Текст книги "Долина раздора (СИ)"

Автор книги: Анатолий Шкирич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Для его племени цивилизация оставалась досадным недоразумением. Им не нужен прогресс и общество. Лес. Горы. Дикая привольная жизнь. Они умели наслаждаться тем, что имели и не жаждать ничего невозможного. Но с каждым годом все меньше оставалось нетронутых уголков. Все чаще нюх различал запах гари от фабрик, до настороженных ушей доносился стук топоров и треск падающих деревьев, а зоркие глаза замечали следы сапог и колес. Все чаще их добыча уходила в дальние предгорья, спасаясь от стрел и пуль чужих.

Он много раз бывал в Парнаве. Это некогда было частью его взросления. Ведь как можно отказаться от того, что ты даже никогда не видел? Каждый из племени обязан был прожить какое-то время среди людей, чтобы затем осознано принять решение.

Он до сих пор помнил город. Смрад от скопления людей, чад тысяч очагов и помоек. Обоняние начинало отказывать в первый же день. Бестолковое мельтешение горожан по жалким высохшим подобиям лесных аллей. Громкие празднования незнакомых и нелюдимых соседей. Вечная сутолока и столпотворения.

Горожане проводили почти все свое время в дороге и очередях. А на остаток бесценного дня закрывались в крохотных каморках, забиваясь, словно испуганные зверьки по норкам. Работать месяц, лишь чтобы достать еды на месяц, оплатить кров на месяц и заплатить налоги. Пусть рабство отменили почти повсеместно, но как от этого изменилась жизнь рабочего и ремесленника?

Нет. В городе мог жить лишь тот, кто там же и родился и кто не знал другой, лучшей жизни. Вольные просторы. Бескрайние леса. Возвышающиеся на горизонте горы. Именно здесь место для свободного народа.

Сейчас он скользил неслышной тенью по осеннему лесу. По чаще, полной настоящей жизни. Его ноздри послушно отсеивали привычные запахи. Свежие подтеки пахучей смолы. Клочья шерсти бурого медведя, повисшие на кустах. Аромат мелких белесых цветов, пробившихся сквозь листву на освещенной солнцем прогалине.

Внезапно уши дернулись, различив в шелесте деревьев и трелях птиц далекий треск сухой ветки. Мускулы послушно понесли тело сквозь заросли невысокого кустарника. Полагаясь лишь на слух, он заходил с подветренной стороны к неведомой жертве. Ветки и стебли скользили по его черно-бурому меху, густому настолько, что случайная стрела застряла бы, не достигнув тела.

И вот ветер донес до него запах. Мышцы тела инстинктивно напряглись, а челюсти разжалась, давая выход легкому неслышному рыку. В голове возник образ молодого самца оленя. Пестрая картинка, смешанная со вкусом крови, наслаждением от охоты и запахом страха и смерти.

Скользнув сквозь заросли, он бросился вперед, уже не заботясь о шуме, и тут же смазанный силуэт кинулся прочь за деревьями. На минуту он отдался блаженству от своей скорости. Когда мимо мелькают замшелые стволы. Когда проносишься через глубокий овраг, даже не задумываясь, насколько он широк. Быстрее и еще быстрее. За скачущим миражом. За легкой быстроногой тенью среди веток.

Перепрыгнув через гниющий ствол дерева, он оказался впереди и правее бегущего оленя. Резкий рывок. И вот прямо перед ним мелькнули тонкие ноги. Круглый черный глаз под острым рогом мгновенно расширился, когда в нем отразилась его оскаленная морда. Его грудь ударила в спину оленя, и тот, издав жалобный вскрик, завалился на бок, взмахнув в воздухе раздвоенными копытами. Миг и зубы сомкнулись на шее, прокусив плотную шкуру и погрузившись в плоть.

Олень судорожно барахтался, пока он левой лапой удерживал его голову с остроконечными рогами и сжимал мертвой хваткой челюсти, чувствуя вырывающийся фонтан крови.

Наконец сердце оленя трепыхнулось в последний раз и затихло. Тело под лапами обмякло и распласталось недвижно на примятой и залитой багровым траве.

