Текст книги "Гамбургский оракул"

Автор книги: Анатоль Имерманис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Гамбургский оракул?

– И второе! "Мятежная совесть немецкого благополучия"! Вот мы и пришли!

Улочка была похожа на декорацию к вагнеровской опере. Седые, неправильной формы камни, седой мох, будто прорастающий из булыжника, выбивающийся из щелей каменных оград. Эта улочка, вероятно, пережила не только страшные бомбардировки второй мировой войны, но и большой гамбургский пожар. На замшелой гранитной балюстраде стоял потрепанный петух и победоносно кукарекал навстречу солнцу. Из открытых окон шел тонкий аромат горшечных левкоев и гиацинтов. Где-то пропели старинные часы, им откликнулся хрипловатый звон потрескавшихся колоколов церквушки, спрятанной за черепичными крышами. Потом все опять застыло в вековой дреме.

– Самое подходящее место для убийцы, – усмехнулся Мун.

Решетчатые чугунные ворота пропустили их во внутренний дворик. Возможно, это был когда-то сад, по которому прогуливался придворный. Каменный фонтанный лев все еще плевался струйками воды. По деревянной решетке, за которой виднелась тенистая галерея, сползали виноградные лозы.

– Господин Баллин дома? – спросил Енсен.

– Нет, со вчерашнего дня еще не приходил. – Моложавая старушка пытливо оглядела гостей, потом, подбодренная интеллигентным видом Енсена, ударилась в откровенность. – Я-то отлично знаю почему. Сегодня надо платить за квартиру, а у него, скажу вам по секрету, денежки лежат в банке, который обанкротился еще при покойном Вильгельме Втором. Литератор! – Она презрительно фыркнула.

Енсен обрадовался. Самый лучший источник информации – квартирная хозяйка, имеющая счеты со своим жильцом.

– Разрешите войти? – Он предъявил служебное удостоверение жестом подающего свою визитную карточку желанного гостя. И, не дав хозяйке долго задерживаться на нем, быстро сказал: – Как у вас уютно! Хотел бы я иметь такой домик.

– Наша семья живет тут уже порядочно. Этак лет сто с лишним. – Она расплылась в улыбке. – Так вы из полиции? Неужели из-за автомобиля?

– Вы угадали, – на всякий случай подтвердил Енсен.

– Я сама слышала, как господин Баллин пытался его продать... Тут одному, живет за церковью. Купил в рассрочку, дал только задаток, машина принадлежит фирме, а он – продавать... В наше время это называли воровством. Ну а теперь, разумеется, по-модному, – спекуляцией. А вы почему такой неразговорчивый? – обратилась она к Муну.

– Господин Мун американец.

– Неужели господин Баллин и в Америке промышлял такими делами! – Она задумалась. – А почему бы нет? Тут один шантажист денежки у него вытягивает, значит есть за что!

– Расскажите нам, пожалуйста, конкретнее.

– Как-то на прошлой неделе убирала у него в ящиках письменного стола, вот и попалось случайно на глаза одно письмишко. Затерялось между другими бумагами. Господин Баллин ведь пишет. Статьи, книги! Все больше про убийство, как кто кого расстреливал. Ничего, описывает со знанием дела.

– Вы обещали рассказать нам поподробнее про письмо шантажиста, напомнил Енсен.

– Да что там рассказывать? Темное прошлое. Какая-то тайна цветочной вазочки. Это у них, жуликов, очевидно, такой пароль. Ну и требует целое состояние. А господин Баллин был бы рад хоть за квартиру уплатить. Я уж ему советую... "Раз книги вас больше не кормят, пойдите ограбьте кого-нибудь!" Все-таки честнее, чем продавать чужие автомобили.

– Можно осмотреть его комнату?

– Пожалуйста, он занимает целых две. Не простой ведь человек, писатель! Вот рабочий кабинет, а там спальня... Если вы интересуетесь насчет женщин, то ничего полезного не могу сообщить. Господин Баллин охотно привел бы, но я категорически запретила. Сначала поспит с чужой женой, а потом придет муж и обвинит меня в сводничестве. Очень мне это нужно!

