Текст книги "«Оборотни» из военной разведки"
Автор книги: Анатолий Терещенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Филатов после работы вышел из посольства и, тщательно проверившись, направился к месту встречи. Ждать долго не пришлось. Через минуту он услышал шум мотора. Оглянулся и… замер от неожиданности. Под фонарным столбом остановился не автомобиль вербовщика, а старенький «жучок» – «Фольксваген». За его рулем сидел бородач. И вдруг через опущенное стекло дверцы донесся знакомый голос Кэйна. «Загримировался, хорек. Видать, подействовали мои замечания, – испугался потерять меня», – самодовольно отметил про себя Анатолий.
«Алекс» нырнул в машину, одел клетчатую кепку, извлеченную из целлофанового пакета, и откинулся на спинку заднего сиденья.
Вскоре приехали на незнакомую виллу, затененную зеленой стеной декоративного кустарника. Прошли в комнату на втором этаже. Агент принес очередной товар по алжирской армии, а Кэйн – гонорар. На этой встрече он намекнул «Алексу», что скоро его командировка заканчивается и он должен покинуть Алжир.
– Я надеюсь, что наши отношения на этом прекратятся? – спросил Филатов.
– Дорогой Анатолий! Мои отношения с вами перестали быть только нашими. О вас знает Центр, – знает, замечу с лучшей стороны. В швейцарском банке на ваше имя открыт счет. О вас уже осведомлен мой сменщик. Он хочет с вами познакомиться на следующей встрече.
– Никакой встречи не будет. Хватит, наелся… мы же договаривались, – взорвался агент.
– Успокойтесь, прошу, успокойтесь.
Я говорю вам вполне серьёзно.
– Не горячитесь, господин Филатов. Вы слишком много секретной информации передали нам, чтобы по живому рвать наши отношения.
– В Союзе для вас я ничего делать не буду, – в сердцах выпалил офицер.
– Будете, иного выхода у вас нет, – с уверенной наглостью рявкнул Кэйн. – Не в ваших интересах ссориться с нами.
Завербованный не узнавал вербовщика, сделавшегося внезапно одержимым, нахрапистым и грубым. Таким он его никогда не видел и не на шутку перепугался из-за трусливого характера.
– Я бы не хотел, чтобы вы разговаривали со мной таким тоном, – заметил сконфуженный офицер.
– Прости, Анатоль, погорячился, но ради твоего же благополучия. Я думаю, мы с вами найдем общий язык? – Кэйн тоже от волнения то «выкал», то «тыкал».
Общий язык они в конце концов нашли. Договорились, что на очередную встречу он прибудет с коллегой полковником Майклом Джеферсоном…
Встреча с Майклом состоялась на вилле Кэйна. Филатов успокоился и окончательно принял решение продолжить сотрудничество с американской разведкой, боясь наказания уже не только за моральное разложение.
– Мой коллега полковник Майкл Джеферсон, – отрекомендовал Кэйн.
– Майор Филатов… Анатолий, – словно своему начальнику представился офицер, внимательно наблюдая за действиями и манерой разговора нового патрона.
– Майкл, – встав с кресла, назвал себя полковник. – Будем знакомы, – и первым протянул руку. Обменялись рукопожатиями, и вскоре троица уже мирно беседовала за журнальным столиком с бутылкой виски и чашками кофе…
Через какое-то время Кэйн уехал в Штаты. Он выполнил задачу по вербовке. Основная нагрузка – вышколить агента перед возвращением его в Союз – теперь лежала на новом «воспитателе», который весьма успешно справился с поставленной задачей. «Алекс» дал согласие выполнять задания ЦРУ на территории СССР.
На последней встрече Майкл передал агенту шпионскую экипировку, состоящую из традиционных средств. В частности, в её набор входили: два листа копировальной бумаги для тайнописи, шесть заранее подготовленных так называемых «писем-прикрытий», две инструкции по сбору и условиям передачи интересующих разведку США сведений, специальная авторучка для тайнописи, шифрблокнот, мини-фотоаппарат, закамуфлированный под газовую зажигалку, стереофонические головные телефоны-наушники с укрытыми в них кассетами для мини-фотоаппарата, электрофонарь с оборудованной в его батарейке приставкой для настройки радиоприёмников на заданные частоты.
