Текст книги "Встать! Суд идет"
Автор книги: Анатолий Безуглов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
Многие из вас, наверное, помнят, как около года назад выяснилось, что Грошин покупает так называемый «левый» бензин, чтобы о нем говорили, как об одном из лучших производственников, экономящих горючее. И он со спокойной совестью несколько раз даже премии получал за это.
Отвратительный поступок Грошина вызвал тогда у нас у всех справедливое негодование, и мы даже хотели просить администрацию парка уволить Грошина, потому что он позорит нас, потому что он позорит высокое звание советского человека. Но он тогда сумел убедить нас в том, что глубоко осознал свою вину, что больше никогда так не поступит. Что-что, а клятвы он давать умеет.
Грошин и сегодня ведет себя не искренне. Вы помните, как свою ложь в суде он пытался объяснить состраданием к матери хулигана Козлова, любовью ко всем матерям. Так ли это?
Кое-кто из здесь присутствующих знает, что у Грошина есть старушка-мать, которая живет в другом городе, что Грошин у нее единственный сын, что получает она небольшую пенсию, а он никогда не помогал ей и даже не писал писем. И семидесятилетняя больная мать хотела через суд взыскать с Грошина алименты. Узнав об этом, он уговорил ее отозвать исковое заявление.
Я сейчас так подробно рассказываю о Грошине потому, что некоторые наши работники на собрании даже выступали с предложением взять его на поруки. А преступление Грошина – это не случайный поступок, это следствие всей его непутевой, нечестной жизни. Он пришел к выводу, что все ему сходит безнаказанно, что он всегда сумеет вывернуться из любого создавшегося положения. Наверное, он надеялся, что и сегодня коллектив выступит на его защиту, попросит отдать его на поруки. Но Грошин ошибся. Мнение абсолютного большинства членов нашего коллектива таково: Грошин должен понести строгое наказание…
А теперь я перейду к поступку Харчевой. На первый взгляд может показаться, что ее вина ничуть не меньше вины Грошина. Но, товарищи, разве Люба Харчева делала это из каких-то корыстных побуждений? Конечно, нет! И в этом никто не сомневается. Мы знаем Любу как действительно чуткого, отзывчивого человека. Именно на этой отзывчивости и сыграл Грошин. Как говорится, сыграл на слабой струнке. Доброта и отзывчивость – чудесные качества. Но когда эти качества толкают человека к защите хулигана – это уже зло. Никакой пощады не должно быть у нас к хулиганам! Харчева поступила неправильно, поступила нечестно и, значит, должна понести наказание. Но мы не можем забывать, что разные мотивы толкнули ее и Грошина на преступление. И мы по-разному должны к ним отнестись.
Харчевой наш коллектив верит. В прошлом она ничем не запятнала свою совесть. О ней всегда можно было услышать только добрые слова.
Нельзя не принять во внимание и то, что Люба нашла в себе достаточно сил, смелости, чтобы во время судебного заседания по делу Козлова исправить свою ошибку, во всем признаться, хотя и понимала, чем ей это грозит. Харчева помогла разоблачить Грошина, и это тоже немаловажно.
Наш коллектив поручил мне обратиться к суду с просьбой не лишать свободы Любовь Харчеву и передать ее нашему коллективу для перевоспитания. Мы понимаем ее вину и не стремимся ее преуменьшить. Но мы уверены, что сможем воспитать из Любы Харчевой настоящего человека, достойного уважения, и уверены, что она оправдает наше доверие…
Выступая вслед за Кильдеевым, прокурор поддержал основное положение и выводы общественного обвинителя, которые, судя по реакции зала, разделялись если не всеми, то абсолютным большинством присутствующих.
Слово защите. Первым говорил адвокат, защищавший Грошина. Его предложение применить к Грошину условное осуждение было встречено гулом неодобрения.
Суд удалился на совещание, и сразу в зале стало шумно. О Грошине как будто забыли, но зато имя Харчевой не сходило с языка.
