Текст книги "Парад теней"

Автор книги: Анатолий Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Машину Махов отпустил – до спиридоновского дома хотелось дойти пешком. Вниз по Крымскому валу, через Крымский мост, по ступенькам на Кропоткинскую набережную и с набережной в крутой Остоженский переулок. Без трех минут одиннадцать Махов повернул рычажок старинного дверного звонка, по окружности которого было написано "Прошу крутить".

– "Съезжалися к загсу трамваи, там красная свадьба была. Жених был в своей прододежде, из блузы торчал профбилет!" – выразительно исполнил куплет романса, который певал когда-то Олег Баян, персонаж пьесы «Клоп», известный журналист-обозреватель Александр Спиридонов, хозяин квартиры. И пред ложил: – Предъявите, будьте добры, профбилет, господин хороший.

– Здравствуйте! – спешно поздоровался Махов: – Все в сборе?

– Здорово, Леонид, – откликнулся Спиридонов. – Усе. Только тебя и миллиардера ждем.

Сбор всех частей. На диване у журнального столика сидели Казарян с Кузьминским и по праздничному делу баловались сухинцом. Смирнов из кресла без зависти и слегка презрительно наблюдал за их детскими играми в ожидании более выразительных развлечений. В парном кресле устроился было маховская ныне правая рука капитан Игорек Нефедов, но при виде начальства тотчас вскочил. Лидия Сергеевна и хозяйка квартиры Варвара Владимировна, стоя на балконе и будто бы любуясь московской панорамой, оживленно сплетничали. На одном из трех кожаных индийских пуфиков, вытянув ноги и опершись спиной о длинный египетский комод, распластался усталый Сырцов.

– Садитесь, товарищ полковник, – предложил, отступая от кресла, Нефедов.

– Нет уж! – темпераментно возразил Махов и бухнулся на диван между Казаряном и Кузьминским. – Я – к сухарю. Кончил дело – гуляй смело.

– Ха! – выразил междометием свое неодобрение маховскому легкомыслию Смирнов.

– Не понял, – невинно признался Махов.

Но тут прозвучал антикварный звонок, позволивший бывшему полковнику отделаться загадочным:

– Сейчас поймешь.

Вкатившись и поздоровавшись общим поклоном, Борис Евсеевич Марин произнес, не садясь, краткую, но внушительную речь:

– Судя по тому, что в этот чудесный весенний и отчасти праздничный день мы вынуждены… – Марин дал понять, что и он вынужден заниматься делами, – ситуация в вашем расследовании приобрела если не критический, то в любом случае серьезный характер. Вы вежливо, но настойчиво потребовали моего присутствия на, как выразился Александр Иванович, летучем совещании.

– Ну, выражаюсь я не так, – возразил Дед.

– … И мы знаем, как он выражается… – дополнил Казарян.

Марин, нимало не смутившись, продолжил:

– Надеюсь, мое присутствие на этом совещании может стать полезным в разрешении проблем, стоящих перед вами. Нет, нет, я не хочу сказать, что от моей персоны зависит что-либо существенное в вашей ответственной и тонкой работе, которая, насколько я понимаю, подходит к завершению. Вам остается лишь поставить точку. И если мои сведения и скромные соображения помогут вам сделать это, я буду счастлив.

– Как говорит! – экзальтированно восхитился Кузьминский.

– Хорошо говорит, – согласился Дед. – А какой скромный!

– Умение оценить обстановку и истинное значение собственной роли в этой обстановке – необходимейшее качество талантливейшего предпринимателя, – прокомментировал известный журналист Спиридонов, с подчеркнутым уважением разглядывая Круглого Боба.

Пошла игра в футбол, где, как обычно, в качестве мяча использовался вновь прибывший. В игре обычно принимали участие все, и теперь даже Лидия Сергеевна с Варварой Владимировной объявились в балконных дверях. Но Борис Евсеевич уверенно и с ходу перевел разговор на сугубо деловые рельсы:

– По поручению Александра Ивановича Смирнова…

И был прерван новой попыткой сбить его с панталыку. Опять Смирновым:

– По просьбе.

