Текст книги "Край, куда не дойдёшь, не доедешь"

Автор книги: Андре Дотель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Бежать было поздно. Потеряв всякую надежду, Гаспар снова лег на дно шлюпки и уткнулся лицом в скрещенные руки. С мыслью о тихой гостинице в Ломенвале он уснул.

Глава VI
Странное плавание

Лучше всего на свете спится под мерное урчание моторов, когда судно неспешно уходит из порта в открытое море. Разве только скрежет якорной цепи мог бы разбудить Гаспара. Но мальчик не проснулся, и когда нос яхты рассек воду Шельды, плеск пенных барашков слился с утробным голосом машин в ласковую колыбельную, навевая Гаспару самые сладкие сны. Время от времени слышался металлический лязг румпеля. Яхта – она называлась “Дивная гора” – миновала Лилло и вошла в голландские территориальные воды. Снялись с якоря в пять часов утра. Солнце стояло уже высоко, когда яхта обогнула Виссинген и вышла в Северное море; волны заплескались о ее борта, и началась качка.

Гаспару снился большой город, глядящийся в бескрайнюю водную гладь. Широкие проспекты выводили на залитые светом набережные. По обеим сторонам проспектов высились огромные дома. Эти дома вели себя странно: они то вдруг словно опрокидывались назад, то выпрямлялись, а потом кренились вперед. Гаспар смотрел во все глаза на дом этажей в сорок, по крыше которого прогуливалась девочка или молодая девушка под зонтиком. Каждый раз, когда здание покачивалось, ему казалось, что девушка вот-вот упадет. Вдруг дом качнулся особенно сильно, и каменная кладка рассыпалась. Девушка исчезла среди камней, которые раскатились по проспектам, а потом стали складываться в огромную гору; гора зашаталась, готовая обрушиться на Гаспара, и тут мальчик открыл глаза.

Он обнаружил, что нет никаких домов, а он сам перекатывается с боку на бок по дну шлюпки, и услышал, как разбиваются волны о борта яхты. Не так давно пегая лошадь умчала его через леса и долы, теперь корабль уносил его в море. Чему, собственно, удивляться? Дальше —больше, и бог весть когда это кончится.

Гаспар не решался шевельнуться. Он вспоминал сады Ломенваля, ограды, к которым он подходил тихими вечерами, чтобы подслушать обрывки разговоров. Тогда ему нравилось мечтать, мысленно повторяя редкие для этой глуши слова, – и однажды кто-то заговорил о море. Неужто ему достаточно было раз услышать это слово, чтобы неведомая сила занесла его в соленые просторы и увлекала все дальше от берега? Гаспар перебрал в памяти события минувшей ночи и обругал себя дураком: надо было прыгать в воду и плыть к лодке, когда Никлас звал его. А он перепугался, растерялся и зачем-то полез на яхту. И какой бес его попутал? Но, в конце концов, он ведь никогда не видел моря – и от этой мысли у Гаспара снова стало спокойно на душе. Он скорчился на дне лодки под парусиновым потолком и прошептал короткую молитву. Потом осторожно отвязал веревку и приподнял край парусины, чтобы посмотреть на море.

Повсюду, насколько хватало глаз, до длинной, чуть изогнутой линии горизонта, плескалась вода, а на ней кудрявились ценные барашки, ослепительно белые в сером свете дня. Зеленоватые бездны приоткрывались между волнами. Эта дивная картина лишь на короткий, невозможно короткий миг мелькнула перед глазами Гаспара. Он не успел даже толком увидеть, какое оно, море: чья-то рука схватила его за волосы и грубо выволокла из шлюпки. Как мешок, мальчика швырнули на доски палубы. Над Гаспаром стоял матрос и смотрел на него; взгляд не предвещал ничего хорошего.

– Ах ты, гаденыш! Если я не вышвырну тебя за борт, пока никто не увидал, так мне же еще и достанется!

Поток грязных ругательств обрушился на Гаспара. Мальчик хотел было подняться, но от увесистой затрещины снова рухнул на палубу и остался лежать, оглушенный, почти без сознания.

– Что случилось? – раздался чей-то голос.

К ним уже бежал еще один матрос. А над перилами показалась голова Жака Обираля, который проворно взобрался по трапу.

