Текст книги "Огонь сильнее мрака (СИ)"
Автор книги: Анатолий Герасименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)
Двойник, вразвалку ступая, подошел к упавшему. От шагов дрожала земля, и что-то непонятное происходило с фигурой Найвела-второго – руки и ноги были как бревна, голова казалась маленькой на бычьей шее. Громадный, он остановился над распростертым Найвелом-первым, сгреб того за грудки и поднял над головой, как ребенка. Но и настоящий Найвел менялся – обрастал чешуей, отращивал хвост. Яростно протрубив, он выпростал длинные лапы с когтями и наотмашь хлестнул Найвела-второго по лицу. Великан заревел, обрушил ящера на мостовую. Тот извернулся в полете, приземлился по-кошачьи на четыре лапы, разинул пасть. Стукнул лапой по булыжникам. От когтей веером разошлись глубокие трещины, земля ухнула в черный провал под ногами великана. Найвел-два спасся прыжком, упал, засучил ногами, отползая от трещин. Махнул ручищей. Мостовая взорвалась каменным фейерверком, из-под брусчатки вылетели зеленые цепкие лианы. Опутали ящера, притянули к земле, спеленали когтистые лапы. Тот дергался, клацал зубами, но лианы держали крепко. Великан поднялся, помотал головой и, гулко топая, побежал к врагу.
– Какого хера? – Джил сплюнула. – Что за балаган? Джонни, ты это видишь?
– Вижу, – прорычал Джон, борясь с вязкой пустотой. – Это Сомниум. У него оказалось двое хозяев. И обоим надо... угодить.
Великан тем временем настиг ящера и дубасил его по голове. Найвел-один (если его можно еще было так называть) слабо взвизгивал, силился увернуться. Потом как-то вмиг схлопнулся, усох. Лианы не успели затянуться и выпустили его. Ящер – окровавленный, двуногий, почти человек – прихрамывая, бросился прочь. Великан понесся вдогонку. Найвел-один на бегу раскинул передние лапы, превратившиеся в крылья, и тяжело взлетел, изгибая чешуйчатое брюхо. Найвел-два стал прыгать, ловя крылатую тварь, а ящер, кружа, извергал из пасти дымный яд. Потом с неба полились снопы огня, ящер крикнул, упал на великана, и они схватились в один визжащий, рявкающий комок. Вокруг били сполохи, поднимались брызги гравия, взметались и опадали лианы. Вдруг морок рассеялся: не стало чудовищ, вместо них снова были два похожих друг на друга молодых парня, один из которых лежал на брусчатке, закрываясь руками, а второй что есть силы его пинал. Одежда их превратилась в лохмотья, тела пестрели кровоподтеками и ссадинами. Вокруг простиралась разоренная улица: на грудах щебня догорали огни, слабо дергались умирающие лианы.
– Конец сопляку, – пробормотал Джон. – Плохо.
Джил со стоном выдохнула, и тут он понял, что нужно делать. Не просто понял – ясно представил, в подробностях и красках. В тот же миг невидимые узы ослабли. Не удержав равновесия, он кувырнулся на пол, но тут же вскочил и ринулся наружу, к крыльцу дома, туда, где лежала выпавшая из рук Найвела-первого шкатулка. Перепрыгнув через кучу битого камня, Джон схватил устройство, бросился к дерущимся. Тот, кто бил лежащего, не видел ничего вокруг, только выдыхал со свистом и, обходя жертву, наносил редкие удары. Избиваемый после каждого пинка стонал – устало и словно бы нехотя. Джон крикнул:
– Вот! Возьми! Отправь его, отправь нас всех! Давай! Умеешь?
И принялся совать шкатулку юноше. Найвел сначала дико водил глазами, убирал руки, все рвался ударить лишний раз двойника, но затем сообразил. Взял шкатулку, опустился на землю. Ободранными, непослушными пальцами повернул большой рычаг, сдвинул тот, что поменьше, и поставил два переключателя параллельно друг другу. Кнопки – первая, седьмая, снова первая... Закончив, вернул прибор Джону.
– Главный тумблер сейчас нажмите, – сорванным голосом сказал он. – Потом – кровь.
– Сам знаю, – сказал Джон. – Отойди.
Найвел попятился к дому: рубашка сплошь в клочьях, волосы свалялись от грязи. Он неотрывно смотрел на Джона и на шкатулку в его руках. Дверь дома открылась, на улицу выглянула Ширли, вскрикнула, подбежала и стала обнимать Найвела, а тот все глядел на Джона, шевеля губами, словно хотел что-то сказать.
