Текст книги "Искатель, 2002 №8"

Автор книги: Анатолий Ковалев

Соавторы: Виталий Романов,Константин Прокопов,Ричард Деминг,Наталья Нечипоренко,Рудольф Вчерашний
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Я лежал на скользких камнях, мне было холодно и больно, и значило это, что я еще жив. И еще мне было… странно. Это странное было во мне самом, во всем моем теле, и особенно чувствовалось в правой руке. Опять сломал, подумал я. Хотел было повернуть голову, чтобы осмотреться, но не смог. Так плохо мне еще никогда не было, но я почему-то был уверен, что скоро станет легче и, самое главное, я не умру. Не сейчас. Вот это и было самым странным.

Светало. Скоро взойдет солнце, подумал я, пора вставать. Заставил себя повернуть голову, посмотреть, что там с перебитой рукой.

Я увидел ее.

Я не узнал ее. Это была не моя рука. Я попытался встать на ноги – это вышло у меня как-то странно. Поднялся из ущелья – это далось мне неожиданно легко. Подошел к реке и посмотрел на свое отражение в воде.

Наверно, я должен был удивиться. Но я откуда-то заранее знал, что так и будет, только боялся поверить. Теперь убедился, что все, что случилось со мной – правда.

На берегу стоял человек. Сгорбившись, опирался двумя руками на посох. Увидев меня, старик испугался, но я посмотрел ему прямо в глаза, и он узнал меня.

– Ты дал слово, – сказал он.

Я чувствовал в себе силу и злость. Я мог сделать с ним все, что угодно.

– Я помню, – сказал я.

Добрый человек.

Небо на востоке светлело. Гуси, построившись клином, летели туда, где тепло и нет голода и войн.

– Куда ты теперь? – спросил он. – На юг?

– Хорошая мысль, – сказал я. – Сначала на север. Мы помолчали.

– Уходи подальше, за реку, – сказал я.

– Прощай, – он повернулся и пошел своей дорогой, старый, слабый и беззащитный.

Я спешил домой, на север. Правое крыло поначалу плохо слушалось, но я быстро приноровился. Вскоре показались горы, новый замок эрла и развалины старого замка, разрушенного предпоследним драконом. Потом я увидел деревню.

Люди еще спали, и я знал, что им снится. В деревне ждали тех, кто шел вместе со мной, ждали всех, кроме меня. А вернулся только я один. Я сделал круг над плоскогорьем, прощаясь, и полетел обратно, оставляя слева рассвет.

Вот она, опушка Серого леса. Болото. Здесь сгинули те, кого я называл своими друзьями.

Я видел далеко. Старик успел уйти за реку, и теперь на болотистом берегу не было ни одной живой души. Только души мертвых, да еще те, кто смотрел тогда на нас из-за ветвей и пел песни, прячась в болотном тумане. Я решил попробовать силы.

Когда я закончил, от торфяного болота и большей части Серого леса не осталось ничего, кроме горячей золы. Я вспомнил, как когда-то давно, в прошлой жизни, упал лицом в костер, и усмехнулся. Это были похороны той моей жизни и первая месть в жизни новой.

Солнце поднялось уже высоко. Я смотрел на него не щурясь, как смотрят хищные птицы, но я был сильнее всех птиц, зверей и людей. Я мог читать человеческие мысли, понимать язык животных, видел скрытые в горах сокровища и слышал, как текут подземные реки. Я мог почти все, и я был такой один на всем свете.

Не привыкать, добрый человек, сказал я себе. Эта странная привычка разговаривать с самим собой всегда спасала меня от одиночества. Теперь она перешла по наследству мне теперешнему от меня прежнего. Больше не осталось почти ничего. Только память.

Я летел на юг.

Я знал: обо всем, что случилось и еще случится в этом году, люди будут говорить: «Это было тогда, когда последний дракон разрушил замок южного эрла».

НАВЕРНОЕ, БОГ

– Доктор Джефферсон, к вам посетитель – мистер Чактор. Пришел три минуты назад.

Джефферсон взглянул на часы – одиннадцать ноль три. «Чертовски пунктуальный тип, может в этом и есть его проблема», – с легким раздражением подумал он.

