Текст книги "Бехтерев"

Автор книги: Анатолий Никифоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

В опубликованном в 1926 году, уже третьем по счету, издании книги «Общие основы рефлексологии человека» Бехтерев более четко, чем раньше, отмежевался от энергетизма В. Оствальда, отметив при этом, что фактическая замена им понятия материи понятием энергии и неограниченное увеличение числа форм последней «вряд ли может служить на пользу науке». Полемизируя с Оствальдом, Бехтерев писал: «Ум человеческий вообще не может мириться с мыслью, что окружающий нас мир не представляет собой ничего, кроме одной силы в пустоте. В этом отношении, подобно философскому спиритуализму, учение Оствальда наталкивается на ряд непреодолимых препятствий». Сам Бехтерев, ссылаясь на классические законы физики, отстаивал мысль о неотделимости друг от друга материи и энергии. Подчеркивая несомненную материальность мира, он и энергию рассматривает как нечто в сущности своей материальное, допуская, правда, при этом несколько механистическую трактовку такого понятия. Вместе с тем материалистическую сущность своих философских представлений Бехтерев выразил абсолютно однозначно.

Материалистический характер жизненных позиций Бехтерева ярко отражает и его отношение к проблемам религии, причину возникновения которой он видел в «стремлении человека дать объяснение неизвестным по своей природе явлениям окружающего мира… В основе каждой религии, – писал Бехтерев, – лежит одухотворение окружающей природы или окружающего мира, являющееся результатом аналогии с самим собой».

Вопросам религии Бехтерев посвятил статьи «О религии» и «Был ли Христос или нет – безразлично». В опубликованной в 1926 году статье «Культура социального героизма в воспитании детей» Бехтерев подчеркивал, что религия с ее проповедью «смиренномудрия» и «непротивления злу» подавляла в течение веков энергию нашего подрастающего поколения. Педагогу никогда не следует забывать об отравляющем начале, которое вносит религия в детские умы. «Вместо религии, – призывал Бехтерев, – прививайте детям культуру социального героизма, с которым неотъемлемо связывается и то, что обозначается социальным бессмертием».

Под воспитанием «культуры социального героизма» Бехтерев подразумевал приобщение людей с детских лет к идее социальной сущности человеческого общества, к воспитанию у них тенденций к взаимопомощи, к делам для общего блага. Такое воспитание, как считал Бехтерев, должно проводиться в клубах, в детских кружках, в интернатах, в школах. Оно должно отражаться и в подборе игр для детей, и в соответствующей детской литературе, в которую необходимо «влить возможно больше рассказов на социальные темы». В воспитании «социального героизма» Бехтерев придавал большое значение «проработке определенных тем, в отношении жизни и деятельности тех исторических личностей, которые, горя социальной любовью, преодолели в своей жизни большие препятствия в достижении общеполезных целей: таковы, например, Ленин, Линкольн, Спартак и др., а в области науки Колумб, Галилей, Ломоносов и др.». Занятия по воспитанию «культуры социального героизма» регулярно проводились по инициативе Бехтерева и зачастую с его участием в Воспитательном клиническом институте для нервных детей, входившем в состав Психоневрологической академии.

Большое внимание Бехтерев обращал и на трудовое воспитание детей, на понимание ими важности единения людей в коллективы. «Все, что приводит к розни между людьми, – говорил Бехтерев, – должно быть совершенно и отовсюду изгнано. Социально-трудовое воспитание должно подготовить в будущем новый тип социальной личности, с полным сознанием гражданских прав и обязанностей».

Отрицая вместе с религией идею вечности существования человеческих душ, существования загробного мира и т. п., Бехтерев тем не менее уже в речи, произнесенной на торжественном акте Психоневрологического института в феврале 1916 года, говорил о социальном бессмертии человека. При этом он имел в виду, что человек, как существо социальное, оказывает постоянное влияние на окружающих его, а подчас и на неизвестных ему людей, а также на последующие поколения; это влияние может проявляться его поступками, трудом, поведенческими реакциями, достигнутыми успехами в литературе, науке и т. д. И когда человек умирает, то он не исчезает бесследно, так как сохраняется в памяти живущих. И при этом значима не только память о нем, но и о его делах или о тех делах, в которых он принимал участие и которые обеспечили живущим людям хотя бы какое-то продвижение вперед к культуре, к цивилизации. И подчас не так уж важно – помнят ли люди именно об этом человеке или о других людях того же поколения, но они не могут не знать, что цивилизация есть результат существования и активной деятельности предков, что само по себе делает бессмертными людей предшествующих поколений.