– Ты чего делаешь?
Джон обернулся. Джил сидела на корточках рядом с лежащим парнем.
– Возвращаю нас домой, – пробормотал Репейник, вставая рядом на колени и примериваясь к избитому телу. Кровь лилась из большой раны на голове, текла из сломанного носа, большими темными пятнами расплывалась на порванной одежде. Джон, испытывая странное ощущение – все повторялось вновь – взял Найвела за окровавленную руку, приложил к экрану. Ничего. Он сжал челюсти и выругался сквозь зубы.
– Рычажок сначала, – тихо напомнила Джил.
– Точно, – буркнул Джон, – забыл.
Он повернул рычаг, и ослепительный свет выбелил все кругом. Джон проморгался, обнаружил над собой уже знакомый купол тумана. Все было, как тогда, только на этот раз под ногами вместо мягкой травы оказалась развороченная мостовая. Руку Найвела Джон так и не отпустил и теперь с силой впечатал его ладонь в светящуюся линзу шкатулки, оставив на стекле свежий карминовый след. Кристаллы перемигнулись, раритет чуть слышно загудел, вибрируя под пальцами Джона. «Не сработает, – в ужасе подумал Джон. – Кристалл выпал, заряда не хватит. Сейчас рванет, или превратит всех в лягушек, или просто ничего не будет, так и останемся тут, в тумане...» Но туман начал отступать, медленно тая, поднимаясь от мостовой, и за его призрачной стеной неторопливо проступала Темброк-лэйн, привычная, грязная и людная. Джон выдохнул и отпустил ладонь юноши. Дуббинг. Настоящий Дуббинг. Мимо спешили горожане, мужчина в котелке и потасканном плаще споткнулся о ноги лежащего Найвела и, ругнувшись, пошел прочь. Вдалеке стучала красильная фабрика Майерса, веяло смрадом, но это был просто запах промышленных отходов, а не гарь выжженной земли. Мэллори-младший натужно дышал, всхлипывая разбитым ртом. Прохожие, косясь, старательно их обходили. Накрапывал дождик.
– Кэб! – заорал Джон. – Позовите кто-нибудь кэб, человеку плохо! Кэб!..
Никто не останавливался. Джил бросила: «Сейчас» и убежала вниз по улице, к перекрестку с Портовой дорогой, где было больше транспорта. Джон остался с Найвелом, стонущим, бледным, перемазанным кровью. Люди шли и шли, дождь набирал силу, капли затекали за шиворот и холодными червяками щекотали шею. Джон поднял воротник куртки. «Ни одна сволочь раненому не поможет», – подумал он, но без злости, а больше по привычке, почти равнодушно. Раскрытая шкатулка лежала у ног, кристаллы сияли фиолетовым светом, из-под красных потеков на линзе тускло мерцал силуэт богини. Инвентарный нумер пятьсот шестнадцатый работал исправно, и, пока он работал, где-то невообразимо далеко были счастливы влюбленные, живущие в городе на вертикальной стене... Сломанные рёбра вдруг нестерпимо заныли. Джон погладил бок, закрыл глаза и стал ждать, пока вернется Джил.
***
– Где, говорите, вы его нашли?
– Недалеко от места катастрофы, – сказал Джон. – Он был ранен, не мог идти. Пострадал при взрыве башни. Прибор работал, но у Найвела не хватило сил запустить сам процесс перехода в Сомниум. Попросил нас о помощи и отключился. Дальше... дальше я уже рассказывал. Мимо проезжал фермер на телеге, подвез до города.
Питтен Мэллори усиленно моргнул. Они пришли к нему домой не сразу. Сперва пришлось отвезти Найвела во Флотскую больницу. Там доктора носились по коридорам, что-то друг другу кричали скороговоркой, никто не хотел обращать на прибывших внимания, потом Джил озверела, скрутила болевым захватом очередного пробегавшего мимо врача и привела к Найвелу. Врач дергался и звал фальцетом охрану. Джон, вместо того чтобы, как обычно, перед всеми извиняться, озверел сам и принялся кричать, что здесь лежит умирающий племянник канцлера Министерства обороны, и что доктора здорово поплатятся, если Найвел помрет, не дождавшись леченья. Охрана уже бежала к ним из вестибюля; тут бы и конец всей истории, но, по счастью, мимо проходил заведующий хирургией, сухопарый военный медик лет шестидесяти. Он подошел на крики, успокоил охрану, строго велел русалке отпустить врача и выслушал Джона.
