Текст книги "В тени горностаевой мантии"

Автор книги: Анатолий Томилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Не участвовала первое время Анна и во флирте, главном занятии и развлечении приглашаемых на праздники. Это было тоже необычно. Молодая, достаточно привлекательная девушка, она отнюдь не страдала от отсутствия внимания кавалеров, но явного предпочтения никому не оказывала. И ее спокойная холодность действовала отрезвляюще на самые горячие головы записных бонвиванов. Впрочем, наиболее проницательные уверяли, что за кроткой сдержанностью новенькой, скрывается весьма непростой характер, управляемый железной волей…

Выезды в свет требовали немалых расходов, а Протасовы, как мы помним, были небогаты… И в один прекрасный день, подсчитав протори и убытки, батюшка Степан Федорович заявил, что надобно сбираться и ехать в свои «палестины», понеже жизнь в Петербурге чересчур дорога. Сестра Мария зарыдала… Она только‑только познакомилась на балу с молодым офицером, который весьма ей приглянулся. Анна тоже в тайне ждала хоть какого‑то знака от императрицы. И вдруг – отъезд, крушение всех надежд. Анисья Никитична была в растерянности: с одной стороны хорошо бы домой‑то, а с другой – у дочек что‑то начинало налаживаться. Довольна была лишь братняя дворня, которая с нескрываемой радостью упаковывала вещи загостившихся.

Но в день, когда уже готовились грузить обоз, Степан Федорович получил известие о том, что его дочь девица Анна Степановна Протасова назначается в придворный штат Ее императорского величества юнгферой[27]27
  Так называли молодых девиц, назначаемых в придворный штат Большого или Малого Дворов. Некоторые из них становились фрейлинами.


[Закрыть] с казенной квартирой во дворце, со столом и с жалованьем в семьсот рублей ассигнациями…

7

Еще будучи великой княгиней, Екатерина удивлялась обилию прислуги у русской знати. Дома и столичные дворцы были буквально набиты дворней. Кроме горничных, камердинеров, лакеев и поваров в покоях мельтешила масса ненужного народа: мамушек, приживалок, разного сорта убогих, старцев, шутов и шутих. Это был совершенно особый мир, ленивый, бестолковый, прожорливый и вороватый. Не имея определенных обязанностей, люди мельтешили, как мошкара, грызлись за призрачные привилегии и, пользуясь общей суматохой, отлынивали от выполнения приказаний. Поэтому, получив от императрицы Елисаветы небольшой штат фрейлин и служителей, Екатерина задумала по‑своему распределить между ними обязанности. Причем постаралась сделать так, чтобы никто не оставался безделен.

Однако Государыня выразила недовольство ее самостоятельностью и реформа не состоялась. Зато, обретя свободу действий, Екатерина сразу же перестроила штат. Прежде всего, она его сократила. Никого не отправила в отставку. Просто многие старые статс‑дамы и фрейлины оказались не у дел, и как‑то сами собой переставали бывать при дворе. При этом каждая, желающая отъехать в свое имение, получала награду и отпуск… На вакантные места пришли новые, более организованные, а то и просто более грамотные и расторопные молодые девушки и женщины, готовые соблюдать дисциплину и радеющие о порядке. Талант Екатерины подбирать людей по предназначаемым им ролям, был поистине удивительным.

Штат императрицы, по действиям своим, напоминал оркестр роговой музыки,[28]28
  Роговой оркестр представлял собой набор охотничьих рогов, каждый из которых издавал только один звук хроматической гаммы. В России был введен чехом Иоанном‑Антоном Марешем, приглашенным гофмаршалом императрицы Елисаветы Петровны Семеном Григорьевичем Нарышкиным в 1748 г. 37 инструментов разного размера, из которых для самого низкого тона делали трубы длиною до четырех метров, создавали общее звучание наподобие органа. До начала царствования Александра I роговые оркестры пользовались в России большой популярностью.


[Закрыть] в котором каждый музыкант выдувал одну лишь ноту.

