355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Севастьянов » Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман » Текст книги (страница 27)
Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 21:31

Текст книги "Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман"


Автор книги: Анатолий Севастьянов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Глава восемнадцатая

Искать начали давно. День за днем над Черным материком и на пути к нему гудели вертолеты.

Деревушка опустела. На берегу остались только старые, разбитые обласки [8]8
  О б л а с к – легкая долбленая лодка


[Закрыть]
. На всех других люди уплыли на поиски.

Наталья знала, как страшен лесной пожар. Она ушла с поисковой группой, которой было поручено обыскать пепелище по обоим берегам реки.

Для этих мест пожар был несильным, и о нем забыли. Теперь пришлось вспомнить. Не один день ворошили люди прибитый дождями пепел, пытаясь найти хоть какие– нибудь следы трагедии. «Не могло же сгореть все, – думали они. – Должны остаться хотя бы обгоревшие ружья или ножи… Если, конечно, все это не утонуло в реке».

Поиски осложняло и то, что Росин мог отклониться от основного маршрута, чтобы проверить, не пригодны ли ближние речки и озера под выпуск бобра и ондатры. Беда могла случиться и там. Их искали и в стороне от основного русла. Но слишком много было вдоль реки коварных топей, которые могли бесследно похоронить людей. Могла бы остаться лодка. Но вертолеты, не раз пролетавшие вдоль реки, не разыскали ее…

Солнце закатилось за лес. Над затоном то здесь, то там начинали посвистывать крыльями утки. На красной от зари воде, неподалеку от камыша, появился какой‑то слишком густой кустик. Но он так мал, что даже первый, с опаской опустившийся на плес селезень не увидел в нем ничего подозрительного. Утки, подломив крылья, одна задругой, а то и целыми стайками плюхались на воду. Вокруг нарастал шум от стрекота цедящих воду утиных клювов.

Одна из уток подплыла к густому зеленому кустику и как‑то шумно, неуклюже нырнула, а кустик зашатался. Но утки не обратили на это никакого внимания. Они даже не заметили, что утка так и не вынырнула…

Так же безвозвратно, одна за другой, нырнули еще три утки. А птиц слеталось все больше. Плеск, гомон стоял по всему затону. И вдруг вся эта масса птиц со страшным шумом сорвалась с затона и, испуганно крякая, в беспорядке заметалась над ним. Посреди затона стоял Росин с густым зеленым кустиком вокруг головы.

Дрожа от холода, не обращая внимания на мечущихся над затоном птиц, он побежал по мелкой воде к берегу, держа в посиневших руках по паре уток. На берегу отряхнулся и, не чувствуя закоченевшими ногами земли, припустился к избушке.

– Ты чего же удумал! – ругался Федор. – Свалиться захотел! И летом‑то вода холоднющая, на берегу местами лед подо мхом не отходит. А он после инея столько в воде просидел. Залазь быстрей на нары, чего стоишь!

Синий от холода, Росин покорно шмыгнул в сено и клацал там зубами.

– Не встать тебе завтра. Знамо дело, сляжешь, – ворчал Федор, торопливо заваривая чай из листьев смородины.

Но назавтра Росин встал как ни в чем не бывало.

– Что, Федор, у тебя уже завтрак готов?

– Повремени малость. Пусть как следует упреет.

– Опять бурда из манника? Ну, хорошо, хорошо, – поспешил исправиться Росин, – каша! Буду с удовольствием есть! Крикни, когда поспеет.

Росин вышел из избушки и с силой швырнул нож в ближайшее дерево. Нож вонзился и мелко задрожал рукояткой. Росин выдернул его, отступил на несколько шагов от дерева и с еще большей силой швырнул в ствол. Острый конец глубоко вонзился в древесину.

Из избушки вышел на костылях Федор.

– Все бросаешь? Погляди, как ручку оббил. Совсем поломаешь. И что тебе далось нож кидать?