Бехтерев считал, что энергия каждого из нас в процессе жизни материализуется в дела, поступки, идеи, книги, предметы труда, архитектуры, искусства и т. д., и все это остается живущим, становится их достоянием и потому позволяет им начинать жизнь не с нуля, а с того уровня, которого цивилизация достигла к моменту их рождения, а сама цивилизация – бессмертное воплощение душевной и физической энергии умерших поколений. «Да, – говорил Бехтерев, – исчезают с лица земли народы, забываются их боги и цари, но достигнутый народами духовный прогресс, который возводит дикаря в степень цивилизованного человека, не исчезает и не утрачивается, а, накопляясь из поколения в поколение, приводит к совершенствованию человеческой личности и тем самым дает дальнейший толчок развивающейся духовной человеческой культуре».

Подчеркивая значение для людей не только материальных, но и душевных проявлений бытия каждого человека, Бехтерев отмечал: «Можно сказать, что ни один вздох и ни одна улыбка не пропадают в мире бесследно. Кто слышал последний вздох умирающего узника в тюрьме? А между тем этот вздох с проклятиями на устах воскреснет затем на улицах и митингах, в криках восставшего народа, проклинающего тиранов, гноивших в тюрьмах своих политических врагов».

Таким образом, по Бехтереву, «каждая человеческая личность, вмещающая в себе опыт предков и свой личный жизненный опыт, не прекращает своего существования вместе с прекращением индивидуальной жизни, а продолжает его в полной мере во всех тех существах, которые с ней хотя бы и косвенно соприкасались во время ее жизни, и таким образом живет в них и в потомстве как бы разлитою, но зато живет вечно, пока существует жизнь на земле».

«Чтобы побороть страх смерти, – писал Бехтерев в статье «Социальное бессмертие человеческой личности», – надо жить так, чтобы оставалось сознание небесплодно прожитой жизни. Те, кто умирает при сознании, что он служил правому делу, смерти не боятся».

Порицая религию, считая, что «лучшая религия… есть религия социального героизма в смысле социальной жертвенности», Бехтерев боролся с разнообразными проявлениями мистицизма. Еще в начале века руководимое им общество нормальной и патологической психологии дало жестокий отпор распространенному тогда спиритизму. Различные кажущиеся чудодейственными явления Бехтерев не игнорировал. Он проявлял к ним интерес и либо находил им объяснение, либо считал, что их загадочность обусловлена лишь недостатком накопленных человечеством знаний. Некоторые загадочные явления им объяснялись ловким трюкачеством, подделкой, обманом. В Институте мозга, созданном после Октябрьской революции в самом крупном гнезде великосветских спиритов (во дворце бывшего великого князя Николая Николаевича), Бехтерев и его сотрудники искали научное объяснение существующих и надуманных загадок человеческой психики. Изучалась, в частности, и возможность передачи мыслей на расстояние путем телепатии, которой Бехтерев интересовался в течение многих лет. Однако до конца своих дней он не считал возможным признать ее существование, так как доводы в ее пользу были, как правило, не бесспорными, а органов чувств, которые могли бы воспринимать непосредственно человеческую мысль у человека, никто никогда не обнаружил.

Бехтерев всегда допускал, что не все сущее познано, однако непознанное он не мог признать сущим. Познание непознанного было одной из главных целей его жизни. Поэтому в Институте мозга и других руководимых им учреждениях постоянно проводилось углубленное изучение психической деятельности, в процессе которого наряду с клиническими исследованиями применялись методы электрофизиологии, нейрохимии, биофизики, физической химии, исследовались продуцируемые человеком, и в частности его мозгом, электромагнитные поля.

