Текст книги "Собрание сочинений в 8 томах. Том 4. Правовые воззрения А.Ф. Кони"

Автор книги: Анатолий Кони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

Во Франции было время сильных и горячих нападений на суд присяжных. При обсуждении code destruction criminelle [45]45
  Уголовно-процессуального кодекса (франц.).


[Закрыть] было сделано много указаний на разные уклонения этого суда в предшествовавшие годы под влиянием разгара политических страстей, было весьма эксплуатировано впервые всплывшее на поверхность дело Лезюрка, и сам Наполеон упорно и настойчиво ратовал против суда присяжных. Но законодатели тогдашней Франции сумели придать настоящую цену временным уклонениям молодого учреждения в бурную революционную эпоху – и, отнеся его ошибки и недостатки с полною справедливостью не к нему самому, а к этой эпохе – удержали суд присяжных во французском судоустройстве. Общество сознало, что между этим судом и возвращением к судебным порядкам старого режима самою историею вырыта целая про-: пасть – и нападения на институт присяжных заменились нареканиями на их практическую деятельность, которая выражалась в слишком малой уголовной репрессии.

Упреки суду присяжных за слишком большой процент оправдательных приговоров особенно сильно стали раз-! даваться после 1830 года и побудили законодательную власть тщательно и без предубеждения против присяжных присмотреться к причине этого явления. Причина нашлась в том затруднении, в которое ставились присяжные невозможностью смягчать иногда суровое наказание, когда они видели, что подсудимый, по своим личным свойствам или обстоятельствам дела, не заслуживал такой беспощадности. Колеблясь между безусловным обвинением и оправданием, находя первое жестоким, а второе несправедливым, присяжные, во многих случаях, не мирились с знаменитым изречением «dura lex – sed lex!»[46]46
  Суров закон, но это – закон (лат.).


[Закрыть] и, предпочитая несправедливость жестокости, выносили оправдательный приговор. В 1836 году им дано было право признавать в деянии подсудимого circonstances attenuantes[47]47
  Смягчающие обстоятельства (франц.)_к


[Закрыть] – и число неосновательных приговоров значительно уменьшилось. С этим уменьшением замолкли и нападения на суд присяжных и он окончательно твердо установлен во Франции. Теперь, когда присяжные произносят оправдательные приговоры, несмотря на очевидную наличность преступления и на сознание подсудимого, уже не раздается прежних обвинений. Законодательная власть относится к этому суду с доверием, а общественное мнение старается найти причины таких приговоров не в присяжных, а в условиях общественного быта, в нравах и, наконец, в отживающих свой век обязательных нормах. Недавнее литературное оживление по поводу дел Марии Бьер, Тилли и др. и выводы, к которым, отыскивая причины оправданий, пришли большие литературные имена Франции, служат лучшим доказательством, что время близоруких и односторонних нареканий на присяжных во Франции проходит.

Германия впервые приняла суд присяжных как нововведение, следовавшее за наполеоновскими орлами. Освободительно-национальное движение заставило этот суд отступить назад и заперло его исключительно в рейнских провинциях, но 1848 год снова вызвал его к жизни в Германии. И в ней он не миновал нападений. Только они шли другим путем, чем во Франции. Представители науки разделились на два лагеря – и противники суда присяжных, с Гие-Глунеком во главе, стали упорно доказывать, что суд этот не представляет достаточных гарантий для правильного отправления правосудия. Сначала распря шла лишь в области юридической литературы, т война 1870–1871 г. расширила поле борьбы. Реакция против всего французского отразилась на суде присяжных. Это французское учреждение стало признаваться негодным для Германии. Счастливая война с «исконным врагом» доказала, по мнению многих немецких юристов, что Германия должна во всем – и даже в судебной организации – опираться на свои национальные учреждения. Юристы обратились к далекому прошлому Германии и к некоторым его видоизмененным остаткам в ее недавнем прошлом. Был указан суд шеффенов – выборных заседателей, которые должны вместе с судьями составлять одну коллегию, равно разрешая и вопрос о виновности, и вопрос об уголовной каре. Законодательство пришло на помощь к этим взглядам и, отчасти восприняв их, создало суд шеффенов при участковом суде (Amtsgericht) новой империи. Но суд присяжных не сошел со сцены в Германии. Его не решились ни упразднить, ни подвергнуть значительным урезкам. Он функционирует наряду с шеффенами, введенными с 1 октября нового стиля 1879 г., и будущее еще должно показать, насколько последний достигает своей цели и можно ли предпочитать такую форму смешанного суда чистому суду представителей общественной совести.