Енсен осмотрел пишущую машинку. Такая же, как у Мэнкупа, большая, рассчитанная минимум на пять копий "мерседес". Он взял из лежавшей на письменном столе бумажной стопки чистый лист, отстукал на нем то самое гётевское стихотворение и молча показал Муну.

Как он и ожидал, буквы "е" и "д", в отличие от мэнкуповской машинки, на этой не сцеплялись. Уже по одному этому предсмертное послание могло быть отпечатано на ней. Четкий рисунок, новая лента, жирный, черный цвет – все совпадало, все точь-в-точь как на листке, вставленном в машинке Мэнкупа. Стихотворение, которое, как понадеялся убийца, полностью гарантировало от подозрений, несомненно было написано на этой машинке.

Хозяйке, с недоуменным интересом наблюдавшей за их не совсем понятным занятием, удалось наконец заглянуть через плечо Муна.

– Гёте? – сказала она и мечтательно добавила: – Хороший поэт. Да, насчет шантажиста... Как раз недавно пришло письмо. Мне кажется, это от него.

– Почему вы так думаете?

– Ну, формат и цвет похожий, – неопределенно объяснила она.

Волшебная осведомленность хозяйки сразу же объяснилась, как только Енсен взял конверт в руки. Он был совсем недавно вскрыт и снова заклеен. Текст гласил:

"Поскольку вы вовремя не заплатили назначенной суммы, привожу в исполнение мою угрозу. Магнус Мэнкуп уже сегодня будет знать о вас все. Каким способом вы заставите его молчать, ваше дело. Но если не желаете, чтобы ваше настоящее имя и действия, караемые согласно уголовному кодексу высшей мерой наказания, стали известны прессе, советую уплатить незамедлительно все десять тысяч марок. Если вы полагаете, что это обман, напоминаю еще раз о "тайне цветочной вазочки".

Всегда к вашим услугам.

Почтовый ящик 1567".

Углубившись в чтение письма, ни Мун, ни Енсен не услышали шума подъезжающей машины.

– Кажется, господин Баллин наконец явился домой, – заглянув в дверь, сообщила хозяйка. – И машину не продал, значит, опять без денег... Не беспокойтесь! – Она уловила молчаливое предупреждение Енсена. – Скажу, что прибыли гости.

Рокотание еще не заглушенного мотора, откатываясь от каменной замшелой тишины, звучало в этом сонном царстве как гул канонады. Завешенные полинявшими от времени добротными занавесками, низкие окна выходили во дворик. Оставалось только ждать. Енсен молча вынул пистолет и поставил на предохранитель.

– Страшновато, – признался он. – Даже руки дрожат. Никогда в жизни еще не стрелял в человека.

– Надеюсь, в меня тоже не будете? – донесся из передней голос Дейли.

– Что случилось? – спросил Мун.

– Только что почтальон принес Мэнкупу письмо!

И по шрифту и по розовому продолговатому конверту оно было двойником только что вскрытого.

"Господин Мэнкуп!

Поскольку Баллин не смог вовремя доставить требуемую сумму, выполняю свое обещание.

