Текст книги "Огонь сильнее мрака (СИ)"
Автор книги: Анатолий Герасименко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)
***
Внутри царила темнота – на складе было гораздо темней, чем на набережной, и воняло здесь тоже не в пример сильнее. Проклиная про себя некстати проснувшиеся охотничьи инстинкты русалки, Джон тихонько позвал:
– Джил! Эй, Джил!
– Здесь я, – раздался горячий шепот над самым ухом.
– А он где?
– Хрен знает.
Джон сжимал в ладони шершавую рукоять револьвера, слепо целя перед собой. Глаза постепенно привыкали к темноте, и можно было разглядеть высоченный потолок с корявыми балками, забитые изнутри окошки, мусор на полу. Огромное помещение было пустым. Ну, или почти пустым.
– Вот скотство, – сквозь зубы пробормотал Репейник. – Это не лаборатория. Кайдоргоф, сволочь, нас в ловушку заманил.
– Тихо, – выдохнула Джил, – слышно чего-то…
И правда – кто-то шваркнул по грязному полу, зацепился за гнилую доску, выбранился с досады вполголоса. Все было понятно: доктор походил-походил по заброшенному складу, понял, что никакого контакта с древним народом не предвидится, и с горя забыл осторожность. Джил подобралась, но Репейник крепко взял её за плечо:
– Погоди. Ты что хочешь сделать?
– Поймаю, – задохшимся от ярости голосом ответила Джил. – На звук пойду. Найду и голову откручу.
– Не спеши. Давай подумаем сперва.
– Что думать-то?
Джон развернул её к себе – в темноте лицо девушки казалось серым, бесплотным. Еще одна тень в царстве теней.
– Вот что, – сказал он, – лопуха нашего, конечно, надо поймать. Но – тихо, аккуратно. Кайдоргоф где-то здесь, забыла?
Джил нетерпеливо дернулась, Джон едва смог её удержать.
– Заворожу. Перед ним встану, скажу чего-нибудь. Ку-ку, мол, доктор, приветик. Он меня увидит, тут-то и закаменеет. Свалится. Мы его – за руки, за ноги. И долой отсюда.
Джон подумал. Джил могла парализовать человека почти мгновенно; но был шанс, что Иматега, увидев прямо перед собой русалку, все-таки успеет вскрикнуть и привлечет внимание Кайдоргофа с его подельниками.
– Ну же, – шепнула Джил, – я мигом.
– Ладно, – решил Джон, и в этот момент доктор отчаянно заорал. Джил мгновенно освободилась от Джоновой руки, но осталась рядом: медлила, не рвалась в бой, поскольку и биться-то пока было не с кем. Иматега вопил. Джон целился в темноту. Потом в черной глубине склада зажегся свет. Кто-то шел к ним с фонарём – не таясь, уверенно: несколько тёмных фигур. Они подошли ближе и встали кругом неподалеку от сыщиков – примерно в десятке ре. Одна из фигур подняла выше фонарь, горевший ярким карбидным огнём. Джон стиснул зубы: это был Хенви Олмонд. Фальшивый доктор медицины рассматривал что-то над головой и улыбался. Проследив за его взглядом, Джон увидел, что с потолка спускается туго натянутая веревка с петлей на конце. Веревка раскачивалась, петля охватывала пустоту. «Ловушка, – сообразил Джон. – Доктор попался в силки. Похоже, висит, подвешенный за ногу». Рядом с Олмондом стояли Кайдоргоф и Блорн Уртайл, а замыкал круг, судя по всему, Майерс – Джон не мог сказать наверняка, но лицо было знакомым. Кайдоргоф и Олмонд опирались на толстые, странного вида трости.Невидимый доктор перестал орать и торопливо заговорил:
– Покой вам, добры… э-э… славные потомки славного народа! Сожалею, что приходится совершать торжественное, так сказать, знакомство, в такой, э-э, неудобной ситуации... хе-хе, гм, да… Но как же я счастлив, наконец, встретить наследников великой культуры! Сейчас, сейчас… Минуточку.. Гм-кха! Виллело пране Тран-ка Тарвем риунна…
Договорить ему не дали. Кайдоргоф взмахнул тростью в воздухе, и доктор снова закричал.
– Попал! – засмеялся Олмонд. Уртайл и Майерс присоединились к веселью, а Кайдоргоф скрипуче произнес:
– Не смей упоминать имя Моллюска своей поганой пастью. Понял?
– По… нял… – простонал доктор.