– Жалко дивчину, – сказала пожилая женщина в скромном сером платье. – И главное, видно, что уж очень переживает она, что слезы у нее от самого сердца идут.
– Верно, жаль, – подхватил рядом сидевший мужчина. – Вся жизнь у нее впереди, но этот день она надолго запомнит.
Всех присутствующих очень волновал вопрос: отдадут ли Харчеву на поруки. И не было среди присутствующих ни одного человека, который бы не хотел этого.
И вот, наконец, чтение приговора. Весь зал стоит, напряженно затаив дыхание, а судья ровным голосом медленно читает:
– Признать вину Грошина и Харчевой доказанной… Приговорить Харчеву Любовь Ивановну по статье 181 Уголовного кодекса РСФСР к одному году лишения свободы, но, принимая во внимание ее чистосердечное признание и ходатайство коллектива автобусного парка, считать меру наказания условной с испытательным сроком два года и передать Харчеву Л. И. коллективу автобусного парка для перевоспитания и исправления…»
В зале невольно пронесся вздох облегчения. Судья на мгновение поднял голову и чуть заметно улыбнулся уголками губ.
– «Грошина Владимира Терентьевича, – продолжал чтение приговора Чернышев, – по статье 181 части второй Уголовного кодекса РСФСР приговорить к трем годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии…»
Затем оглашается частное определение, в котором суд просит общественность обсудить поведение Евдокии Семеновны Козловой, подстрекавшей Грошина и Харчеву к даче ложных показаний. Грошин внимательно вслушивается, стараясь не пропустить ни единого слова. Но вот оглашение приговора и частного определения окончено, а он как будто еще ждет чего-то. Вдруг скажут, что «условно», что его тоже «передать коллективу для перевоспитания», вдруг произойдет чудо. Но зал постепенно начинает пустеть. Судьи удаляются. И Грошин понимает, что чуда не произойдет.
Два милиционера становятся по бокам. Грошин взят под стражу.
Черная повязка
СУДЬЯ. Подсудимый Бычков, вы по-прежнему отрицаете свою вину?
ПОДСУДИМЫЙ. Отрицаю.
СУДЬЯ. Почему же у вас в доме произошел взрыв?
ПОДСУДИМЫЙ. Мальчишка баловался… А я не доглядел, по хозяйству был занят…
СУДЬЯ. А это что за медная трубка?
ПОДСУДИМЫЙ. Откуда я знаю? Мало ли железок валяется.
Из протокола судебного заседания
Еще три года назад колхозный шофер Бычков имел весьма приличный левый заработок – кому картошку на рынок отвезет, кому сено с поля доставит, а кому холодильник из магазина подбросит. И хотя машина колхозная, да и бензин не на базаре купленный, а получен на колхозном складе, все денежки, полученные за транспортные услуги, Петр Гаврилович без стеснения клал в свой карман. А когда издали Указ о борьбе с нетрудовыми доходами, Бычков перестал левачить. Но если кому и подвезет по пути мешок-другой, то брать плату за это стал побаиваться, хотя мысль о том, как и чем восполнить упущенную выгоду, не покидала Петра.
И вот однажды шофер Бычков привез колхозную картошку на рынок. Стали торговать прямо с машины. А Петр решил тем временем сходить в чайную.
В грязно-голубом павильоне в самом конце рынка с утра до вечера плавали тучи табачного дыма. На стенах висели порыжевшие, едва заметные таблички: «Не курить», «Приносить с собой и распивать спиртные напитки воспрещается». У прилавка теснилась длинная очередь. Петра окликнули из дальнего угла. Он сразу узнал своего старого дружка Ярохина. Когда-то они вместе учились в школе механизаторов. После окончания Бычков вернулся в колхоз, а Ярохин подался в город. Но вскоре вернулся. В результате грубого нарушения правил техники безопасности остался без ноги. На работу он не поступил, жена от него ушла. Ярохин проводил в чайной все время с утра до вечера, ожидая угощения от случайных собеседников, обрюзг, по неделям не брился, одет был в грязный, мятый пиджак неопределенного цвета.
