Текст книги "Черный Кровавый Триллиум"
Автор книги: Андрэ Нортон
Соавторы: Мэрион Зиммер Брэдли,Джулиан Мэй
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 68 страниц)
Харамис проснулась от слепящих солнечных лучей, покалывавших веки, и от дурного предчувствия. Вокруг царила тишина. Это смущало... До сих пор Узун всегда поднимался первым, хлопотал по хозяйству, так что ее всегда будило легкое шарканье, звяканье котелка и кружек, треск горящих поленьев. Теперь, уже ясным днем, до нее доносились только посвист ветра и пение редких птиц, но никаких признаков присутствия Узуна. Если бы он проспал, она бы наверняка услышала его храп.
Принцесса резко перевернулась на другой бок – вот его спальный мешок, музыкант еще в нем. Харамис вскочила, сразу отметив, что температура сегодня куда ниже, чем вчера. Вот что значит чистое ночное небо! Бросила взгляд на занавешенное вдали облаками небо – не дай Бог, грянет буря!
Ползком приблизившись к Узуну, она начала развязывать шнурки его капюшона, чтобы освободить лицо. Оно было умиротворенным и бесчувственным. У Харамис сжалось сердце. Старый музыкант выглядел, как покойник.
– Владыки воздуха! – взмолилась принцесса.– Мне бы следовало еще вчера отослать его! Или даже раньше...– Она затрясла маленького оддлинга за плечи.– Ну, миленький Узун, проснись. Только не умирай! Ну, пожалуйста!
Его тело было мягким, податливым, свободно подчинялось любому движению, и где-то в глубине сознания у Харамис мелькнула мысль, что после смерти члены твердеют и уже не могут сгибаться и разгибаться так, как у Узуна. Возможно, музыкант еще жив?
Она прилегла возле него, приложила ладонь ко рту. Казалось, прошла вечность, прежде чем она кожей почувствовала его дыхание – едва ощутимое дуновение холодного воздуха, потом нестерпимо долгая задержка и, наконец, новый выдох. Он, без сомнения, был жив, но следовало как можно скорее переместить его в более теплое место.
Принцесса укрыла его своим спальным мешком, быстро сунула рюкзак под скалу и воткнула рядом посох с металлическим набалдашником. Потом взглянула на облака. Она могла поклясться, что сегодня снегопада не будет, поэтому, вернувшись сюда вечером, она сможет отыскать свое снаряжение. Кто может поживиться ее припасами? Звери здесь не водятся...
Харамис накинула на плечи лямки рюкзака Узуна, подтащила оддлинга прямо в спальном мешке – благо, ее друг был легкий – к длинному снеговому языку, спускавшемуся по склону, и поволокла спальник вниз. Двигаться таким образом оказалось гораздо удобнее, чем тащиться вверх. К полудню она добралась до места предыдущей ночевки.
О, ту ночь они провели просто замечательно – в глубокой нише, образовавшейся под двумя сцепившимися скалами-останцами. Здесь было сухо, совершенно безветренно, и задняя, сглаженная временем стена на ощупь казалась теплой. Харамис прислонила Узуна к каменной твердыне, а сама занялась костром. Угли и головешки с позавчерашнего вечера так и валялись у входа в этот живописный естественный грот. В тот день подготовкой к ночлегу занимался Узун – он искал дрова, готовил ужин, но все это происходило на глазах у принцессы, так что ей не составило труда отыскать карликовые деревца, стайками прятавшиеся среди угрюмых скал.
Вернувшись с дровами к стоянке, она вновь проверила, как чувствует себя ее товарищ. Узун все еще был без сознания, однако дыхание его участилось, стало вполне ощутимым. Это был добрый знак. Харамис развела костер у входа в грот, набрала в котелок воды из ближайшего голосистого ручейка, вскипятила ее и заварила чай. Почувствовав душистый аромат горячего настоя из трав, Харамис едва справилась с голодными спазмами. Ей ни в коем случае нельзя было поддаваться хвори, и она тут же закусила тем, что было уложено в рюкзаке Узуна. Запила чаем...