При этом, выполняя от начала до конца свою единственную обязанность, придворные служители пользовались полным доверием, и каждый мог считать себя единственным и незаменимым. Это обеспечивало с одной стороны ответственность и сознание своей значительности, а с другой – понимание зависимости от сюзерена, а следовательно – преданность, если не любовь. В такую роспись Анюта Протасова вписывалась как нельзя лучше. Вот только пока было неясно, какую же ноту в слаженном оркестре предстояло ей играть…

8

В назначенный день Анна нанесла визит чопорной и напыщенной обер‑гофмейстерине Анне Карловне Воронцовой, и та дала ей ознакомиться и заставила поставить подпись под «Клятвенным обещанием Придворных служителей». Анна внимательнейшим образом прочла весь документ от начала до конца, чем заслужила молчаливое одобрение будущей начальницы. Большинство подписывалось не глядя и это раздражало старую надсмотрщицу. Анна же повторила вслух, как бы для того, чтобы лучше запомнить, ту часть инструкции, где говорилось о требовании содержать в тайне все, что бы она ни увидела или ни услышала при Дворе.[29]29
  Этот любопытный документ, изобретенный в 1730 г., заслуживает внимания, и потому мы приводим его целиком: «Понеже Ея императорское величество Всемилостивейше изволила меня в Придворную службу в……………… принять и определить, того ради обещаю и клянусь Всемогущим Богом во всем и всегда по моей должности и чину поступать Ея Императорскому Величеству как честному служителю надлежит верным и добрым рабом и подданным быть. Службу и интересы Ея Величества прилежнейше и ревностнейше хранить и о всем, что Ея Величеству к какой пользе или вреду касатися может по лучшему разумению и по крайней возможности всегда тщательно доносить и как первое, поспешествовать, так и другое отвращать, по крайнейшей целе и возможности старатися и при том в потребном случае живота своего не щадить. Такожде все что мне и в моем надзирании повелено верно исполнять и радетельно хранить и что мне поверено будет со всякою молчаливостью тайно содержать и кроме того кому необходимо потребно не объявлять и о том, что при Дворе происходит и я слышу и вижу, токмо тому, кто об оном ведать должен, никогда ничего не сказывать и не открывать, но как в моей службе, так и во всем прочем поведение всегда беспорочной современной верности и честности прилежать. Как нынешним, так и впредь по Ея Императорского Величества указом и волей, определенным Придворным Регламентом покорно следовать и во всех случаях таким образом поступать яко сущему Ея Императорского Величества служителю пристойно и я в том, как здесь моей Всемилостивейшей Государыне и Начальству, так и Всесильному Богу и Его Страшному Суду ответ дать могу елико мне Бог душевно и телесно да поможет. В чем я целую Евангелие и Крест Спасителя моего; к вящему же моего обещания подтверждению сию присягу своеручно подписую». // Волков Н. Е. Двор русских императоров. СПб., 1900. С. 72.


[Закрыть]

И только после этого, посмотрев в глаза Воронцовой, расписалась внизу листа. Тем же вечером старуха донесла императрице с каким старанием новая юнгфера отнеслась к формальностям. Екатерина и это не забыла в дальнейшем.

Поселившись во дворце на самом верху, почти под крышей, Анна скоро освоилась в многочисленных переходах и в неписаных правилах придворного общежительства. Она пришла к выводу, что роль неосведомленной наивной провинциалки, каковой она являлась вначале, имела массу преимуществ. Недостатка в советчиках не было. При этом «просвещающие» отнюдь не ждали в ответ каких‑либо сведений. Это позволило Анне какое‑то время не участвовать в круговороте сплетен и держаться в стороне от интриг.

Столь необычные при Дворе качества не могли пройти мимо внимания императрицы. Несмотря на множество раболепствующих перед нею людей, Екатерина была по‑человечески довольно одинокой. Тех, которым она могла довериться лично, легко было перечесть по пальцам. Ближе других в ту пору были Анна Никитична Нарышкина[30]30
  Нарышкина Анна Никитична (1730–1820), дочь генерал‑майора Никиты Ивановича Румянцева и супруга любимого камергера Петра III и обер‑шталмейстера, то есть главы конюшенного ведомства, в царствование Екатерины, Александра Александровича Нарышкина. При Дворе слыла сводней, дамой хитрой, склонной к интригам и недоброй. Тем не менее, дом Нарышкиных славился хлебосольством. Лев Александрович – великий шутник и острослов, сумевший сохранить свое положение при трех царствованиях, был весьма популярен в петербургском обществе.


