Текст книги "Долина раздора (СИ)"

Автор книги: Анатолий Шкирич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

«Здесь я чувствую себя ближе к дому», – говорил он себе и знал, что лжет.

Здесь, в выходящем из-под земли отработанном воздухе, он чувствовал кипящую внизу жизнь. И перед его глазами возникали дикие и противоестественные образы, заставляющие чувствовать тошноту, отвращение и, вместе с тем, голод.

Он не смотрел на свои пальцы. Он знал, что уродливые когти выдвигаются, впиваясь в обледеневшие камни. Чувствовал языком, как при мысли о свежей крови во рту вырастают клыки. Он стал монстром, которому не стоило существовать.

Голод окончательно помутил его сознание, и, почти не отдавая себе отчета, через несколько дней он спустился чуть ниже по склону Тенри Хедсток. Горный баран рухнул, окатив белоснежный снег кровью. И он упал рядом, жадно глотая багровый наст. А потом кинулся к трепыхающемуся телу, прокусил толстую кожу и начал лакать бьющую из артерии горячую жидкость.

Разум вернулся лишь через минуту, когда он, потяжелевший, уже отвалился от бездыханного животного. Его вывернуло. Он лежал в снегу, смотрел невидящим взглядом в темные небеса и чувствовал, как уходят силы. А затем желание выжить пересилило отвращение. Он вернулся к трупу и напился мерзкой остывшей жижи.

«Я одинок. Я ни для чего. Мне некуда идти. Мертвый выкидыш живого мира».

Он сидел, прижавшись к каменным плитам в выстроенной его народом шахте. Его бывшим народом. Скоро голод опять выгонит его наружу. К дышащим, живущим тварям, в чьих жилах течет его новая пища. Этого он больше не чурался. Боялся он того наслаждения, что приносил ему дующий из вентиляционного канала поток воздуха.

«Нет. Я еще не выродок, не отвратный монстр. Пока не забрал жизнь соплеменника. Пока не вцепился в глотку и не насладился последним вдохом».

Даже сон не мог принести избавления: тело отныне не нуждалось в отдыхе.

«Не выйти ли мне наружу? Сесть и ждать, пока вечная вьюга не занесет снегом с головой. Быть может, холод заморозит мои мысли, и я уплыву в благословенное небытие. И, когда-нибудь сошедшая лавина разрушит жалкое подобие тела, прервав мое существование, раз уж я сам на это не способен».

Внезапно он почувствовал приближение жизни. Перед глазами восстал образ горного барана, лежащего в замерзшей луже собственной крови. Он со всей силой сжал кулаки, чувствуя, как когти впиваются в ладони.

«Я контролирую себя. Я смогу. У меня получится».

Свет дня померк, скрытый приземистой фигурой. Белая меховая куртка до пят с глубоким капюшоном, отороченным мехом песца. Он понял, кто пришел и потому сжался, желая сейчас же сгинуть в очистительном огне.

– Л’крош! – она скинула капюшон.

Длинные каштановые волосы были заплетены под носом по древней традиции. Тяжелые косы закрывали рот и горло охотниц и следопытов от ледяных ветров и холода над землей. Воительницы же носили эту прическу, чтобы ничем не отличаться от мужчин, не желая снисходительности или поблажек в битве. Равноправие во всем. Правда, он слышал, что ходившие далеко купцы рассказывали о недалеких надземных племенах, что не знали этого обычая и распускали сплетни о бородатых дочерях подземного народа.

«Дороги домой мне нет. Отныне я лишен права. Я никто».

– Л’крош, сын мой!

– Не подходи ближе, прошу тебя, – застывшие губы и язык с трудом справились с забытыми звуками. – Твой сын умер неделю назад.

– Кем бы ты ни стал, что бы ни сделал, ты всегда будешь моим сыном. Запомни это!

– А если твой сын накинется на других твоих детей и убьет соседей, останется ли он твоим сыном? – он постарался отползти от нее подальше. – Не отвечай. Я не хочу знать ответа. Забудь меня.

– Не в силах матери забыть своего сына, – она села напротив. – А теперь ответь мне безо лжи. Ты уже напал на живого?