– По просьбе-поручению Александра Ивановича Смирнова, или Деда, как его любовно называет мой приятель Витя Кузьминский, – Круглый Боб впервые сделал ответный выпад, – я…

– А почему вы стоите, Борис Евсеевич? – грудным голосом несказанно удивилась Лидия Сергеевна.

Тут же ликующий Нефедов, вскочив с пуфика, подтащил тяжеленное кресло прямо под зад стоявшему посреди гостиной предпринимателю. Деваться было некуда, Борис Евсеевич обреченно уселся на мягкое и слегка понимающе рассмеялся:

– Непросто с вами.

– А с тобой – просто? – легко перейдя на «ты», спросил Дед.

Марин захохотал, а Кузьминский осведомился:

– Слегка размялся, Боб? Тогда давай дальше.

Но изготовившегося Бориса Евсеевича опять сбили. Озабоченный Дед осуждающе удивился:

– Какого хрена, дамы? Где настоящая выпивка? – И обратился к владельцу «Мирмара» извинительно: – Я опять вас перебил, Борис Евсеевич. Простите за старческую несдержанность.

– Итак, по поручению Деда, – Марина сбить оказалось непросто, – я вплотную занялся скрытной, но от этого не менее тщательной, по сути аудиторской, проверкой финансового состояния дел трагически погибших при взрыве шоу-продюсеров. И, конечно, меня интересовало отношение к этим делам сотрудников контор вышеупомянутых продюсеров. Откровенные концы, ведущие в "Департ-Домус банк" обнаружились в заведениях Кобрина и Радаева. Исполнительные продюсеры этих контор – фактически доверенные лица банка и в настоящее время полные хозяева этих дел.

– А как у других? – быстро спросил Смирнов. – Емцов, Нигматуллин, Яркин, Бакк?

– Там сложнее, – признался Борис Евсеевич, глядя, как Лидия Сергеевна перегружает с подноса на журнальный стол завлекательные бутылки, чистые стаканы и закуски. – Столь откровенных выходов на «ДД» нет, как нет и определенных претендентов на освободившиеся престолы.

– В случаях Радаева и Кобрина связи выходили в «ДД» на кого конкретно? – задал вопрос Спиридонов. Ожидая ответа, он подошел к столику, не спросясь, налил себе виски и бросил в стакан пару ледышек.

– Алик! – осудил его Казарян.

– Это я от нервозности, – объяснил свое самоуправство Алик. – Итак, Борис Евсеевич.

– Все связи осуществлялись через так нелепо погибшую вчера Галину Васильевну Прахову, и на ней, по сути дела, замыкались.

– Обрадовали, весьма обрадовали, – выпив, уныло поиронизировал Спиридонов.

– А ты чего ждал? – рассердился Казарян. – Все было понятно уже вчера, когда я вечером позвонил нашему трогательному другу Юрию Егоровичу. Уже не нашкодивший кот, а оскорбленная невинность. Опять ушел от нас этот из говна слепленный колобок!

– Он не ушел, Рома, – не согласился Спиридонов. – Он укатил за уголок и спрятался. Но, слово даю, я достану его!

Не теряя времени даром, не прерывая разговора, налили себе и Кузьминский, и Казарян, и спрятавшийся в толпе от бдительного ока жены Смирнов.

– Алик, уймись! – пригвождающе взирая на кульбиты Деда, сказала Лидия Сергеевна и потребовала от Маринина: – Вы считаете, что сотрудники покойных Емцова, Нигматуллина, Яркина и Бакка не осуществляли махинаций, подобных аферам в конторах Кобрина и Радаева? Прошу однозначного ответа: да или нет.

– Категорично ответить в данном случае не готов.

– А не в данном? – давила Лидия Сергеевна. – По истечении определенного срока?

– Требуется повторная проверка, уже по людям – не по делам. А там посмотрим, – неосторожно выразился Борис Евсеевич, и тотчас получил от Деда:

– Где – там?

