Текст книги "Бехтерев"

Автор книги: Анатолий Никифоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Трудоспособность Бехтерева была поразительной. В период с 1894 по 1905 год ежегодно выходило в свет от 14 до 24 научных работ. При этом следует иметь в виду, что Бехтерев никогда не ставил свою подпись под работой, написанной кем-либо другим. Все, что издано под его фамилией, написано его собственной рукой. Выполняя массу обязанностей, Бехтерев сам и с помощью своих сотрудников постоянно занимался экспериментальной работой, а также обследованием и лечением больных.

В процессе обследования каждого больного Бехтерев проявлял исключительную наблюдательность. Это давало ему возможность отмечать у больных никем не описанные ранее признаки (симптомы), многие из которых в специальной литературе стали называться его именем. Их выявление способствовало определению различных форм патологии нервной системы. Для объективизации данных обследования больных Бехтерев сконструировал и применил на практике множество приборов: болемер (альгезиметр) – для определения болевой чувствительности, трихестезиметр – для определения так, называемой волосковой чувствительности, барестезиметр – для проверки чувства давления, сейсмометр – для выявления нарушений вибрационной чувствительности, миоэс-гезиметр – для изучения болевой чувствительности при сдавливании мышц. Для исследования проводимости звука через кости черепа по замыслу Бехтерева его сотрудники Жуков и Добротворский разработали специальный прибор – остеоакузометр, представляющий собой камертон, непрерывность и равномерность звучания которого обеспечивались миниатюрным электромотором, подключенным к гальванической батарее.

Бехтерев разработал модификацию пружинного неврологического молоточка, позволяющего наносить удары дозированной силы и таким образом более обоснованно судить об интенсивности рефлекторных двигательных реакций, а также выявлять их асимметрию. Им сконструирован рефлексометр, дающий возможность измерения угла между бедром и голенью при проверке «коленного рефлекса». В возглавляемых Бехтеревым лабораториях применялись и устройства, позволяющие получать графическую запись рефлекторных двигательных реакций, и, в частности, прибор конструкции Зоммера в модификации сотрудника Бехтерева – Срезневского.

Систематическое наблюдение за достижениями современной ему науки и техники и умение вычленять из потока текущей информации важное и перспективное для развития медицины и особенно невропатологии и психиатрии позволяли Бехтереву быстро реагировать на открытия и изобретения, заслуживающие серьезного внимания ввиду значимости в диагностике болезней нервной системы. Так, Рентген открыл неизвестные ранее лучи и получил первые рентгеновские снимки в 1895 году, а уже через несколько месяцев Бехтерев на очередном научном собрании врачей клиники говорил: «Хотя на первый взгляд кажется, что невропатологи и психиатры с меньшим успехом сумеют пользоваться этим способом, чем хирурги и акушеры-гинекологи, так как им приходится иметь дело с тканью, заключенной в малопроницаемую для рентгеновских лучей костную оболочку, но в действительности дело обстоит не так безнадежно». Он отметил тогда, что выявление дефектов строения черепа и позвоночника может дать много полезных сведений для суждения о состоянии нервной ткани. Он надеялся, что в процессе совершенствования методов рентгенологического обследования когда-нибудь, возможно, удастся получать «снимки извилин мозга, видеть различные патологические процессы в сером и белом веществе головного мозга». Задолго до разработки применяемых ныне методов он предвидел, что «сосуды головного мозга могут быть сфотографированы». В 1897 году работавший в клинике Бехтерева студент Г. Вихрев демонстрировал изобретенный им стереоскоп, позволявший видеть стереоскопические рентгеновские изображения. Бехтерев тогда отметил большое значение этого прибора в рентгенологии сосудов, так как он позволит выявить их взаимное расположение. Бехтерев одним из первых указал на возможность биологической активности рентгеновских лучей. В 1897 году его сотрудник Л. М. Пуссеп сделал сообщение «О влиянии рентгеновских лучей на возбудимость мозговой коры». А в 1904 году Пуссеп сделал доклад о биологических свойствах лучей радия.