– Нет. Нет, мама, – он чувствовал колышущуюся внутри жажду. – Но я не смогу держаться. Это превыше меня.

– Тогда тебе придется уйти.

Она коснулась его руки. Обжигающее чувство жизни. Он прикусил губу, перебарывая себя.

– Отец… Ты сам знаешь… Я не смогу его переубедить. Ты уйдешь отсюда. Далеко, туда, где ты сможешь жить дальше.

– Но куда? – внутри была лишь пустота. Та, что никогда и ничем не заполнится. – Я больше ни для чего. Каждому нужно дело, смысл жизни. Я больше не ношу имени Резчиков Камня, а Держатели Вод отказались от меня. Все, на что я годен теперь, это быть мертвецом.

– Спускайся вниз, – он чувствовал боль и тоску в ее словах. – Иди на юго-запад, в равнины Вольных Городов. Там принимают всех. Быть может, и ты найдешь там себя.

– Хорошо. Так и сделаю, – он поклонился. Он не видел в этом ни смысла, ни надежды. Но уйти как можно дальше отсюда, от нее, было бы лучшим решением в его жалком оставшемся подобии жизни. – И прости меня.

– Ты мой навечно и всегда будешь в мыслях со мной, – она поцеловала его холодный лоб, поправила капюшон и направилась к выходу. – И сын…

– Да? – он постарался навсегда вобрать в себя родной образ.

– Если тебе придется… чтобы выжить… сделай это!

Невысокая фигурка исчезла за снежным бураном.

Мягкая тьма приняла его в свои блаженные объятья. Он не страшился мрака, ибо был частью его. Лоскуты серого тумана окутали мертвые члены, а холод и пепел утешили боль и жажду.

А затем мироздание померкло, и он осознал себя стоящим посреди галереи полиса. Это место он знал, как свои первые инструменты. Но он не помнил, как сейчас очутился здесь.

«Я же отправился вниз, к подножью Тенри Хедсток, – он сжал виски, пытаясь выдавить из памяти сгинувшие воспоминания. – Неужто жажда и голод настолько помутили разум, что я вернулся домой? Я должен бежать, пока меня никто не заметил».

Резные каменные поручни отделяли его от огромной вертикальной шахты Ремесленных Палат. Десятки галерей окружали витками спирали этот титанический колодец, заканчивающийся внизу куполом с подземными оранжереями. Стены шахты были покрыты панелями, испускавшими ровный золотистый свет. Цепкие лианы и плющ вились по виткам, а в воздухе стояли брызги от крохотных водопадов, нескончаемо падающих вниз.

На счастье, рядом никого не было. Он слышал далекие голоса, шаги по пологим галереям и другие звуки никогда не спящего полиса. Но на одном с ним круге лавочки вдоль стен пустовали, пруд возле каверны не оккупировала бессонная детвора и лишь несколько автоматов продолжали вечную работу, не обращая внимания на чужого.

Против воли он шагнул к округлой каменной створке под многоцветным панно. Пальцы скользнули в четыре углубления и машинально нажали на упрятанные в глубине кнопки, выбив по ним замысловатую дробь. В скале тихо зажужжали противовесы, и круглый люк откатился в стену, открыв проход в мастерскую отца.

«Нет! Мне здесь не место! – он замер на самом пороге, не понимая, ни как, ни зачем очутился здесь. – Но когда еще я увижу это место? Через сколько веков я, бессмертный, смогу вернуться назад без страха и боли? Или же намного раньше кол пронзит мое сердце, а прах после костра развеют на четыре стороны?»

Потолок осветился, стоило ему зайти в комнату и наступить на скрытую под полом панель. Он медленно двинулся вдоль стен восьмиугольного зала, любуясь выставленными шедеврами. Мозаики из полудрагоценных камней изображали надземную природу, битвы из эпосов или сцены жизни полиса. Сверкающие панно открывали красоту подземных галерей, тайны чистейших озер и шедевры грандиозных пещер. Каменные миниатюры складывались в истории о затерянных городах, баснословных сокровищах и сражениях с кровожадными монстрами.