– A-а, так у нас тут “заяц” объявился, – медоточивым голосом проговорил Обираль. – Оказывается, мы плохо вчера искали. Позвольте полюбопытствовать, зачем вам понадобилось прятаться на этой яхте, молодой человек?

Гаспар не мог и слова вымолвить. Даже при* дя более-менее в себя, он твердо решил молчать. Главное – чтобы его не узнали. Впрочем, кому могло прийти в голову, что деревенский мальчишка из далекого Ломенваля сумел добраться до самого Антверпена и что у него хватило ума разыскать яхту и смелости проникнуть туда невзирая на бдительную охрану? Гаспара между тем уже тащили в кают-компанию, где г-н Драпер с капитаном пили аперитив. Роскошь обстановки поразила Гаспара. Красные бархатные кресла, золоченые панели. Ему казалось, будто он попал в Сказочный дворец. Занавеси, которыми были задернуты иллюминаторы, ритмично колыхались, то и дело вздымаясь от ветра. У Гаспара закружилась голова, и он схватился за маленькую медную колонну. Матрос со злостью стукнул его по пальцам:

– Убери свои грязные лапы!

Гаспар пошатнулся и растянулся на ковре. Выглядел он, надо сказать, не лучшим образом. Штанам и рубашке изрядно досталось в его приключениях с тех пор, как он покинул Ломенваль. Но г-н Драпер и капитан едва удостоили мальчика взглядом.

– Будет работать с командой, – пожал плечами капитан.

– Накормите его, – сказал г-н Драпер.

– Пусть сперва поработает, – ответил капитан. – Пусть узнает – и он, и ему подобные, – что за прогулку на яхте надо платить.

– Людей у нас хватает, – возразил г-н Драпер.

– На камбузе найдется для него занятие. А Жозеф, что моет у нас посуду, сможет тогда помогать Адриену – тот жалуется, что ему не под силу одному чистить все медные перила.

– Ладно, я не разбираюсь в ваших делах, – согласился г-н Драпер.

– Предоставьте нам решать, – заключил Жак Обираль.

Вот так Гаспар впервые получил представление о том, как живет г-н Драпер. Все его намерения, зачастую добрые, на каждом шагу перетолковывали и искажали те, кому он платил, чтобы не забивать себе голову бытовыми проблемами. Гаспара отвели на камбуз. Тот, кого называли Жозефом, детина лет двадцати с отвратительной физиономией, был немедленно отправлен натирать лестницы, и без того блестевшие как зеркало. А Гаспара посадили чистить овощи.

Кок на яхте слыл мастером своего дела, но характер имел прескверный. На Гаспара он смотрел как на своего раба. Он был о себе очень высокого мнения и кичился тем, что состоял на службе у двух или трех европейских принцев крови. Г-н Драпер должен гордиться, повторял он, что для него стряпает один из лучших поваров Европы. Он требовал, чтобы на овощах, приготовленных для варки, не оставалось ни единого пятнышка; кроме того, Гаспару надлежало то и дело менять горячую воду, в которой мыли тарелки и стаканы, весь день начищать кастрюли и каждые полчаса подметать камбуз. Для кока все это были потребности куда более насущные, чем, например, дышать. Колдуя над своими блюдами, мэтр Седань использовал невероятное количество всевозможной кухонной утвари. В первый же день Гаспар узнал, какая это мука – извлекать мельчайшие частички, застрявшие в двух десятках различных соковыжималок, мясорубок и овощерезок, напоминавших ему инструменты хирурга. Впрочем, и чистоты в своей святая святых мэтр Седань требовал на уровне операционной.

В этот день Гаспар провел на ногах десять часов, во все следующие – по двенадцать. Качка вынуждала его к утомительным, почти акробатическим упражнениям. Когда не было возможности забиться в уголок между плитой и буфетом, приходилось постоянно за что-то цепляться. Что до кока, ему качка была нипочем – он только потешался над Гаспаром, когда тот проливал кипяток себе на ноги. Гаспару дали старые башмаки, нисколько не защищавшие от ожогов, и он терпел боль, стиснув зубы. Для ночлега ему отвели крошечный чулан, расположенный, как и камбуз, между нижней и верхней палубой, – там держали щетки и швабры. Вечером Гаспара поволокли по коридору, втолкнули в эту жалкую каморку и заперли на ключ. Пошарив в темноте, мальчик нашел пустой мешок – единственное, что можно было подложить под голову.

