Текст книги "Гамбургский оракул"

Автор книги: Анатоль Имерманис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Нервы, коллега! А я уже подумал, не спрятался ли там репортер. Вот когда они нагрянут, тогда начнется шум.

Дейли, твердя про себя номер гостиницы, подошел к телефону. Оказалось, что узнавать его у Ловизы было совершенно не к чему – на ярко-красном столике лежал справочник. А между тем Дейли готов был поклясться, что заметил его впервые. Такова психологическая власть чрезвычайных событий: внимание концентрируется на одних деталях, совершенно игнорируя другие.

– Говорят, этот Мэнкуп был коммунистом. – Возможность прогнать сонливость за счет подвернувшегося собеседника явно обрадовала детектива. А жил – дай бог! И журнальчики! – Он подмигнул. – Такой пропаганде и я охотно поддаюсь! – Не дождавшись ответа, он снова уткнулся в страницу.

Подняв трубку, Дейли сделал любопытное открытие – телефон был параллельным. Комиссар Боденштерн из кабинета Мэнкупа с кем-то разговаривал. Судя по интонации – со своим непосредственным начальством.

– Да, конечно, господин оберкомиссар! Им здесь нечего делать! Поскольку они приглашены самим Мэнкупом, от них трудно ожидать объективной точки зрения. Уже не говоря о весьма солидной сумме, предусмотренной по контракту... – Боденштерн замолк, выжидая ответа.

– Я наведу справки! Ждите у телефона! – начальственно заявил его собеседник.

Боденштерн, не вешая трубки, обратился к Енсену:

– Поосторожнее, Енсен! Я намного старше вас, так что не обижайтесь на мои дружеские советы. Правосудие правосудием, но бывают случаи, когда излишнее усердие вредно. Дитер Баллин из могущественной династии Баллинов. Если мы его тронем, может разразиться такой скандал... – Боденштерн не договорил, его прервал детектив, приведший на допрос Баллина. – Садитесь, господин Баллин, – сухим голосом предложил Боденштерн.

– Протоколировать? – спросил Енсен.

– Обойдемся! Господин Баллин, можете ли вы присягнуть, что американцы ничего не трогали в этой комнате?

– Могу. С той секунды, когда я привел их, до той, когда господин Мун при мне запер комнату, они не притронулись ни к...

– Ладно! – отмахнулся Боденштерн. – А что это за таинственная история с задвижкой? Может быть, им только показалось, что их заперли?

– Нет! – так же твердо ответил Баллин. – Я точно помню, что отодвинул ее.

– Подумайте, господин Баллин! Шок, нервы, галлюцинации... Если вы находились в состоянии аффекта...

– Не беспокойтесь, господин Боденштерн, могу заверить вас, как старого знакомого...

– Я вижу вас первый раз в жизни! – отрубил Боденштерн.

– Если не считать пресс-конференции после ареста Мэнкупа. – В голосе Баллина ощущалась ирония. – Я понимаю, что мысль арестовать его убийцу не вдохновляет вас. Не беспокойтесь! Это самоубийство. Я в этом убежден.

– Несмотря на улики? – вставил с сомнением Енсен.

– Несмотря!

– Так, так! – Слышно было, как Боденштерн барабанит пальцами по пистолетной кобуре. – Пока вы ходили за американцами, прошла примерно минута?

– Да.

– А поскольку ни один из трех оставшихся с мертвым не замечал, чем занимается другой... – Боденштерн размышлял вслух.

– Алло! – раздалось на том конце провода.

– Комиссар Боденштерн слушает. – По голосу чувствовалось, что он весь превратился во внимание.

– Советую поделикатнее! Детективы с международным именем, прекрасные связи с прессой. Жена Дейли – известная ясновидящая, с ней консультируются даже члены конгресса.

– Но... – Боденштерн осторожно прочистил горло.

– Я разделяю ваши чувства. – Начальственный голос излучал служебную ласку. – Черт с Мэнкупом! Прекрасный случай продемонстрировать беспристрастие нашей юстиции. Это куда важнее! Завтра утром жду с докладом!

– Слушаюсь, господин оберкомиссар! – Боденштерн положил трубку.

Дейли сделал то же самое. Подслушивание уже и так чрезмерно затянулось. Но, оказалось, детектив даже не заметил, что Дейли не набирал номера.