Он помнил краски, но отныне не мог их видеть. Теперь весь мир заполняли серые цвета послесмертия. Но он помнил, потому что в детстве день за днем проводил здесь, играя и наблюдая, как отец алмазными сверлами вытачивает из необработанных минералов и булыжников эту красоту. Известный мастер всегда верил, что старший сын продолжит дело. Останется одним из Резчиков Камня. И до сих пор Лакрош помнил тень, что застлала лицо родителя, когда он сообщил о решении учиться у Держателей Вод. Он получил свое благословение, но больше никогда не удостоился любящей улыбки старика.

На столе, под ярким светильником, в окружении инструментов и увеличительных стекол лежала вырезанная из нефрита посмертная маска. Его маска. Он подошел и коснулся рельефного лица, за которым прятался предназначенный для праха сосуд.

– Что ты здесь делаешь? – его новые чувства подвели, не предупредив о вошедшем.

– Отец… – маска выпала из пальцев, глухо стукнув по рабочему столу.

В волосах, заплетенных в двойные косы и украшенных стальными нитями, прибавилось седины. Долгое, в пол, коричневое шерстяное одеяние скреплял на животе пояс из гравированных разноцветных каменных плиток. Одеяние мастера, не знающего дефектов.

– Мой сын умер! – отец бесстрашно подошел к столу и поднял маску, вглядевшись в барельеф. – Я хотел сжечь его тело, отпустить его душу к предкам и возложить в Аллее Прародителей. Но вместо этого…

Нефритовая маска рухнула на гранитные плиты пола и разлетелась зелеными осколками.

– Убирайся из моей мастерской, погань! То, что ты теперь есть, не достойно запятнать священный огонь кузни! Ты даже хуже разложившихся трупов пещерных крыс, которыми удобряют грибные плантации. Я убил бы тебя, если бы не страшился осквернить место моего дела. Вон!

– Я уйду, не волнуйся, – пальцы тряслись, гнев и обида разрушали хлипкие преграды на пути безрассудной жажды.

– И не возвращайся, – отец подошел к висящему на стене церемониальному молоту, способному крушить не только камень, но и черепа. – Безымянному не место в полисе.

Лакрош медленно двинулся к выходу, перебарывая проснувшиеся жуткие инстинкты ночного кошмара.

«Он тебя никогда не любил, – зашептал в голове незнакомый слащавый голос. – Ты был неумехой, посмешищем в его глазах. Ты достоин лишь презрения».

– Ты был всегда слаб. Не удивительно, что ты поддался скверне!

Плитки пола покрылись морозным инеем. Свет под потолком мерцал, словно над головой Лакроша проносились мелкие крылатые тени.

«Он не ровня тебе! Ты теперь другой! Лучше и могущественнее, чем мог бы когда-либо стать он».

– Появишься в полисе еще один раз, и твой прах выкинут в провал! Ты никто!

«Ты больше не слышишь его голос, не помнишь его. Но чувствуешь, как бьется его сердце, как несется по венам горячая и восхитительная кровь».

Лакрош с трудом переставлял ноги, будто сам пол хватал его туманными щупальцами. Тьма и пепел заткали рассудок. Вернулся голод. Сосущая жажда разъедала все внутри, и оставался лишь один способ заглушить ее.

– У меня есть имя, – клыки выдвинулись ниже губ. – Я тварь из мрака. Карак Шихед. Вобравший в себя мрак!

«Не говори с ним. Накинься! Ударь и прерви агонию жизни. Испей! Кровь, кровь, КРОВЬ!»

Все померкло. Повсюду разлилась серая хмарь. А впереди, прямо перед ним, дрожал багровый образ трепещущей жизни. У этого алого видения не было ни имени, ни лица, лишь влекущее биение жизни, что сделает тебя самого на миг прежним. Горячая субстанция согреет замерзшие внутренности, вернет краски и чувства, доведет до экстаза, наполнит силой.

Даже ослабший, теперь он был намного быстрее и сильнее старика, что уже десятилетия не участвовал в сборе ополчения. Молот отлетел в сторону. Пальцы впились в горло живого, поднимая над полом, удлинившиеся когти почти прокололи дряблый пергамент кожи. И лишь в последний момент он сдержался и не сжал смертельную хватку.

