Текст книги "В тени горностаевой мантии"

Автор книги: Анатолий Томилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Эпидемия по холодному времени уже шла на убыль, но сие не умаляло заслуг прибывших. Никто из них от заразы не прятался. Полновластные правители явили осатаневшему в чумном городе люду верх распорядительности. Тодт первым делом принялся наводить порядок в больницах. Волков наладил сложный учет живых и умерших, составил списки выморочного имущества и сожженных домов. Офицерам, прибывшим с отрядом, Орлов разрешил на месте без промедления вешать застигнутых мародеров. Но людей все‑таки не хватало. Именем императрицы Григорий велел объявить, что каждый, крепостного звания человек, добровольно явившийся для замены умерших больничных служителей, получит по окончании эпидемии и карантина вольную. То же было возвещено и колодникам, пересидевшим эпидемию в запертых тюремных камерах. Им он предложил в обмен на свободу войти в страшные команды мортусов. Эти обещания сильно пополнили ряды низшего больничного персонала. Даже мальчишкам московским нашлось дело: они перебили всех крыс, собак и кошек в городе, получая за свой труд кто двугривенный, а кто и полтинник.

Благодаря жестким распоряжениям и, поистине, героическим усилиям, как новоприбывших, так и местных добровольцев, бунт был остановлен и толпы разогнаны. Больные стали массами поступать в больницы, похоронные команды занялись прямым своим делом. Помогли и ранние морозы, доконавшие чуму. Скоро большинство гнезд заразы оказались искоренены и последние очаги ее погашены. Можно было возвращаться…

11

Орлов еще бушевал в Москве, когда зоркие глаза придворных отметили, что усилиями графа Панина на выходах императрицы и на раутах стали появляться новые молодые офицеры весьма приятной наружности. Сердца дам учащенно бились, а прерывистое дыхание при виде такого множества красавцев приходилось скрывать за раскрытыми веерами. Сначала это никого не удивляло – все знали, как любит государыня шествовать между двумя рядами красивых молодых людей. Одни из молодцов задерживались в придворном круге, другие, вспыхнув метеорами, исчезали, оставляя порой за собою длинные шлейфы интриг и скандальных связей.

Надо сказать, что офицеры, имевшие о себе достаточно высокое мнение, всеми силами старались как можно чаще появляться при дворе. Верхом удачи считались вечерние караулы. Такие назначения подчас даже продавались за деньги. И готовились к ним тщательнее, нежели голштинские вахмистры к гатчинским вахт‑парадам. Колеты подгонялись, рейтузы должны были не только подчеркивать мощь ляжек, но и усиливать впечатление от мужских возможностей. В сем деле немалую роль играло портновское мастерство. В городе находились искусники, кои с помощью незаметных подкладок превращали даже самые невыразительные купидоновы стрелки в палицы Геркулеса… Что ж, в конце концов, никто ведь не осуждает декольте, корсеты, мушки и другие хитрости, направленные на усиление привлекательности дам… В «бабьем царстве» и законы должны быть в лад и в меру, согласно желаниям их задающих. Многие семейства даже надежды свои основывали на каком‑нибудь юном красавце‑родственнике, стараясь его совместно экипировать и выдвинуть…

Скоро в приемных и в кабинетах дворца отметили, что у дверей покоев государыни чаще других появлялся один и тот же ловкий гвардейский офицер с чистым лицом и фигурой, отличающейся доброю статью. Это была не порода, полученная от длинной череды предков, а именно стать. Лет ему было двадцать с небольшим, в гвардии – недавно, поскольку в придворных интригах не замечен. А ворожил молодому человеку, по всей видимости, граф Никита Иванович. Имя новой креатуры всесильного министра было Данила Хвостов, подпоручик гвардии. На вопрос: «Кто таков?», товарищи по полку пожимали плечами. Отвечали коротко: «Добрейший малый, но пустота». Однако не исключено, что в этом и был некий панинский расчет. В обстановке осложнившихся отношений с Орловым, трудностей во внешней и внутренней политике, пожалуй, именно такой и нужен был императрице: «добрейший и пустейший» в будуаре и étаlon[54]54
  Жеребец‑производитель (франц.).


[Закрыть] в постели. Признаки последнего, похоже, не нуждались в портновских ухищрениях.

