Текст книги "Текст ухватил себя за хвост (СИ)"
Автор книги: Анатолий Сухих
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)
Сухих Анатолий
Текст ухватил себя за хвост
Текст из серии «не для всех». Если первые пара глав у вас не вызывают ничего, кроме недоумения – не мучайтесь. Читайте то, что вам нравится. А вообще – это фантастика. Про «спасение Вселенной». Вселенную спасают вовсе не персонажи, Вселенную спасаем мы с вами: читатель, автор и Текст. Текст сам выбирает себе читателя. Автора он уже выбрал, так что дело за малым.
Часть 1, в которой зло, как и добро, имеет своих героев
[Закрыть]
Глава 1, в которой мы редко до конца понимаем, чего мы в действительности хотим
[Закрыть]
Глава 2, в которой порою человек так же мало похож на себя, как и на других
[Закрыть]
Глава 3, в которой иные люди похожи на песенки: они быстро выходят из моды
[Закрыть]
Глава 4, в которой истинно благородные люди никогда ничем не кичатся
[Закрыть]
Глава 5, в которой все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой разум
[Закрыть]
Глава 6, в которой иные безрассудства распространяются точно заразные болезни
[Закрыть]
Глава 7, в которой где конец добру, там начало злу, а где конец злу, там начало добру
[Закрыть]
Часть 2, в которой своим недоверием мы оправдываем чужой обман
[Закрыть]
Глава 1, в которой мы ничего не раздаем с такой щедростью, как советы
[Закрыть]
Глава 2, в которой иногда достаточно быть грубым, чтобы избегнуть ловушки хитреца
[Закрыть]
Глава 3, в которой высшая ловкость состоит в том, чтобы всему знать истинную цену
[Закрыть]
Глава 4, в которой уклонение от похвалы – это просьба повторить ее
[Закрыть]
Глава 5, в которой в характере человека больше изъянов, чем в его уме
[Закрыть]
Глава 6, в которой у людских достоинств, как и у плодов, есть своя пора
[Закрыть]
Глава 7, в которой непреклонная строгость поведения противна женской натуре
[Закрыть]
Часть 3, в которой легче познать людей вообще, чем одного человека в частности
[Закрыть]
Глава 1, в которой окончательно соскучившись, мы перестаем скучать
[Закрыть]
Глава 2, в которой трусы обычно не сознают всей силы своего страха
[Закрыть]
Глава 3, в которой нигде не найти покоя тому, кто не нашел его в самом себе
[Закрыть]
Глава 4, в которой показная простота – это утонченное лицемерие
[Закрыть]
Глава 5, в которой великодушие всем пренебрегает, чтобы всем завладеть
[Закрыть]
Глава 6, в которой опаснее всего те злые люди, которые не совсем лишены доброты
[Закрыть]
Глава 7, в которой быстрее всего мы забываем то, о чем нам прискучило говорить
[Закрыть]
Часть 4, в которой любая страсть толкает на ошибки, но на самые глупые толкает любовь
[Закрыть]
Глава 1, в которой нет ничего глупее желания всегда быть умнее всех
[Закрыть]
Глава 2, в которой больше всего оживляет беседу не ум, а взаимное доверие
[Закрыть]
Глава 3, в которой миром правят судьба и прихоть
[Закрыть]
Глава 4, в которой старые безумцы еще безумнее молодых
[Закрыть]
Глава 5, в которой молодость – это постоянное опьянение, это горячка рассудка
[Закрыть]
Глава 6 в которой женщины не сознают всей беспредельности своего кокетства
[Закрыть]
Глава 7, в которой порою из дурных качеств складываются великие таланты
[Закрыть]
Часть 5, в которой куда полезнее изучать не книги, а людей
[Закрыть]
Глава 1, в которой свет полон горошин, которые издеваются над бобами
[Закрыть]
Глава 2, в которой можно излечить от безрассудства, но нельзя выпрямить кривой ум
[Закрыть]
Глава 3, в которой наше здравомыслие так же подвластно случаю, как и богатство
[Закрыть]
Глава 4, в которой люди никогда не бывают ни безмерно хороши, ни безмерно плохи
[Закрыть]
Глава 5, в которой легче пренебречь выгодой, чем отказаться от прихоти
[Закрыть]
Глава 6, в которой не замечать охлаждения друзей значит мало ценить их дружбу
[Закрыть]
Глава 7, в которой ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор
[Закрыть]
Часть 1, в которой зло, как и добро, имеет своих героев
Крошится небо, будто пергамент – на притчи,
привкус попутного ветра, по-летнему вязкий,
всё нестерпимей… Ты переводишь на птичий
шепот мелеющих рек – быстрокрылые сказки
стелятся дымом, вьются над крышами зданий,
но для стеклянных дверей не хватает отмычек
у не проснувшихся засветло – не по глазам им
подиум павших закатов. Хватило бы спичек…
Как же ты выжил, звуков звенящих опричник,
в городе брошенных в сумерки иносказаний?…
NoЛада Пузыревская
Оказывается, я не понимаю вообще ничего. В смысле 'не догоняю'. Оно хоть и жаргонное, словечко это, но есть в нем динамика и экспрессия, а еще есть рефлексия и другой какой культурный контекст. Впрочем, как и везде.
