Текст книги "Экипажи готовить надо"

Автор книги: Анатолий Черноусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Пока он это выкрикивал, Иван пытался как-то встряхнуть старшего:

– Плюнь ты на эти пленки! Сам-то ведь цел, и язык у тебя подвешен что надо… Встань и расскажи.

Но похоже было, что Юра впал в настоящий транс, сделался ко всему равнодушным, безучастным. И, конечно же, его можно было понять. Исчезло его детище, плод долгого труда, исчезла надежда…

"Ну, дела-а, – подумал Иван. – Самого Юру надо спасать… А ведь мучился, поди, колебался, шутка ли, решиться на такое!.. Ничего не скажешь – неожиданный, ловкий нокаут! Вот ведь сволочи, как устроили! Ну, подонки! Ну, обложили со всех сторон, как медведя, гляди – затравят! Гляди – с землей сравняют, из лагеря вышибут! Ишь ведь, как сделано! Продумано! Как по нотам!.. Ну да ни черта, еще поговорим! Хватит, поиздевались! Коль умирать, так с музыкой!.." – Иван недобро усмехнулся, чувствуя, как весь наливается веселой яростью.

– Сло́ва! – гаркнул он на всю столовую, так что вмиг стихло кругом.

И, не дожидаясь, дадут ли, не дадут ли слова, начал:

– Сижу и диву даюсь, какой у нас начальник молодец! Какой организатор! Какой режиссер и какой великий актер!

Члены комиссии опять заперешептывались, начальник лагеря сокрушенно покачал головой.

– Не замазывайте людям глаза, Князев! Хотя вас можно понять. Вы замазываете потому, что вы в страхе. Но дрожите вы не за дело, которому вас обязали служить, нет! Вы дрожите за себя, за свою курортную жизнь. И наплевать вам на пионеров, на все на свете. Никакого дела вам до того, что ребятишки изнывают за этими заборами, как в заключении! Вы-то прекрасно себя чувствуете. Еще бы! Сколько озона, зелень кругом, птички поют, пляжи с хорошим песочком, вино и женщины – ну, рай, да и только! А тут кто-то хочет заставить вас шевелить мозгой, тратить энергию, пребывать в беспокойстве, ночами не спать, похудеть, чего доброго! О, это вы сразу же поняли и испугались. А страх породил злобу. Тогда-то вы перестали брезговать средствами, вы дошли даже до клеветы!

– Видите, что делается, видите, – тяжело багровея, бормотал начальник лагеря.

– А почему вы не спросили о походе старшего вожатого? Почему? Он ведь тоже был. И даже фильм снял. И даже проявил и смонтировал его. Ночами не спал, хотел поспеть к этому педсовету. Где этот фильм, Князев? Не скажете?

– Я попрошу по существу и без оскорблений, – предупредил председатель завкома.

– Меня оскорбляли, я молчал, потерпите вы! – возмутился Иван. – Так вот о том, что было в фильме, расскажет он. – Иван хлопнул по неширокому плечу Юрия Павловича, от чего тот вздрогнул. – Расскажет членам комиссии, расскажет на заводе, везде, где надо, о ваших делишках, Князев. Он знает, он бывал на этих ваших "днях рождения". Но это потом. А теперь по существу… Ишь ведь, наплели тут на меня, собрали все в кучу! Дети поцарапались… Да какие же дети без царапин?.. Мальчишки в омуте купались, ах-ах-ах! А ты иди, Филимонов, спроси самих мальчишек, плохо им было или хорошо? Слезы крокодильи распустили: ногу девочка повредила, калекой станет… Да нынешние медики вон головы скоро станут пришивать, а чтобы растяжение сухожилий не вылечили, это, знаете, специально придумать надо! Тоже и насчет Люси Ивановой… Эта девочка, если хотите, моя гордость! Привела ее мать в отряд заморышем, а теперь посмотрите на Люсю! Сходите и посмотрите! Я не хочу тут заниматься похвальбой и уверять, что все гладко у меня. Ошибки есть. С теми же перекатами на Китиме… Надо было разведать. Тогда не случилось бы крушения. Ничего страшного, правда, не произошло, но могло произойти. Тут моя ошибка. И еще были ошибки… У вас их, разумеется, не будет, потому, что не бывает ошибок у того, кто ничего не делает… А теперь насчет моего "морального несоответствия"… Ишь ведь опять как выдано! Мол, не я, а Кувшинников распутник! Выследили – в палату зашел… Правильно сказала Татьяна Георгиевна – грязь это! Все ваши намеки и домыслы – грязь! Облили вы помоями и меня и эту девушку. За такие вещи, Князев, морду бьют!..

Тут в президиуме и во всей столовой поднялся такой шум, что Иван махнул рукой и сел на свое место со скверным ощущением, что говорил плохо, говорил не то и не так, что самые важные мысли и доводы придут потом, когда уже будет поздно…

Шум в столовой стоял невообразимый, члены комиссии жарко спорили между собой, Князев сидел багровый. И вот слова попросила Анна Петровна.