Уже на второй или на третий вечер Екатерина спросила Анну:

– Что за офицер дежурил намедни в малый кабинет? – Фрейлина перелистнула страничку журнала дежурств.

– Подпоручик Хвостов, ваше величество.

– Хвостов?.. Гм, Хвостов… Не слыхивала. Попробуйте, ma chérie, узнавайт о нем поболее, и рассказать мне.

Собрать сведения о молодом офицере оказалось непросто. Его, действительно, мало кто знал. Не помогла и всеведущая Анна Никитична Нарышкина. А Прасковья Брюс, роль и место которой все ощутимее занимала Анна, просто отмахнулась от ее вопросов. Спасибо мудрой Марье Андреевне Румянцевой, посоветовала пойти в герольдию. Там‑то Анна и узнала, что хотела. Оказалось, что подпоручик происходил из дворянского рода Хвостовых, родоначальник коего еще в 1267 году при великом князе Данииле Александровиче выехал из Пруссии и в родословце значился, как «муж дивен, честию своею марграф». Прозвание его было Аманда Басавол, но во святом крещении получил он имя Василия и назначен был московским наместником. То же звание перешло к его сыну, и внуку, и правнуку, называвшимся Отяевыми. Праправнук же Басавола, Алексей Петров, будучи тысяцким на Москве, получил за что‑то прозвище «Хвост». В 1357 году «на великий день» он был «безвестно» убит на Красной площади. От него‑то и пошли служилые дворяне Хвостовы.

Были среди них стрелецкие и осадные головы, полковые воеводы. Воевали Хвостовы со Стефаном Баторием и со шведами, усмиряли бунтовавших казаков. Не один из них и голову сложил за веру да за царя… Подпоручик же Данила Хвостов приходился каким‑то дальним родственником и Паниным. Все это вызнала Анна от помощника статс‑секретаря сената Федора Попова, который, по ее просьбе, написал экстракт из разрядных книг и родословцев, хранившихся в герольдмейстерской конторе.

Вечером, оставшись с императрицей наедине, Анна дала ей полный отчет о своих разысканьях. Императрица рассмеялась:

– Правду говорят: «не нужен ученый, а нужен смышленый». Sie sind wirklich… – Она поискала слово, – eine echte Prachtweib[55]55
  Настоящая молодчина (нем.).


[Закрыть]… И я благодарью тебя за труд, хотя родословная его меня не очень волнует… В нашем деле нужен не древний род, – Екатерина помолчала, – а большой и крепкий… э… натур… Не испытать ли нам его, мой королефф?..

– Как скажете, ваше величество, мы, ведь, как прикажут…

– Ну, не сердитесь, ma chérie, не сердитесь, давайте так и поступим, во всем, во всем испытайт господин, э‑э… Хвостов. Только… пусть прежде он заглянет к наш лейб‑медикус. Et ne tire pas cette affaire,[56]56
  И не тяни это дело (франц.).


[Закрыть]Annete …

«Эк, ведь, приспичило… – подумала без особой радости Анна, но кивнула головой. Служба…

День прошел в хлопотах. Ей пришлось приложить немало сил, чтобы спровадить недоумевающего подпоручика к Роджерсону и втолковать ему, чтобы он вечером принес от него записочку к ней во фрейлинский флигель. Упоминание о вечернем визите и о фрейлинском флигеле, словно манежный шамберьер, подстегнуло офицера. Он стал соображать лучше и двигался проворнее.

Было уже темно, когда он осторожно поскребся в дверь ее покоев и был впущен. Поручик несколько испуганно смотрел на фрейлину, которую привык видеть в строгом придворном платье, с уложенными и напудренными волосами, с портретом государыни на пышной груди. Она имела обычно такой неприступный и надменный вид, что ее побаивались. Конечно, среди офицеров ходило немало пересудов. Но о Протасовой знали мало, хотя с чьих‑то слов и говорили, будто она настоящая вакханка и ненасытна в ласках…. Но чего не наболтают молодые холостые мужчины, когда остаются одни без присмотра… Сейчас же перед ним, заслоняя собою свет горящих свечей, стояла… женщина, в интимном домашнем платье, с распущенными волосами. Она сама его позвала и встретила в неглиже. Ее смелый наряд – полонез с низким декольте – пугал, хотя и говорил, и кричал о многом…

Анна потянула носом. Конечно, вино и немного конюшни. Первое – для храбрости, второе – от казармы до дворцового флигеля – версты полторы.