Человек, известный вам как писатель и журналист Дитер Баллин, в действительности гестаповец оберштурмфюрер Дитрих Штирмерк. В свое время он заведовал в гестапо так называемым "Сектором интеллигенции", занимавшимся арестом деятелей культуры. Одной из жертв Штирмерка был, в частности, лауреат Нобелевской премии мира фон Осиецки, замученный впоследствии в концлагере. Штирмерк неоднократно сам расстреливал людей, в частности отличился при кровавой расправе с участниками неудавшегося заговора против Гитлера в июле 1944 года. После капитуляции Берлина Штирмерк появился с подложным паспортом в Гамбурге. Из соображений конспирации он выбрал фамилию Баллин, так как психологически уже одно это имя, неразрывно связанное со знаменитой гамбургской династией судовладельцев, ставило его вне подозрений. Выполняя задание Управления по охране конституции, Штирмерк втерся в доверие к вам и вашему другу Грундегу в роли негласного наблюдателя. Когда понадобилось устранить грозившего разоблачениями Грундега, самым подходящим кандидатом для этого явился Штирмерк. Будучи другом Грундега, он был вне подозрений. Сотрудник Управления Б. передал Штирмерку цветочную вазочку с жидкой углекислотой. Такая же вазочка имелась в салоне фракционного "роллс-ройса", ожидавшего Грундека у особняка председателя бундестага. Поменяв вазочку, Штирмерк вскоре вышел из машины, мотивируя это необходимостью позвонить личному врачу Грундега. Под влиянием тепла жидкая углекислота, испаряясь, незаметно заполнила отгороженный от переднего сиденья салон, где сидел Грундег. Последствием этого было удушье, приведшее к почти мгновенному сердечному коллапсу. Поскольку у Грундега было больное сердце, на официальном следствии удалось без труда доказать, что он умер естественной смертью.

Таково настоящее лицо вашего друга Дитера Баллина. Не сомневаюсь, что вы сочтете эти сведения достаточно ценными, чтобы добровольно вознаградить меня десятью тысячами марок, которые я теряю на этом деле. Из известных соображений предпочитаю ассигнации чеку.

Прошу назначить удобное вам время и место встречи.

Почтовый ящик 1567".

Телефон стоял в гостиной между фарфоровыми фигурками, прикрытый кружевной салфеткой. Разговаривая с дежурными Уби-комиссии, Енсен видел сквозь окно идиллический дворик с тихо плескавшим фонтаном. Хозяйка, как он и ожидал, судачила с соседкой. Та, высунувшись наполовину из окна, то и дело поворачивала голову к воротам: речь явно шла о Баллине.

– Итоги неутешительны, – сообщил Енсен, вернувшись к Муну и Дейли. Людей прислать не могут. Вся полиция брошена на борьбу с демонстрантами. Комиссар Боденштерн отсутствует. Без его ведома начальник пункта оперативного оповещения не может принять приказа о задержании Баллина... Я оставил телефонограмму для комиссара с просьбой явиться сюда.

– Ну что ж, будем ждать. – Дейли подошел к книжной полке.

– Интересно, кто этот Б.? – спросил Мун, рассеянно перечитывая гётевское стихотворение.

– Попытаемся, – сказал Енсен. – Надо позвонить в информационное агентство "Сириус". По крайней мере узнаем фамилии сотрудников, начинающихся на Б.

– Во сколько вам обойдется такая справка? – поинтересовался Дейли. Он нашел "Заговор генералов" и теперь перелистывал его, читая то один, то другой абзац.

– Совершенно бесплатно. Для них это реклама. – Енсен опять направился к телефону.

– Любопытно. – Дейли поставил книгу на место. – Теперь я понимаю, почему Баллин в новом для него амплуа писателя выбрал жанр документальной хроники. Для очевидца это не так уж трудно. Особенно красочны описания расстрелов.

– Кажется, мы сделали еще одно открытие, – сообщил Енсен, успевший уже поговорить по телефону.

– Боденштерн? – Мун приподнялся со стула.

– Собственно говоря, две фамилии начинаются на "Б" – Боденштерн и Баренс. Если добавить к этому, что Боденштерна уволили из Управления после смерти Грундега и освобождения Мэнкупа...

– Теперь понятно, почему комиссар сразу же узнал Баллина, хотя утверждал, что никогда в жизни не видел, – заметил Дейли.

– Можете вы это доказать? Нет! И автор этого письма тоже не может, иначе он не ограничился бы начальной буквой. Так что лучше не будем об этом говорить. – Мун отчаянно затягивался, но сигара никак не хотела гореть. Сейчас надо решить другую проблему. Если наши предположения правильны, вырвать ордер на арест Баллина у Боденштерна нелегко. Тем более что дневник частного лица и анонимное письмо шантажиста не являются прямым юридическим доказательством. Чего мы хотим? Чтобы смерть Мэнкупа была отомщена. Для этого есть только один путь.