Накопленный Бехтеревым в 90-х годах клинический опыт дал ему возможность издать в 1899 году второй том книги «Нервные болезни в отдельных наблюдениях», а через год – первый том книги «Неврологические и психиатрические наблюдения». В этих сочинениях Бехтерев продолжил разработку семиотики нервных и душевных болезней и описал, в частности, извращения зрачковых реакций, произвольное расширение зрачков, некоторые болезни нервно-мышечной системы, различные формы навязчивых страхов, изменения артериального давления, сердечного, дыхательного ритмов при поражении у человека определенных территорий коры больших полушарий мозга, редкие варианты эпилепсии, острых нарушений мозгового кровообращения, одеревенелости позвоночника (болезни Бехтерева). Там же содержатся клинические наблюдения сочетания своеобразных насильственных движений с периодически возникающими эпилептическими припадками – это сочетание симптомов Бехтерев назвал хореической падучей. Описание многих патологических состояний сопровождалось объяснением обусловивших их причин. Происхождение некоторых форм патологии Бехтерев объяснял нарушениями биохимических процессов в тканях. Много внимания он уделял рефлекторным механизмам некоторых болезненных явлений.

В своей врачебной практике Бехтерев стремился к комплексному применению лечебных мероприятий. При этом он отказался от еще применяющихся тогда «истощающих» методов воздействия на душевнобольных – рвотных, слабительных средств, клистиров и т. п. и отдавал предпочтение методам лечения, укрепляющим организм. В клинике душевных и нервных болезней широко применялись успокаивающие и тонизирующие лекарства, а также в необходимых по показаниям случаях – противовоспалительные, противоотечные и другие препараты, и такие процедуры, как электролечение, светолечение, механотерапия, массаж, гимнастика. При лечении некоторых болезней позвоночника проводилось его вытяжение. С каждым годом расширялся круг болезни нервной системы, при которых помощь больным оказывалась хирургическими методами – пункции, блокады, операции на периферических нервах, спинном и головном мозге.

В 1895–1896 годах в печати развернулась дискуссия оцелесообразности постельного содержания душевнобольных в дневное время. Выявились как категорические противники, так и сторонники такого режима в психиатрических учреждениях. Бехтерев поручил своим сотрудникам В. П. Осипову и А. В. Трапезникову провести выборочные наблюдения за больными, создав некоторым из них возможность пребывания в постели в дневное время. Уже в 1897 году он сделал по этому поводу предварительные выводы, которые сводились прежде всего к отрицанию крайностей и неприятию шаблонов. Бехтерев признавал, что постельный режим может быть целесообразен для определенной группы больных, так как он «дает отдых мышечной ткани, умеряет и облегчает сердечную деятельность, изменяет функцию дыхания, способствует более равномерному распространению крови в организме и устраняет в то же время массу раздражающих физических и психических влияний, успокаивает возбуждение больных и их душевные аффекты и в то же время уменьшает траты организма, предупреждает физическое истощение». Исходя из этого, он считал постельное содержание показанным в ряде случаев для беспокойных больных, а также больных истощенных, слабых, имеющих те или иные тяжелые общие соматические заболевания. При этом он категорически возражал против попыток насильственного удержания больных в постели как физическими методами, так и применением наркотических препаратов, расценивая такие попытки как «отзвук варварской системы удерживания», который «безусловно позорит те учреждения, где практикуются подобные мероприятия». Постельное содержание, отмечал далее Бехтерев, не исключает в то же время для больных прогулок и даже выполнения ими умеренного физического труда, развлечений. Он указывал на желательность содержания больных, находящихся на постельном режиме в отдельных палатах с постоянно открытыми или даже снятыми дверьми. Подход к определению режима должен быть индивидуальным. В опубликованных через год статьях Осипова и Трапезникова отмечалось, что постельное содержание имеет и недостатки, а потому не следует делать его слишком долгим, и при возможности таких больных надо переводить на общий режим.

В процессе лечения Бехтерев большое внимание уделял различным методам внушения. Наиболее рациональным он признавал внушение на фоне гипноза, которым владел в совершенстве еще со времен пребывания в Сальпетриере, в клинике Шарко.

