Текст книги "Португальская колониальная империя. 1415—1974."

Автор книги: Анатолий Хазанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Наконец, излюбленный тезис лузо-тропикалистов: процесс ассимиляции – это взаимное обогащение и адаптация культур, находящихся в контакте. Действительно, в Бразилии в силу специфических исторических условий португальцы подверглись влиянию со стороны африканских и индейских культур. Однако в Африке, как правильно подметил Дж. Бендер, португальцы рассматривали ассимиляцию совершенно однозначно. Для них ассимиляция означала европеизацию африканцев, но не наоборот. Африканизация португальцев рассматривалась как некая аномалия и решительно осуждалась. В результате португальская культура в колониальной Африке вообще не претерпела каких-либо модификаций. Даже поверхностные африканские влияния на культуру быта, одежду, музыку и язык, которые легко воспринимали португальцы в Бразилии, в Африке были редким исключением. По ангольскому радио никогда не передавали африканскую музыку до 1968 г. (с этого времени колониальные власти стали использовать ее как средство заставить африканскую аудиторию слушать пропагандистские передачи). Хотя африканцы в Анголе составляли 95% населения, их культурное влияние на португальскую общину было гораздо меньше, чем влияние негров на американскую культуру (хотя в США в течение столетия негры составляли не более 20%).

Один из членов Совета национального спасения Галван де Мело заявил вскоре после революции в Португалии: «Мы мало использовали Африку, а Африка мало использовала нас. Португальский народ и африканский народ не знают друг друга – они иностранцы».

После прихода Салазара к власти и учреждения «нового государства» была введена так называемая система «индижената», составившая важный элемент колониальной политики Португалии. Официально предназначенная для защиты интересов африканцев, система «индижената» учредила режим социального и политического неравенства, разделив население колоний на две самостоятельные юридические категории: 1) «индиженаш» (туземцы), или «нецивилизованные» (сюда включались все африканцы и мулаты, не принадлежавшие к «цивилизованным»), и 2) «цивилизованные» – все белые и «ассимиладуш» (мулаты и африканцы, считавшиеся «цивилизованными»).

Такое разделение населения на несколько категорий с помощью искусственно созданных юридических и социальных перегородок представляло собой особенность португальских колоний, резко отличавшую их от колоний других европейских стран и создававшую ряд дополнительных специфических проблем во многих сферах общественной жизни. Видный деятель МПЛА М. де Карвалью вспоминал: «В португальских колониях были свои особые проблемы. Старый девиз “разделяй и властвуй!” приобрел более хитроумный вид. Белый считался выше мулата, мулат выше черного, и даже черные были разделены на две категории: “ассимиладуш”, которые должны были отречься от своего африканизма, чтобы получить минимум образования и избежать по существу рабского статуса, и туземцы, то есть обычные черные, занимающие более низкое положение. Эта система раскола пополам затрагивала даже семьи. Младший брат угнетался старшим братом – “ассимиладуш”. В некоторых районах “ассимиладуш” должны были жить отдельно, в нескольких сотнях метров от “туземных кварталов”, чтобы доказать, что они приобрели “цивилизованный статус”».

Ассимиляция, то есть перевод африканца из категории «нецивилизованных» в категорию «цивилизованных», требовала, чтобы он удовлетворял следующим условиям: умел читать, писать и говорить по-португальски; исповедовал христианство, получал достаточный доход, чтобы обеспечить себя и свою семью, обладал хорошим характером, вел «португальский образ жизни», не уклонялся от воинской повинности и не являлся дезертиром.

Естественно, что эти условия практически были невыполнимы для коренных жителей, 99% которых составляли неграмотные и заработная плата которых была слишком низка, чтобы позволить им жить «по-португальски».

Главная причина крайней малочисленности «ассимиладуш» в Анголе в середине XX в. состояла в том, что лишь ничтожное число африканцев имело доступ к институтам, которые могли приобщить их к португальской «цивилизации». Португальский исследователь Д.А. Маскареньяш Ароука писал, что ассимиляция требовала, чтобы африканец имел такие привычки, квалификацию и т.д., которые могли быть приобретены лишь после того, как он уже становился «ассимиладу».

