Текст книги "Огонь сильнее мрака (СИ)"
Автор книги: Анатолий Герасименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)
***
– Ещё раз? – переспросила Джил. – Второй режим – это просто дёрнуть ручку ещё раз?
Они сидели на полу вчетвером. Мебель пришлось раздвинуть по углам, кровать вынесли в кабинет, и гулкая, просторная спальня казалась неприютной и чужой. Джон и Джил расположились под окном. Напротив, неловко поджав короткие ноги, устроился О'Беннет. Он избегал глядеть на Джил и на Морли, и всё время пялился на Предвестник, стоявший в центре комнаты. Морли сидел рядом с прибором, торжественный, огромный, нескладный. В сумке, которую он принёс, была расшитая мантия, и он напялил эту мантию прямо поверх куртки перед тем, как начать.
– Всё верно, – Морли склонил голову под клобуком. – Сначала запускаем машину на предсказание. Она просеивает карты, остаются лишь те, которые указывают будущее кверента. Потом надобно заменить неблагоприятные карты на желаемые. И снова нажать рычаг.
– Кверент – это я? – дребезжащим голосом спросил О'Беннет. – Что за слово?
– Монахи в своих трудах пользовались языком, составленным из других наречий, – объяснил Морли. – В него вошли даже слова, которые знали только боги.
О'Беннет хмыкнул. Он оправился от русалочьего паралича, но был нервным, дёргался, кривил лицо. То и дело потирая веснушчатый нос, неловко тасовал колоду волшебных карт. Взгляд его был прикован к светящемуся кристаллу в руках Джона. Репейник, не желая рисковать, решил подзарядить кристалл до отказа, и тот пылал лиловым свечением, которое усиливалось, когда Джон сжимал пальцы. Он не знал, сколько у него осталось сил из тех, что дали Джил и О'Беннет. Но чувство было такое, словно этих сил хватит до конца жизни. С самого утра и до сих пор его просто распирало от энергии. "Что же чувствовала старушка Хальдер, когда пила соки из всей Энландрии? – гадал он. – Неудивительно, что сливала чары в зарядные башни. Если бы копила в себе, поди, лопнула бы". Он еще с минуту полюбовался чистым, как сама любовь, лиловым сиянием, а потом взял с пола Предвестник и задвинул кристалл в гнездо до щелчка.
– Начинаем, – сказал Джон. – Сначала настройка, верно?
Морли кивнул и забормотал какую-то тарабарскую литанию, сложив руки в мудрёном жесте перед грудью. О'Беннет прерывисто вздохнул и вложил карты в лоток прибора. Морли, не переставая бормотать, нажал рычаг. Паучьи лапы засуетились, прошелестели колодой и оставили в лотке три цветных прямоугольника.
– Открывай, – бросил Морли О'Беннету. Тот потянулся дрожащей рукой, взял карты и, растопырив их веером, показал всем собравшимся. Джил тихонько охнула. Джон вгляделся в рисунки. Первая карта изображала рыжеволосого мужчину, вооружённого дубиной. Он воздевал оружие к небу, лицо его кривила воинственная гримаса, а узоры за спиной походили на языки пламени. На второй карте виднелась зарядная башня, и Джон сразу понял, что так поразило Джил: башня, надломившись посередине, падала на крошечных человечков, собравшихся у подножия. Вся картина была до боли похожа на сцену, разыгравшуюся на площади Тоунстед, когда Найвел Мэллори пытался зарядить свою шкатулку. Третья карта была знакома Джону – темнота, пустыня, зловещий алый восход.
– Наследник Жезлов – это ты сам, – объяснял тем временем Морли О'Беннету. – Ты хотел многого и сразу, но не знал, как достичь того, что желал, и от этого пускался в крайности. Башня – это крах всего привычного, тяжкие перемены в судьбе. А Ночь означает путь во тьме, полный опасностей и страхов. Но этот путь может вывести к свету...
– Не надо лекций, – лязгая зубами, попросил гэлтах. – Мы ведь настроили аппарат? Уже можно будущее смотреть?
– Можно, – развёл Морли руками. – Тасуй и снова клади сверху.
О'Беннет повиновался. Рычаги снова затрещали, просеяли карты, оставив на сей раз только одну. Морли нахмурился.