Резкая ученая критика суда присяжных, впрочем, не умолкает в Германии. Известный криминалист Биндинг и знаменитый Иеринг («Zweck im Recht»[48]48
  «Цель в праве» (нем.).


[Закрыть]) выступают в последнее время против этого суда. Первый доказывает, что суд присяжных не выдерживает критики как учреждение юридическое, второй, со свойственной ему оригинальностью взгляда, утверждает, что суд присяжных есть только одна из стадий, из переходных форм судебной организации. Форма эта полезна, быть может даже необходима, для установления правильных отношений власти и граждан, для постановления новых общественных учреждений под охрану общественной совести. Но раз это достигнуто и учреждения упрочились, вошли в свою колею, деятельность суда присяжных должна прекратиться, потому, что она имеет задачи политические, а не юридические. «Der Mohr hat seine Schuldigkeit getan» [49]49
  Мавр сделал свое дело (нем.).


[Закрыть], – говорит Иеринг словами Шиллера, «der Mohr kann gehen!..»[50]50
  Мавр может уйти (нем.).


[Закрыть]

У нас суд присяжных не вызвал против себя нареканий лишь самые первые годы своего существования. Но теперь и в обществе, и в литературе такие нарекания раздаются весьма часто. Отдельные случаи чрезвычайно обобщаются, каждый предполагаемый промах присяжных по отдельному делу приписывается свойствам самого учреждения – и все это заносится в грозный обвинительный акт против суда присяжных. На их счет без дальних рассуждений заносится и шаткость обвинения, и ошибки суда при ведении дела, и недостатки уголовного закона…

Вместе с тем за последнее десятилетие законодательство наше, судя по некоторым признакам, стало по отношению к суду присяжных как бы в выжидательное положение, стало на него смотреть не как на прочное учреждение, которое надо развивать, а как на опыт, которым еще не сказано последнего слова в деле нашего современного судоустройства. Приговоры присяжных, вызывающие против себя особенные нарекания, подают обыкновенно повод и к слухам о возможности значительных ограничений этого суда и всякого рода из него изъятий. К счастию, слухи эти не имеют по большей части прочных оснований, но, с другой стороны, до сих пор не было предпринято и серьезных законодательных попыток к изучению и устранению причин, которыми обусловливаются приговоры, идущие вразрез с господствующими взглядами. Вся законодательная деятельность относительно присяжных за последние десять лет ограничилась изъятием из их ведомства дел по преступлениям против порядка управления и призывом в состав присяжных весьма ограниченного числа военных чинов. Если сюда же отнести отдельные меры – воспрещение земству давать нуждающимся присяжным из крестьян денежную помощь на время пребывания их на сессиях суда и возбуждение вопроса о лучшем составлении списков присяжных, – то этим исчерпается почти все, что сделано по отношению к этому суду. Но этого очень мало для учреждения, против которого раздаются почти непрерывающиеся обвинения и которое поставлено, очевидно, в неблагоприятные условия деятельности. Если смотреть на него как на учреждение, имеющее право на долгое и прочное существование, то нельзя оставаться в бездействии относительно этих условий. Постоянные нападения, с одной стороны, и отсутствие всестороннего изучения и сочувственных улучшений – с другой, не могут не поселить справедливой тревоги во всех, кому дорог институт присяжных и кто сознает ее огромное нравственное значение для страны.

