Текст книги "Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман"

Автор книги: Анатолий Севастьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Глава шестнадцатая

Росин удивленно пожимал плечами и говорил Федору:

– До сих пор не пойму: глухой, что ли, медведь попался? Или просто не из пугливых? Я до сучьев не допрыгну, а он смотрит на меня, и дудник изо рта, как папироса, торчит.

– Я так и думал – пустая затея. Ловушку ладить надо.

– Как же без топора?

– Пень подходящий найдешь – и без топора управимся… Только редко такой пень увидишь. Надо, чтобы вместо сердцевины у него дупло, а край чтобы – как кость, а то в злобе разворотит. – Федор уперся руками о нары, приподнялся и сел. – Сбоку дырку прорежешь до дупла. В нее бревно. Наклонно. Другим концом бревно в лесину упрешь, паз там выбрать надо. И все дела – ложи в дупло приманку. Полезет лапой, стронет насторожку, бревно концом‑то шмыг! В дупло. Придавит лапу и не отпустит. А дергать станет– пуще прижмет, потому как бревно другим концом в пазу осядет.

– Совсем ведь простое устройство! – удивился Росин.

– Нехитрое. Только пень найти задача. Нарочно не ищи, так, между прочим присматривай. А то прождал неделю, теперь две проищешь. А его тут, может, и нету. А время сейчас особливо беречь надо. К зиме, почитай, окромя рыбы, никакого припасу.

«Нет, Федор не прав, – думал Росин, шагая по урману. – Конечно, нелепо ходить по тайге и искать дуплистый пень для ловушки, если топором за это время можно сделать десяток ловушек или с ружьем выследить зверя. А у нас ни топора, ни ружья. И потому нужно специально заняться поисками этого пня. Тем более что обследование почти закончил».

Росин круто свернул в сторону и подошел к столбообразному пню, оставшемуся от сломанного ветром дерева. Постучал по нему рукояткой ножа… Постучал еще… Пожал плечами и, обхватив пень, полез на него. Добрался до вершины, заглянул в торец и сполз вниз.

«Надо идти в завалы, – решил Росин. – Там больше сломанных деревьев».

И опять пришлось лазить по завалам, на этот раз – разыскивая пни. А разыскав, карабкаться, чтобы увидеть торец. Низких пней почти совсем не попадало. Деревья почему‑то ломались высоко от земли.

…Однажды Росин добрался до затона озера. Нагнулся к воде – из озера на него смотрел бородатый, с загрубевшим лицом старик.

Росин смахнул со лба пот, отогнал рукой плавающие хвоинки, зачерпнул в пригоршню – напился. Зачерпнул еще – плеснул в лицо. Вытер рукавом лицо и бороду, сел на замшелую валежину. Под валежиной опустевшее гнездо тетерки – небольшая ямка, выстланная сухими березовыми листочками. «Что же делать? Уже три дня лазаю по завалам, и ни в одном ни малейшего признака дупла. Может, тут действительно нет ни одного дуплистого пня?»

Когда вечером, едва держась на ногах, он появился на пороге избушки, руки и ноги были у него в ссадинах и, что гораздо хуже, в нескольких местах порваны брюки.

Не раздеваясь, рухнул на нары.

– Чего же ты так себя изводишь? Эдак и совсем свалиться можно… Поел бы.

– Не хочу, Федор, потом.

Росин лежал уткнувшись лицом в сено. Федор налил в берестяную кружку заваренный брусничными листьями чай, поставил кружку на стол, взялся за костыли и сделал шаг. Переставил кружку ближе к Вадимовым нарам, сделал еще шаг. Опять подвинул кружку и снова освободил руки для шага на костылях…

– На‑ка, выпей.

Росин приподнялся на нарах и взял кружку.

– Нечего больше и искать.

– Спасибо, Федор. Хороший чаек.

– Вот и ладно, что не пойдешь. Может, такого пня и во всем урмане нет.

– С чего ты взял, что не пойду? Разве можно заготовить за это время столько продуктов, сколько даст медвежья туша? А шкура? Готовая шуба! Нет, Федор, отступать нельзя.

– Да ведь пня‑то такого, может, и нету!

– В крайнем случае вырежу дупло ножом. Пусть на это уйдет десять, пятнадцать дней! Все равно игра стоит свеч.

– Опять за свое! От поперечный! – рассердился Федор. – Снимай давай штаны. Опять вон обтрепались.