Волчье начало в нем жаждало вспороть мягкое светлое брюхо и насладиться еще теплой печенью оленя, но он пересилил этот порыв. Перебарывая себя, он отпрянул в сторону от желанной добычи. Тащить оленью тушу сподручней в человеческом облике. Волчьи зубы не предназначены для того, чтобы волочь по лесу грузное тело.

Сосредоточившись, он закрыл глаза и воззвал к памяти о своем втором обличье. Наполнил мысли ощущениями, воспоминаниями, и потянулся к этому образу. До полнолунья оставалось недолго. Хорошая пора, когда накопленная сила почти не тратится на смену облика.

По всему телу промчалась боль, словно кровь возвращалась в сосуды онемевшей плоти. Теплая волна пробежала по мышцам, опаляя жаром каждую пядь. Кости укорачивались, сплющивались и выгибались. Вытянутая морда обращалась в лицо. Лапы становились ногами и руками. Густые волосы втягивались в поры повсюду, кроме головы. Он неслышно застонал сквозь сцепленные клыки, что притуплялись и втягивались в челюсть, становясь зубами.

Он никогда не смотрел на себя во время обращения. И на других тоже. Это был момент уединения. Несколько мгновений боли, что исчезала спустя секунду, не оставляя о себе даже воспоминаний.

И вот, глубоко вздохнув и наполнив свои обновленные легкие воздухом, он поднялся на вновь обретенные ноги.

Первые секунды всегда трудно привыкнуть к хождению и к изменившемуся миру вокруг. Чувствуешь себя наполовину ослепшим, оглохшим и лишившимся напрочь чутья. Становишься медлительным и неповоротливым. Только вот мысли текут быстрее. Уже не узенький ручей посреди желаний плоти и памяти инстинктов, а полноводная река сознания, с множеством подспудных течений и водоворотов.

Среди всех прочих воспоминаний вернулось и его имя. Ночной Ловец.

Подойдя к туше оленя, он ласково провел пальцами по еще теплой шкуре зверя и попросил прощения у духа убитого животного.

«Не удовольствия ради. По закону природы и Матери-Земли. Благодарю тебя, младший брат. Отправляйся в вечные леса бегать по бескрайним зеленым просторам».

На пару секунд он замер.

Шелест леса стал ему единственным ответом.

«Чистая работа», – Ночной Ловец осмотрел оленя.

Шкура осталась неповрежденной и ее с радостью примут умельцы в стойбище. По молодости же его клыки не раз кромсали животных так, что мастера с негодованием отворачивались от принесенной добычи.

Кусты раздвинулись, и показалась черно-белая морда. Выпрыгнувший оборотень едва слышно рыкнул, оббегая вокруг Ночного Ловца.

«Свои», – Ночной Ловец подумал о том, что не заметил Полуночного Призрака до расстояния броска. А уж что говорить о горожанах с их полумертвыми чувствами…

Внезапно черно-белый оборотень зло зарычал. В своем человечьем обличье Ночной Ловец уже не понимал всего дикого языка. Но уловить предостережение об опасности сумел.

Бряцанье сбруи, запах дубленой кожи, табака и смеси лошадиного и человеческого пота. На прогалину выехало два молодых парня в охотничьих кафтанах и легких беретах. Через седло у ближайшего всадника лежало длинноствольное ружье. А второй придерживал руку возле гарды кавалерийской сабли.

Глянув на нагого оборотня, парни, как один, ехидно ухмыльнулись.

– Браконьеры! – надменно крикнул первый наездник. – Как вы смеете охотиться в лесу его милости сеньора Чезаре!

Рука Ночного Ловца непроизвольно коснулась левого предплечья. В юности, лет эдак пять назад, в него выстрелил заблудившийся молодой охотник. Обычной, не серебряной пулей. Тогда он сбил стрелка с коня, разломал его ружье и изорвал в клочья одежду. Самого всадника не тронул и отпустил восвояси. А несколько дней спустя от старого сеньора Чезаре прибыл гонец с извинениями и мелкими нужными по хозяйству дарами.