Суд присяжных в России похож на дорогое и полезное растение. Опытный и знающий садовод, в лице составителей Судебных уставов, перенес его из чужих краев на нашу почву, вполне для него пригодную, и затем уступил другим возращение этого растения. Пока оно не пустит глубоких корней и не распустится во всей своей силе, необходимо не оставлять его на произвол судьбы, а заботливо следить за ним, охранять его от непогоды, защищать от дурных внешних влияний, окопать и оградить таким образом, чтобы не было поводов и возможности срезать с него кору или обламывать его ветки.

Приняв с доверием к народным силам учреждение, ранее созданное другими странами, недостаточно относиться к нему с теоретическим сочувствием. Необходимо, чтобы все, кто любит и ценит это учреждение, поддерживали его рост и здоровое развитие прямодушным изучением и посильным устранением условий, препятствующих этому развитию.

Нападения на деятельность присяжных отличаются у нас двояким характером. Обыкновенно они возникают вдруг, по какому-нибудь отдельному случаю… В том или другом суде назначается к слушанию так называемое «громкое» дело. Задолго до его разбирательства оглашаются главнейшие подробности преступления и комментируются самым различным образом; оно начинает интересовать, а иногда даже и волновать общественное мнение, на основании отрывочных сведений предсказывается с большею уверенностью тот приговор, который должен быть произнесен, и исход процесса рисуется большинству в виде несомненного и определительного вывода о виновности подсудимого или, в очень редких случаях, о его невиновности. Но когда наступает давно жданный день приговора – присяжные выносят решение, идущее вразрез с общими ожиданиями. Тогда поднимается целая буря упреков и нареканий. Присяжные оказываются тупыми, неразвитыми, лишенными нравственного чутья, запуганными людьми, неспособными к критике бессильно утопающего в потоках судебного красноречия. Являются намеки на их тенденциозность и даже подкупность. Суд присяжных признается учреждением вредным, а правосудие навсегда погибшим на Руси. Потом, мало-помалу, негодование стихает, начинают раздаваться успокоительные голоса – и вскоре дело, вызвавшее иногда столько шуму, сдается в архив общественной жизни.

Нападения этого рода возникают по временам и не продолжаются постоянно, – это, так сказать, нападения спорадические. Страстность их не соответствует их основательности – ив этом их внутренняя слабость.

По большинству «громких» дел против самых горячих нападений могут быть спокойно выставлены доводы о том, что нельзя судить об исходе, который должен был получить процесс, по газетным отчетам и односторонним, написанным под влиянием «злобы дня», корреспонденциям. На основании этих сведений и «судов и правосудов» людей, слышавших о деле «что-то» посреди пустой салонной болтовни, можно получить лишь мимолетное впечатление и построить на нем непрочное мнение, от которого, без особого труда, можно впоследствии и отступить. Но присяжные произносят не мнение, а приговор, который по большей части. бесповоротно и окончательно решает судьбу подсудимого. Для них важно не то, что говорят о деле, а то, что будет сказано пред ними, в той зале суда, входя в которую они торжественно клянутся судить на основании того, что увидят и услышат в ней – в ней одной. Пред ними с торжественною медлительностью развивается процесс и проходит, во всех подробностях, житейская драма, вылившаяся в суровые формы уголовного преступления, они иногда в течение многих дней видят пред собою живых людей и испытывают на себе неуловимые на бумаге впечатления, производимые личностью, манерою, голосом, способом выражения свидетелей, подсудимого и потерпевшего – и тою неосязаемою правдивостью или ложью, которая слышится в показаниях и объяснениях, независимо от их содержания. Присяжных спрашивают не о том, совершил ли подсудимый преступное деяние, а виновен ли он в том, что совершил его; не факт, а внутренняя его сторона и личность подсудимого, в нем выразившаяся, подлежат их суждению. Своим вопросом о виновности суд установляет особый промежуток между фактом и виною и требует, чтобы присяжные, основываясь исключительно на «убеждении своей совести» и памятуя свою великую нравственную ответственность, наполняли этот промежуток соображениями, в силу которых подсудимый оказывается человеком виновным или невиновным. В первом случае своим приговором присяжные признают подсудимого человеком, который мог властно и твердо бороться с возможностью факта преступления и вырваться из-под ига причин и побуждений, приведших его на скамью подсудимых, который имел для этого настолько же нравственной силы, насколько ее чувствуют в себе присяжные.

