Текст книги "Встать! Суд идет"
Автор книги: Анатолий Безуглов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Рябинина с округлившимися глазами схватилась обеими руками за свое лицо, словно все, что она рассказывала, происходило сейчас.
– А что было потом – как в тумане… Не помню, как я расписывалась, что говорила. Как домой поехали… И началась пьянка! Слова красивого никто из гостей не сказал. «Дернем» да «поехали» – вот и все тосты. Или как заорут: «Горько!» А мне на жениха смотреть противно, не то что целоваться. – При этих словах она вытерла платком рот. – Екатерина Прохоровна все толкует: возьму невестку, то есть меня, к себе на овощехранилище. Место тепленькое, лишняя копейка в доме пригодится. Да и на ее глазах, мол, все время буду. А сама смотрит на меня ехидно так и многозначительно. Господи, как можно обижать подозрениями человека, если совсем не знаешь его? Да еще при посторонних! Я не знаю, куда глаза девать. Еле-еле дождалась, когда гости разойдутся, Федя, пьяный в стельку, храпит прямо за столом. Голова чуть ли не в тарелке. На щеке салат, изо рта слюна течет… Так мне не по себе стало. Ну как, думаю, с таким наедине? – Она смущенно провела рукой по лбу. – В постель… На меня прямо ужас напал… И этот человек писал про музыку, про художников! Слова Станиславского приводил, какими должны быть люди! Тут на меня нахлынули воспоминания: кто-то кричит, ругань… Наверное, отец припомнился, когда пьяный приходил. Я, правда, совсем маленькая была, а вот запомнилось однако же!.. В общем, решилась я. Накинула пальто и пешком на вокзал. Дождалась первого поезда, поехала в Лосиногорск. В общежитие не пошла: искать ведь будут. Поселилась временно у подруги. Днем позвонила к Бурмистровым. Слава богу, дома никого не было, и говорила я с автоответчиком.
Рябинина закончила свою исповедь. За окном густел октябрьский вечер. Мы давно уже сидели со светом. В прокуратуре, кроме нас, никого не было.
Я поинтересовался, что она думает делать дальше.
– Не знаю. Но с Федей жить не буду ни за что! А деньги за свадьбу я им выплачу! – вдруг решительно заявила она.
«Каким образом? – подумал я. – С ее-то зарплатой…»
Рябинина, словно угадав мои мысли, упрямо повторила:
– Выплачу, честное слово! Буду брать дополнительные дежурства.
Мне не хотелось ей ничего говорить. Вернее, поучать. Однако же не удержался и спросил, как все-таки она могла решиться на брак, зная человека заочно.
– А что? – удивилась Валентина. – Сколько я читала: люди начинают переписываться, не зная друг друга, а потом женятся. И все у них хорошо, они счастливы. Знаете, как тетя Клава и дядя Аким познакомились? Во время войны она связала рукавицы и положила туда письмецо: бей, мол, солдат, фашистских гадов, и пусть мое тепло согревает тебя. Дядя Аким ответил. Стали они писать друг другу. Потом вдруг письма от него перестали приходить. Тетя Клава думала, что он погиб. А точно кто сообщит? Это только родным во время войны похоронки слали… Тетя Клава послала запрос в часть. Ей ответили, что дядя Аким ранен, лежит в госпитале. Она и госпиталь разыскала, поехала… А он гонит ее: кому такой калека нужен? Тетя Клава все-таки привезла его к себе в деревню, свадьбу сыграли. Заставила институт закончить. И он тоже учителем стал, преподавал историю. И вот сколько лет живут душа в душу.
Этим же вечером Валентина Рябинина уехала в Лосиногорск. А я думал, почему же у нее так вышло? Конечно, в ее годы все кажется иначе, чем нам, пожившим достаточно и повидавшим немало. Молодость – она категорична в своих поступках и решениях.
Насчет Федота я тоже затруднялся что-либо понять. То, что рассказала Валентина, совсем не вязалось с образом человека, письма которого я читал. Но ведь суждение о Федоте действительном девушка составила фактически за один день – день свадьбы. Может быть, не разобралась? Человеческая натура – штука тонкая и сложная. Где-то я читал, Лермонтов был в жизни вспыльчивым и язвительным, а его стихи – сама нежность и романтика. А то, что Федот не очень разговорчивый и иной раз любит крепкое словцо… Сам я знавал людей, которым легче изложить свои мысли на бумаге, чем выразить устно. Случалось и обратное: иной боек в разговоре, а как дело доходит до писанины – предложения путного составить не мог…
И еще. Свои ошибки мы частенько стараемся свалить на других.
