Текст книги "Рыцарь духа (Собрание сочинений. Том II)"

Автор книги: Анатолий Эльснер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

IV

Душа человека есть зеркало, в котором можно видеть образ божественного разума.

Джон Рескин

Однажды, идя по бульвару, он вдруг остановился, пораженный видом идущей ему навстречу девушки, на мраморном белом лице которой резко выделялись большие черные глаза, светящиеся из-под полей соломенной шляпы. Приближаясь все более, она вдруг остановилась в нескольких от него шагах. Так прошло некоторое время.

– Monsieur, я вас сразу узнала, – проговорила она чарующим мелодическим голоском с разлившимся по ее бледному лицу легким румянцем, и приветливо протянула ему руку.

Он стоял с протянутой рукой, испытывая ощущение холода от пожатия его руки ее маленькой холодной ручкой, и какая-то легкая нервная дрожь от руки пробежала по всему телу его. Он был охвачен жутким и сладостным чувством, влечением уйти куда-то в заколдованный мир, смотревший из глаз ее. В хрупком тоненьком теле ее было как бы легкое дыхание смерти, но в глазах ее отражалась тайна бессмертия и это рождало желанье упиться ароматом умирающей розы и исчезнуть в неведомой бездне.

– Monsieur, я вас вижу, – сказала она с чуть заметной улыбкой, пробежавшей по ее тонким губам. – Сквозь вашу оболочку я вижу то, что есть ваше вечное «я». Monsieur, оно волнуется и пылает в огне… Пойдемте со мной.

Оба они медленно пошли вдоль бульвара.

– Вы видите то, что во мне – неужели?

– Да, monsieur Леонид. Из ваших глаз смотрит на меня существо, скрытое в вашем теле. Оно в высшей степени симпатично.

– Я делаюсь счастлив, слыша это из ваших уст.

– Monsieur!.. – Она приложила палец к губам и немного спустя продолжала:

– Существо это очень кроткое, очень доброе, но ему тесно в этой скорлупе, и когда вам кажется, что свет неба гаснет, оно ожесточается.

– Вы чудесное создание! – воскликнул Леонид, в увлечении снова беря ее маленькую руку в свою и крепко ее сжимая. – Вообразите, я смотрю в ваши глаза и не в состоянии от них оторваться. Как будто там, где-то в глубине, таинственный чертог и в нем маленькая волшебница-фея.

Она ответила ему улыбкой. Он смотрел в ее глаза не отрываясь и это было сладостно-жуткое наслаждение, в котором чувствовалось и веяние смерти, и дыхание майского дня. Они стояли неподвижно друг против друга, не прерывая молчания, точно из опасения нарушить это жутко-сладостное ощущение. Вдруг одновременно, точно поняв какую– то опасность, угрожающую им, оба они с легким содроганием отвели свои взоры друг от друга и медленно направились вдоль бульвара.

– Monsieur Леонид, я часто вспоминала о вас, – сказала она волнующимся голосом, нарочно глядя в сторону и срывая с дерева только что распустившийся листок.

– Знаете ли, я по целым неделям искал дом, в котором видел вас и вышедшую из могилы мою родственницу.

– Вам явилась дама с арфой?

– Значит, вы тоже видели ее! – воскликнул Леонид.

– Нет. Я была в магнетическом сне. Когда просыпаюсь, я ничего не помню; но, за исключением меня, эту даму с арфой видели все. Оставим это, monsieur Леонид. Теперь скажите, – меня вы вспоминали?

– Знаете ли что? По ночам, когда лунный свет врывался в окна моей комнаты, мне казалось, что я вижу ваши глаза, сверкающие, как два черных бриллианта.

Она мельком взглянула на него и с серьезным видом спросила:

– А может быть, это была вся я – почему вы знаете?

– Вы!

– Да, да, monsieur, мое физическое тело могло спать и в то же время я могла быть около вас.

Он остановился, пораженный. В уме его прошло воспоминание, как иногда по ночам он неясно видел белый контур колеблющейся женской фигуры и только более отчетливо большие глаза.

– Monsieur, вы не должны пугаться. Все совершается по законам невидимого астрального мира. Там свои законы, в материальном – свои. Но посмотрите на меня, я более дух, нежели тело. Это мне все говорят и я сама это чувствую. Из невидимого царства я взяла очень многое, а из этого, – худенькое, тщедушное тело. Оно почти светится, как домик, внутри которого огонь. Я не могу в нем долго находиться и очень скоро должна буду из него уйти.