«Похоже, старик уже отдал душу Матери-Земле, – угрюмо подумал оборотень. – Он чтил договор и не отправлял так далеко в леса своих людей».

– Это ничейные леса, – ответил он охотникам. – И мы в своем праве загонять добычу.

Полуночный призрак легко рыкнул. Ночной Ловец успокаивающе шыкнул и сдвинулся в сторону, закрывая собой всадников. Он знал задиристый нрав своего родича.

Пошатнувшийся всадник на отпрянувшем коне злобно глянул на оборотней.

– Теперь они принадлежат сеньору Чезаре, – высокомерно произнес второй. – Так что убирайтесь подобру-поздорову. Или думаете, что на вас не найдется управы?

– И кто же отдал вам землю, – с усмешкой спросил оборотень, – если она никому не принадлежала?

– Вся долина Карамуреш управляется Советом Знати.

– И он оставил предгорья в ничейной собственности на века. Тот, кто не живет на земле, не может ей владеть.

– Старые законы переписываются, лесной житель, – фыркнул всадник. – Весь лес до Кривого Ручья отдан сеньору. А ты можешь охотиться восточней. Там огромные территории, на которые никто не посягает. Что тебе потеря одного леса, если вам принадлежат все предгорья.

Но и в интонации, и по лицу чужака читалось: «скоро тебе останется только забиться в дальнее бесплодное ущелье».

– Чтобы переписать закон нужны те, кто его подписывал, – ответил Ночной Ловец всаднику. – Мы обратимся к Совету и барону.

– Ну, удачи, дикий человек, – усмехнулся охотник. – Никто не запрещает тебе надеяться, что Совет найдет время для твоей просьбы.

«Еще одна такая же брошенная опрометчивая фраза и Призрак кинется на этих идиотов. А нас и так не любят горожане», – он хорошо чувствовал волну злобы, исходящую от Полуночного Призрака.

Глядя, как вздыбливается черно-белый мех оборотня, что-то поняли и охотники. Оба парня подстегнули коней и скрылись в кустах.

Парнава. Престольный град Долины Карамуреш

Обтекаемый шестиметровый корпус. Гладкий матовый колпак кабины. Позади остова сложный механизм, в котором неистово крутились шестерни, валы и передачи механизма, дергались поршни в паутине трубок и проводов вокруг парового котла. По бокам машины в цилиндрических обручах вращались лопасти двух пропеллеров, устремляя ветролет вперед и вверх. Им на подмогу приходили могучие заклятья, что поддерживали аппарат в воздухе.

Под машиной мелькали пригороды: дома и сады, утопающие в зелени, затем потянулись городские кварталы, перемежающиеся площадями, что постепенно поднимались по пологим склонам холма, который венчал собой Замок. За громадой величественного, хоть и слегка приземистого и массивного дворца почти сразу начинались предгорья.

– Прибудем через пяток минут, лейтенант, – голова пилота в зеркальном шлеме повернулась к сидевшему в салоне молодому мужчине. – Захватывающий вид, не правда ли, сэр?

– Изумительный, вы правы, – согласно кивнул пассажир, наслаждаясь открывшейся панорамой.

Светлые прямые волосы, открытый взгляд серых глаз и военная выправка. Один из детей Севера, выросший на легендах и вступивший в ряды Ордена с надеждой стать частью этих сказаний. И, пожалуй, те восторженные детские мечты до сих пор вели его по жизни, хотя он уже давно перестал быть неопытным и юным новобранцем.

Ветролет пронесся над рыночной площадью, над остроглавым храмом и завис над выделенным Ордену кварталом.

Прямоугольник десятиметровых стен, облицованных белым мрамором, охватывал казармы, пятиэтажный административный корпус, площадку для винтокрылых машин и выходящее на площадь здание инквизиции, что вонзало в небеса острые шпили готических башен. Весь квартал сверху укрывала частая стальная сетка.

На небольшой башенке возле казарм загорелись сигнальные огни, и часть сетки сдвинулась, открывая путь к посадочной площадке. Пилот мягко нажал на рычаги, лопасти винтов замелькали реже, и машина плавно пошла на снижение. И вот с легким толчком шасси коснулись гравия.

