Текст книги "Плывущие против течения"

Автор книги: Анатолий Вершинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

У харчевни, где остановился один из вербовщиков, собрался народ – послушать, что скажет приезжий. Ждали долго. Наконец маклер вышел. Это был невысокий, юркий человек с плутоватым лицом, одетый по городскому. Он был красноречив, как уличный рассказчик, вкрадчив и хитер, как старый лис, и настойчив, как торговец. Вербовщик сыпал шутками и, улыбаясь, сверкал золотыми челюстями.

Он рассказывал, что в кафе и бары при американских военных базах в Йокосуке и Титосэ требуются здоровые и симпатичные девушки. А юноши могут неплохо заработать, если поедут на Формозу или в Корею – строить укрепления и выгружать военные грузы. Американцы платят не какими-нибудь иенами, а полноценными долларами.

Небрежно раскрыв туго набитый бумажник, он вытащил из него зеленоватую бумажку с изображением чужеземца:

– Вот, уважаемые, задаток. Могу сразу же дать – Он встряхнул ею, и люди услышали сухой хруст бумажки. – Плачу по курсу. Триста иен – один доллар!

... В эту ночь многие жители городка долго не ложились спать: они решали судьбу своих подросших сыновей и дочерей.

Не спали и в доме Тэйкити. В комнате стояла настороженная, угрюмая тишина. Слышно было, как потрескивал и шипел фитилек в сурепном масле: электрический свет в доме давно уже выключили из-за долгов. Скрестив на груди руки, вдова склонила голову на грудь. Лежавшему на полу Тэйкити хорошо были видны слезы на впалых щеках матери. Острая жалость к ней и к сестренкам сжимала сердце мальчика, и горький комок подкатывался к его горлу.

– Думайте, госпожа Уэда, – слышал он вкрадчивый голос маклера, сидевшего в углу. – Я, конечно, понимаю чувства матери, но надо подумать о себе и других детях. Ведь вы расстанетесь с Тэйкити не навсегда. Семь лет – не такой уж большой срок. Деньги, которые вы получите за мальчика, помогут вам рассчитаться с долгами. Вас не выбросят из дома...

Маклер говорил без умолку. Он то повышал, то понижал голос до шопота. Постепенно у Тэйкити начали слипаться глаза. Шопот убаюкивал его, и ему стало казаться, что никакого человека с золотыми зубами нет у них в доме, что это не голос доносится из угла, а шуршит соломой ветер. А завтра, когда встанет, он расскажет сестренкам о том, что ему снился человек, который хотел его купить...

Тихие, беспомощные всхлипывания матери вывели Тэйкити из забытья. И снова сердце его так сжалось, что от боли захотелось крикнуть. Уткнуться бы сейчас головой в колени матери и поплакать, как он делал, когда был маленьким. Ему всегда становилось легче от одного прикосновения ее ласковой руки.

Завтра! Завтра он распрощается с матерью и сестренками, с домом, со школой, с дедушкой Симурой. Он, наверно, больше не увидит своих товарищей, не увидит Дзиро, Масато и других, реку Одзигаву, «Грот карпов»...

Вспыхнув и зашипев в последний раз, погас фитиль. Мать продолжала безмолвно сидеть, опустив голову.

Тэйкити лежал на цыновке с закрытыми глазами.

Пусть мать подумает, что он спит. В комнате было тихотихо, и лишь за стеной шуршал ветер. Казалось, будто он запутался в листве придорожных деревьев и никак не может выбраться оттуда. А потом Тэйкити услышал шаги матери и шорох ее кимоно. Она совсем близко остановилась возле него и ласково прикоснулась ладонью к его голове.

Оттого, что мать гладила ему волосы, слезы снова начали душить мальчика. Он стиснул до боли зубы, стараясь не плакать. Но вот на лицо ему упала одна, другая горячая капля. Тэйкити вздрогнул и больше уже не в силах был сдержаться. Он порывисто прижался к матери и дал волю слезам.

Вербовщик пришел за Тэйкити на рассвете. Солнце, которое вставало из-за гор, угадывалось лишь по желтому пятну, еле проглядывающему сквозь плотную завесу мутного неба. Сестренки еще спали. Тэйкити не хотел их будить. Он постоял несколько минут у их изголовья, внимательно всматриваясь в их лица, а потом молчаливо взял свой сверток – завернутые в фуросики школьные учебники, теплую куртку покойного отца и белье. Мать стояла неподвижно, устремив сухие, потускневшие глаза на сына. Перед самым уходом он низко поклонился ей, как кланяются почтительные сыновья, уходя в далекий, очень далекий путь.

