Текст книги "Край, куда не дойдёшь, не доедешь"

Автор книги: Андре Дотель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Уже была преодолена треть пути и за деревьями виднелась поляна, как вдруг нога лошади поскользнулась на скрытом травой обломке скалы. Кобыла тяжело рухнула наземь. На этот раз пришлось ее распрячь, и все трое общими усилиями с трудом вытащили бричку, застрявшую между двумя деревьями. Было ясно, что лошадь сломала ногу. Бока ее тяжело вздымались и опускались, она хрипела.

– Теперь ее осталось только прикончить, – печально вздохнул Никлас.

Жером и Людовик обнимали и гладили старую кобылу, а Никлас между тем отправился пешком в ближайшую деревню в надежде отыскать ветеринара. Он хотел все же удостовериться, что надежды не осталось никакой. Через час приехал на своей машине ветеринар и подтвердил, что лошади уже ничем не поможешь и жить ей осталось недолго. Тогда Никлас уехал вместе с ним, чтобы добраться до живодерни. Все это заняло довольно много времени; Никласу пришлось еще вести переговоры по телефону. Наконец прибыл грузовик с двумя рабочими, и Никлас помог им загрузить лошадь в кузов. На душе у него было тяжело, и он только порадовался, что Людовика с Жеромом нет поблизости. Подъезжая на грузовике, он не увидел их у брички и решил, что мальчики пошли прогуляться в лес. Когда машина уехала, Никлас окликнул их, но мальчики не отозвались.

Он даже не встревожился. Все его мысли занимала теперь одна забота: где взять новую лошадь? Однако, прождав с четверть часа, Никлас решил пойти поискать сыновей. С какой стати Людовику и Жерому вздумалось гулять в такой момент? Было уже два часа пополудни.

Никлас сделал довольно большой круг по лесу, стараясь не слишком удаляться от брички. Время от времени он аукал и звал сыновей, но те по-прежнему не откликались. Прошло еще полчаса, и вдруг он услышал в чаще стук копыт – от этого звука у него зашлось сердце. Даже еще ничего не видя, Никлас сразу подумал о пегой лошади. Несколько бесконечно долгих минут он ждал, не решаясь шелохнуться. Снова наступила тишина. Потом до него донеслись голоса Жерома и Людовика, которые звали его, и он увидел сыновей сквозь переплетение веток.

– Быстрее! – кричал Людовик. – “Она” слева!

Никлас обернулся. Пегая лошадь бежала прямо на него, но шагах в двадцати остановилась. Он тихонько пошел к ней. Лошадь стояла спокойно, даже не вздрагивая, словно ждала. Еще не веря своим глазам, Никлас протянул руку и удивился, как этот горячий и капризный скакун дал погладить себя по холке. Тут подошли Жером и Людовик.

– Она сама вышла на дорогу, – рассказывал Жером. – Мы ее погладили, а потом она убежала. Остановилась подальше, подождала нас, мы погладили ее еще, а она опять ускакала.

– Принеси-ка веревку из брички, – сказал Никлас. – Попробуем ее поймать – что мы теряем?

Лошади, казалось, очень нравилась ласка огрубелой руки Никласа. Прибежал Жером с веревкой; Никлас набросил ее лошади на шею, а та и не думала сопротивляться. Это было просто невероятно: они отвели присмиревшую лошадь к бричке, поставили ее между оглоблями. Она спокойно дала себя запрячь. Только шоры ей так и не удалось надеть. Когда дело было сделано, Никлас сказал:

– Вот это удача так удача. Я все думал об этой лошадке. Мы, конечно, попытаемся найти ее хозяина, но, пока он не отыщется, можем ехать дальше.

Никлас и мальчики, еще взбудораженные событиями дня, на этот раз спустились с холма без происшествий. Добравшись до поляны, все уселись в бричку. Никлас взял вожжи. Пегая лошадь шла в оглоблях на удивление послушно. Вскоре они увидели впереди развилку. Одна из дорог уходила вправо, но, чтобы добраться до Мааса, нужно было ехать прямо.

– По-моему, – говорил Никлас, – эта лошадь многому обучена. Она может так же отлично скакать под верховым, как и бежать в упряжке. Одно знаю – ее надо брать лаской, а я, наверно, похож на ее прежнего хозяина. Вот она меня и слушается, хоть норов у нее будь здоров.