– Занято? – сочувственно спросил он, одновременно перелистывая страницу. – Хотите конфетку? Освежает! – Он протянул коробочку. – Тоже мне прогресс! – Он бросил в рот леденец. – Телефонов навалом, а дозвониться все труднее. С транспортом то же самое. Скоро мы вернемся к добрым старым временам. Если хочешь договориться о свидании, плюнь на телефон и топай сам. А будешь дожидаться соединения, так она за это время успеет уже с другим повстречаться... и все прочее тоже успеет.

Позвонить в гостиницу Дейли так и не удалось. Комиссар Боденштерн пригласил их к себе.

– Я только что звонил своему начальству, – заявил он, с хмурой любезностью придвигая Муну пепельницу. – Енсен, переводите! И, кстати, потушите верхний свет! При интимном освещении и говорить приятнее, и лучше думается.

Кабинет принял прежний вид. Полутемная комната, с густыми тенями по углам и светлым кругом настольной лампы.

Освещала она по-прежнему пишущую машинку, но вложенный в нее листок со странным стихотворением уже покоился в папке вещественных доказательств. Лампа освещала рабочее кресло, но человек, сидевший в нем час с лишним назад, уже лежал в холодильной камере морга. Лишь проведенная мелом линия на черном зеркальном письменном столе, обозначавшая расположение рук в момент смерти, да меловой контур пистолета на полу напоминали о Магнусе Мэнкупе. Муну полезла в голову всякая мистическая чушь. Каббалистические триангулы и септаграммы, которые средневековые колдуны вычерчивали на месте, где, подвластный их заклинаниям, должен появиться дух усопшего.

– У меня есть для вас кое-что новое. Впрочем, пусть расскажет Енсен, поскольку это его открытие. На авторство самой гипотезы я тоже не претендую. – Предоставив слово своему помощнику, Боденштерн вместе со стулом отодвинулся в темноту.

– Мы с комиссаром пришли к заключению, что никого из присутствующих, пожалуй, не имеет смысла подозревать, – осторожно начал Енсен.

– Значит, это все-таки убийство? – резко спросил Мун.

– Ловиза Кнооп упомянула на допросе, что господин Мэнкуп ждал сегодня ночью еще одного гостя.

– Помните? – Дейли повернулся к Муну. – Разговор с нами откладывался именно из-за этого человека.

Мун кивнул.

– Продолжайте, господин Енсен. Если не ошибаюсь, ваша гипотеза связана с бутылкой шампанского, которую вы, судя по ее отсутствию, вместе с обоими стаканами уже приобщили к вещественным доказательствам?

– Превосходно! – раздался из темноты голос Боденштерна. – Правда, такую мистическую прозорливость я бы скорее ожидал от господина Дейли.

– От меня? – не понял Дейли.

– Мне говорили, что ваша жена весьма популярная ясновидящая.

– Если вы считаете, что таланты одного супруга передаются другому, господин комиссар, то почему бы не поручить расследование этого дела вашей жене? – отпарировал Дейли. – Во всяком случае, смотреть на нее будет куда приятнее.

Боденштерн собирался что-то сказать, но Енсен мягким жестом остановил его:

– Господин Мун совершенно прав. На одном стакане я нашел отпечатки пальцев Мэнкупа, на другом – чужие. Учитывая звукоизоляцию стен и ковровую дорожку, которая полностью заглушает шаги, гость мог пройти к Мэнкупу совершенно не замеченным и так же уйти.

– Вы согласны с этим? – Вопрос Муна был адресован Боденштерну.

Боденштерн неопределенно пожал плечами.

Воцарилось молчание.

Мун разглядывал пепельницу – память о редакционной работе Мэнкупа. Сквозь темноватое стекло просвечивала шапка журнала, на ней крупными литерами: "Гамбургский оракул" и мелкой вязью девиз: "Постой, мгновенье!"

Внезапно Мун повернулся к Енсену:

– Вы не знаете, чья это картина?