– А вот научусь как следует в цель попадать – и охотиться с ним можно. Посмотри, насколько в дерево входит. На близком расстоянии такое оружие не хуже ружья.

– Уж не на медведя ли аль на лося собрался?

– А почему не попробовать?

– Ты взаправду не вздумай в кого из них кинуть. Попасть‑то попадешь, видал, ловко у тебя получается. Только звери‑то шибко на рану крепкие. Уйдут с ножом – ни мяса, ни ножа. А без ножа нам… – Федор развел руками.

Росин еще раз швырнул нож в прилепленный к сухостоине березовый листок. Лезвие вонзилось чуть ниже листка.

– Вот видишь – мажу… Ты о чем задумался, Федор?

– Теперь, поди, ищут нас. Всех в деревне от дел оторвали. Добро бы хоть там искали, где надо, еще куда ни шло. А то ведь в пустом месте.

– Думать об этом страшно. Люди бросят все и будут искать, где нас никогда и не было. Еще, не дай Бог, самолеты пошлют. Нам соболей выпускать не всегда их сразу давали, а туг без всякой пользы мотаться будут… А может, сюда какой по пути залетит?

– Ближнее ли дело – «по пути». Сюда лететь да лететь. А почто? Тайга не изба – всю не обыщешь.

– А давай сигнальные костры зажжем! Может, какой самолет и заметит.

– Может, и заметит, который пожары смотрит.

К вечеру на берегу выросла гора хвороста и зеленых веток.

«Дня на три палить хватит», – с удовольствием думал Росин.

Наутро от головешки из чувала задымилась куча хвороста, а когда затрепетала клокастым пламенем, Росин бросил на нее охапку пахучих зеленых веток.

Клубами завертелся густой серый дым и поднялся над тайгой высоким косым столбом.

И началось. Методично, одну за одной тащил охапку, бросал в костер, шел за другой, приносил, бросал, снова шел… И так без конца.

Бушевало пламя. Мокла от пота рубаха. Росин свернул к озеру, сунул рубаху в воду, не выжимая, натянул на себя.

– Поотдохнул бы. Гляди–кось, ветки‑то к концу, – сказал Федор, укрепляя на колу уток, чтобы коптились в дыму.

– А я ведь думал, дня на три хватит… Ну ничего, сигналить так сигналить! А меньше что за дым?

То и дело Росин посматривал в голубое небо… Но там только редкие, просвеченные солнцем облака.

Чайки и крачки уже привыкли к дыму. Сновали возле самого костра, пролетая порой сквозь серые клубы.

– Полно. Не шибко часто тут самолеты. Лучше бы те дрова да в зиму…

Росин подошел к озеру, зачерпнул обеими руками воду, плеснул в лицо. На губах горько–соленый вкус пота.

– Ладно, Федор, теперь до вечера недолго. Подымлю, если уж взялся. На худой конец, утки лучше прокоптятся.

Село солнце. На берегу догорал сигнальный костер, разнося по воздуху белый пепел сгоревшей хвои.

– Кончи, паря, звезда вон небо просверлила. Кто теперь полетит.

…В небе и тихих затонах замигали звезды. Потонули во тьме берега, слились с небом контуры деревьев.

Федор сидел возле костра и неторопливо мешал деревянной ложкой щи из кислицы. Росин подтолкнул в огонь недогоревшие концы веток. Федор опустил руку с ложкой и невидящим взглядом смотрел на огонь.

– Да, беспокойство дома. Наталья, поди, ревет втихомолку… А Надюшка, должно, в школу пошла…

Улыбался Федор редко. Но когда разговор заходил о Надюшке, лицо его всегда теплело и становилось особенно добрым от этой отцовской улыбки.

Но вот оно опять стало хмурым.

– Портфелю сулил ей купить…

«И Оля теперь уже занимается, – подумал Росин, – Кончились каникулы…»

В костре зашумели убежавшие щи.

– Давай‑ка есть, – спохватился Федор. – Готово давно.