– Я не такой. Я не сделаю это, – прорычал он в побагровевшее лицо повисшего в  воздухе старика.

«Я уйду, я смогу все сделать правильно», – и тут его ноздри затрепетали.

На большом пальце багровело небольшое пятнышко. Кажется, выбивая церемониальный молот из рук отца, он случайно задел его руку своими чертовыми когтями. Взгляд, против воли, опустились вниз. На гранитные плиты медленно падала капля крови. Завороженный, он следил, как бесконечно долго она летит, как разлетается по камню.

Преграды рухнули, и тьма хлынула внутрь.

Возвращенный землей

Он смотрел и не видел. Ждал, не зная, что и зачем. Время перестало существовать. Блеклый мир без красок не имел значения.

Над головой мелькали попеременно два круга. Один яркий, освещавший пустоту, которую он не видел, и второй, блеклый, озарявший его мертвым светом.

Однажды прилетела птица. Когти впились в череп, круглый глаз над крепким клювом опустился сверху и вгляделся в его пустые глазницы. Птица попрыгала, напрасно выискивая хоть кусочек плоти, и, распушив перья, улетела прочь.

В один темный момент поодаль собрались мохнатые живые существа. Их было немного, но они легко могли разорвать его, растащить останки по лесу. Но он не боялся. Тот, у кого нет жизни, нет цели, нет ничего – тот не испытывает страха. Существа обошли его кругом, недовольно и зло рыча, повыли на блеклый диск и исчезли.

Опавшие листья, гонимые ветром, застревали меж ребер, покрывали ступни. Темный росток пробился возле ноги и оплелся вокруг его кости, поднимая вверх бархатистые листочки.

Он не желал, не думал. Он просто был. Ничто в бесконечном времени.

Затяжной ливень омыл его череп и кости от пыли и мусора. Свет и тьма сменились. Лужа рядом покрылась тонкой корочкой льда. Пробежал колючий зверек, волоча за собой мертвую змею. Занесенная в пустые глазницы грязь подсыхала.

А затем, в один момент, в тени березы, с которой опадали последние листья, закружился вихрь тьмы. Частички почвы: прах былых времен – собрались в бесплотные человеческие очертания. Рука из черной пыли поднялась, указав ему направление, и он почувствовал непреодолимую тягу. Его влекло в неизвестность, и он сдвинулся с места.

Мгновение сопротивлялось иссохшее растение, что обвилось вокруг ноги и не желало отпускать. Рывок и он на свободе. Невидящий взгляд устремился за пределы мира, не знающие усталости ноги направили тело вперед. Он не сопротивлялся приказу: чтобы идти наперекор, надо иметь свои собственные желания, а ему было все равно.

Не торопясь, днем и ночью, во тьме и при свете он брел. Лишенный времени, жизни и судьбы.

Неутомимые ноги вывели к опушке. Уже давно он брел не один. Рядом шли другие покинутые жизнью тела. Но они не интересовали усопший разум: в них осталась лишь та же пустота, что царила внутри него.

Впереди чаща обрывалась, и дальше тянулось поле под паром. На краю окоема виднелись окруженные хилым заборчиком домишки под соломенными крышами. От печных труб по случаю заморозков поднимался дымок.

Он остановился.

Впереди, на лошади гарцевал паренек.

Его челюсть отвисла, и из бесплотной глотки вырвался хриплый рык. Ибо в существе, что испуганно замерло при виде выходящих из-под полога леса мертвецов, был огонь. Яркий свет, что манил и мог согреть его хладное тело. Живое тепло – то, чего они были отныне лишены, то, что некогда делало их всех настоящими.

Другие немертвые тоже замерли и протянули вперед истлевшие руки, словно прося поделиться и с ними. Они не могли произнести ни слова и лишь, рыча и скрежеща зубами, тянулись к сиянию тепла.

Но живой не внял их немым мольбам: наездник хлестнул коня и устремился к строениям. Свет покидал их! Они оставались в холодном сумраке, лишенные даже крох тепла. Мертвецы зароптали. Его собственная злоба и ненависть, забытая, но не исчезнувшая, вновь воскресла в бренном теле. И он двинулся вперед. Уже по своей собственной воле. В селение. Там спрятался свет, там они обретут его вновь.