«Он отправится вниз, на равнину,– подумала она.– К реке... Еды ему много не потребуется... Скоро он доберется до тех мест, где пищи достаточно».
Тем временем чуть поостыл чай, налитый в кружку Узуна. Принцесса положила его голову повыше и осторожно влила немного жидкости в чуть приоткрытый с помощью ножа рот.
После первых капель Узун по-прежнему оставался неподвижен – даже его нижние длинные клыки выглядели жалко, беспомощно. Потом он чуть заметно вздрогнул и новую порцию чая уже проглотил сам, потом почмокал толстыми губами и внятно прошептал:
– Слишком устал...
– Да, мы очень устали,– согласилась принцесса.
Напоив его чаем, Харамис прислонилась спиной к стене. Неожиданно рядом на шершавом камне заиграли солнечные лучи. От костра веяло согревающим, уютным, чуть припахивающим дымком теплом. Она невольно смежила веки...
– Принцесса! – тихо позвал ее кто-то.
Харамис открыла глаза. Узун осмысленно смотрел на нее, потом перевел взгляд в сторону, оглядел стены; повернув голову, он удивленно взглянул на огонь;
– Что мы здесь делаем? Неужели сюда завело нас семечко? Где мы? Что случилось?
Харамис встряхнула головой, чтобы прийти в себя. Она никогда до этого не спала днем – разве что когда бывала больна – и чувствовала себя какой-то оглушенной.
– Ох, чайку бы сейчас,– прошептала она.– Как чаю хочется...
Она потянулась к своей чашке, выпила чай и только теперь смогла подняться на ноги,
Узун, извиваясь подобно червяку, выполз из спального мешка, легко встал, быстро сбегал за водой и вновь поставил на огонь котелок.
Удивлению Харамис не было предела. Вот это да! Час назад он погибал от переохлаждения, но стоило ему согреться, и он как ни в чем не бывало скачет по горам. Теперь нет никаких сомнений: музыкант сможет в одиночку вернуться назад.
Он угостил ее горячим напитком. Харамис медленно, маленькими глотками выпила его, после чего почувствовала себя намного лучше.
– Узун,– обратилась она к музыканту.– Знаешь, что мне пришло в голову, пока я тащила тебя вниз в спальном мешке? Не слишком ли много времени мы провели в библиотеке и в музыкальной комнате? Мы с тобой вели себя, как два самодовольных, уверенных в своем превосходстве идиота. Этакие избранные, возвышенные натуры... Белая Дама предупреждала меня, что я должна буду расстаться с тобой еще до того, как достигну цели. Но она никак не могла предположить, что мы окажемся такими беспомощными и, скажем прямо, наивными людишками, которые способны сами шагнуть в пасть смерти.
Оддлинг внимательно посмотрел на нее:
– Я, кажется, узнаю это место. Мы здесь ночевали два дня назад.
– Да,– кивнула Харамис.– Этим утром я проснулась и обнаружила, что жизнь в тебе едва теплится. Признаюсь, сначала я подумала, что ты умер. Ты едва дышал, а тело твое было таким же холодным, как и воздух. Тогда я укутала тебя в оба наших мешка и спустилась к месту предыдущей стоянки. Я надеялась, что ты выдержишь. Хвала Триединому, все обошлось. Теперь у тебя все в порядке, правда?
Узун кивнул:
– Я чувствую себя вполне сносно. Только чуть-чуть бьет озноб, а так ничего серьезного. Я вполне готов продолжить путь.
– Вот и хорошо,– сказала Харамис. – Теперь, когда мы выбрались из полосы снегов, тебе будет легче отправиться назад. Я же продолжу восхождение.– Она достала из его рюкзака рыболовную снасть.– Ты пока отдохни, а я отправлюсь на рыбалку, может, удастся поймать что-нибудь на ужин.
– Нет, принцесса,– возразил Узун.– Ты и так потеряла со мной два дня. Пора выпускать семечко – и в дорогу!
– Двух дней, мой друг, все равно не вернешь, даже если я отправлюсь немедленно. Снегопада я сегодня не ожидаю и спокойно вернусь в наш вчерашний лагерь по своим следам – мне даже семечко тратить не придется. Так что обо мне не беспокойся, я немного отдохну и отправлюсь в путь. Слава Триединому, ты остался жив.