***
Синусоида. Некоторым ближе полосы. График функции, где аргумент – время, а по оси абсцисс откладывают деньги, здоровье, успех, еще какие-нибудь странные субъективные фигни, которые никаких числовых значений не имеют, имеют только субъективные же оценки слегка придурковатого кретина. Кретинизм, в общем. С целью сравнить и сделать вывод. Или прогноз. Чтобы знать, к чему готовиться. Но к чему ни готовься, всё равно будет так, как будет.
А вот если уперто пилить или там рубить сук, на котором… то никакие законы природы ничего не гарантируют. Может ли существовать треугольник, в котором все углы тупые? Самый тупой угол – тот, который главный. Чем тупее, тем главнее. Потому что больше. Размер имеет значение. Или не имеет, но тогда имеет значение вес. Кто больше весит, тот и тупее. Но если все тупые и много весят, кто-то же должен острить.
Его звали Ларошфуко. Почему его так звали, никто не знал. Кроме французов. Но французов же не спросишь по-французски. Значит так, их было трое – Ларошфуко, Бенедикт, Кардинал и Ирина. Ирина и была Кардинал. Или Бенедикт. Но точно не Ларошфуко, потому что не спросишь. Никто же не спрашивает по-французски. Потому что тупые и много весят, а острить по-французски – это какое-то извращение. Извращенцами они точно не были.
Еще их называли фокус-группа. Почему их так называли, и в чем тут фокус тоже никто не знал, и даже не спрашивал. По-французски. Всё очень просто, я вам сейчас объясню, в чем тут фокус – ну не знали они по-французски. Потому что тупые.
В три часа пополудни оно и началось. Вернее началось-то гораздо раньше, но в три пополудни это заметила Ирина. Главной она не была. Или была, сейчас уже и не вспомнить. И не спросить. По-французски. Потому что по-французски никто и не спрашивает. А тут один спросил. А Ирина заметила. Думаете, заметила, потому что по-французски? Ничуть не бывало. Не бывало ни по-каковски. Потому что никто никогда ничего не спрашивал, а тут спросил.
Вот вы подумали, если фокус-группа, значит разные там блайзеры-шмайзеры. Ну, или хотя бы какой-нибудь завалящийся энцефаллограф с проводками и присосками. Да ничуть не бывало. В том то и фокус, что и группы-то никакой и не было. Как бы.
Ларошфуко тоже ничего не думал. Перед ним стояла дилемма – Бенедикт или Кардинал. Или Ирина. А думать он и не умел вовсе. Потому что дерево. И вовсе не фигуральное такое выражение, а просто объективная реальность – дерево оно и есть дерево, вернее он. Тупой и толстый. И не думает. И не спрашивает. И не острит. Дерево же.
В три пополудни пошел дождь. Дождь идет? – спросила Ирина. Потому что она заметила. Никто ничего никогда не замечал, а она заметила. Заметьте – не по-французски спросила, а на рязанско – нижегородском диалекте, простым русским языком. Так прямо и спросила: 'Дождь идет?' Она же думала, что ей ответят. Кардинал. Или Бенедикт.