Через пять минут Найвел был уложен в отдельную палату, к нему слетелся рой медсестер с бинтами, капельницами и амулетами, а в Министерство отправили курьера. Пока Питтен Мэллори, задыхаясь и багровея, ехал в больницу, к Джону подослали расторопного интерна. Интерн ощупал ему ребра, стянул грудь тугой повязкой, засадил укол для обезболивания и общего укрепления сил. В результате, когда Мэллори ввалился в палату Найвела, Джон ощущал себя почти здоровым: ребра прошли совершенно, только кружилась от ядрёного укола голова. Канцлер поохал над племянником, рассыпался в благодарностях перед хирургом, а затем пригласил Джона и Джил к себе домой – для отчета и оплаты. Вечером, после восьми. До этого времени он собирался побыть у койки Найвела.
– Значит, говорите, фермер?
– Ну да, – кивнул Джон. – Их много близ Кинки живет. Овощи там, рожь...
Было неловко, как всегда, когда приходилось лгать по-крупному. «А ведь еще придется Индюку то же самое рассказывать», – подумал он.
– Повезло вам, господин Джонован, – поцокал языком Мэллори. – И ведь фермер каков молодец! Не испугался взрывов, не уехал. Вот на таких людях республика и держится... да.
Джон кашлянул – от вранья запершило в горле. Мэллори истолковал по-своему:
– Но, разумеется, ваш подвиг – не в пример больше. Жизнью рисковали из-за мальчика! Спасибо вам, господа, спасибо.
Джон потер шею.
– Так, – сказал он. – Теперь, собственно, раритет... Джил, где раритет?
Джил, стоявшая во время разговора у двери, ушла в прихожую. Послышался шорох, звяканье – шкатулку положили на самое дно сумки.
– Симпатичная, – шепнул Мэллори и моргнул, застенчиво улыбаясь. – И как такую в Гильдию сыщиков занесло?
– У неё большие способности, – пробормотал Джон. Вернулась Джил со шкатулкой в руках, протянула канцлеру. Толстяк засуетился, вытер потные ладони о бока и бережно, как младенца, принял инвентарный нумер пятьсот шестнадцатый.
«Мир без боли, – подумал Джон, провожая взглядом шкатулку. – Мир без дураков. Мир, где не нужен револьвер».
Мэллори поднял крышку. Глаза его расширились.
– Вся в крови, – с ужасом сказал он. – Да-а... попал мой Найвел в передрягу.
«Мир, где мне нет места».
– Простите, что не уберег парня, – сказал Джон.
Мэллори жалобно сморщился.
– Да что вы! Главное – живого привезли. Головой он, конечно, сильно ударился. Верите ли – как пришел в себя, даже родного дядьку не узнал. Кричит: пустите, гады, домой. В Сомниум хочет, стало быть. Чудит, доказывает всем подряд, что он там всю жизнь прожил. Ну... ладно. Авось поправится – мозги на место встанут. Покой вам, и спасибо за все. И вам, сударыня, – Мэллори склонился, насколько позволял живот, перед Джил. Та скованно кивнула.
– Вот еще что, – сказал Джон торопливо, – совсем забыл. Найвел говорил – ни в коем случае нельзя выключать прибор. Должен работать, пока не кончится заряд. Иначе случится что-то плохое.
Мэллори задумчиво сложил губы трубкой.
– Он правда так сказал?
– Да, – уверенно кивнул Джон. – Несколько раз. Перед тем, как лишился чувств.
– Ну-у... Ему видней, конечно. Все-таки специалист, – Мэллори горько вздохнул. – Эх, да чего там. Был специалист. А теперь последний ум отшибло.
– Все будет хорошо, – сказал Джон. Он всегда говорил эти слова, когда знал, что ничего хорошего уже не будет. Питтен Мэллори печально качнул головой, Джон подал ему руку и вышел. В прихожей они с Джил оделись молча, молча же вышли на улицу. Смеркалось, над головой висели угрюмые тучи, но над самым горизонтом, за домами, проглядывала полоска чистого неба, раскрашенная в небывалые закатные цвета. Джил спросила:
– Ты знал? Все время знал?