– Что – где? – наконец-то сбился Борис Евсеевич.

– Где смотр еть будешь, миллионер. И куда, – устрашающе сказал Смирнов и, не меняя строгого выражения лица, незаметно подмигнул озадаченному бизнесмену. То ли подмигнул, то ли тиком дернулся. На всякий случай подмигнув ответно, Борис Евсеевич заверил:

– Смотреть буду в тех конторах, которые вас интересуют. И куда надо вам, а значит, и мне.

– Охохохо! – не то зевнул, не то вздохнул дотоле молчавший полковник Махов и с удовольствием отхлебнул из стакана: остался верен сухинцу.

– А вы догадываетесь, куда вам надо смотреть? Чтобы это было надо нам? – въедливая Лидия Сергеевна вовсе не желала выпускать Бориса Евсеевича из своих нежных лап.

Но тот уже пришел в себя и ответил, перепрыгнув через две ступеньки в беседе:

– Помимо связей с «ДД» вам требуется знать о иных возможных выходах из упомянутых контор на неизвестных и, скорее всего, криминальных персонажей. Или на одного персонажа, некоего Икса. Я правильно понял вас, Лидия Сергеевна?

– Скорее всего, он свои миллионы действительно заработал, а не под шумок украл, – вслух поразмышлял Кузьминский. – Котелок у него варит, и варит очень даже впечатляюще. Я простил тебе миллионы, Боб.

– Спасибо, – поблагодарил воспрянувший Борис Евсеевич.

– Теперь, зная, что нас интересует некто Икс, вы бы не смогли, Борис Евсеевич, по-новому взглянуть на результаты вашей проверки? – мелодично спросила Лидия Сергеевна.

– А он существует, этот Икс? – задал встречный вопрос Борис Евсеевич. За Лидию Сергеевну ответил Смирнов:

– Да, Борястик, да!

– Вероятность его существования? – потребовал уточнения Борястик.

– Стопроцентная, – нервным и единственным словом принял участие в беседе Махов. Гарантия официального лица– это уже весьма серьезно. Борис Евсеевич глубоко и шумно сделал затяжной вдох носом, демонстрируя, что находится в размышлении, и, поразмыслив, решил ответить на вопрос Лидии Сергеевны:

– С этой точки зрения возможны серьезные варианты. Тем более что уцелевший Икс должен выйти к ним на встречный курс.

– Исключается, – отвергла такую возможность Лидия Сергеевна. – Мистер Икс лег на дно по крайней мере на полгода. До гибели Радаева и уголовника Феоктистова он контактировал только с ними. Даже Прахова не выходила на него. Сейчас его люди, которые и не знают, что они его люди, уверенные в полной своей независимости, начнут действовать самостоятельно, что, по мнению Икса, должно привести нас к мысли о его отходе от этих дел. Когда все окончательно успокоятся, а обычно менты успокаиваются по истечении трех, – правильно я говорю, Леня? – месяцев, – Лидия Сергеевна с удовлетворением отметила подтверждающий кивок Махова, – он по цепочке из подставных лиц восстановит связи с человечками в конторах, на которых у него наверняка имеется убийственный компромат, и они станут тем, что они и есть на самом деле, – его холуями.

– Вы говорите о нем, как о хорошо известном вам человеке, – вдруг понял Марин.

– Он нам и вправду хорошо известен, Борис Евсеевич, – грустно призналась Лидия Сергеевна.

– Кто же он?

– Мистер Икс, – за всех ответил Махов и допил винцо. Ни с того ни с сего вдруг прорвало зашедшегося от ненависти Игоря Нефедова. Он вскочил с пуфика, ударил кулаком по дверному косяку, не рассчитав силы, без соразмерности, и еще сильней взорвался от неожиданной боли:

– Я этому Мистеру Иксу, слово даю, ноги из жопы повыдергаю! – И уже произнося слово «жопа», смущенно опомнился. – Что это я говорю, что это я говорю? Здесь же женщины?!