Или еще кто-нибудь ответит по-французски. А этот еще кто-нибудь был Ларошфуко, и он не умел думать. И отвечать он не умел. Потому что он был дерево. А Кардинал была Ирина. Или Бенедикт. Она сама точно не знала. И Ларошфуко тоже не знал. Тут нужно было рассуждать логически. А Ларошфуко рассуждать не умел. Ну, вы поняли.
Бенедикт тоже не ответил. Или Кардинал. Но в том то и состоял фокус фокус-группы, что никто никогда никому не отвечал. Даже Ирине. Впрочем, она и не спрашивала.
Ну и в чем тут фокус? – опять спросите вы. Да вы уже надоели со своими фокусами. Никто же не спрашивает, а вы всё спрашиваете и спрашиваете. Спросите лучше французов. По-французски.
Сук тоже был. Его никто не пилил. На него намотался кабель. Оптико-волоконный. Ларошфуко стоял и качал облетевшими ветками. Потому что он и был дерево. Я вам это сразу сказал. Ну, или почти сразу.
***
Не втыкаете? – спросил Босс, и тут же уточнил – не втыкаете, а значит и не вытыкаете.
Так оно и было на самом деле. Впрочем, на самом-то деле никто никогда не знает как оно на самом деле. А на самом деле совсем не так, как на самом деле – об этом еще Аркадий Застырец в своём жж писал, что типа это его любимое изречение, но принадлежит оно вовсе не ему, а некоему Линчу, но и тот, скорее всего, еще кого-нибудь там еще процитировал. Так бывает.
Впрочем, мы отвлеклись от главного, то есть от сюжета. А по сюжету Третий Штурман пока еще мучил престидижитатор. Тот не желал ни втыкаться, ни вытыкаться – вел себя как какой-нибудь артефакт, другими словами, вещь в себе. Ну, или не совсем в себе. Престидижитатор был объект непонятного назначения и неопределенной функциональности. И название у него было, наверное, не совсем такое, как я тут написал – а вот паспорта у него не было.
В каждой уважающей себя конторе есть такая фигня без паспорта, и называют ее коротко и всеобъемлюще – 'хрень'. Так обычно и говорят – 'эта хрень'. Еще в каждой уважающей себя конторе есть махарайка. Махарайка – она как бы и хрень, но не совсем. Вернее совсем не хрень, а наоборот очень полезная штука непонятного назначения и неопределенной функциональности.
Паспорта на нее тоже нет, да и откуда у махарайки взяться паспорту. Махарайку изготовил Вася, местный Кулибин, – в каждой уважающей себя конторе обязательно есть местный Кулибин, которого так все и зовут – Вася, махарайку он изготовил на коленке. Разницу между хренью и махарайкой всегда все знают. Свои. Это как в авиации – 'свой – чужой'. Тут уже и не перепутаешь. Вернее один раз перепутаешь, и всё. Готовься катапультироваться.
Третий Штурман катапультироваться не был готов. Вернее, он как юный пионер, был 'всегда готов', но не катапультироваться. Катапультироваться ему никак было нельзя. Потому что Любоффф!!! Ну и деньги. Которых не было. Денег никогда нет. Но об этом когда-нибудь не сейчас. И про французов не сейчас, и про деньги, и про Любоффф!!!
Вот вы сейчас скажете, что я замучил уже вас своими французами. А я ведь вот как понимаю – где французы, там и Любоффф!!! По-французски. И не спросишь. Ну, вы снова всё поняли. За это я вас и уважаю.
***
Вот вы сейчас подумали, что уже обо всём догадались. Это роман. Не в смысле какой-то там любовной интрижки – нет, наоборот, в смысле такого толстого писчебумажного продукта. Наверное, вы догадались правильно. Хотя я и сам пока не знаю. Текст поймал себя за хвост и начал пожирать. Хотя на самом деле всё не так как на самом деле. Ну, вы поняли.
Но любовная интрижка тоже должна быть. Иначе, какой же это роман. В смысле продукта. И постельные сцены тоже должны быть. В смысле любовных утех. В интернете сейчас появилось такое новомодное словечко 'секос'.
Это именно то о чем вы подумали. В смысле любовных утех. Ну, или постельных сцен. Хотя какие постельные сцены могут быть в лифте? Правильно, никаких. Потому что откуда в лифте постель? А вот с утехами – ага, всё в порядке. Тут главное кнопку успевать нажимать правильную. И не обращать внимания… ну вы опять всё правильно поняли. Какое счастье. И это… дураки остались в дураках. Это такая реминисценция.