– Я распоряжусь, чтобы вещи доставили в вашу комнату, лейтенант, – кивнул ему на прощание пилот. – Вас уже ожидают.

На площадку из административного здания вышли двое в серых монашеских рясах. Один был слишком высок для человека, а второй, рыжебородый, хоть и мог посоревноваться шириной плеч со своим товарищем, макушкой едва достигал его пояса.

– Спасибо, капрал, – кивнул лейтенант пилоту и, дождавшись, когда обручи, в которых еще медленно вращались лопасти винтов, поднимутся вверх, сдвинул боковую панель кабины.

Рыжебородый гном приветливо кивнул лейтенанту, глазки великана-огра же хмуро посматривали из-под массивных надбровных дуг:

– Я брат Шалор, это достопочтимый брат Ар.

Скулы гнома перерезал кривой шрам от клинка, щеку украшала звездообразная отметина от клюнувшей в скулу стрелы. Рукава рясы плотно сидели на мускулистых руках, сбитые костяшки пальцев выдавали профессионального драчуна. Мысленно кивнув своим догадкам, лейтенант перевел взгляд на высившегося рядом с подземником великана. Огры были редкостью даже среди разношерстных рядов Ордена, выделяясь невиданной силой и устойчивостью к воздействию эфира. А так же обладали своенравным, неуживчивым характером. Хотя простой дикарь никогда не смог бы служить в рядах инквизиции.

«Да уж, бойцов святых отцов под рясами не спрячешь», – с улыбкой подумал лейтенант. Хотя и гном, и огр сейчас носили скромные монашеские одеяния, он чувствовал, что перед ним опытные воители инквизиции. А в ее рядах служили немногие, и только сумевшие обучиться управлять смертоносными механическими доспехами.

– Лейтенант Агатон из отряда «Ирбис», – он отдал честь.

Братья склонили головы, сложив накрест руки перед грудью.

– Шаловливые котята? – уважительно протянул гном брат Шалор. – Элитные разведчики Армии. Непростая работенка у вас, ребята.

«Вот и еще один знак, что он не обычный рубака, раз знает и домашнее прозвище отряда», – убедился Агатон.

К каждому отряду помимо официального названия приставало и свое шутливое прозвание. Правда, знали его обычно только служившие в рядах соратники. А право так называть отряд стороннему чужаку еще надо было заслужить.

– Везде своя специфика, – уклончиво ответил он брату Шалору. – И не всегда монстры опасней простых людей.

– У нас хватает и того, и другого, – усмехнулся гном-монах. – Так что будем рады вашей помощи.

– Святой отец просил не задерживаться, – прогрохотал огр. – Время конечно и не подобает его тратить впустую.

– Да, не будем заставлять ждать святого отца, – кивнул гном. – Прошу за мной, мессир инквизитор уже справлялся о вашем прибытии.

Огр потопал в административный корпус. Лейтенант последовал за ним, идя рядом с гномом. К ветролету уже подбежало несколько техников, тотчас занявшихся проверкой магосхем и механизмов. Стальная сетка над кварталом сомкнулась.

Покрытая гравием дорожка шла мимо стройных рядов кипарисов к каменной пятиэтажке. Мимо них промаршировало отделение сменного караула. Десяток пехотинцев в серебристых кольчугах с ружьями наперевес. Несколько работников разгружали повозку с бочками. Под раскидистой ивой сидел тщедушный старичок, изучавший толстые фолианты.

– Мы с братом Ар помощники святого отца Шалуа, – пояснил подземник. – В случае чего обращайтесь напрямую к нам.

– Я слышал много хвалебных отзывов о святом отце, – попытался начать разговор Агатон.

«Инквизитор первой руки, отец Шалуа. Один из умнейших и талантливейших людей нашего времени, как сказали знакомые монахи. И вместе с тем он чересчур рьяно и бескомпромиссно следует Кодексу, не считаясь ни с чем на пути торжества дела Ордена.  Опасный враг, а друзей у него нет».

– Слова лишь пустота. Дела – вот истинное мерило жизни, – процитировал очередное писание огр. Гном промолчал.

