Текст книги "Беспокойник"

Автор книги: Анатолий Гладилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

4

Я завел «Бранденбургский концерт», и чтобы отвлечь внимание кота, начал с ним беседовать на интересующие меня темы.

– Слушай, Котяра... Да не рвись, все равно форточка закрыта. Так вот, в старые добрые времена, если верить художественной литературе, преступники оставляли след – пепел на столе, пуговицу, клочок одежды. Но какие улики мог я обнаружить, явившись в коммунальную квартиру через два месяца после происшествия? Потом, раньше грабили весомо: деньги, драгоценные металлы или, в крайнем случае, бриллиантовое ожерелье. А тут старое пальто и хозяйственная сумка! Кому понадобилось это барахло? Я хожу, как дурак, и задаю идиотские вопросы. Права Таня Сердан – лучше бы в кино ее пригласил. Правда, идти в кино с девушкой – поступок ответственный... И попробуй тут повысь свой культурный уровень, когда я должен тебя караулить! Между прочим, «Ильич», как и повелось у вождей, проявил редкую проницательность, знал, кому поручить дело. Благодаря паршивому самолюбию (кстати, тут я на тебя, Котяра, похож) я нос себе расквашу, а раскопаю. Твой обидчик ясен: черный кот. А мой?

Может, и не было никакого «кота»? Но вряд ли Бурдова все это выдумала, чтоб милиция ей новое пальто справила. Не тот характер. Как говорит Клавдия Матвеевна – «чужого ей не нужно». Значит, кража имела место. Берем лист бумаги, рисуем.

Кто открыл дверь?

Пшуков? Но зачем? Учитывая реакцию его жены, обходить он должен тридцать третью квартиру за три километра. Не хватало на выпивку? Так он в любой момент мог заработать законные пол-литра. Отпадает.

Вера Федоровна, тридцать четвертая квартира? «Учительница первая моя...» Даже запел. С ней всегда здороваются интеллигентные соседи в подъезде. Воровка? Отпадает.

Тридцать шестая квартира – Мосеенков? Начальник стройконторы. Просил его в это дело не впутывать. Согласен.

Ползунова из сорок девятой квартиры? Ей всюду мерещатся хулиганы, которые играют на гитаре и целуются. Ох уж эти правонарушители! Интересно, у нее самой дети когда-нибудь были? Но чтоб заиметь детей, надо хоть раз поцеловаться, а это для Аллы Михайловны пахнет уголовщиной. Отпадает. Впрочем, поцелуи нынче необязательны. Ладно, исследование этого вопроса отложим на будущее.

Гражданка Комиссарова, сорок вторая квартира. Чемпион по потере ключей. Хобби у нее такое. Инженер. Товарищи судьи, она невиновна! Интуиция. Рубите мне голову.

Квартира пятьдесят. Конухов, энтузиаст домино. Самостоятельный мужчина. Взять на заметку? Да нет, продолжайте, пожалуйста, товарищ, ваши игры.

Квартира пятьдесят четыре. Семен Николаевич Приколото, мой добровольный помощник, общественное око подъезда, активист домкома. Спасибо за приятное знакомство!

Квартиры пятьдесят шесть, сорок семь и т.д. К чертовой матери! Или меня, Вадика Капустина, гнать надо из МУРа.

Квартира девятнадцать. Таня! «Каждый развлекается как может. Вы, например, пристаете с глупыми вопросами». Потенциально опасна. Я глянул на ее ноги и больше не смотрел. У моей бывшей жены, Танечка, ноги были не хуже. Она тоже развлекалась по-своему. Но со временем мне надоело гадать, с кем она еще переспала и как именно. Древняя история, не стоит вспоминать. Теперь я никого не променяю на Котяру. Он мне не изменяет (черный кот не в счет). Котяра, пойди сюда. Ну, давай споем:

 
Мы кота ужасного поймали.
Мы ему по шее надавали.
Три-та-тушки, три-та-та...
Очень глупого кота!
 

Стучат. По небу полуночному ангел летел и спикировал ко мне в квартиру.

– Входите, Клавдия Матвеевна.

– Извините, Вадик, я ванну займу. Вам туда не нужно? Странно, думала, что у вас гости. С кем это вы разговариваете?

– С Котярой.

– Вадик, вы хоть в одиночку не пейте. Ну пусть к вам приходят, дело молодое. Я же не злыдня. Зачем себя губите? Хотите, я вам постираю?