И так, что мы с вами имеем в сухом остатке, если отжать всю ту воду, которую я уже успел набулькать? А имеем мы с вами героиню. И героя. И французов. И Ларошфуко. И еще махарайку имеем в сухом остатке, потому что мокрая махарайка никому уже и не нужна – она артефактом становится, как и престидижитатор, прости, Господи.
Французов я тут совершенно справедливо помянул, потому что где французы, там и деньги. А вот господа гусары не к ночи помянуты не будут, потому что вы опять всё правильно поняли.
Потому что если господа гусары помянуты, даже и не к ночи, тогда мы имеем весьма недвусмысленное слово имеем. Вернее наоборот весьма двусмысленное. Но я же совсем не это имел виду. Поэтому, господа гусары хоть и помянуты, то это в первый и в последний раз. Ну, или в предпоследний.
NoМы редко до конца понимаем, чего мы в действительности хотим.
Глава 1, в которой мы редко до конца понимаем, чего мы в действительности хотим
нaлeтeли жёлтыe дoжди
oceнь вьeлacь в coннyю квapтиpy
бoги тeлe-paдиoэфиpa
вышли нa небесные пyти.
гдe-тo тaм зa глyбинoй пopтьep
вoют зoлoтыe звepoкoшки
и лeтит в пocтeль aлмaзнoй кpoшкoй
инфepнaльный cнeг нeбecныx cфep
NoАйра Дж. Морис
***
Если двадцать восемь, скажем, человек соберутся в одном месте и подумают в одну сторону, то объективная реальность изменится, просто не может объективная реальность не измениться. Потому что она, то есть объективная реальность, данная нам в ощущениях, и есть то самое сермяжное, ну или кондовое самое то.
То самое оно и есть, если коротко. И медицинский факт наличия или отсутствия верховного существа, которое одно только и имеет по определению право эту самую объективную реальность изменять, никоим образом не предопределяет,… в общем, ничего-то он и не предопределяет. Факт не предопределяет. Меняется реальность. Объективная.
Двадцать семь человек в одном месте собрались. В одно время. Более того, собрались именно для того, чтобы подумать в одну сторону. А чтобы, упаси боже, никто не подумал в другую, еще имеется в наличии тренер. Или коуч. Иначе учитель. Конечно, ему очень бы хотелось, чтобы он был Учитель. Типа Гуру.
Он себя и ведет соответственно. Типа прессует. И у него, надо сказать, получается. Иногда. Ненадолго. Потому что завладеть мыслями, помыслами – весьма непростая задача. Направить и повести – задача гораздо сложнее. Далеко не каждому дано.
***
Еще мне нравится слово ассистент. Сразу вспоминается Полунин. Надувной телефон – это великая сила, впрочем, как и всякое другое надувательство. В чем мы, несомненно, преуспели, так это в надувательствах. Тут мы, несомненно, впереди планеты всей.
Ну и ассистент, естественно, почти обязательный атрибут любого надувательства. Или ассистентка. Это когда надо красиво. Красивая ассистентка – это половина успеха надувательства. Большая половина.
Причем большая не по размеру или там по весу, а именно по значимости. Это как в незапамятные времена бытовало определение 'кустарь одиночка без мотора'. Его и за контру-то никто, почитай, не почитал. Так что привлекательная ассистентка – это мощный мотор. Можно даже сказать двигатель. Прогресса. Потому что если двигатель, значит прогресса – устойчивый такой неологизм.
А если отбросить всю ненужную словесную шелуху – шелуха-то кому нужна, то тогда ассистентка и прогресс окажутся рядом. Как близнецы-братья. То есть синонимы. Из ассистентки, по правде сказать, брат чаще никудышный выходит, скорее сестра, но так же никто не говорит – сестра прогресса. Неблагозвучно как-то. Неудобочитаемо.
Поэтому пусть у нас будет ассистент. Даже пускай будет Ассистент. Как бы Большой Брат.
Прогресса, естественно, а вы что подумали?