Как раз когда Никлас заканчивал свою речь, они подъехали к развилке. Казалось бы, чего проще для лошади – бежать прямо? Но она вдруг рванулась и свернула на дорогу, уходившую вправо. Никлас изо всех сил натягивал вожжи, пытаясь заставить ее повернуть. Но лошадь упиралась, била копытами и ухитрилась пробежать по новой дороге уже с пол сотни метров.

– Я сейчас спрыгну, – сказал Никлас.

– Осторожней! – закричал Людовик.

Воспользовавшись тем, что Никлас чуть ослабил вожжи, лошадь припустила во всю прыть. Сперва она бежала быстрой рысью, и Никлас, как ни старался, уже не мог сладить с ней, а потом понесла, да так, что старую бричку качало, будто корабль в шторм.

По счастью, дорога была пустынна. Им встретились только два велосипедиста, которые едва успели съехать на обочину. Дорога шла по косогору, потом начались овраги: вверх – вниз. Чудо, что бричка еще не перевернулась.

– Подождем, – тихонько пробормотал Никлас. – Она скоро успокоится.

В пегую лошадь словно бес вселился. Бока ее покрылись пеной. На новой развилке, где дорога спускалась в долину, лошадь почему-то свернула на первую попавшуюся, плохо замощенную дорожку. Здесь ей пришлось чуть умерить свою прыть, но все же она бежала еще слишком резво, чтобы Никлас и мальчики могли спрыгнуть на ходу. Да и как было оставить бричку с инструментами и всеми пожитками. Колеса так подскакивали на ухабах, что старые оси могли не выдержать в любой момент. Испуганным пассажирам приходилось изо всех сил цепляться за скамьи. Они едва замечали места, по которым проносилась бричка. Сменяли друг друга заросли вереска и дрока, высокие деревья и мелколесье. Так прошло часа два. Лошадь сворачивала куда ей вздумается, то резво взбегала на холмы, то спускалась в тенистые ложбины.

– Взбесилась, – бормотал Никлас себе под нос.

Они мчались над крутым обрывом; между стволами росших вдоль дороги вязов далеко внизу был виден Маас. Дорога здесь была такая неровная, что бричка опасно накренилась. Лошадь замедлила бег и перешла на мелкую рысь. Но тут как на грех колесо попало в рытвину, и бричка опрокинулась. Резкий толчок бросил Никл аса и мальчиков на брезентовую крышу. Лошадь рухнула на колени – она упала бы навзничь, если бы не оглобли. Жером первым выбрался из-под груды свалившихся на них вещей; он высунулся из брички и вдруг закричал:

– Элен и Гаспар! Смотрите, это Элен, она идет с Гаспаром по дороге! Вон они!

* * *

Элен и Гаспар уже бежали к бричке. Узнав Никласа и его сыновей, которые пошли им навстречу, Гаспар был так ошеломлен, что лишился дара речи.

– Элен! – только и сказал Никлас.

Они стояли друг против друга на разбитой дороге, не зная, что говорить дальше.

– Как вы здесь оказались? – спросил наконец Гаспар.

– Как? – повторил Никлас.

Он обернулся и показал на опрокинутую бричку. Только теперь Гаспар увидел пегую лошадь, лежавшую в траве между оглоблями. Мальчик кинулся к лошади и опустился возле нее на колени. Он обнял ее за шею, уткнулся лицом в спутанную гриву.

– Лошадка моя, красавица! Как же так? Зачем они тебя запрягли?

Лошадь мотала головой и тщетно пыталась встать. К Гаспару подошла Элен. Она протянула руку и погладила морду лошади. Тут пришел черед Гаспару объяснить, как он оказался на этой дороге, да еще вместе с Элен.

– Вот видишь, – заключил Никлас,– все эти медведи и пожары до добра не доведут, так что пора кончать с глупостями.

– Да я бы рад, – вздохнул Гаспар. – Давайте мы поможем вам поднять бричку.

Все склонились над опрокинутой бричкой. Верх ее уперся в откос. Правые колёса увязли в глубокой колее, а левые приподнялись сантиметров на двадцать над землей.