Я решил пригласить к себе жениха. Страсти, как видно, были нешуточные. Следовало сделать ему внушение, чтобы избегал всяких эксцессов. И предупредил своего дружка, этого самого Степана, – не дай бог решат отомстить девушке.
Заодно мне хотелось посмотреть, что же из себя на самом деле представляет Федот.
На следующий день я позвонил Бурмистровым. И вдруг услышал чей-то голос: «Вас слушает автоматический ответчик в доме Бурмистровых. Их никого нет. Сообщите, кто вы, что хотите сказать и по какому телефону вам позвонить. Вам дается полминуты, говорите». Я растерялся и не успел придумать, как и что передать Федоту.
Так уж устроен человек: от нового, неожиданного теряется. Набрав номер Бурмистровых во второй раз, я уже спокойно передал автоответчику, а точнее, продиктовал на магнитную ленту, что прошу Федота Евсеевича позвонить мне.
Федот позвонил через час, а еще через полчаса приехал в прокуратуру. На нем были новенькие джинсы с широченными отворотами на обшлагах, элегантный пиджак лайковой кожи и водолазка. Модняга да и только. Но водолазка была кричащего ярко-желтого цвета, что совсем не гармонировало с остальным.
Парень он был внешне симпатичный. Крепкий, румяный, чисто выбритый. Одним словом, ухоженный. И здорово походил лицом на свою мать.
Я смотрел на него и думал, что теперь трудно определить по одежде, кто есть кто. Рабочие, колхозники одеваются не хуже интеллигенции. Это до войны одежда точно указывала: этот от станка, этот – крестьянин, а этот – инженер или научный работник…
Узнав, что у меня была Валентина, Федот погрустнел. Я спросил: что же, по его мнению, произошло?
– А я почем знаю, – нахмурился он. – Все было в норме.
– Может быть, вы вели себя как-нибудь не так или сказали ей что? – осторожно выспрашивал я.
– Все было путем, – коротко ответствовал он.
– Насколько я понял, она даже боится с вами встретиться.
– Во дает! – искренне удивился Федот. – И пальцем не трону. Забуду все.
Я попытался расспросить его, как отнеслись к Валентине в его семье. Но он знай себе твердил: «нормально» да «путем». А вот как раз путного-то из его объяснений ничего вынести было нельзя. Тогда у меня возникла мысль провести эксперимент. Я попросил его изложить эту историю на бумаге.
Надо было видеть, какие муки он претерпевал, трудясь над объяснением. Нелегко дались Федоту полторы страницы, исписанные уже знакомым мне почерком.
Я стал читать, и тут до меня кое-что дошло.
Не говорю об орфографии – ошибка на ошибке. Первое предложение начиналось: «Я познакомился с моей женой через поездку в поезде…» Дальше шла беспомощная, безграмотная писанина, за которую стыдно было бы даже второкласснику. И мне стало окончательно ясно…
– В книжках копались, списывали? – спросил я Бурмистрова, кладя на стол пачку писем, оставленных Валентиной.
Он хмыкнул, почесал затылок.
– Некогда было по книжкам лазить. Намаешься за день, особенно когда косяк идет, еле до постели добираешься.
– Просили кого-нибудь писать за вас?
– Да не просил… В каюте со мной наш моторист жил, Жорка Панкратов. Чокнутый.
И Федот рассказал, что этот самый Панкратов был помешан на книгах и сам мечтал стать писателем. Каждую свободную минуту он отдавал перу и бумаге.
Панкратов писал повесть, которую назвал «Неотправленные письма», в которой все свои порывы и мечты излагал в виде посланий любимой девушке. Такой девушки не существовало. Панкратов ее придумал. На Бурмистрове он проверял свое творчество, читал ему наброски.
А Федот не мог забыть девушку, с которой повстречался в поезде. И, зная, что он, мягко выражаясь, не силен по части письменной речи, Бурмистров сообразил: почему бы не воспользоваться сочинениями приятеля? И он стал в отсутствие ничего не подозревающего соседа по каюте переписывать отдельные отрывки…
– Вы не подумали, что это обман? – спросил я у парня.