Оба молча принялись за еду.

Крупные звезды горели зеленоватым светом, как горят в темноте кошачьи глаза.

Все больше на небе звезд, все гуще сумрак. Костер теперь как в шатре из непроглядной мглы. В этот шатер то и дело влетали ночные бабочки и, опалив крылья, гибли в огне.

– А у меня мать еще ничего не знает. Волнуется, конечно, у калитки безрукого дядю Яшу с почтальонской сумкой встречает. А он: «Нет, Катерина, опять ничего. Да ты не грусти, напишет…» А ведь скоро из управления напишут: «Пропали в тайге».

Росин замолчал. Вспомнилось неутешное горе матери, когда дядя Яша принес извещение о смерти отца.

– Ничего… Что мы, померли, что ли? Вернемся, опять ладно все будет.

– Не знаю. После смерти отца у нее сердце здорово пошаливать стало.

– Ничего. Мать, она как раз сердцем чует, жив или не жив.

Возле притухающего костра стало холодно. Росин поднялся, ушел в темноту… Вернулся с сушняком. Федор спал. Положил голову на кочку и спал. «Что ж, ведь он вырос у костров… А мне вот что‑то не спится».

Росин подбросил дров. «Да, хорошо бы, если люди могли чуять сердцем, – думал Росин, вспоминая Олю. – Тоже ждет писем…»

Вспомнилась первая встреча. Поздняя электричка. По окнам извилистые струйки дождя.

И вдруг она! Вошла и села напротив вместе с подружкой. «Не знаю, как проберусь в этих туфельках. Дождь, темень». – «Говорю, пойдем ко мне, – предложила подружка. – Переночуешь, а утром съездишь». – «Что ты, если брат просит приехать, значит, надо». – «Тогда счастливо добраться. Я схожу. На лекции встретимся». А перед следующей остановкой пошла к выходу и она.

Тоже вышел в тамбур.

«Возьмите». – «Фонарик? Зачем?» – «Берите, берите», – почти силой впихнул, когда была уже на платформе. – «Как я его верну?» – «Я найду вас».

И нашел. Потому что на штампе ее книжки видел: «Московский медицинский институт».

Оказалось, приехала в Москву с Байкала. И глаза у нее под стать Байкалу – голубые, бездонные.

Над озером засверкала луна.

«Может быть, ее видит Оля… А все‑таки странно: вот эту луну сейчас видят люди, которые спокойно живут, работают, ходят в кино. Им и в голову не приходит, что есть где‑то вот такие дебри и люди, которым уже начинает казаться, что на свете и нет ничего, кроме этих дебрей.

Что бы я сейчас отдал за какой‑нибудь приемник! Ведь сколько всяких событий! А у нас о них ни малейшего представления. Слушал бы без конца и день и ночь!

Все‑таки какое же чудо приемник! Сидя вот здесь, знать, что творится в мире. Даже слушать репортаж о футбольном матче… Как далеко все это! Можно сойти с ума».

Глава девятнадцатая

Росин услышал шум мотора. Выскочил из избушки. Но никакого шума уже нет. Вернулся в избушку – опять шумит. Хотел снова ринуться, выбежать, да понял: это Федор тихонько храпит на нарах.

– Вставай давай. Чего ты храпишь, как самолет.

Возле избушки пирамидками наставлены длинные прутья с нанизанными на них грибами.

Одна из пирамид потихоньку шевелилась. Осторожно, на цыпочках, Росин подошел к ней. Не замечая его, белка старательно разгрызала гриб, чтобы снять его с прута. Разгрызла, взбежала с ним на дерево и ловко засунула в развилку сучьев.

– Смотри‑ка, Федор, там уже десятка полтора грибов!

Испуганная голосом Росина, белка цокнула и замелькала между веток.

– Вот так‑то. Ты бурундуков грабить не хошь, а белка нас грабить не совестится… Хороший нонче год для промысла: белки много. Дела у нового председателя складно пойдут… Хоть бы пса моего на охоту кто взял. Неужто весь сезон без дела будет?..