– Оси целы, – сказал Никлас. – Нам бы только веревки...

– Можно нарезать стеблей ломоносов, – отозвался Гаспар, – они длинные, крепкие, как лианы. Их много тут рядом, пониже на склоне.

Действительно, ниже по склону они увидели довольно большую лощину, густо заросшую кустарником; среди переплетения колючих ветвей там и сям торчали тонкие, но высокие деревца, обвитые толстыми стеблями ломоносов. Распутать и отрезать эти лианы оказалось задачей не из легких, а дотащить до брички – еще труднее, такие они были длинные и тяжелые. С грехом пополам их удалось продеть между спицами колес, намотать на оглобли и на косяки брички. Дальше дело пошло легче. Как только бричка встала на все четыре колеса, лошадь сразу вскочила и одним рывком вытянула ее на дорогу.

– Смотрите, как бы опять не понесла! – предупредил Никлас.

Гаспар обхватил лошадь за шею. Та стояла спокойно. Тут Никлас рассказал наконец о смерти старой кобылы и о том, как они встретили пегую лошадь.

– Наверно, ей мой голос понравился, – говорил он, – но только мы все сели в бричку, как милая лошадка вдруг показала норов, понесла, не разбирая дороги. Уж и не знаю теперь, как нам быть.

– Давайте мы поедем с вами, – предложил Гаспар. – Если нас в бричке будет больше, лошадь быстрей устанет, присмиреет и будет слушаться вожжей.

– Нечего тебе, Гаспар, с нами бродяжничать, тебе давно пора быть в Ломенвале, – нахмурился Никлас. – Да и Элен Драпер тоже надо бы вернуться туда, где ее ждут.

Гаспар и Элен принялись наперебой уверять Никласа, что вовсе не собираются пускаться в странствия, просто им, как и ему, нужно добраться до долины Мааса.

Близился вечер; погода стояла прекрасная. Воздух казался таким прозрачным, что деревья вырисовывались в нем четкими линиями. Ярко голубело небо. Свет его словно стал каким-то далеким, но то были еще не сумерки.

– Что ж, у нас есть еще часа два до темноты, – кивнул Никлас.

– Из первой же деревни я позвоню и вызову такси, – сказала Элен. – Высажу Гаспара в Ревене и буду у Резидора еще до того, как стемнеет.

Все пятеро сели в бричку. Пегая лошадь, видно, устала: она еле передвигала ноги. Никлас передал вожжи Гаспару, и на первой развилке лошадь послушно свернула, куда нужно.

Но дважды они сами ошиблись. Сначала их сбила с толку дорога, упиравшаяся в уступ скалы над отвесным обрывом. Пришлось вернуться назад и поехать по тропе, которая увела их далеко в лес и кончилась широкой просекой, со всех сторон окруженной густой чащей, – это тоже был тупик. Снова развернувшись, они уже наугад выбрали на развилке старый проселок, заросший с обеих сторон ежевикой, долго тряслись между крутыми откосами, как в зеленом туннеле, и вдруг, словно по волшебству, перед ними открылась широкая дорога, тянувшаяся вдоль реки.

На все это ушло много времени. Уже темнело. Никлас решил свернуть на юг, хотя поначалу намеревался поскорее добраться до Бельгии: сейчас они находились между Фюме и Ревеном, причем до Ревена было ближе, как они узнали, прочитав надпись на первом же дорожном указателе. Пожалуй, сказал Никлас, стоит сразу отвезти Элен и Гаспара в Ревен, откуда им так или иначе будет проще добраться до своих краев.

– Господи! – воскликнула Элен. – Одному богу ведомо, где он – мой настоящий край!

Ей никто не ответил. Всем давно было ясно, что края Элен им не найти. К чему же еще говорить об этом? Последние километры они ехали в грустном молчании. Медленно проплывали мимо деревья; в сгущающихся сумерках лес казался угрюмым и враждебным. Наконец показались первые дома Ревена.

– Доедем уж до вокзала, – решил Никлас. – Гаспар переночует в зале ожидания, если последний поезд уже ушел. Д Элен там скорее найдет такси.

– Н-но, лошадка моя! – причмокнул Гаспар. – Вперед!