– Ты считаешь, мне очень радостно покидать тебя в такую минуту? – Узун выглядел очень расстроенным.
– Конечно, ничего хорошего в этом нет. Но, мой милый Узун, не напоминает ли тебе нынешняя ситуация сюжеты древних героических баллад? Помнишь, как мы волновались, слушая их, как сильно начинало биться сердце, какие возвышенные мысли теснились в голове? Вспомни, разве главным в них была героическая смерть, разве не чувство исполненного долга вызывало наше восхищение? Если мы отнеслись бы к древним стихам более разумно, более вдумчиво, то не наделали бы столько нелепых ошибок. Я бы не гнала тебя бездумно на верную гибель, ты бы вовремя напомнил мне, что сил больше нет. Разве этому учили нас предки, закрепляя свой опыт в звучных строфах? Какая польза Рувенде, замерзни ты в этих безлюдных местах? Какая польза, если бы ты умер у меня на руках и я бы от горя и отчаяния потеряла голову? То, что у нас есть цель, что мы не принадлежим себе, вовсе не значит, что мы непременно должны погибнуть. Победить – да, мы обязаны, но нестись сломя голову, не замечая ничего вокруг, не имеем права. Вот к какому выводу я пришла: потеря двух дней – ничто по сравнению с твоей или моей жизнью. Более того, с этой минуты не семена священного цветка будут командовать нами, а я ими.– Она задумчиво оглядела окрестности, а потом продолжила: – Может... Может, королева и должна в критических случаях жертвовать жизнью своих подданных. То есть имеет на это право... Но, клянусь Владыками воздуха, если мне когда выпадет такая доля, то для подобного решения будут весьма веские причины.
– Выходит,– с болью произнес Узун,– ты лишаешь меня права пожертвовать жизнью ради тебя?
– Не совсем так,– ответила Харамис,– Кто может запретить человеку распорядиться своей жизнью? Но речь идет об исполнении долга, а риск, сопутствующий ему,– дело второстепенное. Вот в каком смысле я говорю о своих правах. В настоящую минуту я не считаю, что наступила необходимость пожертвовать твоей жизнью ради достижения цели. Кроме того, если ты сейчас отдашь Богу душу, где я найду другого музыканта, когда верну себе трон? Кто будет учить моих детей играть на флейте?
Узун улыбнулся:
– Ну и мечтательница же ты, принцесса. Хитрая мечтательница... Итак, я возвращаюсь на родину и жду твоего вызова – подвиги ли совершать, учить ли детей музыке, мне все равно.
– Вот и прекрасно. А я скоро отправлюсь в путь. Ты пока поспи, мои друг.
Музыкант охотно кивнул в ответ и полез в спальный мешок.
– Я тоже немного отдохну,– добавила Харамис.
– Принцесса, просыпайся! – Узун решительно тряс ее за плечо.– Надвигается снегопад, надо немедленно отправляться в дорогу.
Харамис открыла глаза. Небо совсем затянули низкие лохматые тучи. Снегопада можно было ждать с минуты на минуту.
– Принцесса, где твой мешок? – Узун по-прежнему тряс ее за плечо.
– Я оставила его на нашей вчерашней стоянке. Надеялась вернуться и отыскать его... Значит, надо спешить. Ты тоже не медли. По снегу ты далеко не уйдешь.
– Верно,– согласился музыкант и сунул в руки принцессе ломоть хлеба и чашку горячего чая,– Подкрепись на дорожку. Пусть помогут тебе Владыки воздуха.
– Тебе тоже, друг...– Она крепко обняла его на прощание, затем начала взбираться по тропинке.
«Только бы не пошел снег»,– подумала она.
Вверх Харамис теперь поднималась довольно быстро – дорога была ей известна. Помогла и погода. Снег, мелкий, редкий, пошел, когда она одолела половину пути, так что, добравшись к вечеру до места прежней стоянки, девушка легко отыскала свой рюкзак – его всего на пять дюймов покрыл снег. Принцесса откопала его, немного поела и легла спать.