Последние слова она произнесла совершенно спокойно, причем глаза ее, видимо нарочно, были устремлены вниз, так что он видел только розоватые веки и длинные, черные колеблющиеся ресницы.

– Меня так пугают ваши слова, что хочется не понимать их.

Она на мгновение подняла веки и ему показалось, что из-за ресниц взглянули на него две черных звезды, вспыхнувшие жаром какой-то мучительной страсти. Она сделалась еще бледнее и шла, опустив чудную головку, окруженную густыми волнами волос, точно черным волнующимся венцом.

Они шли, перебрасываясь время от времени малозначительными фразами, из которых все-таки выяснилось, что через несколько дней она уедет из Парижа и будет жить невдалеке от него, в маленьком домике на берегу океана.

– Так я никогда вас больше не увижу! – с горечью вскричал Леонид, остановившись на месте. Она остановилась в свою очередь и тихо, таинственно проговорила:

– Мне надо распять в себе…

– Кого?

Она смотрела вниз и чуть слышно прошептала:

– Распять змея, который в умирающем, холодном теле моем жжет жаждой…

Не договорив своих слов, она на мгновение взглянула на него и сейчас же на глаза ее опустились ресницы.

– В моем слабом теле я не могу жить, не могу, monsieur. Оно с каждым днем слабеет и я должна буду вырваться… хотя мне жаль солнца… Мне так хочется погреться на берегу океана – в теплых лучах этого горячего светила. Я буду там одна жить, совершенно одна.

– Я хочу, я должен вас видеть. Не отказывайте мне в этом! – огорченно вскричал Леонид.

– Не знаю, что ответить, – сказала она нерешительно и в глазах ее почему-то выразился испуг. Спустя некоторое время, однако, она, после некоторого колебания, вручила ему свой адрес, написанный на ее карточке.

Идя обратной дорогой, он прочел:

«Медея Руж, близ деревни Лафре, вилла Лекуврер».

V

Единственная непосредственно достоверная реальность есть реальность сознания.

Декарт

Неделю спустя из поезда, остановившегося близ деревни Лафре, с чемоданом в руке вышел Леонид и направился в единственную бывшую здесь гостиницу. Наняв себе комнату, он переоделся и пошел отыскивать виллу Лекуврер, где находилась Медея. Поселяне, встретившиеся ему по дороге, указали ему на маленький домик, чуть-чуть белеющийся в просвете зелени высоких деревьев.

В голубом просторе, распростершимся над зеленой землей, носился аромат распускавшихся цветов. Рои ласточек кружились над полями и, подымаясь кверху, исчезали в голубой лазури, мелькая черными точками. Стаи скворцов шумно проносились от одного места к другому. Мир казался ликующим, поющим, сверкающим миллионами стрел, посылаемых солнцем, как огромная лира с бесчисленными струнами, к которым прикасаются пальцы невидимых музыкантов. Внизу, за серыми скалами, дышал всей своей необъятной грудью океан, голубой и волнующийся, сливающийся в отдалении с нежно опустившимся на него небесным сводом.

Леонид шел по указанному направлению с легкостью своих двадцати пяти лет. Вид его был ликующим – таким же, как и природа. Он отзывался на ласки бога своего – духа, скрытого в пространстве, – с такой же наивной радостью, как ребенок на ласки матери. Уверенность, что в нем скрыто вечное существо, снова делала его счастливым. Однако же все подобные мысли, все его философские выводы находились теперь где-то в области подсознания. В сознательном, физическом уме его носился образ Медеи. Он жег его и волновал и легкая дрожь пробегала по его нервам.

Скоро он стал подходить к белому домику, находящемуся среди большого сада, идущего к скалистым высоким берегам. Белый старик, подрезывающий сухие ветви большими ножницами, прервав свою работу, приподнял шляпу и стал вопросительно смотреть на него. Когда Леонид объяснил ему, кого он хочет видеть, старик приподнял руку кверху и проговорил: «Слышите? – она играет». Действительно, среди полной тишины в отдалении доносились чуть слышные звуки скрипки. «Идите же так прямо на звуки и вас они приведут к госпоже Медее».

Леонид пошел по направлению к морю. Постепенно звуки делались все более громкими. Сад окончился. Вправо и влево от него шли скалы, колоссальные камни всевозможных очертаний и величин. Кое-где росли деревья. Он поднялся на скалу, спустился вниз и пошел по камням вдоль берега моря. Постепенно звуки делались совсем близкими и западали в душу Леонида как рыданье чьей-то души, носящейся в пространстве первобытного хаоса. Вдруг он внезапно остановился и стал неподвижно смотреть.