Он тряхнул вожжами, совсем легонько хлестнув лошадь по спине. До сих пор мальчик не подгонял ее – остерегался. Он сделал это машинально – и в тот же миг лошадь, как ужаленная, вздрогнула всем телом и понеслась бешеным галопом. Пассажиры едва успели ухватиться за скамьи или косяки.

Улица была почти пустынна, и лошадь мчалась по мостовой, не встречая никаких препятствий. Лишь одинокий автомобиль вынужден был съехать на тротуар, чтобы избежать столкновения с этим смерчем о четырех ногах. Улица кончилась; лошадь свернула на другую, где стоял на углу грузовик. Бричка с грохотом зацепила его кузов.

“Это все я виноват”, – подумалось Гаспару.

К счастью, улица выходила на дорогу, которая вела к лесу, где они вскоре и оказались. Дорога шла из долины вверх по отлогому склону.

Пегая лошадь всегда казалась Гаспару каким-то колдовским существом – так же, впрочем, как и Никласу и его сыновьям. Но за резвость и веселый нрав все успели полюбить ее и потому не боялись. Даже когда днем она понесла, умчав в бричке Никласа и мальчиков, те хоть и растерялись, но втайне восхищались ею: ну с фокусами лошадка, горячая, но это простительно. Теперь же, ночью, было совсем другое дело. Страх захлестнул всех ледяной волной. Пегая шкура блестела в сумраке, как снег под лунным светом. Лошадь яростно встряхивала головой, и непомерно длинная тень скользила рядом.

Скоро совсем стемнело. Они не проехали по лесу и километра, когда сквозь листву дубов, смыкавшуюся над головой в огромный шатер, замерцали звезды. С обеих сторон к Дороге подступала непроходимая чаща. Изредка попадались узкие, едва различимые просеки. Стук копыт и скрип колес эхом разносились среди холмов и, казалось, долетали до усеянного звездами неба.

– Устанет – остановится, – повторял Никлас.

Все знали, что он сам не верит в то, что говорит, и ломает голову над тем же вопросом, который мучил юных друзей: в какие неведомые края завезет их окаянная лошадь на этот раз? Ни одного дома не было у дороги. Ни машины, ни телеги не попалось навстречу. Ничего – только лес, бесконечный лес справа и слева.

Время от времени лошадь умеряла свой бег и переходила на рысь. Можно было бы, воспользовавшись такой минутой, соскочить с брички, но поди знай, когда этой бестии снова вздумается понестись неистовым галопом? Прыгать было опасно, да и, по правде говоря, каждому хотелось узнать, куда же все-таки скачет странная лошадь.

Тонкий серп луны пролил слабый свет на дорогу и кроны деревьев. Лес теперь казался еще загадочнее.

– Лиса пробежала через дорогу, – прошептал Гаспар.

Лиса проскользнула бесшумно, как тень.

– Косуля смотрит на нас, – так же шепотом отозвался Жером.

В темноте сверкнули глаза. Изящные головки косуль вырисовывались в лунном свете в глубине прогалин. Над бричкой бесшумно проносились ночные птицы. Шурша ветвями, разбегались потревоженные лесные жители. Огромные бабочки ударялись о лица. Прямо под копытами лошади прошмыгнула ласка. Как из-под земли вырос посреди дороги олень и тотчас исчез, словно призрак.

Казалось, что этому лесу не будет конца. Наши путешественники давно потеряли всякое представление о времени. Они молчали, глядя во все глаза на дорогу через голову лошади, а та все неслась вскачь. Вдруг на очередном повороте ей как будто надоела дорога, и она помчалась дальше прямо напролом через лес. Теперь чернота стеной обступила их со всех сторон. Вот сейчас бричка врежется в дерево – и конец... Никлас зашептал молитву. Но лошадь благополучно миновала темную чащу и выбежала на новую дорогу.

И тут все раскрыли от удивления глаза: впереди забрезжил слабый свет, будто первый проблеск зари, только куда более далекий. Лес вдруг расступился. Бричка выехала на равнину.

Где они находились? Этого никто не знал. Луга, пески, а над ними раскинулось усеянное звездами небо. Лошадь все бежала, то переходя на рысь, то снова припускаясь во всю прыть. Равнина казалась пустынной и необитаемой. Где, в каком краю они встретят утро? Элен сжала руку Гаспара.