Лидия Сергеевна не сдержалась и прыснула. Реактивный Борис Евсеевич моментально пришел пареньку на выручку:

– Если вы знаете этого человека, если вы стопроцентно уверены в том, что все преступления совершил или инициировал он, если вы собираетесь повыдергивать ему ноги из задницы, то, собственно, за чем дело стало?

– За доказательствами, Борис Евсеевич, – признался Махов и налил себе из бутылки неплохого молдавского. – У нас одни косвенные и ни одного прямого.

– Понимаю. Все, кто представлял для него непосредственную угрозу, сознательно и хладнокровно уничтожены. И что же вы собираетесь предпринять? – Борис Евсеевич на глазах набирал уверенность.

– Ждать, чтобы через полгода с вашей помощью по цепочке из подставных лиц аккуратно выйти на него, – доходчиво объяснил Махов.

– Хуже нет, чем ждать да догонять, – возвестил Марин.

Дед поправил его:

– Хуже нет, когда догоняют.

Борис Евсеевич не смирялся:

– Но ведь вы и не собираетесь его догонять. Значит, Мистеру Иксу хуже не будет.

– Догонять будешь ты, – как о решенном сказал Смирнов, – выявляя его человечком по продюсерским конторам.

– Допустим, – согласился Борис Евсеевич. – Но вы же сами считаете, что эти люди задействованы втемную. Вычислю я их, ну и что?

– Да ты сначала вычисли, а потом и рассуждай! – рассердился Смирнов.

– Я стараюсь рассуждать постоянно, а не в отведенное милицией специальное время, – с ехидным достоинством заметил Марин. – Я единственная теперь ваша надежда?

– Борис Евсеевич, – строго напомнил Казарян. – Не забывайтесь.

– Пардон, – охотно извинился Железный Шарик. – Он очень опасен, этот ваш Мистер Икс?

– Очень, – серьезно ответил Смирнов. – Ему нечего терять. Год тому назад он потерял все: честь, совесть, друзей. Ему осталось одно – доказать, что он сверхчеловек, которому не нужны ни честь, ни совесть, ни друзья. И единственным его средством для доказательства этого может быть лишь власть над жизнью и смертью всех других – недочеловеков.

– Представляю, как он ненавидит вас, – понял Борис Евсеевич. – Не боитесь, что он перестреляет вас всех поодиночке?

– Поодиночке – нет, – успокоил и его, и себя Смирнов. – Покушение на одного из нас, первое же покушение– его конец, и он это понимает.

– Тогда всех скопом, – принял решение за Мистера Икса Марин.

Смирнов не обиделся и не разозлился. Усмехнулся только:

– А где он нас всех-то скопом соберет?

– Бестактный ты, Боб, прямо жуть! – оценил поведение бизнесмена приделавший ножки второму стаканчику Кузьминский. – Иваныч же – просто зануда. И говорят, говорят, а выпить так хочется!

– Ты же пьешь! – справедливо возмутился Дед.

– Я не выпиваю, а так, прихлебываю, между прочим. Выпивать надо всем вместе, здоровым коллективом, так сказать, в любви и согласии.

– Ты абсолютно прав, – заверил его Борис Евсеевич. – Но разрешите напоследок задать вам самый главный для меня сейчас вопрос. Вы сегодня были со мной очень, я бы сказал, настойчиво откровенны. Почему?

Усталый Сырцов, нарочито продремавший весь разговор, подтянул ноги, оторвал затылок от египетского комода и с кряхтеньем поднялся с пуфика. Все смотрели на него. А он, зевнув с зубовным лязгом, подошел к креслу Бориса Евсеевича и присел перед ним на корточки:

– Когда вы не знали, а всего лишь догадывались о расстановке сил и возможных наших действиях, Борис Евсеевич, то любая утечка информации через вас была бы недоказуема. Теперь же, если подобная утечка произойдет, мы будем твердо знать: она просочилась по вашему каналу. И, как умный человек, а все мы только что убедились в недюжинном вашем уме, вы будете в обозримом будущем молчаливы, как тургеневский глухонемой Герасим.