Объясняя вещие сны, сбывающиеся приметы, предсказания и т. п., Бехтерев отмечал: «…всякое совпадение какого-либо признака и грядущих событий укрепляет веру в его реальное значение, причем последующее несовпадение признается не опровергающим фактом, а лишь таким случаем, в котором связь явлений почему-либо не могла осуществиться, то есть проявление связи было так или иначе воспрепятствовано, заторможено». Распространенностью именно такого представления им объяснялась и вера в гадания, которые, как известно, иногда могут и сбываться. При этом, как отмечал Бехтерев, чтобы гадания сбывались почаще, «оракулы и прорицатели должны говорить таким языком, чтобы он мог быть истолкован для возможно большего числа случаев, но это уже дело искусства, которое в силу этого являлось прерогативой по преимуществу каст и родов».

С гимназических лет Бехтерева интересовал цирк, в котором можно было видеть, как актеры демонстрировали исключительные физические возможности человека, далеко не сразу доступные пониманию сложные трюки. Особый интерес у Бехтерева вызывали чудеса дрессировки животных.

Наиболее известным мастером этого циркового жанра в то время был Владимир Леонидович Дуров. Между Бехтеревым и Дуровым с 1917 года сложились искренние и теплые отношения. Бехтерев неоднократно посещал выступления цирковой труппы Дурова, приезжая в Москву, навещал его дом на Старой Божедомке, где участвовал в заседаниях созданного Дуровым кружка по изучению психики животных при зоопсихологической лаборатории. Членами этого кружка были академик А. В. Леонтович, инженер Б. Б. Кажинский, Г. А. Кожевников, биофизик А. Л. Чижевский. Дуров вместе со своими четвероногими воспитанниками и сам навещал Бехтерева во время своих гастролей в Петрограде. Он бывал у него и в Институте мозга, и в доме на Каменном острове. Бехтерева всегда восхищало искусство дрессировки, неожиданно большие возможности психической деятельности животных. Сам же процесс дрессировки он объяснял с позиций учения о сочетательных рефлексах, выработка которых у животных производилась с большой изобретательностью. Особенно удивительной была тонкость дифференцировки животными посылаемых им во время спектакля сигналов и их возможность четко и адекватно реагировать на эти сигналы, подчас совершенно неуловимые для зрителей.

В доме В. Л. Дурова в Москве Бехтерева познакомили со стройным молодым калужанином, который увлекался изучением зависимости происходящих на земле биологических процессов (урожаи, эпидемии и т. п.) от изменений на Солнце и в космосе. Это был А. Л. Чижевский – один из основоположников гелиобиологии. В марте 1926 года Чижевский уже на правах знакомого навестил Бехтерева в Ленинграде и передал ему просьбу своего земляка учителя К. Э. Циолковского рассмотреть вопрос о том, как организм человека перенесет невиданное ранее ускорение, которое необходимо будет придать кораблю с ракетным двигателем, направляющемуся с Земли в космическое пространство, и состояние невесомости, ожидающее человека в космосе.

Бехтерева восхищала смелость мышления и убежденность мечтателя из Калуги в реальности предстоящих космических полетов. Однако задачи, которые Циолковский ставил перед Бехтеревым, были весьма сложны. Их решение требовало создания мощной лабораторной базы, на которой удалось бы смоделировать условия подъема в космос и пребывания в нем. Интерес к идеям Циолковского Бехтерев проявлял и раньше; Циолковский также следил за работами Бехтерева, которого он считал одним из крупнейших биологов и врачей современности. Однако этим бывшим вятским гимназистам, ставшим знаменитыми, так и не пришлось встретиться. Бехтерева заинтересовали поднятые Циолковским проблемы, но он, не считая их срочными, оставил за собой право подумать, а когда через год вновь увиделся с Чижевским в комнате для лекторов Московского политехнического музея, то с досадой произнес: «Как жаль, что суетная жизнь не позволяет мне предаться изучению этой интересной задачи!» Заняться ею Бехтерев так и не успел.

В последние годы жизни Бехтерев работал над несколькими книгами. Быть может, главной из них следует считать монографию «Мозг человека», обобщившую итоги почти полувековой деятельности ученого в области морфологии, физиологии мозга и рефлексологии. В этой книге нашли отражение многие научные достижения Бехтерева и его школы. Автор посвятил ее памяти матери – Марии Михайловны. Книга увидела свет уже после смерти Бехтерева. Тогда же, в 1928 году, было опубликовано четвертое издание «Общих основ рефлексологии».