Глава десятая В РЫБАЧЬЕМ ПОСЕЛКЕ

Дзиро с нетерпением ждал, когда брат вернется с работы: Хейтаро собирался поехать на велосипеде в рыбачий поселок Хага и обещал взять с собой Дзиро. Весь следующий день – воскресенье – они проведут у моря, в гостях у своих родственников.

Но вскоре после того, как Хейтаро вернулся домой, к нему пришли Имано и старик Мори. Имано потрепал шершавой ладонью стриженую голову Дзиро:

– Ну как, «бунтовщик»? Что теперь придумаете?

– Пока ничего не придумали, – ответил, покраснев, Дзиро.

– Неважные дела, – глухо сказал старик Мори, усаживаясь на цыновку. Он вытащил из-за пояса полотенце и вытер им шею. – Слышал новость?

– Что случилось? – встревожился Хейтаро.

Старик Мори неторопливо набил свою трубку мелко

нарезанным табаком и искоса взглянул на Хейтаро.

– Что случилось? – ворчливо переспросил он. – Пока еще ничего не случилось. Но старый Мори предупреждал вас всех о том, чтобы не давать хозяину много времени на размышления. Эта хитрая лиса уже действует. Хочет нас одурачить.

– Ямада послал Кимуру в город за безработными, – пояснил Имано.

– За безработными? – Глаза Хейтаро сверкнули за стеклами очков.

Дзиро сидел на пороге, держа на коленях раскрытую книгу, и внимательно прислушивался к разговору.

Имано пододвинулся поближе к столику и положил на него свои большие узловатые руки.

– Прежде всего, товарищи, спокойствие. Важно, чтобы рабочие лесопилки не были застигнуты врасплох. На что может рассчитывать Ямада? Только на то, чтобы запугать нас, взять измором. Он хочет пригнать безработных, чтобы показать нам, что сможет обойтись без нас. Но это просто угроза.

– Нам надо знать, когда эти безработные прибудут в Одзи, – сказал Хейтаро.

Старик Мори пожал плечами:

– Вероятно, в течение того срока, который мы дали хозяину для ответа на наши требования.

– Вот он и хочет дать ответ, – сказал Имано. – Когда мы объявим забастовку и не выйдем на работу, у него под рукой окажутся безработные.

– Неплохо придумано, – глухо сказал Хейтаро, опустив голову на руки. – Что-то надо делать...

– Ну, и осьминог проклятый! – стукнул старик Мори кулаком по столу.

– А мы не пустим штрейкбрехеров на лесопилку, – сказал Хейтаро. – Мы засядем там, а женщины будут приносить нам еду.

– Мы об этом уже думали, когда шли к тебе, – сказал Имано. – Но дело в том, что остаться на лесопилке мы можем только после того, как объявим забастовку, то-есть через несколько дней. А безработных могут пригнать раньше – в такое время, когда на лесопилке не будет рабочих.

– Тогда надо выставить пикеты! – предложил Хейтаро.

Имано покачал головой:

– Пикеты из рабочих ставить нельзя. Этим мы покажем, что уже разгадали план хозяина, и тогда он постарается как-то иначе обмануть нас.

– Это верно, – согласился Хейтаро. – Надо придумать что-нибудь другое...

– Дядя Имано! – Дзиро вскочил и подбежал к взрослым.– Я придумал! Мы будем сторожить! Я соберу ребят... карпов.

Рабочие переглянулись.

– А ведь он прав, – сказал Имано улыбаясь. – Как ты считаешь?

– По-моему, подходящий план, – сказал, вставая, Хейтаро. – А сейчас я поеду к рыбакам договариваться.

Возле деревушки Мацумуры, вплотную прилегающей к окраине Одзи, Хейтаро сошел с велосипеда. Соскочил с рамы и Дзиро.

– Полюбуйся, что тут делается! – сказал Хейтаро.

Дорога взбегала на невысокий холм, на котором было

расположено деревенское кладбище. Они подошли к его обвалившейся ограде. При их появлении около десятка мужчин и женщин на мгновение подняли головы и молча продолжали свою работу. Они осторожно выкапывали урны с прахом покойников.