– Какой? – поморщился Дейли, уже догадываясь, к чему Мун клонит.

– Завещание Мэнкупа! Если Енсен откажется от двадцати тысяч марок...

– Я? – даже удивился Енсен. – Это всецело ваша заслуга! Я ведь говорил уже, моя специальность – фиксировать следы, а для конечных выводов не хватает таланта. Ничего не поделаешь, криминалистика не мое призвание... Но вам-то зачем отказываться?

– Вы не знаете Муна. – Дейли уже смирился со своей судьбой. – Он готов продать последние штаны, чтобы правосудие восторжествовало! Между прочим, он повернулся к Муну, – кто меня совсем недавно обозвал бескорыстным дураком?

Мун не успел ответить, послышались шаги.

– Баллин! – вздрогнул Енсен. – Спрячьтесь! Первым стрелять не буду! Но если он откроет огонь, убью, как собаку! – Голос был ровным, даже руки больше не дрожали.

Но вошла хозяйка.

– Господин Мэнкуп скончался! Мне соседка только что сказала! возбужденно затараторила она. – Еще неизвестно, что это такое, самоубийство или убийство. Газеты пишут по-разному... Поэтому я их и не читаю, никогда не узнаешь, что в действительности происходит... Я ведь хорошо знала господина Мэнкупа. Раньше он частенько заглядывал к господину Баллину...

– А в последнее время? – спросил Дейли.

– Перестал бывать. Я уже думала – поссорились. А два дня тому назад опять зашел. Очень жалел, что господина Баллина нет дома. Прождал полчаса, попросил сварить кофе. Ему надо было срочно закончить какую-то статью... От кофе голова лучше работает, это еще мой покойный муж утверждал. А как он быстро стучит на машинке, сразу видно – настоящий литератор, не то что господин Баллин.

Она собиралась еще долго рассказывать, но ворвавшийся в комнату Боденштерн бесцеремонно спровадил ее на кухню.

– Черт знает что творится! – Он притронулся рукой к залепленной пластырем щеке. – Целая революция из-за этого Мэнкупа! Что тут за история с Баллином?

Сначала Боденштерн слушал стоя, потом присел.

– Допросить его придется, – сказал он наконец. – Но, честно признаюсь, я не очень во все это верю. Гестаповец под маской прогрессивного писателя убивает налево и направо всех своих друзей; какой-то таинственный сотрудник Управления по охране конституции, учреждения с безупречной репутацией, – в роли заговорщика! Все это напоминает уголовный роман худшего пошиба. Давайте разберемся как следует! – Боденштерн неторопливо привел предвиденные Муном аргументы.

– А что касается скороспелых гипотез, Енсен, то вы на вчерашнем опыте сами убедились, что на них лавры не заработаешь. Можете себе представить, какой бы шум поднялся, арестуй мы госпожу Мэнкуп, урожденную фон Винцельбах! Интерпелляция в сенате, оплеванный полицай-президент приносит свои извинения, злорадный хохот газетной своры...

– Возможно, вы и правы, – выслушав перевод, с притворным огорчением сказал Мун. – Я согласен с господином Боденштерном. Заявление анонимного шантажиста следует подвергнуть всесторонней проверке... Енсен, дайте-ка письмо... А, вот она, таинственная буква "Б"! Следовало бы сперва узнать, кто скрывается за этой буквой и какое отношение он имеет к смерти депутата Грундега... Дейли, переведите, пожалуйста!

– Этим я сам займусь! – Боденштерн вырвал письмо и спрятал в карман.

– В таком случае вас придется, вероятно, скоро поздравить... ухмыльнулся Дейли.

– С чем? – Сердитый взгляд Боденштерна скользил по книжной полке и остановился на корешке книги "Заговор генералов".

– С двадцатью тысячами, назначенными в завещании Мэнкупа за поимку убийцы Грундега.