– Похоже, в будущем тебя ждёт единственный исход событий... Открывай.
О'Беннет перевернул карту и вздрогнул. Он не спешил показывать её остальным, только глядел, выкатив светлые глаза и шевеля губами. Джон привстал с места, чтобы рассмотреть, что он там такое увидел. На карте был изображён скелет с косой. Череп таращил провалы глазниц, нижняя челюсть отвисла в мерзком подобии улыбки.
– Смерть, – буднично прокомментировал Морли. – Так я и думал.
– Исправьте это, – пролепетал О'Беннет. Карта мелко дрожала в его руке.
– На самом деле, не самое дурное предзнаменование, – заметил бармен. – Башня по многим признакам гораздо...
– Хватит меня учить! – взвыл О'Беннет и запустил картой в Морли. Та взлетела в воздух и, кружась, приземлилась рядом с Предвестником. – Исправь то, что сделал, маголожец!
Морли скупо пожал плечами. Он подобрал карту, сдул с неё пыль и смешал с остальными. Затем принялся перебирать колоду, разглядывая изображения из-под тяжёлых полуприкрытых век. Наконец, выбрав, показал картинку всем собравшимся. На ярко-синем фоне сверкало жёлтое солнце; в центре карты танцевала смуглокожая женщина. Под ногами у неё виднелось тёмное пятно, похожее на спутанную верёвку.
– Мир, – сообщил Морли. – Символ исключительно благой и положительный. Если ты не смог найти дорогу в Ночи, то Мир придёт к тебе сам.
О'Беннет шумно сглотнул и облизнулся. Морли положил в лоток Мир и нажал рычаг. Зашуршало, загудело, карта провалилась вниз, и прибор затих.
О'Беннет сидел, наклонив голову, словно ждал какого-то сигнала. Стояла такая тишина, что Джону казалось, он слышит, как в углу под потолком паук плетёт паутину. Спустя минуту гэлтах поднял взгляд и несмело улыбнулся.
– Сработало, кажется, – пробормотал он. – Да, сработало! Больше не вижу ничего. Ни как ты убивала людей. (Джил скривилась, но промолчала). Ни как ты повёл своих приятелей в то подземелье. (Морли дёрнул щекой). И про тебя ничего не вижу... (Джон напрягся). Ни про лёд, ни про повешенно... повеше... Гха-а-а...
Он выпятил челюсть, завёл глаза кверху и, как деревянная кукла, боком рухнул на пол.
"Машинка таки наделала бед", – отстранённо подумал Джон. В следующую секунду поднялась суматоха. Джил подскочила к О'Беннету, перевернула на спину, потрогала шею. Выругавшись, сложила руки в замок, принялась толкать в грудь. О'Беннет безучастно дёргался в такт её движениям, на побелевшем лице его проступили веснушки. Глаза мёртво белели из-под век. Морли вцепился в прибор, тряс его, раз за разом бросал сверху злополучную карту, нажимал рычаг. Кажется, они что-то кричали. Доктора надо, за доктором бегите... Помирает... Какого доктора, нас же посадят, всех на каторгу... Плевать, выкрутимся, беги давай... Сейчас, сейчас, надо ещё раз, всё заработает... Морли, дубина, бросай играться... Сейчас, сейчас, ещё разок... Джон, да не сиди ты на жопе, беги... Джон, мать твою... Джон...
Но Репейник не двигался. Он видел, как пышет фиолетовым ореол вокруг головы Джил, видел красную, цвета артериальной крови, ауру Морли, видел, как тускнеет последний желтоватый отблеск над макушкой О'Беннета. Он знал, что должен сделать нечто важное и срочное – и чувствовал в себе силы это сделать – но не мог понять, что именно требуется. Всё вокруг казалось ненастоящим, как на сеансе с волшебным фонарем. Джил бросила возиться с О'Беннетом, только кричала на Джона и на Морли. Бледный, неподвижный гэлтах распростёрся на полу с задранной на животе рубашкой. Морли тряс волшебный прибор, карты рассыпались по полу. Всё это было рядом, и в то же время бесконечно далеко, и притом имело очень мало значения. А затем Джон опустил взгляд и увидел карту, которая лежала рядом с его ботинком. Синее небо. Солнце. Смуглая женщина. Куст песчаного винограда под её ногами – он был нарисован грубо, простыми извилистыми линиями, но узнать всё-таки было можно. И, как только Джон его узнал, он понял, что за солнце было нарисовано на карте: солнце Разрыва.