– Здоров, Петро… – Он хрипло рассмеялся. – Забываешь старых приятелей. Все деньгу копишь? Угостил бы ради встречи.
Петр недовольно отмахнулся:
– Настроение не то.
– Дела небось плохи? – понимающе улыбнулся Ярохин. – Так это не только у тебя. Перед тобой заходил Семенов из Поддубенки, знаешь его? Так у него тоже не лучше.
Ярохин знал все последние рыночные новости. Они стекались со всего рынка в чайную.
– Что же делать будешь, Петро? Так и прогореть недолго.
– Не каркай, – стукнул кулаком по столу Бычков. – Без тебя душа болит.
– Да ты не обижайся, я же тебе добра хочу. Тут одно дельце есть… – Ярохин оглянулся по сторонам. – Выпить бы неплохо…
– Да где же я тебе выпить-то возьму? До завтра потерпеть не можешь?
– Не могу, Гаврилыч, поверь, не могу. Я знаю, где можно достать. Там и о деле поговорим. Только никому ни-ни. Понял? – Ярохин живо поднялся, пританцовывая на одной ноге. – Пошли.
Приятели молча шли по притихшей улице. Возле большого, сумрачного, из потемневших бревен, дома они остановились и исчезли в темном провале двери.
С тех пор на деревне стали замечать, что Бычков изменился. На базаре появлялся редко, только за покупками…
СУДЬЯ. Ваша фамилия, имя, отчество и должность?
СВИДЕТЕЛЬ. Смирницкий Иван Кузьмич, бригадир колхоза «Рассвет».
СУДЬЯ. Вы знакомы с подсудимым?
СВИДЕТЕЛЬ. Да я со всем, почитай, районом знаком.
СУДЬЯ. Какие у вас отношения?
СВИДЕТЕЛЬ. С Петром-то? Нормальные отношения. Чего нам делить?
СУДЬЯ. Вам что-либо известно о том, что Бычков промышлял самогоноварением?
СВИДЕТЕЛЬ. Вот чего не знаю, того не знаю…
Из протокола судебного заседания
Осень была холодная и злая. Дожди шли неделями. Земля размокла, по дорогам ни пройти, ни проехать.
Как-то Петр вернулся домой вместе с бригадиром.
– Слушай, Анюта, принеси-ка нам горяченького. А то продрогли мы с Кузьмичом, – попросил он жену.
На столе появился борщ, соленые огурцы, вареная картошка.
– Ну, Кузьмич, по маленькой, что ли?
– А что? Можно.
Петр достал бутылку с мутноватой жидкостью.
– Где это ты раздобыл? – удивился бригадир.
– На станции. На водку не хватило, так пришлось взять это у одной тетки. И недорого. Будь здоров!
Они чокнулись и выпили.
– А что за тетка-то? – продолжал допытываться Кузьмич.
– Тетка как тетка. Две руки, голова. Мы с ней детей не крестили. А тебе-то зачем? – подозрительно покосился Петр. – Председателю доложить хочешь?
– Чудак! Просто сам хотел достать где-нибудь…
– Могу устроить… Это нетрудно.
Возвращаясь домой, бригадир снова и снова вспоминал разговор с Петром.
«Черт его знает, откуда он берет самогон! А какое мне, собственно, дело? Что я, милиционер? А хоть бы и сам варил! Ведь за свои деньги и сахар покупает, и все…»
После самогона было тепло и весело. Даже дождь не казался таким противным.
– Все-таки хорошая это штука, выпьешь – и вроде легче становится. Вот как сегодня: председатель честил с утра, муторно было, а сейчас ничего. А Петр – хороший мужик. И работает ничего, только жмот порядочный. Ну, да все мы не без греха.
С утра у бригадира страшно болела голова, и он забежал к Петру.
– У тебя там не осталось в бутылке? – подмигнул он Бычкову.
– Да есть немного. А что?
– Опохмелиться бы.
– Это можно.
Петр исчез в задней комнате и через некоторое время вернулся со стаканом самогона и соленым огурцом.