– Уж очень молодой у вас председатель. Мальчишка совсем.

– Ничего. Собьется где, старики поправят. Только у него пока все как надо идет. Звероферму вон наладил. На ней бабы не меньше нашего зарабатывают, и для колхоза прибыль… Парень он расторопный, грамотный. До него всё старики колхозом правили. Привыкли по старинке тихонько жить, а он у нас парень хваткий. На‑ка вот, готов. – Федор подал Росину только что сделанный деревянный совок с длинными, как пальцы, зубьями, переходящими в лоток. – Вот так прямо: зубья – в брусничник и встряхивай легонько. Вся ягода в лотке будет.

Забрав совок и самую большую корзину, Росин пошел к завалам. Там, неподалеку от медвежьей ловушки, лучший брусничник.

Посмотрев вслед Росину, Федор подумал: «Должно, ночью дождь соберется: лишайник следа не оставляет. Поотсырел, неломкий. И чаек далеча слышно. Вон где орут, а словно у берега. Грибы надо убрать».

А Росин шагал к брусничнику.

Путь недалекий, привычный, давно уже протоптал тропинку, проверяя ловушку…

Вот и брусничник. Блестели на солнце твердые листочки, а крупные глянцевитые ягоды окрасили все в красный тон. Прошел немного, оглянулся назад – полоса ярко–красных следов.

Шумно хлопая крыльями, поднялся взматеревший выводок тетеревов. Черные, краснобровые петухи веером разлетелись в стороны. «Опять с этого же места. Знают, где кормиться. Тут самая крупная ягода. Здесь и оставлю корзинку. Взгляну на ловушку – и попробую, что за совок».

Росин остолбенел. У ловушки медведь! Громадный, рыжий! Росин подбежал было ближе… Но медведь отошел от ловушки. Росин замер, боясь шевельнуться. Зверь повел носом, определяя, откуда же идет заманчивый запах. Вот подошел к пню, сунул в дупло нос и сразу удивился, почуяв мед и рыбу. Но голова не пролезала в дупло. Сунултлапу – и взревел от боли! Бревно осело в пазу. Медведь рванулся с такой силой, что Росин испугался за прочность ловушки. Зверь ревел, дергался, но ловушка держала. «Надо что‑то делать!» Росин вынул нож и пошел к медведю. Увидев человека, зверь так рявкнул, что Росин невольно остановился. Медведь рванулся к нему и, не в силах выдернуть лапу, принялся крошить желтыми зубищами пень… Как бессилен казался нож перед этим беснующимся чудовищем тайги! Росин отошел за деревья, вырезал прочную палку, привязал к концу нож и с этой наскоро сделанной «пальмой» пошел к медведю. Завидев его, зверь снова принялся рваться. Казалось, он мог сейчас оторвать свою лапу. Дикая, неистовая злоба в глазах, клыки в пене… Такая громадная туша, а скакала у пня легче кошки. Рядом с ним никакая ловушка не могла показаться прочной. Росин медленно подходил. Дергаясь всей своей тушей, зверь пытался оторваться от пня. Больше подходить нельзя. Клочья пены летели на рубаху. «Только бы не промахнуться, – думал Росин, нацеливаясь в сердце зверя. – Сейчас он рванется из последних сил, и, если сдаст ловушка, – все». Удар. И страшный рев потряс тайгу! Еще удар! Еще! В агонии когтистая лапа хватила по пню, и след от нее – как от осколка снаряда!

…Росин рукавом смахнул пот со лба. У ног лежал убитый медведь. Кое–где еще судорожно дергалась шкура. Нож и трава в крови. На передней подвернутой лапе когти сантиметров по десять. Что‑то вдруг отказали ноги. Росин сел на землю. Перед глазами бурая туша. А ему вспомнилась Оля в легком белом платье, и он в отглаженных брюках, в белой тенниске. А сейчас? Заросший, оборванный, в крови. «Но все‑таки живой! – подумал Росин. – И буду живой!» Он вдруг вскочил и пустился в дикий, неистовый пляс!

