Текст книги "Текст ухватил себя за хвост (СИ)"

Автор книги: Анатолий Сухих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

Глава 2, в которой больше всего оживляет беседу не ум, а взаимное доверие

… Эпигон с ума сходящей в душу тьмы, оглянись – твоя на вздох отстала тень, разом выдохлась, и надо думать – мы, снова будем, снова люди – да не те. Город в саван, будто с барского плеча, снарядился, словно праздник новый год, спит надежда – про которую молчат, что-то шепчет нашим куклам кукловод. Рвётся в небо, рвётся надвое твой вой, за спиной прицельно время месит наст, берегись, ты очень нужен мне – живой, отстояли день, глядишь, и ночь не сдаст. Бьют осколочной молитвой в спину дни, где, куда ни посмотри, – случайный блюз бродит/бредит, и кому ни присягни – сгинут в сумерках, как не было – боюсь, нам придётся слишком долго умирать от бессмертия в сезон охоты, от – упоительной попытки жить вчера…

NoЛада Пузыревская

***

Вот оно как оказывается. Вениамин Николаевич с нашим Боссом однокашники оказывается. И даже вроде как когда-то большие друзья были. А еще, оказывается, Вениамин Николаевич – это тот, кто в офисе сидит. На фирме.

А на фирме сейчас полный караул. Вениамин Николаевич, наверное, догадывается, что у нас тут не всё просто, а его отцы командиры точно ни о чем не догадываются. И он им ничего сказать не может.

Потому что не знает. А если бы и знал, что бы он им сказал? Про крейсер, что ли? Про крейсер даже Босс пока точно не знает, только мы с Ириной и в теме немножко, может и еще где в мире есть кто, только нам об этом не ведомо.

И эти двадцать семь. Они, наверное, знают. Особенно если они это мы. Или наоборот мы это они. А вот кто из нас куклы суок, мы или они? Или вообще все куклы, но кто тогда кукловод?

***

Великих Охотников на мамонтов чего-то давненько опять не появлялось. Они, эти Великие Охотники, наши предки, то есть, как бы определили героическую ментальность нашего социума, ну и другую, ленивую ментальность тоже.

В смысле Охотников-то много же было, когда мамонтов было много. Когда мамонты кончились, одни Охотники ушли на восток и стали как бы китайцы.

Другие Охотники ушли на запад и стали как бы немцы и прочие французы.

А те, которые не ушли, самые, значит, ленивые, это значит мы и есть, прямые потомки своих предков. И какое у нас героическое прошлое было, настоящее наше тоже и героическое и ленивое тоже. Что поделаешь, такие уж нам предки достались.

***

– Этого не может быть, – Света категорически отвергла предложенную концепцию. Сегодня я выступаю в роли и конферансье и тамады, да чего там, и гарсона и привратника тоже, обедаем мы вдвоем, и галантность моя простирается до неразумных пределов.

– У них же нет органов слуха, а значит, не могут они на твою дудочку так реагировать.

Это я про красных южноамериканских муравьев страшилкой развлекаю Свету, присочинив для красного словца, что шаманы ихние дудочкой умеют отводить беду от деревни.

– Может, может, вибрации же они вполне воспринимают, – врать, так уж до конца, – даже бактерий чумовых инфразвуком глушили, бух в колокола, и чума мимо, а тут муравьи – высокоорганизованное сообщество.

– А чего, давай попробуем по весне, магнитофон к муравейнику приладим – Света на ходу ловит и развивает идеи, – и репертуар соответствующий подберем, я вот думаю, от Моцарта у них яйценоскость должна повыситься, а хэви-металл им строить и жить помогает. Как и нам.

***

Музыка – это не более, чем сотрясение воздуха. Ничего, кроме сотрясения воздуха в музыке нет по определению. Это если мы рассматриваем музыку, как физический процесс. Как явление ментальное я музыку рассматривать не буду, и уж тем более не буду её рассматривать, как явление сакральное.

А дудочка у меня есть. Я сперва долго удивлялся, зачем мне дудочка. Пока однажды совершенно случайно не вспомнил про славный город Гаммельн.