Удивительное полотно почти полностью сливалось с темнотой. Темнота поглотила все – баховские краски стен, диван, на котором недавно лежал мертвый Мэнкуп, даже зеркальный потолок. Не связанный ни с чем, свободным воздушным шаром висел над темнотой светлый круг с письменным столом и четырьмя фигурами вокруг него. Отрезанный от мира, изолированный тишиной квартиры, затерянный в пространстве и времени исследовательский пункт, где человеческая смерть превращается в бесстрастную абстракцию гипотез. Но стоило Муну посмотреть на невидимую в темноте картину, как комната оживала, наполнялась немым эхом титанической битвы.

– Я уже обратил на нее внимание. Прямо выворачивает наизнанку. – Енсен словно вылез из панциря. У него рождался другой голос, другая мимика. Он назвал незнакомое Муну имя живущего в Греции немецкого художника. – Идея, почти целиком выраженная в краске! Какой силой надо обладать для этого!.. А в наших музеях нет ни одной его картины.

– Какая картина? – Боденштерн придвинулся поближе.

Енсен молча указал на стену.

– Ах, эта! – Боденштерн с облегчением вздохнул. – Вы говорите, немецкий художник? А я полагал – сам Мэнкуп, так сказать, автопортрет души. Сплошная черная вакса! Абстракционизм для сапожников!

– Абстракционизм? – удивился Енсен. – Вы, должно быть, не всмотрелись как следует, господин комиссар.

– Не сомневаюсь, Енсен, что вы разбираетесь в живописи, – во всяком случае, лучше, чем в криминалистике. Но если вы увидели в ней нечто большее, то только через специальные очки. Вы случайно не подписчик "Гамбургского оракула"?

Довольный своей шуткой, Боденштерн подошел к Муну.

Тот не пошевельнулся. Невидящие глаза были устремлены на светлый круг над головой. Полусонное лицо и колпачок пепла на конце сигары свидетельствовали о полном отключении.

– Уважаю думающих людей, – сказал Боденштерн. – Судя по всему, мы проторчим здесь до утра. Предлагаю послать за пивом и закуской, пока прожорливая волчья стая не заблокировала выход. Между прочим, не мешало бы подбросить им какую-нибудь временную версию.

– Сперва надо известить жену Мэнкупа! – Мун внезапно встал.

Залитый ровным люминесцентным светом, длинный коридор лежал в мягкой тишине. Из холла доносился шелест толстой журнальной бумаги. Двери выстроились в ряд, непроницаемые, глухие. Лишь за одной слышалось жужжание голосов. Это была комната скульптора.

Пренебрегая вежливостью, Мун нажал на дверную ручку.

– Потерпишь! Всего одна неделя!

Эта неизвестно к кому обращенная фраза Баллина застала Муна на пороге. Баллин замолк. Никто ему не ответил, хотя не было сомнения, что появление Муна прервало беседу на полуслове.

– Жена Мэнкупа в Гамбурге? – спросил Мун, рассекая рукой клубы дыма. Настоящее купе для курящих! А тут еще я со своей сигарой. Как вижу, закурила даже будущая звезда театра... как он там называется? – Мун посмотрел на Ловизу.

– Театр "Талиа"! – подсказал Баллин. – Лучший в городе. Ло отчаянно повезло.

– Через неделю мой первый спектакль, – прошептала Ловиза, не глядя на остальных.

– Тем более незачем портить голос! Открыли хотя бы окно!

Никто не тронулся с места. Что ж, если им необходима такая атмосфера, пусть наслаждаются. Мун нахмурился:

– Так что же, она в Гамбурге?

– Кто? – с недоумением спросил Баллин.

– Я спрашивал о жене Мэнкупа.

Баллин, заторопившись, перевел вопрос на немецкий.

– Лизелотте? – первой откликнулась Магда. – Кажется, да. На днях я встретила ее в "Плантен унд Бломен" на демонстрации мод.

– Мэнкуп развелся с ней?

– Собирался. Разрыв произошел совсем недавно.

– Разве она не уехала к родителям в Мюнхен? – спросил скульптор. Обнаружив, что кисет с табаком пуст, он с отсутствующим видом набил трубку раскрошенной сигаретой.

– Нет, Лизелотте наняла отдельную квартиру. – Баллин оказался самым осведомленным.

– Где? – равнодушно поинтересовалась Магда.

– В Уленхорсте, на берегу Внешнего Алстера. Помните, она еще уговаривала Магнуса купить там дом? Самый подходящий район для урожденной фон Винцельбах...

