Текст книги "Беспокойник"

Автор книги: Анатолий Гладилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

ДОМОВЫЙ ЖЭКа № 13
^{(Детектив по-советски)}

1

Все началось, как и всегда начинается, в один прекрасный день, когда майор Хирга пригласил меня на «ковер» и строгим, хорошо отработанным начальственным голосом, не допускавшим ни малейшего возражения с моей стороны, приказал заняться делом гражданки Бурдовой.

Тут же в кабинете я пролистал тоненькую папку, а тем временем майор Хирга изо всех сил изображал из себя гордый и неприступный айсберг. Он колыхался за столом, обдавая меня потоками служебно-делового холода, что, по моим наблюдениям, свидетельствовало о немалом смущении начальства.

– Вопросы есть? – рявкнул майор Хирга, пытаясь сохранить в кабинете суровый арктический микроклимат.

Вопросы были. Первый и естественный – за что? Меня так и подмывало спросить: «Александр Ильич, ну чем я перед вами провинился? Ведь я никому не мешаю, наверх не рвусь, никого не подсиживаю, и вроде у нас с вами были отношения дружественно-субподрядческие». Итак, первый вопрос мог быть чисто личного свойства. Зато второй напрашивался сугубо мундирно-амбициозный: с каких это пор старшие оперуполномоченные Московского уголовного розыска – МУРа – должны заниматься розыском старых тряпок? Конечно, согласно статистике, в Москве преступность ежегодно планово снижается, однако не до такой степени, чтоб нас вдруг заинтересовали дела, влезать в которые сочтет ниже своего достоинства даже самый тупой и ревностный участковый.

Лично на мне до сих пор «висит» похищенный пистолет, изнасилование в подъезде, и Бог ведает, когда я со всем этим расхлебаюсь. В конце концов есть такое понятие: «честь мундира». Но тут же у меня в голове по ассоциации всплыло «честь картошки в мундире», «часть картошки в мундире» – и чтоб не ляпнуть чего-нибудь, я постарался забыть о своей амбиции, проглотил ее, как кусок картошки без мундира, в мундире, тьфу ты черт!..

Что же касается вопросов по существу, то тут – спрашивай не спрашивай, а результат можно было предсказать заранее. Дело было тухлое, безнадежное, абсолютно нераскрываемое. Вообще-то за Московским уголовным розыском числилось много славных деяний. Бывало, когда сотрудник в одиночку разматывал ниточку и выходил на большую, хорошо законспирированную шайку-лейку. Бывало, когда вся милиция города Москвы вкупе с Комитетом и частями военного округа сообща ловила, и в конце концов успешно, убийцу-маньяка. Но чтоб какой-нибудь, пусть самый выдающийся муровец, один или с помощью всего министерства, нашел пропавшие старые галоши – такого в нашей истории еще не отмечалось. То есть галоши пропадают, и в большом количестве, только никто никогда дела на них не открывает.

И вот мне подарочек! Как говорится, кинули подлянку... У гражданки Бурдовой свистнули старое пальто и хозяйственную сумку. Гражданка Бурдова имеет место проживать в коммунальной квартире, и если это не запойное выступление алкоголика-соседа или проба пера его сына-шестиклассника, то злополучное пальто гражданки Бурдовой будет переползать за мной из одной отчетности в другую и никакой Шерлок Холмс не отделается от этой компрометирующей страницы своей карьеры.

Видимо, это прекрасно понимало мое дорогое начальство, да, наверно, у начальства не было другого выхода, видимо, начальство приперли – и поэтому оно, опасаясь, что я начну отчаянно качать права и взывать к совести, сознательно нагнетало атмосферу ледникового периода – «да», «нет», «слушаюсь».

– Нет вопросов! – и я встал, чтоб отчалить в коридор.

– Подожди, Вадим Емельянович, – начальство оттаивало на глазах, и в воздухе пахнуло водорослями Гольфстрима. – Что и говорить, материалец занозистый, не разбежишься. – (»Сейчас он достанет платок и начнет долго сморкаться, классическая ремарка, заполнение паузы», – подумал я. И точно.) – Но, – продолжал майор, – эти пенсионеры, мать их... – (Подробности про ихнюю мать, которые доверительно сообщил мне майор, я благоразумно опускаю). – Да житья от них нет! Вот, жалоба от Бурдовой, копия в исполком, копия в «Правду», копия в «Известия», копия в Верховный Совет. Хочешь почитать, что она пишет про милицию? Участковый у нее «разбойник», а в райотделе – «самогонщики». Читай, наслаждайся!