К тому же обычно решение о том, может или нет какое-то лицо быть квалифицировано как «ассимиладу», произвольно принималось местными администраторами, чаще всего «шефес ду пошту». Эти последние были в то же время ответственными за поставку в качестве рабочей силы «законтрактованных» рабочих. Поэтому они часто отрицали статус «ассимиладуш» даже за «квалифицированными» африканцами, чтобы сохранить их в числе потенциальных «контратадуш» (лиц, вербуемых по контракту). Число африканцев, имевших необходимые данные для получения статуса «ассимиладу», возможно, вдвое-втрое превышало официальное число африканцев, юридически рассматриваемых властями как «цивилизованные».

Лидеры «нового государства» единодушно считали, что процесс ассимиляции займет столетия. Первый министр колоний «нового государства» Арминду Монтейро предупреждал первую конференцию колониальных губернаторов в июне 1933 г.: «Мы не считаем, что возможен быстрый переход от их африканских суеверий к нашей цивилизации. Для того чтобы мы достигли ступени, на которой мы сейчас находимся, сотни предшествующих поколений боролись, страдали и непрерывно исследовали сокровенные тайны источника жизни. Невозможно, чтобы они перескочили одним прыжком эту многовековую дистанцию».

«Ассимиладуш» были в основном выходцами из мулатской интеллигенции. Реже это были африканцы, получившие такой статус. «Ассимиладуш» пользовались правами португальского гражданства и имели ряд связанных с этим привилегий: могли беспрепятственно передвигаться по стране, не платили подушный налог, освобождались от принудительных работ и т.п. Такие люди имели больший доступ к образованию и потому в большей степени впитывали в себя европейскую культуру. Однако и они испытывали на себе расовую дискриминацию: при поступлении на работу, в учебное заведение, при повышении в должности предпочтение всегда отдавалось европейцам.

Какова же могла быть в подобных условиях социальная функция этого социального слоя, созданного колонизаторами, каково могло быть их отношение к колониальному строю? Отвечая на этот вопрос, С. Клингтон пишет: «Их реакция на то, что колониальная власть все обещала и ничего не дала (в смысле удовлетворения их личных и социальных потребностей), проявилась также как “великий отказ”, характеризующий степень антиколониалистского сопротивления: в итоге – восстание против принятия ценностей, навязанных цивилизацией колониальной державы на уровне экономических и культурных структур».

Именно этим объясняется, почему из среды «ассимиладуш» вышли многие видные деятели национально-освободительного движения. Как отмечалось в памфлете, изданном ангольскими патриотами в Алжире в 1969 г., политика ассимиляции в португальских колониях, по существу, провалилась, «так как “ассимиладуш” были первыми, кто заложил теоретические и практические основы борьбы за национальное освобождение».

С «индиженаш» португальские власти обращались как с категорией людей, не имевших прав португальского гражданства. Они подвергались расовой дискриминации, принудительному труду и произвольному налогообложению. Сохранилось много свидетельств существования бесчеловечных форм расовой дискриминации в португальских колониях. Приведем для примера отрывки из уже упомянутых воспоминаний К.М. Перейры, относящихся к 1961 г.: «В кафе было три туалета. На дверях были надписи: “Для дам”, “Для господ”, “Для индиженаш”… После прибытия я услышал первое португальское слово на ангольской земле. Это было ни больше ни меньше как слово “пес”, которое мне потом часто приходилось слышать в течение двух лет. Разгружали ящики. Один пузатый белый, подгоняя черного докера, крикнул: “Эй ты, пес, неси осторожнее!” Я навсегда запомнил этот первый цветной “слайд” на улицах Луанды».

Если целью португальской колониальной политики официальное законодательство считало ассимиляцию туземцев, то средством достижения этой цели объявлялся «направляемый», то есть принудительный, труд.