Уже все карманы были отпороты и пущены на починку. Теперь Федор наполовину укоротил рукава у своей рубахи. «Почто они мне? Ты вон всегда с засученными ходишь».

Если Росин хоть чуть рвал одежду, Федор обязательно замечал это и еще до того, как Росин просыпался, обязательно чинил ее. Как, из чего он скручивал нитки, что у него вместо иголки, Росин не видел. Видел только, что утром на одежде не было никаких дырок. Она была искусно заплатана, прямо‑таки залечена. Если бы не забота и умение Федора, давно бы ходил в лохмотьях.

Утром Росин опять был в урмане. Наткнулся на заросшую травой лосиную тропу. Пошел по ней. В тропу вливались другие тропы. Она становилась все шире и вскоре превратилась в настоящую лосиную дорогу, выбитую когда‑то тысячами копыт А к ней все примыкали старые лосиные тропы.

Росин даже забыл про пни. Он почти бежал.

Высокую, заросшую елями гряду рассек ручей. Вдоль него и уходила тропа. По обе стороны высились крутые склоны оврага. У воды ни кустика – все выбито копытами животных. Только на склонах кусты. И там, где они подходили близко к тропе, серели кости лосей.

«Да это же медведи устраивали здесь засады… А вон один и сам сложил голову!»

У куста, как известь белый, медвежий череп. Из‑под хищных зубов, из глазниц пробилась трава.

Тропа привела к большой, как на стойбище выбитой копытами, площадке. И за ней… Росин остановился в изумлении. Перед ним была громадная пещера. Пещера, которую в отвесной стене оврага… выгрызли и вылизали звери!

«Так и есть – солонец, выход соли!.. Вот зачем шли сюда лоси – нужна соль… И нам нужна не меньше!»

Росин поспешно вошел в пещеру, отковырнул ножом кусок земли. Лизнул… Лизнул еще… Бросил. Подошел к другой стене. Отковырнул… Тоже бросил… Попробовал с третьей…

«Несолоно… Может, вылизали все? Потому, наверное, больше и не ходят. А ведь десятки лет ходили. За меньший срок такую пещеру языками не сделаешь. Может, на потолке соленая? Там все не вылижешь!»

Росин схватил палку, ткнул в потолок. Отковырнул кусочек… «Вроде соленая!., или кажется? Горькая больше. А все‑таки вроде и соль есть».

…Распахнулась дверь избушки – на пороге сияющий Росин.

– Никак пень сыскал?

– Нет, Федор! – радостно крикнул Росин, сбросил тяжелый туес и протянул Федору комочек земли. – На‑ка, лизни!

– Ты что?

– Да лизни же! Прошу – значит, надо. Во! – И Росин, испачкав язык, сам лизнул землю.

Федор нехотя, с опаской поднес комок ко рту. Росин вопрошающе смотрел на Федора.

– Как на вкус?

– Земля как земля, наверное. Кто ее знает. Первый раз пробую… Да сказывай, чего удумал?

– Из солонца земля… Соленая?

– Не разобрал… Дай‑ка еще… Нет, несоленая будто.

– А по–моему, соленая. Во всяком случае, попытаюсь добыть из нее соль. Разболтаю землю в воде, дам отстояться, а потом солью эту воду и выпарю. Посмотрим, что получится…

– Отрава получилась, – сказал на другой день Федор, попробовав грязно–желтый налет, припекшийся ко дну широкой глиняной миски.

Росин тоже наскреб щепотку. Попробовал.

– Фу, горечь какая!.. Нет. Федор, лучше потом помрем от недостатка соли, чем теперь от этой отравы.

– Ты, однако, не выбрасывай. Может, когда помаленьку и возьмем. Какая‑то малость соли есть. Зверь туда недаром шел… А что, пень‑то не сыскал?

– Пока нет. Завтра опять пойду.