Агент неплохо получал за проданный товар. В феврале 1976 года «Алексу» было вручено 10000 алжирских динаров, которые он обменял на инвалютные рубли. На последней встрече от Джеферсона он получил 40000 рублей и 24 золотые монеты царской чеканки, достоинством в 5 рублей каждая.
Шпионскую экипировку, деньги и ценности Филатов сумел провезти в обход таможенного контроля. Для этого он использовал фиктивную справку о якобы своей принадлежности к дипперсоналу. Фальшивка была получена от друга, работавшего в консульском отделе посольства.
В начале августа 1976 года в городе Алжире в условленном месте по заданию он поставил сигнальную метку, уведомляющую Майкла о его отъезде в Советский Союз…
Начальник 1-го отдела 3-го управления КГБ полковник И. Ермолаев вызвал руководителей отделений и сообщил информацию о том, что в конце января 1976 года радиоконтрразведывательная служба госбезопасности зафиксировала новый канал односторонних радиопередач одного из американских разведцентров на территории ФРГ. Лепесток устойчивого приёма накрывал районы Тульской, Калужской и Курской областей.
– Итак, товарищи, есть две версии: агент уже начал действовать или он ещё находится за рубежом, – рассуждал начальник отдела, – а сигнал идет для отвода глаз. Противник пытается ввести нас в заблуждение. Вместе с тем не думаю, чтобы он сидел в границах треугольника областей. По всей вероятности, он москвич. Сигнал через приставку к радиоприёмнику «вытянуть» в столице технически возможно. Необходимо принять меры по выявлению офицеров, прибывших и прибывающих в этом году из загранкомандировок. Искать будем в первую очередь среди этой категории военнослужащих. Меня волнует ваш объект, Николай Петрович, – с этими словами он обратился к подполковнику Петриченко, отделение которого вело контрразведывательную работу в ГРУ. – Ещё раз пересмотрите материалы сигналов и дел оперучета.
…Прошел почти год поиска полумифического агента «втемную». Многие оперативники видели шпиона чуть ли не в каждом военнослужащем, проходившем по делам и сигналам. Но то, что случилось в феврале 1977 года, ещё больше накалило обстановку поиска.
Дело в том, что в ходе работы по выявлению возможных шпионских отправлений на канале почтовой переписки был отобран подозрительный конверт. Содержание послания вынудило специалистов проверить лист на тайнопись. После необходимой обработки на бумаге отчет-пино проявился зашифрованный цифровой текст с коротким словом «Конец». Шпионское послание сфотографировали, а тайнопись снова «спрятали» – она исчезла. Письмо без задержки отправили по указанному на концерте адресу, который подсказал «флаг» спецслужбы. Контрразведчикам стало ясно, что они имеют дело с агентом ЦРУ США.
Начался многомесячный марафон розыскных мероприятий, который завершился успехом – исполнитель был вычислен. А до этого контрразведчики перелопатили горы дел, анкет, автобиографий и других материалов. Подозрение пало на майора Филатова Анатолия Николаевича – сотрудника института, который когда-то обслуживал Стороженко.
Майор сразу же был взят в активное оперативное изучение. То, что перед чекистами был шпион, не вызывало сомнений. Но для суда нужны доказательства.
Начальник отделения Петриченко вызвал в кабинет Стороженко.
– Николай Семенович, вы институт ещё не забыли? – неожиданно спросил он.
– Как же забыть «первую любовь»!
– Ну тогда и карты в руки. Я включил вас с майором Пашкиным в оперативную группу. Будете работать по вероятному шпиону. Одно прошу: об этом никто не должен знать, даже в отделении. Конспирация превыше всего! Ясно?
– Понятно…
Он обрисовал некоторые детали обстановки, поставил конкретные задачи и потребовал ежедневных докладов. Стороженко гордился высоким доверием, оказанным ему руководством отделения.
С этого периода проверка офицера началась по «двупутке»: территориальные органы госбезопасности изучали его по месту жительства, органы военной контрразведки – по месту службы. Обмен информацией проходил ежедневно.
А тем временем события стали развиваться стремительно, с элементами непредсказуемости. Требовался жесткий контроль за действиями изучаемого офицера. Полученная информация о сооружении агентом тайника на своей квартире в торце дверей санитарного шкафа туалета говорила, что агент прячет улики.
На службе Филатов демонстрировал штабную пунктуальность в работе с секретными документами, даже некоторую «боязнь» несанкционированного доступа к ним. В то же время фиксировалась внутренняя напряженность.