Нестройная цепочка неупокоенных выбрела из чащи и двинулась через поле. В селении тревожно зазвонил колокол, послышались проклятья, детский плач и причитания женщин, звенел металл.

Стук копыт. С другого края селения к ним приближался еще один живой. Немертвые остановились: они уже и не надеялись, что свет сам вернется к ним. Вновь костяные фаланги и гнилая плоть потянулись к теплу.

Источник сияния остановился поодаль, конь под ним гарцевал, не решаясь приближаться к дергающейся ватаге мертвецов. В руках всадника появилась пищаль. Живой направил ее на шагающих неупокоенных.

Полуразложившееся существо, что брело рядом с ним к живительному свету, рухнуло на колени. Он переступил через еще дергающийся скелет, не обратив на изломанное тело никакого внимания. Страх перед смертью забыт после нее. Его собственная грудная клетка разлетелась костяными осколками. Ни боли, ни тревоги он не почувствовал – ведь он шел к теплу!

Всадник с проклятьем отбросил заклинившую пищаль и снял с седла короткое копье. Конь нехотя, бочком, устремился к группе неупокоенных. И вот пышущий жаром наездник – сталь и плоть – налетел на восставших мертвецов.

Закаленный металл вонзился в грудную клетку тянувшегося к свету трупа, и на землю вывалились тухлые внутренности. Застрявшее в падающем мертвяке древко расщепилось, оставив в руках всадника бесполезный обломок. Испуганный конь встал на дыбы, подпруга лопнула, и живой свалился вниз, к копошащейся смерти.

Неупокоенные потянулись к рухнувшему им под ноги сиянию. Но живительное тепло окружала преграда! Стальные чешуйки, дубленая кожа – мертвые пальцы впились во все, что им мешало. Восставшие мертвецы отталкивали друг друга, рвались к столь близкому источнику. Не зная боли, они не помышляли о страданиях других. Не умея говорить – не слушали крики.

Они – смерть. И они жаждут почувствовать себя живыми. Забрать хоть на краткий миг этот дар у других.

Обнаженные фаланги, разбитые ребра, гнилые челюсти окрасились кровью. А потом тепло стало исчезать из терзаемых останков. Сияние развеялось, исчезло.

Ватага немертвых расползлась, поднялась на ноги, с трудом разбирая свои и чужие конечности. Здесь больше не было тепла. Но оно еще оставалось в селении. Неупокоенные устремились к своей новой цели.

Дебри к северу от Парнавы

Хрупкие половицы трещали, то и дело грозя обрушиться под осторожными шагами Александра. Огонь сюда не добрался, лишь закоптив дымом и превратив деревянные стены в черную пещеру. Очередная дверь в заброшенную комнату со скрипом распахнулась, открыв ему лишь многолетнюю пыль и запустение.

«Надо было просто облить керосином весь первый этаж флигеля и насладиться веселым костерком», – тревожно подумал Александр, осветив лампой очередную гостевую спальню, по которой уже полсотни лет не ступала нога живого.

Безлюдный склеп покинутого дома неприятно скрежетал, провожая непрошеного гостя пристальными взглядами закопченных портретов, разбитых статуй и пустых ржавых доспехов. Ветер то и дело врывался сквозь разбитые стрельчатые окна, кружил вокруг грязных портьер и с завыванием исчезал в печных трубах. Пару раз от неверного шага доски настила трескались, а однажды он чуть не проваливался сквозь пол, едва не разбив при этом лампы.

«Вот уж никогда не собирался играть в охотника за привидениями. К тому же у них была крутая тачка с сиреной и снаряга. И вообще – попадать в неприятности было их работой! – повернув за угол, Александр чуть не свалился в дыру на месте половиц. Весь пол коридора некогда обрушился вниз, щерясь теперь обломками на два этажа ниже. – Придется идти другой дорогой».

Александр развернулся и медленно побрел назад, каждый раз надавливая носком ботинка на ту дощечку, куда собирался ступать, и лишь затем перенося тяжесть тела на новое место.

«Интересно, а где же прохлаждаются мои несравненные товарищи?»