– Не хочу, – сказал я, – эту классику не раз проходил. А случайно, уважаемая бабушка не «чайник»?

Майор как-то странно глянул на меня, и я почувствовал, что слегка краснею. Ну конечно, он проверял.

– Нет, Вадик, – вздохнул майор. – На учете в психдиспансере она не состоит... Здоровая бабуся. – Северный циклончик на секунду повис над столом – и поделом: не сомневайся в начальстве. Снова пахнуло Гольфстримом. – Ладно, Вадик. Если б не резолюция самого, я бы как-нибудь отбрыкался. А то – «срочно разобраться и доложить». На тебя вся надежда. Посмотри, покопайся. Попробуй умаслить старушенцию. А в крайнем случае мы в отделе по рублю скинемся и на Преображенке ей вскладчину другое пальто приобретем. Модное. И на сумочку сообразим.

Словом, майор здорово рассуждал и портить радужную процентовку отчетности было явно не в его интересах. Но зачем он заранее меня отпевал?

И я несколько обиделся.

* * *

Не стоит вспоминать, как меня поздравляли в отделе. И немудрено: это было время, когда на телевидении свирепствовали супруги Лавровы, и каждая их новая серия «Следствие ведут знатоки» вгоняла страну в паралич. Не то чтоб жизнь на улицах прекращалась – но заводы останавливались в вечернюю смену. «Знатоки» на телеэкране изощрялись в остроумии, и поэтому у нас считалось модным иронизировать друг над другом. Вообще-то отношения наших профессионалов к этому «дефективу» было критическим, а уж песенка «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет...» вызывала зубовный скрежет у всех муровцев без исключения.

Но что любопытно: сама манера поведения телевизионных следователей понравилась, более того, прижилась. И я честно подставил свою голову под ушат отдельского юмора, понимая, что вряд ли у ребят выпадет еще повод так повеселиться. Для справки сообщаю: следователи МУРа, в отличие от своих экранных собратьев, заняты в основном скучной работой – читают бумаги, сочиняют бумаги, подшивают бумаги.

И вот, когда все вернулись к своим привычным занятиям, я подсел к Пете Гречкину (как вы уже догадались, Гречкин был единственным человеком, не принимавшим участия в конкурсе «веселых и находчивых») и тихо рассказал ему, что я думаю про это дело и что думает майор Хирга. Дядя Петя (он был самым старшим из нас по возрасту) не блистал интеллектом, а злые языки поговаривали, что вбить в Гречкина новую мысль можно только из противотанкового ружья, однако от своих молодых коллег, окончивших юрфак и способных более или менее связно бормотать про теорию Ломброзо и парапсихологию, дядя Петя отличался тем ценным достоинством, что он знал нашу службу с самого начала: был постовым, участковым, младшим опером в отделении и привык барахтаться в тихих заводях коммунальных квартир еще с эпохи примусов и керосинок.

– Влип ты, Емельяныч, – сказал дядя Петя. – Замки в коммуналках открываются пальцем или спичкой. Тебе покажут гвоздь – вот здесь висело пальто и сумка. Ты подергаешь гвоздь и больше никаких улик или вещественных доказательств не найдешь. Хреновая ситуевина!

– Зачем же наш «вождь» мне такую гирю на шею повесил?

– А ты посиди на месте Ильича (имелся в виду наш начальник Александр Ильич). Знаешь, на чем у нас горят? На жалобах трудящихся. Я с Хиргой давно работаю. Он ножа не боится, но как попадает ему сопроводиловка, да косая резолюция красным карандашом... Была резолюция?

– Показывал.

– Так вот, от этой резолюции его в дрожь кидает. Но ты не дрейфь. Хирга – мужик толковый. Сказал тебе, чтоб умаслил бабушку – вот, в этом и ключ. Бабка шустрая, ей известно, что по закону положено расследование. А раз по закону положено, то она своего не упустит, до Совета Министров дойдет. Емельяныч, ты человек интеллигентный, в театры ходишь. Так сделай видимость – дескать, вся милиция на ноги поставлена: не спит, не ест, похитителя ее сумки ловит. Главное для твоей Бурдовой, чтоб она могла перед соседками похвастаться: вот, мол, органы ее уважают, всерьез за дело взялись. Твоей Бурдовой что важно? Внимание. Милиция ей внимание окажет, глядишь, она и успокоится, заявление назад возьмет. Тогда ты иди к «вождю», ногой дверь распахивай и пол-литра требуй. Поставит на радостях.