В России врачи гипнозом занимались тогда мало. Этот метод еще в 80-х годах дискредитировал приезжавший из Германии гастролер, как тогда его называли – «магнетизер». Ганзен. В одной из великосветских гостиных он давал такой, с позволения сказать, «спектакль», разумеется, платный, однако никого так и не сумел загипнотизировать. На спектакле гастролера были врачи. Один из них разыграл загипнотизированного пациента и ввел таким образом в заблуждение «маэстро», который не смог отличить искусное притворство от истинного состояния гипноза. После этого Ганзену пришлось прекратить гастроли и покинуть Россию. Наблюдавший проделки шарлатана профессор Мержеевский добился решения Медицинского совета, членом которого он являлся, об ограничениях применения гипноза во врачебной практике. Прибегать к гипнозу врачи после этого имели право только с разрешения администрации своих лечебных учреждений и обязательно в присутствии второго врача. Это решение Медицинского совета Бехтерев считал неверным; и когда на одном из Пироговских съездов был поднят вопрос о снятии ограничений на врачебный гипноз, Бехтерев это предложение поддержал. В Медицинском совете ему удалось настоять на снятии требований, ограничивающих применение гипноза в лечебных целях. Сам Бехтерев в лечении больных пользовался внушением и внушением под гипнозом, еще работая в Казани, и в дальнейшем все шире применял эти методы в своей практической деятельности. Когда в юбилейном для Военно-медицинской академии 1898 году Владимиру Михайловичу предложили выступить с актовой речью на годичном собрании Конференции, он посвятил ее роли внушения в общественной жизни.

В этой речи Бехтерев отмечал, что в отличие от логического убеждения, которое «входит в сферу психической деятельности при посредстве личного сознания, усваивается нами путем обдумывания и осмысленной переработки, становясь прочным достоянием нашего «я»… внушение сводится к непосредственному прививанию тех или других психических состояний от одного лица другому, – прививанию, происходящему без участия воли воспринимающего лица и нередко даже без ясного с его стороны сознания».

Элементы внушения могут иметь характер приказания или личного примера. «Команда действует не только силой страха за непослушание, но и путем внушения или прививания известной идеи… пример тоже может действовать как внушение, ведущее к совершенно невольному и безотчетному подражанию… Внушение, – говорил Бехтерев, – действует путем непосредственного прививания психических состояний, то есть идей, чувствований и ощущений, не требуя вообще никаких доказательств и не нуждаясь в логике… внушение действует прямо и непосредственно на психическую сферу другого лица путем увлекательной и взволнованной речи, жестов, мимики».

Пути передачи психического состояния с помощью внушения гораздо более многочисленны и разнообразны, нежели пути передачи мыслей путем убеждения. Поэтому «внушение представляет собой гораздо более распространенный и нередко более могущественный фактор, нежели убеждение. Последнее может действовать только на лиц, обладающих сильной логикой, тогда как внушение действует… еще в большей степени на лиц, обладающих недостаточной логикой». Однако и «на интеллигентных лиц, обладающих вполне развитой логикой, внушение действует вряд ли менее сильно…»

При лечении исключение сознательного критического восприятия внушаемой информации может достигаться путем гипноза, который, по мнению Бехтерева, представляет собой «не что иное, как искусственно вызванный видоизмененный нормальный сон» с «сужением сознания», при сохранном, однако, контакте с гипнотизером. «У загипнотизированного наступает особое состояние пассивности, в силу чего внушение и действует на него столь подавляющим образом». Но гипноз для внушения вовсе не обязателен. «У некоторых и в бодрствующем состоянии оно не сложнее, чем в гипнозе».

Особенно податливы внушению впечатлительные, эмоциональные люди, склонные принимать на веру любую, даже самую неправдоподобную информацию, люди, обладающие истерическими чертами характера. «При этом, – считал Бехтерев, – не подлежит сомнению, что восприимчивость их к внушению происходит в нормальном психическом состоянии. Но суть в том, что эти лица по отношению к производимым внушениям, веря в их магическую силу, не в состоянии обнаружить никакого психического противодействия». Этим он объяснял, в частности, и быстрое достижение при лечении внушением некоторых патологических состояний желаемого эффекта. Внушение особенно эффективно при лечении различных клинических проявлений истерического невроза, припадков, параличей, нарушений чувствительности и т. д. Именно таких больных Бехтерев обычно демонстрировал студентам и врачам на читаемых им ежегодно лекциях о внушении в бодрствующем состоянии и в гипнотическом сне.