Месяц за месяцем упорной работы позволили создать портрет этого человека: одного на службе, другого дома. На работе он показывал сплошную идеологическую выдержанность. Никогда и нигде не позволял резкостей по адресу политорганов, существующей системы и её вождей. На партсобраниях выступал горячо, убедительно демонстрируя руководству свою «политическую зрелость». Не случайно его приметил начальник политотдела института. Скоро Филатова избрали секретарем партийной организации.
Шаг за шагом оперативники вели документирование преступной деятельности предателя. Агент действовал крайне осторожно: инстинкт самосохранения работал четко! Однако, попав под чекистский «колпак», он уже был не в силах, даже если бы и захотел, освободиться от него. Бездействовать он не хотел и в какой-то мере боялся из-за угроз американцев. А его действия оставляли следы.
Вернувшись из Алжира «Алекс», по заданию ЦРУ успел передать ряд секретных сведений в Ленгли. Но вскоре этому был положен конец. Он был обречен, ибо чекисты контролировали каждый шаг агента. Закономерным финалом предателя Родины, изменившего словам присяги и долгу разведчика, был его арест. С этих пор контрразведчики стали кормить американцев дезинформацией.
Разбирательство показало, что агент и его сподручные готовились к «большим делам». «Алекс» стал бы суперагентом, если бы ему удалось пробраться в центральный аппарат ГРУ.
По прибытии в СССР Филатов должен был поставить условный знак о готовности приема односторонних радиопередач, однако он побоялся это сделать и сообщил в ЦРУ «письмом-прикрытием». Кстати, односторонняя передача, как учил его Майкл, могла передаваться в течение месяца до 8—10 раз. Согласно инструкции для «Алекса», «Ровно в 21 час на условной волне женский голос в течение десяти минут с небольшим интервалом будет вести счет до десяти. После этого последует 10 коротких тональных сигналов и вслед за ними начнется шифрованная передача. Перед кодированием текстом будет указан номер – трехзначное число – и количество групп пятизначных чисел. Телеграммы с нечетным номером являются учебными».
Выполняя задание, «Алекс» в декабре 1976 и январе 1977 года с помощью полученного от американцев специального электронного устройства и имеющегося у него транзисторного приемника «Националь-Панасоник» принял две радиограммы с целью проверки возможностей поддержания связи. В ночь с 29 на 30 января 1977 года во время дежурства в институте он с помощью находившейся при нем шифртаблицы и специальной копировальной бумаги подготовил для ЦРУ первое шифрованное тайнописное донесение, в котором уведомил американцев о своем назначении в институт ГРУ, его структуре и задачах. Это «письмо-прикрытие» отправил 8 февраля 1977 года через почтовый ящик у метро «Проспект Мира». В первых числах марта он принял очередную кодированную радиограмму, в которой из-за океана подтвердили получение первого донесения и предписывали направить очередное 1 марта.
Придя однажды поздно со службы, когда семья уже спала, он на кухне подготовил текст второго шпионского сообщения и опять «письмом-прикрытием» 19 марта 1977 года отправил его через прежний почтовый ящик. В конце марта он принял и расшифровал очередную радиограмму разведцентра США, в которой сообщалось, что вместо тайника под условным наименованием «Дружба» для связи с ним предусмотрен тайник «Река».
Далее разъяснялся порядок пользования тайником и указывалось место его расположения – на Костомаровской набережной в Москве.
В июне Филатов получил новую квартиру и хотел принять очередную радиограмму, но из-за сильных радиопомех попытка оказалась безуспешной. Потому он решил заложить тайник. Готовясь к этой операции, «Алекс» выехал на Костомаровскую набережную осмотреть место будущей акции. Согласно инструкции он 24 июня на стене дома № 15 по улице Вавилова поставил метку. Она говорила о готовности агента произвести на следующий день изъятие содержимого тайника.
Под покровом темноты он пришел к тайнику «Река», но контейнера на месте не обнаружил. На следующий вечер он повторил действо, – и снова безрезультатно… «Что за черт, может, кто подобрал? Или я успел наследить? Скорее надо драпать отсюда, иначе можно вляпаться и привести „хвост“.» – подумал он и осмотрелся. Лоб покрылся испариной. По телу пробежал противный озноб.