Минут пять Боденштерн молчал, потом повернулся к американцам:

– Готовы ли вы присягнуть перед судом, что не сомневаетесь в виновности Баллина? Мое начальство рекомендовало вас как детективов с международным именем... Только прошу понять меня правильно. Вам удалось меня убедить, иначе я бы не спрашивал. Но брать на себя ответственность не решаюсь... Енсен, переведите!

– Могу присягнуть! И Дейли тоже! Мы готовы в любую минуту засвидетельствовать, что вы только выполняли свой служебный долг. – Мун вынул носовой платок и вытер покрытое испариной лицо.

– Хорошо! – отрывисто сказал Боденштерн. – Енсен, быстро на улицу! Людей сюда, машину пусть шофер поставит за угол. Не то еще догадается и удерет! Ждите меня в префектуре! – Он повернулся к Муну и Дейли: – Извините, но ваше присутствие сейчас нежелательно... Где тут телефон?

Мун и Дейли вышли. Уже в передней они услышали зычный голос Боденштерна:

– Уби-комиссия! Говорит комиссар Боденштерн! Срочность нулевая! Установить контроль на вокзалах, аэродромах, на всех выездных путях! Разыскиваемый – двукратный убийца! Если окажет сопротивление – стрелять! Фамилия – Баллин, имя – Дитер, возраст – пятьдесят лет, рост – примерно метр семьдесят, глаза серые, волосы светлые, редкие, особая примета склеротические прожилки на щеках.

И только в эту минуту Мун по-настоящему понял, что победил.

ПЕРЧАТКИ ГОСПОЖИ БУХЕНВАЛЬД

Вот мои перчатки!.. Возьмите их! И

пистолет тоже! Они вам еще пригодятся,

если вы за настоящее правосудие.

Магнус Мэнкуп

"Алстерский павильон", один из самых знаменитых ресторанов Германии, полукругом нависал над водой. Многие посетители приходили сюда, чтобы полюбоваться видом. За стеклянной стеной был свой особый мир, средоточие Гамбурга – Внутренний Алстер, изборожденный вдоль и поперек пеной от речных трамваев. Они казались занесенными с чужой планеты сюда, в этот полный старинного очарования угол, где старый Гамбург заставлял забывать о существовании нового. Почти квадратной формы водный бассейн обступали шестиэтажные старинные дома, построенные в стиле северного барокко, с многочисленными чердачными мансардами и остроугольными черепичными крышами. Преисполненные патрицианской чопорности, они походили скорее на театрализованную легенду, чем на всамделишные постройки. Еще сильнее было впечатление, если глядеть в воду. Она все время находилась в движении. Потемневшие под пылью и копотью столетий, а может быть, благодаря умелой реставрации, отражения фасадов покачивались, словно нанесенные на полотнище рукой искусного декоратора. Желтые и коричневые листья скользили вдоль уходивших в глубь этажей плавным полетом декоративных птиц.

Столик, за которым сидели Мун и Дейли, почти соприкасался с водой. После каждого проплывшего мимо пароходика солнечные блики еще долго скользили по скатерти. Официант принес суп из угрей и две порции лютилюта.

– А помните, Дейли, это ведь Баллин рекомендовал нам этот суп как лучшее блюдо гамбургской кухни, – вспомнил Мун и при этом невольно взглянул на импозантное здание на правом берегу. Выстроенное позже своих соседей, оно отличалось от них солидной деловитостью. Огромная надпись извещала, что здесь помещается основанная Баллином судоходная компания. – Мерзавец понимал толк в кулинарии!

– О покойниках не принято плохо отзываться. – Дейли, просматривавший новый специальный выпуск "Гамбургского оракула", вдруг ткнул пальцем в заметку.

– Что такое?

В заметке кратко сообщалось, что убийца Магнуса Мэнкупа, тяжело раненный во время перестрелки, был доставлен в больницу, где, не приходя в сознание, скончался. Засада была устроена в квартире Баллина, операцией руководил комиссар Боденштерн. Имя Баллина фигурировало также в другом газетном материале, которому "Гамбургский оракул" отвел много полос. Убийство депутата Грундега являлось настолько громкой сенсацией, что даже смерть Мэнкупа отступила на задний план. Из смутной догадки, которую с легкостью могло опровергнуть официальное следствие, убийство превратилось в очевидность.