Еще я люблю девушек. Точно-точно, всех их вместе соберу и вдоль по линии прибоя. Когда-нибудь. Для этого и дудочка. Можно было бы и еще каким-нибудь инструментов воспользоваться, роялем в кустах, например, но пусть будет дудочка.

Как-то она у меня больше смахивает на флейту пикколо. Это мне тоже нравится, тем более, в реале я флейту в руках не держал. Даже, если честно, вблизи не видел, только издалека. Из зрительного зала.

***

Каменистая вымощенная дорога через мой заколдованный лес ведёт до самого Тирлитоппена. Или не ведёт.

Я не знаю наверняка, знаю только то, что именно по этой дороге пришла Дюдюка. В этот самый Тирлитоппен я никогда не ходил, да и нынче.

Похоже, не сподоблюсь. Потому что у меня миссия. Я даже не знаю, есть он там на самом деле, этот Тирлитоппен, или это плод моих досужих размышлений, как оно должно быть на самом деле.

И наверное никогда об этом не узнаю. По крайней мере, не в этой жизни.

И про Бирбидон я тоже ничего не знаю, кроме того, что там живёт Дюдюка. Или не там. Вообще-то она в моей голове давно уже живёт, и в этой миссии появилась вовсе не случайно. Хотя, откуда разработчикам было знать, кто у меня в голове живёт? И где?

Вопрос совсем не праздный, это не из разряда тех вопросов, которые почему, и на которые отвечают потому. Потому что следом за ним сразу автоматически следует другой закономерный вопрос – кому это надо?

Всё-таки лучше голову не заморачивать, она и так достаточно заморочена.

***

Совершенно случайно я оказался свидетелем, нет, невольным слушателем. Я вовсе не хотел. Даже думал поначалу кашлянуть что ли, в смысле, не одни вы тут, и у стен есть уши. Я-то не стена вовсе, но уши у меня тоже есть. Неплохие такие симпатичные ушки, не торчат как локаторы, не улавливают чутко.

Но ничего лишнего не пропускают. Сижу себе, тихонечко ковыряюсь вилкой в салате, основное блюдо неизвестно когда принесут, в смысле, как повар приготовит, и тихонечко думаю мысль. Я её всегда думаю, когда торопиться некогда.

А торопиться мне некуда. Вдруг сзади низкий грудной женский смех. Смех уверенной в себе сильной и умной женщины. Знающей себе цену. Кокетки так не смеются, глупышки тоже. Не было же никого, я один сидел в этом полумраке, погруженный в себя, слегка покачиваясь под негромкий блюз. И зачем они сзади меня сели, если хотят наедине быть – меня же трудно не заметить.

В смысле, я не прячусь за какую-нибудь колонну, тем более и колонн тут нет никаких. Место, естественно, облюбовал самое удобное, по моему ощущению – куда ноги привели, туда и сел. Голова потому что отключена. Я всегда так, если что, голову отключаю, и ноги сами ведут, в смысле выбирают. И правильно, надо сказать, выбирают. Или неправильно. В смысле, сравнивать то не с чем.

Если сравнивать с тем, что я себе сознательно выбираю, руководствуясь какими-нибудь соображениями, то этих соображений слишком много бывает, и я, как тот Буриданов осёл, мучаюсь, сравниваю, наконец, выбираю, и думаю потом, что, наверное, я был неправ, и надо было по-другому выбрать. А если не выбираю, то получаю самое лучшее.

Или не самое, но я же и не сравниваю. А зачем? – я же не выбираю. И так понятно, что выбрал самое лучшее, что я дурак что ли, не лучшее то выбирать. Особенно, если и не выбираю.

Но это так, лирическое отступление, типа, вернёмся к нашим баранам. Правда, баранов тут никаких и нет, это только так говорится, про баранов, а есть обалденная женщина, и с ней какой-то баран.

Нет, я не могу утверждать, что он баран, я его никогда и не видел и не слышал, а может и видел и слышал, но не знаю. Хотя, может и знаю. Потому что он еще ничего не сказал, а может и сказал, но я не слышал. То есть, он себя пока для меня никак не обнаружил, не оборачиваться же, чтобы на него посмотреть. Это будет как минимум невежливо.