В публикациях того времени Бехтерев проявлял заботу не только о развитии научных проблем, не только о социальных преобразованиях в своей стране, но и об улучшении жизни всего человечества. «Устраните капиталистический строй, – предлагал Бехтерев в одной из публикаций в журнале «Вестник знания», – разрешите национальный вопрос в смысле самоопределения народов на всем земном шаре, обеспечьте соответствующими законоположениями права меньшинства, и не будет нигде ни поработителей, ни порабощенных. А это создаст всеобщее умиротворение, за которым неизбежно следует тяга народов к взаимным связям и единению».

Среди публицистических выступлений Бехтерева в этот период следует отметить статью по поводу ставшего широко известным во всем мире безобразного судебного процесса над учителем Скопсом из Дейтона штата Теннесси США. Скопса судили за то, что он на уроках излагал эволюционное учение Ч. Дарвина и говорил, в частности, что человек состоит в родстве с обезьяной. Суд, который газетчики метко окрестили «обезьяньим процессом», проходил на стадионе при большом стечении людей и к тому же транслировался по радио. Обвинителем на процессе выступал кандидат в президенты США Брайтон, среди свидетелей защиты был известный изобретатель Томас Эдисон.

Бехтерев писал, что когда развитая индустриальная страна поражается средневековьем, то это уже психическая эпидемия, которая грозит перекинуться в другие страны, это опасность, которой надо прямо взглянуть в глаза, потому что она хуже чумы… «Материалистические выводы и положения современной науки должны быть самым решительным образом выдвинуты на борьбу с грозной эпидемией фанатического изуверства, идущей с дальнего Запада», – призывал ученый.

Постановлением Совнаркома от 3 октября 1927 года Бехтереву было присвоено звание заслуженного деятеля науки, общественные организации Ленинграда подготовили ходатайство о присвоении ему почетного звания Героя Труда.

Ко дню десятилетия Советской власти журнал «Вестник знания» опубликовал составленное Бехтеревым открытое письмо следующего содержания: «От имени Государственной Психоневрологической академии и научных работников – членов редакционной коллегии и сотрудников «Вестника знания» приветствую настоящую годовщину Октября, как завершающую первое десятилетие новой эры в развитии общечеловеческой культуры, начатой впервые великим Лениным. 7 ноября 1927 года. Академик В. Бехтерев».

Тогда же Бехтерев написал и направил статью в журнал «Революция и культура», опубликованную уже после смерти автора. В ней говорилось: «…Трудно учесть значение Октября для русской культуры. Усиленная борьба с безграмотностью, привлечение к культуре населения из рабоче-крестьянской среды, изыскания в области полезных ископаемых СССР, могущих обогатить страну, поддержка всякого рода изобретений в индустрии, начало интенсификации сельского хозяйства, капитальное строительство в разных областях СССР и многое другое – вот главные вехи, которые обозначились в нашей стране с Октябрем.

В области научно-технических успехов в нашей стране также делаются шаги вперед, но далеко не с таким темпом, как в отношении культуры. В первый период после Октября мы развернулись было, но не удержались на достигнутых начинаниях, вследствие чего, к сожалению, последовало свертывание и слияние некоторых ученых и высших учебных заведений, сжатие их штатов и т. п. Благодаря этому, например, устранение фельдшеризма из деревни застопорилось, агрономия еще не вросла в деревенскую жизнь и т. п. Но все же и здесь нельзя не отметить общего возрастания числа ученых учреждений и высших учебных заведений по сравнению с дореволюционным временем. Отметим и привлечение к ним молодых сил из слоев населения, до революции считавшихся некультурными. Одной из первейших задач страны в этом отношении является подготовка смены старого ученого и профессорского состава новым».

5 декабря 1927 года на пленарном заседании Совета Психоневрологической академии Бехтерев призвал поддержать предложение советской делегации на переговорах в Женеве о проведении всеобщего разоружения.