– Пусть войдет, – ответил он секретарше, нажав на кнопку коммуникатора.

Пока новый клиент шел через прихожую, доктор в тысячный раз с удовольствием осмотрел кабинет: множество кожаных корешков солидных книг на полках, спокойный морской пейзаж на стене, массивный стол, кушетка, темный ковер с коротким ворсом, приглушенный свет. Большинство пациентов именно так представляют себе кабинет психиатра, так зачем же их разочаровывать?

Из состояния задумчивости его вывел пунктуальный посетитель. Он уверено вошел в комнату, сразу направился к столу и положил на него увесистую папку. Это застигло Джефферсона врасплох, и он даже не успел встать, что опять слегка разозлило его. Тем более что Чактор оказался молодым мальчишкой, лет тридцати, с лицом и фигурой, которые очень любят показывать в бесконечных сериалах. Ему было известно, какое впечатление он произвел на хозяина кабинета, и это его забавляло. Он медленно достал из внутреннего кармана строгого костюма удостоверение, развернул его и небрежно положил на стол.

– ЭрДиАй, агент Чактор Эниктор.

Джефферсон расслабился и даже откинулся в кресле. Странный посетитель объяснил свое поведение, и дальше уже было ясно, чего от него ждать.

– Что же ЭрДиАй понадобилось от изгоя и шарлатана? – с широкой улыбкой спросил он.

– Я уполномочен заявить, что вы призываетесь на государственную службу. С этой минуты вы не имеете права разглашать полученную информацию и обязаны проследовать со мной в штаб-квартиру для получения дальнейших инструкций.

– Э нет, молодой человек, никуда я не пойду. Лучше позвоню своему адвокату.

– Вы не имеете права.

Психиатр с наигранным изумлением приподнял брови.

– Вот как? А разве у нас не свободная страна?

Чактор неожиданно улыбнулся.

– Свободная. Но уже не для вас… Вы прошли проверку, и я имею право объяснить ситуацию на месте, после чего вы, безусловно, пойдете на сотрудничество.

Джефферсон задумчиво кивнул головой, вспоминая нескольких странных клиентов, с которыми он начал работать за последний месяц; по всей видимости, это и были проверяющие. Если здоровый человек тщательно симулирует психическое заболевание перед опытным специалистом, то это странно. Хотя платили они исправно, а это самое главное.

– Доктор Джефферсон, как вы относитесь к идее Бога? – между тем начал агент, наконец присев в кресло.

– Довольно удобная концепция. Профессионально составлена. Многим людям и в самом деле помогает.

– Но сами вы не верите в Бога?

– Нет, сам не верю.

– Наше ведомство двадцать четыре года назад нашло человека, который довольно точно соответствует концепции Бога.

– У него лебединые крылья и фонарик над головой? – иронично спросил доктор.

– Нет. У него разум, с помощью которого он может изменять действительность.

– То есть?

– Ну, допустим, если его убедить, что космические полеты это реальность, то на следующий день в этой области происходит прорыв, и через год вылетает экспедиция на Марс. Или, к примеру, убедить его, что национальная валюта самая крепкая в мире, и, пожалуйста, готово экономическое чудо. Или же убедить его, что государства Сей-лот не существует, и оказывается, что об этом государстве никто никогда не слышал.

– Ив самом деле, я о нем не слышал. А откуда же о нем узнали вы? – Джефферсон сидел с серьезным лицом, ничем не показывая, что разговор хоть немного удивил его.

– В архивах находятся специальным образом закодированные записи.

– Вы можете объяснить, как это происходит?

– Естественно. Была разработана теория, а в дальнейшем она экспериментально подтвердилась. Ее суть в том, что весь мир существует лишь в воображении этого человека и является результатом работы его мозга. Причем сам он этого не осознает.

– И мы с вами тоже, в некотором роде, существуем лишь в воображении этого человека?

– Да.

– И другие люди?

– Да.

– Так как же вам удается его в чем-то убедить?

– По теории, поступками живых существ заведует его подсознание. На сознательном уровне невозможно обработать такой колоссальный объем информации. Дальше идет самообман и другие вещи. Вы психиатр и должны лучше в этом разбираться.