– Спасибо, Клавдия Матвеевна! Но если я пью, – опять меня потянуло на риторику, – то где бутылка?

– Что я к вам, с обыском пришла? Я от чистого сердца. Да с бутылки, Вадик, все и начинается.

Обиделась. Хлопнула дверью. Не умеешь ты, Вадим Емельянович, с народом разговаривать. Эх, Котяра, разным там Пуаро и Мегрэ на проклятом Западе куда легче. Кругом наркоманы, сутенеры, воры, убийцы – большой выбор. А у меня? Простые советские люди! Плюс старое пальто и сумка за восемнадцать рэ. Да еще с бутылками. Удавиться можно! Стоп! Права Клавдия Матвеевна. «С бутылки все и начинается». Точнее, с бутылок. Проверим.

* * *

В понедельник имел место быть грабеж среди бела дня. Причем при всем честном народе. И никто не вступился...

Утром я ездил на полигон знакомиться с заключением экспертизы.

Сначала обрадовался – нашли пистолет, но наша наука меня разочаровала: не тот. Я уж грешным делом канючил: дескать, ребятишки, машина системы Макарова, калибр подходит, ну что вам стоит? Куда там! Анализ пулевых отверстий показал, что это не та пушка, которую я ищу. Анализ пулевых отверстий! Придумали ученые на нашу голову. И опять на мне повис пистолет – я становлюсь вешалкой для безнадежных дел.

Вернулся в отдел – мне подарочек: Коля Евсеев забрал у меня «изнасилование в подъезде». Я три месяца копал дерьмо, а когда вышел на финишную прямую, благоухающую розами (оставалось только взять голубчика и допросить), так нет, уводят из-под носа! О, люди, где же справедливость?

– Ты разбойник с большой дороги! – сказал я Евсееву.

– Приказ начальника – закон для подчиненного, – засмеялась эта наглая рожа, восходящая звезда отдела. – Велено тебе помочь, облегчить твою тяжелую ношу, чтоб ты все силы бросил на обольщение гражданки Бурдовой.

– Махнем не глядя: изнасилование на пистолет?

– Дураков нет! Могу дать тебе дружеский совет: женись на Бурдовой, и сразу закроем дело. Премию пропьем вместе.

Я швырнул в Евсеева томиком УПК, но тут в дверях выросла монументальная фигура «вождя». Уголовный кодекс ударился об стенку и упал к ногам Хирги.

– Покушение на сотрудников при исполнении ими служебных обязанностей, – наябедничал Евсеев.

– Капустин? – поднял брови Хирга.

– Он самый, – подтвердил Евсеев, – почему-то недоволен доверием коллектива, поручившего ему интригующее расследование таинственного похищения пальто и хоз. сумки.

– Евсеев, прекратить шуточки! В МУРе нет второстепенных дел. Милиция должна быть последовательной и принципиальной даже в мелочах. Если вор почувствует себя безнаказанным, то он нам устроит серию таких квартирных краж...

Произнося эту программную речь, «вождь» поднял руку. Не хватало только броневика для полного сходства с известной скульптурой. Ну и ну, подумал я, что-то изменилось. Или я попал под постановление ЦК об усилении борьбы с домушниками?

– Капустин, зайди ко мне, – сказал «вождь», сохраняя прежнюю торжественную тональность.

Занавес закрылся. Я подобрал кодекс, положил его на место. Не удержался, посмотрел на сослуживцев. Физиономии у них в этот момент были презабавными. Ветер перемен у нас ощущается мгновенно. И что любопытно, первым догадался Гречкин.

– Вадик, ты везунок, – бросил он мне в спину.

* * *

Хирга протянул тетрадный листок, на котором были наклеены буквы, вырезанные из журнального текста: «Кражу совершил жЕлец из квартиры 54. ДоброжИлатель». Довольный произведенным эффектом (наверно, моя рожа выглядела точно так же, как и у сотрудников минуту назад), «вождь» достал конверт. На конверте наклеены буквы: «Петровка, 38. Московский уголовный розыск. В.Е.Капустину».

– Ну? – спросил Ильич.

(Проверить, есть ли такая цитата у основоположника.)

– Пятьдесят четвертая квартира? СНП? Это инициалы. Точно. Семен Николаевич Приколото? Быть не может. Абсолютно не похоже!

Хирга заурчал, как Котяра, наевшийся рыбы.

– Это уж вам решать. Главное, появилась ниточка.

Теперь я и сообразил причину ликования начальства.