Возвращенный землей

Фаланги костяных пальцев колотились о дребезжащую дверь. Зубы впивались в косяк, отрывая щепки. Крики, что доносились изнутри, лишь понукали его сильнее жаждать лучезарный свет жизни. Запоры стенали, петли болтались, и неохотно, по волоску, они сдавали свои позиции. Скоро, уже совсем скоро!

Рядом другие немертвые обходили горящий дом. Там больше не оставалось живого тепла и света – лишь уничтожающее все пламя.

Кровля дома обрушилась, расплескала вокруг вихрь искр и гари, а затем из вздыбившейся волны пепла медленно соткалась фигура человека. Раскаленные угли посреди безликого мрака уставились в его пустые глазницы, а черный палец указал направление. И он почувствовал! Совсем рядом, там горел яркий, незамутненный свет, предназначенный только ему одному.

– Возьми его! Отбери и поглоти! – вместо слов изо рта призрака вырывались вспышки пламени. – Наполни пустоту внутри себя!

Он мгновенно забыл о покосившейся створке и о том живом тепле, что пробивалось сквозь щели. Теперь он знал, как сможет вдохнуть жар в себя.

Принявший тьму

Пульсирующие волны наслаждения текли по мертвым конечностям. Легкость и безмятежность. Он парил в невесомости, на перине из серой хмари в море безбрежного покоя. Он обрел свою сущность, не противился больше бессмысленным запретам и познал истинное блаженство.

Но затем где-то далеко, на самом краю вечности, возникло беспокойство.

«Сюда идет живой. Он увидит тебя и тогда ополчение отправит тебя в небытие и скормит твой прах червям, – зашептал уже знакомый ему голосок. – Убей его! Найди и осуши! Выпей до дна!»

Обжигающий, словно угли, голос распался пепельным смехом. Повинуясь, он встал и двинулся навстречу новой добыче.

Дебри к северу от Парнавы

«Так, я облазил весь первый этаж, второй и даже чердак и уж точно заслужил премию по экстремальному сталкерству, – Александр стряхнул с ладоней налипший мусор. Пришлось хвататься за какой-то хлам, когда он чуть не навернулся в очередной провал. – Но здесь нет больше никаких трупов. Никаких почерневших, словно головешка, мертвецов, вроде той симпотяжки с горящими глазками».

Чердак оказался захламлен на порядок хуже низлежащих этажей. Дождь и снег прохудили дырявую крышу, а затем планомерно превратили все вещи и мебель под ней в подобие городской свалки.

«И воняет здесь под стать», – гнусаво подумал Александр, зажимая нос в процессе поиска прохода сквозь хлам. Свободной рукой он оттолкнул в сторону сломанную плетеную корзинку.

Перемахнув через препятствие из развалившегося серванта с разбитыми тарелками, он достиг конца чердака. Впереди стропила обрывались, постепенно переходя в развалины сгоревшего дома.

«Ладненько. Решили играть со мной в прятки. Раз… Два… Пять: я иду искать, – Александр прикинул дальнейший план. – Подвал! Точно, вот где я еще не смотрел. А там вполне мог сохраниться полувековой трупик».

Окрыленный новой идеей он развернулся и тут заметил низкорослый силуэт на самой границе освещенного лампой пространства.

– Так не по правилам! Не было ни холода, ни тумана! – он поудобнее перехватил кочергу. – Ну, подходи, не будем затягивать!

Существо шагнуло на свет, и он тут же признал в нем Лакроша.

– Ба! Да это вы! – с неподдельной радостью воскликнул Александр. Он и не думал, что будет настолько счастлив увидеть вампира. – Долго же добирались по моим следам. Я даже начал скучать…

Он замолчал. Что-то было не так. Быть может, он обратил внимание на грязный сюртук и замызганные брюки, с которых педантичный гном не потрудился даже убрать налипшие листья. Или сработало некое седьмое чувство, интуиция. А может, все было куда проще, и он просто заметил горевшие красными углями глаза Лакроша.

– Ты должен умереть, – холодно произнес вампир, приветливо отрастив клыки и когти.

– А вот тут наши мнения расходятся, – осторожно заметил Александр, начиная просчитывать пути отступления.