Он не знал, как у него получилось. Перед тем как закрыть глаза, Джон видел свою комнату – мебель по углам, сгорбленного над прибором Морли, умирающего О'Беннета, Джил с искажённым от гнева лицом. Как только Репейник зажмурился, в лицо ему ударил жаркий ветер, и всё стало красным-красно от яркого света, проникавшего сквозь веки. Он прикрыл лицо рукой, осторожно, щурясь, открыл глаза. Встал, увязая ступнями в горячем песке, огляделся. Над головой было небо – только не синее, как на карте, а раскалённо-белое. До самого горизонта, куда хватало зрения, расстилались барханы. И вдалеке, колеблясь в миражном мареве, на вершину бархана взбиралась тёмная человеческая фигурка. Даже отсюда было видно рыжую шевелюру.
– Трой! – закричал Джон. – Эй! Тро-ой!!
О'Беннет не оглянулся. Он продолжал своё бессмысленное восхождение, карабкаясь, оступаясь, съезжая по склону и вновь пытаясь одолеть высоту. Присмотревшись, Джон заметил на верхушке бархана тёмную кляксу песчаного винограда.
– Холера, – выдохнул он, пускаясь бегом. Как назло, О'Беннет стал взбираться быстрее. Вот его отделяет от вершины десяток ре; вот уже вдвое меньше; вот он поднялся на бархан и выпрямился во весь муравьиный рост.
– Стоять!!! – заорал Джон.
Из песка вынырнуло щупальце – отсюда оно виделось не толще сапожной нити. Нить заструилась по песку, заплясала, чуя скорую поживу. Гэлтах, словно не замечая опасности, слепо двинулся вперёд. Его шатало. До куста оставалось всего ничего.
И тогда Джон их увидел.
Они были маленькими, как горошины, и быстрыми, как взгляд. Чёрные блестящие точки закружились вокруг Джона, облетая его по спирали, оставляя за собой короткие шлейфы темноты. Сначала их было немного, около десятка, но, когда Джон подумал про О'Беннета и про то, что сейчас произойдёт, из ниоткуда появилось ещё с полсотни. Все они устремились прочь от Джона, сверкающим на солнце антрацитовым облаком пронеслись через барханы и окутали рыжего человечка. Тот остановился, озираясь и слабо взмахивая руками, а точки летали перед его лицом, мельтешили, застили взгляд. О'Беннет покачнулся, отступил на шаг, другой, опустился наземь и остался сидеть, тупо следя за сновавшими вокруг горошинами черноты. Щупальце винограда забилось, как взбесившаяся плеть, но теперь до жертвы было слишком далеко. О'Беннету ничего не грозило – кроме, разве что, ожогов на заднице от горяченного песка.
Джон пошёл к нему через барханы. Он уже начал привыкать, что может слышать на расстоянии то, о чём думают другие люди. Но сейчас всё было по-другому. Он читал не обрывки мыслей О'Беннета, не привычный мутный поток сознания. Джон постигал чужой ум. Чужой нрав. Чужую память. Дом на берегу, чаячьи гнёзда на скалах, штормовой ветер, мохнатый пастушеский пёс Лэрри, соседская девочка в кружевном капоре, запах шиповника от живой ограды, школа, учитель в испачканном мелом сюртуке, отцовский гнев, запертый душный чулан, тяжёлая корь, карманный ножик, который потерял в лесу. Ганнвар, домики из красного кирпича, попойка с Сайменом и Мидди, бордель "Коготки" с пыльным красным ковром, объявление о скачках, свист констебля, дружеский смех, списки на отчисление, багровая лысина декана, пустая койка в общежитии. Конторский шум, дешёвый обед на прогорклом масле, разговор с родителями, веснушчатые груди Бет, солнечный день на ипподроме, крики толпы, пачка форинов, которую видишь в последний раз, письмо, залитое воском от свечи, заброшенный дом на окраине, расписная ширма, набитый людьми омнибус. Покой. Радость. Нежность. Страх. Влюблённость. Разочарование. Надежда. Вожделение. Боль. Отчаяние. Безмятежность. Отвращение. Тоска. Одиночество. Стыд. Гнев.