– А что? – вскинул он на меня удивленные карие глаза. – Разные трали-вали нужны только для затравки. Чтобы девчонка зажглась. Потом бы только благодарила. Я урод, что ли, какой? Машина есть? Есть. Гарнитур уже для комнаты и кухни купил. На сберкнижке денег – на полжизни хватит! Не хватит, еще заработаю! Через месяц вступаю в кооператив. Какого еще рожна? – даже обиделся Федот.
– Может быть, нужно еще что-то? – заметил я.
– Ну уж не знаю что! – развел он руками точь-в-точь как его мать.
– А взаимная любовь? Чуткость? Нежное отношение друг к другу, внимание и ласка?
Но он, как мне показалось, даже не понял, о чем я говорил.
В общем, Валентина, выходит, была права: Федот, да не тот…
Потом я узнал, что парень еще в школе отличался ловкачеством, за что и получил прозвище Шнырь. Знал, у кого списать сочинение или контрольную по математике. Мог ловко совершить обмен. А когда пришло время первых любовных вздохов и переживаний, просил приятелей черкнуть за него любовную записочку…
Чтобы окончательно разобраться в этой истории, я вызвал к себе на беседу подругу Рябининой Катю и Степана – приятеля Федота.
Девушка подтвердила, что Валентина действительно раздумала расписываться с Бурмистровым. И Степан не стал отказываться, что пригрозил Рябининой, если она не пойдет в загс. В кабинете у меня он был смущен и напуган, объяснял, что вел себя так, потому что был выпивши. Да и хотелось помочь дружку.
Теперь, когда все прояснилось, надо было думать, как поступить с Рябининой.
Я вспомнил прежние бракоразводные процессы, с которыми я сталкивался. А их в моей практике было немало. Правда, это всегда касалось лиц, пришедших к выводу, что они допустили ошибку, после того как брак был уже заключен. Одни – через годы, другие – через месяц или того меньше.
В данном случае было иначе. Девушка добросовестно заблуждалась, а точнее, Федот ввел ее в заблуждение, замаскировал свою внутреннюю пустоту. А когда она стала понимать, то перед самым загсом желание вступать в брак с Федотом у нее совершенно пропало.
Передо мной Кодекс о браке и семье РСФСР. Читаю статью 15: «Для заключения брака необходимо взаимное согласие лиц, вступающих в брак…» Было ли тут взаимное согласие? Ведь добровольное вступление в совместную жизнь предполагает отсутствие обмана, заблуждения, а также насилия или угрозы.
По своей сути, брак, заключенный между Валентиной и Федотом, не соответствовал советским законам. Явно имел место обман, а со стороны приятеля Федота – Степана – еще и угроза.
При этих условиях хотя формально брак между Бурмистровым и Рябининой был зарегистрирован, но признать его законным, отвечающим духу, сути закона, нельзя. Об этом прямо говорится в статье 43 Кодекса о браке и семье:
«Брак может быть признан недействительным при нарушении условий, установленных статьями 15 и 16 настоящего Кодекса, а также в случаях регистрации брака без намерения создать семью (фиктивный брак)».
Значит, брак между Федотом и Валентиной может быть признан недействительным. По моему убеждению, не только может, но и должен. Но решать это – дело суда. Я мог посоветовать Рябининой обратиться с таким иском в суд, но, исходя из конкретных обстоятельств, личности Валентины, ее молодости и неопытности, душевного состояния и возможных разговоров вокруг всей этой истории, решил воспользоваться предоставленным прокурору правом самому предъявить иск. Я так и поступил: направил в Зорянский районный народный суд иск о признании брака недействительным.
В качестве свидетеля по моей просьбе был вызван в судебное заседание невольный сообщник Бурмистрова – Георгий Панкратов, проживающий в Одессе. Он приехал.
Невысокого роста, с растерянными глазами, вихрастый, он произвел на меня впечатление застенчивого, скромного парня. На суде терялся, отвечал невпопад. Кто приводил его прямо-таки в смятение – это Валентина. Он извинялся перед ней, что явился виновником этого недоразумения, ввергшего ее в такую беду. Он признался судьям, что письма Валентины, которые получал Федот, вдохновляли его на творчество. Бурмистров их все читал Панкратову…
Мать Федота заявила встречный иск – о возмещении Рябининой расходов, связанных со свадьбой.