В то же время закон открывает перед ними широкий горизонт милосердия, давая им право признавать подсудимого заслуживающим снисхождения «по обстоятельствам дела». Из всех «обстоятельств дела» самое важное, без сомнения, личность подсудимого, с его добрыми и дурными свойствами, с его бедствиями, нравственными страданиями и материальными испытаниями. Но где возникает вопрос о перенесенном страдании, там рядом с ним является и вопрос об искуплении вины. Зачерпнутые из глубины общественного моря и уходящие снова, после дела, в эту глубину, ничего не ищущие и, по большей части, остающиеся безвестными, обязанные хранить тайну своих совещаний, присяжные не имеют соблазна рисоваться своим решением и выставлять себя защитниками той или другой теории. Осуждать их за приговор, сомневаясь в его справедливости, может лишь тот, кто, вместе с присяжными, сам изучил и исследовал обстоятельства дела и пред лицом "подсудимого, свобода и честь которого зависят от одного его слова, вопрошал свою совесть и в ней, а не в голосе страстного негодования, нашел ответ, идущий вразрез с приговором. Таких осуждений слышать, однако, почти не приходится.

Гораздо серьезнее, глубже и, по-видимому, основательнее нападения другого рода, которые можно назвать хроническими. В них идет речь не о приговорах присяжных по отдельным, исключительным делам, а о постоянной деятельности их по ряду односторонних дел, причем, несмотря на полную доказанность преступления и на несомненную виновность подсудимого, присяжные выносят в большинстве случаев оправдательные приговоры. Преступления, вызывающие эти приговоры, обыкновенно просты и ясны, нарушение закона в них очевидно, сложных мотивов они не представляют, и сам подсудимый, в большинстве случаев, покорно клонит свою повинную голову. Самые свидетели не могут быть заподозрены, и показание их не расшатывается и не разрушается строгим перекрестным допросом, потому что свидетели эти своим красноречивым молчанием, своим внешним видом всего громче говорят против подсудимого. Это – документы, цифры, отчеты, виды на жительство и т. д. Казалось бы, говорят обыкновенно, что в таких делах все соединяется, чтобы доставить торжество карающему правосудию и поддержать нарушенный закон, а между тем присяжные, сплошь да рядом, выносят оправдательные приговоры. Явный и сознательный нарушитель правил паспортной системы, – чиновник, совершивший подлог, – сельский староста, растративший общественные деньги, – выходит из суда, услышав от присяжных, что они «невиновны», – и спасительный страх пред законом в них и в им подобных заменяется уверенностью в безнаказанности. При таких условиях паспорт теряет свое значение и общество не гарантируется ничем, что в виде на жительство обозначено именно то лицо, которое его выдает за свой, а целый строй служебных отношений и должностных обязанностей потрясается в своем основании. Вот почему, продолжают критики нашего суда присяжных, постоянная повторяемость оправдательных приговоров, далеко превышающих, в процентном отношении, приговоры обвинительные, произносимых различным составом присяжных, в различных местностях России по делам о преступлениях по должности и против паспортных правил, заставляет их с тревогою смотреть на упорство присяжных в этом отношении, Здесь уже не единичные промахи, ошибки или увлечения в приговорах, а неправильное отношение присяжных к своей задаче, к своим обязанностям, возведенное в систему, обратившееся в своего рода обычай. Такое отношение идет вразрез с целями правосудия и указывает на непригодность и неподготовленность присяжных для участия в рассмотрении целого ряда специальных дел. Непригодность эта, в свою очередь, вызывает вопрос о том, может ли государство вообще доверять бесконтрольную судебную власть людям, которые оказываются ниже своей задачи в таких, несложных, в сущности, вопросах, как признание виновности лица, проживающего с чужим паспортом или растратившего казенные деньги и не отрицающего, очень часто, своей вины. Неспособные правильно судить в деле, где фактическая сторона ясна и почти не требует доказательств, могут ли присяжные представлять гарантию правильности решения в делах, где самый факт еще не доказан и где нужна сложная работа логики, памяти и проницательности, чтобы признать самое событие преступления? По-видимому, ответ должен быть отрицательный. Таким образом, вооруженное цифрами большого количества оправданий по паспортным и должностным делам возникает настойчивое обвинение против суда присяжных…