Он взобрался на холм. Чёрные точки, вертевшиеся подле О'Беннета, сбились в рой, вернулись к Джону и запорхали вокруг сыщика, облетая кругами, то и дело меняя направление, ныряя и поднимаясь в воздухе – и за каждой тянулась коротким хвостом темнота. Джон вытянул руку. Одна из точек скользнула на ладонь, замерцала, словно чёрная звезда, окутала пальцы призрачным дымом. Репейник с полминуты глядел на неё. Затем, послушная его желанию, точка взлетела вновь и присоединилась к остальному рою.
– Вставай, и пошли, – сказал Джон О'Беннету. Тот с тупым безразличием смотрел себе под ноги, но при звуке чужого голоса встрепенулся, заворочал рыжей головой.
– Джон? – спросил он неуверенно, глядя в сторону Репейника. – Это вы? Где вы? И где...
– Руку давай, – перебил Джон. – Потом расскажу.
О'Беннет слепо протянул руку перед собой. Вздрогнул, когда Джон обхватил его ладонь. Чёрные горошины замелькали в воздухе, образуя вокруг них подобие кокона. Джон помог гэлтаху встать.
– На счёт "три" возвращаемся, – сказал Джон. – Раз.
– Куда возвращаемся? – вяло спросил О'Беннет. Точек стало больше, они летали всё быстрей, сливаясь в линии.
– Два, – сказал Джон. О'Беннет вдруг широко распахнул глаза и стал оглядываться.
– О боги! – сказал он. – О боги, что со мной...
– Три, – сказал Джон. Чернота встала вокруг них сплошной стеной. Будто они очутились в сердце вихря, который закрыл их от палящего солнца, выгоревшего неба, бесконечной цепи барханов. Закрыл от всего Разрыва. О'Беннет вскрикнул, рванулся, но Джон был готов и держал крепко. Вихрь дрогнул, слепяще-чёрные стены сдвинулись, накрыли с головой. На миг Джон ощутил тысячи касаний, лицо обдало ветром, и на угольном фоне проступили дивные сложные узоры. Мир вздохнул, сжался, вновь расширился.
И вернул их на место.
Тьма рассеялась. Джон обнаружил, что стоит посреди комнаты, чуть в стороне от Джил и Морли, не там, где был, когда ушёл в Разрыв. О'Беннет, напротив, оказался на прежнем месте – лежащим, как и прежде. Впрочем, он тут же всхрапнул, как больная лошадь, и с трудом, опираясь на дрожащие руки, сел на полу. Застонал, взявшись за грудь.
– Джонни, – хрипло выговорила Джил. – Вернулся...
Она шагнула к нему, но замерла на полпути, широко раскрыв глаза. Зрачки слабо блеснули, отразив оконный свет. Аура на глазах выцветала, из фиолетовой превращаясь в багровую.
– Что это? – тихо спросила Джил. Джон, проследив за её взглядом, посмотрел на свои руки. Они светились белым неярким светом. Собственно, этот свет излучало всё тело: сквозь ткань рубашки пробивались тонкие молочные лучики.
– Это я, – сказал Джон. – Наверное.
Джил медленно приблизилась. Из-за плеча Джона вылетела чёрная точка и закружилась вокруг плеч. Тут же к ней присоединилась другая, третья, ещё с десяток. Джил слабо ахнула.
– А это... – начала она. Не закончив, протянула руку. Одна из точек, сделав кульбит, свернула к Джил, заплясала над ладонью.
– Это, видимо, тоже я, – признал Джон.
За спиной надрывно закашлял О'Беннет. Джон обернулся. Гэлтах, окутанный голубым светом, мотал головой, кривился, осторожно потирая грудину. Рядом на коленях стоял Морли. Он глядел на Джона, слегка покачиваясь. Огромные руки теребили расшитую ткань на груди, над лысиной разливалось оранжевое свечение. Джон хотел спросить О'Беннета, всё ли в порядке, но, стоило об этом подумать, как точки сорвались с орбит, тёмной нитью заструились в воздухе и окутали О'Беннета с ног до головы. Тот лишь вяло поднял руку, закрывая лицо. Частицы окутали его, и вдруг черный цвет посветлел, сменился голубым – того же оттенка, что и аура гэлтаха. Джон узнал, что О'Беннет избит и измотан, что его мучает одышка и жажда, что он боится этих странных людей с их странными чудесами. Но он был жив и больше не видел прошлого. И, хотя О'Беннет чувствовал себя очень несчастным, в то же время он был очень счастлив. Джон не удивился такому сочетанию. Он и сам жил так когда-то.