– Сделай, чтобы мы тебя видели, – потребовал Кайдоргоф.
– Не могу, – всхлипнул Иматега, – правда, не могу. Заело. Вот если бы вы, господа… меня вниз…
Кайдоргоф снова ударил тростью по воздуху. Доктор завизжал. Па-лотрашти засмеялись еще громче. Что-то с пуговичным стуком посыпалось на пол – видимо, запасные кристаллы из патронташей волшебного плаща.
– Пора с этим кончать, – прошептала Джил. – Забьют они его.
Джон кивнул, сжимая рукоять револьвера, ставшую вдруг потной и скользкой. Перед глазами стояла картина: боевой жезл, бьющая из него змея разряда, огонь и мрак…
– Имя? – произнес Кайдоргоф.
– Мо… Мозилиус Иматега.
– Кто такой? Зачем следил за нами? – лениво продолжал па-лотрашти.
– Поверьте! – отчаянно заголосил доктор. – Никогда не имел в мыслях дурного! Я – простой ученый… Слуга науки! Мною двигал интерес исследовательский, ни в коей мере не корыстный! Прошу…
– Ясно, – разочарованно произнес Олмонд. – Еще один уар-дар.
– Стань видимым! – басом потребовал Уртайл.
– Не могу-у!! – зарыдал доктор. Олмонд скривился и поставил фонарь на пол. Джон шагнул вперед, собираясь крикнуть что-нибудь повелительное, но тут трость в руках Олмонда распалась пополам. Сверкнул длинный клинок. Иматега захрипел, на пол шмякнулась отрубленная по локоть рука. Тут же в воздухе показалось грузное висящее тело: магия плаща отказала, явив брызжущего кровью доктора. Джон выстрелил в Олмонда, но как раз в эту секунду того заслонил Уртайл – и упал, отброшенный пулей. Кайдоргоф прокричал что-то на своем языке, выхватил спрятанный в трости меч и заозирался, держа клинок над головой. Олмонд и Майерс отскочили в стороны. Олмонд бросил меч безоружному Майерсу, сам из-под полы достал магический жезл.
Джон снова прицелился, но стрелять не стал: вперед метнулась Джил. Обежала кругом, встала в нескольких шагах, крикнула. Те, трое, обернулись. Увидели. Олмонд упал сразу – был ближе всех. Майерс успел подступить и замахнуться мечом, но тоже обмяк и свалился кулем на грязный, залитый кровью пол. Кайдоргоф, похоже, сообразил, что к чему, потому что выставил ладонь, защищая глаза, и стал отходить в темноту. Его клинок выписывал в воздухе быстрые восьмёрки. Джон выстрелил два раза, во второй раз Кайдоргоф дернулся и упал, но тут же начал вставать. Джил зарычала, рванулась к нему. Джон увидел – прямо впереди, на полу – тонкую черную линию. Крикнул: «Стой!». Но было поздно: русалка, странно подбросив ноги, грохнулась оземь, а в следующую секунду веревка потащила её вверх, к потолку. Джил повисла вниз головой, точь-в-точь, как Иматега. Яростно шипя, собралась в комок и принялась грызть веревку – бесполезными, затупленными клыками.
Джон подлетел к неподвижному Майерсу, схватил валявшийся меч. «Держи!» – бросил рукоятью вверх. Джил, изогнувшись змеёй, поймала оружие, снова подтянулась и, схватившись за веревку повыше, принялась пилить её лезвием. Кайдоргоф уже стоял, покачиваясь, выставив клинок. Джон выстрелил, промазал, выстрелил ещё. Кайдоргоф шатнулся, утробно хрюкнул, но всё-таки пошёл на Джона. Он был совсем близко, и Репейник видел блики от фонаря, дрожавшие на полированной стали. Джон яростно надавил на спуск – осечка, револьвер только виновато щёлкнул. Кайдоргоф шагнул вперёд, занося меч. Репейник, не думая, сдёрнул с пояса нож и, нырнув под руку с мечом, трижды размашисто ткнул врагу в бок, под рёбра. Отпрыгнул. Па-лотрашти неловко крутанулся, выронил оружие. У него подкосились ноги, он осел на колени, а потом завалился на бок и остался так.
Джил, освободившись, неловко спрыгнула на пол. «Иматега», – сказал Джон. Они обернулись: доктор висел кровавой тушей, с обрубка руки текло. Лица не было видно, ноги – привязанная и свободная – скрещивались, образуя подобие четвёрки. Джил подбежала, примерилась мечом к верёвке. Джон подхватил доктора подмышки, а русалка стала резать петлю.