***
А в пещере теперь живет Чудо-Юдо гороховое. Как оно выглядит – никто не знает. Потому что никто никогда его и не видел. Зато все знают, что оно там. Но местные в пещеру и не ходят. Бенедикт один раз было сунулся – чуть непоплохело.
Нехорошо так чуть непоплохело. И это правильно. Не суйся, куда не надо. А куда надо – суйся, суйся и суйся. Еще бы знать, куда надо. Только этого никто не знает. И никогда.
***
Стесняюсь признаться, но я никогда раньше не сочинял романов. Все сочиняли, а я не сочинял. Ну, или почти все. Я ведь как думал: сочинять романы – это дело трудное. И опасное. И неблагодарное нисколько. Потому что все, кто сочинял романы, плохо кончили. Или не очень хорошо. Как Лев Толстой, например. Ну, вы же сами всё знаете.
А я повторять не буду, чтобы не накликать. Хоть и говорят 'повторение – мать учения', говорят это с язвительной такой ухмылочкой – типа 'учись, брат, учись…'
И чего это я тут всё хожу вокруг да около. Это, наверное, потому, что я никогда раньше не сочинял романов. А теперь вот сочиняю. Хотите почитать? А что вы, собственно говоря, сейчас делаете? Не знаете? Я за вас знать что ли должен? Я за вас знать не могу.
А роман, собственно давно уже начался. Не, не так давно. В три часа пополудни. Когда, собственно всё и началось. Только никто и не заметил. Кроме Ирины.
В три часа пополудни Третий Штурман и Ассистент пили пиво. Это все романы так лучше начинать – с пива. Некоторые, правда, начинают с того, что всё смешалось. Но я пиво своим героям мешать ни с чем не буду, и вам не посоветую.
Я плохого вообще никому не посоветую. Хорошего тоже не посоветую, но это чисто, чтобы никуда подальше не послали. Пиво было теговое и очень вкусное. Потому что чешское. Не знаю, имело ли оно к Чехии какое-нибудь отношение, но именно так оно называлось. В меню. Тем вкуснее оно было, потому что пошел дождь. Вам нравится пить пиво в дождь? А чего еще в дождь делать? В футбол играть? Мне в футбол играть в дождь не нравится. Тем более если не платят.
***
Платить никто и не собирался. Ирина это сразу заметила, хоть и было три часа пополудни. Босс писал отчет и думал, что всё-таки придётся что-то делать с махарайкой. Третий Штурман и Ассистент пили пиво. Ларошфуко качал ветками.
Ветки уже облетели, а платить никто не собирался. Даже французы. Нет нет, не подумайте, Третий Штурман и Ассистент за пиво уже заплатили, в этой забегаловке сперва платишь, потом наливают, иначе… иначе фейс-контроль нужен, а его мало кто из посетителей смог бы пройти с первого раза. Потому что это был маленький подмосковный городок.
И каждый человек тут был человек из московской области. А каждую девушку звали Прасковья. Имена у всех девушек были разные, а иногда одинаковые – и Люба, и Вера… даже и Аделаида была одна, но всё равно все звали их Прасковья.
Я даже догадываюсь, зачем их так звали. Тем более что они не отзывались. Сперва. Потом, правда, находились и среди них отзывчивые и сердобольные, но к нашему роману это практически никакого отношения не имеет. Пока.
***
Махарайка была кормилицей. И поилицей. Иногда так случается. Вернее, чаще всего именно так и случается. Раза два в месяц, иногда чаще, по коридорам шелестело радостное 'клиент созрел'. В переулке останавливалась большая черная нерусская машина. Вася через железку, а махарайка через форточку покидали родные пенаты и исчезали в неизвестном направлении.
Через продолжительное время, чаще уже в сумерках, большая черная нерусская машина материализовалась прямо у главного входа и несколько безупречного вида джентльменов материализовали Васю, махарайку и пару вместительных и увесистых пакетов.
Из всех карманов Васи выглядывали бумажки с президентами, смятые, скомканные, свернутые в трубочку или просто невесть как уцепившиеся за оттопыренные проймы комбинезончика веселого и хмельного Васи.
Васю и пакеты бережно и аккуратно транспортировали 'откуда взяли' и тщательно очищали от излишеств. Излишества бережно же расправлялись и сортировались по конвертикам.
