Текст книги "Тайна Змеиной пещеры (Повесть)"

Автор книги: Анатолий Евтушенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Глава одиннадцатая

Несколько раз ребята пробирались к танкетке. Из опрокинутой машины разбитые ящики сползли в грязь, в придорожный кювет. Ребята рылись в густо замешанной земле, выбирая то по одному, то целыми россыпями патроны. Понадобилось сколотить три ящика, чтобы вместить все найденные сокровища.

За Бургарами, в отвесном самарском берегу, в той самой пещере, где когда-то ночевали Антон и Васька, был вырыт боковой тайник. Ящики с патронами, гранатами, найденные в Грачевой балке, две винтовки с отбитыми прикладами – все это хранилось в пещере и составляло тайную гордость ребят.

Через Леваду по дорогам и по бездорожью ломились немецкие войска: танки, пушки всех калибров за тягачами и конными упряжками, стрелки на мотоциклах, верхом, пешком, обозы крытых брезентом кибиток на резиновом и жестком ходу. Тяжелые лошади с куцыми хвостами пара за парой в желтой ременной упряжи тащили за собой огромные фургоны. На облучках чинно сидели правщики, держа в зубах на длинных чубуках трубки величиною с подстаканник. Гибкие хлысты покачивались над обозами.

Гул, рев, ругань, топот тысяч и тысяч ног. Невообразимый шум. Чужая речь всюду – в хатах, во дворах, на дорогах – вытеснила и заглушила все привычные звуки. Немцы не гнушались и русскими словами, но только теми, употребления которых требовало брюхо.

– Яйко! Масло! Млеко! Сало! Мьед! Курка! Тавай! Тавай! Матка, шнелль! Пистро! – Руки тянулись к хозяйке дома не просительно, а властно, не ковшиком ладошка, а прямая, тычащая в грудь. – Шнелль! Шнелль!.. Тавай! Тавай!

Давно уже выпотрошены кладовки и подвалы, съедено все, что можно класть на зуб, а они все шли и шли, приставая к горлу:

– Шнель, шнель! Тавай, тавай! – Шныряли, отталкивая хозяек, по закромам, по ящикам, по погребам. Зерно и сено скормили лошадям. Полезли по хлевам и насестам. Такой гвалт вокруг, что и сравнить его не с чем.

По ночам немного стихало. Изредка окликали друг друга часовые. Слободские собаки передразнивали и облаивали пришельцев. В хатах, как бревна внакат, спали солдаты. Густо пахло чужеземным потом. В полночь ненадолго начиналось чавканье. Солдаты подкреплялись заготовленными с вечера и спрятанными в изголовье бутербродами. Храп, свист, сонное немецкое бормотание.

Иногда свершалось чудо: с началом дня все постояльцы выметались на улицы и двигались дальше. Село, опустев, снова становилось прежним. Успокаивались собаки, кукарекал на радостях уцелевший петух, мычали в стойлах коровы. Кто-то громко называл кого-то по имени.

Если случалось, что в селе несколько дней к ряду не было немцев, начинала восстанавливаться колхозная власть. Люди шли к старику-бригадиру, просили совета, помощи. У председателя просили позволения взять на общем дворе пару стареньких волов и арбу, чтоб привезти куги или очерету, – крыша сгорела, надо накрывать потолок. Общих собраний не случалось, а что-то в этом роде было. На конюшне собирались те, у кого чесались по общей работе руки. Перекладывали с места на место навозную кучу, любовно гладили обвислые бока уцелевших артельных кляч.

Но вот снова начиналось нашествие. Бегали по дворам квартирмейстеры, выбирали лучшие хаты для офицеров, рисовали на заборах и дверях только им понятные знаки. Дымили кухни, звенели котелки, село меняло свой облик. Забивались в дальние углы его законные хозяева и начинали распоряжаться всюду пришлые, незваные «гости».