…
где вода где вода
…
мама мама здесь песок
…
здесь никого
…
где вода
…
Тихо-тихо – словно шорох, какой бывает, если приложить к уху морскую раковину. Джил наконец справилась с верёвкой, Иматега повалился на Джона. Сыщик не устоял, попятился, грохнулся на пол.
…
темно темно
…
мама здесь песок
…
где вода
…
Ноги Джона были придавлены телом доктора; пришлось отталкивать, выбираться.
…
песок
…
темно
…
мама
…
Джил встала на колени рядом с Иматегой. В руках у неё была отрезанная петля, этой петлёй русалка перетянула то, что осталось от докторовой руки, а затем потянулась к горлу Иматеги и стала искать пульс. Джон тоже дотронулся до шеи учёного.
…
…
вода
…
…
Репейник выпрямился и стал смотреть, как Джил мнёт кожу Иматеги. Через долгую, нескончаемую минуту Джил поднялась с колен и буркнула: «Всё». Джон присел на корточки, с натугой повернул мертвеца набок. Пол был весь залит кровью. В свете фонаря стало видно, что Олмонд не только отрубил руку доктору: ниже затылка, на шее чернела рана. «Как это? – тупо спросила Джил. – Один раз же всего ударил». Джон покачал головой. Как это? Вот так. Рубящее длинноклинковое оружие. Весьма эффективная вещь в умелых руках.
– Дерьмо, – хрипло сказала Джил. Она подошла к валявшемуся без движения Олмонду и, откинувшись корпусом, пнула его в бок. Олмонд никак не отреагировал. Джил отвесила еще несколько пинков, вернулась к Джону и сказала:
– Берём его и пошли.
Джон поднял глаза.
– Ты серьезно? Он весь в крови. Первый же патруль…
– Не его! – Джил мотнула подбородком на тело доктора. – Его! – кивок в сторону.
Джон перевел взгляд.
– Олмонда? Зачем?
– Допросить! – Джил повысила голос. – Прочесть! Привязать, отмудохать! Снова допросить, снова прочесть! Пока не скажет, где лаборатория ихняя! Он скоро шевелиться начнёт.
– Прочесть… – Джон встал. Казалось, захрустели все суставы разом. – Прочесть и так можно...
Ступая вразвалку, он подошел к Олмонду и опустился рядом. Вытянул из кармана куртки револьвер (и когда только успел туда сунуть?) Щёлкнул замком, вытряхнул стреляные гильзы и, нашарив в другом кармане запасную обойму, перезарядил оружие. Па-лотрашти лежал навзничь, кося глазами в сторону Джона. На боках его явственно виднелись отпечатки сапог Джил. Рядом на полу блестело крошево раздавленных очков. «Надо было сразу так, – с отвращением подумал Репейник. – Догнать, тогда, в переулке, чем-нибудь по башке садануть и прочесть. Впрочем, толку-то…» Джон глубоко вздохнул, спрятал револьвер в кобуру и положил руку на лоб Олмонда.
Боль была ужасающей – словно взорвался в центре черепа пузырь с «приканским огнем». Джон запрокинулся, пламя фонаря в глазах описало крутую дугу и померкло, а затем сыщик внезапно обнаружил, что голова его удобно лежит на чем-то мягком, и какие-то лёгкие нити щекочут переносицу. Он открыл глаза и с трудом сфокусировал взгляд. Над ним было лицо Джил, очень мрачное и чуть одутловатое, какое всегда бывает, если человек смотрит вниз. Русалка отвела за ухо свисавшую, щекотную прядь, и Джон осознал, что затылок его устроен у Джил на коленях. Репейник попробовал сесть, но боль взорвалась опять, и он, сипло застонав, обмяк.
Это было невероятно, это не укладывалось в голове, но факт оставался фактом: лежащий на полу, парализованный, избитый Олмонд был счастлив. Запредельно, нечеловечески счастлив. Ему хотелось одновременно смеяться, петь и танцевать, а ещё – сделать что-нибудь хорошее, правильное. Например, заняться любовью с женщиной, или убить человека, или написать стихотворение, или посадить цветы. Примерно в таком порядке. Олмонд был весь одна ликующая эмоция, и отдача от этой эмоции была сильней всего, что Джон испытывал в жизни. Больней всего, что он испытывал. «Вот ты какой, валлитинар, – подумал Репейник. – Ну и дрянь».