– Ты удовлетворен ответом, Боб? – осведомился неугомонный Кузьминский.

– Удовлетворен. – Марин был негромок и задумчив. Он смотрел, как утомленный монологом Сырцов наливал себе в стакан из тяжелой темной бутылки. Дождался, когда тот примет первую сегодня свою дозу, и признался опять, как в начале разговора: – Тяжело с вами.

– Будто с тобой легко, – проворчал Смирнов.

– Со мной – терпимо, потому что я один. А вы что – заранее все отрепетировали?

Сырцов хлебнул из стакана и ответил за всех:

– Импровизация. Как в джазе, на заданную тему.

– Мы пьем или не пьем?! – взревел доведенный до точки кипения Кузьминский.

23

Водить Казаряна и Спиридонова было бессмысленно; небожители, олимпийцы, они существовали как бы над схваткой, и их повседневные контакты вряд ли смогли чего-нибудь дать. Водить Сырцова и Смирнова – не просто опасно, а смертельно опасно; и опасность не в том, что им ничего не стоило просечь любую слежку, а в том, что они могли незаметно поменяться местами с наблюдателями, со всеми сопутствующими подобной ситуации обстоятельствами. Из дам задействована только Лидия Сергеевна Болошева. Но она скорее резидент, чем активный агент, выходящий на связи. Кузьминский тоже не особо перспективен, так как и Смирнов, и Сырцов использовали его локально и обычно в самый последний момент. Да и вообще все они – Казарян, Спиридонов, Болошева, Кузьминский, не говоря уже о Смирнове с Сырцовым, – слишком хорошо обучены, чтобы их без опаски водить.

Оставался один Константин Ларцев. Бывший футболист, судя по инциденту в подпольной букмекерской конторе, связан с ними и, скорее всего, используется для контактов с артистическим миром и сбора информации в футбольной среде. Он сейчас с ними, но не в их команде. Он в курсе всех дел, но не закабален многолетней привычкой остерегаться. И контакты его не просто связи для получения сведений, они еще и дружеские отношения.

Он водил Ларцева. Это было несложно. У второго тренера всегда достаточно забот по месту основной работы. С базы он отлучался только вечером, но часто оставался на ночь с командой. Первые четыре дня не дали ничего. Но он был спокоен и терпелив, зная, что слежка никогда не дает мгновенного результата. За ним надо много-много ножками ходить. Наконец, на пятый день его подопечный вырулил на перспективного клиента.

Первым перспективным клиентом оказался его же, Демидова, человек, номинальный владелец тайной букмекерской конторы, бывший футболист и золотой мальчик семидесятых годов Дмитрий Буланов. Тот, что в своей конторе устраивал секретный закуток для всесильного и неведомого босса. Буланов никогда не видел босса, но знал, что босс существует и недреманным оком следит за ним.

…Вчера вечером они с Костиком Ларцевым прилично набрались, горячо рассуждая о сложностях бытия. Костик на перепутье, да и он, Дмитрий Буланов, перед камнем, на котором начертано "Направо пойдешь…", "Налево пойдешь…", "Прямо пойдешь…". После смерти Летчика Дмитрий чувствовал себя сиротой. Но это – вчера. А сегодняшним утром надо готовиться к сумасшедшему вечеру: в России, в Европе играется очередной футбольный тур. Забот полон рот. Он с понимающим видом поприсутствовал при проверке связи и электроники, обсудил с барменом ассортимент и цены, в очередной раз проинструктировал, уча вежливости и напору, балбесов-охранников, условился с кассиром о высшей ставке на сегодня и вконец (похмельный все-таки) утомился. Самое время отдохнуть минуток двести.

В его прохладном кабинете, за его столом, на его удобном кресле уверенно сидел маленький человек и строго смотрел на него.

– Ты кто такой? – от растерянности довольно хамски поинтересовался Буланов.

– Я – вьетнамец, – вежливо представился маленький человечек.

– Тебя кто сюда пустил?