Посреди маленькой бухточки, где море голубым полукругом вдавливалось в скалы, на гранитной площадке сидела Медея Руж, в полном самозабвении отдаваясь своей игре. Она была в белом платье, оставляющем обнаженными ее шею и плечи, по которым падали целые волны волос. В этой черной рамке лицо ее, с классически правильными линиями, казалось высеченным из белого мрамора.

Минутами она подымала смычок кверху, как бы прислушиваясь к неумолкаемому пению океана.

Леонид продолжал смотреть.

Она издала несколько сильных рыдающих звуков и снова подняла смычок, как бы ожидая, что ей будет говорить океан.

Он начинал думать, что она разговаривает с ним и что на рыдания ее скрипки океан отвечает ей музыкой, которую слышит только она.

Ее лицо, светящееся какой-то особенной силой, так его влекло к ней, а таинственные действия ее так его трогали и поражали, что ему надо было сдерживать себя всеми силами, чтобы не закричать от боли и очарования. Бессознательно он ступил к ней.

Она взглянула на него и с быстротой спугнутой птицы поднялась. Она стояла, как белое видение, с рассыпавшимися по плечам волнами волос, хрупкая и тоненькая, но с лицом, на котором светился огонь, поднявшийся из глубины ее радостно взволнованного духа.

Спустя некоторое время, оба они сидели рядом на камне.

– Да, я разговариваю с океаном, то есть с существами, которые всюду подымаются над ним, как белые, имеющие человеческие формы, легкие облака. При свете дня они для меня невидимы, но, когда восходит луна, я вижу, как они скользят под горизонтом, обвиваются лентами и иногда носятся по всему океану. Океан наполнен звуками молящими, ликующими, то торжественными, как труба Архангела, то мрачными, как похоронный звон. Видите, monsieur Леонид, какое я странное существо. Больная я девушка – да?

Все это она говорила тихим, нежным голоском, в котором слышались то жалоба, то радостное волнение. Леонид смотрел на нее, охваченный чувством благоговения, восторга и страсти. Это последнее чувство, скрытое от его сознания, подстерегало его, как шпион, чтобы потом наброситься, как коршун.

– Вы такая одна на целые миллионы. Если бы я еще не верил в Бога, то теперь уверился бы в Него, видя его отражение в ваших глазах.

– Monsieur Леонид, не возвеличивайте меня так, прошу вас, – проговорила она, взбрасывая худенькие руки на колени и прислоняясь спиной к скале. – Во– первых, мне делается неловко, во-вторых, физически я действительно совсем больное, даже расслабленное существо, и потому только, может быть, во мне проявляются скрытые способности, в которые, однако же, часто не верят даже психиатры и таких, как я, называют душевнобольными или даже безумными. Наконец, я должна сказать вам, что я далеко не святая, а наоборот – в этом слабеньком теле сжигающая меня жажда…

Она подняла ресницы и на мгновение Леонид увидел ее черные, скрывающие неведомые тайны глаза. Они взглянули пламенем в недра его существа и по всем его нервам пробежали как бы жгучие волны. По бледно-розовым губам ее прошла странная улыбка, выдающая тайну скрытой в ней страсти.

– Под этим жгучим солнцем мне так хорошо. Его лучи, пронизывая мое тело, в тоже время согревают змея жизни, которого я должна распять… В борьбе с ним мне помогают невидимые существа, которые иногда делаются для меня видимы. Поэтому, monsieur Леонид, мне кажется, я напрасно боялась быть с вами наедине… Ведь из этой слабенькой, хотя и греховной храминки я должна буду скоро вылететь, как птичка из разломавшейся клетки… Вы видите сами, что вам остается только потушить в себе пламя, которое веет из ваших глаз…

По губам ее скользнула тонкая улыбка, но Леонид ее не видел. Он смотрел в ее глаза. Она нарочно с видом вызова встречала его взоры, уверенная, что победит скрытый в ее слабом теле огонь.

– Вы меня так очаровываете, что я забываю, кто я, кто вы, где мы находимся, на грешной земле или в Эдеме.