– Да, вы правы, я психиатр, – невозмутимо сказал Джефферсон. – У вас очень интересная теория…

Внезапно Чактор вскочил с кресла и, перегнувшись через стол, удивленно спросил у Джефферсона:

– Вы мне не верите? Считаете меня сумасшедшим?

– Нет, почему же. Я против такого грубого диагноза. У вас просто небольшая дисфункция…

– Но я же из ЭрДиАй! – взволнованно прокричал гость.

– Сядьте, – психиатр сохранял спокойствие. – Вы считаете, что служба в ЭрДиАй может защитить вас от психического заболевания?

– Нет, но…

– Я понимаю, у вас квалифицированные врачи…

– Подождите, не перебивайте, – посетитель успокоился и сел обратно. – В этой папке – доказательства.

– Допустим, – кивнул Джефферсон. – Но в случае, если это правда, что вам от меня надо? Судя по разговору – в чем-то убедить. В чем? Что у ваших специалистов не получается?

– Он никак не может согласиться с мыслью, что человек бессмертен.

– Зачем вам это?

– Доктор, он старый человек, ему восемьдесят шесть лет. Перенес четыре операции на сердце. И наши специалисты плохо представляют, что случится с миром, когда он умрет.

РЕКВИЕМ ПО САМОМУ СЕБЕ

Реквием по самому себе…

Невеселое название я выбрал для своего короткого дневника. Впрочем, мне захотелось это назвать так, а значит – пусть так и будет. Все равно никто, кроме меня, не прочтет. Зачем тогда я пишу?

Хочется хоть как-то, пусть даже на этом клочке бумаги оставить о себе что-то на память. Ведь нельзя же уйти бесследно. Итак, я возвращаюсь назад и подвожу итог событиям, а может своим мыслям.

В 17.39 по корабельному времени текущих звездных суток я, Гунар Торренс, второй пилот дальнего разведывательного корабля «Орион», получил приказ командира проверить систему управления вспомогательного полетного модуля «Квант». Через несколько минут произошла авария. Мне «повезло» больше, чем всему остальному экипажу: небольшой метеорит по касательной, почти спереди, ударил в нас – последовала мгновенная разгерметизация чуть ли не всех важнейших отсеков корабля, так как злополучный кусок камня прошил отсеки почти по всей длине. И лишь кабина «Кванта» спасла меня от смерти (зачем только ее сделали герметичной?!).

После взорвался резервный бак с топливом, в результате корабль получил сильное боковое вращение. Сейчас сижу в ходовой рубке (годится ли это странное, устаревшее понятие для нашей смертельно раненной птицы?), а сквозь лохматые дыры в «потолке» видны бешено вращающиеся звезды. Сориентироваться в пространстве совершенно невозможно – вся Вселенная вокруг, словно развлекаясь на этом пепелище, выделывает коленца в пляске Святого Витта, вызывая огненный хоровод в голове.

А мне, в общем-то, это и не очень важно – знать, где я. Ясно одно – мы падаем в Вечность. И я упаду туда гораздо раньше, чем наш изувеченный корабль. Я задержался здесь. Несправедливо задержался. Сейчас допишу это, а потом подумаю: отстрелить себе башку из газового пистолета или просто открыть скафандр? Серьезный выбор. Все это (другими словами и за исключением последней мысли, разумеется) я старательно, официальным мужественным тоном наговорил в бортовой журнал. Надеюсь, что те, кто будут слушать последнюю весть с «Ориона», не найдут в моем голосе дрожи и отчаяния… Хотя, о чем это я? Кто услышит эту запись?! Но так было положено по Уставу – сделать ее, и я сделал. А теперь и дневник свой почти закончил. Надо только сказать правду, отбросив мужественный тон – я сижу и плачу. Слезы текут под шлемом, и я не в силах не только остановить их, но и вытереть лицо.

Я не оплакиваю свою судьбу. Нет. Но горько за своих друзей. За свои мечты. Мы просто прикоснулись к Вечности. Как мы стремились сюда, как надеялись, верили, что для Человечества наступает новая эра. И как быстро все закончилось. Мотылек на огонь… Так бы, наверное, плакал ребенок, у которого отняли любимую игрушку – от несправедливости. Я жалею своих друзей, а ведь их смерть по сравнению с моей была легкой, я не пожелал бы им оказаться на моем месте. Перед ними не стоял этот нелегкий выбор.