– Никто. Я сам, – сказал вьетнамец и сделал улыбку: глаза ушли с лица, все тридцать два зуба – наружу. Похмельному Буланову стало значительно хуже, чем раньше. Он подошел к столу, оперся о него обеими руками (чтобы было грозно) и задал первый вопрос по делу:

– Что тебе надо?

– Мне ничего не надо, – сладко протянул вьетнамец. – Хозяину очень надо.

– Какому еще хозяину?

Вьетнамец снова сделал вид, что улыбнулся.

– Мой хозяин. Очень добрый хозяин.

– А ну давай отсюда! – мучительно преодолевая себя, заорал Буланов.

– Громко кричать нельзя, – тоненьким голосом пропели за его спиной, где откуда ни возьмись возник еще один вьетнамский певец с пистолетом в правой руке.

Смиряя дрожь, Буланов плюхнулся в кресло так, чтобы видеть обоих представителей Юго-Восточной Азии. Игнорируя вооруженного, он спросил у сидевшего за столом:

– Так что нужно твоему хозяину?

– Он и твой хозяин тоже, – сообщил сидевший за столом. – Наш хозяин очень хочет знать, о чем ты говорил вчера с Константином Ларцевым.

* * *

После игры Константин решил навестить временного инвалида Борьку Гуткина, который, вырвавшись из медицинского стационара, вернулся в свою трехэтажную квартиру в Матвеевском. Скромный ларцевский «опель» остановился у палисадника, за оградой которого энергичная хозяйка Римма Федоровна (в свое время Римец-девочка, оторви да брось, из околофутбольного окружения) производила первый весенний постриг розовых кустов.

Константин хлопнул дверцей, и Римма подняла голову. Узнала, распрямилась и небрежно поздоровалась, будто виделись они вчера:

– Привет, Костик.

– Римец, а ты мне не рада! – обиженно заметил Константин.

– И ездют, и ездют… – подражая кому-то, проворчала Римма.

– Придуриваешься или охамела от сытой жизни? – живо поинтересовался Константин.

– От такой жизни не то что охамеешь – на стенку полезешь! – серьезно ответила Римма. – Борька трясется от страха, я трясусь. Один идиот Сема не трясется, и то потому что идиот. Тоже мне охранник!

– Телохранитель, – уточнил Константин. – Найдите другого, поумнее. Бабки-то не перевелись?

– Телохранитель, – повторила Римма. – Тело охраняет. Пока еще живое. Нашего кретина Борька никогда не поменяет, считает, что при нем ему везуха. Ты зачем приехал? Надо что или водку трескать?

– Нет в тебе душевной тонкости, Римец. Такие понятия, как беспокойство за ближнего своего, участие, сочувствие, тобой напрочь исключаются?

С внезапностью террористического взрыва из уст бывшей околофутбольной девы бабахнул Тютчев:

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется,

И нам сочувствие дается,

Как нам дается благодать…

– Римка, да ты стала книжки читать! – искренне изумился Константин.

– А что мне делать одной-то в этих хоромах? – одновременно жалуясь и гордясь, заметила Римма. – Пошли в дом.

Будто услышав ее слова, на высоком крыльце, особо не отдаляясь от дверей, объявился Сема, угрожающе держа правую руку за пазухой. Римма бросила секатор на молодую траву, стянула резиновые перчатки, скатав их в комочек, отправила вслед за секатором и, подойдя к ступеням, наконец-то расцеловалась с Константином. Монументальный Сема на крыльце глядел поверх их голов вдаль. Полюбовавшись этим памятником самому себе, Римма заметила:

– Бдит балбес.

Они поднялись по ступенькам. В дверях Константин приветственно похлопал Сему по плечу.

…Он эту завлекательную картинку наблюдал из старенькой «Оки», скромно приткнувшейся к бровке тротуара через два подъезда от гуткинских апартаментов. Теперь – ждать. Полчаса. Час. Полтора.