Джон остановился и закурил. Ветра не было, самокрутка занялась с первой затяжки.
– Знал, – сказал он. – Но сомневался.
Джил хмыкнула. Джон раздул ноздри, выдохнул две клубящиеся струи дыма.
– Видишь ли, какое дело, – сказал он. – У шкатулки были две главных цели. Первая – выполнить все пожелания хозяина. Создать для него идеальный мир мечты. И вторая – не допустить, чтобы кто-то разрушил этот мир. Когда два Найвела стали драться, она подсовывала им любые средства для победы. Обоим. Потому что обоих считала полноправными хозяевами. Странно, конечно, что она их не обездвижила, как нас с тобой. Но, с другой стороны, они же повелители мира. Что ж их, вечно прикованными держать? Хотите драться – пожалуйста, деритесь на здоровье. Победив, один из Найвелов... Как бы сказать... Доказал первенство. Утвердился в правах. Ну, и второму уже места в Сомниуме не осталось. После этого все, что я мог сделать – его спасти. Очень удачная, по-моему, мысль – взять шкатулку и, гм, эвакуировать его в наш мир.
– Так ты все-таки понял, кого эва... курируешь? – требовательно спросила Джил. Джон усмехнулся:
– На тот момент мне было до фонаря, кто это такой. Просто нужно было сваливать из Сомниума как можно скорей. Пользуясь моментом. И прихватить клиента. Как-никак, меня посылали за Найвелом, значит, Найвел должен быть спасен. Неважно, какой именно.
Джил, хмурясь, смотрела ему в глаза. Потом сдула прядь волос со лба.
– Все с тобой ясно, – сказала она. Джон вздохнул:
– Что тебе ясно?
– Ты его все-таки пожалел. Я знала, что пожалеешь.
Джон пожал плечами.
– Никого я не жалел. Да и какая разница. Деньги мы получили, следствие закрыто, Индюк будет доволен, Мэллори хлопочет вокруг спасенного племянника... А что племянник не в себе, в Сомниум рвется – так это от контузии. Ничего, пройдет.
Джил поковыряла землю носком сапога.
– Выходит, тот, настоящий победил. Получил девчонку. И мир мечты. Только ненадолго, пока коробочка работает. Как заряд кончится – сгинет. Вот радости-то. А второй? Второй же теперь под суд пойдет. И Ширли у него не будет. Еще неизвестно, кому хуже.
– Так, всё, – резко сказал Джон. – Хватит. Всем плохо. Всем всегда плохо, только по-разному. Жизнь у нас такая, понимаешь?
Джил кивнула:
– Угу. Понимаю. С детства научена.
Они подошли к остановке городского омнибуса. У Джона денег не было, всё пришлось отдать, когда везли в больницу истекающего кровью Найвела. Мэллори только что выдал Джону расписку аж на две тысячи форинов,но, увы, кэбмену распиской не заплатишь. Хорошо еще, Джил наскребла по карманам пол-форина – как раз на проезд до дома.
– А ты бы что выбрал? – спросила Джил. – Сгинуть с Ширли в Сомниуме? Или жить без Ширли тут, у нас?
Джон затоптал окурок.
– Вон омнибус идет, – сказал он. – Доставай мелочь.
Банк открывался только в восемь утра, так что они поехали к себе на набережную Линни. Открыв дверь квартиры, Репейник с наслаждением вдохнул домашний запах и подумал, что отмеренные на сегодня тревоги подошли к концу. Но он ошибался. Едва переступив порог, Джил сказала:
– Вот теперь самое время.
– Самое время для чего? – не понял Джон, но русалка уже направилась в комнату и принялась рыться в гардеробе.
– Слышь, – сказала она приглушенно из нафталиновых глубин. – У меня это... подарок для тебя.
Скинув на пол несколько рубашек, она нашла то, что искала, и подошла к Джону, неся серый бумажный сверток, неумело перевязанный бечевкой. Вручила, потупившись. Джон взял сверток, взвесил в руке.
– Тяжелый. Что там?
– Открывай, – буркнула Джил. Джон, качая головой, распутал бечевку и стал разворачивать бумажный кокон. На полдороге он вдруг понял – еще толком не поверив, боялся поверить – но руки уже знали, нетерпеливо рыли бумагу, чтобы поскорей добраться до знакомого предмета, стиснуть рукоять, провернуть барабан, взвести курок... Джон бросил на пол обертку, оглядел револьвер. Ствол и каморы забились песком, рукоять отсырела, но ржавчины нигде не было видно. Хорошая сталь, с присадками. Разобрать, почистить – и стреляй еще хоть сто лет.