– Где вы оставили лошадь, поручик?

– Я?.. Да… Здесь неподалеку у дворцовой коновязи. А что, не следовало? Я переведу, ежели…

Анна успокоила его, пригласила сесть, спросила, нет ли дождя, и придвинула откупоренную бутылку темного стекла.

– Я полагаю, бокал вина вам не помешает?

Он отрицательно потряс головою. Анна усмехнулась, отметив усилия, которые подпоручик предпринимал для преодоления застенчивости. Это, скорее всего, свидетельствовало о небогатом опыте. На мгновение ей стало противно, но она усилием воли погасила недовольство. «Придется учить щенка», – холодно подумала она и почувствовала себя абсолютно спокойной, как на конной ярмарке в Осташкове, куда батюшка не раз брал ее с собой. Она получила задание государыни, и она его исполнит. Пикантный характер поручения ее не должен волновать. Это была служба.

Тем временем, молодой человек, не думая об этикете, взял бутылку и налил себе полный бокал. Он его залпом выпил, хотел утереться рукавом, но спохватился и вытащил из‑за обшлага платок.

– Надеюсь, это не единственное, что вы умеете делать столь же лихо? – Аннa встала, зажгла еще свечи в канделябрах. – Будьте веселы, горестная физиономия не может никому быть приятна. Вас оценили и сейчас ваша судьба в ваших руках.

Она опустилась в кресла напротив офицера. Тонкий шелк ее платья обрисовал такие формы, что у бедного малого перехватило дыхание. Да и могло ли быть иначе: у него, совсем юного офицера, – ночное свидание с фрейлиной, приближенной к императрице. И сама она в таком виде…

– Так точно‑с… Я надеюсь, коли вы дозволите мне доказать вам мою преданность… – начал он сбивчиво изъясняться, но Анна его остановила:

– Полно, поручик, ваши слова и притом гораздо более изящные, еще пригодятся вам в другом месте и для иного случая.

– Но я не смею, вы такая принцесса…

– Так что из того? И принцессам объявляют любовь, которые смеют. А объявит кто любовь недозволенную, – и того выслушают благосклонно. К женскому сердцу путь чрез уши, али не ведаете?.. – Она встала, закрыла дверь на задвижку и села на кровать. – Раздевайтесь и идите сюда… Эй, эй! Не гасите свечи, Je dois voir…[57]57
  Я должна видеть (франц.).


[Закрыть]

12

После карантина Орлов весьма торжественно появился в Петербурге. Екатерина приняла его с лицемерной радостью, она словно пыталась спрятаться за почестями. Повелела в честь героя выбить памятную медаль с изображением Курция,[58]58
  Марк Курций – римский юноша, бросившийся, согласно легенде, в трещину, которая возникла на форуме, чтобы, жертвуя жизнью, умилостивить богов. В результате его поступка трещина исчезла. На медали в честь Г. Орлова была выбита надпись: «Россия таковых сынов в себе имеет».


[Закрыть] бросающегося в бездну, и воздвигнуть в Царском Селе мраморную триумфальную арку.

Она выправила ему диплом светлейшего князя Римской империи, но… оставила до времени у себя. Григорий и так был ослеплен триумфом и собственной гордостью. Утвердившись в своих покоях, он ничего не замечал вокруг. Государыня велела Анне передать приказание подпоручику Хвостову: во дворце пока не показываться.

– Скажите ему, мой королефф, что он не забыт… Ну, и еще что‑нибудь, etwas… das ist Gleichgültig.[59]59
  Что‑нибудь… это безразлично.


[Закрыть]

В беседе с графом Паниным, Екатерина намекнула на необходимость нового назначения герою, так сказать, для закрепления авторитета… Скоро оно и придумалось. После трех лет кровопролитных сражений наступило время замирения с турками. Решено было в небольшом румынском городке Фокшанах созвать конгресс и, после обсуждения условий, подписать мирный трактат. Для сего важного дела нужен был подходящий человек. Никита Иванович предложил отправить на переговоры графа Григория Григорьевича Орлова. Императрица, сказавшись недужной, согласилась, Григорий – тоже. Миссия была почетной, и скорее всего продолжительной.