Мрак лесной чащи сменился однообразным, плохо различимым во тьме ковром лугов. Он казался столь же бесконечным, что и лес. Лошадь свернула с дороги влево, на боковой проселок. Сделав крюк, она снова выбежала на дорогу, но вместо того, чтобы придерживаться прежнего направления, вернулась назад и устремилась на тот же проселок снова. Ее бег превратился в какой-то непонятный, лишенный смысла ритуал. Пять раз она описала одну и ту же петлю среди черных лугов, которые еще невозможно было разглядеть.

– Неужели никогда не наступит день? – шептал Гаспар.

Наконец, когда лошадь в шестой раз вернулась на большую дорогу, ей, видно, надоел бег по кругу, и она ринулась вправо. И тут вдали, где-то за лугами, замерцали огоньки.

– Там дома, – выдохнул Гаспар.

Вскоре они въехали в проход между двумя полуразрушенными каменными стенами – видимо, остатками старой крепости – и оказались в маленьком городке. На первой же улице лошадь сбавила прыть и вышагивала теперь степенно, даже с некоторой медлительностью.

– Можно слезть, – сказал Жером, – и повести лошадь под уздцы.

Но никто из путешественников не решался, да и не имел особого желания спрыгнуть с брички.

– Там видно будет, – пробормотал Никлас.

Что же им предстояло увидеть? В конце улицы светились огни – они были поярче обычных уличных фонарей. Слышались звуки музыки.

– И что это за край такой? – спросил Людовик, сам не зная кого.

– Там вроде праздник, – сказал Гаспар.

Бричка выехала на маленькую круглую площадь, на которой стояли ярко раскрашенные палатки; там были площадка для танцев и карусель. Народу было немного, лишь редкие зеваки еще бродили между палатками. Час был поздний, праздник, наверное, уже закончился.

– Что это за город? – подхватил за братом Жером.

– Может быть, Рокруа, – неуверенно ответил Никлас.

Гаспар тихонько потянул на себя вожжи: не хватало только, чтобы лошадь выбежала на площадь. Но та уже сама повернула и потрусила в обратную сторону, обходя палатки сзади. Наконец она остановилась возле одной из них – это был обыкновенный парусиновый навес, натянутый перед выкрашенным в серый цвет фургоном. На парусине и на стенках фургона красовались два слова, при виде которых и мальчики, и Элен, и даже Никлас остолбенели, – два слова, выведенных большими темно-синими письменными буквами: “Мамочка Женни”.

* * *

Все выскочили из брички; они так спешили, что позабыли о лошади, – впрочем, та стояла спокойно, только нагнула голову и принялась щипать росшие между булыжниками мостовой травинки. Путешественники обошли фургон и оказались перед маленьким прилавком под навесом из парусины, где были разложены посыпанные сахарной пудрой пирожки, коврижки, сладкие лепешки и вафли. Пылал огонь в плите, уставленной формочками и сковородками, в которых шкворчало масло. Не очень старая женщина с красивым лицом и тяжелым узлом светлых волос поджидала покупателей. Взгляд у женщины был добрый и кроткий. Однако мгновениями в ее голубых глазах вспыхивало то же непокорное пламя, что так поразило Гаспара, когда он впервые увидел его во взгляде Элен. Девочка, задрожав, нерешительно шагнула вперед, а Никлас и мальчики остались стоять в сторонке.

Хозяйка едва взглянула на них – и на подошедшую Элен тоже посмотрела равнодушно. Но вот женщина опустила глаза. Взгляд ее упал на руки Элен.

– Браслет, – прошептал Гаспар. – Она увидела браслет.

– Не может быть, – медленно произнесла женщина.

А потом сказала еще – эти слова вырвались у нее как будто сами собой:

– Браслет Элен.

Она подняла голову и всмотрелась в лицо девочки. Несколько долгих минут обе стояли неподвижно, молча глядя друг на друга.

– Этот браслет... – начала женщина.

– Он был на мне, когда я лежала больная в Стонне. – Голос Элен дрогнул от волнения.

– В Стонне, – повторила женщина. – Верно, та деревня называлась Стонн. Я и сама была тогда при смерти.