За молодым ельником Росин почти столкнулся с лисенком. Перепугавшись, тот юркнул в дупло лежащей поблизости колоды. Росин остановился, не зная, что делать. В торце замшелой колодины зияло большущее черное дупло. «Жаль, что не годится для медвежьей ловушки, – подумал он. – Колода уже почти сгнила, да и валяется, а нужен пень… Но что же делать с лисенком?.. Поймаю. Притащу в избушку – пускай живет. Сгребу руками посильнее, сожму – и все. Подумаешь, раза два укусит». Росин лег на землю и полез в дупло. Чтобы протиснуться в него, пришлось вытянуть вперед руки. В дупле стало темно – собой закрыл свет. Где‑то в темноте сидел лисенок. Ближе к нему дупло стало таким узким, что Росин уже с трудом протискивал плечи. Вытянутыми вперед руками он цеплялся за неровности дупла и кое‑как подвигался вперед. Стало слышно дыхание лисенка, но плечи намертво уперлись в стенки, а руки еще не доставали зверька. Росин попытался чуть сдвинуться назад и тоже не смог. Гимнастерка на спине зацепилась за что‑то и не пускала. Он попробовал сдернуть ее или порвать и изо всех сил уперся руками в гнилые стенки. Труха крошилась под пальцами, а он не мог сдвинуться с места. Опять и опять яростно пытался хоть сколько‑нибудь податься назад. В темном, сдавившем дупле становилось душно. Было уже не до лисенка. Хотя бы чуть сдвинуться назад: там шире.

Выбившись из сил, положил голову на вытянутые вперед руки и представил, как будет медленно умирать в этом гнилом дупле рядом с лисенком…

Отдышавшись, он ощупал дупло и нашел выступ, о который можно было оттолкнуться. Но, упираясь руками, невольно раздвигал плечи, и они заклинивали его в дупле. Тогда он стал ногами нащупывать какую‑нибудь неровность, чтобы зацепиться носком и вытянуть себя назад.

Ремешок, которым был подвязан бродень, зацепился за что‑то. Росин осторожно потянул ногу к себе. Держит, не обрывается сучок! Сгибая ногу и отталкиваясь от стенок пальцами, он чуть стронулся с места и немного повернулся. Плечам сразу стало свободнее. Гимнастерка валиком закатывалась на теле, но он все же выползал из дупла! Выбрался, сел на валежину, но вспомнил о лисенке и поспешил уйти, чтобы и тот мог выскочить.

…Глухо треснул под ногой сук… Крупная рыжая птица испуганно метнулась над завалом.

«Да это же сова! – обрадовался Росин. – Вон из того пня вылетела, который выше всех».

Росин торопливо пробрался к пню и принялся стаскивать к нему сучья, обломки гнилых стволов.

«Ведь эти совы на день прячутся в дупла. Наверное, дупло!»

Быстро выросла груда древесного хлама. Росин забрался на нее, заглянул в торец пня. Перед глазами было глубокое, темное дупло!.. И опять с утра до вечера Росин в завалах. Пень, в обхват толщиной, надо было перерезать ножом, сделать гораздо ниже, надо расширить дупло, чтобы медвежья лапа опустилась туда свободно, надо подобрать бревно, вырезать паз, надо…

Но что бы там ни было надо, а настал день…

– Все, Федор, настроена ловушка!

– И рыбы положил?

– Положил. Даже меду немного в дупле есть.

– Теперь ждать будем. Даст душку рыба – придет. Если ходит поблизости. А стружки собрал ли?

– Как же, ни одной соринки! Карасей вместо щепок набросал. Даже которых на обед брал, выбросил. Только бы быстрее пришел.

…На столе был расстелен большой кусок бересты. По углам, чтобы она не свертывалась, лежали четыре камня. «Картосхема Дикого урмана» – выведено вверху аккуратными буквами. Озеро, граница урмана, старые кедрачи, завалы – все обозначено на схеме. Росин тщательно вырисовывал кружочки в местах предполагаемого выпуска.

– Что, конец работы? – спросил Федор, помельче нарезая приготовленную на щи крапиву.

– Конец, Федор.

– Добре! Теперь у нас одна забота: припаса в зиму наготовить.

– Да, Федор, одна забота…

Но такая жизнь, когда все время и силы тратятся только на то, чтобы выжить, казалась Росину слишком пустой и скучной. Разыскивая дупло для ловушки, он считал все дуплистые деревья, чтобы точнее знать возможности урмана для устройства соболиных гнезд. Собирая на зиму ягоды, закладывал пробные площадки и точно определял урожайность ягод. Подсчитывал, сколько муки можно добыть из сотни корневищ кувшинок. Собирая дрова, задавался вопросом, сколько кубометров сушняка можно собрать в тайге с одного гектара. Он старательно отмерял шагами гектар. Плотно складывал сушняк, не зная, представляют ли какую‑нибудь ценность для лесников полученные цифры. Но он все вымерял сушняк, потому что сбор дров имел теперь в какой‑то степени и научный смысл.

…Росин лег на плотно слежавшееся на нарах сено, заложил руки за голову.

За стеной тоскливо поскрипывали елки.