В апреле богатый поезд с многочисленной свитой, предводительствуемый золоченой каретой Орлова, не торопясь, тронулся в путь. Вместе с графом ехал освобожденный из турецкого заточения русский резидент в Константинополе Алексей Михайлович Обреcков. Их сопровождали маршалы, камердинеры, камер‑юнкеры, пажи, целый отряд слуг. Впереди и сзади гарцевали солдаты вооруженной охраны. Ехали не спеша. Какое‑то время прожили в Москве, принимая как должное общее восхищение. В старую столицу вернулись отъехавшие было аристократы и, соревнуясь друг с другом, закатывали балы в честь героя. Внешнему блеску поезда не уступали и костюмы графа. Сверкание бриллиантов слепило глаза, ум отказывался принять их чудовищную стоимость. Московские дамы и девицы были от Орлова без ума. Жаль было уезжать. Но похожие задержки случались и в других городах…

Но всякий земной путь имеет свой конец. И поредевший несколько в дороге поезд полномочного представителя русской императрицы добрался до места назначения. Правда, тут к общей досаде выяснилось, что как не медлили, как не тянули екатерининские «ангелы мира», турецкие уполномоченные были еще неторопливее.

Фокшаны – местечко захудалое. Хотя и славилось едва ли не лучшим в Молдавии виноградом и торговлей пшеницей. Жителей же наберется тысяч пятнадцать, из них – половина евреев. В военную историю России Фокшаны еще войдут в будущем славной победой русских солдат под командой двух генерал‑майоров: Подгоричани и Потемкина[60]60
  Забегая вперед, скажем, что именно Фокшаны окажутся свидетелями и еще одной славной русской виктории. 21 июля 1789 г. семнадцатитысячный отряд русско‑австрийских войск под командованием Суворова разобьет вдвое превосходящий по численности турецкий корпус Османа‑паши, сидевший в двух хорошо укрепленных лагерях. А у Потемкина будут победы при Ларге и Кагуле, у Ольты и Цыбры. Но всему этому еще быть. Пока же, в промежутке между двумя войнами и двумя победами, в городке, избранном по причине отсутствия в нем случаев моровой язвы, гулявшей по краю, должен был состояться мирный конгресс.


[Закрыть] над турецким войском во главе с Абды‑пашой.

Генерал‑майор Георгий Петрович Подгоричани‑Петрович происходил из графского рода, выехавшего в давние времена из Далмации. Он успешно воевал в Польше против отрядов барских конфедератов и был известен императрице.

Григория же Александровича Потемкина императрица знала лучше. Во время переворота был он вахмистром конной гвардии – красивый, рослый молодой человек богатырского сложения, не уступающий в силе, пожалуй, и тезке Орлову. Он принимал живое участие в перевороте и после коронации был пожалован камер‑юнкером с дачей четырехсот душ. Для малоимущего офицера – неплохо. При Дворе говаривали, что де был он в то время рыцарски влюблен в матушку‑императрицу и писал стишки. Все шло ладом, кабы в одной из трактирных пирушек не был бы он зверски избит братьями Орловыми. Ссора началась, как всегда, с пустяков, а разгорелась, поди ж ты… Алексей Орлов кулаком, как кувалдой, так врезал Потемкину, что тот окривел и никакие лекари не помогли.

Потерей своей печалился Потемкин крепко. Однако военную службу не покинул, как и должность помощника обер‑прокурора синода, пожалованную в награждение. В 1768 году получил камергерский ключ. Однако придворная жизнь у него не задавалась. И потому, с началом турецкой войны отпросился он «волонтиром» на театр военных действий, где и отличился не раз. В том числе и под Фокшанами. Командующий Румянцев не жаловал кривого богатыря‑генерала, добровольно прибывшего из столицы, и наградами обходил. Впрочем, своим представителем на переговоры все же вынужден был назначить. Граф Петр Александрович Румянцев был человеком предусмотрительным…