* * *

До Левады теперь не доходили ни письма, ни газеты. Замолчал для Левады весь белый свет. Какие газеты читал в эти дни старый Деркач, никому не было ведомо, однако новости он откуда-то черпал полными пригоршнями. Щедро, не скупясь, сеял их налево и направо. В конце октября, по его словам, немцы взяли Ленинград и Москву. «Гитлер дал указание, – говорил Деркач, – завезти на Украину из Германии побольше мануфактуры и открыть лавки»: Односельчанам он обещал такую жизнь, какая и не снилась никому из них даже в самых лучших снах.

* * *

Отец Антона вернулся из эвакуации вечером. Во дворе он первым делом спросил:

– Все дома? Все живы?

Дома все еще не было старшего сына. Вместо него в семье тайно жил раненый танкист Лександр, занявшийся, не успев выздороветь, сапожным делом.

Особой радости возвращение бывшего председателя ни у кого в селе не вызвало. Никто не бросился к нему с объятиями и расспросами. Странно всем показалось: всюду немцы, а председатель у себя во дворе ходит, не прячась. Так ведь и до петли недолго. Но если он так открыто и смело ведет себя, значит он на что-то надеется, что-то знает о своем положении такое, чего другие не знают.

Пришел ненадолго и Таран. Поговорил и ушел. Растерянный и сгорбленный. Спрашивал у бывшего, что делать, но тот ответил, что сам пока ничего не знает.

Наведался бригадир. И тоже разговор с ним длился недолго.

Григорий Иванович советовал ремонтировать инвентарь. Будут назначать старосту – посоветовал не отворачиваться, соглашаться и работать. Лучше, если в старосты пойдет свой человек.

Антону он показал немецкий пропуск, по которому пришел домой. На белой хрустящей бумажке по-немецки и по-русски что-то было написано, а что, Антон прочитать не успел. Отец, второпях, собрался и уехал в район.

Очень трудно и почти невозможно было Антону разобраться в том, что происходило. Фашисты принесли столько бед, они наши враги, а отец советует всем жить и работать. Пришел по немецкому пропуску из эвакуации домой, и самое непонятное – поехал в район, где хозяйничают немцы.

Односельчане стали поглядывать на мать и на Антона искоса. Только Деркач кланялся Дарье Степановне ниже прежнего. А однажды, оглянувшись, завернул во двор.

– Я, Дарьюшка, к Григорию Ивановичу.

– Заходите, в добрый час, да только его дома нету.

Антон заметил, что Деркач не поверил. Уж очень бегали его глаза по двору в поисках хоть какого-нибудь признака, что Григорий Иванович дома.

– Я, Дарьюшка, к нему по одному, можно сказать, тайному делу. Зря ты его от меня ухороняешь.

– Чего его ухоронять? Он поехал в район. Работу ему там предлагают.

Деркач вытянул шею. Как собака, которая перестав принюхиваться, насторожилась – нет ли вокруг подозрительных шорохов, – таки этот хитрый, пронырливый человек.

Григорий Иванович для Деркача в настоящий момент был сущим кладом. Если его запродать, как бывшего активиста, можно нажить у немцев авторитет. А если Григорий Иванович у немцев в чести, то перед ним надо вовремя снять шапку. Не сегодня-завтра, считал Деркач, из Германии придут товары, и надо не прозевать, получить позволение властей открыть лавочку.

– Так ты, Дарьюшка, говоришь, он на работу в районе определяется? – Деркач спросил и сам себе ответил: – Ну да, ведь бояться ему нечего. Он от советской власти имел гонение. У него и отец в тридцатом раскулачен был и сам он беспартийный. Так что опять выходит, что вроде власть переменилась, а вроде и не переменилась. Куда ни поверни, и всюду Григорий Иванович. Голова его, конечно, того стоит, чтоб высоко цениться на любом повороте судьбы и при любой власти.

По шажку, по шажку Деркач приближался к порогу хаты. Юркнул в сени и уже выглядывая оттуда, пальцем позвал к себе хозяйку. Дарья Степановна пожала плечами.