Пистолет или скафандр, скафандр или пистолет? Боже, как болит голова. Апатия… Или агония души? Почему-то тянет в сон, словно не хватает кислорода. Хорошо бы просто лечь и заснуть. И чтобы все на этом закончилось. Да еще дурацкие звезды мечутся как угорелые… Совершенно не могу думать. В голове одна четкая мысль – нельзя умирать, когда болит голова и хочется спать. Я очень устал. Пожалуй, я все же залезу в «Квант» – там можно снять скафандр. Попробую уснуть. А заодно подумаю – как лучше? Но до какой степени сводит с ума эта бешеная кутерьма звезд!

* * *

Странно, но я пишу вторую страницу своего дневника. Только что проснулся, одел скафандр и опять забрался в рубку (буду по-прежнему называть этот дуршлаг рубкой). Писать в скафандре не очень удобно, но меня почему-то тянет сюда, а здесь без скафандра нельзя. Наверное, это память – на нашем корабле не было кают-компании в привычном понимании этого слова. Уж если мы где и собирались все вместе, так это здесь. Только звезды стояли на своих местах, а не скакали, как сумасшедшие. Мне это надоело. Всю жизнь я куда-то мчался, опаздывал, всегда не хватало времени, кругом была суета. И вот теперь я остановился на пороге иного Бытия, и некуда спешить, и есть время на все – но нет спокойствия: надо как-то прибить звезды на свои места. Гвоздями, что ли? Или корабль приклеить к… к чему? Подумать я успею позже, а сейчас попробую выйти из корабля и что-нибудь сделать с упрямым пейзажем.

* * *

Вечер того же «дня»

Да, вот теперь у меня остался только один способ покончить с собой – открыть скафандр (даже думать уже не надо, выбор сделала жизнь). Возможно, смерть моя будет легкой, но уж больно отвратительные картины рисуются мне в воображении. Хотя представить себе, каково это, отстрелить себе голову из газового пистолета, ничуть не легче…

Я уже избавлен от «русской рулетки» – для того, чтобы прекратить «кувыркание» корабля пришлось использовать заряды всех моих пистолетов. Энергии даже отчасти не хватило на остановку вращения корабля вокруг своей оси. Теперь у меня есть условный курс – это туда, куда направлен нос корабля. Относительно этой оси корабль медленно поворачивается, поэтому звезды так же медленно всходят и заходят. Надо будет рассчитать длину своего нового дня и мерить все собственными «звездными» сутками. Только вот как их делить на день и ночь?

А пока сижу на краю выходного люка корабля, свесив ноги в пустоту, и пишу. Зверски устал. Несколько раз, пока гасил вращение, чуть не снесло в сторону от корабля. Мне этого почему-то не хотелось. Это удивило меня, и я задумался – почему? Такая смерть вызвала протест – хочу сам решить и сам осознанно сделать этот шаг, а не случайно.

А все-таки приятно посидеть, свесив ноги в бездну. В этом есть что-то запредельное, не для нормального человека. Очень таинственное, может быть, демоническое. Я словно постепенно приобщаюсь к чему-то глубоко истинному и важному, от чего раньше был всего в одном шаге. Я замер, пораженный этим «чем-то». Но пока еще не отгадал его. Не ухватил. Я делаю этот шаг. Все прошлое уже за чертой. В той жизни я не успел по-настоящему ничего сделать, даже полюбить толком. Та жизнь и моя, и уже не моя – она словно была во сне. Как я – я еще жив, но уже будто бы и нет. После того как взорвался наш корабль, и бортовой «мозг» перестал отвечать на радиовызовы, мы стали первым номером во всех сводках новостей. А теперь нас, конечно, уже похоронили. Обо мне уже никто не помнит, кроме бесстрастных компьютеров, хранящих в памяти информацию об исчезнувшем корабле «Орион». Может быть, когда-нибудь, когда эти железные лоханки развалятся от старости, на Земле вообще не останется памяти о нас. Страшно. Я мнимая величина в действительном мире. Я – отражение в зеркале, отражение еще осталось, а оригинал уже разбился. Меня нет, я живой мертвец на борту «Летучего Голландца»…

* * *

Третий день

«Видно так нам светят наши звезды».