Поэтому ближайшее рассмотрение деятельности присяжных заседателей прежде всего по преступлениям против паспортной системы, а затем и по преступлениям должности вызывается практическою необходимостью. Надо вглядеться в эту деятельность поближе, и тогда станет ясно, что не в самих присяжных кроется причина явления, на которое указывают их противники, опираясь на цифровые данные.

НОВЫЕ МЕХА И НОВОЕ ВИНО *
(Из истории первых дней судебной реформы)

С различных точек зрения можно смотреть на всякое выдающееся здание, особенно если оно предназначено служить осуществлению той или другой общественной потребности. Можно подходить к нему с требованиями практической техники и целесообразности; можно искать в нем эстетического, художественного удовлетворения– и с этой точки зрения вслушиваться в эту «музыку камней». Можно искать в нем выражения идеи, проникавшей и строителя, и общественную среду, выражением настроений которой он явился. В этом отношении стоит вспомнить влияние религиозного миросозерцания на архитектуру храмов, вспомнить то, как идеи об отношении к божеству и влияние природы на мистические воззрения человека отражались на постройке зданий для культа. «Греческая религия низводила Олимп на землю, христианогерманская поднимала землю до небес, – говорит Шерр, – греческий храм любовно льнул к земле, германский устремлялся своими острыми сводами в небо, словно окаменевшее стремление в высь, а башни его возвышались в воздухе, будто каменные лучи благоговения». Наконец, можно искать в таких зданиях исторических воспоминаний, искать мертвого глагола из давно прошедшего времени. В этом именно смысле называет Виктор Гюго общественные здания и храмы «каменными страницами истории». Их можно бы, пожалуй, назвать и путевыми столбами по дороге человеческой культуры и развития. Достаточно сравнить хотя бы наш старинный острог, обнесенный частоколом, мрачный, грязный и пропитанный миазмами, с домом предварительного заключения или со срочною тюрьмою в Петербурге, или сопоставить здание московских судебных мест с помещением старой управы благочиния или уголовной палаты, с их знаменитым, по арестантским песням, «губернским калидором», чтобы увидеть, как далеко шагнули, даже в своем внешнем устройстве, за последние 30 лет и тюрьмы, и суд. То же можно сказать о больницах, школах.

Желание вглядеться в эти «каменные страницы истории» давно вызывает особые исследования. Некоторые из них посвящаются и зданиям судебных мест, затрагивая кстати и их внутреннюю жизнь. Есть обстоятельные историко-бытовые описания Вестминстера и судов, в нем помещенных; появились в последнее время такие же описания Palais de Justice [51]51
  Дворец правосудия (франц.).


[Закрыть] в Париже. Еще в конце семидесятых годов советник апелляционного суда в Париже Charles Des-mazes (автор замечательной истории судебной медицины во Франции) издал ряд сочинений, в которых говорит об истории Palais de Justice («La magistrature frangaise», «Le baillage du Palais», «Le Sainte Chapelle»)[52]52
  «Прокуратура Франции», «Суд бальи», «Святая капелла» (франц.).