Эти слова, сказанные с задушевной искренностью, ее тронули и, полная этого нового чувства, она продолжала не отрываясь смотреть на него. Жутко-сладостное ощущение охватило его с еще большей силой, хотя в то же время огненный коршун страсти дохнул в нем пламенем. И, глядя не нее, он думал, что и в самом деле не знает, что она за существо: как будто одновременно – из крови и костей – существо видимое и из огня и эфира – скрытое в земном теле.

– Нет, Леонид, не из эфира я, я просто грешное больное существо, – сказала она тихо, с улыбкой.

– Вы читаете мои мысли! – воскликнул он, страшно изумившись.

– Не читаю я их, а чувствую, – ответила она, продолжая смотреть на него. Что-то мучительное, пламенное и жадное отразилось в ее глазах.

– Это солнце страшно жжет! – воскликнула она, содрогаясь и бессознательно вытягиваясь своим худеньким телом, с выражением неги. Как бы в ответ на это в нем пахнуло страстное чувство. В то же время, он был растроган и проникнут каким-то нежным благоговением к ней. В избытке нежности, он стал осторожно проводить рукой по ее волосам. Ему сейчас же послышался легкий треск, исходящий из ее волос, но не обратив на это внимания, он продолжал нежно и бессознательно повторять свои пассы. Вдруг ее голова качнулась. Он с большей нежностью провел рукой по ее волосам. Голова ее еще раз качнулась и мертвенно бледным лицом склонилась на его плечо.

Она находилась в магнетическом сне.

Испуг, любовь, благоговение – все это поднялось в нем и он стал всматриваться в лицо ее, исполненный нежным участием. Из глаз ее, с мертвенным выражением устремленных вдаль, смотрела бездна души ее, и ему казалось, что в глубине ее алтарь, заволоченный кадильным облаком. Это отразилось в его уме с такой реальной силой, что он сейчас же почувствовал аромат, исходящий от ее тела, как от пахучего цветка. Говоря иными словами – представление вызвало галлюцинацию обоняния. Растроганный ее видом, в опьянении всех своих чувств, он прикоснулся губами к ее раскрывшимся бледным губам, из-за которых белелись кончики мелких зубов. Этот легкий поцелуй страшно увеличил его чувствительность и в то же время пламя страсти поднялось в теле его, заволакивая ясность рассудка и побуждая желать повторять без конца свои поцелуи. Ощущая благоухание чудного цветка, упиваясь видом ее хотя окаменелого, но дивного личика, он, в чувстве неизъяснимого блаженства, вызываемого видом Медеи, в которой соединились в одно – дух и тело, божество и вид тления, смерть и жар яркого дня, – припал своими губами к ее устам. Медея лежала в его объятиях, как труп.

Физический мозг ее находился в оцепенении и обыкновенное сознание ее оставило, но в глубине ее существа поднялось вечное – дух, который видел происходящее в невидимом мире. Ей виделись существа, проносящиеся по океану – облачно-бледные, с грозными или полными святости лицами. В то же время со всего океана неслись звуки, звоны, вой, жалобный плач, какие-то торжественные аккорды струн, смешивающиеся с звуками печали, словами молитвы. Очевидно, мир ей представлялся иным, нежели так называемым нормальным людям; но что видела и слышала она, не доходя до клеточек мозга, в сознании ее отзывалось слабо, как тени во сне. В это же время в теле ее проходило приятное ощущение поцелуев и объятий Леонида, и это, тоже слабо доходя до ее мозга, вызывало, силой рефлекса, улыбку удовольствия на губах. Вдруг она проговорила, но не своим, а чужим голосом, точно устами иного существа, скрытого в ее духовных недрах:

– Поцелуи жгут и так хорошо… целуй меня.

Не зная, что с ней происходит и видя странную блуждающую улыбку на губах ее, он снова припал к ее устам и вдруг почувствовал, что из пальцев ее рук, огибающих шею его, исходит как бы электрический ток, из круга которого можно было бы выйти разве с большим усилием. Он не испугался, а наоборот: почувствовал еще большее наслаждение от мысли, что тайные силы соединяют его с ней. Вдруг она снова заговорила, с выражением ужаса в глазах и, как и прежде, чужим голосом:

– Он стоит на скале над нами, грозный и гневный, и хочет обрушить на нас камни… Отойди от меня. Я отдана высшим силам… Слышишь, – грохочет в горе…

Образы, носящиеся в царстве ее духа, стали очерчиваться в его уме с яркостью видений, и в этом, в сущности, чудесного ничего не было: доказано, что мысли часто передаются. Ему послышался грохот в горе и потом он увидел камни, покатившиеся с вершины вниз.