– Ты чего? – спросила девушка.
– А чего?
– А то, что в обморок хлопнулся. Всё нормально?
Джон помассировал виски.
– Сейчас будет нормально… Долго я?..
– Минут пять, – проворчала Джил. – Уж думала – опять на себе потащу. Что стряслось-то?
Джон напрягся и осторожно сел. Облизнул губы сухим языком:
– Он… В общем, прочесть его не получится. И трогать его мне тоже нельзя.
Боль все ещё была невыносимой, но, по крайней мере, не лопалась в голове наподобие гранаты, а только пульсировала от виска к виску. Джил встала и подошла к Олмонду.
– Придется, значит, мне с ним управляться, – заключила она. Олмонд издал слабый хрип. Джил снова от души зарядила ему по рёбрам, взяла за шиворот и сделала несколько шагов к двери, волоча па-лотрашти за собой по полу. Джон вдруг услышал какой-то далёкий ритмичный звук, вроде бы раздававшийся снаружи. Звук с каждой секундой становился громче. Это был топот.
– Погоди, – сказал Джон. – Я что-то…
Дверь распахнулась от страшного удара и криво повисла на одной петле. Вбежали с улицы люди – двое, четверо, много. У всех были знакомые по гравюрам лица – Джон сразу узнал Дементия Маковку, Картера и, кажется, Клейна. Джил замерла на месте. «Марьянник, – подумал Джон с тающей надеждой, – марьянник ещё действует, ещё должен, наверное…» Маковка, который стоял ближе всех, сощурился на Джил, поднял руку с жезлом и прицелился в грудь русалке.
Джон отчаянным взмахом руки опрокинул фонарь. В наступившей темноте полетели через весь склад шипящие цветные молнии разрядов – сразу несколько, из разных жезлов. Били низко, веером. Разряды на миг высвечивали огромное помещение, и Джон силился разглядеть в мятущихся тенях Джил, но не мог. «Сюда», – услышал он сквозь шипение молний голос русалки. Обернувшись, Репейник пополз под разрядами туда, где на полу лежала тёмная груда. Оказавшись ближе, разглядел: Джил, свернувшись в комок, прячется за телом Олмонда. Джон подобрался к ней – разряды поднимали дыбом волосы, в воздухе пахло свежестью – лёг рядом, вжимаясь в пол. Тут же ощутил под собой нечто твёрдое, мелкое. Телепорты?.. Он схватился за карман. И правда, устройства были при нём. Но якорь, якорь! Он стиснул зубы. Чего стоило взять с собой еще один грёбаный листик? Знал ведь, куда шел!
– Пропали мы, – выдохнула Джил. – Джонни, пропали…
Молния ударила совсем рядом. Потом снова. Па-лотрашти стали расходиться полукольцом, окружая сыщиков – нашли. Джон вытянул револьвер, выстрелил три раза по тем, кто был ближе. Атакующие попадали: кто-то от пуль, кто-то из соображений безопасности. Затем опять ударили разряды – уже прицельно. Молния вышибла искры из пола рядом с Джоном. Сыщик в отчаянии принялся шарить по складкам куртки. В боковом кармане под руку попалась цветочная труха: загубленная веточка марьянника. Разряды хлестали по полу, один, кажется, попал в Олмонда, потому что тот дернулся всем телом. «Будь что будет, – решился Джон. – Тем более что хуже уже некуда…»
Он выстрелил ещё трижды, вслепую – просто чтобы нападающие на несколько секунд затихли. Сжал в кулаке вместе с шаром раскрошенные лепестки. «Цветы, – бестолково подумал, – туда, где росли цветы. Могилка безымянная…» Джон стиснул телепорт, в ладонь вонзились медные иглы. Воздух занялся лиловым пламенем, но пламя тут же раздалось в стороны, выгнулось гудящим пузырём, в центре которого оказались сыщики – и лежащий без движения Олмонд. Голова закружилась, тело потеряло вес. Джон обнаружил, что они, все трое, парят в воздухе. Он обнял Джил свободной рукой, и девушка спрятала лицо у него на груди: на пламя было больно смотреть. Сфера перемещения на самом деле не была идеальным шаром, она постоянно меняла форму, пульсировала, трепетала, словно они были внутри гигантской огненной медузы. Так прошло несколько бесконечно долгих секунд, и Репейник уже окончательно уверился, что телепорт без якоря забросил их в какую-то неведомую бездну, но тут пламя исчезло, и они свалились прямо в густую траву.