– Слово предоставляется, – встрепенувшись и как бы приободрившись, с любезной улыбкой на губах сказал начальник лагеря, – педагогу третьего отряда, одной из старейших работниц лагеря, Анне Петровне… Пожалуйста, Анна Петровна.

– Я постараюсь быть краткой, – дождавшись тишины и откашлявшись, начала Анна Петровна. – Отношения у нас с Иваном Ильичом, как тут уже говорилось, сложились не совсем так, как это должно быть между вожатым и педагогом одного отряда. И, я уверена, не по моей вине. Ивану Ильичу не хватает, порой, сдержанности, чуткости, такта. Вот и в случае с девушкой… Хотя я уверена, что ничего дурного ни он, ни она допустить не могли, все-таки в палату заходить не стоило. Это шаг необдуманный, все та же, я бы сказала, неразборчивость, неделикатность, что ли…

– Распущенность, – подсказал Князев.

– Но!.. – Анна Петровна сделала паузу и продолжала: – Но я считаю, что беды тут большой нет. Иван Ильич человек молодой, почаще надо говорить ему в глаза о таких вещах, а ему самому крепко подзадуматься над некоторыми своими словами и поступками. И дело, думаю, поправимое. Теперь о главном… Вы знаете, товарищи, несмотря на то, что отношения у нас были часто натянутыми, я бы с удовольствием поработала с Иваном Ильичом еще. Повторяю – с удовольствием.

Князев удивленно смотрел на Анну Петровну.

– …Мы зачастую только говорим, что детям надо прививать любовь к родному краю, обогащать их души контактом с природой, а Иван Ильич как-то пытается это осуществить на деле. Мы много разглагольствуем насчет того, что молодое поколение надо воспитывать в труде, в действии, а Иван Ильич пытается это осуществить. Правильно или неправильно, успешно или нет – другой разговор. Но – пытается. То же можно сказать об элементах военно-патриотического воспитания… Это ночное ориентирование, товарищи, оно же прямо необходимо будущим защитникам Родины! Я не новичок в воспитании, давно учу ребятишек, и, понимаете, пришлось-таки мне признать, что его начинания интересны. К ним надо присмотреться, а может, чему-то не грех и поучиться. Вот какой вывод сделала я для себя, честное слово! И последнее… Кувшинникову от природы дано быть педагогом. Да, я не боюсь сказать так. Это в нем стихийное, что ли, грубое, ну, как неотесанный кусок гранита… Но оно есть. Заканчивая, я обращаюсь к членам комиссии: пожалуйста, осторожнее! Повторяю, у парня талант педагога, а это большая редкость. Надо сделать все, чтобы поддержать его. А вот насчет вашего "морального соответствия", Василий Васильевич, очевидно, пора говорить. Слухи были в лагере и в прошлом году, и в этом. Слухи, конечно, есть слухи, хотя и они зря не появляются, Но если всплыло на поверхность, как я поняла, то комиссии, по-моему, стоит разобраться.

Тихо стало в столовой. У Князева был вид обиженного ребенка. Члены комиссии посовещались, и председатель завкома сказал:

– Комиссия просит вас, Василий Васильевич, перенести окончание педсовета на завтра. Нужно кое в чем разобраться…

А поздно ночью в беседку к Ивану – так они условились – пришел секретарь Кеша и сообщил ему о результатах "закрытого совещания в верхах", как он выразился.

– Только не падай духом и не горячись, – предупредил Кеша, опускаясь на скамейку рядом с Иваном.

– Мне все ясно, можешь не продолжать-сказал Иван.

– Я тебя понимаю и убежден, что в главном ты прав. Больше того, заверяю тебя… вот на будущий год встанет вопрос о старшем вожатом, руками и ногами буду за тебя! Но на эту третью смену решили тебя заменить… Шумели часа три, дым коромыслом, охрипли все… Я за тебя дрался, как мог. А что я мог, скажи? За что ни хвать, фактов-то нет, а у Васи факты. Ведь на два килограмма похудели твои пионеры – шутишь? На две тысячи граммов! А то, что у них извилин прибавилось в мозгу, доброты в душе, чувства их стали тоньше, так это же не взвесишь на весах! Ну, а с Ириной… – Кеша покачал головой. – Сглупил? Сглупил. Дал Васе в руки такой факт! Как ни крути – недопустимо, и все тут!

– Да ничего же не было, Кеша! – поморщился Иван. – Я же объяснял Князеву. Зашли, взяли куртку, а потом на террасе сидели.

– А как плохо ты говорил, Ваня, как плохо! – Кеша зажал голову руками. – Одни эмоции… Ты хоть бы подготовился, что ли! Вплоть до того, что тезисы бы на бумажке…

– Ну, а старший вожатый и сейчас промолчал?