[Закрыть], а в последнее время вышел объемистый, роскошно изданный том «Le Palais de Justice. Son monde et ses moeurs. Par la presse judiciaire parisienne» [53]53
  «Дворец правосудия. Его мир и его нравы». Издан парижской юридической прессой.


[Закрыть].

По поводу этих исследований невольно приходит на мысль история наших молодых еще судов и связанные с ее возникновением воспоминания. Я попробую их коснуться в беглом и отрывочном очерке.

Достоверная история парижского Palais de Justice восходит к самому началу средних веков. Можно бы сказать, что она еще древнее, так как при раскопках на месте найденных построек были находимы монеты и медали римских императоров от Августа до Константина, что дает повод предполагать нахождение в этом месте проконсула Галии, так что сохранившиеся доныне в Париже остатки терм, быть может, составляли лишь одну из отдельно выстроенных принадлежностей этого дворца. В этом отношении, несмотря на многие исследования, ничего, однако, определенного не выяснено, и мнение некоторых историков старого Парижа о том, что теперешняя «Святая Капелла» (La Sainte Chapelle) построена на месте, где стоял когда-то храм Меркурия, не находит себе фактического подтверждения. Не подлежит, впрочем, сомнению, что в этом самом месте, на островке между рукавами Сены, обитали уже короли из династии Меровингов. У Григория Турского есть описание роскошных, по тогдашнему времени, лавок и торговых помещений, обрамлявших улицу, которая вела к нынешнему входу в Palais de Justice с той стороны, где потом был воздвигнут Собор Парижской Богоматери.

При Каролингах дворцовые помещения Меровингов были заброшены и в эту смутную и тревожную эпоху пришли в запустение, но Капетинги снова прочно осели в этом месте, сделав из него свою резиденцию. С тех пор постройки, получившие название le Neuveau Palais [54]54
  Новый дворец (франц.).
  Прокуратура (франц.)..


[Закрыть], были возобновлены и расширены, сделавшись надолго любимым местопребыванием королей. Но старый французский король был живым носителем правосудия и сначала он сам лично, а потом, тут же, под его надзором, возле него, доверенные им лица – творили суд.

При Людовике Святом, в 1248 году, Palais приобретает свое лучшее украшение, представляющее одну из величайших драгоценностей чистейшей готической архитектуры – la Sainte Chapelle. Эта часовня, по мысли святого короля, была предназначена составлять собою нечто вроде огромного каменного ковчега для хранения в нем сокровищницы с терновым венцом Спасителя, который был поднесен французскому королю Болдуином II, королем Кипра и Иерусалима, в возмещение уплаченных за него венецианцам долгов. Филипп Красивый расширил постройки дворца и устроил знаменитую большую залу громадных размеров с огромным мраморным столом в одном из ее концов, на котором совершались впоследствии различные торжества.

По мере развития значения и влияния парижского парламента, тоже имевшего свое пребывание в зданиях, совокупность которых называлась le Palais, короли начали тяготиться этим соседством и стали уединяться во дворцы, построенные ими исключительно для их собственного пребывания. Поэтому, с конца XIV века, короли уже редко, и то лишь временно, живут в Palais. Последний король, проживший там довольно долго, был Франциск I, пред походом в Италию; последнее семейное торжество королевского дома, отпразднованного в Palais, была свадьба Франциска II с Марией Стюарт.

Затем парламент сделался единственным и могущественным обладателем всего Palais, заведя и расширив в нем свое собственное, весьма разнообразное и оригинальное хозяйство. Целый маленький городок вырос вокруг и между старыми зданиями Palais. Магазины, которым удивлялся Григорий Турский, постепенно вторглись внутрь ограды и завладели, за исключением нескольких площадок, всеми оставшимися свободными местами. Тут же поместились и различные поставщики для парламента, который имел своих каретников, слесарей, столяров, маляров и т. п. Между ними находился и поставщик свежей травы, так как, по старому обычаю, с весны до осени пол помещений парламента должен быть усыпан свежею травою. Судебная власть, принадлежавшая парламенту, вызвала иное чем прежде назначение для некоторых из дворцовых построек: таким образом, одна из башен сделалась тюрьмою для важных государственных преступников, а старые дворцовые кухни были обращены в место содержания обвиняемых, число которых иногда было очень велико. Нижняя площадка лестницы дворца, со стороны Notre Dame de Paris, сделалась местом клеймения осужденных преступников и истребления разнообразных и многочисленных еретических и зловредных сочинений, осужденных парламентом на сожжение рукою палача.

