Текст книги "Плывущие против течения"
Автор книги: Анатолий Вершинин
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Котаро исподтишка наблюдал за матерью. Ему интересно было увидеть, какое впечатление произведет на нее письмо-напоминание. Осторожно развернув вчетверо сложенный лист бумаги, она поднесла его поближе к свету.
Лицо ее выразило удивление, сменившееся растерянностью. Она быстро оглянулась на сына:
– Что это, Котаро?
Она вся вдруг обмякла и беспомощно опустилась возле сына на цыновку. По ее морщинистым впалым щекам скатились две крупные слезы.
–■ Не надо, мамочка! – тихо сказал Котаро.
Почувствовав на спине ласковую руку сына, мать заплакала по-настоящему. Она вспомнила в эту минуту два других конверта, полученных ею во время войны. В одном было извещение о том, что отец Котаро, военный моряк, «осыпался, как цветок», в бою у берегов Австралии, а в другом письме сообщалось, что ее младший брат, летчик, «разбился, как яшма», у границ Индии.
– Ты тоже писал такие письма? – спросила мать.
– Нам хочется, чтоб все родители поставили свои подписи против войны, – тихо ответил Котаро. – Лучше ведь получить такое письмо, чем. ..
– Да ты у меня совсем еще маленький, – улыбнулась сквозь слезы мать.
Посмотрев на нее, Котаро вдруг отвернулся, снял очки и вытер их о рукав.
– Твои товарищи думают, что мы, матери, не хотим спасти своих тетей? И ты тоже так думаешь?
Она встала и, подойдя к лакированной шкатулке, стоящей на полке в стенной нише, выдвинула верхний ящичек и вытащила пачку продолговатых листков. На этих листках, украшенных изображением белого голубя, стояли подписи; некоторые из них были скреплены личными печатками и отпечатками пальцев.
– Видишь, Котаро, я не только подписалась, но п сама собираю подписи.
Мальчик долго перебирал исписанные листки, молча опустив голову.
Мать ласково наклонилась к нему и тихо спросила:
– Может быть, мой сын тоже хотел бы пойти с такими листками по домам нашего городка?
Вместо ответа Котаро схватил руку матери и прижал ее к своему лицу.
* * *
Котаро бежал по улице, как на крыльях. В самодельной зеленой папке, завязанной тесемочками, лежал бланк для подписей под обращением о мире. Он прижимал папку к груди, словно боялся, что ее могут отнять у него.
Во всех домах его встречали с радостью. Хмурые лица людей теплели, и они пожимали ему руку, как взрослому.
В некоторых домах ставили подписи не только хозяин и хозяйка, но и взрослые дети и родственники. А иногда и гости.
Вот у него уже пятнадцать подписей!
Их могло быть и больше, если бы не отец Синдзо – этот противный Фудзита. Он даже не впустил Котаро за порог своего дома. «Какая война, откуда война? – за-махал он руками. – Иди, иди, мальчик!»
Котаро в раздумье остановился -перед бамбуковой изгородью, которая окружала прилепившуюся на самом краю оврага лачугу. Почерневшие от времени дощатые стены давно уже рассохлись и разошлись во швах. Свет, горевший внутри дома, желтыми пятнами пробивался наружу сквозь щели. От крошечной веранды, пристроенной к наружной раздвижной стене, остался только остов – несколько бамбуковых шестов. Крытая прессованной соломой кровля дома уже давно сгнила и была испещрена светлыми заплатами – обрывками цыновок, накрест прибитых к крыше тонкими жердями.
В этой лачуге жила семья Хонды.
Котаро приходилось бывать здесь не один раз. Старший сын Хонды – Таро учился вместе с Котаро. Маленький, застенчивый, с непомерно большой головой и большими ушами, мальчик получил от школьников прозвище «Фукудзин» – бог счастья. Прозвище это было ему дано словно в насмешку, так как семья его жила в страшной нужде. По этой причине маленький Таро редко посещал школу. Зимой, когда наступали холода, он особенно часто оставался дома: мальчик не имел теплой одежды. Кроме того, Таро приходилось помогать в работе отцу. Вся семья Хонды плела сандалии, соломенные мешки под рис и веревки для продажи на рынок. Когда Таро долго не появлялся в школе, Сато-сенсей посылал Котаро проведать его. Отец Таро, не старый еще, но сильно сгорбившийся угрюмый человек, встречал Котаро не очень дружелюбно.