Джон, кряхтя, поднялся на ноги и огляделся. Вокруг была тихая ночь. Высоко в небе висел серебряный форин луны, слабый ветерок ерошил волосы, шелестел травой. Пахло речной сыростью. Магический шарик перенес их в центр небольшого луга, с одной стороны полого спускавшегося к реке, а с другой враставшего в темную рощу. У самой рощи белел в лунном свете старинный храм Хальдер Прекрасной – массивное, приземистое сооружение с обломанным зарядным шпилем на крыше. Здесь и там на лугу лежали тёмные круглые камни. Под ногами хрустело – сфера перемещения вырвала пласт бетона из складского пола. Джон брезгливо переступил на чистое место и с наслаждением вдохнул сладкий после вонючего склада воздух, чувствуя как боль в голове бьётся все тише, все глуше. Он вдруг осознал, что до сих пор сжимает в руке то, что осталось от телепорта. Джон поднес ладонь к глазам: шарик, выполнив свою работу, рассыпался в прах, и Джону осталась только налипшая на руку серая пыль. Сверчки, примолкшие было после вторжения незваных гостей, один за другим ожили и стали скрипуче перекрикиваться, но тут вскочила на ноги Джил.
– Вырвались! Выр-ва-лись! – закричала она и, танцуя, сделала круг вокруг Репейника, а потом подпрыгнула и чмокнула сыщика в щеку. Сверчки перепуганно затихли.
– У тебя телепорт был, да? – спросила она, приплясывая. Глаза русалки горели. Джон кивнул:
– В кармане марьянник остался, пришлось на него якорь взять. Ты же здесь цветы рвала?
Джил огляделась:
– Ага! Кладбище старое. Тут от города всего пяток лидов. Эта вон речка, – она махнула рукой, – это Линни. А Дуббинг там, – махнула куда-то за рощу. Небо в той стороне было болезненно-желтоватым, как всегда над крупным городом ночью.
– Повезло, – Джон покачал головой.
– Да уж, – рассмеялась Джил. Снизу, от земли донесся утробный звук. Сыщики обернулись. Олмонд возился в траве, пытаясь встать. «Сука!» – крикнула Джил, метнулась к нему, оседлала. Влепила звонкий удар в челюсть. Па-лотрашти обмяк, а Джил, выдернув из кармана наручники, лихо защёлкнула их на запястьях пленника. «Э!» – вдруг удивленно воскликнула она. – Ты глянь!» Джон подхромал – коленку при падении отшиб – нагнулся. В застывшей руке Олмонд держал короткую палку. Репейник с усилием выкрутил её из сведённых пальцев, поднёс к глазам. Это был обрубок магического жезла.
– Ни хрена себе, – вырвалось у Джона.
– Ты понял? – проговорила Джил. – Выходит, оклематься успел. Дотянулся до пукалки своей. Если бы его же дружки в него не попали…
– М-да, – промычал Джон, разглядывая жезл. Рукоять была аккуратно срезана под острым углом, изнутри глядело месиво проводов и трубок. Сбоку уцелел один из кристаллов-накопителей, но держался непрочно, болтался на одной клёпке, как выпадающий молочный зуб. Видимо, при телепортации жезл в откинутой руке Олмонда оказался за пределами сферы.
– Ноги ему ремнём свяжи, – велел Джон русалке. – А я пока к церкви схожу. Двери открою, гляну что-как.
– Зачем? – удивилась Джил.
– Сдаётся, мы здесь надолго. А церковь – всё крыша над головой. Да, а откуда у тебя наручники?
– С венторских времен остались...
У Джил был никудышный ремень – из тонкой кожи, скользкий и непрочный – поэтому Джон отдал ей свой и, подтянув брюки, отправился к храму. Трава оплетала ноги, деревья в роще шептались о чем-то важном. Храм был маленький, самого простого типа: его строили не ради служб и мистерий, а всего лишь для того, чтобы окрестные фермеры могли в выходной день придти, возложить руку на алтарь и приобщиться благодати Хальдер – а после, отсидевшись на лавке, зарядить от шпиля немудрёную деревенскую технику. У дверей Репейник замешкался. Высокие, в два человеческих роста створки, окованные ржавым железом, были забиты толстенными досками, замшелыми, но на вид очень прочными. Посредине ржавел замок размером с лошадиное копыто. Нечего было и думать вскрыть двери без инструментов.