Именно всеобщее разоружение Бехтерев признавал единственным действенным методом предотвращения крупных кровопролитных войн. «До сих пор, – писал он в то время, – существует своеобразная идеология борьбы с войнами при помощи доведения средств разрушения до таких пределов, когда человечество поймет всю безумность самоистребления. Эта идеология, как известно, была довольно распространенной в довоенное время, и, как мне лично известно, даже такой уважаемый деятель, как редактор «Научного обозрения», марксистского журнала 90-х годов, Филиппов, работал специально над изобретением способов разрушения с больших расстояний целых городов с целью привести условия подготовки к войне в такие положения, чтобы, как мне говорил покойный теперь Филиппов, война оказалась столь безумным самоистребительным актом, что человечество должно неизбежно от нее отвернуться в ужасе. Однако эта своеобразная идеология борьбы с войной путем войны же должна была бы отпасть уже с опытом бывшей мировой войны, которая вывела из строя до 30 миллионов человеческих жизней, не говоря о разрушении огромных богатств материальной культуры. При всем том угроза войны и до сих пор встает как дамоклов меч над народами Востока и Запада».

Но к полному прекращению войн, по мнению Бехтерева, может привести лишь «перестройка человеческого мира в сторону социалистических форм на почве самоопределения народов, что связано с отказом от империалистической политики». Такой путь он рассматривал как «единственное действенное средство борьбы с войной, которая должна исчезнуть с лица земли и, будем надеяться, не в столь продолжительное время».

Во все периоды своей жизни Бехтерев был внимателен к социальным вопросам, к происходящим в стране и в мире политическим событиям. Хотя он и не считал себя политиком и всегда оставался беспартийным, жизненные его позиции, как правило, были активны. В своей последней «Автобиографии» Бехтерев писал: «Далекий от всякой политики, я стою (как ученый, а не как политик) на общечеловеческой платформе, и потому я ищу идеологического выхода из старых форм жизни в целях создания новых ее форм, связанных с раскрепощением народов и устранением эксплуатации одной нацией других наций и угнетением одним человеком другого человека».

В конце декабря 1927 года Бехтереву предстояло участие в работе двух съездов: I Всесоюзного съезда невропатологов и психиатров и I Всесоюзного съезда педологов, посвященного проблеме воспитания и обучения детей. Последние годы дом на Каменном острове опустел – дети разлетелись, Наталья Петровна, возвратившаяся из Финляндии тяжелобольной, вскоре умерла. Хозяйство вел в основном старший брат Николай Михайлович, который к тому же добросовестно выполнял трудоемкие обязанности секретаря журнала «Вестник знания».

После смерти Натальи Петровны в доме стало совсем неуютно. Холостяцкой жизнью Бехтерев тяготился, и тогда около него появилась женщина, о которой никто из окружающих почти ничего не знал. Ходили слухи, что в прошлом она была цирковой наездницей. Лет ей было приблизительно 45, звалась Бертой Яковлевной и родом была, по-видимому, из Прибалтики. Она быстро навела порядок и уют в доме, избавила братьев от мелочных житейских хлопот. Внимание, проявляемое ею повседневно к Владимиру Михайловичу, не осталось безответным, и вскоре она стала его женой.

В Москву они выехали вместе и поселились там в доме старого знакомого Владимира Михайловича, профессора Московского университета С. И. Благоволина.

22 декабря открылся съезд невропатологов и психиатров. Бехтерев был избран его почетным председателем. В тот же день состоялось его последнее публичное выступление – доклад о коллективном лечении внушением под гипнозом больных наркоманиями, в частности алкоголизмом, и различными формами невроза, а также о включении этого метода в комплекс лечебных мероприятий при некоторых других заболеваниях нервной системы. В докладе была изложена методика коллективной психотерапии и отмечалось, что атмосфера коллективного сеанса гипнопсихотерапии способствует повышению внушаемости его участников в силу возникающей при этом взаимной индукции. На следующий день Бехтерев руководил заседанием съезда, посвященным вопросам профилактики и лечения эпилепсии. Заседание проходило в здании Института психопрофилактики Наркомздрава на Кудринской улице. После его окончания Бехтерев изъявил желание познакомиться с некоторыми лабораториями. В сопровождении директора института Розенштейна и крупных московских психиатров Ганнушкина и Краснушкина он посетил возглавляемую Снесаревым лабораторию морфологии центральной нервной системы и отдел психофизиологии труда, которым руководил бывший ученик Бехтерева Ильин. Особый интерес при этом он проявил к недавно купленному институтом в Германии прибору Попельмейера, предназначенному для изучения умственного напряжения.