– Иди, иди, мальчик, – говорил он. – Передай учителям, что прежде чем за книжку браться, надо чем-нибудь брюхо набить. Таро расписаться уже умеет, и на том спасибо...
Вот почему, стоя сейчас перед порогом дома Хонды, Котаро колебался. Кто знает, как его встретит сейчас угрюмый хозяин лачуги... Преодолев наконец свою робость, Котаро тихо открыл дверь и поздоровался. Изнутри кто-то глухо откликнулся. Котаро невольно зажмурил глаза от нависшей в воздухе густой соломенной пыли. Сквозь нее едва видны были люди – все одинаково серые, хмурые. Вся семья – взрослые и дети сидели на полу и плели соломенные сандалии. У самого входа на коленях стоял Таро и ожесточенно бил солому деревянным молотком. При появлении Котаро он покосился в сторону отца и смущенно поздоровался с приятелем. Удивленно вытаращили глазенки на внезапно появившегося гостя и младшие сестрички и брат Таро.
– Ты опять за тем же, Котаро? – не отрываясь от дела, спросил Хонда.
– Нет, дядя Хонда. Я пришел по другому, важному делу.
– «Важному делу»! – усмехнулся Хонда. – По какому же, позволь узнать?
Котаро раскрыл папку и вытащил оттуда бланк:
– Поглядите! Я хочу попросить вас и тетушку Хонду поставить свои подписи. .. Это для того, чтобы не было войны...
Хонда удивленно покосился на мальчика и отложил в сторону сандалии, которые плел.
У него было широкое желтое лицо с резко проступающими скулами и лихорадочно поблескивающие глаза.
– Подписи, чтоб не было войны? – удивленно переспросил Хонда и поднялся с пола.
Котаро читал текст обращения, а Хонда внимательно глядел в лицо мальчику. Прекратили работу его жена и дети. Удивленно приоткрыв рты, они не сводили глаз с мальчика в очках.
Густая соломенная пыль, висевшая желтой пеленой, медленно оседала на пол. Воздух становился все чище, и люди, как показалось Котаро, словно приблизились к нему, посветлели и выглядели не столь уж сумрачными.
– Хорошее дело... – задумчиво сказал Хонда. Он развязал белый платок, повязанный вокруг лба, вытер им потное лицо и, вздохнув, добавил: – Я знаю, что такое война...
– И я знаю, дядя Хонда, – опустил голову Котаро, – что значит остаться без отца. Лучше, если никто этого не испытает...
В комнате стало так тихо, что слышно было, как сидевший на корточках Таро задумчиво сгребает ладонью осевшую на пол пыль.
Хонда принял от сына кисточку и, обмакнув ее в туш-ницу, старательно вывел свою фамилию и имя.
– Спасибо, – сказал Котаро и поклонился.
– А ей можно расписаться? – Хонда кивнул в сто-рону жены.
– Ну конечно, можно! Тогда будет двадцать две! Двадцать две подписи!
Котаро подпрыгнул несколько раз, но сразу же спохватился и принял солидный вид. Он поправил очки, сползшие на кончик носа, и медленно поклонился.
sfc *
Масато готовил уроки. В доме было тихо: отец еше не возвращался с работы, мать ушла на лесопилку за щепками, а сестра пошла к подружкам.
Вдруг с улицы донеслись крики и хохот.
Масато подошел к дверям, ведущим на веранду, и раздвинул их. По улице шли, раскачиваясь, два пьяных американца. Один из них, маленький, коротконогий сержант, уже не шел, а волочился, крепко вцепившись в пояс другого – огромного рыжего верзилы. Временами сержант падал, и тогда другой, чуть нагнувшись, хватал его за шиворот и ставил на ноги.
Глядя на них, Масато невольно улыбнулся. Чего только не вытворяют эти амеко! 1 Вчера, например, рассказывал отец, к магазину Фудзиты подъехала грузовая машина. Два американских шофера предложили владельцу «Дома журавля и черепахи» яшик мясных консервов по недорогой цене. Один из них вытащил из кармана банку, вскрыл ее и дал Фудзите попробовать. Тому консервы понравились, и он поспешил заплатить за все банки. Большой деревянный яшик втащили в магазин с помощью обоих американцев. На прощанье Фудзита поблагодарил шоферов и попросил в любое время дня и ночи привозить к нему такого рода товары. Когда шоферы уехали, Фудзита, усевшись на ящик, стал потирать руки от удовольствия.