В первый вечер Гаспар долго не мог уснуть. Он-то думал, что увидит Драпера-младшего – пусть даже тот обольет его презрением. А вместо этого обречен проводить день за днем как в тюрьме и не может ничего узнать о своем друге. Он хотел выглянуть в иллюминатор, но стекло было мутное, гайки завинчены наглухо, и открыть его не представлялось возможным. Тогда Гаспар приник ухом к железной стенке чулана (никаких панелей здесь, разумеется, не было) и прислушался к доносившимся снаружи звукам.

Услышал он только глухие удары волн, долгие всплески, ритмично пробегавшие вдоль борта. Какое оно– бескрайнее море в пенных барашках сейчас, под звездным небом? Куда плывет яхта? Если на юг, то она, должно быть, уже пересекла Па-де-Кале. Гаспар припоминал уроки географии в школе, и ему представлялись названия морей, написанные большими буквами на голубом фоне. Но он понятия не имел ни о расстояниях, ни о скорости судна.

На следующее утро на рассвете пришел матрос, открыл дверь и, толкая в спину, отвел мальчика на камбуз. Камбуз помещался в самом конце коридора. Гаспар ничего не видел перед собой, кроме ступенек, ведущих наверх. Вдруг, не задумываясь о том, что его за это ждет, он метнулся к лестнице и в три прыжка оказался на залитой светом верхней палубе. Нос корабля то вздымался на волне, то нырял, устремляясь к бесконечно далекому горизонту. Волны в это утро были нежно-голубые, огромные, высокие» как горы, но без пенных барашков. Восходящее солнце озаряло безбрежный простор, похожий на лес, если смотреть на него с большой высоты. Лишь на мгновение увидел Гаспар несравненное море в новом обличье: матрос схватил мальчика за ногу, и он пересчитал все ступеньки, лежа ничком.

Весь долгий день Гаспар видел только плиту да кастрюли. Из иллюминаторов камбуза лился дневной свет на большой стол, где священнодействовал над своими блюдами мэтр Седань.

– На море посмотреть захотелось? – ворчал кок. – Вот я – разве я смотрю на море? Когда научишься работать как следует, дурь из головы выветрится, не захочешь больше пялить глаза на соленую водичку.

Время от времени, когда яхту качало сильнее, в иллюминаторе на миг появлялся горизонт, наискось перечеркивая стекло. Тогда Гаспар видел кусочек голубизны, и в нем, как в зеркале, приоткрывались ему морские просторы.

Из своего закутка Гаспар пытался расслышать, что делается в коридоре. До него доносились голоса. Так он узнал, что Жак Обираль и старший помощник живут в соседних каютах. Три каюты наверху принадлежали, по всей вероятности, капитану, г-ну Драперу, а также его сыну – или племяннику – и гувернантке, которую Гаспар видел на палубе, когда следил за яхтой в Антверпене. Он вернулся к иллюминатору – стекло в нем было молочно-белое. Мальчик принялся скрести его случайно найденным железным стерженьком – безрезультатно. Тогда он попытался отвинтить гайки, но лишь сбил пальцы и оставил свои усилия, только когда из-под ногтей брызнула кровь.

Три дня Гаспар ломал голову, как бы снять гайки. Море стало поспокойнее. Горизонт больше не маячил в иллюминаторах камбуза. Удушающая жара в чулане становилась невыносимой. Во что бы то ни стало надо было открыть крошечное окошко и вдохнуть хоть немного свежего воздуха. Гаечного ключа среди бесчисленной кухонной утвари Гаспар не нашел. Он стащил большой нож и попробовал подрезать им шарниры замка. После трех часов бесплодных попыток нож сломался. Наконец, однажды вечером, прибираясь на камбузе, Гаспар вдруг заметил довольно длинные и толстые железные щипцы. Повар как раз вышел. Мальчик быстро сунул щипцы в карман. Едва он успел это сделать, как за ним по обыкновению пришел матрос.