При отсутствии психического сопротивления со стороны внушаемого, как отмечал Бехтерев, целительное значение иногда могут приобретать такие виды внушения, как всяческие выкрутасы знахарей, прикосновение королевской руки, прием хлебных пилюль, простой воды и увещевания церковников. Все, что по мнению больного, обладает магической силой, может оказать на него ожидаемое целебное воздействие. И напротив – гибельным может оказаться неосторожное замечание врача, которому больной всецело доверяет.

Бехтерев обращал внимание на большое значение ненамеренных внушений в бодрствующем состоянии, которое обычно бывает взаимным, но при этом «более доверчивые натуры легче поддаются психическому внушению». «Внушение, – говорил Бехтерев, – происходит исключительно при посредстве органов чувств». При этом он обращал внимание на то, что «все попытки доказать передачу мыслей на значительные расстояния… рушатся тотчас же, как только их подвергают экспериментальной проверке, и в настоящее время не может быть приведено, в сущности, ни одного строго проверенного факта, который бы говорил в пользу реального существования телепатической передачи психических состояний. Поэтому, – продолжал он, – не отрицая в принципе дальнейшей разработки вышеуказанного вопроса, мы должны признать, что предполагаемая некоторыми подобная передача мыслей при настоящем состоянии наших знаний является совершенно недоказанной».

В актовой речи Бехтерев подчеркивал «повсеместность» невольного внушения. У людей, совместно живущих, часто общающихся друг с другом, со временем возникает «психический взаимообмен», чем и объясняется сходство длительно находящихся в браке людей, особенно явное при счастливых браках. Путем невольного внушения могут распространяться зевота, икота, заикание, судороги, порой даже массовые самоубийства, примеры которых в истории нередки. Под влиянием внушения могут возникать и так называемые «наведенные помешательства». Бехтерев подчеркивал, что «особенно благоприятными условиями для такой передачи являются господствующие в сознании многих лиц идеи одного и того же рода и одинаковые по характеру аффекты и настроения. Благодаря этим условиям развиваются между прочим иллюзии и галлюцинации тождественного характера у многих людей одновременно». Их примером могут служить миражи, возникающие подчас у совместно путешествующих в море или в пустыне, массовые религиозные и мистические видения. Бехтерев рассказал, как во время эпидемии холеры в 1885 году на холме у часовни близ деревни Корано недалеко от Неаполя многие видели мадонну в черном. Видение привело к паломничеству массы людей в зону, где свирепствовала страшная инфекция. Чтобы избежать распространения эпидемии, власти Италии вынуждены были часовню перенести в другое место, а холм занять подразделением карабинеров. Массовому обману чувств способствует наличие в данной среде общности настроения, мыслей, опасений, особенно если в коллективе имеются лица с неуравновешенной психикой.

Внушение, как правило, сочетается с взаимовнушением и самовнушением, которые могут привести к психическим эпидемиям. Их характер определяется в значительной мере господствующими в данный период воззрениями. Так, для XVI века были характерны эпидемии колдовства, для XVII века – бесноватость, одержимость, для XIX века, как отмечал Бехтерев, – мания величия и преследования.

Мистические идеи, суеверия путем внушения и самовнушения распространяются, как огонь по бикфордову шнуру, и ведут подчас к развитию разного рода конвульсий, например, так называемой «пляски св. Витта». В XVIII веке на могиле дьякона Пари на Сан-Медарском кладбище в Париже собирались тысячи паломников, которые устраивали такие вакханалии, что король должен был отдать приказ о закрытии кладбища. К эпидемиям бесноватости предрасполагали принятые в монастырях неприемлемые для молодых, физически здоровых людей правила строгого аскетизма.