Вдруг он вскочил, как ужаленный, и отбежал в сторону, не сводя испуганного взгляда с ящика.
– Мертвец! – прошептал бедный Фудзита, вытирая выступивший на лбу пот.
– Пожалуй, это не мертвец... – произнес побледневший приказчик. – Кто-то хрипит...
Когда ящик наконец был вскрыт, оттуда вылез пьяный американский солдат. Увидев двух остолбеневших японцев, он пнул одного ногой, другому плюнул в лицо и ушел пошатываясь.
Фудзита и приказчик и не подумали задержать амеко. Они были рады, что он жив. Что было бы, если бы американец задохнулся?
■Амеко – презрительная кличка, данная японцами американским оккупантам.
История с покупкой американца в ящике стала известна всему городу.
Услышав стук калитки, Масато обернулся. Осэки вошла во дворик, поднялась на веранду и с шумом задвинула дверь.
Масато посмотрел в окно. Пьяные американцы стояли у ограды их дома и перешептывались. Потом один из них, рыжий, высокий, вдруг толкнул ногой калитку и, пошатываясь, вошел во дворик. За ним поплелся и другой.
Пес Маро выскочил из-под веранды и отрывисто залаял. Рыжий американец, подойдя к веранде, распахнул дверь. Увидев выскочившую из-за перегородки побледневшую Осэки, он подмигнул ей и прохрипел:
– Алло, бэби! Плиз!
Правой рукой он вытащил из кармана несколько бумажек и помахал ими. Его оттолкнул другой, с нашивками сержанта на рукаве. При виде Осэки его пухлая физиономия расплылась в улыбке. Но рыжий схватил его за шиворот и стал оттаскивать от веранды.
– Как вы смеете врываться в чужие дома? – крикнула Осэки. – Уходите!
Рыжий поднялся на веранду.
Масато крикнул сестре:
– Убегай через кухню к соседям!
Надо было дать Осэки время, чтобы она успела добежать к соседям. Мальчик решительно преградил дорогу рыжему американцу.
Одутловатое лицо рыжего исказилось от злобы. Бледные, водянистые глаза его стали колючими. Он заложил руки за спину и приподнял ногу, чтобы пнуть ею мальчика. Но в этот момент Масато тихо свистнул, и разъяренный Маро, вскочив на веранду, вцепился в ногу амеко. Ухватив собаку за загривок, американец швырнул ее во дворик. Но в этот момент Масато, наклонив голову вперед, бросился на рыжего. Этого прыжка амеко никак не ожидал. Масато попал головой в подбородок рыжего и одновременно ударил его коленом в живот. Тот охнул и покачнулся. Второй американец набросился на Масато.
Мальчику показалось, что на его затылок обрушился большой камень. В глазах вспыхнуло оранжево-красное пламя, и он почувствовал, что проваливается в пропасть. Откуда-то издалека он слышал пронзительный крик Осэки: «Помогите!»
Когда он очнулся, перед ним сидела на цыновке заплаканная сестра. Она гладила его голову и отгоняла взвизгивающего от радости Маро. На лбу Масато лежал пузырь со льдом.
Вокруг тюфяка Масато сидели соседи – мужчины, женщины и дети. Они вполголоса переговаривались между собой. Какая-то женщина вздохнула:
– Нет на них управы... Нельзя выходить на улицу!
– Надо сидеть дома! – сердито ответил кто-то.
– И в дома врываются, – сказал женский голос.
Широкоплечий кузнец сказал сидевшему рядом
сгорбленному старичку, своему отцу:
– Наша полиция не принимает жалоб на амеко.
– Надо пожаловаться их начальнику. Может быть, он.. -
– Что ты, отец! – усмехнулся кузнец. – Это все равно что жаловаться тигру на его тигрят.
– Что же тогда делать? – недоуменно оглядывая присутствующих, спросил старичок. – Значит, будут входить к нам в дом и безобразничать, а мы будем молчать?