Зашевелилось мертвое дело (или мертвое тело?). В пепле, которым я приготовился посыпать свои волосы, оказался кто-то живой. Редкая удача. Сказочная. Хирга, стреляный воробей, усек, что тут уж я кого-нибудь выловлю за хвостик. А это означало... Многое. Рука, черкнувшая крутую резолюцию красным карандашом, тоже понимала, какую безнадегу нам подбрасывает. И вдруг! Майор Хирга докладывает изумленной коллегии. Поймали! Чудеса для тех, кто разбирается. Три-та-тушки, три-та-та, очень глупого кота! А это означало, что не было у нас с майором первого разговора (расхолаживающего), а было целенаправляющее руководство (чему свидетелем весь отдел). Учись, Вадик!

5

– Меня очень интересует автор анонимки. Надо послать письмо на экспертизу.

Ляпнул и не успел прикусить язык. Догадался, что майор и это проделал – в наказание за мой вопрос о психодиспансере. Мне теперь долго будут показывать класс работы. Хотя, в принципе, проверка входит в мои непосредственные обязанности. Ладно, ничто так не радует начальство, как тупость подчиненного. (Где ты это вычитал?)

– Разумно рассуждаешь, Вадим Емельянович. Вот заключение экспертизы.

Я склонил повинную голову.

– Отпечатков пальцев не обнаружено. Работали в перчатках. Кстати, немаловажная деталь. А текст вырезан из последнего журнала «Работница». Статья «Дружная семья Крашенинниковых». Сличили буквы заголовка.

Сейчас мне заикаться о своей «бутылочной» версии было все равно, что лезть в бутылку (пардон за каламбур).

– Задание ясно, Александр Ильич. Выяснить, кто из жильцов выписывает «Работницу». Журнал популярный, в киоске не купишь. Разрешите действовать?

Мой энтузиазм произвел должное впечатление.

«Но эти суки-эксперты, – думал я, – когда не надо, дают точный анализ пулевого отверстия, а когда надо, отпечатков пальцев не находят. Впрочем, зачем они тебе, отпечатки? Не собирать же дактилоскопию всего подъезда. Скажи спасибо за “Дружную семью”».

* * *

Так как мы с Котярой убежденные холостяки, то вынуждены продовольствоваться в магазинах «Кулинария». Мы живем мечтой о вырезке и отбивных, но, как правило, удается достать какие-то ошметки гуляша и куски столетнего мяса под названием «антрекот».

Мне уже заворачивали какую-то падаль, когда я увидел, как принесли поднос свежих розовых отбивных и сунули под прилавок.

– Ой, – заскулил я, – нельзя ли мне поменять товар? Если надо, доплачу.

– На что поменять? – удивилась продавщица.

– Ну вот, – я несколько замялся, – там свиные отбивные.

– Так это мы для своих, – отмахнулась продавщица и быстро уточнила, – для своих работников: посудомоек, официанток, еле-еле у повара выпросили.

Что мне оставалось? Вынимать удостоверение, подымать скандал? Это ни к чему бы не привело. А могли бы еще и сочинить «телегу» в МУР – дескать, ваш сотрудник, пользуясь служебным положением... и т.д. Вот если бы я был из районного ОБХСС... Правда, тогда просить бы не пришлось, меня бы знали в лицо, сами бы предложили.

За что я люблю свою работу? Там я чувствую себя человеком. К нам относятся по-разному, но во всяком случае с уважением. Бывает, мчишь на такси по заданию, проскакиваешь светофор на красный – орудовец только покосится на тебя и дает отмашку – жми дальше. Но как-то ехал я по личным надобностям и инспектор остановил машину, так я уж подсовывал свои «корочки», а инспектор и глазом не повел. Лишь пробурчал: «Товарищ пассажир, а вас не спрашивают». Разбирается народ: когда ты при деле, а когда выступаешь как простой советский...

Идешь в ресторан по заданию.. Мэтр перед тобой стелется, а официант зайчиком прыгает. А потом появляешься там же со своей дражайшей половиной (это я пытался заменить собой ее развлечения-увлечения) – и что же? Со стороны обслуживающего персонала «ноль внимания, фунт презрения». И не дай Бог ввязаться в какую-нибудь историю! Обязательно напишут, что был в нетрезвом виде. Поэтому я перед такими походами благоразумно свою книжечку дома оставляю.

Конечно, мог бы и я прочные и выгодные знакомства завести, но тогда в любой момент ожидай, что попросят тебя об «одолжении» – и завяз. Хочешь быть независимым, ни с кем не связывайся.