– Не верите, что ли, что хозяина дома нет?

– Да как же не верить? Я с тобой хочу без свидетеля, без этого сорванца поговорить, – Деркач кивнул в сторону Антона, мирно сидевшего на порожке. – Я тебе скажу, а ты ему – по приезде. Он теперь за вами на авто прикатит, как барин. В одночасье увезет вас, а я снова не увижу его. А до района мне пешком идти несподручно.

Деркач, не ожидая приглашения, засеменил в хату. Дарья была вынуждена последовать за ним.

Антон ухмыльнулся: Деркачу хочется без свидетелей поговорить, как бы не так! Через конюшню Антон пробрался в кладовку, а там от кухни его отделяла тонкая фанерная дверь, сквозь которую все слышно, как будто с глазу на глаз разговариваешь.

Не успел Антон прильнуть к двери, чтобы услышать секреты Деркача, как на плечо ему легла чья-то увесистая рука. Антон оглянулся и облегченно вздохнул. За печкой стоял Лександр.

– Фу ты, испугался.

– Не трусь, я сам дрожу, – шепнул Лександр. – Кто пришел?

Антон приложил палец к губам, тише, мол. Лександр понимающе кивнул.

За дверью слышались шаркающие шаги Деркача. Мать Антона все просила его:

– Да вы садитесь, дядьку. Ну что вы все ходите, пожалейте свои старые ноги.

– Ноги свои, Дарьюшка, я жалел раньше, при Советской власти. На колхозной работе хоть что угробить можно. А теперь я буду жить для себя, а для себя своих ног не жалко.

Подвинулась табуретка, и шаги затихли. Наверное Деркач сел. Антон и Лександр переглянулись. Чего он тянет? Зачем пришел? Наконец-то, Деркач заговорил о том, что привело его в этот дом. Но начал он издалека.

– Ты знаешь, Дарьюшка, с каким уважением я и к тебе и к Григорию Ивановичу…

Мать промолчала.

– Хочу я, чтоб и вы меня уважили. Григорий Иванович теперь будет в больших людях ходить, так пусть за меня словцо замолвит. А уж я-то, а уж я-то… живота своего не пожалею. Говорят, Григорию Ивановичу от немецкого коменданта бумага выдана? Правда ли это?

– Правда, – ответила мать равнодушно. – Какое словцо Григорий Иванович должен замолвить?

– Мне у коменданта пусть позволение выпросит, чтоб маленькую такую лавочку открыть.

– Право, я и не знаю… – уклонилась мать от ответа.

– Я, Дарьюшка, прошу свое по закону, – настойчивее заговорил Деркач. – Да и в его интересах выправить для меня такой патент.

– О чем вы, – недоумевала мать, – в каких таких его интересах?

– А в таких, Дарьюшка, что перед тем, как нашим отступать, ночевал тут у меня один человек оттуда. А на другой день его возьми, да и схвати чекисты. А кто им помог, кто на след навел их? Не знаешь? Так знай. Твой сынок младший. Я ведь, и про это знаю. Мне все известно. Я так думаю, что и в твоих интересах, Дарьюшка, убедить Григорий Ивановича похлопотать там обо мне.

– Грех большой вы берете на себя, дядьку. Чего-чего, а немцам можно сказать и то, что это вы его выдали. Немцы на расправу скоры, долго разбираться не станут.

– Ты что, Дарья? Никто такого не окажет!

Деркач, наверно, вскочил. Слышно было, как ударилась об стенку табуретка.

– Отчего же не скажет?

Антон почувствовал, как Лександр сжимает рукой era плечо.

– Ах, Дарьюшка, – голос у Деркача снова стал заискивающим, – ну что нам делить. Я ведь только так, для примеру сказал. Я тебе посурьезнее что расскажу. А ты передай сразу Григорию Ивановичу. Пока он со скотиной в эвакуацию ходил, тут дела делались, и еще какие. Приезжал из района товарищ и тайно вызывал к себе мужчин из тех, кто по инвалидности или по возрасту не призван был в Красную Армию.