– Разве ты поддерживаешь с ней связь? – изумилась Ловиза.

– Да нет! Собственно говоря, все это я знаю от Магнуса. – Баллин зажмурился от дыма. – Если надо, могу дать адрес и телефон.

Записав и то и другое на сигарной коробке, Мун повернулся к дверям. Потом как бы невзначай спросил:

– Вы оставались здесь ночевать при жене Мэнкупа?

– Вы меня спрашиваете? – откликнулся один Баллин.

– Магнус выстроил эту квартиру с расчетом на наши длительные визиты. Глубоко затянувшись, Ловиза закашлялась. – Правда, при жене мы оставались не так часто, как в последнее время.

– И занимали те же комнаты, что сегодня?

– Да, – подтвердил Баллин. – Собственно говоря, в моей комнате жил Клаттербом, но в таких случаях он ночевал в холле.

Таинственный Клаттербом оказался слугой Мэнкупа. Со времени отъезда жены Мэнкупа он жил у каких-то родственников. Был ли он уволен или отпросился в отпуск, никто не знал. Мэнкуп был немногословен и все, что касалось его личных дел, обходил молчанием. Последние две недели убирала и стряпала какая-то женщина, приходившая к обеду... Узнав, что отношения между Мэнкупом и Клаттербомом до самого конца оставались дружественными, Мун потерял к слуге всякий интерес.

– У меня кончаются сигареты, – Магда заглянула в свой портсигар, можно сбегать до табачного автомата?

– Как хотите! – Мун пожал плечами. – Вы не под арестом. Но не советую.

– Как это понимать? – резко спросила Магда.

– В ваше отсутствие может возникнуть вопрос, на который ответить смогли бы только вы, госпожа Цвиккау!

– Вы ошиблись, – поправил Баллин, – Магда Штрелиц! – Он, смеясь, прокомментировал на немецком последнюю фразу Муна.

Магда и скульптор переглянулись.

– Это правда! – Скульптор не выдержал первым. – Можете нас поздравить!

– Когда? – Баллин вытаращил глаза. – Почему вы ничего не говорили?

– Разве одна Ло имеет право на секреты? – Магда грациозно обняла скульптора.

– Ангажемент и свадьба разные вещи! – Баллин все еще недоумевал.

– Не успели, Дитер! Это произошло только сегодня! – оправдывался скульптор.

– То-то Магнус объявил, что у него сегодня праздник. – Лихорадочный румянец на лице Баллина все сгущался. – Выходит, он один достоин этой чести, а мы с Ло вам больше не друзья.

– Нет, этого не может быть! – Ловиза вскочила. – Именно сегодня!

– Что такое? – спросил Мун.

Баллин перевел.

– Простите, но Магнус Мэнкуп ничего не знал. Несмотря на свое прозвище "Гамбургский оракул"! – Мун протянул визитную карточку. – Поскольку тут написано: "Надгробные скульптуры Л. и М. Цвиккау", не удивительно, что я первым узнал эту радостную новость. Удивительно другое... – Мун сделал паузу.

– Что? – отрывисто спросил Баллин.

– Господин Цвиккау, вытаскивая кисет из кармана, только что обронил карточку на глазах у всех. Почему я один заметил это?

– На то вы и детектив, – принужденно рассмеялся Баллин.

– Что ж, пожалуй, все! – Мун бросил остаток сигары в пепельницу. Насчет сигарет не беспокойтесь! Комиссар собирается послать за пивом, заодно купит и вам. Какую марку?

– "Рамзес". Три пачки, пожалуйста! Нет, хватит и одной! – порывшись в сумочке, быстро поправилась Магда и протянула Муну монету.

Мун сунул ее в карман. У дверей он задержался:

– Кстати, господин Баллин, почему вы лично считаете, что Мэнкуп покончил самоубийством?

– Я этого не говорил! – взорвался Баллин.

– Вы так убедительно возмущаетесь, что я охотно поверил бы, не существуй в этой квартире параллельного телефона. Дейли случайно подслушал вашу беседу с Боденштерном.

Баллин вздрогнул, но почти мгновенно перестроился на улыбку.

– О чем только не приходится думать в наше время, если не желаешь, чтобы твои секреты стали достоянием широкой публики! – Точно так же, как незадолго до этого, во время стычки с Мэнкупом, Баллин с необычайной легкостью перешел от гнева к добродушному юмору.