 – Какое там! – Кеша махнул рукой. – Сцепились с Князевым, как волки, мы думали – подерутся. Юра кричит: украл мои пленки, отдай сейчас же! Вася – на него. Слово за слово, и пошло! А ты войди в наше положение – легко ли тут понять что-нибудь! Ну, вкатят по выговору обоим. Васе по партийной линии, Юре по комсомольской. Кастеляншу уберут, это уж точно… Но Васю и Юру решили оставить, настоял предзавкома, и я его понимаю – шутишь, сейчас затеять канитель с увольнением, с заменой? А кем заменить – встает проблема. Вот и решили: черт с ними, пусть дотягивают этот сезон, а зимой уж будем поднимать вопрос, спокойно разбираться. И я еще раз заверяю – руками и ногами буду за тебя в качестве старшего вожатого.

Иван слушал и не слушал уже. Думал о том, что надо немедленно найти Ирину.

Кеша же продолжал заверять Ивана в своих хороших к нему чувствах, и что будет руками и ногами…

– Да успокойся ты, Кеша! – сказал Иван расстроенному секретарю. – Не виню я тебя. И что сагитировал в лагерь поехать, не виню. Честное слово. Конечно же, мне обидно, конечно же, я уверен, что со мной обошлись несправедливо… Дело ведь не в этой третьей смене, дело в принципе. Меня выбросили, а вот Вася остался… Так что, как ты меня ни уверяй, невесело мне сейчас. Утешает только то, что… Анна Петровна, слышал, что сказала? Мне, понимаешь, слова ее… Я чуть слезу не пустил, когда она… А то я чувствую, что к ребятам привязался, что мне нравится эта работа, а вдруг способностей нет? А теперь, знаешь, вроде на земле тверже стою…

– Ну и отлично! – обрадовался Кеша-секретарь. – И хорошо. – Облегченно вздохнул, обнял Ивана за плечи и неожиданно добавил: – Ну, ну, иди к ней… Ух, ты, чертушка, такую девушку оттяпал!..

Оба рассмеялись и пожали друг другу руки.

Глава 48

Выезд пионеров из лагерей всегда веселое и вместе с тем грустное зрелище. В эти дни по улицам города проносятся колонны поющих автобусов, в скверах, в переулках, у домов культуры можно видеть, как потоки красногалстучников растворяются в толпах родителей. Здесь встречи, поцелуи, цветы, но здесь и расставания… Еще вожатым задаются вопросы: "А вы поедете на следующую смену"?, "А вы поедете на будущий год?". Но это уже так, полурассеянно. Глаза уже ищут папу или маму… Здесь неслышно звучат заключительные аккорды еще одного необратимо ушедшего пионерского лета.

Иван потерянно глядел, как на глазах тает "мятежный третий". Мамаши и папаши с улыбкой взглядывали в его, Ивана, сторону и, занятые заботами дня, спешили увести свои чада по домам.

Солидно поклонился, приподняв шляпу, отец Севы Цвелева.

"До свиданья, Боча, до свиданья…"

Молодой, интеллигентного вида парень, видимо брат, увел художника Витю.

"До свиданья, Витя, рисуй как можно больше, каждый день!"

– Люська, ты ли? – мама Люси Ивановой с минуту удивленно моргала глазами, потом бросилась обнимать и целовать свою радость, свое сокровище.

"До свиданья, Люся-хиленькая, моя маленькая гордость…"

– А веснушки-то, батюшки! – с нежностью в голосе воскликнула мама Гены Муханова.

"До свиданья, Мухолов, удивительный Мухолов…"

Борю Анохина увел отец, большеголовый, невысокого роста, подвижный мужчина с яйцевидным затылком.

"До свиданья, враль-фантазер, до свиданья…"

За Юркой Ширяевым никто не пришел. Да он и не ждал, видно, никого. Прежде чем уйти, он подошел к Ивану попрощаться и крепко пожал протянутую руку. Потом закинул за плечи свой пожелтевший рюкзачок и зашагал к трамвайной остановке.

"До свидания, Юрка, толковый, работящий Юрка… Всего, всего тебе доброго!"

Вот и Мария Стюарт подала ему легкую, как ветерок, загорелую руку.

– До свиданья, Иван Ильич… Спасибо вам… – подбородок у нее дрогнул.

– Ну, ну, ну, – Иван почувствовал, как что-то растет в нем, растет, и он… чтобы успокоиться, стал причесывать волосы пятерней. – Ну, что ты, что ты, Люда… А помнишь? "И жить еще надежде до той поры, пока…"

– "Атланты небо держат на каменных руках…" – прошептала она, понурив голову.

– Все, Люда, будет хорошо, вот увидишь…

– Можно, я вам… я вам… письмо напишу?

– Конечно же! – обрадовался Иван. – Конечно, напиши. – И торопливо стал вырывать листок из блокнота и писать на нем адрес. Протянул листок и ободряюще улыбнулся. Кисловато, правда, вышло.

Смотрел, как Мария Стюарт подошла к матери, которая уже искала ее глазами, и они пошли: мать впереди, дочь чуть сзади.

"До свиданья, маленькая королева…"

Площадь пустела, утихала, принимала свой обычный будничный вид.

"До свиданья, "мятежный третий"…"