[Закрыть] и Прасковья Александровна Брюс.[31]31
  Брюс Прасковья Александровна (1729–1786), сестра фельдмаршала П. А. Румянцева. Вдова дипломата и доверенного лица Петра I Александра Ивановича Румянцева, зная о богатстве Брюсов, обратила внимание на молодого поручика Якова Александровича Брюса и выдала за него замуж свою дочь Прасковью. Суровому и недалекому исполнителю предписаний императрицы Екатерины II, каковым являлся Брюс, не очень‑то подходила ветреная хохотушка Прасковья. Тем не менее, искренне преданная государыне, она помогла и в карьере мужу. До 1779 г. Прасковья Александровна Брюс – доверенное лицо императрицы. После случая скандальной связи с фаворитом Иваном Римским‑Корсаковым удалена от двора и жила некоторое время за границей. Однако опала супруги не повлияла на положение мужа, и граф Яков Брюс, имевший уже чин генерал‑аншефа, был назначен сначала генерал‑губернатором Москвы, а затем Петербурга. Из детей супруги Брюс имели лишь одну дочь Екатерину, бывшую замужем за графом Василием Валентиновичем Мусиным‑Пушкиным, присоединившим, по разрешению императора Павла I, к своей фамилии также и фамилию Брюс.


[Закрыть] Первая слыла женщиной хитрой и склонной к пронырству. Другая – веселая толстуха, «Брюсша», как ее называли за глаза, была попроще, погрубее Нарышкиной и являла собой даму, чрезвычайно склонную к любовным утехам. Пользуясь постоянными отлучками мужа, она крутила хвостом налево и направо.

В отличие от большинства, обе наперсницы приняли новую юнгферу настороженно. Анна не разглядела с самого начала подлинную сущность обеих и это, как мы увидим в дальнейшем, стоило ей немалых переживаний. Остальные дамы и кавалеры Двора старались просвещать новенькую наперебой. Сплетни – любимое занятие при любом Дворе.

На одном из раутов в самом начале службы Анне показали бывшего камергера покойного императора, а ныне дипломата графа Сергея Васильевича Салтыкова,[32]32
  Салтыков Сергей Васильевич (1726/28–1813) – камергер великого князя Петра Федоровича, дипломат, впоследствии генерал‑поручик. Несмотря на свою расточительность, Салтыков и позже пользовался добрым отношением Екатерины. Всегда был достаточно богат, занимал должности сенатора, президента Академии художеств и директора Публичной библиотеки. Его коллекции картин, камней и медалей славились по всей Европе, а его меценатство делало ему честь при жизни и оставило за ним благодарность потомков после его смерти.


[Закрыть] воротившегося из Парижа.

Видный мужчина он, казалось, в совершенстве владел искусством обращения с людьми с тою хитрой ловкостью, которая приобретается лишь жизнью в большом свете. Говорили, что, будучи во французской столице в ранге посланника, он вел такую легкомысленную и распутную жизнь, что наделал долгов, заплатить которые просто не мог. Государыня велела погасить их из кабинетных сумм, а самого графа определила с довольным содержанием в Дрезден. Анна недоумевала по поводу такой щедрости. И тогда фрейлины, не в силах сдержаться, рассказали ей «за тайну» о предполагаемом его отцовстве наследника. Однако Анна, сколько ни вглядывалась, фамильного сходства не нашла.