– Все нормально? – спросила Джил, не поднимая глаз. Джон сунул револьвер в карман, шагнул к ней и обнял.
– Почему не сказал? – спросила она. Он помолчал, слушая тиканье часов на стене, дыша запахом волос Джил, запахом тины и кувшинок.
– Хотел сам разобраться, – сказал он.
– Разобрался?
Джон покачал головой:
– Откуда знаешь?
Джил засопела. Руки её стиснули бока Джона. Заболели рёбра, но он терпел.
– Позавчера Немитиха меня домой погнала. Когда я того... на занятиях, с Мунсом. Я пришла. Тебя нет еще. Под дверью записка. Подняла. Думала – от тебя. Расстроенная была, задумалась, не сообразила. А когда поняла, уже поздно было. Прочла.
– И пошла за мной?
Джил ослабила хватку, Джон невольно вздохнул.
– Не. Не за тобой. Решила вперед успеть. Тотчас же и отправилась. Пришла на ту фабрику. Сначала никого не было. Потом слышу – идет кто-то. А где спрятаться? Ну, одёжу скинула по-быстрому, да в воду. Этот, который с ружьем, наверху спрятался, в будке.
Она замялась, и Джон кивнул, подбадривая.
– А дальше?
– Дальше – ты пришёл. Поднялся к этому. Заговорили, заспорили, этот орать начал. Потом ты в воду бухнулся. Еще пистоль выронил, он на дно прямо камнем пошел. А этот ноги сделал. Я тебе помочь хотела, да ты сам выплыл и убежал. Тогда я так подумала – ну, это тебе, Джилена, проверка. Настал твой час, дурёха деревенская... Вышла из воды тихохонько. И пошла за этим. Я ж тихо могу, сам знаешь.
– Ну и ну, – сказал Джон. Он погладил Джил по голове. – Он ведь тебя заметить мог. Застрелил бы – не посмотрел, что девушка.
– Да он-то оглядывался, конечно. Тебя искал, видно. А я пряталась. Ну... так и дошли до дома.
– Какого дома? – спросил Джон. У него защекотало в кишках.
– До его дома, – просто сказала Джил, отстраняясь и глядя ему в лицо. – Я, понятно, зла на него была. Хотела постучаться. Он бы открыл – тут я ему башку и долой. Потом думаю – нет, нельзя. Я ж теперь девчонка городская, культурная. И обратно...
– Погоди, – сказал Джон, – какого дома?
– До его дома, – терпеливо объяснила Джил. – Так я потом обратно вернулась, на фабрику. За тобой. Чего-то решила, что ты еще там. Зря решила, тебя и след простыл. Вспомнила тогда, что пистоль утонул. Нырнула. Сразу нашла.
Джон глубоко вздохнул.
– Джил, – сказал он, – золото моё. Спасибо тебе за револьвер, за все спасибо. Молодец, что выследила этого говнюка, зря только мне ничего не говорила, конечно, но это все пустяки, ты мне только скажи... Где. Его. Дом.
– Так это, на здоровье, – сказала Джил и зубасто, широко заулыбалась. – Что не говорила – боязно чего-то стало. Вдруг заругаешь, мол, чего лезешь, куда не просили. Ты ж такой бываешь иногда, что держись. А в тот вечер как раз такой и был. Что пистоль нашла – то вообще ерунда, топи свой пистоль на здоровье, я еще сплаваю, мне не в тягость...
– Дом, – сказал Джон простудным голосом.
– А недалеко дом-то, – сказала Джил. – На тот берег перейти, да вниз по Линни немного. Он в рабочем квартале живет. Хибара такая старая.
Джон сжал её плечи, отступил и пошел на кухню. Из ящика стола он вынул пузырек с ружейным маслом, растворитель, тряпку и круглые щетки, похожие на ершики для посуды. Вернувшись в гостиную, сел за прикроватный столик, бросил на него набор для чистки и вынул из кармана револьвер. Барабан откинулся с песочным хрустом: предстояла долгая работа. Джон вытолкнул отсырелые патроны, обмакнул ершик в растворитель и стал чистить ствол.
– Джил, – сказал он спокойно, – ты иди на кухню, поешь, чего там осталось.
– А ты? – русалка следила за мерными движениями ершика: шших-шших, шших-шших.