«Если мы хотим выполнить свою колонизационную миссию, мы должны внушить чернокожему мысль о необходимости трудиться и освободиться от своей лени и развращенности», – писал министр колоний В. Машадо. Хотя законодательство формально запрещало использование принудительного труда для частных предприятий, фактически оно широко применялось. Хозяев обслуживали «вербовщики», которые поставляли за определенную сумму необходимое им число рабочих.

Принудительное изъятие рабочей силы осуществлялось португальскими колонизаторами в исключительно широких масштабах. Каждый год только на сельскохозяйственные, горные и строительные работы в Анголе колониальные власти вербовали 250 000 рабочих. Общее число лиц, привлекавшихся к принудительному труду в Анголе, в 1957 г. составляло не менее 300 000.

Широкое распространение принудительного труда в португальских колониях было обусловлено рядом факторов экономического характера. Главный из них состоял в том, что на этих территориях никогда не было земельного голода. Ввиду слабой демографической концентрации, изобилия плодородных земель, дающих хорошие урожаи даже при низком уровне агрокультуры, африканец располагал существенным средством производства – землей. Будучи занято в натуральном секторе и лишь самым поверхностным образом вовлечено в сферу товарно-денежных отношений, большинство населения не испытывало экономической потребности продавать свою рабочую силу.

Чтобы заставить африканца работать на плантациях европейцев в обмен на крайне низкую оплату, было только одно средство внеэкономического принуждения – насилие. По словам А. Каштру, «использование силы являлось результатом невозможности отделить туземного производителя от его средств производства». Это своеобразие экономической ситуации внесло свою специфику в функционирование административного аппарата. «Поэтому, – писал российский исследователь В.Л. Шейнис, – внеэкономическое воздействие государства на формирование армии труда в португальских колониях выразилось главным образом не в единовременном акте экспроприации (или серии таких актов), не в косвенной форме денежного налога, а в наиболее прямой и непосредственной роли поставщика рабочей силы. Эта деятельность с начала XX в. стала одной из главных функций колониальной администрации» ^{34} .

Особенно широко применялась система принудительного труда в Мозамбике. В этой колонии каждый здоровый мужчина, если он не был землевладельцем и не мог доказать, что трудится на собственной земле, ежегодно привлекался к шестимесячной трудовой повинности. Заработная плата, которую получали в это время африканцы, была в 10 раз ниже, чем у белых. Во многих секторах хозяйства Анголы использовались «законтрактованные» рабочие. Португальские власти зачастую использовали полную зависимость от них африканского населения для принудительной вербовки рабочей силы, не утруждая себя при этом даже подыскиванием убедительных доводов.

Когда плантатору требовалась рабочая сила, он подавал заявку в департамент по делам туземцев. Заявки распределялись среди местных вождей, которым приказывали набрать в своем районе необходимое число рабочих к определенной дате. Единственной возможностью для африканца избежать принудительной «контрактации» было представление письменного доказательства того, что он работает по найму у европейца. В первую очередь «контрактации» подлежали лица, не уплатившие налога. Даже отбывание «контракта» в предыдущем году не избавляло от новой «контрактации». Как пишет американский историк-миссионер Л.В. Гендерсон, более 20 лет проживший в Анголе, «слово “контракт” было фарсом, когда оно применялось к отношениям между африканским работником и его белым нанимателем».

Принудительная вербовка «законтрактованных» была прибыльным бизнесом для колониальной администрации. Пошлина, которую получали чиновники от плантатора за каждого «законтрактованного», часто была равна или даже превышала заработную плату этого последнего за 18 месяцев работы.

По свидетельству Гендерсона, «ангольцы смотрели на… чиновников как на врагов, которые могли заставить любого “туземца” работать в любом месте, в любых условиях и на любого работодателя».