– Не надо молчать! – вдруг крикнул Масато. – Амеко не знают приемов джиу-джитсу. .. – Он взмахнул рукой, но сморщился от боли и простонал.
Кузнец наклонился над мальчиком:
– Лежи, лежи! Ишь, какой боевой! Конечно, не надо молчать. Надо нам держаться дружнее и теснее. И этим амеко надо дать понять, что им пора убираться домой.
– А пока что наш учитель сидит в тюрьме... – сказал Масато и мотнул головой.
– Сато-сан будет с нами! – Кузнец поправил пузырь со льдом на лбу мальчика. – Добьемся!
* * *
Учительница английского языка мисс Уитни осталась довольна ответом Синдзо. Толстяк скороговоркой произнес по-английски:
– Як вашим услугам, май лэди, готов выполнить ваши приказания.
Выговорив эту фразу, он заглянул в глаза учительнице.
Сын владельца магазина всеми силами добивался расположения мисс Уитни. За сто баллов 1 по английскому языку отец обещал ему купить велосипед.
«Главное, – внушал Фудзита своему наследнику, – это английский язык. Всему остальному отец тебя сам со временем научит. А тот, кто не знает английского языка, теперь не человек».
– Хорошо, Фудзита, уэлл!
Мисс Уитни кивнула головой и сунула пальцы в накладной карман серой коротенькой юбки. Школьники знали, что в нем учительница хранит жевательную резинку и леденцы.
– Вот, мальчики, как надо заучивать слова и предложения! .. Лови, Фудзита!
– 1 В японских школах принята 100-бальная система. 100 баллов соответствует пятерке, 90 – четверке, 75 – тройке, а 50 – двойке.
Пунцовый от радости Синдзо на лету поймал продолговатую коробочку с жевательной резинкой и торжествующе оглядел класс.
Мисс Уитни поднялась на кафедру:
– Теперь, мальчики, раскройте учебник. Будем хором учить новые предложения из урока «Гостиница».
Учительница раскрыла учебник и сама прочитала несколько предложений.
– Понятно, мальчики?
– Понятно! – хором ответили школьники.
– Тогда начинайте!
И мисс Уитни, окинув взглядом класс, занялась чтением какой-то книги.
Школьники, сидевшие на передних партах, прилежно выкрикивали английские слова, не жалея ни сил, ни глотки. Сидящие во втором ряду могли уже так не стараться. В самом выгодном положении находились сидевшие позади. Эти молчали и, только лишь когда мисс Уитни поднимала глаза от книги, начинали беззвучно шевелить губами.
До звонка оставалось не более десяти минут, когда мисс Уитни отложила книгу и обратилась к классу:
– Сейчас, мальчики, мы вместе повторим еще раз все предложения.
Она прохаживалась между рядами парт и следила за тем, чтобы все повторяли за ней:
– «Пожалуйста, сэр, вот ваша шляпа!», «О, мадам, вы очень великодушны! Премного благодарен», «Разрешите, я отнесу ваш чемодан в номер», «Вам угодно выгладить костюм?»
Мисс Уитни вдруг остановилась возле парты, где сидел Сигеру.
– Очень хорошо, – процедила она сквозь зубы. – Ты даже рта не раскрываешь!
Сигеру мгновенно изобразил на своем лукавом лице страдальческую гримасу:
– У меня зубы болят, госпожа учительница.
– А ты? – обратилась она к рядом сидящему Масато.
Масато привстал, опустив глаза.
– Почему не отвечаешь? Не нравится английский язык?
Масато поднял голову и в упор посмотрел на учительницу. Она стояла совсем рядом, и он увидел, что рот у нее далеко не такой пунцовый, как кажется издали. Небрежно наведенная на него краска не коснулась серо-фиолетовых кончиков губ. Слипшаяся от духоты пудра сползла со щек и обнажила у рта мелкую сетку морщин. Только глаза у нее были естественные – светлосерые, холодные, выпуклые.
– Мне нравится английский язык, госпожа учительница, – сказал Масато.
– Если нравится, то почему же ты не учишь его?
Масато скосил глаза в сторону Дзиро, словно ища
у него поддержки. Дзиро сидел насупившись.
– Не язык, а эти фразы мне не нравятся, – тихо произнес Масато. – Как будто всех нас готовят быть лакеями, чистильщиками сапог и рикшами.