Кладбище было крошечное. Могилы тесно жались одна к другой. Так же как и при жизни людей, покойникам была строго отмерена каждая пядь земли. У надгробий стояли покрытые зеленовато-коричневым мохом каменные фонари, скорбно шелестели своими игольчатыми ветвями криптомерии. Небольшой каменный будда с бесстрастно устремленными на мир миндалевидными глазами покосился на одну сторону и, казалось, вот-вот рухнет на землю.

Рядом с поваленной кладбищенской оградой несколько крестьян с трудом стаскивали с могилы надгробный камень. Хейтаро прислонил велосипед к дереву и подошел, чтобы помочь им. Дзиро последовал за ним. Крестьяне молча отодвинулись от одного края камня, и Хейтаро вместе с ними отнес его в сторону. Дзиро смахнул с плиты комья земли и разглядел грубо высеченные на ней иероглифы – посмертное имя погребенного.

– Что у вас тут происходит? – нарушил наконец молчание Хейтаро.

Старик-крестьянин, который медленно выбрасывал из обнаженной могилы влажные комья земли, прекратил работу и поднял на Хейтаро воспаленные, слезящиеся глаза. Он вытянул свою грубую, похожую на потрескавшуюся кору старого дерева, руку и сказал:

– Пришли в нашу страну и распоряжаются как хотят. Аэродром строят...

Хейтаро и Дзиро посмотрели в сторону сжатой небольшими холмами долины, где еще не так давно зеленели узенькие полоски рисовых полей. Теперь их безжалостно топтали и скребли, словно выворачивали живые внутренности земли, зеленые чудища-машины. Одни из них, похожие на лафеты гигантских дальнобойных пушек, с грохотом опускали свои металлические челюсти на землю и, впиваясь в нее огромными железными зубьями, словно слизывали зеленые бугорки посевов. Другие, вытянув длинные хищные лапы, описывали в воздухе полукруг и опускали на грунт свою огромную ладонь-ковш, загребая взрыхленную землю. Словно надоедливые москиты, непрерывно жужжали моторы многочисленных «студебеккеров». Они подставляли под ковши свои кузовы и уходили, покачиваясь на рытвинах, наполненные остроконечными земляными горками. А в середине долины, там, где грунт уже был выровнен, американские солдаты стаскивали с машин стальные решетчатые щиты и укладывали их на землю. Пройдет еще один-два дня – и живая земля, ранее кормившая сотни людей, будет закована в железо и бетон.

И Дзиро показалось, что сквозь рокот и скрежет многочисленных машин он слышит скорбные стоны родной японской земли.

– Одну неделю только дали на сборы, – рассказывал старик-крестьянин. – А куда идти с женщинами и детьми? .. Помещику нашему беспокоиться нечего – за землю ему уплатили сполна. Захочет – новую купит. Да у него ее и так хватает... В деревне Сугино все жители – арендаторы. ..

– А урны почему выкапываете? – кивнул Хейтаро головой на вырытые могилы.

Старик грустно покачал головой:

– И покойникам нынче нет покоя. Холм, на котором кладбище, мешает им. Снести хотят... И рис не на чем сеять, и в могилу некуда лечь...

Дорога шла у самого подножия гор, к которым жались крошечные крестьянские поля. Повсюду суходольный рис стоял уже созревшим. Его пожелтевшие свисающие кисти жалобно шуршали, вздрагивая от порывов ветра. Между рисовыми полями желтели полоски ячменя, склонялись колосья проса. Кое-где мелькали фигуры крестьян в широкополых соломенных шляпах. Они нагибались за каждой горстью злака и связывали в снопы сжатый рис.

В дымчатых сумерках вечера сквозь пожелтевшую зелень проглядывали низко нависшие соломенные и тростниковые кровли деревенских домиков. По узким дорогам неторопливо шагали с коромыслами на плечах крестьяне.

Притормозив велосипед, Хейтаро свернул на дорогу, ведущую вниз, к морскому берегу. Эта дорога была прорыта в скалистом грунте и окаймлена по обеим сторонам голыми темнобурыми валунами. Из-под самого колеса, мелькнув голубой грудкой, вспорхнула синица-рыболов. Она напомнила о близости моря. И действительно, вскоре перед братьями открылся простор мрачного, разбушевавшегося моря.