Чья это фраза? Никак не могу вспомнить, где я слышал ее когда-то ТАМ. Она мучает меня сегодня весь день. С ней связано что-то очень важное для меня.

Занимался тем, что проверял – что и как разнес маленький кусочек камня, запорхнувший к нам «на огонек». Многие переборки напоминают деревянную стену, разнесенную вдребезги очередями из крупнокалиберного пулемета. Интересно, почему так, если метеорит был один. Похоже, он врезался, а дальше пошел лавинообразный процесс нарастания массы обломков? Пожалуй, надо исследовать это явление, хотя, по существу, лучше бы его исследовали эксперты с Земли. Может, кому-то потом, в следующий раз, это помогло бы уцелеть.

А самое смешное, сколько раз в детстве читал фантастические рассказы, так там всегда – авария, а люди остались живы, и нет еды или кислорода. А у меня все наоборот – и система регенерации исправна, и кислород уцелел, и еда. Все бы хорошо, лучше некуда.

Только люди не спаслись.

* * *

Четвертый день

Появилась привычка перед сном вылезать на «крылечко» и, свесив ноги, писать о том, что произошло за прошедшие сутки. Сегодня я не так устал, как за предыдущие сутки, да и первое напряжение слегка спало. Занимался, в основном, бортовыми системами, пытался хоть как-то наладить навигационный компьютер, восстановить разрушенные участки системы жизнеобеспечения и энергоснабжения. Мой «Голландец» понемногу начинает приобретать жилой вид, хотя без скафандра как и прежде можно находиться только в кабине «Кванта». Но я к этому уже привык. А вскоре, может быть, удастся заварить дыры кое-в-каких помещениях и подать туда воздух. Тогда заживу вообще по-королевски. Король дырявого трона…

Наверное правы были философы, которые говорили, что мир развивается по спирали. Во всяком случае, я – летящая (или ползущая) иллюстрация этой мысли. Я штопором ввинчиваюсь в пространство и время, и всем своим естеством ощущаю, как приближаюсь к пониманию того, ради чего люди вообще живут в этом причудливом мире. Что за Сущность мне предстоит постичь в результате этого? На каком витке это будет?

«Видно так нам светят наши звезды»….

* * *

Утро пятого дня

Во сне вспомнил, откуда эта фраза. Видно так нам светят наши звезды… Даже не знал, что это жило во мне столько лет.

Эта женщина сегодня пришла ко мне во сне. Она и ее муж умерли много лет назад, в конце прошлого века, когда СПИД еще был неизлечимой болезнью. Тогда ее предсмертная записка оставила во мне след, который, как оказалось, не исчез за все прошедшие годы:

«Простите нас. Видно так нам светят наши звезды. Живите за нас долго-долго».

Живите… долго-долго… за нас…

Боже мой! Звезды, звезды, как вы светите нам?! Что вы делаете с нами? Почему так жесток и страшен наш мир?

Живите… Я не знаю имени этой женщины, я преклоняюсь перед ней. Сумею ли я быть сильным в конце? Безропотно, с достоинством, принять свою Судьбу? Сумею ли простить?

Звезды, звезды, кто вы? Друзья или враги?

* * *

Вечер

Звезды – трассирующие пули в пространстве. Одна такая пуля убила наш корабль, поразив его в самое сердце. Кто выпустил ее? Сколько миллионов лет назад? Столько тысяч световых отрезков она стремилась к той точке, куда гораздо позже пополз и наш утлый, наивный, неповоротливый челнок? Где-то далеко, очень-очень далеко, неведомый исполинский стрелок сейчас разразился сатанинским смехом – его выстрел достиг цели. И вся Вселенная задрожала.

Весь день бился над навигационной системой, пытаясь понять – куда я лечу. Звезды всходят справа и заходят слева, совершенно не сдвигаясь ни вперед, ни назад. На глаз абсолютно непонятно – в какую сторону направлен нос корабля по отношению к направлению полета. Может быть, я лечу дюзами вперед? Так ни черта и не понял. Вот бы удивились инопланетяне, если бы встретили мой корабль, летящий задом наперед! Или боком?!