Суд, руководствуясь статьей 43 Кодекса о браке и семье, установил, что были нарушены условия заключения брака, предусмотренные статьей 15, и признал его недействительным. Иск Бурмистровой был оставлен судом без удовлетворения.
Обжалования решения не последовало…
И вот спустя год я получаю по почте письмо. Длинный голубоватый конверт. Из Одессы. В нем красочно оформленное, отпечатанное в типографии приглашение на свадьбу двух молодых людей – Валентины Рябининой и Георгия Панкратова. Выходит, неотправленные письма все же нашли своего адресата.
Помимо приглашения, небольшое письмецо, в котором Валентина просит обязательно приехать на свадьбу. Поехать на свадьбу я не смог. А пожелание долгих лет счастливой совместной жизни им послал.
Кольцо с бриллиантом
Это кольцо не было знаменитым. Не найдено в древнем захоронении, не оставлено в наследство, не сделано каким-нибудь прославленным мастером.
Оно сработано на московской ювелирной фабрике и куплено в магазине «Алмаз» в Москве за 789 рублей. Во всяком случае, данная сумма проставлена на бирке, хранящейся в ледериновом футляре, который имел на бархотке внутри явный отпечаток круглого предмета…
Посетительнице не более тридцати пяти лет. За окном теплый майский день, а на ней дорогой шерстяной костюм и импортные сапоги.
– Я носила кольцо на этом пальце, рядом с обручальным.
Она показывает мне руку, полную, ухоженную, наманикюренную.
Широкое обручальное кольцо с узорами, наверное, уже владелице не снять.
– Обручальное я надела двенадцать лет назад, – как бы оправдываясь, говорит она. – А то снималось легко… И двух годков не проносила. Подарок мужа.
Я вертел в руках футляр и пытался определить профессию женщины. Врач, инженер, экономист?.. Угадывать специальность – привычка, выработанная за долгие годы прокурорской работы.
Я остановился на зав. детсадом. Вообще лицо казалось знакомым. Впрочем, в нашем городе вряд ли останется незнакомым человек, если прожить в нем два десятка лет. Наверняка встречались в кино, магазине, больнице или еще где-нибудь.
Я слушаю посетительницу и невольно смотрю на календарь. Понедельник… Он всегда начинается с очереди в приемной. Приносит мелочные, скандальные дела, накопившиеся в воскресные дни…
Кольцо почти в восемьсот рублей. Не мелочь.
– Пожалуйста, по порядку, товарищ…
– Бражникова, Тамара Егоровна, – подсказывает она.
– Расскажите суть дела, Тамара Егоровна.
– Понимаете, товарищ прокурор, это подарок мужа к нашему десятилетнему юбилею совместной жизни. Куплено на честные трудовые деньги. Когда они даются собственным здоровьем и трудом, дороже вдвойне. Мой муж специально брался за сверхурочную работу, недосыпал, в субботу и в воскресенье пропадал на заводе, собрал мне на подарок и вот вам… Знаете, как обидно? И тебя же еще называют мошенницей…
– Где работает ваш муж?
– На трансформаторном. Бригадиром.
– Понятно.
Видать, сильно любит он свою жену, если из-за подарка не считался с отдыхом. И одета Бражникова дорого. Я знаю, такая обувь у нас дефицит и ее можно приобрести в основном с рук.
– Кому-то деньги легко даются. Конечно, подумаешь, кольцо… Но ведь нам все за трудовые мозоли, – она машинально показала руки ладонями вверх. Мозолей я не увидел. – За Митины мозоли, – поправилась Бражникова. – Я и сама работаю не за страх, а за совесть. Шутка ли дело – на плечах магазин. Честное слово, ухожу на работу к восьми и не помню, чтобы раз пришла домой раньше десяти вечера. И так каждый день. Ответственность.
Значит, заведующая. Только не детским садиком, а магазином. Бражникову тянет на эмоции. Мне же нужны факты. И я опять мягко, но все же настойчиво прошу:
– Тамара Егоровна, расскажите, как это произошло?