Орлов, пренебрегая наставлениями об осторожности, данными ему в Петербурге, с первого же дня потребовал от турок независимости Крымского ханства. Долгая отлучка от Двора ему надоела, и он рассчитывал с налету покончить со всеми делами, чтобы вернуться в столицу. Но турки уперлись. Их уполномоченные никак не соглашались с тем, чтобы крымские ханы избирались «своим народом», и требовали, чтобы каждый владыка получал утверждение от султана. Переговоры застряли. Обресков тайно просил Румянцева урезонить графа Орлова, но тот, понимая свою зависимость при Дворе от фаворита, отмалчивался. Слава Богу, его светлости скоро вся эта говорильня прискучила, и далее Григорий участвовал в конгрессе лишь именем, проводя большую часть времени в пирушках да забавах амурного свойства. Когда же появлялся на заседаниях, то вел себя с таким высокомерием, что диалог оказывался невозможным. Обресков в отчаянии писал в Петербург, что конгресс рушится…

13

В Царском Селе императорский Двор жил обычной летней жизнью. Погода стояла теплая и солнечная. Императрица приглядывалась к новопожалованному секунд‑майору[61]61
  Младший штаб‑офицерский чин взамен премьер‑майора, бывший в русской армии до установления звания подполковника.


[Закрыть] Хвостову, сопровождавшему ее всюду безотлучно на правах генерал‑адъютанта. Она делала ему небольшие подарки, которым он радовался, как дитя, и стала снова по утрам ходить в манеж. Екатерина и раньше любила верховую езду, но обленившийся Орлов постепенно отучил ее от этого занятия. У бывшего же подпоручика, перескочившего в секунд‑майоры, лошади были настоящей страстью. Он мог часами рассуждать об их статях, выказывая при этом недюжинные познания. Это было удивительно, поскольку по бедности никакого конезавода у него не было и в помине.

– Из верховых русских пород, ваше величество, – говорил Федор, – у нас есть донская и киргизская породы, башкирская, туркменская и текинская. Все оне выносливы и крепки: грудь глубокая, спина длинна, пряма. А главное – ноги: сухи, жилисты и с довольными щетками…

Императрице нравилась увлеченность молодого человека. Первое время она даже иногда пересказывала фрейлине будуарные беседы… с подробностями случки лошадей, которые фаворит описывал весьма красочно… По привычке дотошно разбираться во всяком деле она велела доложить ей о состоянии коннозаводского дела в империи.

В те времена по общему количеству лошадей Россия занимала первое место в мире. Еще при Иване III в конце XV века под Москвой был основан первый государственный конский завод, названный «хорошовским». Петр Великий повелел завести конские заводы в нескольких губерниях. Были куплены и приведены эстонские клепперы и голландские жеребцы‑тяжеловозы. В царствование Анны Иоанновны количество русских конезаводов стало равняться десяти. На них были арабские жеребцы, английские, испанские. Привозили лошадей из Персии и из других государств. Из всех лошадей – белорусских или литовских жмудок, шведок, клепперов, обвинок и вяток, – лучше других считались низкорослые, но выносливые и довольно быстрые лесные лошади. Правда, в Воронежской губернии, по реке Битюгу, еще с петровских времен разводилась порода наших битюгов, происходивших от смешения голландских тяжеловозов с рослыми местными кобылами, но их было мало… Качество основного конского поголовья России оставляло желать много лучшего, поскольку повсеместно преобладала универсальная крестьянская лошадка, не удовлетворяющая самым скромным требованиям, кроме разве ее выносливости и неприхотливости к корму.

Как‑то государыня сказала Анне:

– Как вы думайт, ma сhérie, не пришла ли пора сделать наш друг подарок?

– Ваше величество как в воду глянули. У господина секунд‑майора день ангела подходит.

– Прекрасно. Вы поистине молодец, всегда в курсе событий… Вот только что бы такое придумывать? Что может наш друг более другого желать?

– Я думаю, ваше величество, это должно быть связано с лошадьми…

– Хороший мысль. Пусть в департамент имений подберут ему что‑то. А шталмейстер – два‑три жеребец… Чтобы разводить хороший кони.

– Ваше величество, как всегда вы придумали лучше всех. Он смог бы составить некую конкуренцию графу Алексею Орлову, который завел у себя в лосиноостровском имении конный завод. И очень гордится новой породой…

Екатерина довольно усмехнулась и похлопала фрейлину по руке. Анна поняла, что высказанная ею мысль не явилась для императрицы неожиданностью.