* * *

Вечер шестого дня

Сегодня работал на внешней обшивке корабля, пытался привести ее в порядок. Очень интеллектуальное занятие, способствующее укреплению нервной системы: целую рабочую «смену» пропорхал среди инструментов, привязанных, как и я, к кораблю. А пневматический молоток в условиях невесомости вызвал у меня нервную икоту, которая не утихла и сейчас. В конце концов я решил его казнить, отвязав от корабля шнур, удерживающий предательскую железяку. Уже стал приводить приговор в исполнение, когда подумал, что, может быть, на такой же иноземный молоток натолкнулись мы. В итоге закинул его с глаз долой в люк корабля, и теперь он мирно пасется где-то в недрах трюма.

А подлинную, абсолютную радость испытал, когда в конце «рабочего дня» отлетел в сторону от корабля, чтобы критически оценить свое творение.

Пикассо в полный рост! Мое нутро не вынесло всего этого, поэтому решил завтра устроить себе выходной…

В связи с этим у меня была какая-то интересная мысль, пока я порхал вокруг корабля. Что же там было? Мысли об обшивке задавили все остальное… Ах, да! Надо будет завести себе камушек, привязать его тросом к кораблю, и пусть летает вокруг меня. Буду иногда выезжать на природу. Таким образом у меня появится дача. Как раз завтра «уик-энд», где бы найти кусок земли по сходной цене?

* * *

Выходной

За неимением камня лежу на обшивке. Загораю. Сразу же бросилось в глаза то, на что не обращал внимания, пока работал – одна звезда сбоку (по отношению к носу корабля) растет в размерах. Выходит, либо я лечу к ней, либо она ко мне. Второе, конечно, я вставил для красного словца, а скорее всего, имеет место первое.

Кто заказывал камушек? К столу подано! Только этот, пожалуй, все же слишком велик и горяч для меня.

Но все равно приятно – даже без навигационной системы я сумел в конце концов выяснить направление своего полета. Кажется, я не успею построить себе дачу и даже завести говорящего попугая. Я еще могу уйти от столкновения на «Кванте». По-моему, это единственное, что пока находится в полной исправности (кроме моего любимого пневматического молотка). Я смогу протянуть еще несколько месяцев…

И только сейчас задал себе вопрос – зачем? Сколько кислорода и продуктов влезет в «Квант»? Выходит, я ушел от одного выбора и пришел к другому. Сразу испортилось настроение. Да-а, ну и выходной получился. Лучше бы я совсем не обращал внимания на эту звезду, и она подкралась бы совсем-совсем незаметно. Как тот метеорит, только сзади и сразу.

* * *

Раннее утро

За ночь звезда сильно увеличилась в размерах. Мой разбитый многострадальный корабль явно затягивает в этот водоворот. Причем чем дальше – тем сильнее. Не знаю, через сколько часов полета, но, очевидно, в ближайшие сутки «Орион» упадет на эту звезду.

Понаблюдаю за ней еще несколько часов.

* * *

Вечер

Пишу, сидя в кабине «Кванта». Только что закончил его подготовку к старту. Мое падение происходит даже быстрее, чем я рассчитывал. Похоже, корабль ускоряется, приближаясь к звезде. Это самый солнечный вечер в моей жизни.

Вот и пришла она, Судьба, которую невозможно угадать, Можно лишь принять все как есть или… Или?

Я принял решение – нечего тянуть, Я стартую к ней. Я всю жизнь был упрям и даже сейчас не желаю. покорно ждать.

Горбатого могила исправит.

Последнюю страницу допишу в самом конце.

СТАРТ!

* * *

Люди! Боже мой, как жарко! Я сделал все, что мог, хотя лучшее, что я мог сделать с самого начала – это сразу умереть. Люди…

Мне осталось немного – я почти не вижу того, что пишу: жар застилает глаза. Я растворяюсь в огне. Но я не жалею. Кажется, я так и не узнаю – что же было за порогом, который я хотел перешагнуть. Мне не дано это.