Пакеты освобождались на скатерть, сразу становившуюся самобранкой. Аккуратно упакованного содержимого как раз хватало на приличный такой фуршетик – все деликатесы были в наличии, а напитки сделали бы честь любому мероприятию высокого ранга.
Мероприятие высокого ранга затягивалось заполночь, обихоженный Вася, заботливо уложенный на диванчик и укрытый пледами, мирно посапывал в курилке, подальше от недобрых завистливых глаз.
Суммарное содержимое конвертиков в пересчете на родные обычно раза в три превышало те цыфирьки, которые в зарплатной ведомости родной конторы фигурировали напротив надписи 'итого'.
А заполночь охрана препровождала всех в мягкий автобус, дабы не смущать мирное население городка и не провоцировать на разные непотребства.
Иногда так случается.
***
И не было в этом никакой фантастики. Наоборот, фантастикой было то, что ничего этого как бы и не было. На самом-то деле. Хотя кто его знает, как оно на самом-то деле бывает.
Клиника. По сути это и есть клиника. Для тяжело-душевно-больных. Отбирали нас по неведомым критериям. Подвергали тщательным многоступенчатым испытаниям, на протяжении длительного периода создавали совершенно невыносимые условия. В быту и в социуме. Исподволь провоцировали на неадекватность.
***
– Я свернул, а оно оттуда – АААА!!! – Третий Штурман разломил очередную креветку и увлеченно захлюпал причмокивая. – Не знаешь, топь открывается сразу, или притормозить надо?
– Я еще не дошел, только по лестнице поднялся. – Ассистент сдул шапку пены прямо на скатерть, вернее на кучу шелухи, скрывавшую разводы. Беседа протекала неторопливо, стороны были вполне удовлетворены обстоятельствами и открывающимися перспективами. – Ключи-то все собрал, и седьмой выкопал?
Звякнул колокольчик, извещая о приходе нового посетителя – двухдневная щетина, слипшиеся волосенки, капли на очках.
– Раненько, – кивнул он сидевшим, и показав бармену два пальца, стянул непонятного цвета куртку, стряхнул и пристроил на крючке в углублении стены. Уцепив блюдце с орешками, выудил из прорези в жилетке смятую бумажку, дождался, когда бармен закончит нацеживать посуду.
– Достали? – с места в карьер рванул он вопросик и удовлетворенно шмыгнул носом, увидев положительную реакцию, – я и не сомневался. Обменявшись с Ассистентом пластиковыми квадратиками, заметно повеселел, протер очки и, расслабившись, погрузился в питие, посчитав дальнейшие вопросы неуместными. Никто же ничего не спрашивал. Никогда.
***
Взял клятву. Страшную. Если клятва – обязательно страшная, иначе это и вовсе никакая не клятва. Про суровый гнев и презрение товарищей. Про благополучие и здоровье близких родственников. Просто 'зуб даю'.
Когда клятву дают, приходится брать. Хотя нахрена мне здоровье и благополучие его родственников? Тем более его зуб. Не нужен мне его зуб. Я со своими-то справиться не до конца умею.
Чудик этот выглядит весьма непрезентабельно. Бомж – не бомж, просто опойка. Я, как его увидел, сразу понял, что дело нечисто. И место тоже нечисто. Попадешь в такое место, сразу ни за что не выберешься. И не сразу тоже, не выберешься без потерь.
Но мне-то терять, в сущности, и нечего. Я капиталом не обзавелся, за душой ничего не имею, никаких таких сакральных знаний или чудодейственных артефактов не заслужил. Поэтому без обиняков, сразу к делу приступил.
– Говори, нежить болотная, куда мне путь держать! – грозно и без тени сомнения вопрошаю. Он, разумеется, заюлил, дурачком стал прикидываться. Но я с такими Гавриками давно научился дела иметь. Тут главное, слабины не дать. Сразу показать, кто хозяин положения.
– Да нету тут никаких путей дорог. Добрые люди тут не ходят, а лихие давно перевелись.
– А я тебя не про людей и спрашиваю. Сам знаешь, про кого спрашиваю! – Вот тут-то он и понял, что попался. А я понял, что если я отсюда уйду, то уйду совсем не бедным, и совсем не озабоченным. И я взял клятву. Страшную.