Однажды в покоях Государыни она увидела небрежно брошенный на пол гравированный портрет. Надпись по краю гласила: «STANISLAVS AVGVSTVS D.G. REX POLONIAE M. D. LITH.» – Станислав Август Понятовский. Анна слыхала, что в сентябре 1764 года красавец‑поляк был избран сеймом на польский престол. Знала и о его пребывании чрезвычайным послом в Петербурге. Среди фрейлин ходило немало разговоров о том, что ветреный кавалер не задумывался о рыцарской верности своим избранницам. Девицы рассказывали буквально легенды о его многочисленных связях. В том числе… Вполне понятно, что молодая и покинутая мужем великая княгиня Екатерина была очарована учтивостью галантного кавалера. В скором времени у них состоялось тайное свидание, на котором, как уверяли Анну фрейлины, он был осчастливлен… Но затем красавец‑бонвиван уехал. Говорили, что в недалеком времени его будто бы заменил Александр Строганов, камергер, возведенный в графское достоинство Священной Римской империи…

Но то все было в прошлом. Ныне должность фаворита прочно занимал Григорий Григорьевич Орлов, граф, генерал, и кавалер… Но о нем Анне, памятуя их родство, рассказывали мало. Пожалуй, она и сама знала больше кого‑либо. Но и у нее желания поведать о том кому‑либо не возникало…

Во время одного из больших выходов императрицы, Анну представили старой статс‑даме графине Марье Андреевне Румянцевой, матери известного генерала. Несмотря на солидный возраст, графиня сохранила прекрасную память, пылкость воображения и была полна жизни. Послушать ее рассказы о былом собиралось немало охотников. Анна чем‑то расположила к себе старую даму и та ей одной рассказала забавную историю о польском короле.

9 Рассказ статс‑дамы, графини Марьи Андреевны Румянцевой

– Сие – дела дней давних, голубушка. Нынче, пожалуй, об том стоит поминать лишь как о забавном анекдоте… – графиня помолчала, всматриваясь в стоявшую перед нею девушку, как бы раздумывая, стоит ли продолжать… – Впрочем, вы мне по душе, да и чем я рискую в свои‑то годы…

Государыня пребывали тогда еще великой княгиней. Как‑то раз в Ораниенбауме, где была летняя резиденция великого князя, приехали к нему дипломаты – граф Станислав Понятовский и граф Генрих Горн.

Граф Понятовский жил в Петербурге как посланник курфюрста саксонского и короля польского Августа III. Одновременно он был и представителем «Фамилии».[33]33
  В 1795 г. по требованию Екатерины II Станислав Понятовский был вынужден отречься от престола и остаток жизни прожил в России. Приглашенный Павлом I в Петербург, он через год внезапно умер в отведенной ему резиденции – Мраморном дворце.


[Закрыть]

Граф Горн пребывал в ранге шведского посланника. Великий князь Петр Федорович принял их необычайно любезно, но хватило его ненадолго. Сказал, что торопится к одному из своих егерей, который якобы праздновал свадьбу дочери. По сути же – в обычную компанию для возлияний. Посему, поручив гостей супруге, удалился.

После обеда ее высочество пригласила посланников посмотреть только что отделанные покои дворца. Я в числе придворных сопровождала великую княгиню при сем визите, поскольку была приставлена императрицею к Малому Двору. Все шло хорошо: вельможи по достоинству оценили росписи и роскошь внутреннего убранства дворца, пока не перешли на половину ее высочества. Здесь, стоило графу Горну переступить порог будуара, как на него с лаем бросилась одна из собачек великой княгини. Облаявши графа, она стала ласкаться к графу Понятовскому, вошедшему следом. Сцена была мимолетной, и мало кто ее запомнил. Однако граф Горн, выйдя из комнаты, придержал своего спутника за рукав и тихо сказал:

– Mon cher ami, нет ничего более предательского, чем маленькие собачки. Первое, что я делаю обычно, открывая новый роман, так это – дарю любимой женщине болонку. Через нее я всегда узнаю, пользуется ли кто еще в сем доме таким же расположением, как и я… Правило сие непреложно. Вы сами видели, что собака готова была разорвать меня как незнакомого ей человека. Но она не знала себя от радости, когда увидела вас – по‑видимому, хорошо ей знакомого…

Понятовский залился краской, как девица.

– Полно, граф, – возразил он. – Я не предполагал в вас такой склонности к фантазиям.

– Не беспокойтесь, мой друг, – ответил Горн. – Вы имеете дело со скромным человеком…

Марья Андреевна замолчала и, вздохнув, спросила:

– Вам ведь, наверняка, уже рассказывали об этом романе?

