не могу вспомнить, – задумчиво проговорил Лапидус, – никак не могу вспомнить…

– Чего? – недовольно спросила Эвелина.

– Куда мы тогда шли с дедом по узкоколейке…

– Меченый, – сказала Эвелина голосом Манго – Манго, – все же ты, Лапидус, меченый!

Лапидус 12

Лапидус принюхался – из окна машины пахло надвигающейся грозой.

Лапидус посмотрел на Эвелину – она была без очков. Видимо, забыла. Или в квартире, или на чердаке. Лапидус подумал, когда видел ее в последний раз в очках и вспомнил, что это было уже очень давно, еще утром, когда шла гроза и она остановила машину у обочины.

– Дождь пойдет, – сказал Лапидус, мрачно уставясь в лобовое стекло.

– Бензин заканчивается, – ответила ему Эвелина.

– Это плохо… – тем же тоном сказал Лапидус.

– Надо заправиться, – пробормотала Эвелина и повернула машину куда–то влево.

Лапидус опять посмотрел в приоткрытое боковое стекло. Они ехали по ночной молчаливой улице, из окна все так же пахло надвигающейся грозой. Над улицей нависали дома, ровной, утомительной шеренгой, девяти и двенадцатиэтажные однотипные дома, в редких окнах горел свет – три–четыре окна на весь дом.

По некоторым из домов отчетливо пробегали хорошо заметные голубые искры.

Эвелина повернула машину вправо, шеренга домов тоже повернула вправо.

Голубых искр стало больше, они собирались в гроздья и нависали над балконами.

– Какие славные пчелки, – подумал Лапидус, повернул голову в сторону Эвелины и ему опять захотелось кричать: за рулем, сосредоточенно глядя на дорогу, сидела крашеная блондинка с пухлыми, чуть подкрашенными губами. Его бывшая начальница.

Лапидус посмотрел в сторону домов: пчелок становилось все больше и больше, голубые искрящиеся гирлянды, висящие гроздьями над балконами, как мидии или устрицы, ракушки и раковины, собирающие, втягивающие в себя все, что окружало Лапидуса.

– Ненавижу! – сказал Лапидус, глядя на начальницу.

– Успокойся, – ответила Эвелина, делая очередной дежурный поворот.

– Ненавижу, – повторил Лапидус и осклабился.

– У тебя что, крыша поехала? – спокойно сказала Эвелина.

– Это все из–за тебя! – прорычал Лапидус, думая, как бы ему сделать так, чтобы крашеная блондинка навсегда убралась из его жизни.

Искрящиеся голубые гроздья начали спускаться к земле.

– Тебя надо привязать к дереву, – сказал Лапидус, – к большой сосне…

– И что дальше? – так же спокойно спросила Эвелина, глядя на дорогу.

– Тебя когда–нибудь привязывали к сосне? – не унимался Лапидус.

– Можно подумать, – промурлыкала Эвелина, – что тебя привязывали.

– Ненавижу! – закричал Лапидус и попытался вырваться.

Его держали двое, тот, что был постарше, быстренько зажал ему рот рукой.

Лапидус попытался крикнуть снова, но получилось какое–то мерзкое, хриплое бульканье.

– Чего молчишь? – спросила Эвелина.

Лапидус, сидящий рядом с Эвелиной, смотрел на того Лапидуса, которого держали двое. На совсем еще юного Лапидуса, Лапидуса, которому было двенадцать лет. А может, что и десять – точно Лапидус не помнил.

Его держали двое и один из них зажал ему рот рукой.

Машина вновь повернула, искрящиеся голубые гроздья достигли уже самой земли, вот–вот, как должна была начаться гроза.

– Он меня достал, – сказал тот, что постарше, – он меня достает каждый день, ходит за нами, ходит…

– Его надо привязать к дереву, – сказал второй, не такой тощий и со светлыми волосами, – давай, привяжем его к дереву и оставим до вечера.

Лапидус посмотрел на солнце, оно было в зените.

Лапидус посмотрел на начальницу. Начальница кривовато улыбнулась Лапидусу и сказала: – Что, допрыгался?

Голубые искрящиеся гроздья внезапно начали бешено вращаться, сливаясь в один гигантский шар. Прозвучал первый раскат грома.

– Этого еще не хватало, – сказала Эвелина.