– Спасибо, Гаврилыч, выручил ты меня, а то спасу не было, башка трещала! – говорил Петру бригадир, когда они шли на работу.
– Да ладно уж, – отмахнулся Бычков. – Чего там, свои люди – сочтемся. Надо будет – заходи. Выручу.
Так у Петра появился первый клиент. А обслужить он мог многих…
Посреди задней комнаты теперь стоял большой жестяной чан – литров на двадцать. Сверху его прикрывала крышка. Это и был самогонный аппарат.
Сам Бычков не решался продавать свою продукцию, а делал это через бабку Ефросинью из соседнего села. Это была довольно бойкая старуха лет семидесяти. Любители выпить хорошо знали ее дом. Постоянным клиентам самогон отпускался даже в кредит.
Многие знали, что бабка продает самогон, но смотрели на это сквозь пальцы. Бычков же оставался в тени.
– Петя, а может быть, не надо? – говорила Анна. – Ведь нам и без того хватает.
– Ты только помалкивай, – предупредил Петр. – И сыну Славке надо сказать, чтобы не проболтался. Для него и тебя стараюсь, чтоб жизнь сделать вольготную.
И жизнь в доме с каждым месяцем становилась «вольготней»: купили радиоприемник, Славке Бычков подарил велосипед.
Сын не очень хорошо понимал слово «самогон». Самолет, самокат – это ему было понятно. Это были привычные вещи, о которых люди говорили открыто, не таясь. А вот при слове «самогон» отец почему-то обязательно понижал голос.
– Ты, сынок, помалкивай про заднюю комнату. Чтоб никому…
– А почему, бать?
– Вырастешь – поймешь. А пока это тайна. Ты тайны хранить умеешь?
– Умею, – серьезно отвечал Славка.
Так в его жизнь вошла первая тайна. Нехорошая, грязная.
Как только из задней комнаты начинало тянуть сладким запахом, отец посылал его на улицу.
– Поди погуляй. Если кто-нибудь подойдет, прибеги и скажи.
Славке это напоминало игру в войну. Когда кто-нибудь приближался к их калитке, сердце его замирало. «Ну войди, войди же…»
Но никто не входил. Проходил один час, другой. Славке становилось скучно.
И однажды Славка не выдержал и убежал, ничего не сказав. Мимо шли ребята кататься с ледяной горки.
«Прокачусь разок и обратно», – решил Славка и помчался к горке.
Но так уж получилось, что домой он вернулся только поздно вечером.
– Где был? – мрачно спросил отец.
– Я, бать, на минуточку… – начал было Славка.
– На минуточку! – взорвался Петр. – А если кто-нибудь пришел бы в эту минуточку, тогда что?
– А что, бать? – переспросил Славка.
– Посадили бы меня, вот что.
В беззаботную мальчишескую жизнь вошло еще одно слово – «посадили». Слово это вызывало страх.
Ночью Славка проснулся от ужаса. Ему приснилось, будто отца арестовали. Мальчик сел на кровати и заплакал. Ему было страшно.
За закрытой дверью разговаривали. Славка приоткрыл дверь. За столом сидели отец, бригадир Кузьмич и еще один дядька, которого он не знал. На скрип двери все трое мгновенно повернулись.
– А-а… наследник! – Отец был какой-то красный, взлохмаченный. Таким его Славка видел в первый раз. – Входи, входи. Значит, хочешь узнать, что такое самогон? Сейчас узнаешь.
Анны в комнате не было. Ей нужно было рано идти на ферму, и она легла спать. Да и не любила она этих ночных сборищ.
– На, попробуй! – Отец поднес к Славкиному лицу стакан с мутной жидкостью.
Славка отхлебнул глоток. В нос ударил противный запах, обожгло горло. Славка закашлялся, на глазах его выступили слезы.
– Какой же ты мужик, если водку не умеешь пить? Учись, малец, – пробасил незнакомый дядька и, опрокинув в рот полный стакан самогона, аппетитно закусил салом. Славке вдруг стало весело.