«Мда, не заладилась беседа».

– Я надеюсь, он в добром здравии? – попробовал Агатон вторично разговорить эскорт.

– Милость вселенной ниспослала ему ярчайший не затмевающий разум, – кивнул гном. – А мы служим его руками.

– А вы сами откуда? – поинтересовался лейтенант у подземника.

– Железные рубахи, – просто ответил гном.

«Мда, этим двоим явно не за красивые слова платят».

Железные рубахи. Гвардейский механизированный корпус инквизиции. Сплоченные беспринципные бойцы в тяжелых латах. Штурмовой отряд с длинными клинками и штурмовыми винтовками, что прорывался в самую гущу боя под черными знаменами с белым мечом, чья гарда состояла из шестерни и красной пентаграммы. Несущие волю инквизиции, куда бы не простерся взор святых отцов. Слова писания и приказы для гвардейцев значили больше чести, жизни и смерти. В бою лишь рыцарские клинья Армии и отдельные десантные бригады Флота не уступали им боевой подготовкой и оснащением.

Агатон оставил попытки наладить общение. В конце концов, он и так направлялся к главному средоточию ума и фанатизма этой обители Ордена.

Служба на границе, долгие походы и одиночные вылазки развили у него привычку самостоятельно принимать решения. Инквизиция же никогда не поощряла подобного свободомыслия. В ее рядах слово настоятелей и капелланов являлось высшей инстанцией, непрекословным законом. Воины инквизиции не сомневались и не обсуждали приказы. Они исполняли, упиваясь возможностью нести Дело вслед за Словом святых отцов.

Когда-то Агатон благоговел перед ярой верой инквизиторов в догматы Ордена. Но сейчас он понимал, что нет безгрешных людей. И что каждый должен отвечать за свои поступки, не отдаваясь на волю чужих решений. Быть может, потому именно его командование Армии отправило в обитель инквизиции. Хотя формально он теперь подпадал под командование святого отца Шалуа, но в действительности военная разведка хотела вызнать планы Инквизиции в Долине Карамуреш. А случай с непонятной запиской лишь послужил командованию предлогом. Так что Агатон получил негласное право действовать на свой страх и риск.

Войдя в здание, они пропустили спешащих клерков и поднялись на третий этаж.

За простой дубовой дверью скрывался округлый зал, уставленный книжными полками. Кроме стеллажей в библиотеке было лишь несколько грубых парт с табуретками и низко висящие над каждой столешницей яркие светильники.

У окна за столом сидел сухощавый пожилой мужчина в простой рясе. Начисто выбритая голова чуть поблескивала. Тонкие губы поджаты, глаза за очками скользили по буквам лежащего перед ним свитка.

Брат Шалор негромко кашлянул, обращая на себя внимание. Но инквизитор лишь молча поднял указательный палец, не отрываясь от чтения.

Не спеша дочитав свиток до конца, отец Шалуа аккуратно свернул его, вложил в кожаный тубус, и только затем взглянул на вошедших.

– Приношу свои извинения, – натренированный голос оратора легко разнесся по залу. Сожаления о задержке в нем и не чувствовалось. – Никогда не останавливаюсь на незавершенной мысли.

– «Теория о распространении магии» Семибашенной Академии, – прочел Агатон вслух надпись на тубусе. – Изучаете возможного противника?

– Только туман и мрак в разумах и душах – враги Ордена, – сурово ответил инквизитор Шалуа. – Заблудшие умы рано или поздно обретут истинное понимание мироздания и встанут под наши знамена. Конфедерация Магов лишь оплот инакомыслящих, упорствующих в своем неведении. И из ее рядов уходит все больше людей, что подтверждает мои слова. Только о единственном молю я: чтобы они не успели нанести вреда нашему миру за время своего блуждания в потемках. Прошу, садитесь, лейтенант.

Агатон присел на ближайший табурет. Оба гвардейца остались у входа, встав по обе стороны двери.

– В приказе из Цитадели содержалось так мало информации, – взгляд инквизитора пронзал насквозь, освещая все темные закоулки сознания и выискивая закопанные в пыли времен секреты. – Поведайте мне, лейтенант, что же подвигло ваше командование посылать вас в такую далекую от наших северных границ командировку.