Скульптор и Магда переговаривались на немецком. Ловиза не слушала. Открыв наконец окно, она окунулась в ночной холодок. Дым вихрем взвился вверх и, закручиваясь спиралями, устремился к открытому окну. Лицо Баллина, стоявшего как раз на полпути к окну, почти скрылось за сизоватой пеленой.

– По правде говоря, я действительно не исключал этой возможности. – Его приглушенный голос прорывался сквозь дым. – Знать, что тебя в любую минуту могут убить! На месте Магнуса я не вынес бы такого давления! Тем более в одиночку. Даже с нами, ближайшими друзьями, он не поделился своими опасениями!

– Это началось всего недели две назад, – возразил Мун.

– О нет! Значительно раньше, сразу же после тюрьмы. Я понял только сегодня. Вот почему он за эти два года нигде не бывал, кроме разве редакции, и то раз в неделю. Боялся за свою жизнь.

– По-вашему, получается, что Мэнкуп только и ждал нашего прибытия, чтобы капитулировать? – усмехнулся Мун.

– Это мне тоже непонятно.

Дым почти весь улетучился. Закрывая за собой дверь, Мун увидел серьезное, ясное, спокойное лицо Баллина. Лишь постепенно терявшие окраску склеротические жилки напоминали медленно затягивающиеся трещины недавнего землетрясения.

ЗАВЕЩАНИЕ

Отношение к фашизму – лакмусовая

бумажка, по которой можно безошибочно

определить, кто из нас человек, кто

обделенный чем-то недочеловек, мечтающий

стать сверхчеловеком, ибо быть человеком

ему не дано.

Магнус Мэнкуп

– За пивом еще не послали? – спросил Мун, входя в кабинет.

Пока он отсутствовал, помещение проветрили. Это было как резкий переход от жары к холоду. Там – наполненный напряженным подземным гулом дымящийся кратер. Тут – почти прозрачный воздух, уютная тишина. Человек привыкает ко всему, и даже слишком быстро. Эта комната уже не была связана с Мэнкупом. Она являлась только слабым отпечатком его личности, таким же контуром, как меловые линии на полу и письменном столе. А он сам уже успел уйти, раствориться. Он был сейчас везде. В ночных улицах Гамбурга. На летном поле перед приземлившимся самолетом, в кафе "Старая любовь", в ресторане "Розарий", в стеклянной башне, с высоты которой его слова горькими семенами падали на плодородную землю, скованную цементом, асфальтом, бетоном.

Дейли сидел очень тихо, – видать, и он вместе с Мэнкупом повторял сегодняшние маршруты. Все это было так, и все же Мун был в состоянии совершенно прозаическим голосом задать прозаический вопрос:

– За пивом еще не послали?

Дейли, очнувшись, перевел с некоторым опозданием.

– Ждали только вас. – Боденштерн рассеянно просматривал протоколы допроса. – Хотя никакие деликатесы все равно не смогу предложить. Рихтеру придется забежать в ближайшую обжорку. Всех остальных я отпустил, а оставаться один на один с алчущей крови газетной сворой боюсь. Енсен не в счет, он слишком тщедушен и интеллигентен, даже для умственного мордобоя.

– Я заходил только что на кухню. – Мун сел. – Большущий холодильник! Набит продуктами, словно для длительной осады.

– Все равно придется посылать...

– И пиво есть! – Мун успокоил Боденштерна.

– Это я понимаю! – Боденштерн ухмыльнулся. – В таком случае можно откупорить и вторую бутылку шампанского! За упокой его души!

– Но Магда Цвиккау осталась без сигарет.

– Да их тут полно, – отмахнулся Боденштерн. – В письменном ящике начатая пачка и тут тоже. – Он открыл зеркальный пластиковый секретер. На полке, наполовину погребенные рукописью, лежали еще несколько пачек.

– Это сигареты "Реметсма-60", – пробормотал Енсен, вынимая из целлофанового пакетика найденный окурок, – а в пепельнице лежала сигарета марки "Рамзес".

– При вашем пристрастии к щепоткам пепла и чужой шерстинке на костюме это непростительно, Енсен, – пожурил его Боденштерн. – Надо было выяснить сразу же, кто...