«Значит, не один я тут слегка тронулся. Чудная компашка подбирается!»

Мимо вампирских заточек у него оставался лишь один путь. Вниз. На первый этаж. По торчащим балкам перекрытий.

Стоило вампиру подернуться тенью, как Александр, не раздумывая, прыгнул на первую же перекладину. Бревно треснуло и начало уходить из-под ног, но он уже зацепился за следующую балку. Стропило просело вниз, но этого хватило, чтобы приземлиться на второй этажа, тут же подхватиться и сигануть раньше, чем промелькнувшая когтистая пятерня располосовала ему горло.

Запасная лампа разлетелась, ударившись о выступавший кирпич. Рядом с ним вниз рушились половицы, осыпалась черепица и трещали стены флигеля. Александр вскользь врезался бедром по торчащей доске, и больно бухнулся на колени посреди коридора первого этажа, прижимая к груди единственный оставшийся светильник. А вслед, на его голову осыпалось все здание, которому дали последний толчок к саморазрушению.

Слева упали балки, обугленные блоки обвалились позади, разметав гнилые планки пола. Потолок над ним просел и освобождено рухнул вниз. Александр откатился от разлетевшейся осколками фарфоровой вазы и пополз дальше, вперед, туда, где стены дома еще устояли посреди всеобщего разрушения. Мерцающий свет лампы с трудом пробивался сквозь облако пыли и каменного крошева. Треск и грохот заполнили все вокруг.

«Только не погасни! Только не сейчас!» – без света он останется здесь навсегда.

А затем все начало стихать, на голову и спину перестали сыпать обломки, а пол под ним уже не ходил ходуном. Еще пара метров и он выберется…

Позади него тяжеловесно приземлилась коренастая фигура. Половицы затрещали, разбежавшись трещинами. Александр развернулся к вампиру и тут же со всей силы ударил пяткой о пол. Доски треснула, и Лакрош провалился по пояс вниз. Когтистая рука дернулась к Александру, не достав пару сантиметров до его лодыжки, и горящие глаза вампира сузились в беззвучном гневе.

– Мне жаль, но сейчас я помогать вам не стану, – Александр быстро прикинул, не стоит ли подхватить обломок доски и воткнуть в грудь застрявшего вампира, но решил не рисковать.

«Повезло еще, что после ранений Лакрош обессилен, да и мозги у него сейчас набекрень, – он прополз под перегородившим коридор шкафом, встал на ноги и перехватил лампу. – Зато теперь догадываюсь, кого встречу следующим».

Кочерга сгинула в развалинах, он лишился второй лампы и, главное, запаса керосина. Уменьшившийся почти наполовину флигель здания продолжал трещать за спиной.

«При встрече с призраками придется уповать на быстрые ноги. Где-то здесь я видел лестницу вниз. А вот и она!»

По ступенькам поднимался скелет. Оскаленный в вечной ухмылке череп и ветхие выбеленные кости. Это мог быть любой другой очищенный временем и зверьем от плоти мертвяк, но Александр был уверен, что видит перед собой Сола. И, судя по невразумительному рычанию, нынче еще более безмозглого, чем одурманенный видениями вампир.

– Сол, сейчас ну совсем не время для игр, – безнадежно попытался он урезонить друга, но шатающийся костяк лишь выпростал вперед фаланги пальцев. – Хотя признаюсь, иногда мне так хотелось тебе врезать, что сейчас я просто не удержусь!

Удар ногой отбросил ковыляющего костяка вниз по лестнице. Череп звучно щелкнул челюстями, пересчитав с десяток ступенек.

Путь вниз был отрезан. А судя по треску позади завала, и вампир уже почти высвободился из полового плена.

Александр бросился вперед. Коридор вильнул, он еле вписался на бегу в поворот, поскользнувшись на древнем выцветшем паласе, и почти уткнулся в призрака: угли глаз на черном лице и длинные опаленные волосы поверх грязного платья.

Обожженная рука фантома поднялась и указала прямо на него:

– Ты мой!

Обволакивающий холод сжал Александра в леденящих объятьях. Дыхание вырвалось редким облачком пара. Кровь и внутренности застыли, сердце зашлось, с трудом проталкивая вязкую жижу.