Даже газеты реакционного направления были вынуждены уделить ему внимание. Утром Дейли просматривал "Ди Вельт". И она не решилась обойти молчанием эту "сенсацию дня", – правда, аршинные заголовки были предусмотрительно снабжены огромным вопросительным знаком.

Дейли не слишком удивился этому, он достаточно знал неумолимый закон западной прессы. Уникальная сенсация – стихийное событие, с которым обязан считаться всякий газетный издатель. У него есть только две возможности откликнуться на нее или же потерять подписчиков.

– Опять парадокс в духе Мэнкупа, – усмехнулся Дейли. – Всю эту историю заварили мы, но довел ее до логического конца не кто иной, как Боденштерн. Спасая свою собственную шкуру, он убил Баллина, а приняв мэнкуповское двадцатитысячное вознаграждение за поимку убийцы Грундега, придал самому убийству неопровержимость юридического факта. Мун не отозвался, он был занят своими мыслями. Дейли снова углубился в чтение "Гамбургского оракула". На видном месте публиковалась телеграмма президента республики Любке, выражавшего соболезнование гамбургскому сенату по поводу безвременной кончины выдающегося гражданина Гамбурга Магнуса Мэнкупа, во многом способствовавшего развитию прогрессивной мысли. Свободный обмен мнений, подчеркивалось в телеграмме, является краеугольным камнем общественной жизни Федеративной Республики.

Телеграмма была помещена без комментариев, что несколько удивило Дейли. Но секунду спустя он понял, что ошибся. Мэнкуп недаром научил своих сотрудников высокому искусству саркастической полемики. Под телеграммой стояла окруженная жирной рамкой цитата из статьи Мэнкупа: "Если считать, что главным достоинством президента республики должно быть ханжество, то в лице господина Любке мы нашли самую подходящую фигуру для этого высокого поста. В своих публичных выступлениях Любке всегда ратует за свободный обмен мнений. Следует предположить, что, подписывая в качестве инженера гитлеровского учреждения приказ о постройке концлагеря, наш нынешний президент заботился о подходящем месте для свободного обмена мнений между противниками гитлеровского режима и их палачами. Чем заканчивался этот свободный обмен мнений, нам хорошо известно – физическим истреблением оппонента. Не о таком ли диспуте мечтает господин Любке?"

– Ваш суп остывает! – напомнил Мун.

– Вы тоже не страдаете избытком аппетита, – улыбнулся Дейли. – А фигура подходящая!

– О ком это вы? – спросил Мун, с отсутствующим видом мешая ложкой в тарелке.

– О нашей горничной! – Дейли показал на видневшееся отсюда здание отеля "Четыре времени года". Окна их номера были распахнуты, горничная в белом чепчике и кокетливом переднике вытряхивала на балконе постельное белье.

– Счастливый человек, – вздохнул Мун, – голова полна женскими фигурами. А мне другое не дает покоя...

– Ваша излюбленная тема – гётевское стихотворение, – пошутил Дейли.

– Вот именно. Мне кажется, мы что-то проглядели, как это всегда бывает в пылу. Баллин был кем угодно, но отнюдь не дураком. Ему было известно, что Мэнкуп отличный знаток Гёте. Допускаю небрежное цитирование в собственной книге, за которую не придется отвечать перед судом. Но когда такой человек идет на убийство, он едва ли допустит промах.

Дейли пробурчал что-то неопределенное и снова погрузился в газету.

"Гамбургский оракул" поместил, тоже без комментариев, заявление правительства Федеративной Республики. Убийство Магнуса Мэнкупа является делом рук одиночки, говорилось в нем, а вовсе не какого-то нацистского заговора, как, очевидно, мерещится безответственным элементам, превратившим Гамбург в очаг беспорядков и волнений. Следует категорически осудить безответственные действия подстрекателей, демагогически использовавших этот прискорбный случай для массовых демонстраций и возбуждающих тем самым у заграницы ложное представление о нашем демократическом строе.