– А я не хочу, – это было правдой. Есть не хотелось совсем. Хотелось вскочить, выбежать на улицу, броситься в реку, переплыть на тот берег и, не разбирая дороги, мчаться вдоль набережной, пока не покажется рабочий квартал, а потом найти тот дом, ворваться и... Но сначала надо было успокоиться. И почистить револьвер.
– Когда пойдем? – спросила Джил.
– Скоро, – ответил он. – Вот закончу, и пойдем. Не спеша. Некуда спешить.
Джил прикусила губу.
– Убьёшь?
Джон насухо вытер прочищенный ствол и принялся за каморы барабана. Впереди было самое трудное – разборка и чистка механизма. Но там пружина, боек, который надо снять с курка и смазать, и крошечная собачка, которую надо снять с крючка и тоже смазать, и при ней такая мелкая пружинка, и потом всё нужно поставить на место, а руки все еще чуть дрожат. Вот разберусь с барабаном – возьму отвертку, посмотрю механизм.
– Не знаю, – сказал Джон.
– Ладно, – сказала Джил и ушла на кухню. Полилась вода, звякнул чайник, загудело пламя на плите. Джон продергивал тряпку в каморах, вспоминал. Пришла тогда вечером усталая, вымокшая под дождем. Взяла полотенце, стала вытирать волосы. Это я, дурак, решил, что – под дождем. И даже не удивился, почему она так поздно, не спросил, занятый своими персональными бедами, которые уже не были только моими, да и бедами, как выясняется, уже почти не были. Адрес, она тогда узнала адрес его сволочной берлоги, это ведь всё, что нужно. Кажется, подумал он с радостным удивлением, кажется, она меня действительно, по-настоящему любит... Но какого хрена она молчала всю дорогу? Проучить хотела? Или действительно боялась, что разозлюсь? Думала, небось, что у меня всё схвачено, что Джонни, сильный, опытный, всё решит сам, что стоит мне пальцем шевельнуть, как злодеи падут ниц, ужасаясь величию гильдейского сыщика. И что глупая, деревенская девка только напортит, вмешавшись в дело.
А ведь я и впрямь считал её глупой, подумал он с отвращением. Ну, не то чтобы глупой, скорей – не принимал всерьез, не брал в расчёты. Крепкая девчонка, полезные мутации: видит в темноте, как кошка, дышит под водой, и еще силы в ней, как в здоровом мужике, и вдобавок эти постоянно растущие клыки... Но – да, деревенская, читать-писать обучена, и на том спасибо. Будет из неё отличный вентор, так я думал, и на том можно успокоиться. А она взяла и выручила меня, остолопа. Да, похоже, с венторством пора заканчивать. Если всё будет нормально, завтра-послезавтра зайду к Индюку и прямо скажу: надо готовить Джил на следователя. Пусть экзамен сдает. А уж там...
– Чаю попей, – сказала Джил. Он опомнился, поднял глаза. На столе дымилась кружка. Джил пришла из кухни незаметно – она действительно умела двигаться очень тихо.
– Спасибо, – сказал он. Чай был таким крепким, что вязал язык, и сладким до тошноты. Он выпил всё и долго тряс перевернутую кружку, ловя ртом текучий подтаявший сахар. Потом вернулся к револьверу. Налегая на отвертку, развинтил, прочистил механизм, поставил на место все мелкие детали, собрал оружие. Крутанул барабан, с удовлетворением слушая «тр-р-р» собачки. Зарядил, достал кобуру, повесил на пояс. Встал.
Джил, всё это время стоявшая у окна и смотревшая в темноту, обернулась.
– Пойдем, – сказал Джон.
Они вышли в сырую ночь и пошли вниз по пустой набережной, туда, где над водой горбился мост с деревянным гулким настилом. Перебрались на другой берег, чувствуя, как подрагивают от их шагов доски. Здесь фонари горели редко, зато людей попадалось больше. Работяги, отпахавшие смену на местной фабрике, что называется, «отдыхали» – пили из бутылок пиво, шатались по улице, стояли у дверей пабов, чесали языки, гоготали. Кто-то орал песню. На Джил посматривали, но тут же отводили взгляды – серую венторскую форму Гильдии в Дуббинге знали хорошо. Джон шел скорым шагом, не глядя по сторонам. Один раз ему кто-то заступил дорогу, полез, тыча бутылку – какой-то порядком нагрузившийся рабочий не то предлагал выпить, не то навязывался драться. Джон поглядел на него, и тот шатнулся прочь. Больше к ним никто не подходил.