– Вот ты какой! – Мисс Уитни вскинула брови. – А кем же ты собираешься стать в будущем? Может быть, доктором или инженером?
Масато наморщил лоб и угрюмо пробормотал:
– Не знаю, кем я буду, но только не лакеем.
Учительница пристально посмотрела на Масато и стала говорить, отчеканивая каждое слово:
– Всякий человек должен быть доволен своим положением и своим заработком. А тот, кто недоволен и стремится нарушить установленный порядок, делается бунтовщиком, и тогда ему надевают наручники. Понятно?
– Все равно не хочу быть лакеем! – буркнул Ма-сато.
– Ты с кем споришь, грубиян! – Мисс Уитни топнула ногой. – Будешь тем, кем тебе прикажут быть! Вон из класса!
Класс затих, и слышно было лишь прерывистое дыхание Масато. Он торопливо собирал свои книжки.
– Сядь, – внезапно переменила свое решение мисс Уитни. – Останешься после уроков и напишешь на доске пятьдесят раз фразу: «Я никогда не буду джентльменом», и пятьдесят раз эту же фразу наоборот. Пока не напишешь, не уйдешь!
Масато молча уселся за парту.
Но учительница уже не могла успокоиться. Заложив руки за спину, она подходила то к одному, то к другому ученику.
■– Ты? – ткнула она пальцем в Котаро, чуть не попав ему в очки. – Может быть, ты хочешь быть инженером?
Котаро смущенно погладил затылок.
– Нет, госпожа учительница. Я не хочу быть инженером.
– А кем?
– Я– •. хочу сочинять стихи.
– Сочинять стихи? – Мисс Уитни захохотала. – А ты, Дзиро?
– Еще не знаю кем, – ответил Дзиро, глядя прямо в глаза американке. – Но только не лакеем у иностранцев и не полицейским.
У мисс Уитни задергались губы.
– Ты будешь красным. – Она сплела пальцы, изображая решетку: – Вот где ты будешь!
Учительница подошла к Синдзо:
– А ты кем собираешься стать, когда вырастешь?
Синдзо вскочил и растерянно оглянулся. На него'были устремлены любопытные глаза товарищей. Еще ответишь невпопад ■– засмеют.
– Я, мисс учительница, – ответил с поклоном Синдзо, – к вашим услугам, пожалуйста... то-есть, простите. . . – Съежившись под холодным взглядом учительницы, Синдзо еще раз поклонился: – Я буду тем, кем вы мне посоветуете... если вам будет угодно...
Послышался приглушенный смех, и в тот же момент за дверью раздался спасительный звонок.
* * *
Исписав всю доску фразами: «Я никогда не буду джентльменом» и «Джентльменом буду не никогда я», Масато с разболевшейся головой вышел из школы. Идти домой не хотелось, и мальчик отправился в школьный сад, к дедушке Симуре.
Вместе со школьным сторожем он долго очищал от сорняков цветочные клумбы. Потом опустошил предложенную ему кастрюльку с бобовым супом и отвел душу, рассказав старику о том, что произошло на уроке.
Домой Масато возвращался, когда уже стемнело.
На небе зажглись звезды. В воздухе чувствовалась осенняя свежесть. Пахло влажными травами и скошенным сеном.
«Почему это иностранцы хозяйничают на нашей земле, как им вздумается? Почему из тюрьмы до сих пор не выпускают Сато-сенсея? У кого и где японцам искать защиты?»
Масато сжал кулаки. Как жаль, что он еще не взрослый. Почувствовали бы они тогда и его силу!
Он завернул за угол и прошел мимо ярко освещенного двухэтажного дома Такахаси. Здесь обычно собирались иностранные офицеры, чьи подразделения стояли вблизи Одзи. Из открытых окон второго этажа неслась музыка, слышались женский смех и громкие голоса.
Масато захотелось посмотреть, как проводят вечера у них в Одзи эти надменные чужеземцы. Он оглянулся. На площади перед домом никого не иыло, только у главного подъезда стояли американские «джипы».
Сквозь стекло парадной двери мальчик увидел дремавшего на стуле японца-швейцара. Мимо него сновали мо лодые японки в белых колпачках и передниках, толкая перед собой никелированные столики на колесах. Столики были уставлены бутылками и тарелками с едой.