Морли, по-прежнему раскачиваясь, снова зашептал под нос литанию, и рой точек обвил его небесного цвета спиралью. Впрочем, частицы тут же поменяли цвет на оранжевый, а Джон едва не задохнулся от жаркой волны преклонения, надежды и восторга. Такие чувства мог бы испытывать пёс, который встретил хозяина после долгих лет разлуки. Морли запрокинул голову, подставляясь огненным точкам, а Джон за несколько бесконечно долгих секунд просмотрел всю его жизнь. Многодетная городская семья, трудяга-отец, отдавший жизнь тяжкой доле забойщика. Знакомство с шайкой воришек, которые промышляли волшебной мелочью. Первый добытый артефакт, затейливая хрупкая штучка, позволявшая недолго дышать под водой – любовь на всю жизнь. Облавы констеблей. Поиск таких же, как он, сумасшедших исследователей. Снова облавы. Вылазки в монастыри. Мечта о Предвестнике. Роковая экспедиция, вспышки в темноте, дикая, на живую выдирающая нервы боль. И всё, что было потом...
Спокойно, подумал Джон. Надо всё-таки оставаться человеком. Он обернулся, встретив взгляд Джил. Она всё так же стояла в шаге от него, светясь красным, не решаясь подойти. Джон успел подумать: "Надо нам поговорить, когда они уйдут". В тот же момент оранжевый рой точек охватил русалку, закружился, заалел. Джил вздрогнула, заморгала, подняла руки ладонями наружу в безотчётным растерянном жесте. И Джон впервые оказался в её мыслях.
Разум Джил был устроен не так, как у О'Беннета или Морли. Репейник словно нырнул в глубокий водоём, полный очень чистой и очень холодной воды. И вся эта вода была для него, для Джона. Где-то на самой глубине, в зеленоватом мраке лежали воспоминания о детстве, о кривых яблонях, нагретых вечерним солнцем, о материнских коленях и об отце, который вырезал для неё куклу из щепки. Там был день, когда её бросили в омут, и день, когда, послушная воле старого тарга, она начала охотиться на людей. День, когда увидела паровой мобиль, и день, когда её схватили па-лотрашти. День, когда решила, что им с Джоном не быть вместе, и ушла из его старой маленькой квартиры. День, когда в слезах кричала на Прогму, чтобы тот вытащил Джона из Разрыва. Там, в глубине было много всего, и всё это она старалась не вспоминать. Она жила сегодняшним днём. Жила Джоном. И сейчас Джил понимала, что вот-вот его потеряет, потому что видела, как Джон меняется. Она не боялась его новых способностей и облика, но видела, что он становится всё сильней. И что ему больше не нужна её помощь. А, может быть, скоро станет не нужна и любовь.
Точки отпрянули от Джил и исчезли – все, кроме трёх, которые вернулись к Джону и медленно принялись летать кругом. Они снова были черней ночи.
– Ох, – простонал О'Беннет. – Воды... Боги, как худо-то...
Джил помотала головой, провела ладонями по бокам и быстро вышла. На кухне послышался звон и скрип открываемого крана. Зашипела вода. Репейник вздохнул.
– Господа, – проговорил он, – сеанс, полагаю, окончен. Мы с коллегой хотели бы отдохнуть и привести тут всё в порядок. Морли, ты ведь сможешь позаботиться о нашем друге?
– Как скажешь, Джон, – пророкотал бармен. Он придавил поясницу костяшками кулаков, болезненным рывком поднялся на ноги и помог встать О'Беннету. Тот сморщился, сипло закряхтел, но тут рядом возникла Джил с кувшином воды. О'Беннет схватил кувшин, поднёс ко рту и стал, шумно глотая, пить, иногда прерываясь, чтобы перевести дух. Джил, обняв себя руками, безучастно глядела в сторону. Джон прочистил горло.
– Трой, – позвал он.