– Сюда, – сказала Джил, когда они миновали очередной паб. Из окон неслась музыка: пьяная скрипка, безуспешно пытающаяся нагнать фортепиано. Джон свернул в переулок. Звуки остались позади. Фонарей здесь не было, темнота воняла кошками и гнильём. Джил шла перед ним, сунув руки в карманы. Вдруг остановилась, посмотрела наверх. В потемках на стене белел криво выведенный номер дома.
– Здесь, – сказала она негромко. – Цокольный этаж, дверь в углу, направо.
Джон вынул револьвер из кобуры, прикрыл оружие полой куртки.
– Так, – сказал он. – Схемку нашу помнишь?
– А то как же, – сказала Джил. – Стучу-кричу.
– Стучишь-кричишь, – кивнул Джон. – В драку не лезешь, головы не отрываешь. И давай без трюков с параличом. Не нужно, чтобы он насчёт тебя все понял.
Джил фыркнула. Джон принял это за знак согласия и вошел в подъезд. Внутри он постоял без движения, слушая звуки дома, привыкая к темноте. Где-то наверху плакал ребенок, из-за стены глухо взлаивал пес, о чем-то неразборчивом переругивались два женских голоса. Рядом еле слышно дышала Джил. Непроглядная тьма подъезда рассеивалась, серела, проступали из черноты прямоугольники дверей, лестница с крутыми ступеньками, треснутые перила. А ведь это непрофессионально, подумал Джон. По-настоящему надо бы установить наблюдение, узнать, когда подонок выходит из дома, проследить за ним, настигнуть где-нибудь в безлюдном месте и уж тогда поговорить по душам. Да, так гораздо умней. Индюк Донахью так и сделал бы, пожалуй. Если бы был на месте Джона. Если бы Индюка шантажировали доносом. Если бы Индюк не мог прикасаться к людям без боли. Если бы Индюк не был тем, кем стал теперь – толстым, скучным бюрократом. Если бы ему не надо было скрываться, врать и притворяться с самого детства. Сделал бы он так? А? Чувствуя, что закипает, Джон сплюнул всухую и шепотом велел:
– Поехали!
Они взошли по короткой лестнице к боковой двери. Репейник встал рядом, высвободив руку с револьвером, а Джил постучалась. Изнутри послышался отвратительно знакомый сиплый голос:
– Кто?
– Добрый человек, помогите! – жалобно запричитала Джил. – На меня бродяги напали! Раздели, ограбили! Еле убежала!
Голос помолчал.
– Раздели, говоришь? – спросил он недоверчиво.
– Вся как есть голая стою! – прорыдала Джил. – Вынесите хоть прикрыться чем-ни-чем...
– Ну ладно, – просипел голос. – Сейчас отопру...
Скрежетнул замок, в дверном проеме открылась щель, выпуская в подъезд слабый керосиновый свет. Джон пинком распахнул дверь, прыгнул, наставил револьвер. Моргнул, ошеломленный. От него вглубь прихожей медленно пятился кто-то маленький: кажется, ребенок, мальчик лет этак восьми-девяти. Джон опустил оружие, и тотчас проклятый мальчишка, развернувшись, бросился наутек. Бежал он странно, раскачиваясь, с каким-то неуклюжим подскоком. Джон тут же понял свою ошибку: то был не ребенок, а согбенный почти пополам горбун. Джон кинулся за ним, настиг на пороге маленькой загаженной кухни, схватил за шиворот, повалил на пол, упал сам, сверху. Ребра полыхнули огнём. Горбун рычал, извивался, отпихивался влажными длинными руками, норовил схватить за лицо.
ублюдок сраный выследил успел как боялся всё смерть пришла смерть один теперь один не уйти дерьмо падла тогда у тилли взял теперь взял сколько ни бегай смерть придёт пришла мама мамочка ублюдок глаза выдавлю
– Наручники! – выкрикнул Джон. Джил подоспела, защелкнула браслеты. Горбун заверещал, но получил пинка и затих, сопя расквашенным носом. Джон рывком поднял его на ноги, отволок в комнату и бросил на вонючую разобранную постель.