Масато тихо взобрался на выступ стены и заглянул в окно. В щель занавеса он увидел небольшой зал с большим столом посередине, за которым сидели американские военные. Они играли в карты. Масато собрался было спрыгнуть с выступа, когда его внимание привлекла одна из чужеземок. Она стояла, опираясь на спинку стула около радиолы, и курила. В ее движениях, в том, как она вскидывала голову, мальчику почудилось что-то знакомое. . К ней подкатили столик с бокалами, наполненными вином. Она взяла бокал и, вставив в него соломинку, стала пить. Масато узнал ее: это была мисс Уитни. «Вот так учительница!» – подумал он.
Но в комнате были не только чужеземцы. Масато увидел Кадзуо, сына владельца лесопилки Ямады, военного переводчика Суму и старшего брата Тада Хитоси. Они сидели в креслах с американскими офицерами и курили сигары.
Вдруг что-то зашуршало внизу. Масато соскочил с вы ступа и оглянулся. Он увидел за углом дома сидящего на корточках Тэйкити. В руке он держал длинные щипцы из бамбука.
– А я думал.. . что собака, – прошептал Масато, – или американский полицейский. Ты почему так поздно здесь ходишь?
– Собираю... – тихо сказал Тэйкити.
– А что собираешь?
– Около этого дома иногда можно кое-что подобрать. .. Иногда они выбрасывают в окно.. .
Заметив в траве пустую консервную банку, он привычным движением зажал ее щипцами и бросил в плетенку, затем подобрал кожуру бананов и пробормотал:
– Плохо, что во двор к ним нельзя... там около кухни большой цинковый ящик... Да во дворе бегают собаки: в прошлый раз порвали мне халат...
Тэйкити встал и, взяв подмышку плетенку, пошел к соседнему дому – там тоже жили американские офицеры.
Масато молча проводил взглядом сгорбленную фигурку в коротеньком халате.
* * *
Еще в прошлом году ветер сорвал с крыши дома вдовы Уэды Тоёко кусок полусгнившей кровли, и в этом месте сейчас зияла дыра. Когда шел дождь, вдова обычно подставляла под нее деревянное ведро. Но сегодня дождь начался на рассвете, когда все, кроме маленькой Умэ-тян, спали.
Шестилетняя Умэ-тян, вдоволь отсыпавшаяся днем, услышала мягкие звуки падающих на цыновку капель.
Скованная тяжелым недугом, она не поднималась со своего дзабутона – подушки для сиденья, – на котором свободно умещалось все ее маленькое, истощенное тельце. Дзабутон этот был очень стар, из его давно порвавшейся зеленоватой обивки во все стороны вылезали клочья потемневшей ваты.
Сумрачный рассвет уже пробивался в дом сквозь натянутую на окно бумагу, и Умэ-тян увидела на полу маленькую лужицу.
Сначала она была почти незаметна на темножелтой цыновке. Капля за каплей лужица все увеличивалась и наконец пустила крошечный ручеек. Он весело побежал по ложбинке между двумя цыновками к спящему Тэйкити.
Брат Умэ-тян спал прямо на цыновке, подложив под голову подушку, набитую бобовой шелухой. И мама тоже спала. Вот уже несколько дней, как ей стало совсем плохо; ночью она часто жалобно стонала и всхлипывала.
Умэ-тян с трудом дотянулась до руки Тэйкити. Он сразу же проснулся и, увидев лужицу, взял тряпку – остатки изодранного на днях собаками халата – и вытер цы-новки. Но мать продолжала лежать в постели. Это было необычным для нее: она всегда поднималась раньше всех. Тэйкити подсел к ее тюфяку. Лицо матери пылало нездоровым румянцем.
– Мама, мамочка! – тихо окликнул ее Тэйкити.
Она с трудом приподняла опухшие веки и посмотрела
на сына тяжелым, затуманенным взором.
– Воды... – с трудом сказала мать.
Она попыталась приподняться, но тут же снова легла и закрыла глаза.
Тэйкити молчал. Он смотрел на мать, и ему казалось, что ее маленькое лицо стало еще меньше, дыхание у нее было прерывистое, в горле что-то булькало.
Тэйкити бросил взгляд в сторону сестренок Фуми и Умэ. Фуми спала, спрятав голову под рваным одеяльцем. Умэ, приоткрыв рот, прижалась шекой к своей любимой глиняной куколке. Бледная кожа на осунувшемся личике Умэ-тян словно просвечивала.