– Ну и что же с того, что вызывал? – переспросила мать.

– А то, что по моему разумению, он их в тайный отряд записал. Смекаешь? Чего доброго, они и Григория Ивановича могут того… – Деркач щелкнул языком. – У меня списочек есть. Так я его кому следует и того… передам.

Антону не хватало воздуха, сдавило грудь. Лександр, присев в закутке, до того внимательно слушал, даже моргать перестал.

– И еще я тебе скажу, Дарьюшка, что большая беда подстерегает всех левадинцев. Ты, помнишь, танкист за селом на немцев напал, положил сколько их, полдня хоронили?

– Ну и что с того, – насторожилась мать.

– А то, что поначалу думали, что он ушел за речку да и скрылся неведомо куда, а он теперь здесь, в Леваде, скрывается. Не слыхала?

– Не приходилось.

– Узнают немцы об этом, нагрянут, что тогда будет?

– Ох, не дай бог, что будет, – согласилась мать. – А может, то пустые разговоры, про танкиста?

– Не скажи, – возразил Деркач. – Я своему Афоньке сделал такое поручение. Про все это пронюхать. Он разузнает.

В передней заплакал ребенок и мать стала торопливо выпроваживать Деркача из хаты.

Лександр, как только за Деркачом закрылась дверь, выпрямился в полный рост, стал теребить и мять правую ногу.

– Затекла. Все зажило вроде, а затекает быстро, честно слово.

Антон удивился, что Лександр говорил не про то, что услышал от Деркача, а про свою ногу. В приоткрывшуюся дверь заглянула мать. Окинула взглядом кладовку, спросила:

– И ты тут, Антон? Гляди у меня, чтоб нигде ни слова о том, что слышал.

– Он, поди, понимает, тетя Даша. Честно слово, – заступился Лександр за Антона.

– Какой человек ужасный, а? А жил-то среди нас при Советской власти, – сокрушалась мать, то и дело всплескивая руками. – Что же его сразу-то чекисты не забрали, когда этого, что на парашюте опустился, поймали?

– Да, мама, Деркач прятался где-то до самого прихода немцев. Мы, ведь, искали его.

– Ну вот что, сынок, – мать остановилась посреди кладовки, – как свечереет, пойдете с Лександром в Водяный хутор. Отведешь его к тете Кате. А сам назад.

Мы, Шурик, – обратилась она к танкисту, – не сегодня-завтра переедем в Петропавловку. Тебе здесь оставаться нельзя.

* * *

Вечером Антон, спросив позволения у танкиста, привел к нему Яшку и Сережку. Ребята поначалу думали, что проводят танкиста до сада, а там дальше они с Антоном огородами выйдут за село и шляхом пойдут прямо на Водяный.

Но в саду танкист попросил ребят проводить его и Антона за село, и те согласились. Шли огородами, преодолевали препятствия: канавы, наполненные дождевой водой, завалы из терновых веток, сложенных на огородных межах.

– Ну что мы, честно слово, по своей земле идем и прячемся? – Танкист остановил ребят. – Пойдемте улицей. Вы идите впереди, а я за вами. Если кто встретится, поздоровайтесь с ним громко, и я спрячусь. Немцев нет.

– А Деркач? – напомнил Антон.

– Деркача тоже не должно быть, – непонятно ответил танкист. – Если он будет жить, немцы и полицаи всех вас перестреляют.