Вечером дома «Алекс» подготовил третье донесение, в котором информировал хозяев о безуспешной попытке обнаружить и изъять тайниковую закладку. В нем же сообщал, что из-за плохой слышимости не может принимать радиограммы, и предложил использовать запасной канал связи под условным наименованием «Стадион», просил о личной встрече с представителем ЦРУ в Москве. Письмо опустил на следующий день в почтовый ящик у метро «Площадь Революции».
Вот как объяснял Филатов на следствии работу с первой американской радиограммой: «…Согласно инструкции американской разведки, 21 января 1977 года мною был осуществлен прием первой „боевой“ кодированной радиограммы. Записав текст радиосообщения, я в тот же вечер начал его расшифровку. Не уложившись в первый вечер, я продолжил эту работу 22 и 23 января. Обычно для того, чтобы жена не смогла меня в чем-то заподозрить, я садился на кухне якобы с целью конспектирования, а на самом деле занимался расшифровкой полученных от американцев кодированных радиограмм».
Несостоявшаяся тайниковая операция «Река» не на шутку напугала Филатова. Несколько дней он ходил замкнутым, в голову лезли всякие мысли, одна страшнее другой. Письмо из штаб-квартиры ЦРУ несколько успокоило его. В нем после проявления тайнописи появился текст:
«Дорогой Алекс! Нам не удалось заложить тайник 25 июня, так как за нашим человеком была слежка… Благодарим за „Лупакова“ письмо (утерянное письмо с тайнописью из ЦРУ – авт.).Хотя мы и проверяли адрес несколько раз… письмо, вероятно, пропало на почте. К сожалению, иногда случается. Это не должно вас волновать, так как ваши копирки очень надежны и ваша техника при тайнописи отличная.
Просим обязательно ставить марку в 16 копеек и отправлять письма из районов, посещаемых туристами. Мини-аппарат и кассеты, которые мы дали вам, теперь нужно уничтожить… просим уничтожить эти материалы надежным способом, как, например, забросить их в глубокую часть реки, когда вы уверены, что на вас никто не смотрит… просим уничтожить также кристаллы и батарейки…
Новое расписание: по пятницам в 24.00 на 7320(41 м) и 4990(60 м), по воскресеньям в 22.00 на 7320(41 м) и 5224(57 м). Чтобы улучшить слышимость наших радиопередач, очень советуем использовать находящиеся в этом пакете 300 рублей на покупку радиоприемника „Рига – 103-2“, который мы тщательно проверяли и считаем, что он хороший.
В этот пакет мы также включили маленькую пластмассовую табличку преобразования, при помощи которой вы сможете расшифровать наши радиопередачи и зашифровать вашу тайнопись. Просим осторожно с ней обращаться и хранить. Мы согласны с вашим советом изменить день возобновления связи у стадиона „Динамо“ с субботы на пятницу. Это письмо мы написали на бумаге, растворимой в воде.
Уничтожьте её, положив в стакан воды. Ожидаем от вас скорого сообщения.
Сердечный привет.
ДЖ».
Читая эту инструкцию, Стороженко искренне удивился: «Как опекали агента! Как разжевывали ему порядок действий!»
Несмотря на опыт, полученный в Алжире, связь с американцами в Москве порождала страх в душе предателя. Ему казалось, что за ним устроена постоянная слежка, поэтому тщательные проверки по выявлению «хвоста» при челночных перемещениях квартира-служба, служба-квартира стали привычными. Шпионскую экипировку в квартире он постоянно перепроверял, а нередко и перепрятывал. Становилось чуть спокойнее.
Разработка «Алекса» оперативниками приближалась к логическому завершению. И словно предчувствуя конец, шпион упивался жизнью: тратил большие деньги на встречи с женщинами, памятуя слова Зощенко: «У кого нет денег, те не ходят с дамами». Он расходовал «заначку» в 40000 рублей, о которой жена не догадывалась. Ей не перепало ни рубля!..
Последняя радиограмма от 22 июля 1977 года, принятая агентом в 21.00 и состоящая из ПО групп с позывным 258, была «боевой». Именно она помогла чекистам подготовиться к захвату с поличным американских разведчиков супругов Крокетт…
Резидент посольской резидентуры ЦРУ в Москве сидел в кресле. Его мысли были заняты предстоящей операцией по связи, в которой участвовал один из лучших офицеров его аппарата и готовящийся стать особо ценным источником агент «Алекс». Если бы знал резидент, что их агент уже в Лефортово, а чекисты дурачат его!..