Снег повалил гуще – перед глазами замелькала серая пелена. Уже устроившись в мешке, она почувствовала, как сильно устала. Никогда до этого дня она не оставалась одна. Совсем одна... До вторжения рядом всегда были родители, сестры, Узун, слуги и другие обитатели Цитадели. Последнее время этот круг ограничивался музыкантом, исключая те несколько часов, что она провела в обществе Великой Волшебницы. И что интересно: все эти годы она мечтала об уединении, о тихом, укромном уголке... Тишина, уютный домик, и пусть большими хлопьями падает снег, это вызывает в душе светлую грусть...
Она невольно рассмеялась – с домиком придется повременить, а снега и тишины здесь сколько угодно. Однако ничего, кроме тревоги, страха и – в. глубине души призналась она сама себе – отчаяния, эти приметы романтического одиночества не вызывали. Ей теперь досталось созерцание. Можешь задумываться о смысле жизни, философствовать сколько душе угодно, решать важные проблемы – что это изменит? Куда больше вопросов оставалось без ответа. Почему Узун не признался, что больше не в силах продолжать путь? Почему Бина столь легкомысленно отнеслась к его физическому состоянию, посылая его в такое трудное и опасное путешествие? Почему не предупредила ее, Харамис, о необходимости отправить музыканта назад?
Конечно, ей, Харамис, тоже пришлось нелегко, но она все-таки помоложе.
«Я – королева Рувенды,– с горечью подумала она.– На мне лежит огромная ответственность, поэтому мне нужен мудрый совет. Нужен рядом человек, который способен разбираться в людях. Он должен подсказывать, кому я могу доверять, кому нет. Вот, например, Узун. Оказывается, он способен промолчать, даже когда речь идет о жизни и смерти. Кому нужна его смерть? Впрочем, Кадия тоже такая – всегда берет на себя больше, чем следует, а если и понимает, что хватила лишку, никогда не уступит без спора. Что касается Белой Дамы, то с нею совсем непонятно – неужели гибель Узуна входила в ее планы? Или она просто не обращает внимания на подобные мелочи?»
Даже любимые родители —в конце концов Харамис пришла к подобному неутешительному выводу – едва ли были мудрыми правителями, людьми, сведущими в мировой дипломатии. Все, что творилось в Лаборноке,– подготовка к вторжению, невиданный шовинистический угар, козни колдуна на горе Бром,– было хорошо известно при рувендийском дворе, но никаких мер не было принято. Даже если Харамис не хотела выходить замуж за Волтрика, ее отец мог бы начать переговоры по этому вопросу, хотя бы высказать озабоченность по поводу огромной разницы в возрасте. Можно было предложить кандидатуру сына Волтрика... Как его, кстати, зовут? Антар. Если же они хотели породниться с Варом – славная, между прочим, идея,– то рядом была Кадия... Хотя, конечно, ее сестру трудно представить чьей-либо женой. Такому мужчине не позавидуешь. Вот Анигель – невеста лучше не придумаешь. Ее за кого угодно можно отдать.
«Если я легко пришла к таким выводам, почему же родители не сообразили? – подумала Харамис,– Почему всецело доверились Белой Даме?.. Очевидно,– вздохнула она,– очень важно верно оценивать способности того или иного человека. Впрочем, и намерения тоже... Иначе помощь, принятая бездумно, может столько бед натворить...»
Но кто ей поможет сейчас? С этой мыслью принцесса погрузилась в сон.
Глава 18Услышав о том, какого рода талисман ей предстоит отыскать, Анигель едва не лишилась чувств. Трехглавое Чудовище! Подумать только! Подобная перспектива могла бы устрашить кого угодно, даже отважную Кадию или разумную, уверенную в себе Харамис. Разве не смешно, что именно ей назначено найти и покорить этого монстра? Это невозможно!
Она так и заявила Имму – вся в слезах, сотрясаясь от рыданий (Великая Волшебница между тем сладко похрапывала в кресле), однако ее спутница трезво рассудила:
– Ну что ты заладила? Подумаешь, чудовище! Не всякое же страшилище похоже на скритеков. Не у всех же такие кровожадные глаза, огромные клыки и когти! Это название еще ни о чем не говорит. Пока ты его своими глазами не увидишь, и печалиться не о чем. Вот встретишь, тогда другое дело.