Но я понял другое. Сейчас… Это важно. Хочу сказать, пока не стало поздно… Нам нельзя уходить бесследно. Мы должны жить в сердцах остающихся. Всегда! Иначе нет смысла во всем том, что мы делаем…

Господи, кажется, сейчас остановится сердце, и я не успею сказать то, ради чего иду на костер. Люди! Смерти нет, есть только забвение. Помните! Я хочу верить, что Вы будете помнить.

Сейчас я превращусь в плазму. Уже немного… Но я вернусь, я вернусь к Вам лучом света и ласково коснусь Ваших лиц, обращенных к звездам.

И если только Вы захотите помнить, я упаду на Ваши лица теплым дождем, и тогда никто не увидит ваших слез.

Ричард ДЕМИНГ

ЗАТМЕНИЕ

Мужчина вошел в отделение по расследованию убийств в девять утра. Ему было примерно сорок пять лет, лицо гладко выбритое, костюм с иголочки. Такое впечатление, что после того, как костюм тщательно выгладили, мужчина даже не присел. Он выглядел таким аккуратным, разве что узел галстука слегка сбился в сторону и волосы причесаны чуть небрежно.

Создавалось впечатление, что он всю ночь прокутил, а потом, чтобы протрезвиться, принял холодный душ и выпил дюжину чашек черного кофе. Во всяком случае он постарался придать себе приличный вид. Однако, процесс протрезвления шел не вполне успешно.

Я сказал:

– Слушаю, сэр.

Положив руки на край моего стола, он внимательно меня оглядел.

– Вы полицейский?

– Угу, – подтвердил я. – Сержант Сод Харрис.

– Но вы не в форме полицейского, – проговорил он глухо.

– В отделении детективов мы не носим форму, – пояснил я. – Однако, верьте мне, я полицейский.

Он отпустил угол стола, выпрямился и слегка покачнулся.

– Отлично. Если вы полицейский, то арестуйте меня.

Я посмотрел на него более внимательно. Сэм Уиггинс, регистрировавший дело, отложил папку, подошел и встал рядом со мной.

Я спросил:

– За что вас арестовывать?

Человек нетерпеливо тряхнул головой.

– Просто я хочу, чтоб вы меня посадили.

– Почему?

– Вам нужно основание?

Сэм Уиггинс сказал:

– Это необходимо для ареста, мистер. Ведь у нас не просто пансион для отдыхающих.

Мужчина повернулся в сторону Сэма. Ему потребовалось время, чтобы сфокусировать свой взгляд.

– А того, что я пьян, недостаточно, – поинтересовался он.

Сэм окинул его взглядом сверху вниз.

– Может быть.

– Ну, вы когда-нибудь видели пьяницу?

Мы с Сэмом переглянулись. Повернувшись к пьяному, я спросил:

– Что вас заставило сюда прийти?

– Что?

– Прийти сюда, в этот офис. Вы знаете, где находитесь?

Он некоторое время раздумывал, а потом четко произнес:

– Табличка на двери указывает, что здесь отдел по расследованию убийств.

– Да, – подтвердил я. – Если вы захотели сдаться как пьяница, почему не обратились попросту в окружное управление на первом этаже?

Мой вопрос поставил его перед новой проблемой, над которой он размышлял уже дольше. Наконец он нашел ответ:

– Да я просто вошел в первую попавшуюся дверь.

– На третьем этаже? – спросил Сэм. – Вы не заметили ни одной двери, пока поднимались сюда?

Пьяный переводил взгляд с меня на Сэма и обратно. Казалось, он не мог понять ни одного вопроса.

– Может, вы назовете свое имя, мистер? – предложил я ему.

Он отрицательно покачал головой.

– Не вижу никакой необходимости. Послушайте, джентльмены, я пришел сюда добровольно. Никто меня сюда не тащил, меня не арестовывали. У вас нет оснований обращаться со мной как с преступником.

Сэм возразил:

– Никто не обращается с вами как с преступником. Мы просто хотим знать, кто вы такой.

– Не возражаете, если я сяду и все объясню? – проговорил он.

– Валяйте, – сказал я.

Мужчина осторожно уселся напротив, достал пачку сигарет и бросил на меня вопрошающий взгляд. Я подтолкнул к нему пепельницу и поднес зажженную спичку к сигарете.