– Я и сама точно не знаю. В пятницу, то есть третьего дня, пригласили нас в гости Чупихины. Вы самого Чупихина, наверное, знаете, он директор Литвиновского парникового хозяйства.
Чупихина я не знал, хотя и слышал о хозяйстве. Поселок Литвиново в получасе езды от города. Там большой комбинат по производству овощей. Но подчинялся он не району, а области. В наши магазины продукция литвиновских парников не попадала. Выходит, семья директора жила в Зорянске, а он каждый день ездил на работу в район. Я попытался вспомнить, встречался ли с Чупихиным? Вполне может быть, на каком-нибудь совещании или заседании виделись. Но лицо не вспомнил.
– Валя задумала пельмени.
– Пожалуйста, называйте точнее имена.
– Валентина Федоровна Чупихина позвонила в четверг, говорит, достала парную свинину.
Пельмени из парной свинины. Моя Даша делает их, пальчики оближешь. Но достать парное мясо, да еще в мае… Это не многие позволяют себе в нашем городке. Выходит, Чупихины не из бедняков.
– Как принято? Приглашают на пельмени, обязательно и гости помогают.
«Не всегда», – подумал я. Даша никогда не заставляет наших гостей лепить пельмени. Пусть возится чуть ли не с утра, но делает все сама. Впрочем, она даже мне не доверяет. Что верно, то верно – каждый пельмешек у нее, как с картинки.
– Пришли мы к ним с мужем после работы.
– Поточнее, пожалуйста.
– Около семи.
Я не стал ловить ее на слове. Она только что уверяла: раньше десяти с работы не уходит.
– Наши мужики, – продолжала Бражникова, – засели за телевизор, футбол передавали. Мы с Валентиной – на кухне. Знаете как: тесто подмесить, фарш заправить. Валентина говорит: сними кольцо. Действительно, легко в тесте или в фарше оставить. Я сняла. Она говорит: положи в спальне на трельяж, а то, мол, в кухне всего навалено, легко смахнуть с мусором. Я пошла в спальню, положила кольцо в хрустальную вазочку. Там еще бусы лежали, сережки и запонки. Закончили мы лепить, я руки помыла, пошла кольцо надеть, а его нет.
– Сколько времени прошло, как вы его положили на трельяж?
– Минут сорок, наверное, прошло.
– Кто был в доме?
– Валя с мужем и мы с Митей.
– Больше никого?
– Нет, никого. Сын их еще из школы не вернулся. Во второй смене учится.
– Кто-нибудь за этот период в спальню входил?
– Из мужчин, не знаю. Мы дверь в кухню плотно закрыли, чтобы чад не прошел в комнаты. А Валентина выходила. Не знаю, была в спальне или нет. Кажется, была. Переоделась. На ней халат был, а после – платье.
– На каком этаже квартира?
– На третьем. Трехкомнатная квартира. В микрорайоне.
– Балкон или лоджия?
– Балкончик. Но на него выход из столовой. А там сидел мой муж и Василий Демидович, хозяин.
– Деревья большие под окнами есть?
– Дом новый.
Я и сам вспомнил. Микрорайон у нас строился на пустыре, за речкой. Красивые здания, а благоустраивать территорию только-только начали. Не скоро там зашумят деревья.
– Никто не заходил к Чупихиным? – спросил я. – Может, не слышали.
– Нет, не заходил. Это точно.
– Вы же говорите, плотно закрыли дверь в кухню?
– У них звонок. Сильный.
– Так… Ну, значит, вы обнаружили потерю кольца…
– И спрашиваю у Валентины: не видала, мол? Спокойно, не повышая голоса. Может быть, примеряла его, положила на другое место… Тем более, оно ей с самого начала нравилось. Даже просила продать.
– Что она вам сказала?
– Напустилась сразу: никуда оно из дому деться не могло, поищи, говорит, у себя в сумке. Но я ведь своими руками положила в вазочку. Я всю сумку, все карманы вывернула, а она говорит: посмотри лучше. Тут Митя зашел, Василий Демидович. Мы стали вчетвером искать. И на трельяже, и под ним, под кроватями, шкафом. Ковер подняли… Я уж думала, на кухне, может быть, оно. Как бывает: подумаешь сделать, а не сделаешь. Сначала-то я его там сняла. И кухню всю обшарили, ведро для мусора перевернули. Нету… Валентина говорит: не может оно пропасть, мол, подороже вещи лежат и не пропадают. Конечно, ей-то что: Вася купит, Вася достанет. За мужниной спиной хорошо, а когда сама бы трудовую копейку в дом несла, не так бы пела.