В комнате было тихо. За окном продолжал идти дождь. Ветер врывался в комнату сквозь дыры в бумаге на окнах и входной двери. В углу над нишей обвалилась штукатурка, отверстие было заткнуто соломой; она тоже пропускала ветер.
«Чем же их покормить сегодня! – подумал Тэйкити. – Вчера ночью ничего не удалось собрать. .. ничего, кроме одной банки с остатками паштета. Но его оказалось на дне слишком мало, а кожура бананов была испачкана табачным пеплом. Если мама заболела и не пойдет стирать белье, то в доме сегодня не будет никакой еды. Остается одно: пойти к Фудзите и попросить взаймы что-нибудь».
Вспомнив маленькие, колючие глазки владельца «Дома журавля и черепахи», мальчик поежился: «Обязательно выгонит. Что тогда делать?»
Он еще раз взглянул на пылающее жаром лицо матери и на сестренок и, потуже затянув пояс на халатике, вышел из дома.
Небо над поселком было обложено низко нависшими тучами. Они укрыли всю вершину Одзиямы, и сейчас, из-за тонкой сетки моросящего дождя, еле проступали обесцвеченные склоны гор.
Прежде чем войти в магазин Фудзиты, Тэйкити долго топтался у входа. Чем бы разжалобить отца Синдзо?
Толстого, коротконогого, краснолицего Фудзиту мало кто любил в Одзи. Особенно не любила его детвора бедняков, которую обычно посылали к Фудзите перед получкой попросить в долг бадейку соевого теста или бобов.
В таких случаях владелец магазина никогда не забывал напомнить маленькому просителю о том, что по вине должников он терпит сплошные убытки и что все они неблагодарные свиньи и скоты...
Фудзита был очень предприимчивым человеком. Он тайно покупал у солдат и офицеров иностранного гарни-
зона пайковые консервы и сигареты и продавал их втридорога японцам. Кроме торговых операций, он извлекал большие барыши от посредничества по поставке детей владельцам текстильных фабрик, которым требовались такие рабочие, которым можно было бы платить вдвое меньше, чем взрослым.
Фудзиты не оказалось в магазине. Приказчик, не удостоив мальчика взглядом, буркнул, что хозяин во дворе на складе.
Переступив порог большого оцинкованного склада, Тэйкити в изумлении остановился. Все сказки, в которых рисовались богатство и изобилие, меркли перед тем, что предстало перед его взором.
На полках вдоль стен всеми цветами радуги переливались консервные банки с иностранными этикетками, висели связки сушеных каракатиц и морской капусты, а кадки были наполнены пропитанными соей мелкими устрицами, лангустами и тонко нарезанными ломтиками баклажанов и редьки. А сколько здесь было такого, что Тэйкити видел впервые в жизни и не знал даже, как оно называется! Ему показалось, что он попал в сказочный дворец изобилия, огромный и бесконечный, как мир...
Тэйкити жадно проглотил слюну. Только бы получить маленькую частицу того, что есть в этом складе, и тогда каким бы счастьем озарился их дом! Может быть, и маленькая Умэ-тян встала бы тогда на ноги. Ведь говорила же мама, что Умэ-тян может вылечить хорошее питание..
– Чего тебе? – услышал он тонкий голос Фудзиты.
Тэйкити вздрогнул и повернул голову. В глубине склада, за столиком, он увидел хозяина этих несметных сокровищ. Рядом с ним сидел какой-то незнакомый, хорошо одетый господин.
– Добрый день, Фудзита-сан! – Мальчик отвесил низкий поклон. – Я Уэда Тэйкити....
– Что нужно?
– Мама моя очень больна. Два дня, как мы почти ничего в рот не брали. Сестренка моя Умэ тоже больна... – Тэйкити немного помедлил, собираясь с силами, чтобы сказать главное. Он еще раз поклонился: – Мама очень просила в долг немного бобов... Как только она встанет, Фудзита-сан, обязательно отдаст наш долг...
Тэйкити с замиранием сердца ждал ответа. Фудзита отвернулся, отсчитывая что-то на счетах.
– Ничего не отпущу, – сказал он. – Так и передай своей матери. Иди. Видишь, я занят.