Анна кивнула.

– Только не столь интересно, ваше сиятельство! А могу ли я спросить, чем все это закончилось?

– О! Страшнейшим скандалом. Любовники были настолько заняты друг другом, что пренебрегали осторожностью. Кроме того, граф слишком активно принял сторону великой княгини в ее политических играх, и это едва не стоило ему жизни… Но никто из нас в душе не осуждал ее высочество. Ах, ma chérie, вы бы видели графа Станислава в ту пору… Стройный красавец, прекрасные глаза, учтивый взгляд и манеры, и всегда приятный и интересный разговор. Граф одинаково хорошо владел не только польским и французским языками, но говорил по‑русски, по‑немецки и по‑итальянски. Он переводил Шекспира с английского на французский и сочинял прелестные вирши на латыни… Дамы были от него без ума…

Одним словом, граф Станислав обладал всеми свойствами, чтобы быть самым любезным и привлекательным кавалером.

– Но… только в частной жизни, не так ли?..

– А вы умница!.. Увы, посаженный повелением Государыни и стараниями старого графа Кейзерлинга на польский трон, он ни по крови, ни по духу не стал монархом… Конечно, поляки обязаны ему культурой и просвещением: Рыцарская Школа Кадетов, Литературное общество, печатни, книжные лавки и читальни… Он перестраивал Королевский Замок, лично следил за разбивкой парка Лазенки в Варшаве, пригласив художников и скульпторов из Франции и Италии…

А его литературный салон. Вы слыхали о его знаменитых «четверговых обедах»?.. Мне довелось бывать на них. Какие споры, сколько остроумных экспромтов там можно было услышать… Но все эти забавы стоили слишком дорого для бедной Речи Посполитой. Да и характер у графа, несмотря на честолюбие, для короля оказался слишком слабым. В критические моменты он не отличался решительностью. Все, чего он добился в жизни, доставили ему женщины… А потому стольник[34]34
  Стольники – старинный дворцовый чин. Первоначально их назначение заключалось в служении у стола государя. Позже присутствовали при приеме послов, служили в полку государевом и по городам – при воеводах. В стольниках служили лица старинных и лучших фамилий, но бывали и люди неименитые.


[Закрыть] Станислав Август Понятовский, ставший по воле русской императрицы королем польским, должен был и на престоле вести себя покладисто. Примерно так же… как и в опочивальне великой княгини…

10

После окончательно рухнувших надежд на брак Орлов ожесточился. А после отъезда братьев и совсем распоясался. В покоях Государыни порой разыгрывались сцены, после которых Екатерина плакала и не вставала весь следующий день с постели. Анна жалела Государыню. Как‑то графиня Брюс обмолвилась, что‑де в молодые годы многие кавалеры пользовались расположением Ее Величества и все было хорошо. А как стал один Григорий Григорьевич княжить в опочивальне, так и слезы, и колики…

Один из таких скандалов, рассказанных кем‑то из фрейлин, особенно запомнился Анне. Был у Ее Величества камер‑лакей из крепостных графа Чернышева. В Петербург он попал рекрутом, но, будучи пригож лицом и статен фигурой, взят был вместо службы в полку в придворные служители. Тут его приметила Государыня и велела перевести в камер‑лакеи. Ее Величество всегда любила окружать себя красивыми и статными мужчинами. Рассказывая далее, фрейлины понижали голос и делали круглые глаза:

– Ну, вы же понимаете, ma chérie, что когда его сиятельство бывал в отлучке, ну, в общем… Однажды граф Григорий Григорьевич вернулся из Гатчины от наследника ранее обычного. Он закрылся с Государыней в покоях… Боже мой, ma chérie, если бы вы слышали, какой грохот и какие крики доносились оттуда через двери… Ее величество три дня не выходила из опочивальни, допуская к себе одного лишь лейб‑медикуса Роджерсона.[35]35
  Роджерсон (Рожерсон) Джон Сэмюэл (1741–1823) В 1766 г., по окончании Эдинбургского университета, приехал в Россию, где в течение пятидесяти лет занимал должность лейб‑медика. Пользовался большим доверием Екатерины II. В 1816 г. вернулся на родину в Шотландию.