Щипцами можно крепко захватить довольно большую гайку, а если щипцы длинные, то гайку легче отвинтить, используя их ручки как рычаг. Гаспар нажал посильнее – и первая гайка поддалась. Их было всего две. Через несколько минут Гаспар смог приподнять стекло иллюминатора.

Он услышал дивные звуки: как будто тысячи родников журчали вокруг. Под усыпанным звездами небом раскинулось темно-синее море. Два долгих часа Гаспар не мог насмотреться и наслушаться. На другой день ему удалось с помощью куска проволоки закрепить фрамугу. Теперь он мог, сложив грудой щетки и стоя на них, высунуть наружу голову, а при небольшом усилии – и плечи.

Несмотря на неудобную позу, Гаспар был счастлив: ему казалось, что теперь он причастен к жизни на яхте. Задрав голову кверху, он видел часть надстройки, а если бы поднял руку, вполне мог коснуться палубы. Он слышал чьи-то шаги, гулко звучавшие о доски, а где-то совсем рядом лилась песня под звуки фортепьяно. Это пел Драпер-младший.

Забыв даже об усталости после дня изнурительной работы, Гаспар слушал, замирая от восторга. Шаги между тем приближались; двое мужчин облокотились о перила прямо над Гаспаром, и тот поспешно втянул голову внутрь, боясь, как бы его не увидели.

Эти двое вели какой-то долгий и серьезный разговор. Гаспар узнал голоса г-на Драпера и Жака Обираля.

– Элен будет очень хорошо на Бермудах, – говорил Обираль.

– Не знаю, стоит ли отсылать ее так далеко, – задумчиво произнес Драпер.

– Там она сможет продолжить занятия музыкой, и вам не придется бояться, что Элен опять убежит искать, как она говорит, свой край.

Гаспар сначала подумал, что речь идет о женщине, приставленной к мальчику на яхте. Последние слова Жака Обираля его как обухом по голове ударили: так, значит, этот подросток с непокорным взглядом и дивными волосами – девочка! Но, сказать по правде, разве он, сам себе в этом не признаваясь, не догадывался прежде, особенно когда вспоминал светлые глаза своего друга? Да, у того была мальчишеская повадка, и даже пышная шевелюра, более длинная, чем полагалось бы, не делала его похожим на девочку. В рисунке губ, высокого лба, во всем лице, хоть и несомненно красивом, было что-то диковатое, неласковое. Но глаза – глаза выдавали незнакомую Гаспару нежность.

Двое мужчин долго молчали. Наконец Жак Обираль заговорил снова:

– Вы сами просили меня уберечь Элен от новых глупостей. Да она и в последний раз не убежала бы, если б вы меня послушали. И разве не моя заслуга в том, что мы нашли ее в Ломенвале? Я не знаю и не хочу знать, ни кем вы приходитесь Элен, ни как она к вам попала. Я только выполняю вашу волю, но не спорьте со мной, когда я делаю то, что считаю нужным. Я понимаю в таких делах больше вашего. Вы ведь артист.

– Скверный артист, – вздохнул г-н Драпер. – Как Элен попала ко мне – это не имеет значения. Но я и подумать боюсь, что однажды мне придется расстаться с ней. По крайней мере пусть это случится не раньше, чем она станет знаменитой певицей. У нее же незаурядные данные. Нет, вам не понять меня, Жак Обираль. Я, конечно, не считаю ее гениальной, отнюдь. Но, не ожидая чуда, я хочу создать ей всемирную известность. Вы знаете мое самое большое горе – я остался вдовцом, и у меня нет детей. Мне порой бывает трудно понять Элен.

– Именно поэтому вас надо время от времени возвращать на землю, – отвечал Жак Обираль. – Пусть она – будущая примадонна, меня это не касается. Для меня главное – знать, что она дорога вам, как если бы вы были ее отцом, а еще я не сомневаюсь в том, что это упрямая и злая девчонка. И если она вбила себе в голову, что хочет найти свою семью, которая вряд ли существует, и какой-то там выдуманный край, то все средства хороши, чтобы заставить ее забыть эту блажь.

– Да, возможно, я неправ, – согласился г-н Драпер. – Пусть проведет на Бермудах год-другой, если это необходимо. Но все-таки, когда я ее вижу, чувствую себя виноватым.