Агатон вкратце описал известные ему факты. О том, как разведка сообщила о подозрительной стоянке охотников. О быстрой схватке, завершившейся уничтожением гнезда трупоедов. И о найденной записке-приглашении в Долину Карамуреш.

Святой отец Шалуа внимательно рассмотрел предоставленную ему копию записки.

– Вы сообщили очень ценные факты, – судя по тону отца Шалуа, ему они и так были уже известны. – Но данные это лишь сухие цифры и описания. Но вы там были! Вы дрались с этими тварями. Вы видели останки охотников и чувствовали запах разложения. Именно вы были тем зрителем, ради которого убили этих людей! – на мгновение для Агатона куда-то исчезла уютная библиотека. Свет померк, окрасившись сполохами огня от открытых жаровен и донесся тихий перезвон кандалов. –  Именно вы нашли записку. Мне нужно знать, что вы почувствовали в тот момент. Первая мысль и наитие. Говорите!

Лейтенант вздрогнул, отогнав видение застенок.

– Я подумал… нет, я был абсолютно уверен, что это вызов, – тихо произнес Агатон. – От противника, что знает свою мощь и готов показать ее. Серая тень, что скривилась в презрительной усмешке и нависла над всем миром, как над игральной доской.

«Но это же просто мои ассоциации… Разве они важны?» – и тем не менее лейтенант почувствовал пробравшийся внутрь холодок недоброго предчувствия.

Инквизитор выдохнул и откинулся назад.

– Хорошо. Вот с этим мы и будем работать. К счастью, ничего подобного в Долине я не встречал… Пока, – отец Шалуа вернул записку.

– Но, тем не менее, в Долине неспокойно. Мифрил, адамантий и прочие металлы почти не поступают в Вольные Города. Торговля останавливается. Гражданское неповиновение и сведения о бунте на руднике, – перечислил лейтенант.

– Об этом можете не волноваться, – святой отец Шалуа подкрепил свои слова твердым пронизывающим взглядом. – Инквизиция уделяет свое пристальное внимание всему происходящему. Ваша же задача заняться этим вызовом. Тот, кто бросил его нам, не опустится до простейших бунтов и налетов. Ищите нечто большее!

– Приложу все свои силы, святой отец. Однако я хочу сам во всем разобраться на месте.

«И заодно понять, чем же занята Инквизиция в Долине».

Для святых отцов давно перестали существовать отдельные жизни. Они мыслили городами, странами и народами. Для них именно они были живыми организмами. А отдельные люди, гномы, нежить и нелюди – лишь частичками. И Инквизиция, будто врач ради облегчения течения болезни, была готова пустить кровь больной стране, а затем прижечь рану раскаленным железом.

Легкая тень недовольства промелькнула по лицу святого отца:

– Ваше право. Но запомните, чтобы не произошло и чтобы вы не узнали – в первую очередь обсудите это со мной. Не принимайте никаких спонтанных решений. Виконт Вальденгрейт дает завтра бал. Посетите его, пообщайтесь с цветом местной знати, – в последних словах отца Шалуа слышалось нескрываемое презрение. – Вы поймете, что за беспорядками и грабежами лежит лишь жажда местных дельцов набить свои карманы, сдирая последнюю рубаху с бедняка.

– Последую вашему совету, святой отец, – лейтенант поднялся.

– И помните, сын мой, – произнес напоследок инквизитор Шалуа, доставая с полки еще один потрепанный тубус. – Все что мы делаем, идет на благо Ордену и становлению порядка в мире. Иногда надо ждать самого темного часа. И тогда, в кромешном мраке, проще всего разглядеть путь, ведущий к свету. Удачного вам дня.

Предгорья

Небольшая укромная долина, наполненная солнцем и прохладным ветерком с вершин. Посреди высокогорного разнотравья расположилась вытоптанная площадка с тотемным столбом, а вокруг нее – пара десятков плетеных куполов. Стоянка лунного народа.