Лицо ее сделалось мученическим и она прошептала:

– Разбуди меня.

Он вспомнил, что читал, как надо в этих случаях поступать и, положив руку на ее голову, властно проговорил:

– Медея, проснись!

Она подняла голову, изумленно посмотрела на Леонида и сказала:

– Со мной, кажется, что-то произошло.

Вместо ответа он взял ее холодные руки в свои и прильнул к ним губами.

Она растрогалась.

Немного спустя, оба они шли к домику Медеи и он рассказал ей все, что с ней произошло.

– Вы видите, какое я больное существо, – сказала она со вздохом. – Щадите же меня, monsieur Леонид.

VI

Наша мысль, хорошая или дурная, отправляет нас в рай или в ад, не на небо и под землей, а в этой жизни.

Л. Малори

Золотыми шариками, точками и рассыпанной золотой пылью с голубого неба смотрели на маленький земной мир мириады солнц, спутников и лун, когда Леонид, выйдя из своей комнаты в гостинице, направился к маленькому домику Медеи. Он смотрел на звезды, на беспредельный океан, по поверхности которого сверкал, точно рассыпанный рукой Архангела, золотой дождь из мельчайшего бисера, ощущал веяние теплого душистого воздуха и душу его все сильнее охватывало восторженное благоговение. Две недели, проведенные им здесь в духовном слиянии с природой– богом и существом-загадкой – Медеей, духовно его изменили и раскрыли его внутренние очи на тайны, скрытые в проходящих земных формах. Как железо от близости магнита постепенно начинает проникаться его силой – таинственным притяжением, так и Леонид постепенно начинал привыкать смотреть на мир и жизнь ее глазами, проникаться ее понятиями и ее способностями видеть глазами своей вечной сущности существа сверхфизического мира. Его восприимчивость и нервность росли и он до такой степени был проникнут чарами Медеи, что, выучившись играть на скрипке, просиживал целые ночные часы у моря и всматривался вдаль горизонта, желая увидеть существа, о которых говорила Медея. Это не удавалось: он не видел и не слышал ничего. Однако же, когда однажды Медея, сидевшая с ним рядом, экзальтированно воскликнула, указывая смычком на горизонт: «Смотри, вон существа скользят по воде и я слышу звон», – он увидел скользящие над океаном облачные фигуры, золотящиеся в звездных лучах. Была ли это реальность иного мира или их создало воображение его и Медеи, – самовнушение или внушение, Леонид наверное не знал. Раздумывая об этом очень долго, он пришел к выводу, что это, собственно, безразлично: и в этом последнем случае это доказывало необъятность духа, глубокие сокрытые недра его, его божественность и вечность, потому что такие феномены, происходящие в царстве духа, далеко выходят из рамок всего, что могла бы выработать природа в организме-машине. Теперь он начинал понимать изречение, выбитое на воротах в Дельфах: «Познай самого себя». Познать себя значит познать Бога и творение его – мир, потому что душа человека – целая вселенная с хорами ангелов и демонами зла.

Несмотря на высоту его мыслей, ему приходилось вести неустанную борьбу с врагом духа и вечности – демоном плотской страсти. Под покровом идеалов и любви к Медее, страсть его таилась как змея, находящаяся в засаде под прикрытием цветов – росла и дышала огненным вихрем. Красота Медеи уносила его мысли к вечным идеалам, но в ней была и женщина, и вокруг цветов его высоких стремлений огибалась змея, пылающая жаром. И хотя тело ее было слабеньким и от нее веяло могилой, но из ее глаз смотрела таинственная жажда, как бы подстрекающая разломать хорошенькую клетку чудесной птички-души. Медея, зная, что в нем происходит, говорила ему со своей тонкой, блуждающей по губам улыбкой: «Вам надо распять в себе змея тленной жизни»; но и улыбка эта, и глаза ее говорили, что в душе Медеи происходит такая же борьба и что бывают минуты, когда змей страсти подымается в ее слабом теле, пламенный и неукротимый.

Идя теперь к домику Медеи, в воображении его невольно рисовались соблазнительные картины, разгоняющие доводы холодного ума о невозможности счастья на земле. Он ясно понимал, что счастье на этой планете – недостижимая мечта, но жажда земной любви влекла его всеми чарами обольстительного обмана и всей многообещающей таинственностью бездонных глаз Медеи.