Хочу быть честным.

Я давно смирился с тем, что если за прилавком (точнее, под прилавком) и есть нужный тебе товар, то он – для своих. Ситуация, к которой настолько все привыкли, что глупо психовать и протестовать по этому поводу. Конечно, в первую очередь для своих. А как же иначе?

Я чужой.

* * *

– Вадим Емельянович, рад вас видеть.

Кажется, товарищ Приколото нисколько не удивлен моему визиту.

– Добрый вечер, Семен Николаевич, решил забежать на огонек. Не помешаю?

– Чему? Дела наши пенсионные. Сиди на диване, читай газету. Что у вас течет из сумки?

– Ох, извините, накапал на ковер. Это мне так мясо в «Кулинарии» завернули.

– Вырезка?

– Издеваетесь? Пролетарский гуляш.

– Если не возражаете, я пока положу вашу сумку в холодильник.

– Буду очень признателен.

Обмен любезностями на дипломатическом рауте. Хозяин берет мою сумку и уносит ее на кухню. Я тем временем осматриваюсь. Обстановка в квартире самая скромная. На серванте – сервиз. Я человек любопытный, достаю чашечку, щелкаю по ней пальцем. Интересно. Было дело, когда-то увлекался антиквариатом. Подхожу к книжному шкафу. Голос за спиной:

– Вы любите книги?

Заводить разговор о литературе мне не хочется.

– Что вы, Семен Николаевич, я же милиционер. Про нас есть старый анекдот: два милиционера советуются, что подарить третьему. Может, книгу, спрашивает один? Зачем, одна у него уже есть, отвечает другой.

– Вы шутник. Прикажете чаю?

– С превеликим удовольствием.

Хозяин топает на кухню, а я к книжному шкафу. Успеваю заглянуть и в другую комнату.

Сидим, пьем чай.

– Небогато живете, Семен Николаевич.

– С пенсии на разжиреешь. – Приколото достает из кармана пиджака засаленную сберкнижку. – Двести тридцать шесть рублей трудовых сбережений. Коплю на холодильник «ЗИЛ», да все лотерея разоряет.

– Много покупаете?

– Полюбуйтесь. – Хозяин выдвигает ящик и показывает ворох билетиков. – Четверть пенсии уходит.

– И как успехи?

– Иногда рубль выпадает. Все смеются надо мной, говорят, совсем рехнулся старый дурак. А я верю. Хочу выиграть машину. Прошлый раз «Москвич» на два номера не сошелся, меня чуть инфаркт не хватил.

Потом он долго жаловался на дочь, которая вышла замуж за грузина. Зять сумел еще на юге «поймать копеечку», а теперь завербовался на Север и гребет деньги лопатой. Но только фигу от дочери помощи дождешься. Обещает, правда, прислать перевод на мебельный гарнитур. Но получит он этот перевод тогда, когда рак на горе свистнет. И пошел монолог о нравах современного поколения.

– Семен Николаевич, в каких вы отношениях с Пшуковым из восемнадцатой квартиры?

– Вот он разговор по существу. – Приколото отечески усмехается. – Вы уж не таитесь, выкладывайте.

– Анонимку он на вас написал. Будто вы совершили кражу у Бурдовой.

– То-то вы по комнатам рыскаете. Небось сумку высматривали?

– Помилуйте, Семен Николаич! Кто ж поверит таким глупостям? Иначе я бы с обыском пришел. А я помощи прошу. Помнится, вы же обещали.

– А может, не Пшуков анонимку состряпал?

– Он самый. И две орфографические ошибки.

Объясняю, что к чему. Буквы вырезаны из журнала «Работница». Во всем подъезде только Пшуков ее выписывает. Я у Пшукова сейчас был. Самого не застал, а с женой беседовал и журнальчик перелистал. Так вот, нет статьи, из которой буквы резали, вырвана с корнем.

– Ловкач вы, Вадим Емельянович. Прикидываетесь тихим.

– Работа такая. Так за что на вас Пшуков зол?

– Зол? Это вы верно заметили. Ах, Пшуков, Пшуков, Анатолий Петрович! Он был слесарем по холодильным установкам в моем цехе. Я же ему комнату в этом доме выбил. Там еще в квартире Кулик живет, тоже из моего цеха. Простите, это я по привычке, в цеху сейчас молодой начальник, расширяет производство. А я пенсионер, кому нужен?

– Значит, решил вас Пшуков отблагодарить?