14

С прискорбием читала императрица донесения своих уполномоченных о состоянии русского флота, отправленного вкруг Европы в Средиземное море для борьбы с турками. «Признаюсь чистосердечно, – писал бригадир Николаевский, – что, увидя столь много дурных обстоятельств в оной службе, как: великое упущение, незнание и нерадение офицерское и лень, неопрятность всех людей морских, волосы дыбом поднялись, а сердце кровию облилось. Командиры не устыдились укрывать недостатки и замазывать гнилое красками. Дошли до того, что ни провианту, ни денег ничего у себя не имеют. Признаться должно, что есть ли бы все службы были в таком порядке и незнании, как и эта морская, то беднейшее было бы наше отечество»…

Алексей Орлов тоже нервничал. Он безвылазно сидел в Ливорно в ожидании эскадры адмирала Спиридова. Наконец дошло известие, что у острова Минорки бросили якорь четыре русских корабля и четыре мелких судна. Это из пятнадцати‑то, вышедших из Кронштадта пять месяцев тому назад? Алексей отправил брата Федора навстречу. Наконец, в начале февраля под стенами Ливорно появились один корабль, один фрегат и пакетбот «Почтальон», который сразу же сел на мель…

Лишь в середине февраля все русские корабли обеих эскадр – Спиридова и Эльфинстона – собрались в порту Витула у Мореи (что находится на Пелопоннесе в Южной Греции). Но в каком виде!.. Больных на обеих эскадрах было до пятисот человек, Эльфинстон не желал подчиняться Спиридову. Орлов писал в Петербург: «командиры между собой в великой ссоре, а подкомандные в унынии и неудовольствии». Затем пришло еще более печальное известие о поражении при Морее. Там греческий легион, составленный из местных жителей, разбежался при виде неприятеля и оставил горсть русских солдат орде янычар. Спаслись всего четверо. Трое солдат вынесли из неравного боя тяжелораненого капитана Баркова, обмотавшего себя знаменем…

Ни весна, ни лето существенных перемен на военном театре не принесли. Ратные неудачи породили уныние в Петербурге. Один за другим вспыхивали раздоры на Совете. Волны всеобщего недовольства докатывались до Царского Села.

15

Скучно стало при Дворе. Екатерине стал понемногу надоедать Хвостов. Как‑то она даже пожаловалась Анне, что кроме лошадей секунд‑майор ни о чем другом сведений не имеет, в компании придворных тушуется и чувствует себя не в своей тарелке. Фрейлина поняла намек и стала более внимательно присматриваться к возможным кандидатам на смену секунд‑майору. Охладел к случайному фавориту и многоопытный Двор. Завсегдатаи эрмитажных собраний втихомолку бились об заклад, через какой срок последует абшид Хвостову и произойдет смена караула… И тогда, чтобы разрядить обстановку, Екатерина велела по осени назначить соколиную охоту.

В России охота с ловчими птицами была с давних пор любимой потехой князей, бояр и государей. Существовал даже особый сокольничий приказ. Он ведал «помытчиками», которые промышляли ловчих птиц и доставляли их в Москву. Добывали птиц в северных областях: в Заволочье, на Печоре и на Урале, в Перми и в Сибири, но более всего по берегам Белого моря. В помытчики могли входить люди любых сословий. Занимающиеся этим делом освобождались от других повинностей. Но это не означало, что они были просто гулящими людьми. Для присмотра за помытчиками назначались «дети боярские добрые, которым кречатья ловля за обычай». Были при Дворе и специальные чины – «сокольничьи» и «ловчие»…

В особой чести соколиная охота была при царе Алексее Михайловиче. В подмосковных селах Коломенском и Семеновском, на потешных дворах содержали до трех тысяч ловчих птиц. Мастерицы расшивали клобучки яркими шелками, серебром и золотом, шили из дорогого бархата нагрудники и нахвостники, которые также вышивали и низали жемчугом… После кончины Алексея Михайловича охота с ловчими птицами стала при Дворе угасать. Петр Великий охоту никакую не жаловал. Да у него и времени на нее не хватало. При Анне Иоанновне наметилось было оживление, но недолгое. Екатерина пользовалась уже остатками прежнего великолепия.

Утром в пятницу на большом дворе у коновязей с приготовленными лошадьми из императорской конюшни собралось многочисленное общество дам и кавалеров. Люди, в большинстве, молодые, веселые. Все оживленно болтали, шутили, обсуждая наряды.