Раздумья прервал стук в дверь.
– Войдите, – как-то вяло произнес он.
Вошел тот, кому предстояло идти на операцию. Крокетт ещё раз выслушал подробный инструктаж шефа и пожелания успехов.
– Ну, с Богом, Винсент! Операция подготовлена качественно, провала не будет, потому что готовили её настоящие профессионалы. Результаты доложите лично. Я буду вас ждать в кабинете.
Ровно в 19.00 2 сентября 1977 года гражданский помощник по вопросам обороны (именно так называлась должность прикрытия разведчика) Винсент Крокетт одел под майку специальный бандаже радиоаппаратурой. Она позволяла перехватывать разговоры советских контрразведчиков в районе проведения операции. Ещё раз проверил контейнер, присланный из-за океана и предназначенный для «Алекса». Он представлял собой пустотелый обрезок кабеля с вложением; 300 рублей, пять пустых почтовых конвертов с подставными адресами на иностранном языке, несколько шифрблокнотов, ручка для тайнописи и очередная инструкция. Контейнер находился в промасленной тряпке, чтобы не привлечь внимание случайных прохожих. «Валяться» контейнер в таком виде должен был не более 15 минут.
В 20.00 Крокетт, после получения подтверждающего звонка «Алекса», вместе с женой Бекки выехали на операцию. Вскоре они оказались в районе Салтыковки за отдельным столиком в уютном ресторане «Русь», давно облюбованном иностранцами. Ужинали весьма скромно – бутылка сухого вина и холодные закуски. Супруги мило беседовали, поглядывая на входные двери и следя за вошедшими, – искали «хвост». Бекки прижимала к животу дамскую сумочку, в которой в целлофановом пакете лежал контейнер. Через два часа они покинули ресторан.
Машина тронулась с места. Винсент посмотрел по сторонам. Проехали одну улицу, другую, и вот повернули на Костомаровскую набережную. Улица была пустынной: ни пешеходов, ни автомобилей, ни бродячих собак. Когда машина проезжала мимо осветительного столба, Бекки по указанию мужа выбросила из окна по направлению к забору контейнер. Испачкала ладони, юбку, сиденье. То ли руки дрожали, то ли слишком постарались промаслить тряпку специалисты.
Машина рванула, взвизгнув протекторами, и понеслась по Костомаровской набережной до развилки, ведущей к улице Чкалова.
– Всё!!! Дело сделано, Бекки!
– Жми в посольство, тебе ведь надо доложить, а мне отмыться. Я вся перепачкана.
– Скоро будем дома…
Не успел он договорить, как дорогу перегородили сотрудники ГАИ, неизвестно откуда взявшиеся. Сразу же подъехало несколько машин с включенными фарами.
– Конец, мы вляпались, – только и сумел проговорить Винсент супруге.
Оставалось «забаррикадироваться» в машине и требовать вызова представителей посольства. Однако последовала не очень приятная процедура, какая случается со шпионами, пойманными с поличным. Бекки пришлось даже кусаться…
В приемной КГБ, куда поздно ночью доставили провалившихся в «хорошо подготовленной операции» разведчиков, супругам Крокетт трудно было отрицать непричастность к фактам и вещественным доказательствам. Сотрудники приёмной помогли Бекки помыть руки и почистить одежду. Консул посольства США также не мог опровергнуть улики, послужившие основанием для задержания граждан его страны.
– Мне всё ясно, – ответил дипломат. – Однако надоело встречаться с вами по ночам.
Эти слова были адресованы сотрудникам контрразведки, принимавшим участие в операции по задержанию американских разведчиков. После подписания протокола об инциденте консул увез провалившихся дипломатов-разведчиков в посольство. Винсенту предстояло отчитываться перед резидентом и собирать вещи уже в качестве персоны ион грата.
В 1976 году Филатова ждал уголовный процесс. Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила его к высшей мере наказания – расстрелу, замененному 15-ю годами заключения…
Отбыв срок, он обратился в посольство США в Москве с просьбой компенсировать ему материальный ущерб и перевести на его счет в один из московских банков хотя бы часть суммы, которая якобы лежала в Швейцарии. Американцы долго уклонялись от ответа, потом заявили: право на компенсацию имеют только граждане США. Как говорится, – от ворот поворот. Выжатый лимон выбрасывается!