Эта речь немного успокоила Анигель. Пора было приниматься за дело. Пока хозяйка мирно почивала, они привели в порядок дом, потом, заглянув в набитую припасами кладовую, набрали продуктов и приготовили замечательный обед. Насытившись, устроились у горящего камина отдохнуть и сами не заметили, как заснули.
Утром Великая Волшебница исчезла.
Все вокруг оставалось прежним. Анигель и Имму проснулись почти одновременно и в первые мгновения, спросонья, удивленно таращили глаза на окружающее. Все тот же ухоженный дворик, ровно подстриженная трава, Черный Триллиум в окружении низкорослых фруктовых деревьев... Та же лестница с тщательно выметенными плитами, широкими ступенями, а внизу маленький причал, где они вчера ступили на землю.
Они обнаружили, что лежат не у камина, а в своих походных спальных мешках, прикрытые огромными листьями брудока – дерева, которое оддлинги называют «другом путешествующих». В дороге оно может укрыть человека своими широкими мясистыми листьями, накормить сладкими плодами. Если бы не развалины Нота, проглядывающие в прогалах, можно было подумать, что какая-то неведомая сила перенесла их в самую чащу.
Анигель невольно вскрикнула, на мгновение ей показалось, что вчерашняя встреча с Белой Дамой – только сон, но затем, откинув со спальника зеленое покрывало, она обнаружила у изголовья лист волшебного цветка, на котором был изображен маршрут ее будущего путешествия. Имму тоже его заметила.
– Смотри, смотри! Белая Дама оставила нам подарок.
Анигель проворно выползла из мешка и добралась до берега лагуны. Там, среди зарослей тростника и чашечек золотых лилий, покачивалась на мелкой ряби небольшая устойчивая лодка. Она совсем не походила ни на суденышки уйзгу из пучков камыша, ни на объемистые посудины ниссомов, выдолбленные из стволов гигантского дерева коло, каких немало крутилось возле Цитадели.
Еще одна необычная деталь привлекла внимание женщин: кроме обычных весел, которые были уложены на дне лодки, на носу возвышалось какое-то странное приспособление, через которое были пропущены постромки. Кожаные вожжи с одной стороны были привязаны к передней банке, с другой – через два кольца, укрепленные на самом форштевне, убегали в мутную воду.
– Тебе не кажется...– начала Анигель, разглядывая лодку, и тут же отчаянно вскрикнула.
Совсем рядом с берегом из воды высунулись две усатые, большеглазые, с огромными клыками морды. Они враждебно зашипели.
– Риморики! – воскликнула Имму.– О, Господи!
– Но... где же уйзгу? – Принцесса с недоумением взглянула на воспитательницу.
– Кажется, Белая Дама решила, что мы вполне годимся для роли кормчих.
Анигель прикрыла ладонью рот:
– Ты считаешь, справимся?
– Нет, принцесса Анигель,– торжественно объявила Имму,– Эти звери работают не за страх, а за совесть, и только с теми, с кем подружились. А подружиться они могут лишь с теми, кто отведает священный напиток митон.
Анигель вздрогнула, потом, спустившись к самой кромке воды, обратилась к риморикам:
– Белая Дама прислала вас, чтобы помочь нам?
В ответ оба зверя злобно зашипели, потом принялись нетерпеливо нырять и бить когтистыми лапами по воде.
Анигель закрыла глаза:
– Имму, а можно не пить этот митон?
– Нет, дитя мое,– мягко ответила женщина.– Тебе его подарили уйзгу... Теперь ты знаешь, с какой целью.
Имму оставила девушку наедине со своими думами, а сама поднялась в домик, собрала вещи, запас продуктов. Вернувшись, она уложила все в лодку, потом, вздохнув, достала тыквенный сосуд и протянула его принцессе.
Анигель взяла его, руки у нее дрожали. Страшно побледнев, она откупорила бутылочку и подняла так, что риморики могли видеть ее.