Росин вспомнил, как мать уговаривала его не поступать в этот институт: «Не живется, как всем. Учился бы на инженера – в городе работать. Или дома бы строить научился. Самому под старость любо посмотреть на свой труд. А то нашел работу – по лесам бродить. В воскресенье с ружьем‑то находишься».

«Да, хорошо, что она пока ничего не знает».

Вспомнилось, как в детстве нашел кусок старого брезента, отстирал в канаве, высушил, а потом мать скроила и сшила из него полевую сумку. Он уходил с этой сумкой в лес или на болото, искал там птичьи и звериные следы и аккуратно зарисовывал их в свой блокнот. В сумке, кроме карандаша и блокнота, лежали простенький школьный компас, перочинный ножик со сломанным концом и на всякий случай кусок веревки, который мог пригодиться в походе. Сумка висела рядом с кроватью и всегда была готова к походу.

«Через несколько недель экзамены в аспирантуру. Пропадет целый год, – продолжал думать Росин. – Скоро уж разыскивать начнут. И где? В другой стороне совсем! Потом и матери сообщат… Ведь десятки людей искать будут…»

Росин поднялся с нар.

– Дай я тебе щи, что ли, помогу варить!

Глава семнадцатая

Белым–бела вся поляна вокруг избушки. Тяжелый иней склонил траву.

– Смотри‑ка, Федор, какой мороз! А ведь сегодня только двадцатое августа.

– Рановато нынче холода, – сказал Федор, вслед за Росиным выходя на костылях из избушки. – Шишки чуть вызрели, а уже иней. Теперь и до зимы недалече… А лабаз, почитай, пустой.

– А медведи от таких холодов досрочно в берлогу заберутся. На медвежатину надеемся, а она под сугробы, бай–бай. Вчера опять ловушку смотрел – пусто..

– Нет, зверь раньше сроку не ляжет. Жиру на зиму нагулять надо… Только нечего на жир надеяться. Орехов нонче много. На всю зиму припасем. Через неделю можно начинать.

Отступил перед теплым еще солнцем утренний иней. Опять зазеленела трава, но теперь уже тусклой, поблекшей зеленью. И по листьям деревьев заметно – на исходе недолгое лето.

Запахами грибов, спелых ягод полнилась предосенняя тайга.

Пропали комары, но вместо них живой серой пылью вилась назойливая мошкара. Она забиралась в рукава, под рубаху, в брюки, в бродни, ухитрялась кусать даже между пальцами ног. К счастью, ночью мошкара спит, ночью можно выйти из избушки и спокойно посидеть, слушая, как щелкочут клювами на мелководье утки. Долго тянулись теперь ночи. Не в пример быстро мелькавшим дням…

– Теперь в управление ребята, наверное, приехали на практику… Студенты охотоведческого факультета. Обычно я их себе забирал, места под выпуск ондатры обследовать. Теперь Алексей Михайлович, наверное, учеты проводить пошлет… Хорошо бы все‑таки нескольких человек на обследование южных озер направить. Дело там нехитрое. Не хотелось бы до следующего года оставлять.

– Вадя, а ты фитиль тогда взял ли? Который возле шалаша, в дупле, прятал.

– Забыл, Федор… Да и зачем нам второй? Все равно огонь день и ночь не тухнет. И одного хватит. Схожу в крайнем случае, если понадобится, – не десять километров.

– Ну ладно, пускай лежит.

Федор легко обстругивал кол, срезая с него крупные стружки. Бывает, смотришь на руки человека и понимаешь, какая в них недюжинная сила. По движению рук, по тому, как человек берет что‑то, чувствуешь силу. Такими были и руки Федора. Росин давно приметил это и все же удивился, когда однажды, подбрасывая в чувал дрова, Федор взял толстую, похожую на кость, короткую палку и тут же с хрустом переломил ее. Переломил в руках ту палку, которую Росин пытался и не мог сломать о колено. Росин покачал головой и подумал в шутку: «Он, наверное, не понимает, что у человеческой силы может быть какой– то предел».

Федор приладил прочную трехметровую ручку к громадному чурбану.

– Вот, готова тебе колотушка орехи сбивать. Колот по–нашему.

Росин робко смотрел на колот, в котором вместе с трехметровой рукояткой больше трех пудов веса.

– Федор, а ты уверен, что это как раз то, что надо? – спросил Росин. – Не великоват?

– Что ты. Раза в два, в три тяжелее бывают. Те, верно, человека на два, на три. А тебе одному стучать придется, так что как раз. Малость разве легковат. Вон ведь какие дерева простукнуть надо, – кивнул Федор на толстые кряжистые кедры.