Через час сорок Ларцев покинул гостеприимные гуткинские пенаты. Что ж, минут через пяток можно и начинать. Но начать не дали: не успел Ларцев сесть в свой «опель», как подкатила смена – светлый приплюснутый «паккард» остановился рядом с неброским детищем германской автопромышленности, и из американского чудища выскочил, как молодой, патриарх отечественной попсы. Визитеры – и отбывающий и прибывший – слегка приобнялись, похлопали друг друга по спинам, о чем-то перемолвились и разбежались каждый по своим делам: Ларцев – в «опель», а патриарх – в гуткинский дом.

Опять ждать. Демидов без эмоций отнесся к этому. Усмехнулся только, вспомнив любимое смирновское словечко – «маета». Вспомнил и в который раз подкатило нечто, застилавшее глаза. Ненависть, ярость, боль? Подумал о другом: как они его вычислили? Да и вычислили ли? Не стал ли он маниакалом? Ни одного живого конца к нему, ни одной дельной зацепки, ни одного человека, который мог назвать его по имени. Засуетился зря? От первых неудач, от тревожного ощущения тотального гона, от участия в этом гоне Смирнова и Сырцова? Отряхнуться и не паниковать. Сыскари сделали свое дело: покойные Радаев и Кобрин разоблачены, выявлены их связи с главарем всего синдиката, захватившего верхушку шоу-бизнеса, рецидивистом Феоктистовым-Летчиком, ликвидирована система по давления и запугивания, вместе с Галиной Праховой исчез и основной канал финансирования. Сыскари сделали свое дело и должны отдыхать. Пора и ему отдохнуть эти полгода. Стоп. Каждый человек – немного страус. Страус и он. Головку на полгода в песок – как хорошо! Тепло, темно и безопасно. Безопасно потому, что в тепле и мраке кажется, что и любой другой ничего не видит.

Но видят, видят. Сырцов со Смирновым наверняка насторожились, узнав о лихой переквалификации Генриха из скокаря в киллеры – крайняя редкость в уголовном мире. А въедливый Махов, конечно, прошерстил все дела бывшего скокаря и наверняка вышел на то, где тогда еще капитан Демидов отцепил от срока не слишком замазанного Генриха, чтобы сделать из него своего агента. А уж прокачать каналы Радаева и Летчика – задачка для Махова элементарная.

Нет, он не страус. Он не сунет голову в песок, оставляя на всеобщее обозрение беззащитный бесхвостый зад, он не позволит им в благодушном спокойствии ожидать, когда он объявится. Он их достанет неожиданно, не готовых к встрече с ним. Он выберет момент, когда они соберутся вместе все – Смирнов, Сырцов, Казарян, Спиридонов, Кузьминский, Махов – все те, кто год тому назад вышвырнул его из своего мира, и тогда он сделает так, что и они покинут и свой мир, и мир вообще. Все вместе и в одно мгновение. Они обязательно соберутся, они не могут не собраться, ибо быть вместе для них – главная в жизни радость. Их сходки в доме Смирнова, где в свое время погубили себя киллеры Паши Рузанова и боевики главного уголовного авторитета Большого, и в остоженской квартире журналиста Спиридонова, которая всегда под ненавязчивым наблюдением местной ментовки, для него не подходят. Но есть одна, но почти стопроцентная, вероятность, что их клиенты – восторженная попса – не упустят возможности восславить подвиги сыскарей. Если это произойдет, в чем Демидов был уверен, единственный шанс обнаружить место и время триумфальной встречи – контакты Константина Ларцева.

Патриарх, провожаемый приветливым Семой, возвратился на крыльцо неожиданно быстро, через пятнадцать минут. Похоже, тут не дружеский визит, а деловая встреча. Уже интересно.

"Паккард" укатил. Демидов глянул на себя в зеркальце заднего обзора. Темные – приклеенные – борода и усы, светозащитные очки, каскетка с длинным козырьком. О чем не подумал, о том не подумал, – вылитый террорист Салман Радуев. В голове мелькнуло созвучие: Радаев – Радуев; он усмехнулся, кинул на сиденье каскетку, снял очки. Так-то стало лучше, ибо бородатый и усатый, в небрежном молодежном прикиде он гляделся как обычный персонаж литературно-художественной богемы. Да и не даст он Семе как следует рассмотреть себя.