Ночной Ловец прошел мимо двух мужчин, растягивающих на земле шкуры для выделки, мимо женщины, плетущей из ивняка корзину, и направился к крайней хижине. Достигнув плетеного жилища, он громко кашлянул, отвел в сторону занавеску из живой лианы и проскользнул внутрь.

Оторвавшись от рукоделья, на него подняла глаза зрелая женщина. Длинные черные волосы были расплетены по-домашнему, а через плечо перекинуто легкое сари из тончайшей шерсти. Серый пес в углу хижины встрепенулся, но затем вновь разлегся на подстилке, учуяв друга семьи.

– Ночной Ловец? – вдохнув его запах, женщина обеспокоено продолжила, словно ей тоже передалось беспокойство. – Ты весь взмыленный. Что-то случилось?

– Весенняя Заря, – он почтительно склонил голову, от чего обе косы упали на грудь. – Мне необходимо поговорить с твоей половиной. Ты знаешь, куда направился Серый Клык?

– Он не посвящал меня в свои дела, – Ночной Ловец уловил нерешительность в голосе подруги Серого Клыка.

– Заря, ты знаешь, какие настроения витают сейчас в племени, – он решился рассказать ей все, что накипело на душе. – Да мы отгородились от внешнего мира и стараемся с ним не контактировать. Но этим мы лишь вызываем враждебность в умах горожан и сельчан. Они боятся нас и скоро начнут ненавидеть. И как только извне прилетит стрела или пуля, будет задрана овца или пропадет путник – мы начнем бросаться друг на друга.

– Мы лишь хотим жить так, как жили наши предки и как нам нравится самим, – отрезала женщина.

– Времена, когда до ближайшего селения были дни пути, прошли безвозвратно. Или мы привыкнем жить бок о бок с людьми, гномами, нежитью и нечистью, или же настанет день, когда отступать нам будет просто некуда. Пусть не мы, но наши дети тогда погибнут в последней схватке. Потому что нас мало, а их становится все больше с каждым днем.

– Они нарушили собственный же закон! Они пришли и забрали ничейное! – в ее словах чувствовалось негодование и страх всего племени.

– Нам стоит обратиться к их Совету Знати, а не начинать ненавидеть всех чужих подряд, – вкрадчиво произнес он. – Если одни преступили закон, то не стоит осуждать за это остальных.

– Уступим им один раз и уже не успеем остановиться, отступая вновь и вновь, – фыркнула Весенняя Заря.

– А твоя половина хочет развязать среди цивилизованных войну. И неужели ты надеешься, что она продлится долго? А затем они начнут искать виновных. И на кого же их гнев падет? На вампиров или гномов, что живут с ними рядом? Или же на оборотней, удалившихся в горы и огрызающихся на любого чужака?

Весенняя Заря промолчала, задумчиво поглаживая пальцами шитье в виде бегущего по лесу серого волка. Ночной Ловец все еще надеялся достучаться до нее. Он чувствовал, что она тоже не хочет конфликта. Разумом Весенняя Заря понимала все неисчислимые беды от раздора, но поддержать своего возлюбленного требовало ее сердце.

– Все, чего я добиваюсь, это воззвать к Серому Клыку. Достучаться до него и остановить все. Сейчас у нас среди чужих еще есть друзья или просто те, кто прислушается к нашим голосам. Но, если он исполнит свой замысел, мы увидим лишь взоры, полные ненависти, – он присел рядом с Зарей и взял ее пальцы в свои. – Мы еще может остановить это! Дать нашим детям шанс жить в мире. А не скрываться по дальним ущельям до конца времен.

Весенняя Заря вздохнула.

– Я не знаю, куда он направился… – она подняла руку, заставив его замолчать. – Но, когда он возвращается, от него пахнет горным шалфеем и цветущим ирисом. А ноги еще хранят прохладу от капель воды из ледникового ручья.

– Благодарю тебя, я найду его, – и Ночной Ловец почтительно склонился перед Весенней Зарей.

Горная гряда к юго-востоку от Парнавы

Безлюдная дорога, что петляла среди скал по склону холма, огласилась громыханием, шипением вырывающихся клубов пара и лязгом железа. По большаку на юг двигалась колонна из трех машин.