– Так отвезите Элен в этот ее край, и пусть успокоится.

– Ее край! Если бы я знал, где он! Я сам не представляю, что она имеет в виду. А семья Элен, если таковая вообще есть на свете, давно ее забыла. Да и где искать эту семью?!

– Неужели вы даже не знаете, какого Элен происхождения? Что-то не верится! – В голосе Жака Обираля прозвучали вызывающие нотки.

– Я не желаю говорить о ее происхождении, – решительно отрезал г-н Драпер.

– Вот так всегда – все должно делаться по вашей прихоти, а вы сами не знаете, чего хотите.

Г-н Драпер вдруг резко повернулся и пошел прочь, даже не кивнув на прощание своему секретарю; тот постоял еще немного и тоже ушел, беспечно насвистывая: казалось, он был уверен, что хозяин всегда пойдет у него на поводу, и рад, что удалось вывести его из себя. Когда шаги Обираля стихли, Гаспар еще долго смотрел на море и на звезды, которые все ярче разгорались в небе. Итак, яхта плыла к Бермудам. Гаспар много раз повторил про себя это название, потом закрыл иллюминатор, завинтил гайки и уснул.

Следующей ночью ему удалось подслушать еще один разговор г-на Драпера с секретарем. На сей раз эти двое беседовали, прогуливаясь по палубе, и обрывки фраз доносились до Гаспара, когда они проходили вдоль левого борта над его иллюминатором. Сначала он услышал слова г-на Драпера:

– Ну зачем мне понадобились еще корабли, когда вполне хватило бы бриллиантов? Теперь я не смогу и трех дней пробыть на Бермудах. Меня ждут дела... Знаете, когда приумножаешь свое богатство, это как игра, ведь все мы в чем-то дети. Строишь настоящие дома, пускаешь по морю настоящие корабли, а все хочется еще каких-то чудес, как в детстве... Мне шестьдесят, а я не могу забыть, что когда-то мечтал стать музыкантом, настоящим музыкантом. Я хочу дать Элен то, чего не было у меня... А Элен хочет чего-то другого, и я не понимаю, чего...

Жак Обираль был, как всегда, практичен:

– Элен будет просто прекрасно у Смитсонов... Два года на острове – хоть у кого выветрится дурь из головы... Для нее приготовлены роскошные комнаты на третьем этаже дома... Смитсоны – люди простые: жизнь по режиму, теннис, бассейн, кино, раз в неделю гости... Я думаю, Элен надо будет попробовать себя в кино. Может, она и певица, не спорю, но прежде всего – комедиантка...

Гаспар был в отчаянии: проводя дни на камбузе, а ночи – в своем жалком чулане, он и надеяться не мог поговорить с Элен. Но вот однажды...

Глава VII
Дальний край

В ту же ночь, вскоре после того, как Гаспар услышал этот разговор, внезапно налетел шторм. Незадолго до рассвета один из матросов зашел в чулан проверить, хорошо ли завинчены гайки иллюминатора, – такая проверка была произведена во всех каютах. Матрос вскоре ушел, бурча себе под нос, что он “и так знал, что в этом закуте все гайки закручены намертво”. Теперь Гаспар был уверен: никому и невдомек, что он, пленник, нашел способ выбраться из своей тюрьмы.

Шторм бушевал яростно, но буря пронеслась на удивление быстро. На следующий вечер только высокие волны еще напоминали о ней. Яхту мягко покачивало. Около полуночи Гаспар, задыхаясь от жары, понял, что не сможет уснуть, и открыл иллюминатор. Когда особенно большая волна поднимала судно, вода плескалась в нескольких сантиметрах от его лица. Смеясь от радости, Гаспар опускал руки в прохладную пену. Вдруг он замер: прямо над головой раздался приглушенный смешок. И почти сразу же – голос:

– Гаспар Фонтарель... В самом деле – он.

Гаспар высунулся в иллюминатор чуть не до пояса.

– Элен! – прошептал он.

– Так ты знаешь теперь, как меня зовут? – отозвалась Элен.