– И я так могу! – Он одним махом проглотил оставшуюся жидкость и задохнулся. Он чувствовал, как в рот ему стараются запихнуть что-то.
– Огурцом закуси, – шептал Петр, перепуганный внезапно побледневшим лицом сына, – легче станет.
Славка начал жевать огурец. В голове у него стоял шум, а стены избы начали плавно покачиваться.
К горлу подступил ком. Его начало тошнить. Славка корчился, держась за живот. Казалось, что внутренности выворачиваются наружу. Рядом топтался насмерть перепуганный Петр.
Славка болел почти неделю. Чувствуя себя виноватым, Петр приносил ему гостинцы, рассказывал, сидя у Славкиной постели, разные истории. Анна все эти дни почти не разговаривала с мужем.
Бычков-старший съездил на базар, накупил Анне и Славке подарков.
– Ну не мучь, хозяюшка, – заглядывая Анне в глаза, он набрасывал на плечи жены цветастую шаль. – Виноват, каюсь! Но ведь выпивши был. Винюсь! А повинную голову и меч не сечет.
– Тоже выдумал, – сдаваясь, ворчала Анна, – ребенка самогоном поить. Хорошо еще, все обошлось, а то в жизни не простила бы…
Петр виновато смотрел на Анну.
– Вот и Славик на меня не обижается. Не обижаешься?
– Не, бать. Только я теперь водки и в рот не возьму, – серьезно заявил Славка.
– Ах ты умница моя! – умилилась Анна. – Правильно. И в рот ее не бери, проклятую…
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Бычкова я, Анна Васильевна Бычкова, жена его…
СУДЬЯ. Что вы можете показать по делу?
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Да что показывать? Правда все: гнал он самогонку. Чего отпираться? Уж я душой изболелась. Все корысть проклятая, как трясина: машешь руками, ан уже ряска над головой сомкнулась…
СУДЬЯ (подсудимому). Вот видите, Бычков, жена-то ваша не отрицает.
ПОДСУДИМЫЙ. Баба не мужик: ее запугать легко. А я вам правду как на духу: невиновен…
Из протокола судебного заседания
Однажды Бычков уже собирался ложиться спать, когда в дверь постучали. На крыльце стоял внук бабки Ефросиньи, двадцатилетний нескладный парень с помятым лицом и водянистыми глазами. Он работал шофером в районном отделе внутренних дел и изредка наведывался в Сосновку.
– Слушай, Гаврилыч, – возбужденно зашептал он на ухо Петру, – кто-то на тебя капнул, что ты самогон гонишь. Прячь свою бандуру, не то погоришь. Лучше прямо сейчас, могут и сегодня прийти. Не мешает и сахар припрятать, не то все поймут.
Спиридон попрощался и побежал домой. Петр смотрел ему вслед.
– Не было печали, так черти накачали… – вздохнул Бычков. Затем резко повернулся и быстро зашагал в избу.
Большой чан Петр вынес во двор, змеевик закопал в надежном месте. «Теперь пусть приходят», – подумал Петр.
Анна спала тревожно и просыпалась от малейшего шума. Предупрежденная Петром об обыске, она ежеминутно ждала милицию.
Петр лежал, отвернувшись к стене, но чувствовалось, что он не спит.
– Петь, а Петь… – трогала она мужа за плечо.
– Чего тебе? – недовольно откликался он.
– Прекратил бы ты это дело. Что у нас, денег не хватает, что ли? Слава богу, живем лучше многих.
– Отстань ты, – отмахивался тот. – Мелет всякую чепуху, противно слушать. Когда это деньги были лишними?
– Да ты посмотри на себя, издергался весь. С работы приходишь – и за аппарат. Пожалел бы хоть себя. Боюсь я, Петя. Слыхал, на прошлой неделе в Поддубенке арестовали Семенова?
Петр уже знал об этом. С Семеновым у него были кое-какие делишки, но, слава богу, давно и доказать никому не удастся.