И этим я себя обнаружу. Хотя я и не прячусь, тем более что тут и прятаться то некуда. Блин, меня опять понесло, а этот баран молчит, как пень, а женщина смеётся. Он там что, клоуна из себя, что ли, изображает?

Ну, с такой женщиной невольно клоуном станешь. Хотя я её никогда и не видел. Или видел. Но не знаю. Я не знаю, видел я её или не видел, потому что сейчас еще её не видел, только услышал. Но не оборачиваться, же, не рассматривать же. Это же, как минимум, невежливо. Тем более, а чего я рассмотрю – она ко мне спиной сидит. Вроде бы.

– И что ты Веничка мне сегодня еще предложишь? – блин, да это же фифа. Ну, в смысле та, которая, ну вы поняли. Я её не вижу, но понял, что это она. Ну, та, у которой шубка дороже самолёта реактивного. Обалдеть. И как это я её сразу не узнал? Впрочем, я же её и не видел, как бы я её смог узнать то?

– Рената, у меня серьёзная проблема, – ах ты Веничка, козёл безрогий, или всё-таки рогатый? – чего-то меня сегодня на мелких парнокопытных потянуло, так, надо, в конце концов, определиться, козёл Веничка или баран. Скорее всего, и то и другое, и можно без хлеба – такая женщина счастливо смеётся, а у него проблема. Так-то вот рога и отрастают у всяких баранов. И у козлов тоже, естественно. Но послушаем. Послушаем, может и французики появятся? – чего-то они здорово на этого барана запали. Впрочем, похоже, его проблема – это наша проблема. Или наоборот, французов. Ведь и не спросишь. А фифу, значит, Ренатой кличут, что ж, будем знакомы. Блин, пока я его тут козлю, суть то проблемы он там себе под нос и пробормотал, а я не слышу. Ну и ладно, пусть со своей проблемой остаётся, а я лучше коньячку хряпну.

– Вень, да не бери в голову, решаемо. – Вот, она уже его проблемы решает. Неудивительно. Так, он там чего-то опять себе под нос бубнит, я же не слухач какой, и уши у меня не локаторы. Да еще эта музычка приятная, а меня уже разобрало. Любопытство, в смысле, разобрало.

О, несёт 'гарсон' мои рёбрышки бараньи. А запах! Бараний день у меня прямо сегодня случился. Надо было еще бараньи яйца заказать. Есть же в меню, только вот не запомнил, как называется. Да ладно, рёбрышками обойдёмся.

Поглощенный чревоугодием, я как-то выпал совершенно из темы, обсуждаемой за моей спиной. Вот так всегда – только чем-нибудь полезным и приятным займёшься, за спиной чего-то важное обсуждают. Тебя напрямую касаемое.

Или не напрямую. Чего-то они там про партию шушукаются. Про партии. Вот не надо. Партия у нас одна. Партия – наш рулевой. Конечно у него проблемы, раз он партию за моей спиной склоняет. Заговорщик хренов.

Ну вот, опять фифа смеётся. Рената, то есть. Отвыкать надо ярлыки развешивать, фифой она была, пока я не знал, что она Рената. Теперь знаю. Так что забывай про фифу, а то ляпнешь еще где-нибудь.

Ну ладно, отужинал, пора и честь знать. Не вечно же мне тут уши развешивать. Благоверная, правда, еще не скоро освободится, но прогуляюсь, погодка изумительная. Ишь удумала – ужинай без меня. Ну, я и ужинаю. Полезное с приятным.

Так. Вопрос, конечно, интересный – приятное то что? Эта милая дама Рената, в чьей компании я сегодня отужинал без спроса? Какой с меня спрос… Вот и 'гарсон', пора прощаться.

– Антон Владимирович, здравствуйте. – О как! Встаёт, улыбается, руку протягивает.

– Здравствуйте, Вениамин Николаевич. – Мы тоже не лыком шиты, нос по ветру, начальство надо знать в лицо. Он-то, понятно, личное дело видел, гад, а я его откуда знать типа могу? Нас же не представляли. Но у него, похоже, не заржавеет.