– Вы тщательно искали?
– Еще бы. И в столовой, и в коридорчике. Какие там пельмени… Так и ушли. Несолоно хлебавши и без кольца.
– Вы давно знаете семью Чупихиных?
– С Валентиной в одном техникуме учились. В пищевом.
– Выходит, давние подруги?
Бражникова вздохнула:
– Так живешь-живешь, знаешься с человеком, а… – Она не закончила.
Мы помолчали. Неприятная история. Между двумя подругами.
– Тамара Егоровна, какие все-таки у вас подозрения?
– Какие могут быть подозрения? Кольцо я сняла, это точно. Я же в своем уме! И рюмочки еще не выпили. В воздухе же раствориться оно не могло. Из дома Чупихиных я не выходила. Митя его не брал. И зачем это ему, когда он сам и подарил? Не знаю, не знаю, товарищ прокурор, вещь дорогая. У нас попробуй недодать сдачи пять копеек, скандал. А тут почти восемьсот рублей. Мне пять месяцев работать. Надо разобраться.
Прямо обвинить подругу в вероломстве Бражникова не решилась. Но…
– Тамара Егоровна, может быть, еще отыщется. Будут уборку делать… – попытался я смягчить ее настроение.
Но это была безуспешная попытка:
– Какая уборка, товарищ прокурор? Я сама каждую щелку осмотрела. Надо искать по горячим следам. Еще скажут, вообще не было никакого кольца. Я потом и виноватая окажусь. Нет, ищите! – сказала она стойко.
Я вызвал через Веронику Савельевну, секретаршу, следователя и попросил заняться заявлением Бражниковой.
Когда я попросил зайти ко мне Ингу Казимировну Гранскую, то, пожалуй, исходил из тех соображений, что она была загружена из всех следователей наименьшим образом. Хотя слово «наименьший» весьма и весьма относительно. К работникам прокуратуры это никак не отнесешь.
Инга Казимировна слыла особой со странностями. Сорок лет, незамужняя. При этом обаятельная женщина с острыми и оригинальными суждениями.
В областной прокуратуре поговаривали, что ее холостячество – результат какой-то трогательной и грустной истории. Будто бы пережила она яркую и самозабвенную любовь, из-за чего и окончила юридический, бросив архитектурный институт. Но тот, ради которого это было сделано, женился на другой. Глядя иногда на Гранскую, ее точеный профиль, красивые светлые волосы, прекрасный цвет лица, я думал: как хороша должна была быть соперница, чтобы затмить Ингу Казимировну. Впрочем, жизнь нередко до нелепости не логична. А любовь зла…
Я знаю сам, что к Гранской подкатывались женихи даже здесь, в Зорянске. Достойные, как говорят, мужи… Кое-кто просил меня быть посредником. Но во-первых, мое служебное положение исключало такую миссию. А во-вторых, надо было знать следователя: и в шутливой форме любой намек на сватовство мог кончиться далеко не шуткой. Инга Казимировна за словом в карман не лезла.
Слыхивал я – а что укроется в нашем маленьком городке? – что тот самый избранник ее приезжал к Гранской с покаянием. И уехал ни с чем. То, что это могло быть правдой, доказывает грусть, совпавшая с указанным временем и никогда раньше за ней не замечаемая. Потом какая-то яростная вспышка энергии. Словно Инга Казимировна топила в работе любую возможную слабость.
И прозвище у Гранской под стать: за глаза ее называли Казимир. За мужскую логику, за твердость и собранность.
К ней и попало дело о золотом кольце с бриллиантом в три четверти карата.
Через несколько дней после визита Бражниковой Гранская поделилась со мной впечатлениями по делу.
– Кольцо у Бражниковой действительно видели в тот день сослуживцы. После работы она, не заходя домой, направилась в гости к Чупихиным. Валентина Чупихина подтверждает, что ее подруга сняла кольцо, когда обе женщины хлопотали на кухне, и по ее же совету понесла его в спальню, чтобы положить на трельяж. Больше Чупихина кольца не видела.