[Закрыть] Лакея наградили чином, перевели в армию и отправили в дальний гарнизон. Государыня очень горевала…

Как‑то раз на дежурстве Анна заметила, что дверь в спальню Ее Величества прикрыта неплотно и решила притворить. Но, подошедши, услыхала приглушенные голоса, прерываемые скрипом императорской кровати.

– Гри‑Гри… – голос Екатерины был хрипловат. – Гриш, ты такой сильный, такой сладкой, а почему ты грубый‑то такой, а, Гри‑Гри?..

Орлов промычал что‑то неразборчивое. Потом на некоторое время голоса стихли. Анна слышала лишь ритмичное дыхание, поскрипывание постели и стоны. Она зажмурилась, хотела было притворить дверь, и не смогла… Когда очнулась от морока, в спальне было тихо. Потом послышался голос Орлова:

– Грубый, говоришь?.. Ну, допрежь всего, в казармах политесу не учат. А па‑атом… – Он помолчал некоторое время. – Па‑атом, как тебе сказать, Катя… Ваше величество. Вот ты из‑под меня еле выползла, а я все себя в твоих чреслах чувствую… Когда в постели, ты – моя баба. Но ты – Императрица! А я? Всего‑то подданный… Захочешь, не захочешь, дашь не дашь… раб я твой! Да что об том говорить. Пожениться бы нам надоть, да не впервой сии пустые разговоры…

Но дело было не пустым. Все началось после коронации в Москве. Одно дело – спать с нелюбимой женой великого князя‑наследника или даже царя. И совсем иное – с самодержавной Императрицей!..

Это удивительное, наверное, чисто наше, русское свойство – почитанье не человека, а места, кое он занимает. Мы отождествляем человека с местом, независимо ни от способностей его, ни от ума, ни от характера. Этакое неизбывное духовное рабство. Как это его характеризовал Михайла Ломоносов в благодарственном слове государыне: «Российскому народу; остротою понятия, поворотливостию членов, телесною крепостию, склонностию к любопытству, а паче удобностию к послушанию перед прочими превосходному». Отсюда, – и всеобщее чинопочитание, и почти религиозное отношение к облеченным высшей властью. Это при глубокой‑то внутренней ненависти…

Любила ли Екатерина Григория?[36]36
  В одном из писем секретарю польского короля Станислава‑Августа Потоцкого, Иосифу Игнатию Бельке Екатерина характеризовала Григория Орлова так: «Это удивительный человек; природа была к нему необыкновенно щедра относительно наружности, ума, сердца, души. Во всем этом у него нет ничего приобретенного, все природное и, что очень важно, все хорошо; но госпожа натура также его и избаловала, потому что прилежно чем‑нибудь заняться для него труднее всего, и до тридцати лет ничто не могло его к этому принудить. А между тем удивительно, сколько всего он знает; и его природная острота простирается так далеко, что, слыша о каком‑нибудь предмете в первый раз, он в минуту подмечает сильную и слабую его сторону и далеко оставляет за собою того, кто сообщил ему об этом предмете». См. С. М. Соловьев. История России. М., 1965. Т. XIV. С. 546.


[Закрыть] Какое‑то время – возможно. Ее бешеный темперамент требовал силы и страсти в плотских утехах именно таких, какие мог дать ей именно Орлов. Но, как и все женщины, она нуждалась и в нежности и ласках, чуждых этому Геркулесу. Но и буйный характер, и бесшабашная удаль, и смелость Григория, все разбивалось об одно слово – Императрица! Ему принадлежало ее тело, всё: губы, шея, пышная грудь, чресла и лоно. Но и тогда, когда они оба стонали в пароксизме страсти, он все время помнил, что она Императрица… И от того ярость поднималась в нем темной волною. Он нарочно делал ей больно, заставлял уже не стонать, а кричать… Он ведь даже… бивал ее порой, утешаясь тем, что она ревела перед ним как обычная баба от страха боли. Но и тогда она оставалась Императрицей!..