Сидеть на жесткой раме велосипеда было неудобно, но Дзиро этого не замечал: он был счастлив, что едет в Хага на весь воскресный день. Дзиро желал только одного – чтобы завтра выдался погожий день. Можно будет как следует поплавать и полазить по скалистым утесам. Кто знает, может быть ему удастся обнаружить гнездо морских чаек или орла-рыболова... Вот удивились бы мальчики в Одзи, если бы он привез птичьи яйца или еще лучше – оперившихся птенцов! И надо собрать еще немного ракушек и разноцветных камешков для Умэ-тян, больной сестренки Тэйкити.

Поглощенный своими мыслями, Дзиро вздрогнул, когда Хейтаро внезапно остановил велосипед. Перед ними на столбе висела дощечка: «Проезд воспрещен».

– Ничего не понимаю... – словно про себя сказал Хейтаро, вглядываясь в даль.

Дзиро проследил за его взглядом и увидел вдали у обрыва знакомый маленький храм богини Каннон, окруженный группой стройных криптомерий. Но что это? Неподалеку от храма виднелись бараки, покрашенные в зеленый цвет, а рядом с ними торчали окутанные маскировочными сетями стальные хоботы орудий.

– Значит, амеко устраиваются и на холме Бубенцов,– пробормотал Хейтаро.

В воздухе послышался нарастающий рокот моторов, и со стороны моря показался большой американский самолет. Он шел как-то боком и низко-низко пролетел над храмом богини Каннон, чуть не задев верхушки деревьев. Когда он проплыл над их головами, Дзиро заметил, что один из винтов у него не вращается.

– Видишь? – спросил он, задрав голову.

– Вижу, – улыбнулся Хейтаро. – С моря летит. Наверно, корейцы всыпали... еле тащится. – Хейтаро резко повернул велосипед. – Ну, садись, Дзиро. Поедем другой дорогой!

Почти у самого спуска к берегу кто-то окликнул их.

– Сирасу? – обрадовался Хейтаро. – Куда направляешься?

Перед ними стоял пожилой мужчина с загорелым высохшим лицом, закутанный в рваное желтое одеяло. В руках он держал коромысло.

– За сучьями. Собираем по ночам, чтобы сторожа не видели... Младший брат? – кивнул он головой в сторону Дзиро.

– Ну, как живете? – спросил Хейтаро, предлагая ему сигареты.

– Как живем? – невесело улыбнулся Сирасу. – Сам знаешь. Похвастаться нечем. ..

– Скоро к вам нельзя будет подъехать.

Сирасу усмехнулся:

– Да, и к нам понаехали эти амеко. Хотят снести храм богини Каннон. Староста говорит, что на вершине холма Бубенцов у них будет пост противовоздушной обороны.

– А другого места не могли найти?

– Староста говорит: место удобное, высокие деревья. .. А другие места оголенные.

Сирасу нагнулся к Хейтаро и что-то прошептал ему.

Лицо у Хейтаро расплылось в улыбке.

– Молодцы, молодцы! – сказал он. – И меня не забудьте. Это ты придумал?

Сирасу выпрямился, и глаза у него молодо блеснули:

– Что ж, не зря солдатом семь лет отслужил.

Прощаясь, Сирасу ласково положил свою руку на

плечо Дзиро:

– И у меня ведь такой парень есть. Главный мой помощник. . . До свиданья!

Зябко поеживаясь, он стал подниматься в гору.

Тяжелые клубящиеся тучи все ниже опускались на море. Потом сильный, порывистый ветер погнал их к берегу, к изъеденным штормами утесам и скалам. Неистовый рокот нарастал на море. Оно легко взметало вверх гигантские темнозеленые валы, вспененные гребни которых, казалось, рвались в единоборство со свинцовым небом. Ветер со свистом срывал клочья белой пушистой пены и пригоршнями бросал их на прибрежный песок, на прижавшиеся к скалам домики рыбачьей деревушки.

Построенные из случайных даров моря – выброшенных на берег полусгнивших досок, бревен и листов фанеры, – эти лачуги дрожали, как в ознобе, от каждого порыва ветра. Их жалкие кровли жалобно стонали, словно старались высвободиться из-под тяжелых камней, которыми были прижаты к стенам лачуг.

Братья осторожно спустились к деревушке по узкой скользкой тропинке.