– Извините, господин комиссар, вы запретили мне делать обыск!

– Откуда мне было знать, что Мэнкуп курит другую марку? – Боденштерн пожал плечами. – Я сам на пачки наткнулся только что, причем совершенно случайно. Снимите с окурка отпечатки!

– Успеется, – сказал Мун. – Сначала надо позвонить жене Мэнкупа.

Енсен набрал номер.

– Госпожи Мэнкуп нет дома! – отозвался на том конце глуховатый мужской голос.

– Где же она?

– Только что уехала.

– Уехала! – закрыв рукой мембрану, сообщил Енсен с азартом выследившего дичь охотника. – Кто говорит? – только теперь он догадался спросить.

– Слуга. А вы кто будете? – настороженно спросил мужской голос.

– Криминал-ассистент Енсен! – Укоризненный взгляд комиссара на этот раз не подействовал. – Из полиции! – повторил он с ударением.

– Что-нибудь с господином Мэнкупом? – тревожно выдохнул слуга.

– Это она вам говорила?

– Нет, госпожа Мэнкуп ничего не сказала. Только велела уложить чемодан.

– Она была чем-то встревожена?

– Как будто нет. Я просто из-за того, что все так неожиданно. Явилась полчаса назад и сразу же опять уехала.

– Так она даже не ночевала дома?

– Нет, ушла около десяти и приказала не ждать.

– Вы не знаете, на какой вокзал она поехала? – Откровенные ответы слуги позволили надеяться, что и на этот раз он ответит без утайки.

– На вокзал? – повторил слуга. – Не думаю. В таких случаях она посылает меня за билетами. А на этот раз велела только заказать такси.

– Заказать! – обрадовался Енсен. Вызов давал возможность установить номер машины. – По какому телефону вы заказывали?

– 75-23.

– Не морочьте мне голову! – Интеллигентного Енсена тоже можно было вывести из себя. – В Гамбурге нет четырехзначных цифр.

– Это номер такси, а не телефона! – с достоинством объяснил слуга. – Вы мне так и не сказали, что произошло?

Но Енсен уже бросил трубку. Боденштерн механически проворчал:

– Чепуха! – Но, вспомнив наставления начальства, тут же соединился с пунктом оперативного оповещения: – Говорит комиссар Боденштерн! Уби-комиссия! Срочность первая! Задержать такси с номером 75-23. Водителя с пассажиром немедленно доставить ко мне! – И он назвал адрес.

Боденштерн не успел еще отойти от телефона, когда раздался звонок.

– Господина Мэнкупа! – попросил тревожный голос.

– Умер!

– Я так и знал! – на том конце раздался глухой крик.

– Кто говорит? – рявкнул Боденштерн.

Тишина. Потом гудки. Абонент отключился, не назвав своего имени.

– Дейли, отнесите Магде сигареты, – попросил Мун, потом вернулся к Енсену: – Сейчас, пожалуй, самое время для приложения вашей гипотезы... Говорят, идеи висят в воздухе. Я думал о том же, что и вы. Но при помощи небольшой проверки убедился: впусти Мэнкуп гостя сам, мы с Дейли, сидя в своей комнате, услышали бы приглушенные голоса, не говоря уже о звонке.

– В вашей комнате был включен телевизор, – напомнил Енсен.

– Несмотря на это, до нас донесся бой часов. А вот звук открываемой двери мы бы не слышали. Я специально проверил это при помощи Дейли. Значит, единственная реальность – гость Мэнкупа имел собственный ключ.

– Все совпадает! – обрадовался Енсен.

– Лишь при четырех условиях: Мэнкуп ожидал именно жену, а не кого-нибудь другого, звонил из ресторана ей, сообщил, что друзья останутся у него ночевать, и к тому же информировал о нашем приезде. Войдя с собственным ключом, она первым делом заперла нас. Догадаться, в какой мы комнате, для нее не составляло труда, ибо все остальные постоянно занимали его друзья.

– Филигранная работа! – Помрачневший было Боденштерн все же не удержался от профессионального восхищения. Что касается Енсена, то он на радостях даже чертыхнулся. Мун прислушался к приглушенному дребезжанию дверного звонка. – Вот видите! – Боденштерн повернулся к своему помощнику. Звонок слышен даже здесь! Итак, или убийца воспользовался своим ключом, или же такового вообще не было. По-моему, есть только два пути. Арестовать на основании расплывчатых подозрений жену Мэнкупа, представительницу старинного дворянского рода, или же вернуться к гётевскому стихотворению, проколотому насквозь стрелами вашей иронии, но тем не менее единственной существенной находке.