– Она входила в спальню до того, как обнаружилась пропажа? – спросил я.
– Входила. Снять халат и надеть платье. Но кольца на трельяже не заметила.
– Может, рядом с окном в спальню водосточная труба или пожарная лестница?
– Ничего такого нет. Если можно проникнуть через окно, только по веревке с четвертого этажа. Но в это время в квартире наверху никого не было. Я проверила. И даже если бы кто и был, спускаться среди бела дня в помещение, когда там люди. Нелепо. Это ведь не алмазные подвески королевы.
– Кого? – переспросил я, не поняв.
– «Три мушкетера» помните?
– Да, разумеется. Подвески королевы, подаренные английскому герцогу и привезенные на бал д’Артаньяном…
– Уверена, – продолжала Инга Казимировна, – что вор взял бы заодно и сережки, которые лежали в вазочке. Жемчужные. Подешевле кольца, но тоже деньги не малые. Прибавьте к этому, что в ящике, в трельяже, находились золотые часы хозяина дома, и их тоже не тронули.
– Значит, пропала только драгоценность Бражниковой?
– Да. И такая, которую можно купить в любом ювелирном магазине. – Гранская усмехнулась. – Таинственное тут исключается. Предмета для особой охоты нет.
– К Чупихиным действительно в это время никто не заходил, как утверждает потерпевшая?
– Скорее всего, нет.
– А сын?
– В кино ходил.
– Может, мужчины за телевизором не услышали? Забыли, например, дверь закрыть на запор.
– Он сам срабатывает – английский замок. Потом, есть, что запирать.
– Дорогие вещи?
– Богато живут, – кивнула Гранская. – Обстановка прямо шикарная. Цветной телевизор, хрустальные люстры. На вешалке в коридоре – пальто, плащи. Обувь… Все новое и дорогое. Так что, Захар Петрович, Чупихины дверь запирают тщательно. На два замка. Плюс цепочка. И еще глазок имеется.
– Раз такие обеспеченные люди, зачем терять достоинство из-за кольца, – вслух размышлял я.
– Разве что клептомания. Помните, вскоре после войны вышел очень милый венгерский фильм «Мишка-аристократ»? Там графиня-клептоманка крала серебряные колокольчики для вызова прислуги. Она уходит, а колокольчик звенит. Я была девчонкой и не понимала, что это болезнь. Но смеялась. – Гранская улыбнулась своей красивой и грустной улыбкой. – Нет, здесь, конечно, вряд ли клептомания. И на обдуманное воровство не похоже.
– Но кольцо исчезло.
– Исчезло, Захар Петрович. Есть ведь еще и другая сторона – Бражниковы.
– Вы думаете?
– Мне сейчас нужно думать во всех направлениях. Правда, Бражниковы тоже неплохо живут. Квартира у них двухкомнатная, но обставлена не хуже. Легковая машина. Не новая, но стоят на очереди за «Жигулями».
– И кольцо вряд ли куплено из последних сил.
– Какие там усилия! Муж Бражниковой хорошо получает. Работает действительно много. Ежеквартально премиальные, набегает еще за рацпредложения, сверхурочные. Им тоже как будто не к лицу пачкать имя за семьсот восемьдесят девять рублей…
– Дело иногда не в сумме, а в желании испачкать, – улыбаюсь я. – Не свое, конечно, чужое.
– Это верно, – соглашается она. – Причем, как правило, желание обратно пропорционально сумме…
Буквально на следующий день ко мне прорвалась Чупихина. Именно прорвалась. Воспользовавшись тем, что Вероника Савельевна отлучилась на минуту из приемной, жена директора Литвиновского тепличного хозяйства, презрев очередь, зашла в кабинет.
Я не знал об этом и принял ее, как обычно встречаю посетителей.
Валентина Федоровна – худенькая, небольшого роста. Не знаю почему, но такие люди – мужчины и женщины – вызывают у меня большое сострадание. Иной раз уже раскусишь его, знаешь, что перед тобой за птица, а ощущение жалости все равно копошится в душе. А уже если такой человек действительно нуждается и имеет право на помощь и защиту, мне кажется, и оказывают ее охотней, чем полным, цветущим гражданам. Или это мне только кажется.