У Анны для верховой езды был костюм, подаренный императрицей, – женский казакин и юбка из зеленого сукна, отделанные золотым галуном. Его она и надела. Оглядела себя в зеркало и осталась, в общем, довольна, отметив несколько тяжеловатую грудь. Но, вспомнив массивную корпуленцию графини Брюс, улыбнулась, подмигнула своему изображению, шлепнула по бедрам и, повернувшись на каблучках, пошла в покои государыни.

Получив разрешение войти, Аннета открыла дверь и остановилась пораженная. В будуаре, перед большим венецианским зеркалом, стоял маленький изящный офицер: пудреный парик, мундир легкоконной кавалерии. Белые лосины обтягивали стройные ноги в щегольских сапожках. В руках хлыст…

– Ваше величество… Вы ли это? – только и сумела произнести фрейлина.

Екатерина рассмеялась, довольная произведенным эффектом.

– Что, не узнавайт? – Разговаривая с Анной императрица не заботилась следить за речью и в ее произношении особенно резко пробивался немецкий акцент. – Ест еще патрон в лядунка?..

Аннета захлопала в ладоши.

– Есть, есть, еще как есть!.. А я‑то, дура, вырядилась, господи прости…

– И правильно делать, а то ви, мой королефф, so hochgewachsen undanziehend,[62]62
  Столь рослы и привлекательны (нем.).


[Закрыть] что я не устоял бы, имея в виду, ну… sich verlocken lassen?.. Как это сказать – прельститься, да? Что, все есть готовы?..

– Собрались и ждут.

– Тогда en avant![63]63
  Вперед! (франц.).


[Закрыть]

Езда верхом была одним из любимых развлечений российской знати, особенно, когда намечались большие кавалькады, и потому все с нетерпением ожидали выхода главной персоны. Бурный возглас восторга встретил появление императрицы в мужском костюме. Она засмеялась, замахала руками.

– Едемте, господа, едем! Нам надо уже давно быть на месте. – Она подошла к своей любимой лошади и, показывая пример остальным, вскочила в седло.

Рассаживались без суеты, потому что каждый заранее знал своего коня. Большинство придворных в седле держались ловко. Правда, тучный обер‑шталмейстер[64]64
  Глава придворного конюшенного ведомства.


[Закрыть] Лев Александрович Нарышкин, известный шутник, подвел свою полукровку к ступенькам лестницы и, подпрыгнув, лег животом на седло. Все засмеялись. Но и он вскоре угнездился и принял правильную посадку.

Анна протянула коню приготовленный заранее ломтик хлеба, натертый солью, и без посторонней помощи поднялась в седло. Она бывала с Екатериной в манеже и хорошо знала своего добродушного гентера[65]65
  Hunters – aнглийская полукровка, выведенная специально для охоты.


[Закрыть] – невысокого, спокойного коня доброго нрава, подобранного ей самим Хвостовым… Конь имел крепкие ноги, позволял садиться и не был ни ленивым, ни тугоуздым.

Наконец старший ловчий махнул платком, и вся кавалькада поскакала, вытянувшись пестрой лентой по дороге к Старой мызе, возле которой на озере собирались перелетные птицы.

16

Дорога заняла около часа. Солнце, скрытое до той поры за облаками, выглянуло, когда пестрая кавалькада доскакала до озера. Небольшая стайка гусей, опустившихся на кормежку, с тревожным гоготом отплыла на середину.

– Сокола, – крикнула Екатерина.

Старший сокольничий снял с «клетки»[66]66
  Деревянная рама, на которой одновременно носили несколько ловчих птиц.


[Закрыть] крупного полярного кречета, отстегнул ногавку и посадил птицу на правую руку императрицы. Лицо государыни раскраснелось, глаза блестели азартом.

– Поднимайте, – приказала она.

Один из ловчих выстрелил из ружья. Гуси шарахнулись и стали подыматься на крыло.

– Пускай! – закричал старший сокольничий.

«Пускайте, пускайте», – загомонили придворные.

– Пусть поднимутся. У каждого должен быть свой шанс, – ответила Екатерина, придерживая левой рукой беспокоящуюся птицу.