Прибежал к Федору:

– Я медведя убил!

– Полно болтать‑то… Что‑то бледный шибко… Елки– колючки, неужто правда?!

– Да разве этим шутят!

…Вешала, на которых в начале лета сушилась рыба, теперь были заняты длинными узкими ломтями медвежатины. Старых вешал не хватило, пришлось сделать несколько новых. А туша еще едва ли разделана наполовину.

– Ничего, Федор, вид! – Росин кивнул на вешала, а сам уже жевал только что отварившуюся в здоровенном глиняном горшке медвежатину.

– Не худо глядеть… Только вот на небе‑то больно толсто. Дождик соберется… Некстати. Сейчас бы солнца.

Влажный ветерок усилился, и вечером заморосил мелкий, обложной дождик…

Он не переставал всю ночь. И утром с серого, низкого неба неторопливо, нудно сыпал все такой же, как вечером, дождь. Он не стал ни сильнее, ни тише.

Два поползня склевывали с нижних сторон веток каких‑то насекаемых. В этот пасмурный день все букашки перебрались на нижнюю сторону веток.

Ближние к избушке вешала опустели. Мясо с них в несколько рядов развесили возле чувала. В чувале, не переставая, пылал огонь. Федор то подклады вал дров, то переворачивал висящее возле огня мясо.

Росин возился под наскоро устроенным, покрытым еловыми лапами навесом. Там у него костер, и возле костра тоже были развешаны куски медвежатины. С мокрого лапника на спину, за ворот падали холодные капли. Дрова, как и все вокруг, намокли, костер горел вяло, дымно, мясо не сохло.

В небе никакого просвета. Все было сплошь затянуто низкими серыми тучами.

Несколько дней вокруг избушки стоял тяжелый запах разлагающегося мяса.

А дождик по–прежнему сыпал и сыпал с хмурого неба. Земля уже не впитывала воду, и теперь она лужами стояла в промытой траве.

– Да, подвела нас, Федор, погода. И трети не пересушили.

– И это еще сберегчи надо. Не то что мясо, в лабазе всю рыбу сгноим в такое ненастье.

Но дождь наконец вылился. Проглянуло долго пропадавшее солнце. Только не повеселел урман от его тусклых лучей, пробравшихся сквозь белесую мглу.

Хмурым бродил Росин. Выкопал возле шалаша яму и палкой сгребал в нее смердящие остатки мяса.

Федор опять едва передвигался по избушке – от ненастья снова разболелась зашибленная спина. Но он все– таки возился с мясом: что‑то досушивал, пересушивал, готовое укладывал в туеса.

Росин лег на нары.

Озеро, тайга, избушка – все вокруг становилось ненавистным! Хотелось бросить все и вот так, как есть, идти через тайгу. Он готов был ползком пробираться по топям, готов был плыть хоть на бревне, только бы идти, идти туда! Но он никуда не шел. Рядом скрипел костылями Федор… Росин старался уснуть. Он уже по опыту знал: наутро все опять станет более–менее сносным.

– Куда ты в такую рань поднимаешься, поспал бы, – говорил Федор.

– Сколько же можно спать? Часов семь проспал: чего же на ненужный сон время тратить? Ты знаешь, мыс этим медведем и о слопцах [9]9
  Слопец – ловушка на глухаря.


[Закрыть]
забыли. Ведь я тогда еще десяток сделал. Уж больше недели стоят. Схожу проверю.

– Ступай. Нелишнее будет, коли что попало.

Осенней сыростью, поздними грибами пахла тайга.

Пни как расцвели – все в опенках. По ярам маленькой таежной речки, по кромкам сосновых грив и болот тянулся ряд слопцов. Издали было видно: во многих ловушках упали бревна. Значит, с добычей. Обошел все слопцы и едва увязал добычу. В тяжелой связке были и глухарь, и заяц, и тетерева, и рябчики.