– И с ним к самоубийству? – Мун кивнул. – Ничего не получится, господин комиссар! Как только вы наконец потрудитесь отдать распоряжение о тщательном обыске, к которому я бы присовокупил отпечатки пальцев всех присутствующих...

– Включая меня? – ухмыльнулся Боденштерн.

– Ваша кандидатура, к сожалению, отпадает. – Мун любезно улыбнулся. Хотя бы потому, что вы, как опытный криминалист, не оставили бы никаких улик и не проявили бы столь неумное для настоящего преступника усердие выдавать черное за белое. Что касается замолкших птичек, спокойных вершин и как там еще было, то я убежден, что это отрывок из статьи Мэнкупа. Надо только... Муну не удалось договорить.

Дверь открылась. Сопровождаемый Дейли, в комнату шагнул складно скроенный коротыш в спортивном костюме, с чуть съехавшим набок галстуком. Под мышкой он держал солидный портфель из свиной кожи.

– Добрый вечер, господа! А где же господин Мэнкуп?

Гость был явно навеселе, иначе чуть пораньше заметил бы мундир сидевшего в тени Боденштерна.

– Полиция! – Он сразу протрезвел. – Что случилось? – Только теперь он заметил траурные лица присутствующих. – Убили? – Он присел на край стула и непослушными пальцами принялся поправлять галстук. Портфель с глухим шумом ударился о пол.

– Задавать вопросы буду я! – Боденштерн встал и поправил ремни. Комиссар Боденштерн из Уби-комиссии. Что вы тут делаете? Что вам известно о смерти Мэнкупа?

– Ничего, ровно ничего, – прошептал гость. – То есть я хочу сказать... Иохен Клайн! – представился он. – Из нотариальной конторы "Клайн и сын". Несмотря на свой явный испуг, он не забыл поклониться.

– Клайн? Еврей? – тихо спросил комиссар. Нотариус был блондином с синими глазами и абсолютно прямым носом. Однако ни эти обманчивые внешние приметы, ни даже исконно нордическое имя Иохен не ввели Боденштерна в заблуждение.

– Господин Клайн, вы имеете полное право не отвечать на этот вопрос! резко сказал Енсен и чуть мягче добавил: – Как ассистент господина Боденштерна, я извиняюсь за него.

– Не отвечать? Почему же? Охотно отвечу! – С каждым словом уверенность возвращалась к нотариусу. – Да, я еврей! – Он повернулся к Боденштерну: – Вы случайно не служили при Гитлере в комиссии по установлению арийской принадлежности?

Боденштерн что-то прорычал.

– Спасибо! – отмахнулся Клайн. – Будем считать инцидент исчерпанным.

– Это вам, должно быть, звонил Мэнкуп сегодня вечером из ресторана "Розарий"? – догадался Дейли.

– Моему отцу. Я младший компаньон фирмы. Господин Мэнкуп сказал, что уже собирается домой, просил приехать через полчаса. Отец не смог сердечный приступ... А я гостил у друзей. Это далеко. Пока я заехал домой за завещанием, пока что...

– Вы должны были привезти Мэнкупу завещание?

– Не совсем. Но господин Мэнкуп настаивал на немедленном приезде. Сначала отец подумал, что это насчет контракта... – Клайн обвел взглядом присутствующих. – Кто из вас Мун? Кто Дейли?.. Рад познакомиться! – Он пожал руку. – Отец объяснил Мэнкупу, что достаточно ваших подписей, чтобы придать ему законную силу, нотариальное заверение только формальность, с которой можно обождать до утра. Но господин Мэнкуп продолжал настаивать на немедленном приезде... Кстати, вы уже подписали?

– Да.

– Отлично. Договорная сумма депонирована у нас. Аванс могу выплатить завтра, окончательный расчет, согласно пункту восьмому, по истечении договорного срока.

– Шестой пункт предусматривает... – начал было Дейли, но Клайн оборвал его на полуслове:

– Знаю. Сумма должна быть выплачена независимо от результатов расследования.