Девочка была одета так же, как тогда, в JIo-менвале, – в брюки и блузу. Она опустилась на колени и просунула голову между двумя столбиками перил. Ее локоны свисали над головой Гаспара, и сквозь завесу волос Гаспар видел звезды.

– Я сейчас помогу тебе выбраться на палубу, - вдруг сказала Элен. – Мы сможем поговорить. Обираль пьян. И дядя тоже сегодня перебрал.

– Боюсь, ничего не выйдет, – тихо ответил Гаспар.

– Постарайся протиснуться в иллюминатор, – продолжала Элен, как будто не слыша его.

Он повиновался. Девочка легла на живот и дотянулась до рук Гаспара; он удивился, какая она сильная. Упершись ногами в закраину иллюминатора, Гаспар высвободил одну руку и схватился за столбик перил, облегчая Элен задачу. Когда он оказался на палубе рядом с девочкой, то впервые за много дней почувствовал себя по-настоящему свободным. Он видел, как яхта рассекает воду, до самого горизонта покрытую легкой зыбью, видел звезды над головой. Нос яхты то вздымался, то зарывался в волну. Наконец Гаспар опомнился и смущенно посмотрел на свои заляпанные грязью штаны и рубашку.

– Это ничего, – сказала Элен. – Пойдем.

И потянула его за руку к трапу. Забравшись наверх, они сели рядышком и прислонились к трубе.

– Эта труба так, для украшения, – объяснила Элен. – Мотор работает на мазуте.

– Я слышал, как Обираль говорил с твоим дядей, – сказал Гаспар. – Я сейчас тебе все расскажу, чтобы ты знала. А потом уйду.

И он рассказал все, что ему удалось услышать.

– Два года на Бермудах, – протянула Элен. – Ну нет, у меня есть дела поважнее.

– Чего же ты хочешь?

– Я хочу найти свой край.

Гаспар не смел больше произнести ни слова. Он сидел, не отрывая взгляда от своих драных штанов.

– Не знаю, можешь ли ты мне помочь, – снова заговорила девочка. – Но почему бы не попытать счастья? Я тебе сейчас все объясню. Только мне надо принести кое-что из моей каюты.

Она встала и направилась к трапу. Пока ее не было, Гаспар с тревогой озирался. Наконец Элен вернулась; в руках у нее были электрический фонарик и какая-то книжка.

– Если ты зажжешь фонарик, его заметят, – прошептал Гаспар.

– А мы спрячемся в шлюпке. Ты ведь знаешь эту шлюпку, – ответила Элен.

Гаспар развязал узел. Оба юркнули в лодку и накрылись парусиной.

– Сейчас я тебе расскажу, – начала Элен.

– И зачем ты мне доверяешься? – вздохнул Гаспар. – Ни на что я не годен.

– А кто вообще на что-нибудь годен?

Элен говорила вполголоса, очень серьезно, а подчас даже жестко. Сперва она рассказала, как ей жилось вот уже много лет. Жила она в Антверпене, в большом доме с видом на реку. Целая квартира – для нее одной! К ее услугам постоянно была горничная. Каждое утро гувернантка будила ее ровно в восемь. Элен принимала ванну, затем приходил учитель давать ей уроки. В десять она садилась за пианино. Обедала на первом этаже в большом зале среди огромных буфетов и стульев голландской работы. Сидела всегда по правую руку от г-на Драпера; заговаривал он с нею редко, разве что спрашивал, не нужно ли ей чего-нибудь. После обеда – уроки пения; потом шофер отвозил ее летом на теннисный корт, зимой – на каток. Гувернантка неизменно сопровождала ее; иногда они возвращались домой пешком по улицам Антверпена, но это бывало редко. По воскресеньям Элен полагалось играть на пианино час. Потом она слушала мессу. После обеда каталась в машине, как правило, с г-ном Драпером. Вместе они ездили в бельгийские и голландские города. Каждый год – отдых в Остенде, в лучшем отеле, и путешествие на яхте. Элен побывала в Англии, в Норвегии, в Греции и в Италии. Все путешествия были распланированы до мельчайших деталей. Г-н Драпер старался убрать с пути Элен все препятствия. Он хотел дать ей образование.

– Мне купили собаку и кошку, – рассказывала Элен. – А однажды я попросила львенка – так мне и его подарили.