На улице никто ребятам не встретился до самого края слободы. Дальше дорога вела через кладбище. Такое обычное место для дневных ребячьих игр, ночью кладбище преображалось. Неясные силуэты кустов пугали своей похожестью на затаившегося человека. Тишина и та пугала, уж лучше шумела бы непогода. Вспоминались всякие истории когда-либо приключавшиеся с запоздалыми прохожими. То кресты сходили с могил и водили хоровод на лужайке, то искры вдруг сыпались под ноги путнику, а то и вовсе на длинном шесте, покачиваясь, являлась голова с горящими глазами. Любили левадинские парубки подшучивать над поздно возвращавшимися домой своими же товарищами, и были их шутки одна другой коварнее. Хоть и знал любой, что голова с горящими глазами, не что иное как тыква с отверстиями, внутри которой горит свечка, да знать это одно, а не сдрейфить и выйти достойно из поединка, это совсем другое.

Ничего такого с ребятами на этот раз не случилось. Все это бывало только до войны, когда левадинцы не чурались потехи. Другое время пришло, другие принесло заботы. Мужчины на войне, далеко от родных мест, женщины и дети еще до сумерек забираются в хаты и при свете каганца коротают нудные осенние вечера.

Когда почти все кладбище осталось у ребят за спиной, справа по ходу зашевелилась какая-то тень. Словно призрак, она увеличивалась в размере и вширь и ввысь. Яшка, шедший первым, остановившись, схватил за руки Антона и Сережку. Тень двигалась прямо на ребят.

– Стой, кто идет? – выкрикнул Яшка, выхватывая пистолет. – Еще один шаг, и я стреляю.

Раздался дикий, нарочито громкий хохот, сравнить который можно разве что с лошадиным ржанием.

– Что струхнули? – Это был Рыжий.

Он подошел к ребятам на ходулях, в брезентовом плаще с распахнутыми во всю ширь полами.

– Здорово, Афоня! – закричал Антон зычным голосом.

– Здорово! – вторил ему Яшка.

– Чего орете? – удивился Афонька. – Дайте костыли сниму, побалакаем.

Афонька бросил в сторону ходули, запахнул полы плаща.

– Хотите заработать? – спросил у ребят. – Пошли со мной. По слободе, говорят, в ночное время призрак разгуливает. Хромой такой. Раненый, что ли. Если выследим, немцы за него кучу денег дадут. Ну, – Афонька заглядывал в глаза ребятам, склоняясь поочередно к каждому из них. – А может, вы дрейфите или почище того – заодно с призраком? Так тебе, Антон, это не с руки, батько твой большим начальником теперь будет. Гад буду, ему повезло. А то ведь у бати есть карточка, на которой сняты все левадинские активисты. Кто на этой карточке снят, свое получит. Там и ты, Антон, и Яшка есть… Ну, пойдете со мной?

– Сходим вот к Яшкиной тетке, – соврал Антон, – а ты нас подожди.

– Хорошо, – согласился Афонька. – Я вон там, за кладбищем, буду ждать вас.

С тем и разошлись. Ребята пошли своей дорогой, а Афонька – своей. У выхода с кладбища ребят поджидал Лександр.

– Я все слышал, – предупредил он ребят, которые бросились к нему, чтобы рассказать о встрече с Рыжим и о его намерении заработать деньги. – Пошли, – заторопился Лександр.

Ребята не понимали о чем он твердит: надо, надо. Но в голосе его звучала какая-то тревожная нотка. И всем стало ясно, что танкист задумал что-то такое, требовавшее от него решимости.

– Где живет этот Деркач? – опросил Лександр. Ребята показали хату.

Прошло немного времени, хотя Антону оно показалось вечностью, и из деркачевского палисадника вышел Лександр. Подозвав ребят, он сказал:

– Ну, вот и все. Приговор приведен в исполнение. Вот список левадинских активистов, а вот их фотоснимок, на котором Яшка выглядывает из-под скамейки, а ты, Антон, из-за какого-то человека с усами.

– Ну да, это завхоз.

– Все это подлежит уничтожению. – Лександр сложил листок и фотокарточку вместе и, изорвав, спрятал все в карман. – Развею в чистом поле.

– А что Деркач?.. – опросил Антон у танкиста о том, что не совсем было ему ясно. Да может быть и не только ему. – Как это, вы сказали, «приговор приведен в исполнение?»