Лапидус вновь попытался еще раз прокричать «Ненавижу!», но вместо слов опять получилось хрипловатое бульканье. Можно было, конечно, укусить зажавшую рот руку, но тогда стало бы еще хуже – это Лапидус знал, как знал и то, что эти двое действительно привяжут его к дереву.

Начальница осклабилась и Лапидусу показалось, что изо рта у нее растут клыки – два белых, длинных и очень острых клыка торчали по уголкам рта. Один – в левом углу, другой – в правом, сейчас она наклонится к Лапидусу, нежно обнимет его за шею и прикоснется клыками к горлу.

Из гигантского искрящегося шара ударила молния, вслед за ней прозвучал второй удар грома.

– Влипли, – сказала Эвелина.

– У меня есть идея, – засмеялся тот, что зажимал Лапидусу рот рукой.

Второй ничего не ответил, только хмыкнул.

– Он все хочет, чтобы мы поиграли с ним в индейцев, а что делают индейцы со своими пленниками?

– Что делают индейцы со своими пленниками? – переспросила начальница.

– Ты несешь полный бред, – сказала Эвелина, закрывая окно: на улице начинался дождь.

– Индейцы привязывают пленников к дереву, это первое, – как–то очень торжественно проговорил тот, что зажимал Лапидусу рот рукой.

– Понял? – спросила начальница.

– Странно, – сказала Эвелина, – это уже просто какая–то мистика: мы с тобой второй раз за день попадаем вместе под дождь!

– Вы не индейцы! – хотелось крикнуть Лапидусу. – На вас нет боевой раскраски, вы не носите на голове перья, да и потом: где ваши луки со стрелами?

Белобрысый посмотрел на Лапидуса, хмыкнул и начал ногами распинывать кучу валежника. По спине Лапидуса пробежали мурашки: под кучей были зарыты лук и стрелы, а так же два боевых томагавка, сделанные из маленьких плотницких топориков.

– Я бы с тебя тоже скальп сняла, – почти пропела начальница и внезапно сильно ударила Лапидуса в промежность.

Лапидус попытался закричать, но и в этот раз получилось только все то же хриплое бульканье – рука еще сильнее сжала Лапидусу рот.

– Бензин кончается, – вновь сказала Эвелина, – и дождь, как назло…

– Давайте, давайте, – вновь пропела начальница, – привязывайте его, я помогу!

– У тебя есть тряпка? – спросил Рука Белобрысого. – А то мне держать надоело!

– Есть платок, – ответил Белобрысый и протянул Руке платок.

Лапидуса подтащили к большой, стоявшей чуть на особицу сосне и рука впихнула Лапидусу в рот грязный носовой платок Белобрысого.

– Ремень давай! – скомандовал Рука.

– Нет ремня, – ответил Белобрысый.

Эвелина еще раз повернула машину и вновь мрачно заметила, что бензин кончается.

– Возьмите колготки, – сказала начальница, – они прочные, дорогие…

– Снимай! – сказал Белобрысый.

Лапидус уже ничего не понимал и только смотрел то в окно, за которым вместо пофыркивающих и искрящихся голубых гирлянд мрачно голосила многотонная масса дождя, то на того себя, которого держали у стоящей на особицу сосны Рука и Белобрысый, ожидая, пока начальница не даст им колготки.

Начальница приподняла юбку, но потом – будто передумав – вновь опустила ее.

– Мы его привяжем и уйдем, – сказал Белобрысый, – и он будет стоять у дерева, а по нему поползут муравьи…

– Маленькие и черненькие, – добавил Рука, – а потом к ним присоединятся большие и рыжие. Они будут ползти по нему и покусывать, покусывать, покусывать…

Начальница вдруг резким движением сняла с себя юбку и осталась лишь в блузке и колготках, под которыми просвечивали черные трусики.

– Ты невменяем, Лапидус, – сказала ему Эвелина, – тебе сейчас надо думать о другом…

«Я вообще не думаю!» – подумал Лапидус, чувствуя, как его все сильнее прижимают к дереву.

Начальница стянула с себя колготки и протянула их Белобрысому.

– Вяжи покрепче! – сказал Рука.

– Муравьи, муравьи, – запела вдруг начальница, – не тревожьте вы нас!

– Все, – сказала Эвелина, – встали. И из машины пока не выйти!

– Ну что? – спросил Белобрысый отходя поодаль и любуясь своей работой. – Как думаете, крепко?

Рука поднял с земли лук и выбрал одну из стрел.

– Да, – сказала начальница, – хорошо тебе сейчас будет, Лапидус!

Лапидус чувствовал, как у него на глазах опять навернулись слезы. Он хотел только одного: чтобы старшие его приняли в игру. И они его приняли. Вот только совсем не так, как об этом мечтал Лапидус. Они уже сделали ему больно и скоро сделают еще больнее, его уже привязали к сосне, а в рот засунули вонючий носовой платок. И вот–вот, как в него будут целиться из лука.

– Я что–то придумала, мальчики! – ухмыльнулась и вновь показала клыки начальница. – Расстегните ему штаны!

Белобрысый расстегнул Лапидусу штаны и посмотрел на начальницу.

– Стяни их пониже! – приказала та.

Рука наложил стрелу на тетиву и примерился.

– Надо идти, – сказала Эвелина, – нам нельзя оставаться в машине, они нас догонят!

Белобрысый начал стягивать с Лапидуса трусы, Лапидус брыкался и мычал сквозь заткнутый платком рот.

– Стягивай, стягивай! – командовала начальница. – Сейчас ему станет совсем хорошо!

Белобрысый стянул с Лапидуса трусы и отскочил в сторону.

– Дай их сюда! – проговорила начальница.

– Эй, – сказала Эвелина, – ты что, заснул? Нам пора…

– Мне это понравилось, – проговорила начальница, – про муравейник, только вот где он тут?

– Вот, – подобострастно сказал Рука.

Начальница подошла к муравейнику и положила на него трусы Лапидуса. – Пусть полежат.

– Мы промокнем, – сказал Эвелине Лапидус.

– Если мы не промокнем, – ответила Эвелина, – то мы умрем, ты этого хочешь?

– Не знаю, – сказал Лапидус, – я уже давно ничего не знаю, у меня такое ощущение, что меня привязали к дереву, в меня целятся из лука, а в паху у меня разгуливают и кусаются муравьи! А ведь я хотел только одного – чтобы меня приняли в игру.

– Вот тебя и приняли, – ответила Эвелина, – только игры бывают разные, так что давай, вылазь из машины!

– Ну, – сказала начальница, – беря палку и цепляя ей лапидусовские трусы, – а теперь вот ты это наденешь. Ты это наденешь и они начнут по тебе ползать. Они начнут по тебе ползать и будут тебя нежно–нежно кусать. Тебе это очень понравится…

– Я ее ненавижу, – сказал Лапидус Эвелине.

– Кого – ее? – переспросила она.

– Ее! – ответил Лапидус, – Тебя когда–нибудь кусали муравьи в пах?

– Стрелять–то будем? – спросил уставший натягивать лук Рука.

– Стреляй! – скомандовала начальница.

Тетива дзинькнула и стрела воткнулась в дерево рядом с левым ухом Лапидуса.

Муравьи больно жрали его между ног.

Начальница ухмылялась и показывала клыки.

Дождь лил стеной, дождь шел стеной, стена дождя придавливала к земле Лапидуса и Эвелину, стена дождя смывала с Лапидуса муравьев, стена дождя гнала прочь от дерева Руку и Белобрысого, – Боже! – шептал Лапидус, пробираясь вслед за Эвелиной по колено в воде, – неужели это все происходит со мною в действительности, чем я провинился перед тобой, Боже, что ты устроил мне всю эту веселуху, ведь я просто Лапидус, простой, нормальный Лапидус, я хочу одного – жить, мне не нужны эти приключения, оставь меня в покое, я хочу домой, на диван, в тепло, к своему телевизору, мне больше ничего не надо, Боже, пусть меня все оставят в покое, – бормотал Лапидус, все так же пробираясь вслед за Эвелиной по колено в воде.

Лапидус попытался выплюнуть изо рта вонючий платок и ему это удалось.

Рука и Белобрысый уже скрылись из вида – дождь был сильный и они промокли.

Лапидус тоже промок, но ему от этого стало хорошо, очень хорошо, просто очень хорошо.

Он пошевелил руками – веревка, которой они были связаны, поддалась.

Лапидус начал вращать кистями рук и, наконец, веревка сама развязалась – Лапидус был свободен.

– Сюда, – сказала Эвелина, – давай в этот двор!

Лапидус нырнул вслед за ней, двор был проходным, большим и абсолютно пустым, не считая, правда, понурой помойки да развесистого тополя посредине.