– Сам дурак был твой Семенов. Надо дело делать, а не языком болтать. Вот и влип. Ну ладно. Спать пора.
Но сон не шел. Супруги прислушивались и прислушивались. А вдруг придут за ними? Рядом, в соседних домах, спокойно спали люди. Как им сейчас завидовала Анна! Не нужно ей ни денег, ни обнов – ничего не нужно. Лишь бы можно было спокойно, безмятежно уснуть. Ведь живут же другие честно.
За стеной спал Славка. Анна встала и пошла посмотреть на сына.
Лицо мальчика во сне серьезно, словно он решает трудную задачу. Анна поправила одеяло, погладила голову сына.
– Спи, сынок, спи.
В эту ночь никто не пришел. А через неделю Петр вновь встретился на рынке с Ярохиным.
– Что ж, Гаврилыч, друзей забываешь? – Голос Ярохина звучал зло. – Как припекло, так помоги, подскажи, а как все наладилось, так и от ворот поворот? Угостил бы, Гаврилыч, – закончил он плаксиво.
– Ну что ж, угощу. Для друга никогда не жалко.
Петр зашел в магазин, купил водки, закуски, и приятели расположились около станции в сквере, прямо на траве. Трясущимися руками Ярохин схватил бутылку, ловко выбил пробку и припал к горлышку.
– Хороша, но твоя не хуже! – Он понюхал корочку и взял кружок колбасы. – Ну? Небось опять чего нужно?
– Да нет… – замялся Петр. Не очень ему хотелось связываться с пьяницей. Потом подумал и решил: – Нет у тебя дружка какого, чтоб сахару дешевого мог достать?
– Левого то есть? – уточнил Ярохин. Он был в хорошем расположении духа.
– А мне все равно какого, лишь бы дешевого.
– Это – дело сложное, – протянул Ярохин. – Тут подумать надо… – Он явно что-то недоговаривал.
– Ты не крути, а говори прямо. – Петр подвинул к нему бутылку. – Треплешься – прямо скажи. Так уж лучше.
– Тут, Гаврилыч, пол-литрой не отделаешься. Дело серьезное.
– Ты сначала дело скажи, а о цене потом.
Ярохин придвинулся к Петру и зашептал ему в ухо. Петр слушал недоверчиво.
– А ты, случаем, не брешешь?
Ярохин даже подпрыгнул на месте:
– Сам своими ушами слышал!
…Поздно ночью к дому Бычкова подъехала подвода. Хозяин уже ждал ее на крыльце.
– Вноси, ребята, только тихо.
Два дюжих парня несколько раз входили и выходили из дома.
– Все внесли?
– Все.
Бычков передал им сверток.
– Здесь как договорились.
Подвода исчезла в темноте. Бычков обошел вокруг дома и, не заметив ничего подозрительного, довольный рассмеялся:
– Порядочек!
За краденный в сельмаге грузчиками сахар Бычков расплачивался самогоном. Дело стало еще более прибыльным и доходным.
Славка щеголял в привезенных отцом из города французских ботинках, а Анна нарядилась в трикотажный модный костюм. Купили «Жигули». Это не могло не обратить внимания односельчан, и Бычков удвоил осторожность. Теперь он уже сам не продавал самогонку даже хорошим знакомым, все шло через бабку Ефросинью. Поэтому, когда к нему заглянул колхозник Князев, Бычков решил, что не продаст ни бутылки.
– Выручи, Гаврилыч, – попросил Князев. – Надо литров двадцать. У сына свадьба. Подбрось самогонки, а?
– Я больше этим делом не занимаюсь.
– Ну? – удивился Князев. – С чего бы это?
– Да так.
– Что ж делать-то? Посоветуй, Гаврилыч.
– А у бабки был?
– Был. Да у нее столько нет. Ты ж у нее был главный поставщик. А может, попробуешь выручить? Уж я тебя отблагодарю. Не пожалеешь.
Бычков колебался. Но жадность победила.
– Ладно, заезжай вечером в пятницу. Так и быть, выручу по дружбе.