Оценивая с материалистических позиций учения о внушении широко распространившийся в конце XIX века спиритизм, Бехтерев привел высказывание по этому поводу своего старого товарища И. А. Сикорского:

«Вера спиритов в духов, в возможное общение с ними и в существование способов узнавания через посредство духов прошедшее, будущее и недоступное настоящее – вся эта спиритическая догматика чрезвычайно сходна с догматикой скопцов, хлыстов и малеванцев. Как и прорицания сектантов лишены смысла и по крайней мере не возвышаются над уровнем заурядного человеческого разума, так и то, что успели «сообщить» спиритам духи, совершенно посредственно или ничтожно и, как отметил английский философ Карпентер, «не может быть поставлено выше самой пошлой болтовни».

Внушенная мысль о неминуемой опасности является причиной паники, которую можно рассматривать как своеобразную психическую эпидемию. Следствием внушения Бехтерев считал и религиозный фанатизм, охватывающий нередко большие массы людей; эту мысль он подтверждал, в частности, ссылкой на крестовые походы, обусловленные внушенной их участникам идеи о спасении святого гроба господня.

Внушение, взаимовнушение, самовнушение явственно проявляются в человеческих коллективах. Если даже группы людей формируются по убеждению, то вскоре в них «ведущая роль, несомненно, переходит к внушению и взаимовнушению, которые объединяют многих людей в нечто единое; их возбуждают и будоражат одни и те же чувства, настроения, мысли». Все это может повысить активность группы до необычайной степени. «Только этим путем, путем взаимовнушения, и можно себе объяснить успех тех значительных исторических событий, когда нестройные толпы народа, воодушевленные одной общей идеей, заставляли отступать хорошо вооруженные и дисциплинированные войска, действовавшие без достаточного воодушевления».

И в войсках роль внушения и взаимовнушения может быть очень большой. «При этом, – как отмечал Бехтерев, – нельзя, конечно, оспаривать того, что армия – это могучее колоссальное тело, но последнее для того, чтобы проявить свою мощь, нуждается еще в одухотворяющей силе, и эта сила заключается во внушении той идеи, которая находит живой отклик в сердцах воюющих. Вот почему поддержать дух войск в решающую минуту составляет одну из величайших забот знаменитых полководцев».

«Не подлежит вообще никакому сомнению, – говорил далее Бехтерев, – что объединенные известной мыслью народные массы ничуть не являются только суммой составляющих их элементов, как иногда понимают, так как здесь дело не идет об одном только социальном объединении, но о психологическом объединении, поддерживаемом и укрепляемом главным образом благодаря взаимовнушению». Направленность мыслей, чувств, поступков в группах людей во многом зависит от их лидеров. Эти чувства и поступки могут быть благородными и даже героическими, но могут оказаться и низменными, жестокими. Примером бессмысленной жестокости толпы, как отмечал Бехтерев, явилась гибель выпускника Военно-медицинской академии врача Молчанова во время возмущений в последнюю холерную эпидемию или поведение толпы в сцене из романа «Война и мир» во дворе графа Растопчина, отдавшего ей на растерзание ради собственного спасения обвиненного в измене человека.

Бехтерев обращал внимание аудитории и на то, что «идеи, стремления и поступки отдельных лиц не могут считаться чем-то вполне обособленным, принадлежащим только им одним, так как в характере этих идей, стремлений и поступков всегда сказывается в большей или меньшей мере и влияние окружающей среды». Внушение, а затем и самовнушение могут определять как героические, так и преступные поступки. Психология отдельного человека во многом определяется его окружением. «Отсюда так называемое затягивающее влияние среды на отдельных лиц. В зависимости от того, выше или ниже человек окружающей среды, он под ее влиянием делается лучше или хуже, то есть выигрывает или проигрывает».

Внушаемые идеи Бехтерев сравнивал с микробами и называл их «психическими микробами» в отличие от микробов обычных или «физических».

«Не подлежит сомнению, – говорил он, – что… психический микроб в известных случаях оказывается не менее губительным, нежели физический микроб, побуждая народы время от времени к опустошительным войнам и взаимоистреблению, возбуждая религиозные эпидемии и вызывая, с другой стороны, жесточайшие гонения против новых эпидемически распространяющихся учений».