Быстро темнело. Две женщины на берегу разводили костер из валежника и высохшей морской травы. Этот костер должен был служить маяком для тех, кто находился в море.

На песке лежали шнрокодонные и тупоносые рыбачьи кунгасы. В сумерках они казались тушами диковинных чудовищ, выброшенных морем на берег.

Хейтаро и Дзиро старались держаться ближе к скалистому откосу, спасаясь от холодных водяных брызг.

Скорее бы добраться до харчевни Мураты! В такое ненастье, наверно, большинство рыбаков остались на берегу. Многих из них можно будет встретить в харчевне.

Пройдя немного берегом и поднявшись по тропинке, устланной плоскими белыми камнями, братья оказались у бревенчатой харчевни. Под ее крышей раскачивался пожелтевший бумажный фонарь. Тусклый свет освещал прибитую рядом с дверью фанерную дощечку, на которой было затейливо выведено охрой: «Милости просим! Дешево! Вкусно!»

Хейтаро поставил велосипед под навес, около кадок и соломенных кульков, и вошел вместе с Дзиро в харчевню. Две масляные лампы плохо освещали комнату с земляным полом, наполненную густым табачным дымом, прогорклым запахом бобового масла и соевого теста. За столиками, уставленными глиняной посудой, сидели рыбаки. Одеты они были в старые, заплатанные рубахи; только у некоторых сохранились зеленые солдатские куртки, сильно потрепанные и побелевшие от впитавшейся морской соли.

– Хейтаро! – раздался радостный возглас. – А это кто с ним? Никак, Дзиро? Конечно, он!

Шлепая соломенными сандалиями, к ним подошел толстяк с лысой головой, хозяин харчевни Мурата. Рыбаки поднялись из-за столиков. На стенах зашевелились их тени.

– Здорово, Хейтаро!

– Откуда к нам в такое ненастье?

Мурата усадил гостей под лампой, и рыбаки стали придвигать к ним свои столики. Остановившись за стулом Хейтаро, владелец харчевни принялся укорять его:

– Совсем забыл нас! Уж месяц, как не видели тебя...

Из-за бамбуковой занавески, на которой деревенский художник изобразил сверкающую своей белоснежной вершиной Фудзияму', показалась краснощекая супруга владельца харчевни – госпожа Курико. Оба брата привстали со своих мест и поклонились ей.

– Ну, что я тебе говорила! – воскликнула она, обращаясь к мужу. – Не веришь в приметы? Я ведь утром сказала, что будут сегодня дорогие гости. Не зря во сне видела тень птицы на ставнях...

Мурата расхохотался.

– Дорогих гостей, – обвел он руками посетителей, – у меня и без твоих примет каждый день полно!

– Не выгоните нас, госпожа Курико? – улыбнулся Хейтаро.

‘Фудзияма – вулкан в Японии.

– Что вы, что вы! Мы всегда рады видеть вас. Так рады...

– Будет тебе любезничать! – добродушно прервал ее Мурата. – Видишь, люди озябли и проголодались. Дай нм чего-нибудь погорячее.

Через минуту перед братьями появились большие глиняные миски с дымящимся картофелем и квашеной ре диской.

– Выпей чашечку теплого саке, Хейтаро! – придвинул ему Мурата фляжку. – Пей, я угощаю.

Хейтаро смущенно поблагодарил и выпил.

– А этим я угощаю, – услышал Дзиро сзади голос госпожи Курико. – Сама пекла эти лепешки. А тебе, Дзиро, еще одно лакомство дам. За это ты мне потом расскажешь, как родители живут!

Она поставила перед ними тарелку с лепешками из рисового теста со сладкой начинкой, а около Дзнро – блюдечко с засахаренными бобами. Дзиро покраснел и нерешительно посмотрел на брата.

– Ешь, ешь, – подбодрила его Курико. – Кто на ночь ест бобы, продлит себе жизнь на семьдесят пять дней.

– Хейтаро, жду вас к себе в гости! Моя хозяйка рыбкой угостит... И ко мне зайди!.. И к нам! – послышались голоса.

Через минуту Хейтаро сидел уже за соседним столом.

Пока Хейтаро разговаривал с рыбаками, Дзиро оглядывал харчевню. На стене висела бумажная картина, изображавшая серебристую цаплю на пруду. Только цапля была вся черная от копоти. В углу, в большом, сложенном из камней очаге, ярким пламенем горели корневища какого-то дерева. Языки огня яростно лизали черные бока большого котла, висевшего на крюке. В маленькой стенной нише стояла статуя бога счастья – толстого Дайко-ку с мешком за спиной и деревянным молотком в руке.