Тэйкити постоял некоторое время, опустив голову, по-том медленно пошел к выходу.
– Подожди-ка! – вдруг раздался голос за его спиной.
Фудзита начал что-то нашептывать незнакомому господину. Тот молчаливо кивал головой и не спускал глаз с мальчика.
– Подойди сюда, мальчик! – сказал незнакомец.
Мальчик нерешительно подошел к столу.
– Сколько тебе лет?
– Десятый год, господин.
– Здоров? Трахомы нет?
– Нет... Меня в школе осматривали недавно. Здоров.
– Его мать вдова? – спросил незнакомец у Фудзиты.
Тот молча кивнул головой.
Незнакомый господин оглядел Тэйкити с головы до ног и покачал головой:
– Уж очень тощ мальчонка. Явный дистрофик. А впрочем... – Он побарабанил пальцами по столу. – Да... Очень, конечно, плохо, когда отца нет и есть нечего. Вот что, Фудзита-сан, – незнакомец небрежно облокотился на стол:– отпустите малышу, что просит. Я заплачу.
От неожиданности Тэйкити растерялся. Он даже забыл поблагодарить благодетеля.
Когда Фудзита сунул мальчику записку к приказчику, на глазах у Тэйкити появились слезы:
– Большое спасибо, господин! Никогда не забудем вашей доброты! Спасибо!
На глубокий поклон Тэйкити незнакомец ответил улыбкой, показав золотые зубы.
– Иди, иди. Я проведаю твою больную мать. Может быть, смогу чем-нибудь помочь.
– Вы неплохо обделываете свои дела, Нисио-сан! – заметил Фудзита после ухода мальчика.
– Думаю, что вдове надо помочь.. Как вы считаете, согласится она уступить малыша?
– Не сомневаюсь! – И владелец магазина восхищенно щелкнул языком. – Против вашего уменья уговаривать не устоит даже статуя будды.
– Такая уж у меня работа, – вздохнул Нисио.– Спрос на малышей все увеличивается. Многие владельцы предприятий и помещики предпочитают малышей, потому что эти не будут учреждать профсоюзы и не решатся бастовать. Кстати, вы обещали порекомендовать мне еще несколько мальчиков и девочек.
– Сделаем, – сказал Фудзита, стуча счетами. – Все сделаем, дорогой Нисио-сан! Не забудьте лишь о комиссионных!
– За этим дело не станет! – Нисио кивнул головой.
– Прошу только платить по твердому курсу, то-есть долларами. Обязательно долларами.. .
енешься среди внезапного грохота извержения... Классный наставник Гото стоит за крутые и решительные меры,- заведующий учебной частью Ивамацу рекомендует осторожность...
Послушать мисс Уитни, так надо вставить решетки в школьные окна и использовать учеников для слежки за их родителями. А все остальные учителя ненадежны и, судя по всему, на стороне Сато. Как быть?»
В передней Фурукаву встретила жена Ямады. На ней был парадный халат с фамильными гербами. Снимая обувь, перед тем как войти в дом, он услышал мощный бас хозяина, донесшийся из столовой:
– Фурукава-сан, пожалуйте!
Толстый, с бритой головой Ямада восседал на подушке важно, как будда. Рядом с ним сидел незнакомый пожилой человек с широким, открытым лицом, умными, проницательными глазами и с коротко остриженной седой головой. При входе Фурукавы он вежливо поклонился, положив руки на колени. Ямада представил его:
– Брат моей жены, господин Тояма, владелец текстильной фабрики в Ниигата. Знакомьтесь, пожалуйста!
В комнате царил полумрак. В нише висела знакомая картина на шелку – озеро и грустно склонившаяся к воде растрепанная ветром ива. Перед картиной на бронзовой подставке – ваза с цветами.
Хозяйка зажгла настольную электрическую лампу с абажуром в виде крохотного разрисованного зонтика.
Тишина и уют, царившие в доме владельца лесопилки, а также невозмутимое спокойствие самого хозяина благотворно подействовали на Фурукаву.
Узнав от Фурукавы о том, что произошло в школе, Ямада покачал головой:
– Да, мы сейчас все ходим на острие ножа. Япония – страна землетрясений. Но, кажется, сейчас начинается самое большое землетрясение. И боюсь, что мы не удержимся на земле...