Снова наступило долгое молчание. Главное было сказано – и женщина, и девочка уже поняли все. Но обе еще не решались признать друг друга. Им хотелось просто смотреть друг на друга долго-долго. Детская память Элен сохранила лишь смутный образ матери, а мамочка Женни нашла Элен столь изменившейся, что с трудом находила в этой почти взрослой девушке черты своей маленькой дочки. Нескольких лет разлуки достаточно, чтобы самый близкий человек показался нам чужим. И только глаза, только взгляд... Мамочка Женни приподняла занавеску, отделявшую ее от покупателей, и вышла из-за прилавка. Она подняла руки и сжала плечи Элен.

– Не может быть, – снова повторила она. – Мне кажется, я узнаю твои глаза. А ты?

– Твой голос, – ответила Элен.

Они обнялись. Шли минуты; казалось, мать и дочь никогда не смогут разомкнуть объятия.

– Идем ко мне в фургон, – сказала наконец мамочка Женни. – Нам о многом надо поговорить. Я так долго ждала тебя.

– А я тебя искала, – прошептала Элен.

– Ты меня искала!

Никлас и мальчики скромно стояли поодаль. Элен указала на них.

– Вместе с ними. Мы все искали тебя.

– А как вы попали сюда? – спросила мамочка Женни.

– Случайно, – сказала Элен.

– Идемте все в фургон, – пригласила хозяйка. – Поговорим обо всем.

Они снова обогнули палатку.

– Бог ты мой! – воскликнула мамочка Женни. – Пегая лошадь!

– Ты ее знаешь? – удивилась Элен.

– Она была нашей, еще когда ты жила с нами. В те времена – молоденький жеребенок, может, ты вспомнишь. Три года назад я ее продала. Куда мне ее держать – надо заниматься лавочкой, переезжать с места на место – видишь, у меня есть старенькая машина. Но эта упрямица не хочет оставаться у нового хозяина – он из Ревена. Она все время убегает в лес и бродит, пока не отыщет меня. Сколько раз я отводила ее в Ревен – удирает, и все тут. Так, значит, она привезла тебя сюда? Думаешь, это просто капризы? Нет, поверь, есть в этой лошади что-то такое, чего нам, людям, никогда не понять.

– Гаспар встретил ее в первый раз в лесу близ Ломенваля, – вспомнила Элен.

Пегая лошадь спокойно стояла в оглоблях. Она подняла голову и смотрела на всех своими удивительными глазами.

– Надо бы ее распрячь, – сказал Никлас.

Жером и Людовик занялись лошадью, а Никлас с Гаспаром вошли вслед за Женни в фургон.

Внутри фургон оказался довольно просторным. В глубине стояла низкая кровать, вокруг громоздились ящики, коробки, всевозможная утварь.

Никлас и Гаспар уселись на скамью, а Элен мамочка Женни подвинула табуретку. Сама она присела на краешек кровати.

Лицо Женни носило отпечаток бесконечной усталости, и все же она выглядела молодой.

– Твой отец умер тогда, в войну, когда мы бежали из этих мест, – рассказывала она Элен. – До войны у нас было несколько фургонов и лошади, мы разъезжали по городам, давали представления, пантомимы. С нами были двое двоюродных братьев твоего отца и две мои сестры. А еще у тебя есть два брата, немного постарше тебя. Все они теперь разбрелись по свету. Фургоны, реквизит – все погибло под бомбежкой в самом начале войны. Когда я выздоровела, у меня оставалась только тележка, одна лошадь да жеребенок. Уже почти десять лет прошло с тех пор. Родственники отца и мои сестры занялись кто чем, чтобы прокормиться. Твои братья уехали искать счастья в колонии. А я устала, смертельно устала, но нынче ночью мне открылся рай на земле.

Женни говорила ровным голосом. Когда она осталась одна с двумя мальчиками на руках, чем только ей не пришлось заниматься, чтобы заработать на хлеб. Она ходила по домам стирать белье, ночами плела корзины на продажу, а потом стала печь пироги и торговать ими.

– Я все время искала тебя, – говорила она Элен. – Побывала в Стонне, но мне не удалось найти следов той женщины, что приютила нас. Я давала объявления в газеты, обращалась в разные конторы. Объехала всю округу, потом разыскивала и по всей Франции. Где же ты была?