– Рената, разреши тебе представить – наш ведущий специалист из Комариков. Рената Игоревна, директор и хозяйка инвестиционной компании 'Альянс'. – О какие китайские церемонии!

– Антон Владимирович, Вы не будете возражать, если я отниму у Вас несколько минут?

Еще бы я возражал. Но каков гад, ловко прищучил, с таким держи ухо востро, куёт железо не отходя от кассы.

Разбежался, щас я его проблему враз решу. Жестом усаживает, подчиняюсь охотно, это же тот, кто в офисе сидит!

– Не заморачивайтесь, Антон Владимирович, Валерий Викторович о нашем разговоре, конечно, узнает, я к вам подъехать собирался. – Во даёт! И ироничненько так. 'Вассал моего вассала не мой вассал' сразу, Босс 'будет поставлен', и подъехать он к нам собрался, когда это было-то?

– Я вас спросить хочу, – и глазками так выразительно вверх, ну обалдеть. Куда я попал? Аллё, скорая!

– Докладываю, объект класса Б, прибыл с миссией 17-23, мне так кажется. – Вот так, кушайте на здоровье, аллё скорая, высылайте два автомобиля, тут психи разбушевались!

– Вы полагаете? Рената, я тебе потом подробнее расскажу. – О, скорая, нужны три бригады, тут такое творится! Надо срочно сматываться, 'и тебя вылечат', 'и тебя вылечат', тем более, он уже узнал, что хотел. А 'гарсон' то и не замечает.

– Приятно было познакомиться! – Откланиваюсь, делаю вид, что целую ручки.

– Спасибо за консультацию. – Всё правильно, последнее слово за самым главным, но каков! Слава Богу, что яйца бараньи я сегодня не заказал, сейчас бы уже точно катался на машине с красной полосой. Или на машине с красным крестом.

***

Осталось в сюжет, в нить повествования ввести всемирное зло. Надмирное зло, абсолют, которое мои абсолютные герои, рыцари без страха и упрёка призваны побелить. Потому что, что такое добро, вы уже поняли. Ну, или догадались.

Я-то догадался, и эти, которые прилетели, тоже догадались. Скорее всего, они наблюдатели. Или арбитры. В смысле над схваткой.

А никакой схватки, по сути, и нет. Потому что всесильной энтропии, течению времени, силам разрушения и опустошению противостоит творчество, то есть культура, как порождение новых смыслов. Это еще одно подтверждение номинативного характера русской ментальности, а также двухслойности явления опустошения феноменов.

Потому что любое произведение, и это тоже, несомненно, вписано в культурный контекст. Потому что любой объект, как предмет физической реальности, изменяется во времени от менее энтропийного состояния к более энтропийному, то есть разрушается, а вот объект как текст изменяется во времени от более энтропийного состояния к менее энтропийному, то есть созидается.

Возникает логически трудноразрешимая задача: опустошение культурных форм, разрушение и исчезновение смысла выразить языковыми средствами; отразить смысл отсутствия смысла.

Мы наш, мы новый мир построим. Новизна мира и мировосприятия требует нового языка описания, примитивного и абсурдного – с точки зрения общепринятых норм, истинного и незамутненного – с точки зрения нового взгляда на мир.

Мы не доверяем реальности языка, потому что смысловое пространство культуры и языка симулятивно и иллюзорно. Потому что язык по своей природе тяготеет к саморазрушению, образует лакуну.

Смысл порождает смысл, и смысл пожирает смысл. Уничтожает уходящую живую материю культуры и преодолевает энтропию, стремясь назвать явление и обозначить его внутренние связи со всем, что живо, что существует как бы объективно, как бы на самом деле, хотя никакого на самом деле, на самом-то деле и не существует вовсе.

В этом зазоре – создание другой реальности: здесь работают другие законы, связи, сцепления, отношения. Здесь иной хронотоп. Это вторичный язык и ощущения.

Картинка, то есть как бы модель, получилась сравнительно простой и наглядной – так и было задумано. Но следует отдавать себе отчет в том, что, как все наглядное и простое, она грешит приблизительностью и условностью.