Странно, подумал Джон, неужели за полсотни с лишним лет, прошедших после войны, ни один бродяга не осмелился вломиться в храм? Местечко-то козырное, тепло и сухо. Да, похоже, крепко народ наш уважает покойную богиню. Может, кто-нибудь даже приходит сюда молиться, хотя к молитвам Прекрасная Хальдер и при жизни-то оставалась глухой, а уж теперь к ней взывать и подавно без толку. Не то что Тран-ка Тарвем, Великий Моллюск, Радетельный Пастырь. Тот, если верить старым поэтам, всегда был на подхвате, быстро приходил на свежую кровь. А вот интересно, если бы такой бог явился к нам на Острова, мы бы тоже стали приносить ему жертвы? Хотя да, стали бы, куда деваться-то. Еще и хвалились бы перед соседними странами: вот, мол, какой у нас бог щедрый, рецепт вечного счастья нам пожаловал, да отзывчивый, да великодушный! И просит взамен ерунду, одного человечка в месяц распластать, делов-то… Джон пошёл вдоль стены, заглядывая в круглые окна. Народ уважал богиню не столь уж крепко: второе окно, если считать от двери, было разбито, из чёрного провала веяло сыростью и гарью. Подтянувшись, Репейник перелез через широкий подоконник и очутился внутри. Здесь было темно – хоть глаз коли. Снаружи зашуршало, и голос Джил спросил из-за окна:
– Ты где?
– Я тут, – сказал Джон. – Давай в окно залазь, двери не открыть.
– А чего там видно, внутри?
– Вроде ничего особенного, темнотища.
– Ладно, – решила Джил. – Принимай гостей.
Она перевалила Олмонда через подоконник, толкнула его под пятки, и па-лотрашти грузно бухнулся на пол. Следом влезла сама Джил. Джон нашарил в кармане мятый коробок спичек, потряс. Мало, меньше половины.
– У тебя спички есть? – спросил он.
– Цельный коробок.
– Запалишь?
С шипением фыркнув, загорелось жёлтое пламя. Джон принялся озираться в поисках чего-нибудь горючего – сделать факел – но Джил со своим ночным зрением преуспела больше. Издав невнятный возглас, она заслонила спичку ладонью от сквозняка и прошла в дальний угол, где склонилась над неаппетитной кучей тряпья, служившей, вероятно, лежбищем какому-нибудь доходяге. Оставшийся в темноте Джон беспомощно ждал, пока русалка, шурша, копалась в углу; спичка давно погасла, но Джил не спешила зажигать новую. Наконец, зажгла. Крошечный огонек склонился к земле, раздвоился, и Джил выпрямилась, держа в руках новый лепесток пламени, который был выше и ярче прежнего.
– Плошку нашла, с маслом, – произнесла она, подойдя ближе. – Светильник кто-то сделал.
– Удачно, – хмыкнул Джон.
– Угу. Давай поглядим, что здесь к чему.
Джон взял плошку и стал ходить по храму, светя преимущественно под ноги. Порой останавливался и поднимал импровизированный светильник повыше, чтобы разглядеть стены и потолок. Следом бродила Джил – тщедушный огонек светил так слабо, что, скорей, мешал русалочьим глазам, и она держалась на границе света и темноты. Джон осматривал церковь, чувствуя себя не то туристом, не то бродягой. Последние иллюзии насчет уважения к богине развеялись: здание было подчистую разворовано и основательно загажено. Когда-то здесь был пол из чёрного гладкого камня и зеркальные колонны, бесконечно умножавшие число прихожан. Сверху глядели волшебные светильники, на потолке красовались огромные панорамные фрески с вкраплениями серебра. Фрески показывали Прекрасную Хальдер в дни славы и побед и храбрых вассалов, окружавших богиню – в ритуальных доспехах, с поднятыми в салюте клинками. Наверху, под куполом полагалось изобразить Владычицу Островов такой, какой она впервые явилась людям: гигантской птицей с грозным клювом, усыпанным кинжалами зубов.
Всё это осталось в прошлом. Джон до рези в глазах всматривался в темноту, но смог различить на фреске под крышей только мутный крылатый силуэт. Штукатурка пестрела язвами, стены покрывала копоть: бродяги, нашедшие здесь пристанище, жгли в храме костры. Зеркала с колонн сняли и вынесли, причём, видимо, делали это в большой спешке – под ногами тут и там хрустели осколки. От светильников остались только крюки, на которых те висели. Чёрные плиты на полу были все в щербинах и трещинах. В храме царила пустота, хотя когда-то почти всё место здесь занимали длинные скамейки – для тех, кто ждал своей очереди к алтарю, и для тех, кто уже прикоснулся к божественной благодати, отдал жизненную силу и нуждался в отдыхе. Теперь скамейки пустили на дрова: шаги Джона гулко отзывались в опустевшем помещении.