– Ну да, – пояснил танкист. – Я посоветовал ему умереть и он умер. Послушал меня и умер.

– Шутите? – недоверчиво опросил Антон.

– Какие уж тут шутки. И правильно сделал, что умер. Иначе умерли бы все, кто снят на карточке и занесен в список… А теперь возвращайтесь домой. И ты, Антон. Тетю твою я и сам найду. Спасибо, ребята, за все. Честно слово. Верю, что из вас вырастут честные и смелые хлопцы. – И наклонясь к Антону, тихо сказал: – Гордись отцом своим, на серьезное дело он идет. Только никому ни звука.

Ничего не сказал больше Лександр. Ушел в темноту, прихрамывая, но и от этих его слов большая гордость за отца наполнила сердце мальчугана.

Глава двенадцатая

На следующее утро Яшка зашел за ребятами и предложил им пойти к пещере. Его давно уже занимала самая крупная граната из всех, хранившихся в тайнике. Пока в селе не было немцев, Яшка решил испытать ее. Ребята умели стрелять из пистолета, пулемета, винтовки, но бросать боевую гранату им не приходилось.

Антон с Васькой стояли под обрывом, а Яшка с гранатой в руках подошел поближе к воде. Сережка стоял на круче.

Все произошло мгновенно. Яшка сорвал прилегающую к ручке гранаты чеку, взмахнул… Антон поднял руку и успел крикнуть:

– Бросай!

Взрыв получился очень сильный. Это была тяжелая противотанковая граната. Эхо долго металось вдоль и поперек Самары, пока не заглохло в прибрежных камышах.

Антон был ранен осколком. Кисть его левой руки кровоточила. А Яшка сначала присел у воды, попробовал вскочить, но тут же упал, как подкошенный, навзничь. Ребята, преодолев растерянность, подбежали к нему.

– Яшку убило! Яшку убило! – закричал Васька Пухов и бросился бежать.

– Чего кричит дурень! – сквозь рыдание вымолвил Антон. – Яшку в живот ранило. Гляди, Сергей, он дышит.

Вдвоем они подняли его и понесли, спотыкаясь на ровном месте, в село. На полпути к дому их встретила Яшкина мать и однорукий Нырько. Они-то и забрали Яшку у ребят.

Яшкина мать плакала до тех пор, пока не лишилась голоса, пока не утешил ее Нырько, укладывая Яшку в хате на лавку.

– Не голоси дурным голосом. Сейчас мы его залатаем. Ничего страшного. Осколком немного живот продырявило.

* * *

Через кладбище, поперек всех существовавших ранее тропинок, немцы проторили свою. По ней они шли и шли гуськом. Из серых колючих кустов барбариса ребята наблюдали за продвижением гитлеровцев. Им очень не хватало Яшки. С ним они были и смелее, и решительнее.

На кладбище появился Афонька. Он прошел мимо могилы отца. Прошел туда, сюда, как неприкаянный. Не знал, наверное, к чему приложить руки и куда пойти. Так и ходил, пока не увидел ребят.

– Чего залегли? – спросил у них.

– Просто так.

– А-а-а. – Опустился и сел рядом.

– Снова немцы идут, – прошептал Сережка.

Вдоль поселка шли солдаты, навьюченные рюкзаками, обшитыми телячьей кожей. На груди у каждого – автомат. Некоторые на плечах несли пулеметы, ящики с патронами. Шли утомленные переходом. Над головами солдат вспархивали сизые дымки от сигарет. Где-то в хвосте растянувшейся колонны заиграла губная гармошка. Вот и музыкант прошел мимо ребят, стала, отдаляясь, затихать музыка. Порядочно поотстав, колонну замыкал маленький толстый немец. Волосы у него выбились из-под пилотки, прилипли к мокрому лбу. Не иначе, как в наказание, кроме автомата, на немца нагрузили Два железных ящика с патронами и пулемет. Солдат еле-еле переставлял ноги. На бровях, на кончике мясистого носа висели крупные капли пота. Вот он остановился, вглядываясь вслед удалявшейся колонне.