Известно, что точно так же, как физические микробы, которые могут быть полезными, ценными для человечества могут оказаться и внушаемые идеи, и тогда «внушение… является тем могущественным фактором, который способен увлечь народы как одно целое к величайшим подвигам, оставляющим в высшей степени яркий и величественный след в истории». Внушение, таким образом, считал Бехтерев, «является важным социальным фактором, который играет важную роль не только в жизни каждого отдельного лица и в его воспитании, но и в жизни целых народов». Он указывал в связи с этим, что внушение заслуживает «самого внимательного изучения для историка и социолога».

В заключение речи Бехтерев высказал свое мнение о роли личности в истории. Он отмечал, что многие ее отрицают, считая личность «лишь выразителем взглядов массы, как бы высшим олицетворением данной эпохи, и потому она сама по себе и не может иметь активного влияния на ход исторических событий». Однако, говорил Бехтерев, «при этом… забывают о внушении, этой важной силе, которая служит особенно могучим орудием в руках счастливо одаренных от природы натур, как бы созданных быть руководителями народных масс. Нельзя, конечно, отрицать, что личность сама по себе является отражением данной среды и эпохи, нельзя также отрицать и того, что ни одно историческое событие не может осуществиться, коль скоро не имеется для того достаточно подготовленной почвы и благоприятных условий, но также несомненно и то, что в руках блестящих ораторов, в руках известных демагогов и любимцев народа, в руках знаменитых полководцев и великих писателей, наконец, в руках известных публицистов имеется та могучая сила, которая может объединять народные массы для одной общей цели и способна увлечь их на подвиг и повести к событиям, последствия которых отражаются в виде грядущих поколений».

Речь Бехтерева показала, что круг интересов ученого простирается далеко за пределы чисто клинических проблем. С позиций учения о внушении он стремился понять некоторые социальные вопросы, осознать мотивацию поступков отдельных лиц, человеческих коллективов, причину событий, определяющих ход человеческой истории.

Сам Бехтерев положениям, изложенным в актовой речи, придавал, по-видимому, большое значение, так как текст ее, опубликованный тогда же в журнале, в последующем постоянно исправлялся и пополнялся и составил основу книги «Внушение и его роль в общественной жизни», изданной в 1903-м и 1908 годах.

В конце XIX века в петербургском «свете» широко распространился спиритизм. Благодатную почву нашел он во дворцах царской знати, проник и в среду столичной интеллигенции. Уверовали в него даже некоторые преподаватели высших учебных заведений.

Для занятий спиритизмом, телепатией и т. п. при Военно-медицинской академии было создано общество «любителей психизма», во главе которого оказался известный зоолог профессор Н. П. Вагнер. В общество это попытались втянуть и Бехтерева. Он согласился войти в него при условии разработки нового устава, определяющего научный характер работы общества. При этом Бехтерев предложил именовать его «Российским обществом нормальной и патологической физиологии». Вопрос о реорганизации общества в соответствии с предложениями Бехтерева 17 февраля 1901 года был рассмотрен на Конференции академии. Проект его устава поручили рассмотреть В. М. Бехтереву и И. П. Павлову. 24 июня того же года они представили Конференции совместный рапорт, в котором сообщали, что устав «Русского общества нормальной и патологической физиологии» они нашли «соответствующим цели». Председателем преобразованного общества стал Бехтерев. Популярность общества быстро росла. За короткий период число его действительных членов возросло втрое и продолжало увеличиваться. Новое общество ставило перед собой целью научное изучение не получивших еще объяснения психических актов, углубленное исследование лежащих в основе психической деятельности физиологических процессов, развитие на этой основе психологии человека и животных. Бехтерев считал недопустимым априорно отвергать необъяснимые пока явления психической деятельности, однако он внимательно следил и за тем, чтобы за факты не принимались чья-либо досужая выдумка, ловкое трюкачество или плод болезненной фантазии. С 1904 года обществом стал издаваться научный журнал «Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма». Впрочем, достижениям научной медицины и дальше продолжали противостоять разного рода ясновидцы, знахари и прочие пронырливые проходимцы и шарлатаны, которым покровительствовали царский двор и его ближайшее окружение.