Сам Мурата чем-то напоминал этого доброго, улыбающегося бога с круглыми, выпирающими щеками.

– Ну, договорились, – услышал Дзиро громкий голос брата. Хейтаро стукнул ладонью по столу: – Собирайте завтра своих!

Старик Хомма подсел к Дзиро.

– Молодец Мурата! – сказал он. – Сорок лет его знаю, а он не стареет! Так и кажется, что никогда стариком не будет.

Л владелец харчевни между тем, осушив чашечку саке, запел тонким голосом:

Если услышу,

Что старость стучится в дверь,

Крепко запрусь я;

Крикну: «Нет дома меня!»

Старость к себе не впущу...

Все захлопали в ладоши.

– Ну, а как ты живешь, старина? – спросил Хейтаро, обращаясь к Хомме.

– Как живем? – вздохнул тот. – Наш подрядчик Ивамура, сам знаешь, не человек, а спрут. Так и душит нас. Цену на рыбу все сбавляет – спросу, говорит, нет. Врет, конечно.

– Вот, Хейтаро, смотри! – Худосочный, с воспаленными глазами молодой рыбак Киси показал иа лохмотья, еле прикрывающие его грудь. – Стыдно на люди показаться! А попробуй – купи! .. Этот живоглот Ивамура все тянет и тянет из нас жилы. Как за рыбу расплачиваться – начинает удерживать то за ссуду на ремонт кунгаса, то за сети... – Он безнадежно махнул рукой: – Что рассказывать! Сам знаешь про нашу жизнь. Расскажи лучше, что в Корее слышно.

– Верно ли, что американцам всыпали там? – раздался голос Сирасу, только что вошедшего в харчевню.

Хейтаро отодвинул от себя опорожненную миску и тарелку и вытер губы полотенцем.

– Всыпали здорово, уже несколько генералов погибли. Американцы послали туда уйму войск, а все ничего не получается. Влипли в историю...

Мурата опасливо оглянулся по сторонам и вполголоса сказал жене:

– Курико, выгляни за дверь: не шатается ли кто там? Наш поселковый полицейский любит иногда постоять под окнами чужих домов. За слушки-то ведь им платят! Глядишь, и в люди выбьется...

– Скажешь еще! – усмехнулась Курико. – Будет он у тебя стоять под окнами! Спит, небось.

Но все же она вышла на улицу. Резкий порыв ветра ворвался в комнату, задергались язычки пламени в лампах. Вернувшись в дом, она сказала, что вокруг никого пет.

– Видно, проучили их там, в Корее, – сверкнул глазами однорукий рыбак Сакаи, – если японцев хотят туда послать.

– Дураков нет.

– Нет, есть, – сказал Сирасу. – Говорят, навербовали в Ниигата и отправили танком в Корею. И к нам в поселок приезжали вербовать.

– Кто приезжал? – спросил Хейтаро.

– Многих вызывали в полицейский участок, – вмешался Хомма, – там сидел какой-то господин. Моих сыновей тоже вызвали и предложили записаться. Обещали большое жалованье, одежду, хорошую пищу...

– Ну, а они как?

– Мой старший так им и сказал: «С меня войны хватит», и, не попрощавшись, ушел Я его, конечно, выругал, как отец. ..

– За что же? – удивился Хейтаро.

– А за то, что не попрощался. Надо быть все-таки вежливым.

Рыбаки рассмеялись.

– Что делается на свете! – тяжело вздохнул Мурата. Он сидел рядом с Хейтаро, подперев голову руками. – Кругом только и разговоров, что о войне. Неужели опять будет война?

Хейтаро задумчиво забарабанил пальцами по столу.

– От нас зависит, чтобы ее не было.

– От нас? – недоверчиво спросил Мурата.—А в прошлую войну разве моего покойного сына спрашивали, хочет ли он воевать с китайцами?

– Время теперь другое, – сказал Хейтаро. – И люди уже не те. От нас зависит – быть или не быть войне. Я, ты, он, четвертый, десятый... если во всем мире не захотят войны, то американцам ее не разжечь. – Хейтаро внимательно оглядел сосредоточенно слушавших его рыбаков и продолжал: – Имано вам рассказывал, как по всей нашей стране японцы горячо откликнулись на призыв к миру. Вот и мы должны дружнее взяться за дело мира. У вас были сборщики подписей за мир?