– Я пришла к вам, товарищ прокурор, с обидой, – сказала Чупихина, усаживаясь напротив меня. – Прямо стыдно людям в глаза глядеть. Весь город говорит о том, будто я украла кольцо у Бражниковой. Ну ладно, обо мне пусть болтают, я переживу. А каково Василию Демидовичу? Руководитель большого предприятия областного подчинения, уважаемый человек. Прошу вас, оградите нас от клеветы.
Посетительница была расстроена. Очень. Носовой платочек в руке, в глазах чуть ли не слезы. Миловидная была Чупихина. Одета просто и, как говорят, со вкусом. В ушах Валентины Федоровны – сережки. С небольшими жемчужинами. Скорее всего, те, что покоились в хрустальной вазочке на трельяже вместе со злополучным кольцом.
– Валентина Федоровна, – сказал я спокойно, – как вы сами понимаете, от нас никаких слухов исходить не может.
– Я не виню следователя ни в коем случае! – воскликнула она. – Пускай разбирается, потому что если уж кому будет плохо, когда все выяснится, то не вам.
– Кто же, по вашему мнению, клевещет?
– Вы, наверное, догадываетесь?
– Нет, – намеренно твердо произнес я.
– Это же понятно каждому – Тамарка. Я у нее как бельмо в глазу. Завидует. Всему завидует. Что они получили двухкомнатную квартиру, а Василию Демидовичу дали трехкомнатную. Но ведь он заслуженный человек, член облисполкома, пятнадцать лет на руководящей должности. Купим мы что-нибудь, она сама не своя. Недавно достали югославский диван, Бражникова не успокоилась, пока не купила такой же. А как завидовала, когда я замуж вышла! Василий Демидович уже тогда хорошо получал, имел персональную машину.
И конечно, запретил мне работать. Воспитывать надо было сына. Скажу вам честно, мальчику нужна была особая ласка, без матери рос. Да и за Василием Демидовичем уход особый требуется: с утра до ночи с работы не вылазит. Редко его по воскресеньям дома вижу. Ответственность. На всю область такое предприятие одно. Чуть что, в Москву вызывают.
– Раньше вы с Бражниковой дружно жили? – спросил я.
– Я всегда с открытой душой. Мне скрывать нечего и бояться тоже. Что в доме нажито – все трудами Василия Демидовича. Да и я сама каждую копейку берегу. И завидовать ей с моей стороны было бы просто смешно… Я на чужое добро не заглядываю. Хорошо живет, пусть, даже рада за нее была, когда назначили директором магазина. Это не мое дело, если у нее совесть неспокойна. А, – Чупихина махнула рукой, – что и говорить! Сами понимаете, что на одну зарплату машину не купишь. А у Бражниковой «Москвич», и вот-вот купят «Жигули». Тамара как-то обмолвилась, что они и «Волгу» бы запросто заимели, но боязно… ОБХСС. Одного не пойму: чем я ей насолила? – Чупихина сделала ударение на слове «я»…
Чем больше она говорила, тем жалостнее и в то же время злее становилось ее лицо.
– Как же вы общались с человеком, если не верили в его честность? – спросил я. – В гости приглашали. Наверно, сами бывали у них?..
Чупихина не растерялась:
– А я так раньше не думала. Умела, выходит, Тамара скрыть свои настоящие чувства. Всегда, чуть что, звонит ко мне. Все уши прожужжала: «Ты моя сестричка, моя самая близкая…» Как же можно говорить такие слова и напакостить в самую душу, простите меня за выражение! Как можно сегодня клясться в любви, а завтра срамить на весь город, как какую-то воровку? Поневоле откроются глаза на другое. Посмотрите сами, – она стала загибать длинные худые пальцы. – Только в прошлом году она купила два ковра в Москве: один – за четыреста, а другой – за шестьсот рублей, поменяла холодильник «Саратов» на «Юрюзань», съездила с мужем и детьми на море, в Бердянск, дочери приобрела венгерскую шубу – у нас их выбросили всего несколько штук, она, конечно, достала. Понятно, одна контора, я тебе это, ты мне другое. Посчитайте, на всё зарплаты академика не хватит… – Чупихина потрясла в воздухе острым кулачком. – И еще она хочет содрать с нас ни за что, ни про что почти восемьсот рублей. Ну, не наглость, а?