Нетронутым остался лишь алтарь – могучий тёсаный камень в центре храма. Джон подошел к нему и коснулся рукой, испытав странное чувство: смесь отвращения, страха и вместе с тем какого-то потаённого восторга. Репейник понимал, отчего за полсотни лет никто не осмелился развести на алтаре костер или устроить ложе. Тёмный, отполированный миллионами рук камень был высотой Джону по пояс, а в ширину и длину тянулся на два ре. По бокам его оплетали кольчатые шланги, уходящие под землю. Даже теперь, отключённый от питания, занесённый пылью, алтарь отпугивал и одновременно притягивал к себе, и казалось, что в глубине камня живёт дух погибшей богини.
Сзади раздался стон. Олмонд приходил в себя.
– Думаешь его прямо здесь допрашивать? – спросил Джон.
– А где? – мрачно спросила Джил. – Может, скажешь, в город нести? До города-то я его дотащу. Только в городе: полиция – раз. Дружки его – два…
Джон задумался.
– А ещё я, наверное, бить его буду, – деловито сказала Джил. – Орать станет. Если у меня – все соседи прибегут. У тебя дома стенки вроде толстые были?..
– Может, в Гильдию отведем? – вяло предложил Репейник.
– Нет уж, в Гильдии я с ним не покажусь. Левый же заказ. Конец службе.
Джон вздохнул:
– Хорошо, уговорила. Только, сдаётся мне, он так просто не расколется. Похоже, здесь придется сидеть дольше, чем ты думаешь. День, два. Три. Кто знает.
– И что?
– Жрать что-то надо, – мрачно напомнил Джон.
Джил задумалась.
– Деньги есть?
Джон выгреб из кармана горсть монет. Пересчитал.
– Восемь форинов. С мелочью.
– Вот и чудно, – весело сказала Джил. – Тут деревня недалеко. Схожу, молока куплю, хлеба, бекона. Разведем костер, харч приготовим.
– Лучше я сам схожу, – буркнул Джон, – а ты за Олмондом приглядишь. Я ж прикоснуться к нему не смогу, если что.
– Не-не, – помотала головой русалка, – ты дороги не знаешь. Сама пойду. А Олмонда свяжем покрепче, и вся недолга.
Джон подумал ещё.
– У тебя же котик дома один, – вспомнил он.
Джил махнула рукой:
– Я частенько дома не ночую. Если меня пару дней нет, кошак покричит, соседка услышит. Придет, накормит. Ключ есть у неё, все путём.
Джон тут же захотел спросить, отчего это Джил не ночует дома, да ещё частенько, но спрашивать, разумеется, не стал.
– Ладно, – сказал он. – Давай спать тогда. Ты ложись, я покараулю.
Джил вскарабкалась на алтарь, сняла редингот, укрылась им, точно коротким одеялом, и свернулась клубочком.
– Через пару часов разбуди, ага? – сказала она через плечо.
– Ты что, прямо на алтаре будешь спать? – недоверчиво спросил Джон. Джил поняла его вопрос по-своему:
– Ну, твердый, а что поделать. На полу клопов, поди, тьма-тьмущая. Здесь ведь бродяжки ночуют. А тут ам-м… – она зевнула, – …м-магия фонит. Ни одного клопика…
Она замолчала. Джон подождал немного.
– Доброй ночи, – сказал он тихо. Ответом ему было только ровное дыхание спящей. Джон растёр лицо, чтобы прогнать сонливость, и, светя под ноги, подошел к связанному Олмонду. Нагнувшись, поднес к его лицу светильник и с трудом подавил желание отпрянуть: па-лотрашти смотрел широко открытыми, блестящими глазами, в зрачках плясали отражённые весёлые огоньки. С полминуты Джон молча глядел на него, а Олмонд пялился в ответ. Потом лжеученый улыбнулся, спокойно и нагло. Джон выпрямился, отошел к окну и закурил. На душе было погано.