Элен объяснила, как ее спас, вылечил и воспитал г-н Драпер.

– Просто не верится, что ты все помнила и хотела найти меня.

Тогда Элен рассказала о том, сколько препятствий ей чинили, как никто не хотел ей верить.

Упомянула она и о книжке с картинками, где было написано: “Мамочка Женни в дальнем краю”.

– Дальний край! – воскликнула мамочка Женни. – Мы-то с тобой знали, что это значит.

Элен призналась, что пока еще толком не понимает, что это за дальний край. Женни задумчиво посмотрела на дочь:

– Ничего удивительного, что ты не помнишь, – так давно это было. Но я надеялась, что даже если ты забыла об этом, то хотя бы меня вспоминала.

– Я забыла, но я так хотела снова увидеть наш дальний край, – сказала Элен. – Объясни мне скорее, где он, этот край?

Женни снова ненадолго задумалась и наконец сказала:

– Я все объясню тебе завтра.

– Почему завтра?

– Завтра, – повторила Женни. – Сегодня нам еще столько нужно друг другу сказать. А твои друзья – кто они такие?

Она указала на Никласа, на Гаспара и на Жерома с Людовиком, которые как раз появились на пороге. Элен сказала ей то, что знала сама. Остальное рассказал Гаспар. Женни хотела узнать все – и о путешествии на Бермудские острова, и о причудах Эммануэля Резидора. Выслушав все до конца, до последней встречи Элен и Гаспара с Никласом на лесной дороге, когда перевернулась бричка, Женни вздохнула:

– Сколько интересного с вами произошло! Но не пожалеешь ли ты, дочка, что покинула господина Драпера и господина Резидора? Бели тебе улыбнулась удача, стоит ли отказываться от нее ради меня? Не лучше ли тебе продолжать свои занятия и сделать блестящую карьеру, а ко мне будешь приезжать время от времени повидаться? Ну сама посуди, что я могу тебе дать?

– Я хочу всегда быть с тобой и жить в нашем дальнем краю, – твердо ответила Элен.

– Об этом мы поговорим завтра, – снова сказала Женни.

Уже светало, когда они обо всем наконец наговорились – обо всем, кроме дальнего края. Гаспар узнал, что Женни часто встречала на ярмарках и праздничных гуляньях его родителей и его мать предсказала ей, что Элен явится нежданно-негаданно летней ночью. Все переменилось, мальчик это чувствовал. Наступала новая жизнь.

Под утро решили хоть немного поспать. Никлас ушел с мальчиками в бричку, а Элен и Женни остались в фургоне.

Наутро все стали собираться в дорогу. Что ни говори, а надо было Гаспару возвращаться в Ломенваль, а Никласу с сыновьями – добраться до Бельгии. Но никому не хотелось об этом вспоминать, и они решили проводить Женни – та собиралась на ярмарку в соседний городок.

Женни попросила Гаспара поехать с ней и с Элен в фургоне. Никлас взялся вести ее старенький автомобиль. Ехать надо было медленно, чтобы лошадь, которую снова запрягли в бричку – решили, что Жером и Людовик поедут на ней следом, – не разгорячилась и не вздумала опять понести. Впрочем, лошадь казалась теперь совершенно спокойной. Женни обещала, что по дороге расскажет Гаспару и Элен про дальний край.

В фургоне справа и слева было два маленьких низких оконца. Женни усадила Элен и Гаспара на лавку у правого оконца и заговорила. Никлас ехал не спеша, и вереница выстроившихся вдоль дороги деревьев медленно проплывала мимо.

– Та книжка с картинками – ты хорошо ее смотрела? Не сохранились ли в ней какие-нибудь листья? – начала с вопроса Женни.

– Да, там были листья и цветы, – кивнула Элен. – Листья дуба, березы, пальмы, и, глядя на них, я видела березы и пальмы, и даже море я все это помню.

Ветер свистел над крышей фургона и раздувал занавески на приоткрытом оконце.