Судебная, законодательная и торговая жизнь кипела внутри ограды, построенной старыми французскими королями. К течению этой жизни по временам примешивалась деятельность своеобразной корпорации судейских клерков, носившей название la Basoche. Учрежденная в 1303 году, эта корпорация присвоила себе особые права и власть, с которыми приходится считаться даже самому парламенту. Les basochiens представляли пестрое сборище, связанное оригинальным регламентом, издавшее свои эдикты, избиравшее своего короля и оказывавшее иногда на некоторые вопросы внутреннего и судебного управления чувствительное влияние. Излюбленное детище парижан, эта корпорация, несмотря на разные стеснительные против нее меры, принимаемые королями и парламентом, просуществовало до самой революции. В первое воскресенье каждого мая она, становясь полным хозяином Palais de Justice, сажала на майском дворе традиционное деревцо, выкопанное в лесу Бонди, и давала в большой зале, на мраморном столе, представление, во время которого в юмористической форме изображались и осмеивались действия парламентам иногда и короля.

С 1618 года Palais de Justice стал опустошаться частыми пожарами, среди которых погибла большая зала и был раздроблен в куски знаменитый мраморный стол. В восьмидесятых годах XVIII века начались внутренние перестройки в Palais de Justice и освобождение его от посторонних делу юстиции и законодательства наростов. Предпринятые по плану архитектора Демезона перестройки заставили изгнать торжников из храма правосудия, и Palais de Justice был освобожден от многочисленных магазинов, прогулка среди которых в определенные часы составляла одно из модных удовольствий тогдашней знати. Были пощажены одни лишь книжные лавки, просуществовавшие до 1831 года.

Революция пощадила здание Palais de Justice и ни в чем не коснулась его устройства, заменивши лишь в приемной зале для публики бюст Людовика XV бюстом Марата. Иначе, однако, она отнеслась к несравненному памятнику готики, заключенному в стенах Palais de Justice. La Sainte Chapelle была объявлена национальною собственностью и назначена в продажу. За неявкою покупателей директория устроила в ней склад муки, а консульство приказало поместить в ней старые судебные архивы, причем для того, чтобы было виднее внутри, были сняты в окнах и пропали затем нижние ряды драгоценнейших расписных стекол XIII века.

В 1835 году, по проекту архитектора Гюо, была предпринята коренная перестройка и реставрация Palais de Justice. Смета была исчислена в 3600000 франков, но когда было приступлено к колоссальным работам сломки и сноса всех мелких зданий и частных построек, облеплявших Раlais de Justice изнутри и снаружи, как грибы, могучее дерево, тогда эту смету постигла обычная участь почти всех предварительных смет, и в 1870 году, когда под руководством знаменитого Виолье ле Дюка завершилась реставрация всего здания, расход составлял уже 35 000 000 франков. При этих работах пришлось расширить и дать другое отчасти направление улицам Иерусалимской и Назаретской и для этого пожертвовать домами, в которых родились Буало и Вольтер. Новому суду, очищающемуся даже от внешних остатков старого порядка, пришлось принести в жертву место рождения того, кто так горячо с такою едкою логикою и убийственною ирониею наносил отжившим судебным порядкам могущественные и разрушительные удары.

Но вслед за обновлением здание Palais de Justice постигло новое несчастие: его задели в 1871 году предсмертные конвульсии коммуны, и безумно-лаконический приказ ее прокурора Рауля Риго: «Faites flamber Finances!» [55]55
  Сжечь (франц.).