Путь до избушки неблизкий. В дороге застал вечер. Глаза постепенно привыкли к темноте, и идти даже в густых сумерках было не так уж трудно. Только ноша тяжеловата. Часто приходилось садиться на валежины и отдыхать. Росин так и шел от одной удобной валежины до другой.

Ночью высоко поднялась луна. Свет ее узким лучом прорвался сквозь ветки, упал на высокую седую траву и будто пригнул ее своей силой. Березки на берегу словно светились изнутри мягким серебристым светом. Над озером было так светло, что казалось, сорви какую‑то невидимую кисею перед глазами, и будет светло как днем. «Что это, – думал Росин, – так ярко светит луна или глаза начинают видеть в темноте, как глаза зверя?»

Из небольшого залива донесся всплеск, непохожий на всплеск рыбы. Опять всплеск. Еще. Росин понял, что там происходит, и осторожно подобрался к заливчику. Теперь было видно, как плескалась вода. Это выводок выдр охотился за рыбой. Они загнали ее в узкий мелкий залив и принялись ловить всем выводком. С добычей зверьки вылезали на берег. В траве их почти не видно. Росин слышал только, как в разных местах похрустывала рыба. Наевшись, одна из выдр забралась на крутой глинистый берег и на брюхе съехала в воду. Забралась еще раз и опять прокатилась с горки.

На озере кончили переговариваться гуси – время подходило к полуночи. В последнюю неделю Росин замечал, что гуси до полуночи сидели на открытой воде, метрах в трехстах от берега. Там они держались плотной стаей и часто переговаривались. А после полуночи тихонько подплывали к берегу, выбирались на него и там уже, чтобы не привлечь какого‑нибудь хищника, сидели совершенно тихо.

Уже глубокой ночью добрался Росин до избушки.

– Федор, если каждую неделю по стольку попадать будет, то и медведя жалеть нечего. Посмотри! Глухарь, три тетерева, три рябчика и даже заяц случайно попал.

– Добрая добыча. В ладном месте слопцы поставил. Понимаешь, где птица ведется.

– И это, Федор, после недели дождей. А сколько же за неделю хорошей погоды попадется?! Раза в три больше, вот увидишь!

– Не загадывай, тут нонче одно, завтра другое.

Глава двадцатая

Тайга залита солнцем. Не осталось и следа от низких серых облаков. Ярко проступили осенние краски. Зелень кедров и пихт, пурпур осин, лимонная желтизна берез, как будто вобравших в себя солнце. Все не шелохнется, как на холсте. И только на осине, как на большом ветру, трепетала кучка багряных листьев. Воздух предельно прозрачен. Далеко–далеко были видны черные точки пролетных птиц.

Избушка в ярко–оранжевых гирляндах рябины, заготовленной приманивать к слопцам глухарей, выглядела как‑то особенно уютно и даже весело. Федор сидел возле избушки и щучьей икрой натирал мездру медвежьей шкуры.

– Как же ее такую мять? – спросил Росин, кивнув на шкуру – Она местами почти в сантиметр толщиной.

– Ничего, от икры поразмякнет, помаленьку сомнем. Нам, чтобы колом только не стояла… А ты далече ли собрался?

– Слопцы проверять. Опять неделя, как не был.

Заросший бородой, в заплатанных беличьими шкурами штанах, в полосатой бурундучьей шапке, Росин шагал к слопцам. Он шел по невысокому бугру и вдруг в низине увидел сжавшегося на лежке зайца. Зверек тоже заметил Росина, но не побежал, а крадучись, словно кошка, стал выбираться из частой поросли ивняка. Он еще надеялся, что человек не видит его, и торопливо переставлял лапки, припадая к земле. Только выбравшись из зарослей, он, как обычно, задал стрекача.