Вечером того же дня Бехтерев с женой был на спектакле «Лебединое озеро» в Большом театре, а в ночь на 24 декабря у него появились боли в животе. Утром он был осмотрен профессором Бурминым, который диагностировал у него желудочно-кишечное заболевание и сделал соответствующие назначения. Около Бехтерева весь этот день находилась его жена, она же и выполняла данные Бурминым рекомендации. В течение дня Бехтерев стал чувствовать себя как будто получше, но к семи часам вечера у него появились тревожные признаки ослабления сердечной деятельности. В созванном консилиуме участвовали профессора Бурмин и Шервинский и доктор Константиновский. Проведенные ими лечебные мероприятия желаемого эффекта не дали. Нарастали признаки общей интоксикации, нарушения работы сердца, после десяти часов вечера дыхание стало прерывистым, нарушилось сознание. Несмотря на все принятые меры, и в том числе применение искусственного дыхания, состояние больного прогрессивно ухудшалось, и в 23 часа 45 минут Бехтерев скончался.

В воскресное утро 25 декабря в квартире Благоволина собралось совещание во главе с наркомом здравоохранения Семашко. В нем участвовали видные представители советской медицины. В тот же день с лица покойного известным скульптором Шадром была снята гипсовая маска. У гроба Бехтерева постоянно несли почетный караул представители студенчества, врачи, преподаватели, профессора.

26 декабря на квартире Благоволина состоялась гражданская панихида, в которой принимали участие родные, близкие, сотрудники, ученики ученого. Первым выступил нарком Семашко. «Мы провожаем в могилу, – сказал он, – виднейшего деятеля науки, научные заслуги которого известны далеко за пределами нашей страны. Эти заслуги неизмеримы. Еще в давние времена, когда область нервной деятельности была загадочной и темной, академик Бехтерев открыл своим ученым ключом дверь в эту темную область, пролив на нее яркие лучи научного света. Уже тогда Бехтерев заложил основы рефлексологии, то есть учения, которое наиболее близко к материализму и потому является единственно научным пониманием душевной жизни».

27 декабря в начале второго часа дня гроб с телом Бехтерева был вынесен из квартиры Благоволина и водружен на катафалк. Траурный кортеж направился на Моховую к 1-му Московскому университету. Двор университета был переполнен студентами, преподавателями, представителями общественных организаций. Гроб на руках перенесли в круглый актовый зал, где состоялась еще одна гражданская панихида с участием представителей широкой общественности, на которой с речью выступил Председатель ЦИК СССР М.Калинин. «Наука, – говорил он в своей речи, – неотделима от социализма. У нас есть огромные силы, которые, к сожалению, до сих пор этого не осознали. Покойный же тов. Бехтерев усвоил это в самом начале Октябрьской революции. Однако год за годом наука делает медленную передвижку в умах и других ученых, заставляя их осознать, что наука и социализм – одно и то же. Я имел частое общение с покойным и вынес убеждение, что он принадлежал к тем лицам, которые укрепляли мост, соединяющий науку со строительством социализма. Академик В. М. Бехтерев много помог сближению труда и науки и этим самым укреплению рабоче-крестьянского строя».

В тот же день тело Бехтерева предали кремации в недавно отстроенном крематории при Донском монастыре. Вечером урну с прахом ученого, заключенную в обитый черно-красным шелком небольшой дубовый ящик, доставили на Октябрьский (ныне Ленинградский) вокзал. Проводить останки Бехтерева в Ленинград собрались тысячи москвичей. Траурный поезд отправился поздно вечером.

На Октябрьском (ныне Московском) вокзале Ленинграда встретить прах Бехтерева собралось множество людей. Здесь были делегации общественных, медицинских – и научных организаций, врачи, преподаватели, студенты, бывшие пациенты покойного. Многотысячное траурное шествие проследовало по Невскому проспекту, через Троицкий мост, на Петроградскую сторону. Перед зданием Государственного института мозга, которое не в состоянии было вместить огромную толпу провожающих, состоялся грандиозный траурный митинг. От Академии наук выступал академик С. Ф. Ольденбург, от Военно-медицинской академии ее начальник профессор В. П. Воячек, от Психоневрологической академии профессор А. В. Гервер, от Института мозга профессор Л. Л. Васильев.