2

Я позвонил в квартиру 33. Долго ворчал замок. Дверь приоткрыли на цепочке.

– Мне Бурдову Нину Петровну.

– Это я. А ты кто?

– Здравствуйте, я из милиции.

– Покажь удостоверение. Да не прячь, давай его сюда. Так. Чегой-то не похоже. Твоя книжечка? Приятель мог дать... Много вас здесь шастает. Я Василь Василича, нашего участкового, на чай приглашала. Так смотри, проверю... Ладно, входи.

Прихожая коммунальной квартиры. Три комнаты. Три семьи. Три отдельные вешалки. Сундук. Ящик. Ключ у соседей торчит в двери.

– Соседи дома?

– На работе. А ключ они оставляют специально. Если что пропадет – на меня свалют.

– Пропадало?

– Так разве у них вещи? Я за своей сумкой час в ГУМе простояла. Польская! Восемнадцать рублей.

– Где висело пальто?

– Вот на этом гвозде. И сумка тут тоже была. Мой гвоздь.

Потрогал гвоздь. Пока все идет, как и предсказывал Гречкин. Достал лупу. Специально в фотолаборатории попросил. Самую большую. Обследовал гвоздь. Через лупу стал внимательно дверь изучать. Нина Петровна почтительно задышала за спиной.

– Чего ищете?

– Отпечатки пальцев.

– Так бы сразу. А то мальчишек присылают... Вы когда этого бандита поймаете, вы ему скажите, чтоб мне новое пальто не покупал. Пусть деньгами отдаст. Сейчас таких не делают. Одна мода и мини. Наденешь – срамота и тепла никакого.

– Давно пальто справили?

– В пятьдесят восьмом.

Я смерил рулеткой расстояние от гвоздя до двери.

– А это зачем?

– Вдруг вор, чтоб следов не оставлять, дверь открыл и пальто снял...

– Что я говорила! Мальчишки из отделения твердят: никаких следов, никаких следов! Вот, значит, как бывает! Слава Богу, толковый опер попался.

– Нина Петровна, выйдите на лестницу и откройте дверь ключом. А я послушаю – сильный ли шум.

– Нет, милок, не выйдет. Он в квартире, а я из квартиры! У меня на кухне яйца диетические! Нет, ты уж выходи, а я послушаю.

Долго я возился с ключами. Замки особенные. Дверь пальцем не откроешь.

Прошел я в комнату соседей, измерил форточки.

– Это зачем?

– Вдруг очковая кража...

– Чего?

– Да через форточку!

– Как же они забрались? Второй этаж!

– Машины есть специальные, провода чинят. Договорились с шофером, подогнали машину.

– Я-то дура, форточку держу открытой. Ну а машину найдете?

– Куда она денется. Все машины проверим.

– Вот это солидно! А то говорят: нет следов, нет следов, сама сумку потеряла... Как же я ее потеряю, ежели в ней бутылки были!

– Какие бутылки?

– Пустые, сдавать собиралась.

– Бутылки с этикетками?

– А как же. Из-под «Столичной»... ну, разные там были.

– Вот вы садитесь и запишите, из-под чего бутылки. Вспоминайте.

– А для чего вам?

– По бутылкам найдем.

– Так ведь многие сдают. Нынешний народ – сплошь алкоголики.

– Мы при помощи электронной машины подсчитаем. Техника.

– Ну, техника – другое дело. Так бы сразу... Эй, куда же вы?

– К соседям. Может, кто чего заметил. И учтите, ваш дом теперь под наблюдением. Охрану выставим.

– Это хорошо. Соседи – жулики. Им особенно не верьте. Смотрите, ежели меня, старуху, обманете. Я тут с одной в очереди за молоком стояла – она в исполкоме работает. Я живо управу найду.

– До свиданья, Нина Петровна.

– Заходите, заходите.

За дверью щелкают два замка. Уф...