– Чужая душа – потемки. Пить он стал, а пьянство до добра не доводит. У меня на холодильнике он неплохо работал. В мероприятиях участвовал. А потом пришлось его уволить. Уж не помню, за что. То ли стащил, то ли собирался. С холодильника выносят, дело известное. Я всю жизнь с этим боролся, да трудно одному. И меня чуть было не запутали. Словом, перешел Пшуков в ЖЭК. А из ЖЭКа что унесешь? Старый унитаз? И запил Анатолий Петрович по-черному. Я ему несколько раз замечания делал. Нельзя, говорю, выпивши во дворе появляться, спьяну скажешь не то слово, а кругом дети. Обиделся Пшуков, дескать, мне вы теперь не начальник, грозить стал. Чем грозить? Глупый он. Одни пьяные разговоры. А о детях кто подумает, если не мы, старики? Однажды летчик Ковалев машину купил и гараж во дворе поставил...

Историю о том, как товарищ Приколото с помощью общественности убрал со двора гараж летчика Ковалева и разбил на этом месте клумбу с цветочками, я пропускаю. Меня начало клонить в сон. Но тут Семен Николаевич завел разговор о бутылках, и я встрепенулся.

– ...Нина Петровна рассказывала мне, что составила для вас перечень всех своих бутылок. И немудрено, для женщины каждая бутылка – событие. Помнит, когда и по какому случаю. Не то что мы, мужчины. Так вот, была у нее бутылка югославского коньяка, «Виньяк» по-ихнему, с завинчивающейся пробочкой. Откуда знать Бурдовой, что такие бутылки в приемном пункте не берут? И я недавно был в восемнадцатой квартире, к Кулику заходил. Смотрю, на кухонном столе Анатолия Петровича бутылка из-под «Виньяка» красуется. Признаюсь, меня сомнение взяло. Откуда у него такая? Коньяк ему не по зубам, на «Перцовую» или портвейн еле собирает. А дальше было так. Я спросил про «Виньяк» у Пшуковой жены, а жена – женщина серьезная, сразу в крик – лезут, мол, всякие не в свое дело. Дело, конечно, не мое, но, наверно, мужу она потом и рассказала. И сразу на меня анонимка. Вот как в жизни получается. Может, я неправильно рассуждаю? Однако на бутылочке круг замыкается, Вадим Емельянович, хорошо, что вы ко мне зашли. Недаром в газетах пишут: милиция наша сильна своей связью с народом.

6

Спускаясь по лестнице, я думал о том, что каким-то странным образом моя первоначальная бутылочная версия приобретает права гражданства. Я вышел во двор, и, когда поравнялся с цветочной клумбой – гордостью общественности, – мимо моего уха просвистел камень. Бросали из окна. Но из какого? Камешек я на всякий случай поднял. А к нему ниточкой привязана бумажка. Я развернул листок. Еще один доброжелатель писал мне крупным почерком: «Если хотите знать имя вора, приходите послезавтра в восемь часов вечера в соседний скверик, вторая скамейка справа, один и без оружия».

* * *

«Приемный пункт стеклопосуды. Открыт с 9 до 18. Перерыв на обед с 13 до 14. Выходной день – вторник».

Сейчас двенадцать часов утра, среда. Окошечко закрыто. Почему? Странный вопрос. У меня такое впечатление, что эти пункты всегда закрыты. А уж если мне приходится сдавать бутылки, то окошечко закрыто намертво, до конца века. А если и открыто, то не принимают. А если принимают, то предварительно так облают, что потом целый день чешешься. Однако сегодня я пришел сюда не по личным делам, а по службе. Уверенно стучу в окошко. Ни ответа ни привета. Стучу. Кто-то там внутри задышал.

– Чего барабанишь, хулиган?

– Почему не работаете?

– Я ушел на базу, ясно?

– Откройте, милиция.

Сразу отодвинули фанеру. В окошечке появляется рожа, расколотая надвое подобострастной улыбкой.

– Бутылки принимаете?

– Нет тары. Но для начальства найдем.

...И никаких документов не спрашивает. Мгновенно почуял, что я, действительно, милиция, начальство. Как, почему? Загадка.

– Вы давно на этом месте?

– С девяти утра, начальник, как положено.

– Работаете давно на этом пункте?

– Понял, начальник, понял. Года четыре, а что?

– Клиентов своих помните?

– Почетных алкоголиков? Конечно.

– Посмотрите, пожалуйста, фотографию. Узнаете?

– Этот? Личность известная. Как начало месяца, он тут как тут.