– Мне надо выпить, правда? – спросила она зверей.
Те замерли, прекратили шипеть – только их носы и большущие черные глаза виднелись на поверхности.
Одной рукой Анигель сжала свой амулет, другой поднесла бутылочку к губам. Глотнула...
Взгляни-ка, брат, как человеческая женщина боится нас.
Еще больше она боится митона и все-таки выпила. Человек! Ты нас слышишь? Хочешь быть нашим другом?
– Да,– прошептала Анигель.
Тогда смочи два пальца в напитке, приблизь их к воде и соверши с нами священный обряд.
Принцесса подоткнула подол платья, ступила в воду, прошла несколько шагов, пока вода не покрыла ее колени, потом обмакнула два пальца в митон и протянула руку над самой поверхностью.
Два огромных пятнистых, темно-зеленых зверя подплыли к ней, открыли пасти и высунули длинные языки, концы которых представляли острые твердые наконечники, с легкостью, должно быть, пронзавшие рыб. Казалось, Анигель наблюдала за собой со стороны, хотя и являлась главным действующим лицом в этом удивительном спектакле. Стоило ей смазать языки этих водяных существ волшебным зельем, как, к ее удивлению, их морды уже не показались ей такими враждебными. Да, ничего страшного в них не было!..
Принцесса медленно закрыла бутылку и подвесила ее к поясу, где уже был прикреплен лист чудесного цветка. Когда она выпрямилась, у нее закружилась голова. Все вокруг как бы ожило, пришло в движение, затрепетало. Краски окружающего стали ярче, открыли внутреннюю сущность предметов – она проникла взором в самую гущу зарослей тростника. Казалось, все преграды сняты: глядя на воду, она могла наблюдать, что творится на дне; всматриваясь в деревья, видела тайное движение соков в стволах. Сознание наполнилось запахами, о которых она прежде и не слыхивала, звуками, о существовании которых и не подозревала. От прихлынувших ощущений страшно разболелась голова. Тут же она почувствовала, что стала прозрачной для окружающих, а мысли ее как бы обрели плоть...
Митон изменил тебя? Митон может сначала напугать тебя, обременить множеством незнакомых, тягостных впечатлений, но это пройдет. Скоро ты почувствуешь себя храброй и сильной. Как мы...
– Да... Мне уже лучше.
Вот и хорошо. Это значит, что мы можем и с людьми подружиться. Ты дашь нам капельку своего разума, а мы поделимся с тобой отвагой и силой.
– Вы назвали меня разумной. Я никогда прежде не думала так о себе. Но я постараюсь быть такой, если вы поделитесь со мной храбростью. Без нее мне никогда не овладеть предназначенным для меня талисманом.
Белая Дама приказала нам помогать тебе. Мы исполним все, что в наших силах.
– У вас есть имена?
Ты их не сможешь выговорить. Называй нас друзьями.
– Что... Что нам теперь следует делать?
– Делать, делать, делать!..
Анигель изумленно глянула на римориков – те, казалось, лукаво усмехались,– потом сообразила, что это голос Имму, которая продолжала ворчать:
– И они называют тебя разумным существом... Шутят, наверное... Тассалейский лес в трех сотнях лиг отсюда, когда-то мы доберемся туда. Пора в дорогу, глупая девчонка! Садись в лодку, бери вожжи – и вперед.
Казалось, риморики прекрасно знают маршрут – после того как они вместе с Анигелью изучили волшебную карту, им не надо было указывать направление или подгонять. Со всей возможной скоростью они мчали лодку вниз по Нотару – не таясь, по самой стремнине. В этих краях пока о лаборнокцах не слыхали. На всем протяжении реки нигде не было ни следа, ни слуха о пребывании Кадии, риморики тоже ничего не знали о ней. Когда суденышко добралось до места, где Нотар впадал в куда более широкий Верхний Мутар, Анигель предупредила зверей, чтобы теперь они держались поближе к берегу и соблюдали осторожность. Предостережение было кстати – на пути до Тревисты им встретилось шесть лаборнокских патрульных лодок, обшаривающих окрестности. Враги их не заметили, хотя один из баркасов прошел всего в двух десятках элсов от них.