– «Легковат!» Да я его в руках едва держу, не размахнешься. А ведь бить надо, чтобы шишки сыпались.

– Посыплются. Иди‑ка вон вдарь потому.

Росин подошел к увешанному тяжелыми коричневыми шишками кедру. Держа колот обеими руками посреди черенка, повернулся всем телом и ударил по стволу. Одна–единственная шишка тукнулась о землю.

– Не держал, видно, в руках! Разве так стучат! – кричал от избушки Федор. – На попа ставь колот. Возле самого ствола. Вот, вот, на землю ручкой. А теперь верх с чуркой отведи и вдарь!

Росин отвел колотушку от ствола и с силой толкнул вперед. Удар! Тук, тук, тук… – падали шишки. Хрясь! – угодила одна прямо в лоб, и даже колот выскользнул из рук.

– От ты напасть какая! – заругался Федор. – Глаза вышибет. Вдарил – прячься под колот, под чурку. А ты вверх смотреть! Нешто можно.

Федор подковылял к кедру, поднял шишку, вылущил орех, попробовал.

– Пора, поспели орехи.

Медленно вернулся к избушке, сел на валежину, положил рядом костыли.

– Теперь вся деревня за орехами подалась. Наталья, должно быть, тоже. А что без меня наделает? Намается только. Ни орехов не наколочу, ни на промысел не попаду. Нескладный год. И она там одна.

– А Надюшка?

– Что Надюшка? Цветами только в избе мусорить. Какой еще из нее помощник… Крышу нонче летом перекрыть собирались… И Матвеевне бы надо.

– Что за Матвеевна?

– Соседка у нас, старушка. Тоже бы пора крышу подновить… Одинокая она.

– Да, Федор, я во всем виноват.

– Почто ты? Нога вот… Ладно, однако. Погляди, как кедровки на орехи насели.

– Они еще зеленые клевать начали.

– Завтра с утра и ты начинай.

Чуть свет с колотом на плече Росин вышел из избушки. Всюду сновали кедровки. Набивали объемистые подъязычные мешки орехами и летели прятать куда‑нибудь под старую кору или в мох.

Росин подстрелил из лука кедровку, собиравшуюся запрятать орехи под корни трухлявого пня. В подклювном мешке сто восемь кедровых орешков. «Через полмесяца не останется ни одной шишки целой», – подумал Росин и, бросив кедровку в туес – пригодится на суп, принялся бить колотом по деревьям.

Испугавшись ударов колота, слетело несколько тетеревов. Они тоже лакомились орехами, вышелушивая их, как кедровки, прямо из шишек.

А кедровок не стесняло соседство Росина. Они лущили шишки даже на дереве, по которому он бил колотом. «Ладно, всем хватит, – думал Росин. – А кедровки ведь и пользу приносят: рассаживают кедры. Кое‑что уцелеет из их запасов и прорастет на следующий год».

На каждом дереве гирлянды шишек.

«Наколочу побольше, потом собирать буду», – думал Росин.

Вдруг там, где только что был, тревожно закричали кедровки. «Уж не медведь ли?» Росин осторожно пробрался к поляне. А там росомаха расправлялась с только что сбитыми шишками, выгрызая из них орехи. Ветерок потянул от Росина. Росомаха подняла мордочку и, понюхав воздух, неуклюже припустилась с поляны.

«Надо, пожалуй, сразу подбирать шишки, а то их тут быстро растащат», – подумал Росин, глядя, как их обрабатывали еще и кедровки…

Под вечер Росин ворвался в избушку:

– Федор! Ты посмотри, что в кедраче творится! Сплошь кедровки! На каждом дереве, наверное, по сотне. Как саранча! И все летят и летят. Знать, со всей тайги!

Федор поковылял к открытой двери.

Прямо над избушкой, и слева, и справа от нее, стаями и в одиночку летели и летели кедровки.

– Худо дело. Все орехи оберут. Поспешать надо. Ты шишки не таскай, прямо там, в кедраче, хорони под хворост. Собрать потом успеешь. Второй раз за всю жизнь такую напасть вижу. Все черно! Смотри‑ка, так и мельтешат! И в деревне ничего собрать не поспеют, – сокрушался Федор.

Шишки исчезали прямо на глазах.