О'Беннет оторвался от кувшина. Лицо его было перепачкано песком, подбородок мелко подрагивал, но глаза смотрели ясно.
– Простите нас, – сказал Джон. – Всех.
Гэлтах кивнул.
– Спасибо, что вытащили, – сказал он и кашлянул. – Я вам завтра это... Чек выпишу и пришлю.
– Рад, что сумел помочь, – сказал Джон.
О'Беннет ещё раз кивнул и опять приложился к кувшину. Допив, отдал посуду Джил.
– Я пойду, – сказал он и икнул.
– Морли вас проводит, – сказал Джон.
– Сейчас, – пропыхтел гигант, стаскивая с себя мантию. – Минуту...
Он запутался в рукавах, едва не сшиб воздетым локтём газовый рожок на стене, но всё-таки справился и, встряхнув мантию, сложил вчетверо. Джил присела и принялась собирать рассыпавшиеся карты. Лицо её закрывали волосы. О'Беннет, хватаясь за стену, побрёл в прихожую. На обоях после него оставались грязные разводы.
Морли подобрал Предвестник, аккуратно завернул в мантию и спрятал на дно сумки. Джил сунула ему карты и ушла на кухню.
– Давай помогу кровать обратно перенести? – предложил Морли. Джон пожал плечами:
– Почему бы нет?
Сбивчиво шаркая, они внесли кровать в спальню и поставили на пыльный прямоугольник, обозначавший её обычное место. Морли закряхтел, растирая поясницу. Он почему-то медлил, не торопился уходить.
– Ну? – сказал Джон. – Чего хотел-то?
Морли, неловко переступив ножищами, подобрался нему и наставил палец на чёрную точку, витавшую в воздухе.
– Я читал про такое, – сказал он. – Монахи писали в одной книге. Это называется парцела.
– Парцела, значит, – повторил Джон, доставая портсигар. – Ну, допустим. И что там монахи писали?
Морли пожал плечами:
– В книге сказано, что все владыки по-разному использовали парцелы. У кого-то они могли перемещать предметы. Очень большие, даже скалы и дома. Кто-то с их помощью летал, кто-то – создавал иллюзии. Обычно парцелы невидимые, и получалось, будто... будто владыка летает сам по себе. Или двигает скалы силой мысли. А у них просто были вот такие крошки.
Он отёр со лба бисеринки пота:
– У Хальдер Прекрасной они превращались в огонь.
Джон закурил и, сложив губы трубкой, выпустил колечко дыма. Парцела сорвалась с места и, заложив вираж, трижды пролетела через колечко прежде, чем оно растаяло.
– Поживём – увидим, – сказал он. – Мне пока и без огня забот хватает.
Из прихожей послышался кашель О'Беннета. Джон похлопал Морли по плечу:
– Вызови-ка доктора для нашего пациента. У него, кажется, рёбра треснули. Джил перестаралась. Скажешь, мол, с лестницы упал... На другую лестницу. В общем, что-то такое.
– Договорились, – кивнул Морли. Он несмело протянул здоровенную, как угольный совок, ладонь, и они с Джоном обменялись рукопожатием. Потом Морли развернулся и вышел, пригнув голову, чтобы не задеть притолоку. Спустя минуту хлопнула дверь.
Джон постоял, докуривая. Руки больше не светились, и всё было почти нормальным, если не считать песка на полу и трёх парцел, которые медленно описывали круги на уровне его плеч. Бросив окурок в форточку, он прошёл на кухню. Джил стояла у стола, нарезая хлеб.
– Есть хочешь? – спросила она.
– Ещё как! – ответил Джон.
Джил сделала бутерброды, какие у неё выходили обычно – шматы холодной говядины в палец толщиной поверх неровно обкромсанных ломтей хлеба, и всё это от души намазано горчицей. Разлила по чашкам кирпично-бурый чай. Села напротив. Легко отхватила отросшими клыками существенный кусок бутерброда и принялась вдумчиво жевать. Раньше бы Джон решил, что всё в порядке. Раньше всё и было в порядке – по сравнению с тем, как стало теперь.
Они в молчании поели, допили чай, потом Джон налил ещё по чашке. Джил стрельнула у него самокрутку.
– Можешь их убрать? – вдруг спросила она.