…Бревна всех слопцов упали. Росин подбежал к ближней ловушке – пусто. Бревна отодвинуты в сторону, колышки повалены, под ними глухариные перья, а на земле царапины крупных медвежьих когтей… У других ловушек тоже перья глухарей или тетеревов и следы тех медвежьих лап.

«Да, прав был Федор, тут сегодня одно, завтра другое, – думал Росин. – И как аккуратно ворюга вычистил.

ни одного слопца не прошел. Придется каждый день про верять».

Вечером следующего дня Росин опять у ловушек. За сутки упали бревна в двух слопцах. Но снова только перья. Опять опередил медведь.

– Теперь туда и непочто ходить. Он завсегда раньше тебя осмотрит. Ведь ему не идти: он рядом, – говорил Федор, а сам не переставал возиться с медвежьей шкурой. – Сходи только бревна в слопцах урони. Чтобы не попадала птица. Добычи ему не будет – уйдет.

Росин вернулся к слопцам и принялся палкой страгивать насторожки. Бревна падали и, если он не успевал отдернуть палку, прихлопывали ее к земле.

«Что это?» – вдруг обернулся Росин. Неподалеку раздался непонятный звук. Ему ответил такой же, но приглушенный расстоянием стон. «Да это же лоси вызывают друг друга на бой…» Голоса ближе. Идут навстречу. «Вот там, наверное, должны сойтись».

Крадучись побежал к месту предполагаемой встречи. Голоса быков все ближе. Росин пробирался от дерева к дереву, стараясь не качнуть ветку, не хрустнуть сучком. Лоси ревели уже совсем близко. Но дальше деревья, сучья которых высоко от земли. «На эти быстро не заберешься… Что делать? Рискнуть, перебежать этот участок? Нет, лучше обожду здесь. Сейчас им все нипочем – с землей сровняют».

Впереди прошумели кусты, хрустнули под острыми копытами ветки. Один из лосей бросился навстречу сопернику. Гулкий стук рогов, фырканье, храп, хруст веток, опять стук рогов. «Теперь им не до шорохов», – подумал Росин и побежал ближе к лосям. Нагнув головы и выставив вперед широченные рога, лоси вновь бросились друг на друга и, сцепившись рогами, теснили один другого. Неожиданно один из лосей кинулся в сторону Росина. С проворством белки Росин оказался на дереве! У края поляны молодой лось отпрянул в сторону и, быстро повернувшись, ударил рогами в шею соперника, чуть не сбив его с ног. Лось потряс головой и, оправившись от удара, ринулся на противника. Тот подставил рога, но удар был такой, что молодой лось «отъехал» назад, взбороздив копытами землю. Не давая ему опомниться, старик ударил рогами в бок.

Лось упал, но туг же вскочил и кинулся бежать. Победитель неторопливо пошел в поросшую осинником низину – где‑то там осталась лосиха.

Вдруг рядом каким‑то особо грубым голосом возвестил о себе еще один лось. Ободренный только что одержанной победой, сохатый с угрожающим храпом бросился к новому сопернику. Но вместо лося к рогачу выскочил обманувший его медведь! Необычно легкий прыжок – медведь на спине лося! Тот шарахнулся в сторону. Медведь вцепился в загривок, лапой схватил лося за морду, стараясь свернуть ему шею. С боков и с морды лося текла кровь. Он метнулся в сторону, в другую, но медведь прочно вкогтился в спину. Изо рта лося клочья пены. Он мотнул головой и освободил ее от когтей. Медведь заревел и вонзил зубы в загривок лося. Сохатый захрапел, и, вскинув морду, ринулся напролом, в гущу деревьев. Медведь ударился башкой о сук, перевернулся и хрястнулся спиной на землю. Вскочил – и в погоню. Но впопыхах в другую сторону. Поняв оплошность, заметался. Росин оторопел. «А вдруг меня найдет?!» Но медведь отыскал пахнущий кровью след и кинулся за лосем.