***
– А всё-таки она ведьма, на что хочешь, поспорим, – Ваня фигурально рванул тельняшку на груди, хотя никакой тельняшки, конечно и в помине не было, интеллигентные же люди сидели, по дресс-коду прикинутые.
– Ещё неделю попей, и не такое причудится, – не поддержали базар братки, потом, немного погодя, когда уже всё остальное перетерли, к теме вернулись.
– Панночка такая, из Вия, – хихикнул начитанный Бегун, и тут за окном громыхнуло. Как-то нехорошо громыхнуло, не по-доброму, хотя дождь уже и не на шутку разошелся, но вроде грозы в это-то время – редкость, осень всё-таки поздняя, а громыхнуло, как бы в ответ на шутку. И холодок такой прокатился по комнате, могильный такой холодок…
– Да ну вас, жути понагнали. В детском садике такие ужастики на ночь рассказывают.
Выпили молча, посидели не закусывая. Сергуня немного погодя опять тему продолжил.
– Не, ребята, надо с ней получше подружиться. Бабками пахнет, хорошими бабками. Упустим шанс – другие подберут.
– Да что она хоть предложила, толком скажи.
– В том то и дело, что ничего не предложила, ни полслова, ни намёка. Но я, вы знаете, бабки чую. Что-то они там мутят денежное, эти её ботаники. Но ведь и не подъедешь на сивой кобыле – уйдёт в отказ, только хуже будет.
– Может, тряхнем кого из ботаников?
– Шутишь, да? А серьёзные дяди? Их ведь там не просто пасут, их на коротком поводке держат. Пикнуть не успеешь, хладный труп из речки выловят. И не один.
– Да брось, ботаники как ботаники. Никто их и не пасёт вовсе. Подумаешь, железка с решетками. Мало таких осталось?
– Таких-то как раз и мало. Или они сами где банчат, или проданы на корню кому надо – лет-то сколько прошло. А эти держатся. И вроде не бедствуют – о чем это говорит?
– Да ты хоть вообще знаешь, чего они там делают?
– Да то-то и оно, что никто не знает. Веселые ходят, хихикают, а информации – ноль. И заметь, родственников то близко не подпускают. Нет у них там родственников.
Обед слегка затянулся. В воздухе носятся какие-то флюиды – пахнет мистикой и большими деньгами. А ведь как всё хорошо начиналось – после удачной сделки, подразумевалось, что всё плавно перерастёт в веселую вечеринку и продолжится где-нибудь по настроению – в клубе там или на базе. Но тут уже не до развлечений как-то стало. Было три часа пополудни. На улице шел дождь.
– В общем, так, – Виталик подвел черту, в конце концов, он за главного, и авторитет его непререкаем, – Сергуня, твой официоз, кто, где родился, с кем женился…, Коля, за тобой друзья и связи, ну а у тебя, Вань, как всегда самое сложное – опекать, чтобы муха не пролетела. И не дай бог, где кому засветиться. На всё про всё две недели. Нет у нас этих недель, нет, но хоть поймем, во что ввязываемся. А там может, и утянем одеялко на себя, но главное – понять. Работаем.
***
Вы сейчас подумали, что, раз это фантастика, то непременно должны появиться инопланетяне. Потому что это то, как раз и есть объективная реальность. Данная нам в ощущениях. Мы все прямо так и ощущаем – раз фантастика, значит инопланетяне. Зелёные человечки. Потому что иначе просто не бывает.
***
У конторы, как и у любой уважающей себя конторы, есть 'офис'. Вернее даже 'фирма'. Если кому надо 'по своим делам', он небрежно бросает 'на железке' – 'в офис'. Или – 'на фирму'. И исчезает, вернее, растворяется в окружающем контору пространстве. Материализоваться полагается на следующее утро, иногда и через пару дней. Никто ничего никогда не спрашивает. Если иногда просыпается черный телефон, то в трубку чаще бросается короткое – 'на фирме'.
Телефон умолкает, удовлетворенно хрюкнув. Где находятся эти неведомые 'фирма' и 'офис' никто не знает. И не спрашивает. Изредка, правда, оттуда материализовываются инструкции. Реже – комиссии. Комиссии сличают даты на огнетушителях и цыфирьки на стульях и ящиках. После чего так же растворяются в окружающем пространстве. Это должно укреплять веру в существование 'офиса'. Или 'фирмы'.