– Повезло тебе, – сказал Гаспар.

– Моя гувернантка повторяла мне это с утра до вечера. А когда никто не обращал на меня внимания, я смотрела в окно. Я видела, как трудятся матросы на баржах, как бегают дети по улице. Я тоже попросилась поиграть на улице. Мне тогда было двенадцать лет. Ясное дело, мне не разрешили. А как-то раз я случайно услышала разговор господина Драпера с Обиралем. Так я узнала, что господин Драпер мне не дядя, и еще узнала, что он боится, как бы я от него не сбежала. Хотя в то время бояться было нечего.

– Но я не понимаю... – начал Гаспар.

– Господин Драпер хочет сделать из меня певицу. Он желает мне только добра. И у него всегда такой вид, как будто он за что-то извиняется. Знаешь, каждый раз, когда он на меня смотрит, мне кажется, будто он сейчас спросит о чем-то важном.

Элен зажгла фонарик. Гаспар посмотрел на книжку, которую она держала в руках. Книжка была детская, с картинками. Девочка продолжала:

– В прошлом году господин Драпер решил заменить мою гувернантку, думал, так будет лучше. И пришла одна старая женщина. Ее звали Эмилией. Такая ласковая и веселая. Она все говорила мне: “Ты много чего не знаешь”. Вот у меня и засело в голове, что я должна что-то узнать, и я решила перевернуть весь дом вверх дном, чтобы растормошить их, понимаешь? Эмилия только плечами пожимала, как будто все это пустяки. Я взяла ключ для коньков и клещи и расстроила свое пианино. Научила собаку бросаться на лестницу и кусать гостей. Открыла в ванной все краны и затопила квартиру.

Элен строго отчитали, и она впервые узнала, какое влияние имеет на г-на Драпера Жак Обираль. Это он выбирал для нее учителей, в том числе по музыке и пению, следил за ее распорядком дня. Он заявил, что хозяин, дескать, сам виноват: приставил к Элен такую мягкотелую гувернантку, – и нанял другую, женщину без сердца, которая стала для девочки настоящим тюремщиком. В наказание Элен больше не выпускали из дому.

– Тогда я притворилась послушной. Решила, что все равно буду искать – я еще сама не знала, что, – только так, чтобы никто не догадался. Однажды я с самым смиренным видом попросила разрешения подняться на чердак. Сказала, что хочу найти там мои старые игрушки и починить их и что мне стыдно за свое плохое поведение. Гувернантка решила, что это можно. Сама отвела меня на чердак. За три месяца это была моя самая дальняя прогулка.

Гаспар все смотрел на Книжку с картинками, которую Элен сжимала в руках. Девочка довольно долго молчала, и он слышал только, как разбиваются волны о борта яхты.

– А если кто-нибудь заметит, что тебя нет в каюте...– с тревогой сказал Гаспар.

– Моя гувернантка храпит как паровоз, – ответила Элен. – Ясно ведь, что я не могу убежать с яхты в открытом море.

Г-н Драпер бережно хранил все, что когда-ли-бо принадлежало Элен. Но, чтобы не загромождать квартиру всяким старьем, он сложил ее вещи в углу чердака, заставленного разонравившейся ему мебелью. Элен нашла кучу игрушек, книги и маленький стульчик, который она когда-то сломала.

– Среди книг я и выискала вот эту, с картинками. Она была завернута в целлофан и перевязана золотым шнурком. Я взяла ее с собой в комнату. Села, положила книгу на колени и собралась открыть. И тут вспомнила, что она была у меня очень давно и что я смотрела ее в первый раз не в доме г-на Драпера.

У многих маленьких детей бывает привычка брать с собой в кровать какую-нибудь игрушку. Они непременно вспоминают о ней каждый вечер, и если, ложась спать, не держат ее в руках, то капризничают и не могут уснуть...

– Я вдруг увидела» – продолжала Элен, – кроватку, в которой я спала, когда мне $ыло лет пять. Я никогда не засыпала без этой книжки. Кроватка стояла у окна; утром я просыпалась и смотрела в это окно. Там был не город. Этот удивительный вид из окна я не забыла. И не переставала вспоминать его все время, пока жила у господина Драпера, особенно по вечерам, когда ложилась зпать. Только я решила, что сама все это выдумала, потому что местность за окном была какая-то странная.