Он медленно, заторможено повернулся, сделал несколько шагов на ватных, немеющих ногах до ближайшей двери. Со стен и потолка коридора вниз падал пепел. Целые пласты гари рушились, обнажая светлую побелку. Он схватился за ручку, вокруг которой древесина, сгнивая, рассыпалась, открывая стальную сердцевину. Волна белесой хмари догнала и увлекла его за собой.

Он ввалился в больничную палату. Перед глазами все плыло, краски блекли, в ушах звучали и тут же исчезали хриплые вопли. Голова раскалывалась, в виски и затылок будто забивали гвозди. Дрожащими руками он захлопнул стальную дверь с небольшим окошком и обессилено привалился к холодному металлу.

«Я… не могу… так… больше…» – чужой шепот в голове становился все громче, заглушая собой мысли. Он уже не знал, где и кто он. Образы, звуки и видения мелькали в воображении или наяву, окружая его безумной чехардой.

– Что вы здесь делаете? – размеренный голос ворвался в гремящую и рассыпающуюся вселенную.

В палате он был не один. Возле решетки окна во фланелевой пижаме стоял высокий статный мужчина. Седина изрядно подпортила темную шевелюру, но брови и короткая бородка сияли первозданной аристократической чернотой. Этот человек был прямо олицетворением хладнокровия и спокойствия в окружающем хаосе помутненного рассудка.

– Кто вы и что здесь делаете? – повторил он.

– Я… это не настоящее, – все двоилось, и Александр ухватился за спинку койки, чтобы не упасть. – Я не должен быть здесь.

– Как и я, – с легкой усмешкой произнес незнакомец. – Тем не менее, мы здесь и сейчас.

– Меня преследуют, – в голове немного прояснилось, но в памяти всплывали лишь отдельные кадры. Он вспомнил, что был в разрушенном доме. Мысли о прошлом причинили боль, и Александр сжал виски пальцами, словно мог сдавить и усмирить пытку. – Они все не те, кто есть на самом деле.

– Ну, надо же, – удивился его собеседник, отходя от окна и медленно приближаясь к нему, – кто-то сохранил остатки разума… Они убили моего сына. А потом и всех остальных. Я сказал им «нет», отказался из гордости и обрек тем самым всех на смерть.

– Они… – Александр махнул рукой за дверь, – это те, кто там?

– Нет. Другие. Я не могу никому сказать. Но ты можешь. Хотя, – незнакомец приблизился и заглянул в его сощуренные от боли глаза. – Ты не сможешь мне помочь. Ты не можешь помочь даже самому себе.

– Я помогу, – Александр сжал кулаки, вкладывая в свои слова всю оставшуюся уверенность. – Я помогу. Даю слово!

– Ну что ж, запомни: они убили моего сына! – сильные пальцы схватили его за подбородок. – Отомсти им.

Толчок, и он начал падать на спину. Он падал и падал, сквозь пол, сквозь перекрытия, сквозь реальность. Очертания больничной палаты над ним подернулись туманом. Но голос продолжал звучать:

– Я их уведу ненадолго. Это все, что я теперь могу сделать. Иди вниз и закончи дело. А затем исполни свое слово!

Вселенная треснула, по мирозданию побежали трещины, за которыми была лишь тьма. А затем все осколки повернулись остриями к нему и вонзились в голову.

Александр лежал на спине.

Просевший вниз потолок с отсыревшей штукатуркой. Деревянная дверца, повисшая на одной петле, а за ней – темный коридор. Возле руки горела упавшая и чудом не разбившаяся лампа, освещая грязную комнатушку.

Он смог подняться и выйти в коридор. Затем добрел до винтовой лестницы. Стальные ступеньки уходили вниз, в темноту, но он уже не страшился мрака. Яркий свет лампы заставил тени забиться в дальние углы, и Александр начал спускаться. Каждый шаг отдавался гулом по пустому дому, но те, кто желал ему зла и так о нем знали.

Он спустился в подвал. Ботинки чавкнули по грязной луже. Макушка почти касалась низкого потолка. Узкий проход вел вперед, где обрывался пещерой большой комнаты.