– Были! В нашем поселке все подписались.

– А я попросил сборщика оставить мне бланки, – сказал хозяин харчевни. – Ко мне заходят из разных поселков, и я всем предлагаю ставить подписи.

– Хозяин, тебе надо на вывеске нарисовать белого голубя! – засмеялся Хомма.

– А я нарисую на парусе! – крикнул кто-то из угла.

Хейтаро кивнул головой:

– Вот так же, как вы поддержали дело мира, поддержите и нас.

Он рассказал о последних событиях в Одзи – об аресте Сато и о намечаемой забастовке и демонстрации рабочих лесопилки.

Рыбаки внимательно выслушали Хейтаро.

– Поддержите? – спросил он, оглядев всех.

– А ты что, сомневаешься? – сказал Сирасу. – Завтра рыбаков соберем – сам поговоришь со всеми. Наши обязательно поддержат. . . – Он хлопнул ладонью по плечу Хейтаро.

– Ну, пошли, – скомандовал Хомма, – а то поздно уже, и ветер крепчает.

Госпожа Курико стояла у двери и отвешивала поклон каждому из уходящих. После ухода гостей она потушила фонарь у входа и задвинула ставни на дверях.

❖ * *

Первые солнечные лучи, пробившись сквозь узкие щели ставней, медленно поползли по золотистым циновкам и скользнули по лицу Дзиро. Он недовольно почмокал губами и, сморщив нос, приоткрыл глаза. Из-за дощатых стен доносился ласковый рокот угомонившегося за ночь моря. Дзиро вспомнил, где находится, и в одно мгновение вскочил и оделся.

В доме все еще спали. Из-за перегородки слышался богатырский храп Мураты. Дзиро тихо, чтобы никого не разбудить, отодвинул дверь и вышел на крошечный дворик. В лицо пахнуло неповторимыми запахами моря – свежим воздухом, напоенным морской влагой, и йодистыми испарениями водорослей.

День просыпался лениво. Далеко на западе, над морем, стоял сизый клубящийся туман, на востоке все светлее становились дальние горы. Постепенно розовели верхушки сосен и криптомерий, и птицы с радостным гомоном летели на озаренные первыми отблесками солнца места.

Было время отлива. Чуть отступив от прижавшейся к скалам рыбачьей деревушки, море обнажило илистое

дно и позеленевшие от мха скользкие подводные камни. Между ними кое-где бродили женщины и дети, собирая в плетенки оставленные водой ракушки и мелкую рыбешку. Рано поднявшиеся рыбаки уже развешивали для просушки сети.

Подойдя поближе к воде, Дзиро увидел на камне мальчика с повязанным вокруг взлохмаченной головы белым полотенцем и в коротких заплатанных штанах. Ему на вид было лет четырнадцать. Он был очень худ, и под его обветренной, потемневшей кожей нетрудно было пересчитать все ребра. На узком, с выпирающими скулами лице блестели сквозь щелочки настороженные глаза.

Широко расставив ноги, мальчик внимательно всматривался в воду, держа в правой руке острогу.

«Интересно, на кого он охотится?» – подумал Дзиро.

Он торопливо закатал короткие штаны и осторожно ступил в теплую воду. Близко от незнакомого мальчика торчал гладкий, словно отполированный, камень. Дзиро взобрался на него и тоже стал всматриваться в воду. Пучки кружевных водорослей плавно шевелились из стороны в сторону, пугая стайки снующих между ними красных рыбок.

При появлении Дзиро мальчик с острогой даже не обернулся. Потоптавшись немного на камне, Дзиро наконец не выдержал и дружелюбно спросил:

– Ты что ищешь?

Мальчик с острогой скосил в его сторону глаза и буркнул:

– А ты откуда взялся?

Дзиро сказал, что приехал из Одзи, и спросил мальчика, как его зовут.

– Сирасу Сиро, – сдержанно ответил молодой рыбак.

– Сирасу? Я вчера видел твоего отца. Он знаком с моим братом Хейтаро.

– Ты брат Хейтаро? – удивился Сиро и вдруг разговорился: – Замучил меня этот проклятый спрут! Я его уже поддел острогой, а он вырвался и спрятался под камень. Вот и жду его... Уж очень хочется поддеть его и домой принести.