Джон наморщил лоб, потом сообразил, что Джил говорит про парцелы. Тёмные частицы тут же исчезли – он не успел даже подумать об этом, просто сделал так, чтобы они пропали. Неосознанно. Так же, как до этого управлял их движением. Так же, как всю жизнь управлял собственными руками, ногами, как дышал и ел.
Русалка закурила и откинулась на спинку стула. Джон смахнул со стола крошки, упёрся в столешницу локтями. Откашлялся. Собрался с мыслями.
– Джил, – сказал он, – послушай. Я всё тот же. Не изменился. Понимаешь? Это... – он неопределённо помахал рукой, – это всё ерунда. Просто теперь больше возможностей. Сам я остался таким, каким был. Ну?
Она выпустила дым струйкой вниз. Покачала головой и затушила окурок в чайном блюдце.
– Ты видишь наши мысли, – проговорила она. – Не как раньше, по чуть-чуть, а точно видишь. Умеешь ходить в Разрыв. Вытаскивать людей из Разрыва. И светишься. И эти штуки летающие...
– Парцелы, – подсказал он. Джил отмахнулась:
– Пусть так. Неважно. Главное – можешь брать силу. И отдавать... ну, как боги отдавали. Кристалл, Джон. Ты ж его зарядил. Значит, сумеешь зарядить вообще что угодно.
Она посмотрела ему в глаза.
– Ты – бог, Джонни, – сказала она и усмехнулась. – Ты стал богом. Кровь белая... Куда уж больше-то измениться.
Репейник потянулся через стол и накрыл ладонью её руку, узкую, с обгрызенными неровными ногтями.
– Плевать, – сказал он. – Я и раньше был не такой, как все. Стал немного... ну, сильнее. Это вообще ни хрена не значит.
Джил закусила губу.
– Это до хрена всего значит. У тебя скоро жизнь будет совсем другая.
– Ты о чём? – напряжённо спросил Джон, хотя уже понял – о чём.
Джил вдохнула, задержала на секунду дыхание и выпустила воздух.
–Дашь людям блаженство. Энергию. Возродишь страну. Вернёшь всю магию, какая была. Чтобы машины, как раньше, всё...
Джон покачал головой:
– Это мы уже проходили. С Хонной. Сровняют меня с землёй пушечным залпом, и конец всей истории.
– Не сравнивай, – перебила Джил. – Хонна был старый. Ничего не умел. Только щупальца отращивать. И про валинар знал. А ты... Да ты ж по-настоящему волшебные штуки делаешь. В головы людям залезаешь. Мёртвого сумел оживить. И тогда, в тюрьме. Это же ты их тогда, верно?
– Верно, – нехотя признался Джон. – Само вышло.
– И это только начало! – Джил стиснула его пальцы обеими руками. – У нас с рыжим только силы взял. А уже вон сколько можешь! Ты скоро...
Она вдруг осеклась и отвернулась. Шмыгнула носом. Джон изо всех сил сжал зубы.
– Я тебя не брошу, – сказал он. – Никогда.
Джил дёрнула головой и сердито вытерла щёки.
– О людях подумай, – сказала она неровным, севшим голосом. – Глянь, как живут. Ты им всем помочь должен. Во... Возглавить.
Джон встал, обошёл стол и неловко обнял её, сидящую. Погладил по волосам. Джил прижалась лицом к его рубашке. За окном темнело, река была чёрной и блестящей.
– Ничего я не должен, – сказал он сквозь зубы. – Не хочу их возглавлять. Не дождутся – ни энергии, ни блаженства, ни хрена. Знаю я их повадки, они всё сумеют повернуть так, чтобы я крайним остался. А ты мне дороже всех их, вместе взятых, и пошли они все на хер.
Джил покачала головой.
– Это неправильно, Джонни. Нам с тобой было хорошо. Вдвоём. Против белого света. И тебе хочется, чтобы так и дальше. Но дальше так не будет. Я чувствую.
Она поднялась, подошла к раковине и плеснула на лицо холодной водой. Джон опять достал портсигар, сунул в зубы курево. Джил встала рядом, приглаживая волосы. В кухне сгущалась вечерняя синева, и было как-то по-особенному тихо, как бывает в самом начале Беалтайна, в пору, когда только-только восходит над домами луна.