– Но лишь в случае насильственной смерти Мэнкупа, – напомнил Дейли. Господин Боденштерн склонен считать ее добровольной.

– Это его личное дело!

Нотариус не спеша вынул из футляра дымчатые очки, тщательно протер выпуклые линзы и водрузил на свой нос. Это была дань профессиональной солидности. Заговорив о контракте, он мгновенно превратился из веселого кутилы в образцового блюстителя интересов фирмы. Даже интонации претерпели заметную метаморфозу. Тон был в меру траурным, в меру сочувственным. Одним словом, наиболее приспособленным для нотариуса, которому в большинстве случаев приходится иметь дело со свежеиспеченными наследниками или тяжущимися сторонами бракоразводного процесса.

– Вы все со своим контрактом! – сердито оборвал его Боденштерн. Сначала потрудитесь объяснить: почему вы с такой безапелляционностью объявили смерть Мэнкупа насильственной?

– По-моему, контракт является доказательством априори. Кроме того, господин Мэнкуп говорил об этом отцу. Составленное две недели назад завещание, несомненно, тоже свидетельствует в пользу этой версии.

– Это то завещание, которое вы привезли с собой? – спросил Мун.

– Да, новое.

– Но в чью пользу было старое?

– В пользу госпожи Лизелотте Мэнкуп, урожденной фон Винцельбах.

– Знала ли она, что существует новое?

– Госпожа Мэнкуп интересовалась этим, последний раз вчера. Она заходила к нам по поводу бракоразводного процесса, в котором наша фирма представляет интересы Мэнкупа. Поскольку господин Мэнкуп категорически запретил информировать жену, госпожа Мэнкуп осталась в неведении.

Раздался свистящий звук. Это Енсен выдохнул задержанный в легких воздух. Новый поворот подтверждал его гипотезу.

– Мы все еще не выяснили вопрос, на мой взгляд довольно важный. Почему Мэнкуп так настаивал на немедленном приезде вашего отца? – спросил Мун.

– Об этом я начал рассказывать... У отца создалось впечатление, что господин Мэнкуп хочет изменить завещание. Именно поэтому я и захватил старое с собой, то есть, извините, новое.

– Почему же он прямо не сказал об этом?

– Не знаю. У отца есть предположение... Господин Мэнкуп звонил из ресторана... Возможно, кто-то его подслушивал, поэтому у него были особые причины не говорить прямо.

Резко зазвонил телефонный аппарат. Боденштерн поднял трубку. Он напряженно слушал, вставляя сам только короткие реплики. Когда он повернулся, лицо его выражало крайнее недоумение.

– Звонили из ближайшего полицейского участка, – заявил он. – Я только что говорил с шофером задержанного такси. Тот утверждает, будто высадил госпожу Мэнкуп у нашего дома.

– Вы, должно быть, не поняли, господин комисcap, – заволновался Енсен. – Когда высадил? Около двенадцати?

Боденштерн снова взял трубку.

– Нет, он говорит, минут пять назад.

– Это невероятно! Ничего не понимаю! – Енсен растерянно посмотрел на Муна. – Все сходилось – и вдруг? Вы можете объяснить?

– Увы! – Мун развел руками.

– Я могу объяснить! – Низкий уверенный голос ударил по напряженным нервам.

Все разом обернулись. В приоткрытых дверях стояла элегантная женщина лет пятидесяти с бледным холеным лицом. С округлых плеч спускалось скрепленное золотой цепочкой манто из тончайшего серебристого меха.

– Госпожа Мэнкуп? – Нотариус с изумлением вскочил.

– А где же ваш чемодан? – унылым голосом спросил Енсен, уже предчувствуя крах своей теории, но все еще надеясь на недоразумение.

– Там, где ему место, – в моей комнате! К сожалению, мне временно придется переселиться сюда. Терпеть не могу запаха дешевых сигар. Это вы, должно быть? – Она посмотрела на державшего сигару Муна с таким выражением, что он почувствовал себя пойманным на месте преступления.

– А как же вы вошли? – почему-то шепотом спросил Енсен.

– Рихтер! – Боденштерн гневно вскочил. – Как же он вас пропустил? Рихтер! – заорал он голосом, не предвещавшим ничего хорошего.