[Закрыть]—был распространен и на Palais de Justice. Значительная часть его, а в особенности обширная и прекрасная Salle des pas perdus[56]56
  Приемная суда (франц.).


[Закрыть] обратились в обгорелые развалины. Пришлось начать постройку снова, и только недавно она доведена до полного конца.

Беглый обзор современных помещений Palais de Justice тотчас же указывает, что это место имеет старую и громкую историю. Эта история не заслоняется новейшими перестройками и приспособлениями, она смотрит изо всех углов и заявляет о себе на каждом шагу старинными произведениями искусства и то грозными, то трогательными воспоминаниями. Когда начинается деловой день в Palais de Justice, судебный пристав провозглашает вместо нашего «Суд идет! Приглашаю встать» «Le tribunal, messieurs, – chapeaux bas!»[57]57
  Суд идет, господа, – шляпы долой! (франц.)_Л


[Закрыть]. Один из исследователей французской судебной старины говорит, что посетителю, вступающему впервые в здание Palais de Justice, можно сказать, подражая этому возгласу: «L’histoire, monsieur, – chapeau bas!»[58]58
  История, господа; – шляпы долой! (франц.).


[Закрыть] Да, можно сказать – и с полным основанием.

Современный Palais de Justice имеет два входа: один под красивым портиком со стороны Place Dofine [59]59
  Площади Дофин (франц).


[Закрыть], другой со стороны Boulevard du Palais [60]60
  Дворцового бульвара (франц.)..


[Закрыть], с превосходною темною чугунною решеткою, увенчанною роскошными золотыми украшениями. Войдя в нее и поднявшись по старой парламентской лестнице, посетитель попадает в огромную Salle des pas perdus, целый день наполненную пестрою, озабоченною и деловитою толпой, среди которой выделяются адвокаты своим своеобразным черным костюмом. В этой зале стоят две статуи – Малерба и Беррье. Мужественный, самоотверженный и красноречивый защитник Людовика XVI изваян в том возрасте, когда после долгой судебной службы, несмотря на свои семьдесят лет, он, презирая опасность, явился «faire son heroique debut au barreau» [61]61
  Героически выступить впервые в роли адвоката (франц.).


[Закрыть] в защиту подсудимого «Людовика Капета». Статуя Беррье полна жизни и движения. Опершись левой рукой на решетку, прижимая правую к сердцу и приподняв изящную голову с благородным и одушевленным лицом, великий оратор говорит ему из тех речей, в которых не знаешь, чему больше удивляться: глубине ли содержания, красоте ли формы.

Еще нет века, как Малерб и Беррье отошли в область истории, но тут же, в одном из углов Salle des pas perdus, есть живое напоминание о гораздо более отдаленных временах. Небольшая витая лестница ведет в старинную залу Людовика IX, от тяжелых сводов и переплетающихся аркад которой, теряющихся в таинственном полусвете, так и веет XIII веком. Вообще искусство сильно и достойно представлено в Palais de Justice. Так, галерея, ведущая в кассационный суд, называемая галереей Людовика Святого, отделана во вкусе XIII столетия и ее расписные окна проливают разнородный свет на раскрашенную статую короля, изображенного творящим суд под сенью дуба, а в роскошной зале этого Суда находится огромная аллегорическая картина известного Поля Бодри «Прославление закона». В преддверии залы суда присяжных поставлены мраморные бюсты законодателей – Карла Великого, Людовика Святого, Филиппа-Августа и Наполеона I. В самом зале, украшенном резьбою по дереву и дорогой лепною работою, на потолке кистью Бонна изображена юстиция между преступлением и невинностью, а за креслом председателя помещается большое распятие, нарисованное тем же художником. Но наибольшую художественную драгоценность Palais de Justice составляет старинная картина, находящаяся за креслом председателя в зале апелляционного суда и называемая le retable du Palais de Justice[62]62
  Алтарем Дворца правосудия (франц.)..


[Закрыть].