На самом деле, отношения здесь куда более сложные, чем могло показаться. В частности, отношения временные. Процесс движения, развития от одного к другому и третьему вовсе не размеренно-последователен, все происходит во времени параллельно, хотя и со сдвигом

***

– Марго, я тебе один умный весчь скажу, только ты не обижайся. Влип твой сынуля по крупному.

– Клим, я его предупреждала. Видимо не послушали, молодые, горячие. Неужели ничего сделать нельзя? Я в долгу не останусь, ты меня знаешь.

– В общем так, Марго. Мне твои деньги не нужны, ты меня тоже знаешь, но тебе придется их собрать, не сильно запугивая, и я буду их вытаскивать, пока еще не очень поздно. А ты тоже оказываешься пристегнутой. Придётся молодость вспомнить.

Клим, что всё так серьёзно? А если я Саньку в дальние края укатаю?

– Во-первых, не успеешь, да и достанут в дальних краях. А во-вторых, не он один засвечен, так что давай по правилам попробуем, может на этот раз и сойдёт. Но всё, абзац, вся самодеятельность закончена, будут как шелковые сидеть и не рыпаться, ходить строем от забора и до обеда. Игрушки закончились. Послезавтра в три в спортзале.

***

Дао ничего не делает, но при этом ничего не остается не сделанным. Вот оно как оказывается. Дао хорошо. Потому что он ничего не делает. Я тоже ничего не делаю. По крайней мере, ничего такого, за что деньги платят.

Получается, что я не работаю. Я просто нахожусь в присутствии. На седьмом технологическом уровне, как мне кажется, в присутствии находиться будет не надо. Потому что незачем. Ну, вы поняли.

Зачем где-то нужно обязательно находиться, если космические корабли бороздят про… не знаю, что они там бороздят, это у зелёненьких надо спросить.

Они же откуда-то прилетели. Или не прилетели, а просто материализовались. И болтаются на орбите. А в присутствие ходить будет, наверное, не надо. Потому что незачем.

Всё что надо, оно как бы само сделается. В этом и хитрость седьмого технологического уровня. Потому что телефон придумали уже много много лет назад. И телеграф тоже. Почту еще раньше придумали, для того чтобы информацией обмениваться.

Почта – это такая информационная технология. Потому что ничего большого и полезного по почте не пошлешь. А если и пошлешь, то только что-нибудь маленькое и бесполезное. Тем более по телеграфу.

По телеграфу можно послать телеграмму. Или не посылать. А зачем, спрашивается, телеграмму посылать? Грузите апельсины бочками? Так ведь и ёжику понятно, что апельсины надо грузить бочками. Или ящиками.

Это если вообще есть какие-нибудь апельсины. Опять вы меня поняли. Потому что зачем человек на работу ходит? Чтобы деньги зарабатывать.

А если можно зарабатывать деньги не ходя на работу, то на работу можно и не ходить. Или ходить. Но не для того чтобы деньги зарабатывать. Только тогда это никакая не работа называться будет, потому что на работе люди работают. Работу.

***

Прямой в подбородок отбросил Штыря к стенке, по которой он медленно сполз на задницу.

– Ты чо, сука! Я же просто поговорить хотел!

– Вставай, жопу простудишь, – усмехнулся Макс миролюбиво, скорее даже дружелюбно. – Говори, только без этих словесных выкрутасов.

Реакция на резкий вопрос 'ты чо… к Светке пристал?' была мгновенной. Макс же не знал, что эти по-людски говорить не умеют. Но теперь будут знать, с кем и как можно разговаривать.

– Пойдем, бурбону налью, – Макс открыл дверь в забегаловку, пропуская отряхивающегося Штыря.

– Два бурбона, – хихикнул бармену, и взяв свой стакан уселся за столик. – Ну, говори, что хотел.

– Я ведь вот чего хотел узнать, – Толян, не отказавшийся от угощения и оценивший широкий жест и как бы компенсацию за моральный ущерб, потрогал подбородок, буркнув под нос неслышно – здоровый кабан.

– У тебя со Светкой серьёзно, или как? Она же наша, своя, то есть, если что, мы её в обиду не дадим.