На ночевку они останавливались в самом безопасном месте – здесь риморикам не надо было подсказывать. На мелководье Анигель выпрягала животных, и до берега добирались на веслах. Риморики тем временем ловили рыбу и прочую речную живность. Имму, когда случалась возможность, разводила огонь и готовила горячую пищу. Утром, прежде чем запрячь зверей, Анигель глотала митон и давала лизать его риморикам.
На четвертое утро принцесса неожиданно проснулась в глубокой безмолвной тьме перед рассветом. Был тот редкий час, когда ночные животные уже затихли, а дневные еще не проснулись. Плотный туман прикрыл их островок в окрестностях Тревисты, где они разбили лагерь. В тишине звучно падали капли воды с перевернутой лодки, служившей им убежищем.
Последние ночи ей ничего не снилось. Анигель лежала и вслушивалась в капель и мягкое посапывание Имму. В руке девушка сжимала амулет. Удивительно, страшная засуха и испепеляющий все живое огонь больше не досаждали ей по ночам. С того самого дня, когда они уснули на полу в домишке, где жила Великая Волшебница, а утром обнаружили себя на берегу лагуны, в джунглях. Странно, что Анигель не заметила этого прежде.
«Неужели я насовсем излечилась от трусости?» – подумала она.
Нет, этого не может быть. Себя-то не обманешь, она до сих пор живет со страхом в душе – боится, что может попасть в руки лаборнокцев, а это неизбежная гибель; боится пропасть в Тассалейском лесу; боится туземцев, обитающих там... Но больше всего ее страшило это неведомое Трехглавое Чудовище.
Но если ночные кошмары больше не мучают ее, это что-нибудь да значит. Что же именно? Она подумывала спросить об этом Имму, но та так сладко спала, что было жалко будить ее.
И Анигель незаметно вновь погрузилась в сон.
На Нижнем Мутаре движение судов было очень оживленным. Вверх и вниз направлялись корабли с войсками и припасами. Казалось, лаборнокцы привели в движение весь попавший в их руки рувендийский флот, но ради чего, Анигель и Имму так и не могли догадаться. Однажды им едва удалось избежать столкновения с вражеской ладьей. Анигель тогда судорожно вцепилась в амулет и взмолилась, чтобы сила, заключенная в Триллиуме, сделала их невидимыми, однако на этот раз ничего не получилось. Женщины едва не ударились в панику, но риморики резко изменили курс и успели укрыть лодку в ветвях плывущего вниз по течению вырванного с корнем дерева. Лаборнокские солдаты так ничего и не смогли разглядеть против солнца.
У Тревисты, где сливались оба Мутара, они повернули и двинулись в сторону Цитадели. Здесь, посоветовавшись с римориками, они выбирали самые глухие протоки, чтобы держаться как можно дальше от основного фарватера. Им, если честно сказать, поразительно везло, и было в подобной удаче что-то неестественное. Может, сверхъестественное? К тому времени риморики заметно подустали – ведь их же ни разу не сменили, как это делали уйзгу. И все равно животные еще были способны поддерживать высокую скорость. Защитниками они тоже оказались неплохими, даже огромные хищные рыбы, живущие в омутах, в Черных Топях, не посмели напасть на утлую лодчонку.
Первая серьезная беда случилась в нескольких лигах от Цитадели, днем, когда они остановились на отдых. Это опасное место было решено преодолеть ночью, под покровом тумана, который обычно сгущался на реке ближе к рассвету. К своему ужасу, Анигель обнаружила, что ми-тона в тыквенной бутылке осталось на самом донышке.
Каким-то образом выскочила пробка, и драгоценный напиток почти весь вылился.
– Какой ужас! – воскликнула принцесса.– Надо же такому случиться! И где? Вблизи Цитадели... Где лаборнокцы рыщут по всем закоулкам. Без митона риморики вмиг потеряют силы. Вспомни, что случилось, когда я забыла дать им волшебный напиток. Помнишь, как они оскалили зубы и зашипели? Что же делать? Без римориков мы никогда не доберемся до Тассалейского леса.
– Что теперь горевать! Придется самим изготовить митон.