Стараясь не шуметь, Росин слез с елки. До земли оставалось не больше метра, и он прыгнул. Шорк! – что‑то шумно повернулось рядом. Отброшенный будто пружиной, Росин взобрался на елку.

В кустах, вместо медведя, покачивался длинный сук. Видимо, когда прыгнул, наступил на конец, скрытый во мху. «После таких страхов и сука испугаешься».

Росин пошел по следам зверей. На рыхлой лесной подстилке были четко заметны следы широких лосиных копыт. Местами рядом с ними виднелись царапины когтей медведя. Но вряд ли теперь догонишь сохатого. Его следы уверенно уходили в чащу.

Повернув к избушке, Росин остановился у слопцов. «А может, теперь медведь и не вернется?.. Насторожу‑ка слопцы и завтра же проверю».

…Но снова медведь опередил Росина. Та же картина: разваленный слопец, следы медведя, кое–где перья. Только по ним и видно, какой тут был трофей.

«Сюда бы ту, медвежью, ловушку, – думал Росин. – После того медведя стоит там без толку. Этот бы забрался. Наглый, стерва…»

Росин вышел к озеру.

День был вроде и не пасмурный, но какой‑то тусклый. Облетали с берез листья, осыпалась желтая хвоя с лиственниц. Стаи гусей и уток заполонили озеро. Казалось, прилети еще стая, ей негде было бы сесть. Куда ни посмотри, повсюду птицы. Сейчас это пернатое царство уныло, тихо. Не было и в помине того веселого гомона, который стоял тут весной.

Щемящая тоска сдавила сердце Росина. Улетали птицы. Они улетали, как будто перед страшной катастрофой, которая вот–вот обрушится на этот край. Они торопились, а им с Федором суждено остаться здесь. Вадиму казалось, что оттуда, с севера, за последними стаями птиц придет на озеро какая‑то мучительная беда…

«Пора еще раз поискать лодку. Тростник поредел, теперь самую широкую полосу просмотреть можно. Уж если и на этот раз не найду, то нечего больше и искать».

В сером небе плыл большой треугольник журавлиной стаи. В тон их печальным голосам так же тоскливо стонала на ветру березка. Росин остановился и, пока не скрылись из виду, провожал глазами птиц.

А в это время по верхушкам деревьев, по болотам бежала тень: над протоком летел к Дикому урману поисковый вертолет. В болотных окнах коротко вспыхивало солнце…

Из Черного материка возвратились последние поисковые группы. Никто не нашел ни людей, ни следов трагедии. Предположения строили разные: сгорели в таежном пожаре, погибли в какой‑нибудь топи, ушли в другое место, может быть даже в Дикий урман.

Отправить в урман поисковую группу на лодках было уже поздно. Вот–вот замерзнут реки, и тогда сами спасатели окажутся в труднейших условиях. Решено было осмотреть район с вертолета.

Дочка Федора. Надюшка, видела, как летчики рассматривали карту. Один, самый высокий, склонился над столом, другой оперся на локти, а третий водил по карте карандашом. Этот третий показался Надюшке добрее всех. Когда он остался один, она тихонько подошла к нему, тронула за рукав и попросила: «Дяденька, найди моего папку!» Летчик ничего не ответил, только едва заметно кивнул и погладил девочку по голове. Он и по карте видел, что вряд ли могли пробраться люди в такую непролазную глушь. Не нашли в Черном материке, а тут и вовсе надежды мало. И опять над вертолетом сверкал серебряный круг блестящих на солнце лопастей. Опять все внимательно смотрели вниз. Но уже в самом начале полета пришло разочарование: проток был почти сплошь загроможден деревьями. Но вертолет все летел и летел дальше, к Дикому урману, хотя каждый уже был уверен – люди здесь не могли пробраться на лодке. А когда проток совсем затерялся среди деревьев, все решили: пора возвращаться назад. Вертолет накренился и взял курс на Тарьёган.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю