Текст книги "Легенда"

Автор книги: Анатолий Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

миг столбы, валуны, полегшие травы и низкие лохма-

тые тучи. Воздух был неправдоподобно свежий, пах

сосновой смолой, озоном.

Вагон трясло, болтало, поезд несся на сумасшедшей

скорости. Я выглянул вперед и чуть не задохнулся от

23

ветра. Только заметил изогнувшийся на повороте длин-

ный наш состав с электровозом впереди. Мы почти все

время идем на электровозах. Там, в Европе, еще пых-

тят паровозы, а здесь красивые, бездымные и мощные

машины. Мы часто здесь видим реактивные самолеты

и линии электропередач.

Не пойму, когда это случилось, не пойму, когда она

пришла, но только сегодня Сибирь уже есть.

Бесконечная страна… Можно учить в школе цифры

ее границ, мерить по карте тысячи километров от Ка-

лининграда до Берингова пролива, но, наверно, пока

сам не проедешь вот так, не поймешь, не почувствуешь,

какая она громадная. Мы с бешеной скоростью едем, и

едем, и едем. Поезд уже стал домом родным, уже руки

24

и ноги затекли, и, выходя

на остановках, пошатыва-

ешься. Поля, леса, болотца,

равнины… И еще нет поло-

вины пути до Тихого океа-

на. Станции здесь далеко

друг от дружки, а всё тя-

нутся равнины или обык-

новенные леса. Это такие

же края, как и всюду,

только шире, редко засе-

ленные, почти нетронутые.

Я смотрю в темноту, и

глазу все еще непривыч-

но: ни огонька, ни зарева. Лежит громадная, невообра-

зимая земля, дышит, цветет, кишит зверем и птицей,

блестит залежами и озерами – и ждет. Ждет людей.

Может быть, мы правы, что едем в Сибирь? Может, это

не беда моя, а счастье?

Я не знаю ничего, только мне не по себе. Сегодня я

впервые почувствовал Сибирь.

ОГНИ БОЛЬШОГО ГОРОДА

Сначала вдали посветлело небо. Потом мигнула яр-

кая точка. И вдруг неожиданные, сказочные посыпа-

лись огни. Поезд стучал, несся, а они всё сыпались и

сыпались вокруг, уже вся земля была залита ими. Вы-

шел, зевая, дядя Костя и взялся протирать поручни;

зажег фонарь и высунулся в дверь.

Тогда пришел Димка Стрепетов. Он был взъерошен-

ный и необычный. Он волновался. Мы подъезжали к

Новосибирску.

– Пойдешь со мной в город? – спросил он.– Ты

не знаешь, какой это город! Ой, ты же ничего не зна-

ешь!

Мы спрыгнули на перрон и через подземную гале-

рею побежали в вокзал. Меня ослепили люстры, мра-

мор, зеркальные стекла. Признаться, никогда в жизни

не видел такого дворца. Здесь все было очень удобно,

все под рукой, красиво и уютно. Несмотря на поздний

час, работали все киоски, ресторан, парикмахерская.

– У нас самый красивый в Союзе вокзал,– бор-

мотал Димка.– Дальше, дальше!

Мы выбежали на площадь и пошли по асфальту.

Было просторно, тихо и свежо. Пахло гвоздикой. Све-

тились кое-где окна в больших домах по ту сторону пло-

щади. Хотелось идти неторопливо, держаться прямо,

быть стройным и красивым.

26

– Вон там живет моя бабка,– волнуясь, показы-

вал Димка.– Какой я бестолковый! Я бы дал теле-

грамму – она бы встретила… А сестра вот тут, совсем

рядом, десять минут ходьбы. Ох…

– Слушай, а давай на такси,– предложил я.—

Поезд стоит пятьдесят минут. Успеем!

– На такси? – Он испуганно посмотрел мне в гла-

за.– Нельзя. Ты ничего не понимаешь… Скажи, кра-

сивый город, а, красивый? Ну, говори! Это же Сибирь!

Ты понимаешь? Говори! А?

Ну не умею я вслух восторгаться. Красивый. Да.

Очень. И мы молча стояли на площади. Димка пере-

живал, а я смотрел, слушал и дышал запахами гвоз-

дики.

Почему он не хотел взять такси? Чего я не понимал?

Я не узнавал Димку. Он тащил меня к вокзалу, потом

останавливался, смотрел и опять бежал.

Воротились в душный наш вагон. Здесь Димка

схватил вдруг свой заплечный мешок и ринулся к вы-

ходу. Я едва догнал его и схватил за полу:

– Куда?

– Сойду!

– Ты с ума сошел! А договор?

– Пусть ищут. Пока найдут, заработаю – отдам

подъемные. Пусти!

– Димка, что ты?

– Пусти!

– Сядь. Успокойся. Зачем же ты ехал? Про что

думал? Ну, поработаешь на стройке – вернешься. Ну,

не будь сумасшедшим!

Он сел, уронив мешок, и поглядывал то в одно, то

в другое окно. Поезд еще стоял. Диктор объявлял: «Че-

рез пять минут отправляется… Провожающие, проверь-

те, не остались ли у вас билеты отъезжающих…» Нуж-

но задержать Димку на эти пять минут. Я держал. Не

27

помню, что говорил, да он и не слушал. Наконец поезд

тронулся, и опять посыпались огни. Мало-помалу они

поредели, исчезли, и потянулась тьма.

Возможно, виноваты Димкины тоска и волнение, но

у меня осталось от Новосибирска волнующее чувство,

как от чего-то прекрасного и сказочного.

– Ну, зачем ты хотел сойти?

– А ты знаешь, куда мы едем? Там и медведь по-

дохнет…

– Ты боишься?

– Подожди, сам еще десять раз захочешь бежать,

да не сможешь. Боюсь, да! Что дальше?

Неужели это Димка Стрепетов? Наш строгий, взрос-

лый, упрямый командир? Я не мог поверить его сло-

вам.

– Слушай, Димка, ты что-то врешь…

– Да, вру! И не спрашивай больше. А Новоси-

бирск – лучше Ленинграда, лучше Москвы, да! Когда-

нибудь вся Сибирь будет такая, понял? У меня на стан-

ции Тайга есть друг. Сойду там и вернусь. Вернусь!

Дима сказал «вру», но мне все-таки стало не по себе.

Я ничего не понимал.

Стучали колеса. Беззаботно разметавшись, спал

одетым толстяк Лешка, и поминутно его хромовые са-

пожки упирались нам в колени. Обнимая свои узелки,

беспокойно ворочался жадюга Григорий. Иван Бугай

приподнялся, бессмысленно уставился на нас, потом

пробормотал: «Заткнитесь, идолы», почесался и за-

храпел себе дальше сном правильного и обстоятельно-

го человека.

А мы сидели и толковали: нужно себя пересилить

или нет? Я не был твердо уверен, что нужно, но почи-

тал своим долгом держать Димку. Он рассказал мне о

своей жизни, о том, как он работал на паровозе и как

едва не проехал красный светофор, как потом служил

23

в армии. После армии он вернулся в Новосибирск и

влюбился в девушку, которая работала в геологических

экспедициях.

– Что я знал тогда? Что я мог ей говорить? Про

паровоз? Про пулемет, затвор, прицел?

– Ну, и что?

– Работал снова на паровозе, в рейсах постоянно,

в саже весь, а она меня любила. А сама в экспедици-

ях… Зачем мы поженились? Она все в тайге и в тай-

ге… Видеть я не мог эту тайгу! Никакой человеческой

жизни нет, как кочевники. Потом уехали в Орел и ра-

зошлись. Люди в Сибирь, а я сгреб ее в охапку и, на-

против, подальше из Сибири. Шофером работал, квар-

тира была. Не то… В общем, разошлись, и делу конец.

Она опять в тайгу, а я вот завербовался…

Наступило утро, а мы все говорили. Проехали кра-

сивую и строгую станцию Тайга, где воздух был све-

жий и смолистый, словно после грозы.

Димка не сошел.

ВАСЕК ПОЗНАЕТ ЖИЗНЬ

Днем наш толстяк Лешка и Васек ушли в вагон-ре-

сторан. Воротился через два часа один Васек. Он был

совершенно пьян, тыкался головой в полки, икал. Да

и пришел не самостоятельно: его привел ревизор,

спрашивал в каждом купе:

– Это не ваш?

Мы ахнули. Сердобольные женщины закопошились,

закудахтали:

– Ох, ох, какой молоденький, совсем дитя! Как

вам не стыдно, как вам не совестно, довели хлопчика,

лоботрясы!

Васек грязно и неумело лаялся и просил курить.

Гришка брезгливо съежился и залез к себе на полку.

29

– Карманы вывернуты, обокрали! – со страхом

прошептал он, протягивая палец с большим черным

ногтем.

– Пойдем Лексею морду бить,– кратко сказал

Бугай; он засопел и раздул ноздри.

Васек стонал и дрожал. Под взглядами всего вагона

мы втроем повели его в умывальник, облили голову хо-

лодной водой, потом уложили на Димкин вещевой ме-

шок. Бугай и Стрепетов пошли в ресторан бить морду

Лешке, а я остался держать Васька, потому что он ме-

тался и бился головой о столик. Вскоре его стошнило.

Не повезло стене и Димкиному мешку. Прибежал дядя

Костя, схватился за голову, стал ругать и проклинать

нас на чем свет стоит.

Я снова сводил Васька в умывальник. Наконец ему

стало легче, и он уснул. Я осмотрел его карманы: семи-

десяти рублей не было. Тогда дядя Костя молча пома-

нил меня пальцем к себе, в служебное купе.

– Ну? Так я убирал после него? – сказал он.—

Теперь составим акт. «О приведении пассажирского ва-

гона поезда в антисанитарное состояние».

Он сказал это торжественно, смакуя такое внуши-

тельное определение.

– Да. Штрафа вам не миновать, это уж как пить

дать.

Я растерялся. Дядя Костя спокойно стал что-то ца-

рапать на листе.

– А ну-ка, прикрой дверь. Вот что, генералы, не

будем поднимать шум. Я ничего не видел, а кто ви-

дел, не его дело. Давай на чекушку и иди с богом. Ну?

Я, краснея, почти машинально отдал ему пятна-

дцать рублей и ушел, словно облитый ведром холодной

воды. Вот тебе и дядя Костя!..

Теперь еще недоставало, чтобы Бугая и Стрепето-

ва арестовали за драку в ресторане и ссадили с поезда,

30

Я бросился в ресторан, и в моем уме уже рисовались

битые стекла, звон посуды и перевернутые столы.

К удивлению, в вагоне-ресторане было тихо. В углу

сидели за столиком улыбающийся, лоснящийся Лешка,

мои замечательные Димка Стрепетов и Иван Бугай и

вместе… выпивали.

Напротив них, на краешке стула, настороженно си-

дел тип в расстегнутой рубахе и с устрашающей татуи-

ровкой на руках: могила, крест, пистолет, якорь и

надпись: «Не забуду мать родную». Между ними про-

исходил следующий разговор:

– Ты, подлюга, свистнул часы?

– Нет, не я.

– Врешь!

– Не я, говорю тебе!

– А ты жулик?

– Жулик.

– Зачем?

– Допустим, мне так интересно. А что из этого?

– Тогда рассказывай нам свою жизнь!

– На сухую не идет. Ставьте пятьсот – расскажу.

Стали торговаться, дошли до ста пятидесяти. Сло-

жились по три рубля и заказали собеседнику водки да

заодно и себе пива. Меня схватили в восемь рук и так

любезно усаживали, что повалили на стол. Я их звал,

тащил и едва вырвался сам.

С тяжелым сердцем я вернулся к спящему Ваську,

а ребята остались слушать жуликову жизнь. Возврати-

лись они поздно, когда закрыли ресторан и выпрово-

дили их. Относительно трезвым был Бугай.

– Ну, так что вам рассказал товарищ?

– А, Толька, не язви. Дрянь, ух, дрянь какая!

– Чего же вы сидели?

– Надо было Васьковы деньги выудить.

– Выудили?

31

– Да.

– Где же они?

– Пропили.

Он бухнулся на свой кожух и долго не спал, лежал,

уставясь в потолок, и думал о чем-то длинном и тягу-

чем, как наша дорога.

А поезд все стучит и несется, несется на восток.

И теперь уже по сторонам расстилается тайга.

Опять торчат с полок разнокалиберные ноги. Теперь

разница с Москвой во времени уже пять часов.

Сейчас в Большом театре начинается спектакль; бур-

лит, ловит билетики толпа у «Центрального». И нет

мне туда возврата, и нет возврата Димке в Новосибирск

или на станцию Тайга…

Я не сказал, куда мы едем. Мы едем на Братскую

ГЭС.

ЧТО СЛАЩЕ: ХРЕН ИЛИ РЕДЬКА?

Утром ребята сложились по десятке, по две и засу-

нули Ваську в пиджачок, пока он спал. Но после вче-

рашнего у Васька болит голова; встал он скучный, рас-

трепанный, приуныл. Дима Стрепетов снова ушел в

тамбур и стоит там уже целый час у открытой двери.

Бугай, злой, неспокойный, достал «Физику», третью

часть, вертит мощным затылком и заставляет себя чи-

тать. Один пузырь Лешка улыбается как ни в чем не

бывало, валяется брюхом кверху и напевает песню, ко-

торая нигде не записана,– песню другого мира. Мне

нечего делать, я лежу на своей третьей полке и не спе-

ша записываю за ним слова:

…Я родился на Волге в семье рыбака.

От семьи той следа не осталось.

Хотя мать беспредельно любила меня,

А судьба мне ни к черту досталась.

32

Невзлюбил я в те поры хозяйство водить,

Ни косить, ни пахать, ни портняжить,

А с веселой братвой, по прозванью шпаной,

Научился по миру бродяжить.

Полюбили мы крепко друг друга тогда,

Хоть впервые встречались несмело.

А в одну из ночей пригласили меня

На одно на опасное дело.

Ох, и ночка была, хоть ты выколи глаз!

Вору риск по плечу, как обычай.

Поработали там, ну, не больше как час,

И, как волки, вернулись с добычей.

Пела скрипка привольный дунайский напев,

И баян с переборами лился…

– Мешочек! Мешочек! Мешочек!

Мы все вздрогнули от истерического крика. Гриш-

ка, растерянный, бледный, пританцовывал на своей

полке.

Потом он вдруг кубарем свалился оттуда и вцепил-

ся Лешке в горло:

– Га-ад, ворюга, отдай! Отдай, говорю! Отдай

деньги!

В нашем купе поднялся шум. Любопытные уже за-

глядывали из прохода. Пропал Гришкин мешочек с

деньгами!

– Я тебя зарежу, я тебя зарежу! Отдай…

– Да пош-шел ты! – сказал Лешка, гордо оттал-

кивая его.– Сдался ты мне, гнида!

– Отдай, говорю, отдай. Проводника позову! Ты

выследил, ты знал!

Мы с Иваном растащили их по углам и принялись

за разбор дела. Утром мешочек еще был на месте.

В нем, как утверждает Григорий, полторы тысячи де-

нег. На него невозможно смотреть: трясется, плачет,

расстегивает штаны, показывает обрывок веревочки.

Лешка удивлен и морщится.

3 Продолжение легенды 33

– Да стал бы я руки пачкать о тебя! Кулак ты, су-

рок ты, хорь вонючий! Ну и ищи свою торбу!

– Ворюга! Каторжник. А-а-а…

Минут пятнадцать идет обмен «любезностями».

Гришка ревет и выкрикивает их захлебываясь. Лешка

презирает его и посмеивается. Иван Бугай принялся

искать мешочек. Обшарили Гришкину полку, перево-

рошили все его узелки, обыскали другие полки. Мешо-

чек нашелся за трубой под столиком. Очевидно, он но-

чью оторвался, а когда Григорий сел к столу завтра-

кать, выскользнул и завалился.

Гришка, дрожа, схватил его, полез к себе и мгновен-

но затих. Лешка стал продолжать песню. Но я уже не

записывал слов, я был взволнован и думал: почему

они такие, Гришка и Лешка, и откуда они взялись?

И кто из них лучше?

А превратись я в Гришку, я бы повесился, честное

слово! Что же это такое? Сколько еще поколений нуж-

но, чтобы кулак в человеке умер?

А Лешка? А тот тип, которому «так интересно»

быть жуликом? У них свой мир, своя мораль, свой

фольклор и презрение к тем, кто на них не похож…

Да, Лешка, конечно, презирает Григория, но разве

хрен редьки слаще?

МЫ БУДЕМ ПЕРЕБИРАТЬ ПРЯНИКИ

Тайшет! Тайшет!

Это слово у всех сейчас на языке. От станции Тай-

шет начинается новая железная дорога на Лену. Скоро

о ней услышит весь мир, но пока она известна не-

многим. Она через Лену пойдет на Якутск, через хреб-

ты и дикие земли на Чукотку, до самого Берингова про-

лива. По первому отрезку ее сейчас едут на Братск.

Об этой дороге я знал по карте, но у меня было еще

34

триста рублей, и я взял билет до Иркутска. Вместо пе-

ресадки в Тайшете я решил ехать старым путем – на

Иркутск и оттуда пароходом по Ангаре. Это так инте-

ресно!

Мои попутчики сходят в Тайшете, чтобы ждать

братского поезда, а я… еду дальше. Может, сойти с ни-

ми? Нет. Мы встретимся на Братской ГЭС через неде-

лю. Мы записываем фамилии друг друга, и больше ни-

чего. У них нет адресов и у меня нет.

С самого рассвета идет дождь. Здесь широта и раз-

мах во всем: дорога – так до одури, лес – так уж

без конца, дождь – так уж без просвета. Он льет и

льет, стекает по окнам ручьями; сырость и холод про-

никли даже в наш переполненный вагон.

Скоро Тайшет, вот-вот он покажется… Прошел

уполномоченный, который сопровождает партию вер-

бованных, велел приготовиться. Гришка канючит, что-

бы помогли ему нести вещи. Хлопцы заметно погруст-

нели, встревожены.

Васек. Эх, приедем, а там палатки стоят!

Дмитрий Стрепетов. Ничего, Васек, еще бу-

дем сами натягивать.

Иван Бугай. Говорил уполномоченный – бу-

дем на лесоразработках. Вот это дело!

Григорий. Ох, заставят нас бревна таскать!

Глаза на лоб!..

Дмитрий Стрепетов. Нет, будем пряники

перебирать. На кондитерской фабрике.

Вот уже показались домики, дымящие трубы.

– Тайшет! А завод какой!

– Ну, то, наверно, и есть наша кондитерская фаб-

рика. Подъем, хлопцы!

Мы пожимает друг другу руки. С Димкой Стрепе-

товым у меня прощание почему-то грустное. Что-то

осталось недосказанное…

35

С поезда сходило очень много людей. У всех пере-

селенческий вид: с детишками, с посудой, провизией.

Хлещет дождь, грязь непролазная, мокрые пути,

мокрые составы, путаница, станции не видно. Упол-

номоченный кричит, проверяет по списку, все ли

сошли.

Потом они взвалили на плечи сундуки, чемоданы,

узлы и пошли куда-то вдоль полотна, по лужам, пры-

гая через шпалы. И со всеми пошли строить Братскую

ГЭС беспокойный Дмитрий, обстоятельный Иван Бу-

гай, ленивый вор Лешка, жадюга Григорий и познаю-

щий жизнь Васек.

Только Дмитрий обернулся и помахал мне рукой.

А те, другие, уже были заняты иными заботами: спе-

шили ли спрятаться от дождя, дотащить ли благопо-

лучно Гришкино барахло, а может, они были просто

взволнованы и боялись.

ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ

Есть большой враг человека – страх. Страх перед

изменением в жизни. Человеку, просидевшему два-

дцать лет на одном месте, страшно двинуться куда-то,

переехать в соседний район или – господи упаси!– в

Сибирь.

Я понял это, испытав на себе. Я не сидел в родном

городе двадцать лет, я только десять лет учился в шко-

ле. И вдруг изменения в жизни! Как было страшно

ехать куда-то! Как это – уйти из дому, пойти меж чу-

жих людей, в чужие края? Что я буду делать? Как

проживу?

Наверно, я уезжал зажмурясь. В этом я признаюсь

только себе. Потому что у нас ведь не принято боять-

ся. Молодежь, едущая в Сибирь, выглядит очень бод-

36

ро, говорит на митингах разные хорошие слова. А я го-

ворю: страшно.

Теперь я почти не боюсь. Не бояться научил меня

Васек, который беззаботным воробышком – без денег,

без вещей – поехал вместе со всеми и не ломал себе

долго голову: а как я проживу, а вдруг будет плохо?

Не бояться меня научили Дмитрий Стрепетов и Иван

Бугай, которые, если будет трудно, поострят насчет

пряников и возьмутся натягивать палатку.

Теперь мне самому кажется странным тот перепу-

ганный и растерянный мальчик, который неделю назад

кричал: «Что делать? Что будет? На завод, в ма-

зут?» Мне кажется, что я повзрослел за несколько

дней.

И, если Витька провалится на экзаменах в вуз, я,

кажется, посоветую ему проехаться в Сибирь, в общем

вагоне на третьей полке. Багажа, Витька, не бери, ни-

чего тебе не надо, кроме смены белья да куска доброго

мыла. Я говорю это вполне серьезно, слышишь?

И не бойся!

ТРИ ЗВЕЗДОЧКИ

Много есть учебников на свете.

Мы изучаем горы, моря и полезные ископаемые.

Нам поведали, что сумма квадратов катетов равна

квадрату гипотенузы. Я знаю, как переменный ток

преобразуется в постоянный, и прочту в учебнике о

реакции «феррум плюс аш-два эс-о-четыре».

А вот где достать учебник жизни?

Наша преподавательница литературы Надежда Ва-

сильевна так хорошо рассказывала об идейной направ-

ленности романа «Евгений Онегин», о классовой борьбе

в повести Горького «Мать», в романе Шолохова «Под-

нятая целина», и все становилось очень ясным: в тех

условиях, в жизни тех времен все было понятно, четко

и в порядке разложено по полочкам.

Ну, а наши дни, сегодняшняя жизнь? Учителя за-

ботились уложиться в отведенные часы с Онегиным

и Печориным, и, по-видимому, в учебном плане не бы-

ло уделено специального времени для разговора о

жизни. Словно то, каким должен быть настоящий че-

38

ловек в наши дни,– это всем ясно, нечто само собой

разумеющееся! Но возьмите Сашку и Витьку – каж-

дый из них понимает это по-своему. Люди разошлись,

еще не закончив школу, хотя оба одинаково усердно

изучали и Онегина, и Печорина, и «Поднятую це-

лину».

Директор на выпускном вечере сказал: «Теперь

вы вступаете в жизнь. Будьте достойны звания совет-

ского человека, чтобы наша школа могла гордиться

вами!»

Мы, понятно, обещали быть достойными.

Наш комсорг с комитетом решал в основном вопро-

сы о членских взносах и лыжных соревнованиях. Было

одно за всю историю собрание «О моральном облике

советского человека», но провели его преказенно, про-

чли по шпаргалкам такие нудные доклады, что это по-

ходило скорее на повинность, и вряд ли кому-нибудь

захотелось задуматься о своем моральном облике. Я не

помню, о чем говорилось в докладах; кажется, разбира-

лись примеры из книг, вспоминали молодогвардейцев,

Павла Корчагина и Маресьева.

А вот Витькин отец, как-то будучи навеселе, гово-

рил с нами о жизни:

«Жизнь, молодые люди,– это дикий лес, в котором

кишат гады. Кто кому скорее перегрызет горло,

тот и прав. Красивые идеи только в книгах, они для

внешнего пользования».

Да, мы запоем читали «Как закалялась сталь» и

«Два капитана». Это книги о других временах. Живи

мы с Павлом Корчагиным, мы бы дрались с белыми.

Ух, как бы мы дрались! Живи мы с Олегом Кошевым,

мы бы били фашистов. Но сейчас? Кто же опровергнет

Витькиного отца? Мать говорила мне:

«Все мы, пока молодые, куда-то рвемся, ищем

правду, а потом привыкаем… Самое верное: найди се-

39

бе тихий уголочек и живи скромно, мирно. Бог с ними,

с чинами и деньгами».

Теперь она считает меня пропащим, день и ночь

плачет.

Мы загорелись целиной вместе со всеми (запахло

Корчагиным, запахло бурной жизнью!). Тогда Витькин

отец «по-жизненному мудро» растолковал нам, что це-

лина и всякие новостройки это пустые «разговорчики»

и нас, дурачков, туда заманивают. Витькин отец,

смеясь, нам говорил, что деловым людям наплевать на

Корчагина. Это-де мы читаем разные книжки, волну-

емся, а у них заботы о деньгах, о пальто, о квартире;

тот, мол, кто поумнее, ездит в собственном автомобиле.

И мы перестали думать о новых землях.

Наконец Витька явился в школу разодетый в ядо-

вито-зеленый костюм, в узких брюках, туфлях с пряж-

ками и на микропоре и заявил, что прожить без бед,

без нужды, весело – вот мудрость жизни, потому что

жизнь коротка, а молодость еще короче.

Комсорг сказал ему: «Эх ты, стиляга!» А Витька

возразил и доказал, что «стиль» – это удобно и хо-

рошо.

Еще Чехов говорил, что люди должны одеваться

красиво; узкие брюки не болтаются на ногах, как юб-

ки, и не треплются, а толстые подошвы удобны в

грязь. И это было совершенно справедливо. Я бы сам

оделся стильно, если бы моя мать зарабатывала столь-

ко, сколько Витькин отец.

Но ведь для этого нужно ловчить. Я не хочу! Я не

хочу! Я не хочу, чтобы они были правы! А они правы?

Где же, где же взять учебник о жизни? Не устав, не

свод законов, а обыкновенный умный и честный раз-

говор, разговор по душам, как прожить жизнь по-на-

стоящему, как прожить честно и смело?

Наш дорогой директор школы, наши уважаемые

40

наставники! Вы сообщили нам массу полезных вещей,

вы дали нам знания, но вы не сказали о чем-то самом

большом, а накормили нас пустой розовой сказкой,

легендой и пустили в свет: «будьте достойными», то

есть выпутывайтесь сами.

А как выпутываться, я не знаю.

ДРЕВНЕЕГИПЕТСКИЙ ТРАМВАЙ

«А что, если здесь, в Сибири, я зашибу деньгу, оде-

нусь стильно, поработаю, сколько захочу, и вернусь в

Москву? Витька ахнет, а Юна… Посмотрим, что она

запоет, когда я явлюсь на толстых подошвах, с золоты-

ми часами, куплю «Победу». И вообще… жизнь корот-

ка, а молодость еще короче. Что, если это и в самом

деле самое мудрое? Самое мудрое…»

Эти мысли лезли мне в голову, когда я, оставшись

один, молча лежал на своей полке весь отрезок пути от

Тайшета до Иркутска.

«Волга» – изумительный автомобиль! Ты сидишь

за рулем немного небрежно, твоя машина ожидает те-

бя у театра, и ты выходишь с девушкой и говоришь ей:

«Прошу». Дверца щелк – и асфальтовая полоса бежит

под радиатор. «А правда, что в Сибири трудно?» —

спрашивает Юна. «Конечно, нелегко. Там требуются

мужественные люди».

Почему, если человек один, он так беспомощен?

Почему он так слаб? Чтобы чего-нибудь добиться в

жизни, сколько нужно пройти, сколько нужно потол-

каться среди чужих, занятых своими делами и без-

различных к тебе людей! Вот я сошел на иркутском

перроне, и бодрость моя стала съеживаться, съежи-

ваться…

В шумной толпе я растерялся и никак не мог найти

выход в город. Все вокруг торопились, бежали. Крича-

41

ли над ухом: «Есть горячие пирожки!.. Вот свежие

щи!» Разговоры, цветы, поцелуи, смех. Всех встречают,

все куда-то пойдут, у них есть дома, семьи или знако-

мые. А я вдруг почувствовал себя таким одиноким,

никому не нужным. Вот просто – болтается в мире

какой-то человек. Зачем болтается? Почему?

Пристань оказалась недалеко от вокзала, за мо-

стом. С моста Ангара была величественной, широкой, с

удивительно быстрой и красивой водой. Плавали кате-

ра, лодки, шипел буксирный пароход, разворачивая

баржу.

Дебаркадер папахнул горячими досками, смолой и

тиной. Он был пустынен. У кассы я прочел расписа-

ние. На Братск сегодня пароходов не было.

Да, хотел бы я посмотреть, как бы вы себя чувство-

вали на моем месте! Я был взвинчен, взволнован; рас-

писание совсем расстроило меня. Я сел на переверну-

тую лодку, смотрел, как женщины полощут в реке

белье, и, чтобы как-то успокоиться, стал убеждать себя,

напоминать себе, что ведь все в порядке.

Во-первых, я еще в дороге, еще не на Братской ГЭС.

Я пассажир, экскурсант. У меня еще есть триста

рублей.

Во-вторых, это к лучшему, что нет парохода. Надо

посмотреть город, а под городом строится Иркутская

ГЭС – это тоже нужно обязательно увидеть.

А переночую на берегу, хоть и под этой лодкой.

И мир вообще прекрасен, нечего в нем теряться. Выше

нос, Толя! Я умылся ангарской, холодной как лед

водой, вытерся носовым платком, подхватил чемодан-

чик и пошел с растрепанными мыслями по Иркутску.

Это, оказывается, изумительное, ни с чем не срав-

нимое чувство – когда приезжаешь в незнакомый го-

род и узнаешь его, открываешь в нем что-то его при-

вычное и неповторимое.

42

Впервые в жизни я увидел деревянные тротуары.

Это ряды досок, проложенные вдоль улиц по обеим

сторонам, отполированные подошвами, по ним прият-

но и как-то спокойно, уютно ходить – стук-стук…

Улицы Иркутска были тихие, тенистые, уже с утра

жаркие и пыльные, словно это и не Сибирь, а по мень-

шей мере Средняя Азия. Город пах летом, пылью и

горячей листвой. Прохожие не торопились, не неслись,

как по Охотному ряду, одеты были просто, скромно —

и все стали казаться мне приветливыми. Автомобили

были редкие, ездили осторожно и долго испуганно

сигналили еще за сто шагов от перекрестка. В Москве

мы уж совсем отвыкли от гудков.

С пыльных заборов смотрели устрашающие пасти

львов, и реклама кричала, как она может кричать, на-

верно, только в провинции:

ТРИ!!! Последние представления! ТРИ!!!

СМЕШАННАЯ ГРУППА ХИЩНИКОВ

под управлением

Н. ГЛАДИЛЬЩИКОВА!

На арене ПЯТЬ клоунов!

Вечер сплошного смеха!

Приходите смеяться!

– Бабушка, вы не покажете, как пройти к центру?

– К центру, сынок? Поезжай на трамвае.

– На каком?

– На первом, сынок.

Я подошел к остановке и стал ждать первого номе-

ра. Трамваи подходили, но… они были без номеров.

«Странно,– думал я,– как же их различают люди?»