– Но как? – раздраженно спросила Анигель, и, когда до нее дошло, что имела в виду Имму, глаза принцессы расширились.– Но это невозможно! – простонала она,– Ни я, ни тем более они не способны сотворить его.
– Я могу взять у вас кровь,– невозмутимо заявила Имму,– Это, в общем-то, даже не больно – так, легкий укол. Но ты должна посоветоваться со своими дружками. Видала, какие у них клыки – они одним махом разорвут меня на части, подступись я к ним с ножом.
После некоторого колебания принцесса решилась поговорить с римориками. Имму тем временем отправилась побродить по острову и скоро вернулась с охапкой каких-то листьев. Она выдавила из них сок, затем осторожно вскрыла вену у запястья Анигели. Принцесса не издала ни звука. Потом Имму начала капать лиственный сок на рану, где тот смешивался с кровью, на глазах разжижался и стекал в свернутый особым образом листок, сорванный с дерева дрого.
Когда тыквенная бутылочка оказалась наполненной, Имму промыла рану чистой водой и, намазав порез жеваными лепестками каких-то голубеньких цветов, забинтовала запястье.
– Готово! Теперь нужна кровь римориков, но как ты их уговоришь, я себе представить не могу.
– Я спрошу,– робко ответила Анигель.
Животные ответили:
Подготовь лист дрого.
Принцесса исполнила их указание, потом перебралась на корму лодки, нос которой был вытащен на берег. Один из римориков подплыл к самому борту и, чуть завалившись на бок, выставил передний плавник. Из него капала кровь – густая, темно-вишневого цвета – видно, звери цапнули по очереди друг друга. Анигель подставила лист и набрала столько крови, сколько, по мнению Имму, было нужно. Затем к корме подплыл второй риморик, а первый принялся рыскать по протоке. Скоро он вернулся – в зубах у него был вырванный с корнем стебель с красными мелкими цветами.
Выдави из клубеньков сок и смешай с нашей кровью. Когда жидкость немного постоит, смешай все вместе. Болотный народец обычно процеживает сок, но можно обойтись и без этого.
– Спасибо, друзья,– поблагодарила Анигель.
Когда все было готово, у нее будто гора упала с плеч.
Принцесса первой попробовала сладко-соленый дурманящий напиток, но теперь она уже не испытывала никаких болезненных ощущений, и то обострение чувств, которое случалось с ней всякий раз, когда она пригубливала священное зелье, уже казалось не только вполне обычным делом, но даже в чем-то и приятным. Без этой процедуры она уже чувствовала сонливость, какую-то досаду.
Много позже, когда путешественницы оставили далеко позади скалу, на которой возвышалась Цитадель, на самой границе Зеленых Топей, Анигель решила добиться, наконец, от Имму ответа на давно мучивший ее вопрос. Воспитательница утверждала, что тот, кто отведает этого приворотного зелья, становится не тем, кем был раньше. Как бы меняет душу... Имму успокоила принцессу:
– Успокойся, ты все та же самая, какая родилась и какую я люблю. Что в тебе может измениться? Разве что повзрослела, поумнела и теперь не такая сладкоежка и неженка. Привыкла спать на чем угодно. Ага, вот еще что – ты теперь матерый речной волк и запросто обращаешься с тягловыми животными. Посчитают ли твои соплеменники, что ты уже не прежняя Анигель, этого я не знаю.
Принцесса сказала:
– С тех пор как мы оставили Нот, меня больше не преследуют ночные кошмары. Как ты считаешь, Имму, это говорит о том, что я стала совсем храбрая?
– Кто тебя знает...– проворчала Имму.
Впервые за долгое путешествие той ночью на землю и воду не лег туман. В тот момент.они проплывали мимо густо поросшего лесом островка, расположенного к северу от Великого тракта. В небе ласково сияли Три Луны.
– Взглянула бы на себя со стороны, принцесса, как лихо ты управляешься с этими клыкастыми зверями. Просто заправский шкипер... Или опытный наездник, усмиряющий волумниала. Да, сколько минуло с тех пор, когда ты танцевала на балах!.. Вечность!