Антону вспомнилось почему-то, как после возвращения из Киргизии Яшка учил их стрелять из пистолета. Это было в глухом дальнем овраге. Ребята нашли ржавую металлическую бочку наполненную водой. Она стояла там с лета. Пули дырявили бочку, и в образовавшиеся отверстия выбрасывались струйки воды. Когда вода иссякала, струйки укорачивались.

Немец этот напомнил Антону ту ржавую бочку с водой. Ему вдруг представилось, как из продырявленного немца тоже бьют струйки. Антон улыбнулся своим мыслям и тут услышал, что немец зовет их:

– Комм гир! Комм гир! – Немец смахивал пот с лица и тянул к ребятам руки. – Комм гир! Тавайт ходит суда!

– Зовет! Так мы и пошли, – прошептал Васька. Но Афонька решил иначе. Он поднялся.

– Пойду, чего он? – И пошел к немцу.

Немец поднял с земли два соединенных между собой ремнем патронных ящика и повесил их Афоньке на плечо.

– Комм, комм! – Немец показывал Афоньке, куда надо было идти. Затем снял с плеч пулемет и повесил поверх патронных ящиков.

Афонька оскалился, оглянулся на ребят.

– Марка есть? – опросил он у немца.

– Яволь, яволь! – немец согласно закивал головой и пошел налегке по тропинке. За ним трусцой побежал Афонька.

– Предатель! – крикнул Антон, но Афонька даже не оглянулся.

Неожиданно над головами ребят послышался знакомый шум. Они подняли головы и увидели трех аистов. Птицы летели низко над селом, потом стали понемногу набирать высоту. И в это время над удалявшейся цепочкой немцев раздались автоматные очереди. Аисты шарахнулись в сторону и ввысь.

Ребята выскочили из укрытия и стали вглядываться вдаль, туда, где таяли у них на глазах, удаляясь, три еле заметных черточки.

Улетели, спаслись от гибели аисты. Но вернутся ли они, когда настанет весна, назад? Нет, не вернутся. Почуяли аисты, что враг хозяйничает в их родном краю. Улетели туда, где тепло и свободно. Туда, где нет войны. Жалко стало ребятам прекрасных птиц, таким недобрым было их расставание.

Спустя некоторое время Рыжий бежал обратно не разбирая дороги.

– Видали? – кричал он ребятам, подбегая к кладбищу. – Видали? В потной руке Рыжий сжимал несколько сигарет. – Видали, какой фриц? Не даром заставил работать. Все честно. Поработал – получай! Хотите, по одной?

Ребята отвернулись.

– Вы чего? Мало, да? – удивился Афонька.

– Предатель ты! – Васька вскочил на ноги.

– Смерть тебе! – строго сказал Антон.

– Запороть бы тебя до смерти, – вынес свой приговор Сережка.

Вечером во дворе у Пуховых Антон, Сережка и Васька долго перешептывались, пока, наконец, не пришли к единому решению. Они затесали топором кол, прибили к нему кусок фанеры и сделали надпись. Захватив с собой лопату, ребята, соблюдая осторожность, в сумерках ушли со двора.

Утром левадинцы пересказывали друг другу новость: Афоньку Деркача ночью похоронили рядом с отцом. Некоторые нарочно заворачивали на кладбище и убеждались, что слухи, ходившие по селу, не какая-нибудь байка, а самая чистая правда.

Действительно, рядом с могилой старого Деркача ночью вырос холмик, в который был вбит внушительный кол. На куске фанеры химическим карандашом было написано: «Здесь зарыт предатель советского народа Афонька Деркач».