Безномерные трамваи изредка подползали, никто ни-

чего не объявлял, а пассажиры садились, как-то уга-

43

дывая нужный вагон. Толпа на остановке была боль-

шая, люди спешили на работу, двери вагонов брались

с бою. Угрюмый длинный старик со стулом не мог по-

пасть уже в третий трамвай. У него я несмело спросил:

– Скажите, пожалуйста, какой это номер?

– Никакой.

– Как?

– Ага, вы с вокзала? В Иркутске одна линия. По-

нятно? Одна! Чтоб их черт раздавил! В древнем Егип-

те, наверно, трамвай был лучше. Ага-а!

Подполз очередной трамвай, и странный старик ри-

нулся к ступеньке. Я так удачно последовал за ним,

что толпа приподняла меня от земли и буквально внес-

ла в дверь.

Представьте себе этакое приземистое красное соору-

жение, похожее на увеличенную спичечную коробку,

с крохотной жалобной лампочкой впереди, которое

грустно звякает «динь-динь», жужжит, катится, а внут-

ри так набито людьми, что не продохнуть, не пошевель-

нуться, только поскрипывает крыша. Героические

иркутские кондуктора дают сигнал с помощью верев-

ки и кричат:

– Оплачивайте! Приготовьтесь на выход!

Линия была длинная-предлинная, она тянулась че-

рез весь город. Я сошел там, где сходило больше всего

людей, то есть меня опять вынесли. В витрине висела

«Восточно-Сибирская правда», и там я кстати прочел,

что в недалеком будущем «Иркутск украсится трол-

лейбусом». Страница газеты была посвящена молодым

строителям телецентра. «В мире чудес» называлась за-

метка о телевидении. Мне было так странно: здесь

это – еще чудо будущего. И вдруг я впервые ясно

ощутил, понял, как много еще дел в стране и сколько

есть еще городов вообще без трамвая и всего того, к че-

му давно привыкли в Москве. Трамвай – мелочь, про-

44

сто он натолкнул меня на эти мысли, и я с удивлением

как бы остановился и посмотрел вокруг другими гла-

зами…

Текла обычная жизнь улиц, но мне все казалось

новым, особым. Я хотел понять этот незнакомый город

и его людей. Вот они живут далеко в Сибири… Чем

они живут? Куда они идут? У всех заботы или просто

гуляют? Мороженое на углах; толкучка у киоска с

водой; рыбьи хвосты шевелятся в кошелке у старуш-

ки – странные рыбы. Я вспоминаю, что видел такие

на рисунках. Стерлядь! По мостовой едет не спеша

извозчик – самый настоящий, живой. Неплохой книж-

ный магазин – заперт еще на замок; а на витрине

«Мартин Иден»; в Москве его не достанешь… Носятся

пыльные, обшарпанные такси – «Победы»; надписей

«Переход» нет, переходи себе где вздумается.

Дома – самые разные, каждый живой и со своим

характером. Нет плоских монументальных фасадных

рядов. Дома, вероятно, строились в разные времена, в

разных стилях, промежутки между ними заполняли

павильончики, плющ, а в общем вышло что-то очень

теплое и уютное. Каждая улица – как книжная полка

в библиотеке. Там стоят новенькие, пахнущие краской,

с хрустящими страницами тома – и рядом какая-ни-

будь брошюрка, какой-нибудь заслуженный, подклеен-

ный, доживающий свой век «Монте-Кристо».

Были новые громадные жилые дома, был старин-

ный театр и величественное, с колоннадой Управление

Восточно-Сибирской железной дороги. А стоило

свернуть вбок – и уже теснились деревянные срубы из

могучих бревен, темно-коричневые домики с белыми

ставнями, с воротами из тех же могучих бревен и таб-

личками «Во дворе злые собаки». Мне казалось, что я

попадаю в мир пьес Островского. И вдруг тут же, рядом,

оказывается современный, шумный, заасфальтирован-

45

ный двор с детской площадкой, волейболом – совсем

как в Москве. Только перед свежим, новым зданием,

заваленный известковыми бочками и лесами, еще тор-

чал приземистый купеческий лабаз с ржавыми гоф-

рированными шторами, старинным замком и совре-

менной вывеской «Универмаг».

Чудилось, что дома борются. Старые и маленькие,

почерневшие, со злыми собаками, хотели сидеть тихо

в своих мирных углах; они выращивали капусту и вы-

возили ее на базар. Но приходили новые, веселые; они

становились там, где им хотелось,– молодые, уверен-

ные, не всегда и замечающие, как по-волчьи зло то-

порщит современный лабаз свои кривые железные

шторы, как деревянные срубы толпой торопятся прочь,

в кусты, под листья, гневно сверкают заплывшими