Элен говорила тихо. Дойдя до этого места, она понизила голос до шепота и продолжала в самое ухо Гаспара:

– Очень странная. Дубы, березы, и тут же рядом пальмы. Зеленый лес и поляна. А подальше виднелось синее море. И вот, собравшись открыть книжку, я вдруг поняла, что все было взаправду.

– Не могло это быть взаправду, – прошептал Гаспар.

– Еще я вспомнила, что, когда мне принесли эту книжку, я была очень больна. Какие-то люди подходили к моей кроватке, но я не могу вспомнить, как они выглядели.

– Ты была больна, – сказал Гаспар. – Этот твой край привиделся тебе в бреду.

– Я сама не верила, что такое может быть, что я жила где-то, где есть дубы и березы, и пальмы, и море. И еще всякое я припоминала. Я видела ряд яблонь на черной-черной земле. Одна яблоня росла под самым окном. Раз ее так раскачало ветром, что ветка заглянула ко мне в комнату.

– И пальмы там были? – недоверчиво спросил Гаспар.

– Были. Когда я открыла книжку, не осталось сомнений в том, что это правда.

И Элен показала книжку Гаспару. Оба склонились над ней при слабом свете фонарика. По-прежнему слышался плеск волн. Сейчас, должно быть, часа два ночи, подумалось Гаспару.

Это была большая книжка с цветными картинками – такие покупают малышам. Текст набран крупными буквами: сказка братьев Гримм о великане и храбром портняжке. Картинки как картинки, ничего особенного. А между страницами были заложены засушенные веточки и листья, очень старые на вид. Элен показала Гаспару березовую сережку, лютик, длинный заостренный лист пальмы и маленькую водоросль.

– Этого не может быть, – прошептал Гаспар.

– Есть еще кое-что, – ответила Элен.

На титульном листе Гаспар увидел написанные от руки буквы – чуть корявые, полустершие-ся. “Мамочка Женни в дальнем краю”, – прочел он.

– Кто такая мамочка Женни? Если это моя мама, то почему же она покинула меня? Я пыталась припомнить ее лицо, но видела только пышные светлые волосы. Я не была уверена, но что-то во мне говорило: есть такой край, он мой, и называли его “дальний край”.

– Что же это за край? – спросил Гаспар. – Это не может быть ни в Бельгии, ни во Франции, ни в Африке...

– Я знаю, что искать его – глупость, – вздохнула Элен, – но ничего не могу с собой поделать.

– А ты не спрашивала у господина Драпера?

– Книгу я спрятала. Не сказала ему, что нашла ее. Когда я попыталась его расспросить, он только пожал плечами. Нет, он не знал, кто такая мамочка Женни. Так и сказал мне: не знаю. Я спросила его про дальний край. Он ответил: тебе это приснилось. И тогда я твердо решила, что убегу из дому.

– Но где ты собиралась искать, если ничего не знала?

– Сначала – в Бельгии. Посмотри, на следующей странице те же слова написаны по-фламандски.

– Это ни о чем не говорит, – возразил Гаспар. – Женни – не фламандское имя.

– Ни о чем не говорит, – согласилась Элен. – Но начать-то можно было и с Бельгии. Я убежала. В первую очередь я подумала о море и прошла все побережье от Остенде до Мало-ле-Бен. Меня поймали на границе. Когда я убежала во второй раз, то решила поискать в лесах. В Ломенваль я попала случайно.

– У моря нет березовых и дубовых рощ, а в лесах... Ну, может быть, Маас показался тебе похожим на море. Но пальм ты там все равно не найдешь.

– Там были пальмы и море, правда! Сколько раз я проклинала и это море, и эти пальмы, потому что сама бы ни за что в такое не поверила, но они там были.

Гаспар не мог видеть в потемках лица Элен, но он знал, что в глазах ее вновь вспыхнуло знакомое ему непокорное пламя. Девочка зажгла фонарик и снова открыла книжку. Наверху одной из страниц были написаны еще два слова: “Ты придешь”. Гаспар шепотом прочел их по складам. “Ты придешь”, – эхом повторила за ним Элен.