Урну с прахом Бехтерева установили в созданном еще в 1925 году музее Бехтерева при Институте по изучению мозга и психической деятельности. Урна долгое время хранилась в специальном стеклянном патроне, вмонтированном в пьедестал бюста Бехтерева, выполненного вскоре после его смерти крупным советским скульптором Манизером.

Некрологи, воспоминания о Бехтереве, мысли о нем поместили тогда все газеты и множество журналов. Под ними стояли подчас подписи выдающихся деятелей Советского государства и крупнейших ученых. В их числе – М. И. Калинин и А. В. Луначарский, нарком здравоохранения H. À. Семашко, академики С. Ф. Ольденбург, А. Е. Ферсман, А. А. Ухтомский.

В своей статье, опубликованной в «Правде» 28 декабря 1927 года, Н. А. Семашко писал: «Бехтерев был одним из первых ученых, которые пришли к нам после Октября. Стоит только вспомнить те тяжелые времена, когда ученые были настроены частью враждебно, частью выжидательно, чтобы понять, какого ценного работника получила в лице Бехтерева молодая Советская власть. Белогвардейцы не могли простить этого Бехтереву, клеветали против него, обливали его помоями, но старик Бехтерев не склонил своей головы под градом инсинуаций и лжи. Он твердо до последнего дня своей жизни помогал строить социализм в нашей стране. Реорганизация школы проходила при непосредственной консультации невропатолога, психиатра и педолога профессора Бехтерева. В борьбе с беспризорностью он принял самое деятельное участие. Самых трудных, наиболее развращенных улицей беспризорных мы стремились посылать в учреждения профессора Бехтерева. Его голос невропатолога и психиатра громко звучал и звал на борьбу с алкоголизмом… Чуть не накануне своей смерти он был в Наркомздраве, где строил новые и новые планы по расширению деятельности своих научных и научно-практических учреждений по борьбе с беспризорностью и алкоголизмом».

В некрологе президиума Ленинградского Совета говорилось: «Несмотря на свою напряженную научную деятельность, Владимир Михайлович, принимая активное участие в жизни советской общественности, являлся бессменным членом Ленсовета пяти последних созывов, положив немало трудов для установления культурных связей с научными силами Запада и популяризации среди них достижений Советской власти и науки. Вместе с тем свою научно-популярную работу Владимир Михайлович сумел направить на служение рабочему классу, на борьбу за его оздоровление. Вся научная и общественная деятельность покойного является живым примером тесного союза науки и труда, который зародился, растет и крепнет в стране рабочих и крестьян.

Жизнь и труды Владимира Михайловича – лучший венок на его могилу».

В наши дни много делается для сохранения памяти о Бехтереве и развития созданных им направлений неврологической науки, для пропаганды идей выдающегося ученого. Этим занимаются, в частности, в Психоневрологическом (бывшем Патолого-рефлексологическом) институте в Ленинграде, носящем его имя. Сотрудники института бережно хранят и пополняют находящийся в его составе музей Бехтерева. Одному из них, доктору медицинских наук А. М. Шерешевскому, недавно удалось установить, что сохранился принадлежавший Бехтереву дачный домик в поселке Вишневка Лазаревского района Краснодарского края. Решением Краснодарского краевого Совета народных депутатов от 15 февраля 1977 года в нем организуется музей Бехтерева. Возможно, что мемориальным музеем станет со временем и дом ученого на Каменном острове в Ленинграде, где он жил с 1913 года до самого конца своей жизни. Имя Бехтерева носят улицы в Ленинграде, в Москве, в Казани, в Кирове, село, в котором он родился. Память о Бехтереве чтут советские неврологи, и прежде всего те, кто трудится в учебных и научных учреждениях, в которых работал когда-то выдающийся ученый, – в Военно-медицинской академии, в Казанском университете, в 1-м Ленинградском медицинском (бывшем Женском медицинском) институте, в Ленинградском санитарно-гигиеническом институте (бывшем ГИМЗе). Эту книгу автор рассматривает также как дань памяти выдающемуся ученому, врачу и гражданину, имя которого ему представляется в одном ряду с именами Сеченова и Менделеева, Мечникова и Павлова, Введенского и Ухтомского, Тимирязева и Вернадского.