– Когда тебе было пять лет, – говорила Женни – Ты у нас заболела. Это была тяжелая болезнь, очень тяжелая. Только чудо могло спасти тебя и чудо случилось, ты выздоровела. Мы тогда делали все, что было в наших силах, чтобы поставить тебя на ноги. Мы поехали с нашим театром в горы, потом к морю. У тебя был жар, ты часто бредила. Всюду, где мы проезжали, я срывала цветы и листья и приносила их тебе. Твоя кроватка стояла у оконца – вот такого, как это, и ты видела березы, пальмы, море.

– Дальний край, – прошептал Гаспар.

– Вы сейчас в дальнем краю, – сказала Женни.

– Яблони! Черная земля! – воскликнула Элен.

За окошком показались яблони, сгибающиеся под тяжестью спелых яблок вдоль черной ленты заасфальтированной дороги.

– Скоро мы увидим и море, и пальмы, если только захотим, – продолжала Женни. – Но и это не все.

– Не все? – удивилась Элен. – Что же еще будет?

Из Рокруа они добрались до Лонуа. Там пробыли всего один день. Затем двинулись на восток, к верховьям Мааса, а оттуда спустились к Аргонну.

На третий день, под вечер, маленький караван остановился в Верзье, где готовились к большому празднику. Друзья помогли Женни поставить прилавок и натянуть навес, а потом все расселись в фургоне, чтобы отдохнуть и поболтать. Гаспар знал: вот сейчас Никлас заговорит о возвращении в Бельгию, и ему самому тогда придется наконец сказать, что пора ехать к тетке в Ломенваль.

А Элен опять спрашивала:

– Это не все? Что же еще будет?

– Одному богу ведомо, – отвечала Женни.

Итак, в этот вечер Никлас сказал, что возвращается с сыновьями в Бельгию, а Гаспар – что завтра же уедет на поезде в Ломенваль. Все были в сборе. Подвешенная к потолку керосиновая лампа освещала фургон. В открытое оконце врывался свежий сентябрьский ветер. Элен и Женни сидели на кровати, прижавшись друг к другу. Они пристально смотрели на Никласа и Гаспара,но ничего не сказали, когда те сообщили, что уезжают. Людовик и Жером чуть не плакали. Элен просительно взглянула на Женни. Та в ответ улыбнулась и пожала плечами.

– Одному богу ведомо, что может произойти в дальнем краю, – только и сказала она.

И тут заржала пегая лошадь. Почти в тот же миг раздался стук в дверь. Все замерли, никто почему-то не решался двинуться с места. Стук повторился, и Женни крикнула: “Войдите!” Дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина со светлыми взъерошенными волосами. Гаспар узнал вошедшего —это был его отец.

– Гаспар, – произнес Шарль Фонтарель, ничуть не удивившись. – Я так и знал, что когда-нибудь и ты придешь к нам в дальний край.

Гаспар бросился к отцу.

– Откуда ты знал?

– Предсказания моей супруги не всегда сбываются, – отвечал Шарль, – но не далее как сегодня она сообщила мне, что ты где-то поблизости, а вечером уверяла, что ты приехал именно в этом фургоне.

– Вот как? – произнес Никлас.

– Вот так, Гаспар, – кивнул Шарль. – Я знаю, что теперь ты будешь путешествовать вместе с нами.

Шарль Фонтарель, который всегда робел, приезжая в Ломенваль к свояченице Габриэль Берлико, здесь, в своей стихии, был просто неузнаваем. У него обнаружился незаурядный дар красноречия – и то сказать, ведь ему всю жизнь приходилось расхваливать на ярмарках свой товар, – и любой пустячок мог превратиться в его устах в восьмое чудо света. Он разразился целой речью, которая вкратце сводилась к тому, что, во-первых, ни он, ни его супруга никогда не забывали о Гаспаре, а во-вторых, он берется, если Женни ничего не имеет против, восстановить ее театр, в чем ему помогут жена, Гаспар, Никлас и его мальчики.

– Ибо, кто бы вы ни были, – говорил он, обращаясь к Никласу, – я знаю,что вы – лучшие друзья Женни, да и Гаспар не захочет теперь расстаться с ней. Я знаю: Гаспар уже и не надеялся быть с нами, как и Элен не надеялась быть с Женни. Он потому так захотел отыскать край Элен, что отчаялся когда-нибудь обрести свою семью, с которой достойнейшая Габриэль Берлико разлучила его. И он искал, не ведая, что край Элен – это и его край.