А. Каштру следующим образом описывает методы заключения «контрактов»: «Эта форма вербовки “контратадуш” осуществляется широкой сетью вербовщиков – профессиональных охотников на африканцев для собственников… Прежде всего, они должны получить согласие “контратаду”. Для этого используют различные методы: обманывают, лгут, спаивают, нанимают африканцев, которые должны ходить из деревни в деревню, расхваливая место работы, и т.п. Если все это не помогает, начинают действовать местные административные власти… Африканцу говорят, что, если он “подпишет контракт, его могут освободить от работы на государство, где не платят никакого жалованья”… В присутствии административного лица, который разыгрывает роль “защитника” интересов африканца, спрашивают “контратадуш”, идут ли они на “контракт” добровольно, те хором отвечают: “Да!” Затем проводится медосмотр, а поскольку врачи получают по 20 эскудо за каждого признанного годным, принимаются все, у кого нет явных физических дефектов. Затем их на грузовиках отправляют на работу… Поэтому в Анголе говорят, что вербовщик – это человек, который покупает белых и продает черных».

Каждый шаг «законтрактованного» строго регламентировался законодательством, в котором были предусмотрены буквально все случаи жизни. Это законодательство, по сути дела, являлось юридическим обоснованием фактически крепостнической формы эксплуатации, основанной на внеэкономическом принуждении. Поскольку большинство «законтрактованных» вербовались принудительно и не испытывали экономической необходимости, а тем более заинтересованности в труде, португальское трудовое законодательство было построено таким образом, чтобы обеспечить, по существу, крепостническую зависимость рабочего от хозяина, «прикрепить» его к хозяину с помощью различных полицейско-административных мер.

Сначала португальское правительство в 1926 г., а затем правительство Салазара разработали трудовое законодательство, вводившее некоторые ограничения необузданной принудительной вербовки рабочей силы для частных предпринимателей. Декрет 1926 г. установил, что принудительный труд может использоваться только в общественных интересах и должен вознаграждаться. Кодекс о труде туземцев 1928 г., остававшийся в силе (с незначительными изменениями) до 1962 г., устранив особенно явные злоупотребления, для того чтобы «законтрактованные» не убегали в столь большом количестве, в то же время установил всеобщую обязанность африканцев-мужчин работать по найму на европейцев 6 месяцев в году.

Как отмечает английский исследователь Б. Манслов, эта система принудительного труда («шибало») и особенно обязательное привлечение рабочей силы на фиксированный период каждый год блокировали тенденцию к формированию пролетариата колоний. «Это, конечно, повлияло на развитие рабочих организаций и рост классового сознания, в частности в связи с почти военным контролем, существовавшим в компаундах горняков. Однако незначительный рабочий класс вырос вокруг портов и железных дорог».

Обстоятельное эссе по истории системы «шибало» было опубликовано в 1981 г. Джин Пенвенн, которая в ходе полевых исследований в 1978—1979 гг. в Мозамбике взяла интервью у многих жертв этой системы. Происхождение «шибало» следует отнести к 1899 г., когда был издан кодекс португальских законов, выработанный комиссией во главе с королевским комиссаром Антониу Энишем.

Система «шибало» имела в колониальном обществе две главные функции: она использовалась, во-первых, как источник дешевой рабочей силы для строительных работ и мелких предприятий в городах, для погрузочно-разгрузочных работ в портах, для сельских работ и, во-вторых, как санкция для обеспечения покорности и дисциплины трудящихся. Поясняя эту мысль, Дж. Пенвенн отмечала: «“Шибало” использовались и функционировали как основная группа в порту, подрывая таким образом любую попытку организации портовых рабочих. Наконец, система “шибало” продолжала оставаться обычным наказанием, используемым Управлением по делам туземцев. В 1955 г., например, докеры, уличенные в попытке подделать платежные документы, были осуждены на трехмесячное “шибало” в порту. Тех же, кто, как подозревали, были зачинщиками, сослали на Сан-Томе на девять лет. “Шибало” боялись даже больше, чем знаменитой палматории, поскольку связанные с ним унижение и горе были куда более продолжительными». На основе анализа системы «шибало» Дж. Пенвенн пришла к заключению, что эта система, действовавшая до 1962 г., обслуживала интересы государственного и частного капитала в колониях. Она препятствовала формированию квалифицированных африканских рабочих и африканской мелкой буржуазии. Эта система имела своей целью сохранить большинство африканских трудящихся в положении полурабочих-полукрестьян. Ее отменили лишь тогда, когда этого потребовали интересы государственного и частного капиталов.