– Ну-ну, – улыбнулся Макс своей добродушной металлургической улыбкой, – защитники, значит. Не дрейфь, у нас всё серьёзно, без дураков. На свадьбу придешь?

– Если позовёте.

– Да позовём, конечно, у вас тут деревня маленькая, всех звать придётся. А то, кого не позовёшь, обижаться будет, я этого не люблю.

– Ну, тогда в лесу поляну накрывать придётся, вон Боб поможет, если что, – Штырь кивнул на бармена, делавшего вид, что не слушает, хотя в этом помещении не слышать было просто невозможно, да и музычка еще не включена была, заведение только открывалось, и посетители еще не подтянулись. Макс и не думал с утра заправляться,

Штырь сам напросился, теперь вот придётся поддержать, приободрить чушонка, Светка же сказала, что они безобидные, просто не сдержался на невежливое, как сперва показалось, обращение, теперь-то понятно, что они по-другому просто не умеют разговаривать.

***

Иногда приходится думать о тщете всего сущего. И это не очень приятное времяпрепровождение. Вообще, половозрелый самец вида Homo sapiens на излете репродуктивного возраста иногда впадает в странные коматозные состояния, или в состояния, близкие к коматозным.

В том смысле, что ведая, что творит, он, по сути, не ведает, что творит. Поэтому, практически всегда это перереализуется в вытворяет. Вероятно, меня больше интересуют телеологические вменения.

То есть неоднозначная прагматика. Наверное, так. Однако то, что какая-то продвинутая тусовка не смогла схавать, не означает, что не схавает пипл. Схавает.

И еще попросит. Потому что рассуждения строятся на постулате о неразрывной взаимосвязи и взаимопревращении трех основных составляющих мироздания: энергии, информации и вещества.

Вещество выступает в качестве носителя энергии и информации. Вместе с тем, энергия и информация сами по себе способны заметно изменять свойства вещества и материальных тел, включая реальные процессы, происходящие в живых организмах.

Из этого следует, что энергоинформационные свойства тесно связаны с физическими проявлениями материи: светом, звуком, слабыми электромагнитными полями. А пиплу этого прямо только и не хватает.

***

Вадим вышел из столовой и, прищурившись, посмотрел на садящееся солнце, которое пробивалось сквозь колючие еловые лапы. Ёлки росли сразу за стоянкой, забитой симпатичными японками, уж в японках-то Вадим знал толк – водительский стаж у него начинался почти с шести лет, именно тогда отец ему впервые руль доверил.

И он, сидя на коленях, и упираясь всем своим маленьким весом, почти стоя на педалях газа и тормоза, ощутил, как она тронулась, и послушно начала движение, чутко реагируя на нажатие и отпускание, на поворот руля, на прижатие тормоза.

Восторг и ужас – вот как можно было назвать, то, что он тогда ощутил, и еще азарт, так хотелось еще и еще давнуть, рульнуть. В тринадцать он уже вполне самостоятельно разъезжал по дачному посёлку и под чутким руководством по лесным и полевым дорогам, вернее, направлениям – язык это дорогами назвать не поворачивается, особенно после автобанов, по которым тоже довелось прокатиться.

Права он получил на следующий день после совершеннолетия, добрые милиционеры разрешили ему сдавать и правила, да и вождение тоже, еще до достижения.

Всё сложилось, как в фантастическом сне. И работа. И квартирка. Босс выдал ключи, сказал – заселяйся. Подъёмные, типа дал. Светка ноутбук подарила, старенький, но в хорошем, как говорится, состоянии. Сразу и сеть подключилась.

Матушка-то как обрадовалась – вчера весь вечер с ней по скайпу протрепались, а то её уже военкомат начал тихонько терроризировать – пришлось объяснить ей, что типа неразбериха у них в танковых частях, никакого порядка.

Командир, вроде как послал, а по инстанции не доложил. Паспорт пока не выдали, в военном билете штамп местной части поставили, и сказали в Москву не мотаться, а если уж сильно приспичит, командировку выписывать надо. Ну а так – свободный человек в свободной стране.