Росин принялся колотить по кедрам. Сбитые тут же собирал в кучу и закрывал хворостом. С каждого следующего кедра шишек падало все меньше и меньше. Кедровки работали проворней… Росин торопился, но уже темнело, трудно было искать сбитые шишки…

Чуть свет в кедраче опять застучал колот Росина.

Но не спали и кедровки. Их стало еще больше. Огромные стаи заполонили урман. Везде эти птицы. Уже попадались начисто обобранные кедры. Выклевав два–три ореха, кедровки бросали шишки на землю, а тут не зевали мыши, бурундуки. Эти зверьки добрались и до сбитых Росиным шишек. Хворост для них не преграда.

Глухари, тетерева, белки, ронжи тоже накинулись на орехи.

Теперь после удара колота шишки не сыпались дождем. Росин запускал в кедровок палками. Птицы отлетали. Но прилетали другие, глядя на них, возвращались спугнутые, и опять продолжался погром.

Вдруг – почти не тронутое кедровками дерево. Шишек много – птицы ни одной. А на соседних деревьях кишели кедровки. «Почему так? – удивился Росин и пошел к этому высокому, густому кедру. – Может, орехи какие– нибудь несъедобные? Вряд ли». Поставил колот возле ствола, отвел подальше назад – надо протолкнуть вон какое дерево – и ударил со всей силой по кедру. Сверху с ревом почти на голову свалился медведь! Росин в сторону, медведь в другую! Падали кусочки содранной когтями коры, а зверя и след простыл.

«Вот это да! – покачал головой Росин. – Даже испугаться не успел. Хорошо – пестун попался. А если бы старик?.. Надо же, медведи и те за орехи принялись».

Со всех сторон летели кедровки. Чтобы опередить их, Росин торопливо застучал колотом.

Еще через день в кедрачах совсем не осталось шишек. Опустошив кедрачи, птицы так же быстро пропали, как и появились.

Пришлось по–другому добывать орехи.

Вооружившись ножом, острым колом и маленькой лопаткой из оленьего рога, Росин разыскивал по урману белые колышки, заранее поставленные около найденных бурундучьих норок.

Отыскав норку, Росин гибким щупом из ивового прута определял место бурундучьей кладовой и рыл над ней узкий шурф, прорезая чуть ли не полуметровое сплетение корней. В кладовой были отборные кедровые орехи, без единого гнилого или пустого.

…За день два берестяных туеса полны орехов. Взяв их наперевес, Росин шагал к избушке.

По деревьям темным туманом заползали сумерки. Вокруг высокие старые сосны.

Из дупла, выдолбленного в сухой сосне черным дятлом, выглянул и пропал какой‑то зверек. «Белка», – подумал Росин.

Зверек опять показал маленькую мордочку с крупными черными глазками. «Да это же летяга!» – узнал Росин таинственного ночного зверька. Выбравшись из дупла, летяга забралась на самую вершину дерева, сжалась в комочек и, резко оттолкнувшись, бесшумно полетела, похожая на серо–белый треугольник. Пролетев метров тридцать, почти у самой земли схватилась за кору дерева, быстро вскарабкалась на вершину и вот опять, растопырив передние лапы и вытянув задние, расправила летательную перепонку и, исчезая в сумерках, спланировала к третьему дереву.

Росин спустился к ручью. У воды стоял небольшой кустик шиповника. На самой верхней веточке краснела всего одна ягодка. К этой ягодке карабкался бурундучок. Но стебель, на котором она росла, так тонок, что согнулся даже под тяжестью этого маленького зверька. Он сорвался и упал в траву. Стебель выпрямился, и на нем по–прежнему краснела ягода. Бурундучок выскочил из травы, снова полез на куст. Добрался до тоненькой веточки, и повторилось то же самое – опять свалился и снова полез. Росин опустил лук. «Это, наверное, тот самый бурундучок, которого не удалось поймать в этой норе, – подумал Росин, глядя на раскопанную неподалеку нору. – Там еще сухой шиповник рядом с орехами был. Все ягоды, наверное, давно перетаскал, а до этой добраться не мог. А теперь, после погрома, пришлось лезть и за ней.

Опять качалась под бурундуком тоненькая ветка. Вот она резко склонилась вниз! На этот раз зверек не упал – вися вниз головой, вцепился в нее лапками. Веточка перестала качаться. Осторожно перебирая лапками, бурундучок спускался вниз, к ягоде, краснеющей теперь уже под ним, на самом кончике перегнутой ветки. Добрался, откусил и спрыгнул с нею в траву.

Нахмурившись, Росин зашагал к избушке.