Колонизаторы применяли по отношению к африканцам изощреннейшие пытки и наказания, многие из которых они унаследовали от своих жестоких предков-работорговцев.

Шикоте – бич из кожи; палматория – деревянная палка с отверстиями, которой бьют по ладоням; электроток, пропускаемый в шею, поясницу и ноги, – таковы были атрибуты «цивилизации», насаждавшейся португальцами в Африке. А. Каштру писал в связи с этим: «Молодой анголец, служивший у европейца, украл у него несколько эскудо. Наказание патрона было чудовищным – он лично отрубил руки юноше-ангольцу… Общая система наказаний остается в силе. Африканца посылают на административный пост. Там сипаи производят телесные наказания, предписанные белыми чиновниками, которые сами предпочитают этого не делать. Удары шикоте, палматории сыплются и на мужчин, и на женщин, и на детей…» Был даже случай, когда белая женщина отправила на административный пост своего слугу только за то, что он бросил на нее «ненавидящий взгляд»! Власти, как правило, не пытались установить вину обвиняемого. Достаточно было, чтобы европеец пожаловался колониальным властям на африканца, и те наказывали его, даже не узнав сути преступления. Жестокость чиновников была поистине поразительной. Так, в начале 1959 г. в суде слушалось дело об одном чиновнике, который наказал африканца за то, что тот не мог продолжать работать, так как в результате травмы потерял четыре пальца.

В этой связи представляет интерес следующее свидетельство Каштру: «Недавно на одной из улиц Луанды имел место такой инцидент: сипай избивал распростертого на земле африканца, который отказывался идти. Прохожий обратился к нему с вопросом, почему он обращается с человеком столь варварским образом, на что тот ответил: “Этот упрямец не хочет идти работать по контракту”». Ежегодно тысячи рабочих, «законтрактованных» в Анголе или Мозамбике, вывозились на «острова смерти» – Сан-Томе и Принсипи – в трюмах морских судов (подобно тому, как это было во времена работорговли) для работы на плантациях какао. «Сан-Томе! – писал в своих воспоминаниях баптистский миссионер Л. Эддикот. – Для африканцев Анголы это лишь другое название страха и отчаяния. Сколько из них, будучи сосланы туда, никогда не вернулись». «Законтрактованные» были лишены всяких человеческих прав, подвергались варварской эксплуатации, унижениям и различным формам расовой дискриминации. Адвокат Ж. да Палма Карлуш свидетельствовал: «Туземцев связывают как скот, привязывая друг к другу веревками, и ведут так в тюрьму, откуда их выводят на общественные работы, причем нередко они работают в огромных и тяжелых кандалах».

Для наказания тех, кто пытался сопротивляться, на Сан-Томе использовались инквизиторские средства, в том числе электрический стул. 6 февраля 1953 г. в тюрьме были задушены 30 из 45 заключенных. Всего на Сан-Томе казненные и «исчезнувшие» составили около тысячи человек.

Уровень жизни населения португальских колоний непрерывно снижался. Иностранные компании, являвшиеся главными эксплуататорами рабочего класса колоний, а также местные предприниматели стремились свести заработную плату рабочих к необходимому прожиточному минимуму. Система оплаты труда строилась по расовому признаку. Рабочий-африканец в Анголе и Мозамбике получал в 5—10 раз меньше, чем рабочий-европеец, хотя рабочий день африканца, как правило, был намного длиннее.

В Гвинее-Бисау рабочий-европеец всегда получал более 150 эскудо в месяц, в то время как квалифицированный рабочий-африканец лишь от 40 до 50 эскудо. Неквалифицированные рабочие-африканцы могли купить за дневной заработок от 1,5 до 4,6 кг риса или от 0,5 до 1 кг рыбы. Таким образом, чтобы купить 1 кг риса, рабочему нужно было работать от 1,5 до 4 часов.