Впереди – восьмиколесный транспортник. Шины из цельной резины высотой в человеческий рост поддерживали чуть скошенный впереди корпус, занимавший по ширине всю дорогу. Листы брони в три пальца толщиной прикрывали машину со всех сторон, закрывая кабину, паровой двигатель и транспортный отсек. На эти пластины из сплава редких колдовских металлов с обычной сталью были нанесены ряды рун и магических символов, а поверх них шла легкая решетка из проводящего эфир сплава с вкраплениями кристаллов осция.

Над корпусом вращалась турель из двух крупнокалиберных стволов, снабженных барабанным зарядным механизмом. Пока одна магосхема разряжалась после выстрела, под вытянутую пулю величиной с указательный палец на поворотном круге подставлялась вторая, уже готовая высвободить чары магосхема, а затем третья, обеспечивая высочайший темп стрельбы. Сразу за турелью кверху поднимались две короткие трубы, из которых вырывались клубы отработанного пара.

Боевая машина Ордена. Мобильный броневик, способный протиснуться по узким городским улочкам, выдерживая прямые попадания из стрелкового оружия. Машина, способная поддержать рыцарей в механических доспехах и стрелков в легких кольчугах огнем из своих турелей, пока пехота не войдет в смертоносный ближний бой. Транспортник, защищающий орденские войска от огня крупнокалиберного оружия и укрывающий от наиболее могущественных заклятий. Обычный огненный шар или вонзившаяся с небес молния распадутся безвредными искрами по корпусу, лишь наполняя энергией эфира прозрачные кристаллы осция. Толстые же плиты брони из тайных алхимических сплавов остановят даже крупнокалиберные снаряды, не говоря уже о простых пулях или там арбалетных болтах.

За транспортником следовало два военных грузовика. Кабина на пару солдат и укрытый брезентом грузовой отсек, под которым располагался паровой двигатель. Обычные рабочие лошадки по доставке солдат из пункта назначения к театру боевых действий. Шины этих грузовиков уже познали и песчаные самумы юга, и снежные вьюги севера, и топкие болота востока.

Все машины пестро раскрашены в белые, красные и черные цвета. В цвета Ордена. Над грузовиками ветер играл полотнищами с флагами. Черные полотна с белым мечом, чья гарда была выполнена в виде шестеренки, описанной вокруг багровой пентаграммы.

Орден не скрывался. Агрессивные, яркие цвета загодя предупреждали об опасности даже незнакомых с мощью северных рыцарей. Войска всегда шли под развернутыми знаменами, со штандартами полков и золотыми и серебряными церемониальными наградами за бесчисленные выигранные сражения. Отдельные, наиболее фанатичные инквизиторские корпуса даже исполняли литании или цитировали строки из Кодекса до тех пор, пока не затихал бой. Священные слова наполняли некоторых солдат неистовством, сродни берсеркам, они входили в святую ярость и не чувствовали боли до тех пор, пока взмах клинка не повергал последнего врага.

Но лейтенанту Агатону выделили абсолютно простых солдат из расквартированного в Парнаве отделения. Из девяти стрелков, поместившихся в транспортнике, шестеро оказались молодыми парнями лет двадцати. За пять лет службы крестьянин из Западной Империи, уставший от копания в скудной земле богатого старосты, или ремесленник из Вольных Городов, измотанный работой за станком, мог накопить достаточно для покупки своего надела или становления мастерской на землях Ордена.

Среди остальных трех пехотинцев – седобородый гном, проведший не один десяток лет в нашивках сержанта, угрюмый орк, стоявший за пультом турели, и эльф, так и не расставшийся с деревянными оберегами поверх кольчуги. Угадать истинный возраст лесного жителя, отмеченного долголетней молодостью, было не легче, чем выиграть в рулетку.

Пехотинцы по уставу потели в серебристых кольчугах мелкого плетения, округлых шлемах с поднятыми прозрачными забралами и высоких сапогах на толстой подошве. Винтовки каждый пристроил в пазы корпуса броневика возле руки.