* * *

Вечером я сидел дома и читал книгу французского автора про частную жизнь королевы Антуанетты. Недавно откопал у знакомого букиниста, издания 1889 года, Санкт-Петербург. Проигрыватель крутил Баха, а на коленях у меня в такт музыке урчал кот Котяра, с французской фамилией Профурсет. Котяру я получил маленьким котенком из хорошей семьи, и мамаша его, как утверждали хозяева, была благородных кровей. Однако, видимо, хозяева не уследили, и мамашу совратил на помойке обыкновенный дворовый хулиган, серый в полосочку. Котяра унаследовал от родителя «мусорную» масть и склочный характер, но я старался воспитывать кота в духе его далеких заграничных предков.

Старинные арии и соло полуаристократического Профурсета вполне гармонировали с классическим великосветским детективом: делом о похищении бриллиантового ожерелья. Красиво люди жили! Знали, что красть. На мелочи не разменивались.

Я всегда нервничаю, когда слышу стук в дверь. Стучать может только моя соседка.

– Вадим Емельяныч, чайник ставили?

Забыл, ей-Богу, забыл. Выскакиваю на кухню – чайник плюётся, на плите лужа.

– Спасибо, Клавдия Матвеевна!

– За спасибо мне плиту мыть! Надоело за вами убирать.

И так всю жизнь. Крутой переход от романтических историй к коммунальным дрязгам. Се ля ви!

– Не беспокойтесь, я сам вытру.

– Сколько раз я повторяла, что когда вы запираетесь и пьянствуете в одиночку, то хоть на плите ничего не оставляйте. Вот и позавчера у вас кофе сбежало.

Из-за того, что я возвращаюсь домой в разное время, Клавдия Матвеевна считает меня личностью без определенных занятий. Она никогда не видела меня пьяным, но именно это и возбуждает ее подозрения. О своей работе я ей никогда не рассказывал, потому что убежден, что демонстрация моей красной книжечки ничего не изменит. Как известно, нет пророка в своем отечестве. И потом, это бы выглядело капитуляцией. А я воспринимаю стычки на кухне как ежедневный тренаж для воспитания спокойствия и выдержки. Иногда я все же срываюсь и задаю (как сейчас) риторический вопрос:

– Уважаемая Клавдия Матвеевна! Почему вы уверены, что я пьянствую?

– А что же вам еще по вечерам делать? Вы хитрый жук и баб к себе домой не водите. Знаете, что я их в шею вытолкаю. Телевизора у вас нет. Вот вы дверь запираете и крутите разные джазы, чтоб я ничего не слышала.

– Это не джаз, это Бах.

– Вот именно, бах – и бутылки нет.

– Клавдия Матвеевна, дверь я запираю, чтоб Котяра по кухне не бегал.

– Ну да, а как меня нет – вы его и выпускаете. Сегодня он кусок моего азу сожрал.

– Я же пришел позже вас...

– Ничего не знаю, азу лежало на столе, теперь куска не хватает. Вот видите, клочок шерсти. Как он попал на мой стол? Ясно, тут побывал ваш кот.

В ней погибает прирожденный криминалист; и вообще, спорить с ней бесполезно.

– Мясо я вам отдам.

– Мне чужого не надо. У меня пенсия. Пусть мое не тащат.

Когда я возвращаюсь в свою комнату, пластинка кончилась, а история похищения ожерелья Марии Антуанетты, честно говоря, меня уже не волнует.

Котяра преданно жмется к моим ногам. Ну, у него спрашивать про мясо бесполезно, он-то точно не сознается.

– Котяра, ты лазил к Клавдии Матвеевне?

При упоминании имени соседки Котяра возмущенно фыркает. И я ему охотно верю. Он не дурак, чтоб с ней связываться! Он давно понял, что надо держаться подальше от коммунальных террористок. Но если это даже коту понятно, то кто же осмелился покушаться на собственность гражданки Бурдовой! А гражданка Бурдова по части стервозности даст моей Клавдии Матвеевне солидную фору. Может, подшутили над бабкой? Но сегодня я еще раз заходил в тридцать третью квартиру и беседовал с соседями. Нет, им не до шуток. Они так запуганы славной старушенцией, что стараются не появляться на кухне, пока Бурдова у плиты. Нина Петровна – женщина принципиальная. Если что не по ней, она им в кастрюли стиральный порошок сыплет. Между прочим, квартирный злоумышленник у соседей ничего не взял. А там было что брать. Значит, хищение, так сказать, целенаправленное. Отчаянный парень этот ворюга, ничего не боится. Мне бы хотелось взглянуть в его мужественное лицо.