– Пускай в нагон, уйдут!.. – волновался сокольничий.

Гуси с каждой минутой набирали скорость, поднимаясь все выше и выше.

– Гей‑гей, – крикнула императрица. Быстрым движением она ловко сняла клобучок с кречета и подбросила правую руку вверх, как бы давая ему направление полета.

– Гей‑гей, – закричали окружающие, словно подбадривая крылатого охотника.

Кречет, ослепленный на мгновение светом, прянул в сторону, но после нескольких взмахов острых крыльев был уже в воздухе и увидел цель!

– Гей‑гей, – кричали уже все. Но он и не нуждался в подбадривании. Опытный охотник, кречет, часто взмахивая крыльями и набирая скорость, понесся вслед за гусями. Тяжелые птицы успели уже за это время подняться и, построившись клином, найдя подходящее воздушное течение, быстро удалялись в сторону.

Анну также захватил азарт, и она кричала вместе со всеми, не спуская глаз со стаи.

– Неужели не догонит? – невольно вырвалось у нее.

– Ну что вы, ваше высокоблагородие, обязательно возьмет. Птица опытная, вона «ставка» какая, да и «верх» у него хорош…

Анна оглянулась. Рядом с ней, чуть приотстав, сидел на рыжем коне широкоплечий офицер охраны с румяным лицом и, запрокинув голову, следил за гонкой.

– Вы хорошо разбираетесь в том, что происходит? – спросила она молодого человека. – Много охотились?

– Да не то чтобы много, но случалось. У нас в степях кречетов нет, но с беркутами и ястребами я мальчишкой езживал…

– Ну, поскольку это было не так давно, вы, конечно, должны помнить, – уколола его фрейлина.

Он поклонился и, смутившись, ответил:

– Прошу вас меня извинить. Почему вы сердитесь?

Он натянул поводья и пропустил Анну вперед. А та вдруг пожалела о своей грубости. Хотела было оглянуться и, может быть, улыбкой загладить свою неловкость, но в этот момент общий вопль: «Догнал! Догнал!» – заставил ее сосредоточиться на охоте. Кречет уже выбрал жертву и отколол ее от клина. Вот он взмыл над ней и неуловимым движением ударил когтями. Жалобно загоготал раненый гусь, неряшливо размахивая широкими крыльями. Был момент, когда он как будто собрался с силами и устремился вслед за улетающей стаей. Но в тот же миг кречет снова нанес удар и, кувыркнувшись в воздухе, словно потеряв напряжение в обмякших крыльях, большая птица стала падать. И когда коснулась земли, кречет с победным криком пал на нее, заглушив предсмертный стон побежденного.

– Вперед, скорее к кречет! – закричала Екатерина, давая шпоры коню.

Все кинулись за ней, чья‑то лошадь в толчее задела боком Анну, заставив ее резко подать правое плечо вперед. «Господи, да я сейчас свалюсь», – подумала она. Увлеченный общим порывом, ее конь тоже рванулся вперед, и тут ей пригодились уроки в манеже: Аннета успела освободить правую ногу из верхней луки седла и сбросить стремя. Поводья она никогда не наматывала на руку, а вот подобрать левой рукой юбку, как учил ее берейтор манежа, она не успела и оказалась на земле в весьма пикантной позе.

Она бы наверняка расшиблась, хотя верный гентер сразу же остановился, почувствовав падение седока. Но чья‑то сильная рука поддержала ее за спину при падении. Выпутавшись из завернувшихся одежек, Анна встретилась взглядом с тем самым молодым офицером, которого перед тем беспричинно обидела.

– Вы? – она оглядела себя и покраснела. – Вы как раз вовремя. Merci bien.

Молодой человек убрал руку и деликатно отвернулся.

– Я боялся, что вы ушибетесь.

Она быстро поправила одежду.

– Je vous sais gré beaucoup.[67]67
  Я вам очень признательна (франц.).


[Закрыть]

– Я плохо говорю по‑французски… Но должен сказать, что, несмотря на падение, был восхищен вашим самообладанием и тем, как были выполнены все правила соскока. Если бы ваша лошадь после рывка вперед сразу же не остановилась, вам бы удалось спокойно спрыгнуть.

– Однако вы льстец…

– Да нет, я правду говорю, вы сами это знаете. Вы отличная наездница.