– Спасибо, – произнес он, затягиваясь.

Потом протянул пачку нам, предлагая закурить, но мы оба отказались.

– Как насчет объяснения… – решил я немного его подогнать.

– Ну, прежде всего, вы должны понять, что я занимаю довольно солидное общественное положение.

– Принял к сведению.

– И я не хотел бы, чтобы газеты растрезвонили, что меня посадили как обычного пьяницу. Хотя я и являюсь таковым.

Сэм заметил:

– Вы доберетесь когда-нибудь до сути, мистер?

– Я уже до нее дошел. Вы видите: я алкоголик.

– Нет! – сказал я.

– Это факт. Запойный. Иногда я месяцами капли в рот не беру. И меня совсем не тянет. Хожу на вечера с коктейлем, наблюдаю, как другие опрокидывают бокал за бокалом, но совершенно не испытываю никакого желания последовать их примеру. Потом, без всякого повода, я решаю сделать маленький глоток. И понеслось.

Ни Сэм, ни я не издали ни звука.

– Не знаю, почему так происходит, – продолжал он. – Но всегда случается одно и то же.

– Что именно? – полюбопытствовал я.

– Я пью несколько дней подряд, а потом прекращаю.

– И как долго это продолжается? – спросил Сэм.

– Три с половиной дня, – ответил он сразу.

Кто-то должен был говорить ему об этом, сам он вряд ли мог засекать время. После полутора лет безалкогольного существования.

– Вы еще ничего не сказали о том, почему пришли сюда, – настаивал я.

– Ну, сэр, я решил, что единственный путь остановить меня – это посадить под замок. Другого варианта, кроме заключения в тюрьму, я не придумал.

Я хмыкнул, а Сэм произнес:

– Вы всегда протрезвляетесь подобным образом?

Он отрицательно покачал головой:

– Пытаюсь впервые.

– Что на этот раз заставило вас принять такое решение?

Он пожал плечами.

– Просто мне показалось, что это неплохая идея.

– Не хотите ли теперь назвать свое имя? – спросил я.

Он снова покачал головой:

– Я же объяснил, почему не могу этого сделать.

Некоторое время я пристально его разглядывал, а потом предложил:

– Не возражаете, если мы посмотрим, что у вас в карманах.

Он с готовностью стал извлекать предметы из своих карманов и выкладывать их на стол: носовой платок, пачка сигарет, коробок спичек, кольцо с несколькими дверными ключами, немного мелочи, несколько денежных банкнотов, скрепленных скрепкой.

– А бумажника нет? – задал я очередной вопрос.

Он улыбнулся:

– Я это предусмотрел и оставил все, что помогло бы установить мою личность.

Мы с Сэмом опять обменялись взглядами. Сэм спросил:

– Вас когда-нибудь арестовывали?

– Нет, сэр, – ответил он, резко качнув головой.

Подцепив кольцо с ключами, я протянул его Сэму:

– Возьми их в лабораторию, пусть проверят на машине для ключей.

Мужчина выпрямился на своем стуле.

– Что это за машина для ключей? – спросил он подозрительно.

– Машина, которая идентифицирует замки, – объяснил я. – Мы узнаем ваш домашний адрес через пятнадцать минут.

Он неуверенно посмотрел на меня.

– Я не знал, что вы можете это сделать.

– Теперь будете знать. Давай, Сэм.

Сэм двинулся к двери, а мужчина проговорил:

– Минуточку.

Сэм остановился и взглянул на него. Мы оба ждали. Мужчина произнес:

– Мне бы не хотелось, чтобы узнала жена.

Мы продолжали ждать.

– Ладно, – сказал он, смирившись. – Меня зовут Джордж Купер.

– Где вы живете? – спросил я.

Он дал мне адрес. На бульваре Линделл. Пока я записывал, Сэм положил кольцо с ключами на стол и вернулся на свое место.

Я сказал:

– Теперь вернемся к важному вопросу. Почему вы пришли в отдел по расследованию убийств?

– Я же объяснил вам, – произнес Купер. – Это была первая дверь, которую я увидел.

Зазвонил телефон, и Сэм взял трубку.

– Отдел убийств, Уиггинс.