Из своего укрытия, из густых кустов Антон, Сережка и Васька увидели прибежавшего на кладбище Афоньку. Прочитав надпись, он кинулся разбрасывать холмик. Вытащил кол, разломал на мелкие части фанеру и стал метаться из стороны в сторону. Хватал руками воздух, кричал, грозил кому-то кулаками. Наверное, не скоро бы умолк Афонька, если бы не увидел стоявших в отдалении ребят. Схватив кол, он подбежал к ним. Грозился убить сразу троих и похоронить не так, как они его похоронили, а по всей правде.

Рыжий поостыл немного только тогда, когда увидел в руке Антона Яшкин пистолет. Подействовали на него и слова Антона:

– Будешь выслуживаться перед фашистами, убьем. Так и знай.

– Теперь его и без того покойником дразнить будут. – Сережка толкнул ребят и лукаво подмигнул им черными глазами.

Афонька понуро поплелся домой.

* * *

Когда отец увозил семью из Левады, Антон и Сережка шли за подводой. Васька так огорчился, что даже не пошел проводить друзей. За околицей Антон остановился и сказал ни на кого не глядя:

– Пап, вы поезжайте, а мы на минуту к Яшке забежим. Хорошо? И к Ваське тоже.

Мать всплеснула руками, а отец, помолчав, согласился.

Васька встретил ребят коротким вопросом:

– Уезжаете? Ну и уезжайте. Скатертью дорожка.

– Не сердись, – попросил Антон. – Пойдем к Яшке. Попрощаться надо.

У Яшки в хате дверь была открыта настежь. Мать выходя, оставляла ее открытой, чтоб услышать, если сын позовет.

Яшка сидел в кровати, опираясь спиной на высокую горку подушек. Приход друзей на него не произвел никакого впечатления. Он даже не посмотрел на них. Хитроватая улыбка смягчила его осунувшееся лицо.

– Яш, – подступился к нему Антон.

– Уезжаете? – спросил Яшка. – А ты знаешь, что в селе говорят? Говорят, что отца твоего не зря тут оставили. Что он задание секретное выполняет.

– Не знаю. – Антон вспомнил слова Лександра, значит, он знал.

– Так говорят. Ты пистолет положи под подушку.

Жалко было расставаться с пистолетом, но Антон послушался.

– А теперь я сообщу вам самое главное. – Яшка оживился. – Возьми, Антон, вон там в столе мел. Нашел? А теперь закрой дверь и пиши в столбик слова, которые я тебе буду диктовать. Помните, я вам говорил, что поручик Исков написал в своей записке перед смертью: «Кто разгадает тайну слова, тот унаследует многое». Молчите, значит помните. А помните какие слова повторял лазутчик Ашир-бея? Он повторял слова: «Ржавый камень, ржавый камень». Теперь я знаю тайну Змеиной пещеры. Пиши Антон. Вы думаете я зря столько дней лежу без движения? Пиши Антон в столбик.

Продиктованные Яшкой слова, Антон тщательно вывел мелом на двери. Вот эти слова:

Увидишь

Ржавый

Камень

Унаследуешь

Многое

Затем Яшка заставил ребят прочитать сверху вниз первые буквы написанных слав. Это было поразительно. Получилось «уркум». То самое слово, которое поручик Исков нацарапал кинжалом на стене пещеры.

– А теперь, – Яшка еще больше оживился, – пишите дальше. Это мой ответ поручику.

Многое

Унаследую

Камень

Ржавый

Увидев

На этот раз первые буквы составили слово «мукру». Уркум-мукру.

Друзья смотрели на Яшку, как на волшебника. Разгадать такую тайну! А он уже излагал им свои новые планы:

– Надо мне поскорее подняться. Перейду через линию франта, доберусь до Киргизии и не будь я, если Змеиная пещера не отдаст мне свое сокровище.

– А что ты будешь с ним делать, Яшка? – спросил кто-то из ребят.

– Сдам сокровище государству. Закажу, чтоб изготовили побольше танков и самолетов. Ну, а дальше, сами понимаете. Будем бить фашистов.