– Я устал, – сказал Лапидус, догоняя Эвелину, – мне надоело все куда–то бежать и бежать, мы что, не можем остановиться?

– Не можем, – ответила Эвелина, – ты разве еще ничего не понял?

– Я хочу лечь, – сказал Лапидус, – мне хочется лечь и лежать, я опять промок до нитки, я бегу куда–то с самого утра, меня все время преследуют кошмары!

– Бедненький, – проговорила Эвелина, – вот подожди, если они нас поймают, то ты ляжешь уже навсегда!

Внезапно дождь начал стихать.

Под козырьком крайнего подъезда сидела одинокая и мокрая дворовая собака, которая беззлобно тявкнула на пробегающих Лапидуса и Эвелину.

– Уже пятнадцать минут первого, – грустно сказала Эвелина, поджидая Лапидуса у выхода из двора, – а нам еще идти и идти!

Лапидус отошел от дерева и огляделся по сторонам. Лук и стрелы лежали там же, где их бросил Рука. Лапидус поднял лук с мокрой земли, поднял одну из стрел, наложил ее на тетиву и прицелился в ту сторону, где исчезли его мучители.

– Я только хотел поиграть! – сказал он, ловя ртом капли дождя, – Я ведь больше ничего не хотел, только чтобы вы взяли меня в игру, а вы!.. – и он отпустил тетиву, стрела со свистом исчезла где–то в дождевой пелене, а Лапидус, натянув мокрые штаны, легкой трусцой побежал в противоположную сторону – подальше от этого перелеска и этого позора, от муравьиной кучи и на особицу стоявшей сосны, грубоватую кору которой он на всю жизнь запомнил своей собственной спиной, там еще был сучок, который впивался ему между лопаток, и чем туже привязывали его к стволу, тем больнее было, хотя все это уже осталось в прошлом, как в прошлом осталось и вчерашнее утро, и уха из пираний, и мерзкое ощущение беспомощности, пережитое им в окружении малолетних придурков, этой злобной, дикой, агрессивной стаи, готовой порвать его на части, такое же мерзкое, как запах фекалий в том канализационном колодце, куда он был вынужден нырнуть, скрываясь от терпкого предвечернего света и где большая бревенчатая тень осклабила зубы так же, как начальница в тот самый момент, когда его трусы были брошены в муравейник, и муравьи, маленькие и черненькие, а так же большие и рыжие, целые полчища муравьев, приготовились десантировать на его еще безволосый – значит, не больше одиннадцати ему было – пах, стройные армейские колонны муравьев, смытые внезапно пошедшим дождем…

– Эй, – услышал внезапно Лапидус, – вы оба, давайте сюда!

– Все, – сказал Лапидус, – они нас достали!

– Это не они, – сказала Эвелина, – они бы не стали нас звать…

– Тогда кто же? – спросил Лапидус.

– Эй, – услышали они повторный окрик, – быстрее шевелите ногами!

На той стороне улицы, прямо напротив выхода из двора, по которому Лапидус с Эвелиной только что совершили очередную безумную пробежку, под большим и ярко–зеленым зонтом стоял Манго – Манго.

Внезапно дом, который они только что миновали, начал крениться.

– Быстрее! – совсем уж истошным голосом завопил Манго – Манго.

Они побежали быстрее, улица была пустынной, дом позади уже не просто кренился, он качался как при землетрясении.

– Бред какой–то! – сказал Лапидус, отпыхиваясь от бега, – такого вообще не может быть, чтобы у нас дома качались…

– Качаются, но не падают! – глубокомысленно заметила Эвелина.

Лапидус обернулся и посмотрел на ту сторону улицы. Дом стоял как ни в чем не бывало, никаким землетрясением и не пахло. Дождь кончился и голубые искры опять стали собираться в гроздья над балконами.

– Вот так встреча, селянин! – сказал Манго – Манго. – Мы опять встретились.

– Чему ты радуешься? – спросила Эвелина. – Я вот с самого утра от него избавиться не могу!

– Двадцать два! – пропел Манго – Манго – Двадцать два очка… И быстро падающие слова… И еще пятьдесят за те письма, что ты прочитал… Если хочешь, можешь идти дальше, если хочешь, можешь оставаться…Что с того, что мы с тобою меченые надписью зеленой краской «индилето»…

– Это и есть тот сумасшедший? – спросила Эвелина у Лапидуса.

– Синяя машина, в ней едет Эвелина… – радостно пропел Манго – Манго.