Дзиро обрадовался завязавшемуся разговору.

– В этой воде очень трудно что-нибудь разглядеть, – сочувственно сказал он.

– Разглядеть-то легко, выполз бы только. Нам не привыкать в воду смотреть, – тоном заправского рыбака сказал Сиро. – Конечно, лучше, если бы посветлее было... Солнце ведь только поднимается...

Он кивнул головой в сторону сумрачных гор, из-за которых медленно вставало солнце.

– Скоро выше поднимется, – заметил Дзиро, – и тогда легче будет найти спрута.

Сиро покровительственно посмотрел на Дзиро:

– Ты не знаешь его повадок. Сразу видно, что не рыбак.

– Это верно, – смущенно сказал Дзиро. – У нас в Одзи нет моря.

– Скучно, небось, без моря?

Дзиро кивнул головой и даже вздохнул:

– Очень мне нравится море! Ты его тоже, наверно, любишь?

– Привык. . . – Сиро махнул рукой. – Любишь не любишь, а нам без моря нельзя. Рыбаки мы.. . – Сиро неторопливо вытащил из кармана штанов бамбуковую трубку грубой ручной работы. – Теперь и закурить можно.

В красной тряпице у него был табак – мелко искрошенные желтые листья какого-то растения.

– Ты что, куришь? – спросил Дзиро.

■– Какой же рыбак не курит! А ты?

Дзиро отрицательно мотнул головой:

– Некоторые мальчики у нас в школе курят, но тайком, чтобы учителя не увидели, а я не курю.

– Ты что же, в школу ходишь?

– Хожу. А ты?

Сиро опустил глаза и покачал головой:

– Уже два года не учусь... Семья у нас большая, а отец больной. Кровь у него часто горлом идет.

– А школа у вас в поселке?

– Нет, в Исигата. Далеко отсюда. . Мальчики говорят, что школа теперь совсем развалилась. Ее, наверно, перенесут в храм.

Они помолчали.

– А тебе очень хочется учиться? – тихо спросил Дзиро.

– Очень! Но ничего не поделаешь... – Сиро выколотил свою трубку о камень и, спрятав в карман, грустно улыбнулся: – Потерпим. Отец говорит: «Как лучше заживем, опять в школу пойдешь». Только придет ли когда-нибудь такое время?

У Дзиро вспыхнули глаза:

– Придет! Нам Сато-сенсей говорил! Придет непременно, если все будут бороться за него. И тогда у всех японцев в доме всегда будет рис и все дети будут учиться. .. Сато-сенсей сейчас в тюрьме...

– В тюрьме? – удивился Сиро. – За что же?

– Конечно, не за кражу... Знаешь, как его любят у нас в Одзи! Все говорят, что в тюрьме он за то, что правды требует. Хочет, чтобы беднякам жилось хорошо и чтобы иностранные войска ушли из Японии.

– Значит, он хороший человек, – сказал Сиро.

– Очень хороший! В прошлом году хотели из школы исключить нескольких мальчиков. Родители у них очень бедные и не могли платить за ученье. Когда Сато-сенсей узнал об этом, уговорил других учителей, и все они пошли к директору и заявили, что оставят школу, если мальчиков исключат.

– Хороший человек! – кивнул головой Сиро.

Бирюзово-голубое море было безмятежно спокойным, только у берега одна за другой набегали волны прибоя. Взметнувшись на прибрежные камни гривами пушистой пены, они с тихим рокотом откатывались назад.

Раздевшись, Дзиро с удовольствием запустил руки по самые плечи в горячий песок и подставил спину обжигающим лучам солнца. Когда волна набегала на берег, она окатывала его своими прохладными струями, чуть-чуть приподнимала и хотела повалить. А отступая, она пыталась утащить его с собой, но он крепко упирался ногами в податливый ил.

– Море успокоилось, – сказал Дзиро.

– Ненадолго, – бросил Сиро. – Лодки пришли с моря почти пустые. Иваси плохо ловится – значит, опять к непогоде.

Он сидел на корточках и задумчиво перебрасывал из руки в руку разноцветную гальку. Помолчав, он тихо сказал:

– Ты к нам почаще приезжай. У нас хорошо.

– Ладно. А ты к нам в Одзи приходи.