– Что вы о нем скажете?

– Дебошир, скандалист. Однажды жалобу хотел написать, будто я посуду не принимаю. А куда мне ее класть, когда тары нет? Чуть стекло не разбил.

– Он случайно вам сумку не предлагал купить?

– Сумку? Нет. Хотя в позапрошлом месяце, точно, было такое. Бери, говорит, отец, за трешку, опохмелиться хочется, душа горит.

– Он был один?

– Не помню. Их много, это я один. За всеми не уследишь. Да еще бутылки с отбитыми горлышками подсовывают.

– А сумка хорошая?

– Да вроде ничего, почти что новая. Но у нас не скупка. Мы неположенных вещей не берем.

– Спасибо, до свидания.

– Эй, начальник, так у него можно принимать бутылки?

...Вот сволочь, боюсь, что теперь над моим Пшуковым поизмывается.

Правда, дела принимают такой оборот, что, возможно, Анатолий Петрович появится тут отнюдь не скоро.

* * *

«Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет...»

У нашей милиции два врага. Первый – это «кто-то», который «кое-где, порой». Его мы стараемся выявить и схватить за шкирку. Но чем больше мы усердствуем, тем больше растет наш второй враг – статистика преступности, которая, по идее, должна уменьшаться в стране победившего социализма. Не всегда понятно, кто из этих двух врагов для нас опаснее.

В МУРе, при известной ловкости рук, еще как-то удается свести концы с концами, а ребята из ОБХСС волком воют. Все, молчу. Если и есть у милиции государственная тайна, которую надо беречь как зеницу ока, то это статистика (разумеется, не официальная, а фактическая). Кому-то, который «кое-где у нас порой», так понравилась государственная собственность, что он тащит все, что плохо лежит. А хорошо у нас лежит только один товарищ в Мавзолее.

Чур меня, изыди, сатана! Я не лезу в политику. И хватит об этом.

Лично я хочу жить честно. Я закончил юридический факультет Московского университета. У меня был выбор: прокуратура, адвокатура и тихая работа юрконсультантом в какой-нибудь шараге.

Тихая работа мне не по нутру. Пока не тот возраст. Конечно, кто-то должен отстаивать интересы родной организации от происков соревнующихся или смежных. Но ведь потом приходится доказывать, что и твоя контора ограбила своих смежников (сорвала поставки, нарушила сроки) на совершенно «законных» основаниях.

Адвокатура? К голосу защитника прислушиваются лишь тогда, когда предварительное следствие велось неквалифицированно или судья допустил грубейшие процессуальные нарушения. Но обычно роль адвоката сводится к жалостливому оплакиванию судьбы своего подзащитного и мольбе о снисхождении. Ведь против подзащитного – государственное обвинение. Наше государство никогда не ошибается.

Прокуратура – прибежище для воинствующих идиотов. Возможно, это я такой везунок, но, сколько я ни присутствовал на судебных процессах, мне всегда было стыдно за прокурора. Его речь – это неуклюжий подбор фактов, перемежающихся с примитивными тяжеловесными нравоучениями.

Человека, наслушавшегося подобных сентенций, так и тянет на уголовщину, хотя бы ради протеста.

Верю, в прокуратуре есть умные, дельные работники, но, в принципе, зачем государственному обвинителю ум, знание психологии и прочее, когда и так судьи почтительно внемлют каждому его слову? Ведь он вещает от имени государства. У нас с государством не спорят.

И опять меня заносит в политику! Изыди, сатана!

Скажем так. Каково бы ни было политическое устройство страны, но во все времена, при всех режимах воровство, грабеж, убийства считались злом, а люди, которые боролись с этими преступниками, делали добро.

Я пошел в МУР потому, что хотел быть честным, хотел делать добро. И у меня есть профессиональное честолюбие, и свою работу я стараюсь выполнять добросовестно.

Вполне допускаю, что я не Бог весть какой ценный сотрудник, однако пока ни разу не вставал вопрос о моем увольнении, хотя для МУРа я белая ворона. Я не член партии. Сначала я был комсомольцем и даже, по глупости, членом бюро, поэтому я еще как-то соответствовал должности. Потом... Потом было некуда деваться, но тут, на счастье, случился мой бракоразводный процесс. Аморалка в личной жизни. Я сумел это подать соответствующе, и на меня махнули рукой.

Правда, мне закрыт путь наверх, да я туда и не стремлюсь. Если повезет, так и доживу до пенсии старшим лейтенантом, старшим опером.