Наверное, потому он и был груб с нею, драл фрейлин, не смевших ни в чем отказать фавориту, и не больно‑то заботился о том, чтобы скрывать свои похождения. Понимала ли это Екатерина? Скорее всего – да. Она была умной женщиной.

Но, капля и камень точит. В конце концов, грубость фаворита и постоянное осторожное очернительство братьев‑геркулесов Никитой Ивановичем Паниным сделали свое дело. Государыня почувствовала, что Орловы ее утомили. Некоторое время она сдерживала себя, то ли из страха, то ли из благодарности. Но, как известно, последнее чувство всегда особливо обременительно, и ранее других не выдерживает испытания временем.

Все‑таки в этой связи было больше политической необходимости. Взойдя на престол, Екатерина не заблуждалась в отношении к ней окружающих. Все, за малым исключением, видели в ней только потенциальную возможность реализации своих желаний, не имеющих ничего общего с любовью. По‑видимому, она восприняла это, как неизбежность. А холопская готовность придворных потакать каждому ее хотенью и полная безнаказанность со временем развратили ее, как это сделали бы с любой другой женщиной.

Корона возносит человека лишь в глазах окружающих, но не делает его ни умнее, ни праведнее. Каждый властитель зависит от своих чувств и страстей так же, как и последний его подданный. Разница лишь в том, что неприглядная сторона его грешной натуры, скрываемая всяким человеком, оказывается более на виду. Говорят – власть заменяет все: родство, любовь, дружбу. Екатерина, созданная, как и большинство женщин, прежде всего для любви, оказалась перед необходимостью выбора: либо укрепление самодержавной власти, либо все то, что у специалистов называется межличностными отношениями. И в этой бескомпромиссной игре любовь проиграла. Что же оставалось делать женщине? Натура не могла смириться с ампутацией части, составляющей саму жизнь? Выходом оставалась замена любви искренней, настоящей, суррогатом – чувством, нет, даже не чувством, а просто неким действом, внешняя оболочка которого напоминала бы приметы утраченного. Такую замену можно купить. И при наличии власти или денег, составляющих суть всякой власти, вряд ли в ней ощутится недостаток. Люди рады угодничать пред сильными мира, и при том лицемерно утешаться притчей о продаже достоинства за чечевичную похлебку. Но многим ли удается действительно обмануть себя? И потому, наверное, не должно удивлять, что порой, может быть даже часто, женщина по имени Екатерина II Алексеевна, урожденная Софья‑Августа‑Фредерика Анхальт‑Цербстская, чувствовала себя глубоко несчастной.

Молчаливый Роджерсон, вернувшись в родные края, иногда ронял в кругу близких людей несколько фраз о не совсем уравновешенном душевном состоянии своей бывшей коронованной пациентки. При этом он всегда настаивал, что бόльшая часть анекдотов о безудержном стремлении к соитию с многочисленными партнерами и кличка «Мессалина Севера» – не более как выдумки «фракийских рабов»[37]37
  Фракийцы – древние племена, населявшие часть Балканского полуострова и северные берега Эгейского моря. По словам древних греков, обилие виноградников развило среди них любовь к пирам и пьянству, а также к всяческим выдумкам. Недаром считалось, что греческий бог виноделия Дионис происходил из Фракии.


[Закрыть] и политических противников русской императрицы.

При Дворе ее окружали по‑азиатски хитрые и подобострастные бездельники, без идей, без принципов, но бесконечно жадные и готовые на все ради собственного благополучия. И среди них эта женщина умудрялась все же найти верных и в меру корыстолюбивых помощников, на которых могла бы возложить заботы по управлению громадной империей. Как бы поделиться властью и при том не бояться за трон и за жизнь. А чем она могла привязать к себе мужчину?..

Мудрый шотландец считал, что смена партнеров во многом являлась поисками опоры, попытками заместить чувство страха и неуверенности близостью с сильным человеком, хорошо ориентирующимся в российской действительности, а уж потом и удовлетворением повышенной физиологической потребности в сексуальных контактах. Так было, во всяком случае, в первые годы ее правления.