– Помнится, Иматега говорил, дескать, богами двигала жажда власти, – вполголоса сказал Джон. – Я вот ничего такого не ощущаю. Только сильнее хочется, знаешь, на какой-нибудь необитаемый остров. Чтобы вообще ни души вокруг. Только мы.
Джил вздохнула и стала расплетать косу.
– Может, со временем проявится. Жажда эта. Годков через пятьсот.
Джон пригляделся. Джил улыбалась – едва-едва, самыми уголками губ, но определённо улыбалась. Аура её была бледно-голубого цвета.
– Ты подумай, – сказала она, расчёсывая волосы пятернёй, – все эти машины... Все раритеты. Лежат, ржавеют. А ты – раз! И всё заработало. Тебе ведь храмы ставить будут.
Джон хмуро кивнул. Кончик самокрутки разгорелся от затяжки.
– А в храмах алтари, чтобы я из народа силы сосал.
– Да и хрен бы с ним. Главное – сытые все будут.
Кислый табачный дым ел глаза. Джон пошире открыл форточку.
– Я вот чего думаю, – сказал он негромко. – Хальдер-покойница, конечно, молодец была. Университеты, промышленность, технологии. Армия, опять же. Да вот только её помнят не за это, а за то, что она развязала грёбаную войну за власть. И всегда только это будут помнить. Знаешь, почему?
– Потому что помнят всё плохое? – лицо Джил светилось в сумраке голубоватым сиянием. Джон задумчиво сбил пепел в форточку.
– Потому что не за что больше помнить. В университетах теперь ничего путного не изобретают. Технологии накрылись. Армию перебил Ведлет. Не осталось ничего.
– Чему оставаться-то?
– Не знаю, – сказал Джон устало. Он вдруг почувствовал, что силы, взятые у Джил и О'Беннета, подошли к концу, а своих сил у него вовсе не было. – Не имею понятия. Но вот, знаешь, хотелось бы чего-то. Она ведь была как родитель для всех людей. Ну, в Энландрии. Родитель – он любит своих ребят. Не только на работе вкалывает, чтобы у них было чего пожрать, и где ночь провести. Родители...
Он замолк, вспоминая отца. Любил ли отец Джона? Пожалуй, любил. Порол, конечно, по поводу и без. И особых нежностей не было никогда. А мать? «Руки мои – крылья, глаза мои – стрелы. Век тебе меня любить, век меня не забыть»... Книги, и платье с красными пуговицами, и как она будила по утрам, и голос, голос. Самокрутка погасла, а он всё стоял в темноте и вспоминал.
– Да, – проронила наконец Джил. Она, должно быть, тоже вспоминала. – Родители – вроде как дом. Который навсегда. Куда можно прийти.
– Который никуда не денется, – поддержал Репейник. – Как это... Мера всего сущего.
– Чего мера?
– Неважно. Проехали.
– Куда уж мне, – в тон ему сказала Джил. Глаза её матово блеснули в темноте, как жёлтые прозрачные камни. Джон скованно усмехнулся:
– Ну, ты поняла. Боги людям были нужны вместо родителей. А они только сделку заключили. Алтари эти, обмен... Вот и помнят их по-злому. И меня так же помнить будут, если что. Какой из меня родитель. Мера сущего, холера.
Словно откликаясь, с жестяным звоном капнула вода из плохо закрытого крана.
– Ладно, – твёрдо сказала Джил. – Не хочешь – не надо. Все равно буду с тобой. Что бы ни решил, дурак этакий. Не отделаешься.
– Как скажешь, – сказал Джон и зевнул. – Давай-ка спать.
В этот миг оглушительно, истошно задребезжал дверной звонок. Джил вздрогнула.
– Кого это принесло? – спросила она, отступая к окну.
Джон, напрягая последние силы, потянулся к тому, кто стоял за дверью. Открылся, чтобы услышать чужие мысли. И услышал.
– Ты чего? – Джил с тревогой заглянула ему в лицо. – Кто там?
Джон втянул воздух сквозь стиснутые зубы.
– Там Питтен Мэллори, – сказал он.– Помнишь такого?
Джил выдохнула. Свечение вокруг головы стало малиновым.
– Вот срань, – сказала она. – Не к добру это.
– Пойду открою, – сказал Джон.