3

По натуре я человек рефлективный, склонный анализировать свои и чужие слова. Но на работе я стараюсь быть проще и в беседе с гражданами вот эту свою вторую аналитическую систему отключаю, чтобы в памяти сохранить только факты, пригодные для протокола. Я уже давно заметил, что мои сугубо личные впечатления о человеке только портят дело. Мое правило: сначала собрать весь материал, а уж потом давать волю эмоциям и интуиции.

...Я обходил подъезд и знакомился с милым его населением.

Квартира 34.

– Добрый день. Извините, пожалуйста, за беспокойство. Я из милиции. Нас интересуют кое-какие сведения о ваших соседях. Ваша фамилия Кочеткова?

– Да. Кочеткова Вера Федоровна.

– Вы кто по специальности?

– Учительница.

– Давно проживаете в этом доме?

– Всю жизнь.

– Как у вас подъезд, тихий?

– Хороший подъезд. На соседей не жалуюсь.

– Вера Федоровна, не припомните, в вашем доме никаких краж не случалось?

– Да нет. Последние пятнадцать лет все спокойно.

– Тут из квартиры номер тридцать три у гражданки Бурдовой украли пальто и сумку.

– Скажите пожалуйста! Кому это нужно?

– Кому? Вот это мне тоже интересно. Вы ничего не слыхали?

– Нет. Я все время в школе. А вечерами проверяю тетради. У меня три класса. Знаете, это часов до двенадцати сидеть приходится.

– Вера Федоровна, как по-вашему, кто-нибудь из жильцов мог украсть пальто?

– Бог с вами! Люди интеллигентные. Всегда здороваются. Впрочем, я редко сталкиваюсь с соседями.

Квартира 36.

– А, это вы разыскиваете сумку Нины Петровны...

– Как вы догадались?

– Господи! Бурдова – женщина шумная. Все, что там происходит, известно всему дому. Вот, видите, на скамейке кумушки сидят. Наша служба информации.

– А что вы сами можете сказать об этой краже?

– Ничего, ровным счетом ничего. У меня в конторе своих забот навалом. И прошу меня в это дело не впутывать.

Квартира 37.

– А правда, что наш дом оцеплен милицией?

– Кто вам сказал такую глупость?

– Нина Петровна утверждает, что мы все под наблюдением...

Квартира 49.

– Ползунова Алла Михайловна. Да, да, прошу записать. Это все молодежь нынешняя. В подъезде собираются, на гитаре поют, вино распивают. Пораспускали молодежь...

– А зачем им пальто понадобилось?

– Пальто – не знаю, а сумка – точно! Бутылки сдали – портвейн купили. Вчера иду – целуются. Мишка Попов из сорок пятой с Танькой Сердан из девятнадцатой. И куда родители смотрят?

Квартира 42.

– Теряла ли я ключ? Недавно дверь захлопнула и ключ дома забыла. Так я побежала в восемнадцатую квартиру, к Анатолию Петровичу. Милейший человек. Тут же поднялся, повертел отверткой, чик – и готово.

– А кто он, Анатолий Петрович?

– Слесарь из нашего ЖЭКа. Пшуков его фамилия. Честный парень. Всегда жильцов выручает.

Квартира 50.

– Пшуков? Известно кто – пьяница. Но нет, я ничего не хочу сказать. Он пьет только на свои. Раз в месяц у него запой. А так – в рот ни грамма. Но если говорить откровенно, то будь у меня ведьма жена, как у Пшукова, надирался бы каждый день. Вчера сел с ними в домино. У нас «рыба», у них – одни шестерки! Так жена его не дала доиграть. При всех за руку домой потащила. Как-то несолидно. Взрослый все-таки мужчина.

Квартира 54.

– Семен Николаевич Приколото.

– Семен Николаевич, вы, наверно, слыхали, что произошло в тридцать третьей квартире?

– К сожалению, да. Прискорбное происшествие. Мы, общественность дома, следим за порядком. Недавно клумбу разбили для малышей, песочницу построили. Подписка у нас всегда проходит организованно. Дом, можно сказать, был образцовым, и вдруг...

– Тут мне рассказывали, что слесарь Пшуков может открывать любую дверь. К нему обращаются, когда теряют ключи.

– А кто рассказывал?

– Это неважно.