Если бы он начал стрелять на секунду раньше, Иматега, возможно, остался бы жив. Конечно, Джон, стреляя, мог зацепить невидимого доктора, или его всё-таки убили бы Олмонд с Кайдоргофом, размахивая в поднявшейся сутолоке мечами. Но не было бы этого мерзкого чувства, когда жмёшь на спуск, дерёшься, бежишь, понимая, что всё равно безнадёжно опоздал, и никаких шансов уже нет. Джил, вспомнил Репейник, ведь она с самого начала рвалась к Иматеге – надавать по шее, схватить, утащить, спасти… А я удержал. Зачем? Боялся за неё? Ох, вряд ли. Знал ведь, на что способна девчонка – бьётся, как зверь, да еще и марьянник, и зрение ночное. Нет, тут другое было. Хотелось доктора проучить. Вот будь честен с собой, Джон: хотелось ведь? Дурака этого в ворованном плаще, самоуверенного, ни к чему не годного – мордой в грязь ткнуть, пускай в беду попадет хоть раз по-настоящему, пускай в силках повисит вниз головой. Палкой по зубам пусть отхватит. Может, поумнеет тогда, перестанет у нормальных людей под ногами путаться.
И я ведь чувствовал себя правым, думал Джон, остервенело затягиваясь. Законы вывел: не лезь к людям, не бросайся на помощь, не поднимай упавшего – иногда тому полезно полежать… Не будь добреньким, сыщик! От добра добра не ищут. Вот, пожалуйста, всё на этот раз по правилам. И опять – куча трупов и никакого добра. Разве что Олмонда захватили, но это уже, скорее, заслуга Джил, которая его парализовала. Да, Джил… Смотри-ка: всю ночь на взводе, бегала, дралась, едва не погибла, Иматегу на глазах у неё разделали – и ничего, дрыхнет. Хотя она как раз на своем веку такого навидалась: и людей разделанных, и драк, и всякого. Впрочем, я ведь тоже не вчера родился – а вот пробрало. Проклятье. Жалко мне этого тюфяка, вот что. Сидел себе доктор в кабинетике, чаи гонял, книжки пописывал, и самое худшее, что могло с ним случиться – выговор от декана. Сейчас бы в кровати валялся, в сотый раз собственную брошюру перечитывал от бессонницы. А теперь лежит мёртвый, и крысы, небось, уже подбираются.«Мама здесь песок где вода», вспомнил Джон. Его передернуло.
И во всём этом виноват я...
Ну-ну, сказал он себе, сворачивая вторую самокрутку. Не надо так-то уж на себя всё валить. Иматегу зарубил Олмонд. Зарубил, потому что доктор выказал достаточно прыти, чтобы нас выследить, и недостаточно мозгов, чтобы оценить ситуацию. Ведь ты его от участия в деле отговаривал? Отговаривал. Опасности всякие описывал? Описывал, ещё как. Ну, и в чём дело? Бери пример с Джил, ложись спать. Два часа пройдёт, её разбудишь, сам ляжешь, а утром всё по-другому покажется. (Так, а часы-то где? Проклятье... Посеял, видно, в этой кутерьме. Как я время-то отмерю? Придется наугад). Да, ложись спать, а завтра найдутся дела поважней. Олмонда вон допрашивать, например.
Он торопливо докурил, разогнал дым ладонью и стал прохаживаться взад-вперед у окна. Было тихо, лишь похрустывал мусор под ногами да вздыхала порой во сне Джил. Олмонд звуков не издавал – не то заснул, не то потерял сознание, а, может, просто валялся, наслаждаясь искусственным счастьем от валлитинара. Ну ничего, сволочь, с утра займемся тобой – никакое зелье не поможет.
Джил вздохнула и что-то пробормотала, не просыпаясь. Джон подошел к алтарю, посветил, прикрывая огонёк ладонью. Во сне русалка повернулась на спину, наброшенный редингот уполз вниз и готов был свалиться на землю. Джон подхватил его, укрыл спящую. Джил повела головой и засопела. Сейчас она была похожа на маленькую девочку – полуоткрытые губы, пушистые ресницы, беззащитный лоб. Джон не удержался и погладил её по плечу, ощутив сквозь ткань мягкость девичьего тела. Провёл ладонью дальше, вниз по предплечью, но вдруг наткнулся на что-то твердое, округлое, на ощупь – точно речной камень-голыш. Что-то было в кармане у Джил. Часы? Вот и славно, заодно можно глянуть, сколько времени. Джон осторожно запустил руку в карман редингота и вынул то, что там пряталось.