Довольный, Князев уехал. А Петр тут же стал готовить аппарат. Чтобы дело шло быстрей, позвал со двора Славку. Мальчик прибежал запыхавшись.
– Звал, батя?
– Да, сынок. Придется пособить мне.
– А что делать будем?
– Идем в заднюю комнату, там расскажу.
Славка с интересом слушал короткий инструктаж отца.
– Сейчас мы его зарядим и начнем. – Отец похлопал мальчика по плечу. – Ты мне поможешь.
Приготовления заняли немного времени. Когда из трубки появилась тоненькая струйка, Бычков-старший сказал:
– Сиди и смотри, как только струйка начнет ослабевать, позови меня. А я пока приготовлю следующую порцию.
Петр вышел.
В комнате было полутемно и жутковато. В чане что-то тихонько шипело и булькало. Струйка текла равномерно, и Славке стало скучно. «Ребята в казаков-разбойников играют, – думал он, не отрывая взгляда от струйки. – Мишка небось опять спрятался на моем месте около старой березы». Славка вспомнил это место, уютное и укромное, ему даже показалось, что он чувствует запах мха… Чем бы заняться? Славка оглянулся. В комнате стояла тишина, с улицы не долетало ни одного звука. По-прежнему равномерно текла жидкость.
– Ну, как дела?
Славка вздрогнул от неожиданности. На пороге стоял отец с двумя ведрами в руках.
– Помаленьку, – отвечал Славка. – Только скучно очень.
– Ничего, потерпи чуток.
Петр вылил в чан содержимое ведер и снова вышел из комнаты. В сенях он услышал, что в огороде кто-то копается. Выскочил из избы. На участке спокойно разгуливала соседская свинья.
– Я тебе покажу! – бросился к ней Петр, по дороге ища, чем бы ударить свинью.
Минут пять он гонялся за ней и, когда она исчезла за оградой, весь красный, тяжело дыша, вошел в дом. Отер лоб и шагнул к задней комнате. И вдруг дверь со страшным грохотом прыгнула прямо на хозяина, зазвенели стекла, и Петра оглушил отчаянный Славкин крик. Одним прыжком Бычков очутился в комнате. Вначале он ничего не мог разглядеть: едкий дым ел глаза. Ступая по мокрому полу, он почти на ощупь добрался до середины комнаты и споткнулся о что-то. Это был Славка. Петр схватил его на руки, мальчик глухо застонал.
– Славик, сынок, – забормотал Петр, выбегая из комнаты.
– Доктора надо, доктора, – слышал он сквозь какой-то звон в ушах. Кто-то взял у него Славку, дал ему воды. Потом голос Анны, истеричный до визга:
– Сыночек, родимый, да что с тобой?!
У дома Бычковых собралась толпа, но Петр никого не видел и ничего не понимал.
Скрываясь от людей, он заперся в доме. Всю избу наполнял удушливый запах сивухи. Петр машинально открыл все окна, двери, и тут его осенило: «Если приедет милиция…»
Он бросился в заднюю комнату.
Исковерканный чан, части аппарата – все, что могло скомпрометировать, он ломал, бросал, прятал.
«Может, убежать? – промелькнуло в голове Петра. – Но куда?»
Пришла милиция. Петр сидел молча и смотрел в одну точку. Он так и не знал, что со Славкой: в дом он никого не впускал, а выходить боялся. Когда милиционер окликнул его, он молча открыл дверь и вышел на улицу. У крыльца стояла машина…
У судей, по-видимому, не было разногласий. Присутствующие в зале не успели еще обсудить речи прокурора и адвоката, как дверь совещательной комнаты отворилась и разговоры сразу утихли.
– «Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…» – начал читать приговор судья.
Бычков слышал его глуховатый, спокойный голос – перечисление имен свидетелей, фактов, каких-то дней и месяцев, какие-то слова, о вещественных доказательствах, о найденной трубке, но никак не мог понять смысла слов. Перед глазами стоял Славка с черной повязкой на лице.