– Уб... людок... – проквакал тот, брыкаясь. Джил влепила ему оплеуху, с ухмылкой выслушала ответный вопль, отвесила еще одну. «Погоди-ка», – сказал ей Джон. Горбун задышал, с хлюпаньем втягивая затхлый воздух, а Джон всё присматривался и присматривался к нему; тот вдруг натужно, с горловым свистом прокашлялся, очень знакомым движением повел головой – будто за шиворот затекла вода – и тогда Джон, наконец, вспомнил. Тогда у тилли взял теперь взял. Десять лет прошло. Ну да, верно.
– Клифорт, – сказал он. – Баз Клифорт. Кабак «У Тилли». Верно?
Горбун вытянул губы трубкой и с оттяжкой сплюнул красным.
– Что с тобой стало? – продолжал Джон. – Ты же был нормальным.
Клифорт оскалился.
– Это всё ты! – просипел он. – Это ты меня тогда легашам сдал. В «Тилли» нашел и сдал. А потом судья мне девять лет вкатил. Девять лет, сука-вошь! На траханных рудниках!!
Джон расправил плечи и сунул револьвер в кобуру.
– Как ты догадался, что я ублюдок? – спросил он.
Клифорт заёрзал, силясь принять сидячее положение. Горб мешал ему, скованные руки беспомощно топорщились в блестящих полукружьях наручников.
– Время было подумать, – сказал он, пыхтя. – Девять лет. В забое крепь обвалилась, сука-вошь. Прямо по спине шарахнула. Когда в лазарете валялся – всё думал. И сообразил. Не мог ты меня опознать. Рожи моей никто не знал. А ты тогда в «Тилли» пришёл. Я ещё подумал: странный парень, сука-вошь, шатается, всех за руки трогает. Не пьяный, вроде. И меня схватил. Подержал, отпустил и на улицу вышел. Думаю, всё, допиваю и сваливаю. Ну, допил. Только встаю – констебли в кабак лезут. И прямо ко мне.
А ведь он не один такой, подумал Джон. Сколько людей из тех, кого я читал, потом сложили два и два – и поняли, с кем имели дело? Финн Хитчмен, к примеру – он понял? Неглупый ведь мужик. Ох, не в последний это раз мне записочку подбросили...
– В общем, так, Баз, – сказал он. – Парень ты, конечно, резвый. Решил и денег срубить, и на сыщике-ублюдке отыграться. Да только я, видишь, проворней оказался. Теперь слушай и не пропусти ничего. Жить – пока живи, мразь поганая. Но, если кто-нибудь про меня узнает – хоть одна душа, хоть шлюхе в борделе проболтаешься – приду и убью. Терять мне нечего, ублюдкам в Дуббинге места нет. Так что помирать будешь долго. Всё ясно?
Клифорт покряхтывал, кашлял, напряженно вертел головой. Джон помнил этот жест – тогда, «У Тилли», сидя за столиком и озираясь, Баз точно так же дергал шеей. Словно вода затекла за шиворот.
– Ясно, – буркнул горбун. – Браслеты сними...
– Обойдёшься, – сказал Джон. – Пошли, – бросил он Джил и шагнул в коридор. Там его ждал сюрприз: из боковой двери – был в этой халупе, оказывается, ещё один закуток – торчала седая всклокоченная голова.
– Баззи? – шепеляво позвала голова. – У тебя кто, Баззи? Ты кого привел? А?
Она уставилась на Джона невидящими глазами. Закуток, откуда она высунулась, источал миазмы.
Клифорт, оставшийся в задней комнате, сипло застонал.
– Браслеты! – взвизгнул он. – Браслеты снимите! Эй!.. Д... Джон! Барышня!
– Баззи?! – заволновалась голова. – У тебя опять гости, что ли? Ась? Опять нажрался, подлюка? Я т-тебе сейчас...
– Идите спать, мамаша! – с мукой закричал Клифорт. – Джон! Браслеты сними!! Как человека прошу! Ключи хоть дай, сука-вошь!
– Я тебя, засранец, научу кого попало водить! – пообещала голова. – Слышь, Баззи! А ну иди сюда!
– Браслеты! – кричал Клифорт. Джон сжал зубы.
– Дай ключ, – сказал он тихо. Джил вложила ему в ладонь ключи от наручников. Джон вернулся к горбуну и освободил его. Клифорт проворно слез с кровати и, вертя головой, захромал к матери.
– Опять! – донесся его голос из закутка. – Обделалась опять! Ну что за херня, мамаша! Сколько можно!