В мае можно будет машинку перегнать, и вообще жизнь налаживается. На новоселье коллеги гаджетов надарили – смешные они все, заботливые такие. И работать ничего не дают – сиди, говорят, играй в игрушку, а мы на тебя посмотрим. На обед вот сегодня один пошел, тут вообще строем не принято.

И это приятно – никто в душу не лезет, никто не грузит, не командует. Правда и вводной никакой пока не дали, зачем он тут кому так уж понадобился, но раз нужен, то оправдаю. Если оправдаю, конечно. Но Босс сказал – нужен, и что у него свои планы, время придёт – расскажет.

***

Самое неприятное в моей деятельности то, что надо всем угодить, всех понять и приголубить, даже тогда, когда тебе на ногу гирю в 16 кило роняют. Вот меня ругают, а рано или поздно оказывается, что я кое в чём прав, потому что время само выбирает и трепачей, и оракулов, не мы. Ну, да речь не обо мне.

Ни один из подлинных талантов не может заменить другого. Это же уникально и неповторимо – талант. А действительность стала несколько иной.

Жизнь состоит в основном из ударов судьбы и надо воспринимать всё философски. Вообще-то это предельно мягкий эвфемизм. Когда инфекция набирает обороты – заметно всем.

Отказ от диалога – ошибка. Обида, амбиции, гордыня ошибку подпитывают, но каждый выберет, как именно ему быть. Это совершенно очевидные вещи.

Кто вообще кому снится… я бабочке, бабочка мне?

***

В каждом из нас живёт этакий Пьеро. Я уж про Арлекина не заикаюсь, а тем более про пуделя Артамона. Странно, что я его до сих пор не встретил, скорее всего, он забился куда-нибудь в очень укромное место и думает свою думу. Скорбь и безысходность надолго, если не навсегда, овладевают им. Они им всегда овладевают. Собственно, ни на что другое он по определению не способен.

К встрече с ним я не готов, впрочем, никто и никогда не готов к встрече с ним, потому что сказать ему нечего. Потому что он и так всё знает, всё понимает, но не может ничего поделать с собой. Со мной, то есть.

Поэтому он абсолютно спокоен. Но он есть, и это факт на лице. Вот это как раз и есть самое страшное. Вы когда-нибудь видели самое страшное? Самое страшное – это моё лицо, когда я абсолютно спокоен. В смысле, когда он – это я. И от этого в принципе нет никакого спасения. Кроме как обратиться к Дюдюке Бирбидонской.

***

Почему-то некоторым совсем не нравится, когда их мочат. Мне, например, это не нравится совершенно. И я, что совершенно естественно, делаю всё, что бы этого не произошло. Вообще-то, по-правде говоря, я ничего не делаю. На первый взгляд.

При более пристальном рассмотрении оказывается, что ничего делать и не надо. Потому что если начинаешь делать, то создаёшь предпосылки и даёшь повод. А это как раз и есть самая большая глупость – давать повод.

Повод можно давать по-разному. Не давать повода тоже можно по-разному. Тем более, что заранее никогда и не знаешь, даёшь повод или не даёшь повода. Это когда делаешь.

Когда не делаешь, тоже никогда заранее не знаешь, даёшь повод или не даёшь повод.

***

Оказывается, люблю я это дело – всякую фигню сочинять. Ну, роман там, или стишок какой. Стишок, конечно, сочинять гораздо труднее, но оно того стоит. Роман сочинять тоже того стоит. Особенно, если удаётся сочинять его так же, как стишок. Так-то оно, конечно, не получается, но хотя бы в начале. И в конце.

Ну, и в середине, хотя бы иногда, местами и временами. Вот вы сразу это местами и временами понимаете. Сразу здесь и сейчас.

Везде разлито так много самородного волшебства, высвобождающегося из героев, когда начинаешь к нему осторожно прикасаться, не к герою, естественно, к веществу, и вызволять оттуда, где оно таилось до времени.

И ожидало только зова, чтобы вернуться в нашу жизнь. Вот мы и будем его звать, идти к нему – а оно к нам. Встретимся. Некий тупик: если в жизни есть осмысленная работа, то заниматься чем-то еще нет времени. Если в жизни нет осмысленной работы, то заниматься хоть чем-то нет никакого желания.