Девяностые годы характеризовались промышленным подъемом, ростом в связи с этим количества рабочих и крепнущим с каждым годом их классовым самосознанием. Осенью 1895 года в Петербурге состоялась грандиозная стачка на фабрике Торнтона, а через год стачечной борьбой было охвачено 19 текстильных фабрик, на которых трудилось 30 тысяч рабочих. Это событие В. И. Ленин назвал «знаменитой петербургской промышленной войной». Требования рабочих властями игнорировались, в рабочие кварталы были введены жандармы и казаки. Много их разместилось вблизи Военно-медицинской академии на Выборгской стороне. В мае 1901 года бастующие рабочие Обуховского сталелитейного завода оказали сопротивление атаковавшим их конным полицейским. Завязалась борьба. Рабочие строили баррикады, отбивались от нападающих булыжниками. «Уличная борьба возможна, – писал после этого события, вошедшего в историю как Обуховская оборона, В. И. Ленин, – безнадежно не положение борцов, а положение правительства, если ему придется иметь дело с населением не одного только завода». 1902 год ознаменовался массовой стачкой в Ростове-на-Дону. Еще более грандиозный размах приняло стачечное движение в 1903 году, когда только на юге России бастовало 430 тысяч рабочих. Стачечное движение, приобретая все более выраженную политическую направленность, продолжало развиваться.

Недовольство политикой правительства высказывалось и либеральной интеллигенцией. Так, на VI Пироговском съезде было выдвинуто требование об отмене телесных наказаний для крестьян. На VII съезде, состоявшемся в 1899 году в Казани, был образован особый врачебно-продовольственный комитет для оказания помощи голодающим и изучения причин голода, запрещенный правительством через два года.

8 февраля 1899 года в день юбилея Петербургского университета у Румянцевского сквера на набережной Васильевского острова конные полицейские атаковали и избили нагайками группу студентов. Четыре дня спустя в знак протеста была объявлена первая в истории студенческого движения всеобщая забастовка, проходившая под руководством выборного организационного комитета. В ней приняли участие 25 тысяч студентов 30 высших учебных заведений. В их числе оказались и слушатели Военно-медицинской академии.

По требованию министра внутренних дел Горемыкина и министра народного просвещения Боголепова по отношению к бастующим были приняты жестокие репрессивные меры: аресты, высылка из университетских городов и т. п. 26 июля 1899 года царь утвердил «Временные правила», которые «за учинение скопом беспорядков» угрожали студентам исключением и отдачей «в распоряжение военного начальства». В соответствии с этими «Правилами» осенью того же года были отданы в солдаты 183 студента Киевского университета. Вслед за этим антиправительственные выступления студентов вспыхнули в Харькове, Москве, Петербурге… 14 февраля 1901 года студентом Карповичем был смертельно ранен министр просвещения Боголепов. Его сменил генерал Ванновский.

4 марта 1901 года по призыву Организационного студенческого комитета на площади у Казанского собора состоялась демонстрация «для публичного заявления протеста против «Временных правил». В ней участвовало несколько тысяч студентов, а также представители многих «интеллигентных» профессий. Демонстрантов окружили казаки и конная полиция. В ход пошли нагайки, многих арестовали. Среди пострадавших оказались известные общественные деятели того времени – П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский. Н. Ф. Аннинский и ряд других. Пытавшийся вмешаться в действия полиции член Государственного совета князь Вяземский впоследствии получил «высочайший выговор». Событиями на Казанской площади возмущалась вся демократически настроенная общественность. Правительство пыталось новыми репрессиями навести «порядок». Был закрыт, в частности, защищавший права студентов «Союз взаимопомощи русских писателей». Однако возмущение общественности росло. И тогда, демонстрируя желание смягчить ситуацию, Ванновский издал «Временные правила студенческих организаций», по которым студентам разрешались сходки, но лишь по согласованию с правлением университета и под председательством назначаемых этим правлением лиц. Новые «Правила» большинство студентов восприняло как оскорбительные.