– Понимаю. Во-первых, это входит в обязанность слесаря. Во-вторых, жильцы должны быть благодарны ему за помощь. В-третьих, очень некрасиво со стороны некоторых наводить тень на честного человека. Пшукова мы знаем не первый год. Он, правда, пьет в последнее время. Но это дело семейное. Антиобщественных поступков за ним не наблюдалось.

– Семен Николаевич, никто не подозревает Пшукова. Мы просто проверяем, спрашиваем.

– Понимаю, служба. Но не идите по легкому пути. А то злые языки могут опорочить любого. Лично я всегда думаю о людях хорошо.

– У нас нет предвзятого мнения.

– Вы пока беседуйте с народом. Что-нибудь да найдете. Если понадобится моя помощь – всегда к вашим услугам.

Квартира 19.

– Зовите меня просто Таней.

– Таня, вы знаете гражданку Бурдову?

– Нину Петровну? Конечно, старая сплетница.

– Зачем же так грубо о пожилой женщине? У нее несчастье: пальто украли, сумку.

– Нашли дураков! Кто будет красть? Сумок таких в ГУМе полно, а пальто ее разве на чучело полезет.

– И все же кому-то понадобилось.

– Мне ее пальто даром не надо. Она сама потеряла. А может, со скуки бесится, вот и выдумала дело. Теперь ходит важная, говорит, что всю милицию на ноги поставила. Каждый развлекается как может.

– Странный способ развлечения.

– Кто как умеет. Вот вы, например, пристаете с глупыми вопросами. А ведь вы человек сравнительно еще молодой. Лучше бы пригласили девушку в кино.

Квартира 18.

– Анатолий Петрович дома?

– Нету его. Отдохнуть человеку не дают. У вас что-нибудь протекает? Обращайтесь в контору и в рабочее время.

– Извините, пожалуйста. Вы его мама?

– Очки надень. Я его жена.

– Простите. Я из милиции.

– Опять в вытрезвитель попал?

– Нет. Я хотел с ним побеседовать.

– Нечего с ним разговаривать. Его надо за шкирку и в тюрьму. Пьяница проклятущий. Как первое число – так запой.

– Зарплата?

– Получку я еще в конторе отбираю. Я эти штучки знаю, меня не проведешь.

– Откуда же у него деньги?

– Не бойся, не ворует. Соседям что-нибудь починит, они и рады трешку сунуть.

– За что же его в тюрьму?

– На кухне полки не покрашены, а он, идол, все в домино играет.

– Вы не вспомните, в тридцать третью квартиру его давно не вызывали?

– Вызывали? Он туда сам бегает, кобель паршивый. Он с ней живет, с Нинкой-то.

– Бог с вами! Нина Петровна давно на пенсии.

– Плохо вы знаете мужиков. Им пол-литра поставь – они на все готовы:

– А где он сейчас?

– А где ему быть? В магазине. Он мыслитель. На троих соображает.

* * *

В этой ситуации, как нетрудно догадаться, меня больше всего беспокоил Котяра. Я приходил домой поздно, а Котяра еще позднее, через форточку. На голове и лапах у него зияли глубокие царапины. Я промывал их марганцовкой, но на следующий день Котяра приносил свежие отметины.

К счастью, наступила суббота, и я смог провести тщательное расследование.

Оказалось, что к нам во двор повадился ужасный черный кот, матерый уголовник-рецидивист. Котяра, ранее не покидавший пределы двора, решил, естественно, защищать свою законную территорию. Черный кот, хозяин микрорайона, видимо, не ожидал встретить отпор со стороны комнатного интеллигента. Котяра остервенело на него бросался, и черный кот, смущенный такой дерзостью, наверно, подумал, что это неспроста. Вдруг этот серенький, рассуждал черный кот, изучил приемы каратэ или самбо? Иначе с чего он так прет? А Котяра был смел по глупости: он никогда не дрался и не знал, что в драке бывает больно. Но в конце концов преимущество черного кота в силе и опыте сказалось, и вечером я принес своего Профурсета с прокушенной лапой.

В воскресенье мы отсыпались, потом ковыляли на трех конечностях, изображая из себя ветеранов Шипки, и жалобно блеяли. Однако, как только стало смеркаться, мы резво вспрыгнули на форточку с четким намерением продолжать боевые действия и были ужасно недовольны, когда нас стащили оттуда за хвост.