Первый вариант, надо заметить, нравится мне гораздо больше. Если бы меня поймал психолог, ему, конечно, было бы в чем покопаться, потому что наверняка есть какой-то невроз, который я компенсирую об работу. Когда она у меня есть, меня отпускает, я же считаю, что в моей жизни все правильно, и мне становится сразу же глубоко наплевать на смысл жизни, тщету всего сущего и экзистенциальный ужас.

Дело это странное, и с первой попытки понять очень трудно, так это или не так. Со второй попытки понять еще труднее, но второй попытки обычно и не бывает. Зловредная сущность успевает проявиться задолго до того, когда наступит вторая попытка.

Поэтому привлекать излишнее внимание ни к чему, тем более, что по сути ничего и нет. Разве что настроение испорчено надолго, но это ничего, по сути, не меняет. Настроение вообще может испортиться надолго просто так ни с того ни с сего. Искать за всем этим очередную зловредную сущность – дело неблагодарное.

И вообще непонятно, сущность существует объективно, на самом деле, или это плод больной фантазии. Или это порождение больной фантазии, спровоцированное чем-то существующим на самом деле, но принимающее такие невообразимые формы, что к тому, что на самом деле имеет настолько опосредованное отношение, что никакой корреляции обнаружить не удастся даже самыми сверхчувствительными приборами.

У нас есть такие приборы, но мы вам о них не расскажем. Потому что лучше чтобы вы думали, что у нас такие приборы есть, чем, если вы так думать не будете.

Хотя на самом деле никаких таких приборов не существует, тем более что не существует и никакого на самом деле, это всё плод вашей больной фантазии, вернее, плод, конечно, моей больной фантазии, но я с вами им щедро делюсь, а потому вся фантазия становится абсолютно больной.

Зачем и кому это нужно, я не знаю, но понимаю, что остановиться не могу, и это ощущение зловредной сущности, которая порождает эту больную фантазию, остается очень явственным.

Собственно, в пользу того, что мы опять попали в точку бифуркации, свидетельствуют многочисленные природные катаклизмы и социальные взрывы. Напряжение, как в социуме, так и в вещном мире нарастает, пружина сжимается и сжимается.

Это одна сторона вопроса. Или ответа. Или вообще неизвестно чего, но одна только и есть сторона. Другой стороной является то, что верхи не хотят, а низы не могут. Или наоборот. А вернее, и верхи и низы больше не хочут и не могут. И есть еще и третья сторона, оказывается. Технократический катаклизм.

Научно-техническая революция, следовало бы сказать, но это совершенно не так. Не революция, а наоборот, эволюция. Но очень быстрая. Тренд почти вертикально встал. Единственное, что настораживает, что у ленты Мебиуса только одна сторона, поэтому всё вышеперечисленное на этой одной стороне и находится. А у антиподов всё наоборот.

***

Ирина пропала. С утра рабочий стол пустует, телефон 'вне зоны доступа или отключен', визит 'по месту проживания' тоже ничего не дал – массивная 'сейфовая' дверь безмолвствует, ни звонок, ни удары железякой и ногой не вызвали никакой ответной реакции, никакой звук не проник из-за непоколебимой основательности.

Опрос, поквартирный и поименный соседей и 'проходимцев' тоже не принес никаких результатов – 'не знаем, не наблюдали…'.

Нет, никаких 'хладных трупов' и 'наручников к батарее' быть не может, потому что просто не может быть, уж это бы мы знали наверняка, нет, нет этого ощущения безвозвратной потери, нет и не было 'животного ужаса' – больницы и морги можно не беспокоить, компетентные органы тоже побоку, хотя в свете последних событий… да, вот именно, в свете последних событий…

Большая красная машина вроде тоже ни при чем, хотя кто знает, кто знает – всё как-то в один тугой клубочек в последние дни свернулось. На забывчивость, на застревание в пробках тоже не тянет. 'Внутренний голос' тоже молчит, молчит 'внутренний голос', ничего не подсказывает.