Или и того и другого. Еще все всегда говорили, что должны платить. Кто, кому и за что – никто не знал. И не спрашивал. Потому что не принято. А платить никто не хотел. Кроме французов.
***
Странная это штука – ништяк. Словечко это, практически жаргонное, прозвучало в речи моего двоюродного братца почти полвека назад и резануло ухо рафинированного книжного мальчугана. Что это за фигня и с чем ее едят я так сразу и не въехал – это и состояние, и настроение, и вещь предметная, и идея нематериальная.
– Как жизнь?
– Ништяк! – одно из определений термина, но в терминологии встречается и как какая забавная, неплохая вещь, – О, какой ништяк! – и алгоритм оригинальный решения олимпиадной задачки, – Какой ништяк получился! – в общем, почти то же самое, что фигня, но без пренебрежительно – уничижительного оттенка – фигня она и в Африка фигня, а вот ништяк – это вам не фигня какая, но вовсе наоборот – ништяк!
В квесте ништяки играют вовсе определенную утилитарную роль – их можно найти, добыть, изготовить, купить, обменять, украсть, отнять.
Чем у тебя больше ништяков, тем лучше ты подготовлен к выполнению миссии, тем проще проходишь маршрут, тем быстрее выбираешься из непоняток, вернее непонятки могут и не возникнуть, если ништяк, а если не ништяк, то тогда непонятки.
И главное достоинство – сразу и не поймешь, ништяк или не ништяк. Вот, например, топор. Кушать очень хочется или заночевать надо в дикой природе, или собака бешеная где-то рядом отирается, то топор – это ништяк, а вот когда через речку плывешь, или бежишь быстро-быстро, то никакой топор не ништяк, ништяк, когда нет топора. И значок индикаторный в нижнем правом углу экрана то зеленым пульсирует, то красным, то другими цветами, а то и нет его вовсе.
Наведешь на него стрелку – пишет: 'топор – ништяк!' Ну, или не топор, а чего другое. И рейтинг с ништяком в разы кратный, и балл накручивается быстрее. Но это всё равно не очень понятно. В смысле, что понятно, конечно, но только кое-что становится понятно.
***
– Не морочьте мне голову! – взорвался телефонный аппарат Босса. Только этот аппарат, эбонитовый, надежный, с железным диском который никто никогда не крутил, и обеспечивал связь с 'фирмой', редко когда двухстороннюю.
Вы думаете, они там заинтересованы в диалоге? Вы вообще-то, в какой стране живете? Они там или спускают ЦУ, или 'спрашивают'. И то и другое подразумевает односторонний поток информации. Диалог невозможен в принципе.
Любая попытка диалога пресекается на корню, вернее в зародыше. 'Спрашивают' – 'отвечаем' – шутили шутники, потому что никто никого никогда не спрашивал. Только ЦУ. Только рапорт. Только 'да да нет нет до свиданья'. Только для этого и был нужен эбонитовый аппарат. И оптико-волоконный кабель. И престидижитатор. И даже махарайка. Хотя махарайка не только для этого. Как оказалось.
***
Кукловод. Нет никакого кукловода. Не марионетки, нет, именно что заводные куклы суок. Замирающие в нелепой позе, когда кончился завод.
Замертво падающие, когда кончился бензин. Прерывисто хрюкающие, когда в батарейках кончается электричество. Потому что марионетки – они как бы на нитке, а вот куклы суок они как бы сами по себе.
И даже имеется полная иллюзия их самостоятельного функционирования и даже возможности принятия ими самостоятельных решений и совершения самостоятельных поступков. Однако на самом деле это не совсем так, вернее совсем не так.
***
Ирина опять подумала об своем, об женском. Вот она, красивая, молодая, сексапильная к тому же, а не складывается. Дни проходят, а принц не едет. Или конь. Жеребцов полно. Но нужен же идеальный сферический конь в вакууме. Который вообще идеальный.
Ну почему у нее так странно мозги устроены – как только подумаешь в сторону семьи и быта, мужик сразу испаряется. Еще даже и никаких телодвижений не успеешь, только мыслишка мелькнет – и ага, привет.