Теплый ночной ветерок как бы раздувал огонь его страсти, шум волн как бы взывал к бурям и земным волнениям, а звезды на небе как бы говорили одна другой о маленькой планете-Земле и о еще более маленьком, смешном человеческом сердце.

Он вошел в сад и, подойдя к стеклянной двери домика Медеи, остановился пораженный.

Он увидел женскую фигуру в белом, от рассыпавшихся черных волос которой ниспадал целый дождь золотых искр, освещающих ее, точно волшебным золотым фонтаном. Леонид сильно изумился и в первую минуту ровно ничего не мог понять. Вдруг свет погас. Фигура в белом направилась к двери и перед Леонидом предстала Медея, которая, изумленно глядя на него, воскликнула с чуть заметным укором в голосе:

– Monsieur Леонид!

– Я ужасный человек и несчастный, – воскликнул он, негодуя на самого себя, – не могу сдержать своего влечения к вам. Оно – мой мучитель и оно гонит меня к вам. О, Медея! Может быть, эта буря в душе моей необходима, пока мы на этой планете и может быть, мы заключены в эти тела, чтоб испытать весь палящий огонь змея жизни, все обольстительные чары демона мрака, все разочарования и холодный ужас раскаяния. Медея, я готов испытать все мучения в возмездие за мои земные чувства, но я не могу вырвать из себя мою любовь к вам.

Она стояла, не двигаясь, вслушиваясь в его слова, и на смертельно побледневшем лице ее все ярче вспыхивали бездонные черные глаза.

– Леонид, вы меня не щадите, а, наоборот, пугаете, – проговорила она очень тихо, но каким-то густым голосом, – признак глубокой затаенной страсти. – Вы все еще не знаете, что я существо, не смеющее выйти из магического круга, очерченного вокруг меня моим невидимым гостем.

При этих ее словах нервы его дрогнули, точно тончайшие струны инструмента, и глаза пугливо пробежали по комнате.

– Вы его видите?

– О, я чувствую его присутствие! – сказала она дрогнувшим голосом и с чуть заметной судорогой, пробежавшей по ее губам.

– Медея! – воскликнул он снова, пугливо озирая комнату и, взяв ее руки в свои, поднял их к своим губам и, вдруг заметив гребень в ее руке, взял его в свои руки и стал нежно проводить им по ее волосам.

Послышался легкий треск, блеснули искры и постепенно вокруг ее головы стало образовываться золотое сияние; это вызвало в нем восторг, совершенно разогнавший его пугливость. В уме его в то же время прошла мысль, что силой электричества, может быть, объясняются все чудесные явления, как это доказывают многие авторы, желающие во что бы то ни стало все «чудеса» объяснить законами физики. Теперь он искренне хотел бы, чтобы это было так, потому что вера в духовность и вечность человека – небесные цепи, оплетающие беса страстей и пороков.

– Медея! – закричал он в восторге. – В вашем слабеньком теле неисчерпаемое богатство и вот электрический дождь. Какая сверкающая красота! Над вашей головой сияющий венец, как у святой.

В состоянии нервного возбуждения он стал быстро проводить гребешком по ее волосам, восхищаясь ее чудным бледным лицом, действительно казавшимся теперь ликом бледного херувима, озаренного пламенем его сияющей головы. Нервно дрожащей рукой он все быстрее проводил по ее волосам, все с большей восторженностью любуясь ею.

– Медея, – закричал он, – небо опустилось на землю и ангел его с сияющим челом смотрит на меня своими бездонными глазами, отражающими прошлые века. Если мы на земле, а не в раю, то я не хочу знать тайн иного мира и проникать за таинственную завесу этой жизни – не хочу. Ты для меня единственная священная тайна и в твоих глазах отражается Бог и все его ангелы, Медея!

Он обвил руками ее тонкую талию, в состоянии галлюцинации упиваясь странным запахом умирающей розы. Медее была растрогана, но в то же время в ней поднялись горячие волны пламенной жадной страсти. С расширившимися блестящими глазами, забывая о всех видениях своих из других миров, она, с судорожной силой охватив шею Леонида руками, прильнула губами к его губам. Оба они замерли в этом поцелуе и он испытывал такое чувство, точно на его грудь упало с вышины существо, не рожденное на земле и заключившее его в свой волшебный круг со своей страшной магнетической силой. Какой-то огненный вихрь поднялся в нем, пробегая по всем нервам существа его, и на его голове, действием скрытых в Медее сил, зашевелились волосы.