Страдая от принудительного труда и расовой дискриминации, трудящиеся Анголы и Мозамбика были лишены права создавать свои профсоюзы, они не знали, что такое охрана труда, социальное страхование, пособия по безработице, пенсии по старости и инвалидности.

В особенно тяжелом положении находилось многомиллионное крестьянство португальских колоний. Подлинным бичом для него была проводившаяся колониальными властями до 1961 г. политика принудительного культивирования. Она состояла в том, что в так называемых «концессионных» зонах крестьян с помощью методов административного принуждения заставляли выращивать экспортные культуры (хлопок, маниоку, арахис и др.). Колониальные власти предоставляли «концессию» на эти районы компаниям, скупавшим урожай по чрезвычайно низким закупочным ценам и получавшим огромные прибыли (в 1960 г. экспортная цена тонны хлопка была 560 долл., а закупочная – 250 долл.).

Поскольку компании должны были обеспечивать крестьян только семенами и не вкладывали в дело никаких инвестиций, весь риск в случае неурожая несли крестьяне. Жители «концессионных» зон, оторванные от выращивания традиционных продовольственных культур, были обречены на голод и нищету. Так, в зонах возделывания хлопка африканскому крестьянину выделялся участок земли в 1,2—1,5 га, который он не имел права ни продать, ни покинуть. Власть компаний в таких зонах была неограниченна, их положение напоминало положение средневековых феодалов.

Даже по официальным данным правительства Салазара, в 1951 г. в Мозамбике в районе возделывания хлопка от голода умерло 200 человек, а в 1955—1957 гг. наблюдалась массовая гибель африканцев в районах Монтипуэс и Эрати. Епископ Бейры писал в 1950 г. о крестьянах-хлопкоробах: «Есть ли какое-нибудь различие между трудом этих аборигенов и теми, кто работают на фермах в качестве “контратадуш”? Никакого. Или, лучше сказать, различие состоит лишь в том, что “контратадуш” получают одежду, пищу, ночлег, а здесь ничего не получают. Независимо от того, удался урожай на ферме или нет, “контратаду” имеет свой заработок, а здесь абориген имеет закупочную цену за хлопок, если урожай удался, а если нет… он ничего не получает… Я знаю районы, где аборигены получали за свой урожай от 50 до 90 эскудо. В том же районе, если бы абориген на той же площади и, возможно, с меньшими затратами выращивал фрукты, он заработал бы от 2 до 4 тыс. эскудо».

Мозамбикцы сопротивлялись принудительному культивированию хлопка всеми доступными им средствами. Они выбрасывали семена, вырывали при прополке молодые побеги хлопка или сжигали урожай. Не случайно в Анголе округ Маланже, превращенный в «концессионную» хлопководческую зону, стал в 1960—1961 гг. ареной массовых крестьянских выступлений.

Положение колониального крестьянства еще более ухудшилось в связи с усилившейся в 60-х гг. европейской иммиграцией. Европейское население колоний в социальном отношении было неоднородным. В него входили португальцы – чиновники колониального аппарата, служащие торговых и промышленных учреждений, инженеры, врачи, адвокаты, священники, плантаторы, фермеры, а также мелкие буржуа. В то же время среди португальцев было много представителей неимущих слоев населения, социальное положение которых мало отличалось от положения эксплуатируемых африканцев.

Правительство Португалии все более энергично поощряло эмиграцию жителей метрополии в колонии. В основе проводимой им политики поощрения эмиграции лежало стремление, с одной стороны, дать выход «избыточному» безработному населению Португалии, с тем чтобы ослабить остроту социальных противоречий и облегчить преодоление экономических трудностей внутри страны, и, с другой стороны, увеличить белое население колоний, составлявшее главную социальную опору колониальной диктатуры в борьбе против растущего освободительного движения. Особенно поощрялась эмиграция в Анголу, в которой португальское правительство активно проводило политику направляемой колонизации и которую оно надеялось превратить во «вторую Бразилию».

Была установлена даже специальная премия для каждого португальца, который женится на африканке.