Храбрый Сема, увидев в глазок гнилого интеллигента в бороде, распахнул дверь и раздраженно спросил:

– Что надо?

Демидов коротко ударил его в солнечное сплетение, врезал по опускавшемуся темечку кастетом и втащил ватное тело в прихожую.

Три вьетнамца неслышно возникли из-за его спины. Демидов уступил им дорогу и, прикрыв за собой дверь, вернулся в неприметную «Оку».

Римму Федоровну самый младший вьетнамец обнаружил на кухне. Он приставил к ее затылку такой большой в маленькой руке «кольт» и сказал строгим голосом:

– Не надо оборачиваться. Садитесь на стул и смотрите в окно. Не надо двигаться. Все будет хорошо.

Самый старший в это время в кабинете ласково приветствовал Бориса Матвеевича, который, оберегая свои руки, на спине возлежал на удобном диване:

– Здравствуйте, Борис Матвеевич. Наш хозяин хочет узнать, что говорили вам гости, которые были у вас сегодня.

– Какой хозяин? Какие гости? – в ужасе пролепетал Гуткин. Он попытался сесть, но вьетнамец помоложе твердой ладошкой удержал его в прежнем положении. А старший терпеливо объяснил:

– Наш хозяин, очень добрый хозяин. А гости от вас ушли. Совсем, совсем недавно. О чем вы говорили?

– Да ни о чем мы не говорили!

– Два часа не говорил с футболистом? Двадцать минут молчал с певец? удивился старший вьетнамец. Удивился и предложил: – Не может быть. Вам нужно вспомнить.

– Да не помню я, не помню, о чем мы говорили! Пустяки все! – плаксиво заверил Гуткин.

– Какие пустяки?

– Ну, здоровьем моим интересовались, сочувствовали, – поспокойнее заговорил Гуткин.

– Мы тоже интересуемся вашим здоровьем, – сказал старший. – И сочувствуем. Такая беда – руки вам сломали. Они уже хорошо срослись, да?

– Срослись, – подтвердил Гуткин. – Хорошо.

– Жалко опять их ломать. Но хозяин сказал: "Если он не будет говорить, сломайте ему руки опять в том же самом месте". Хозяин приказал, и мы сейчас сделаем.

Гуткин посмотрел в невыразительные вьетнамские глаза, в которых прочитал лишь одно: они сделают это. Попросил:

– Не надо.

* * *

Не знаешь, где найдешь – где потеряешь. Удача? Не сглазить, не сглазить. Но пахнет, пахнет удачей. Интуиция никогда его не подводила. И узкопленочные – молодцы. Им было дано задание узнать, о чем говорил Ларцев с Гуткиным, а они, добросовестные черти, поинтересовались, зачем в этот уютный домик заявился и знаменитый певец.

Удача? Не желавший тревожить свои срочные вклады в банках патриарх приехал к Гуткину подзанять наличность для, как он выразился, финансового оформления сабантуя по поводу успешного завершения кое-какого дельца. Так и выразился, стервец. Десять зеленых кусков на предоплату сабантуя!

Только бы сошлось. Но не может, не может не сойтись. Патриарх не сказал: "Я устраиваю сабантуй". Он сказал: "Я финансово оформляю сабантуй". Не его, общий!

Теперь только не опоздать, только бы зацепиться!

Светлый «паккард» стоял в сером, закрытом серыми стенами серых корпусов, асфальтовом дворе. Патриарх был демонстративно консервативен и проживал не в новомодных коттеджах, не в шикарных новостроях с бассейнами и кортами, а в доме на набережной.

Дом. Здесь к телефону не подключишься. Дистанционная подслушка тоже невозможна: одиннадцатый этаж, окна на Москву-реку; подъезд, лестничные площадки легко просматриваются, можно засветиться. Слежка, только слежка. Контакты и объекты посещения. Работа для родимых узкопленочных. За работу, товарищи!