Рядом стояла цитата: "Каждый раз, когда стихийно прорывается народный гнев против нашего правительства, под крылышком которого свили себе уютное гнездо бывшие гитлеровцы, господин Аденауэр вопит о демагогии, а участников демонстрации обзывает красными смутьянами. Не пора ли назвать вещи своими именами? – Магнус Мэнкуп".

– Чему это вы улыбаетесь, Дейли? – спросил Мун, отодвинув тарелку. Суп окончательно остыл, есть его в таком виде означало навсегда испортить мнение о гамбургской кухне.

– Цитате Мэнкупа. Он все как будто предвидел, даже то, что произойдет после его смерти.

– Да? Так почему же такой человек, как он, рассказал о встрече с испанским профессором одному Баллину? Судя по реплике о новом варианте "Заговора генералов", Мэнкуп к тому времени уже подозревал Баллина. Казалось бы, если уж ему хотелось поделиться с кем-нибудь своей радостью, то скорее он доверился бы Ловизе.

– Может быть, – односложно ответил Дейли, продолжая читать перепечатанный вторично репортаж Фредди Айнтеллера "Последний день жизни Магнуса Мэнкупа". – Я так и знал, что этот Фредди что-нибудь обязательно напутает.

– Что там такое?

– Он тут описывает наш вечер в ресторане. Упоминая разбитый стакан, Фредди для пущего мелодраматизма придумал, будто Мэнкуп при этом порезался.

– Порезался? – Мун отрицательно покачал головой, затем вздрогнул. – А ведь действительно! Сейчас я тоже вспоминаю. Официант, сюда! – Он помахал рукой. – Черт, не идет! Бросьте на стол банкноту!

– Почему вдруг такая спешка? – недоумевающе спросил Дейли.

– Надо позвонить Енсену! Пусть осмотрит перчатки с внутренней стороны. Там должны быть микроскопические следы крови.

– Вы хотите сказать – не должны быть? – поправил Дейли. – Ведь это Мэнкуп, а не Баллин порезал руку? – Внезапно он застыл, пораженный неожиданной мыслью. – Вы думаете?

Гостиница "Четыре времени года", старейшая и, может быть, поэтому самая дорогая, насквозь пропахла особой, словно пропитанной ароматом увядших розовых лепестков, мастикой. Толстые ковры приглушали шаги, по стенам были развешаны старые картины, обслуживающий персонал ходил на цыпочках. Мун, сидя в кожаном кресле, поджидал вызванного администратором заместителя директора, в ведение которого входили иностранные гости. Дейли остался у телефона – дожидаться ответного звонка Енсена.

– Вы насчет паспортов? – Вежливый голос вывел Муна из раздумья. Черная визитка, брюки в серую полоску, безукоризненно белые гамаши, гладко выбритое лицо, на котором так и было написано знание по крайней мере шести языков. Это не к спеху! – заместитель директора понимающе улыбнулся. – У нас не Америка, где сразу же берут не только заграничные паспорта, но и отпечатки пальцев. К тому же номера вам заказал Магнус Мэнкуп, уже это одно удостоверяет вашу личность. Но поскольку мы уже встретились, я могу их сразу взять.

– Меня интересует профессор Контисола из Испании.

– Контисола? – заместитель директора небрежно бросил администратору: Гостевую книгу... Да, профессор Контисола, комната 210, кстати, рядом с вашей. К сожалению, уже уехал. – Он отдал книгу администратору. – Он останавливался у нас только на несколько часов. Проездом в Париж.

– Вы видели его заграничный паспорт?

– Простите, а собственно говоря, в связи с чем?.. Ах, извините, совсем забыл, вы ведь детектив! Читал в газете... Поздравляю! Блестящая операция! Комиссар Боденштерн в беседе с представителями прессы специально отметил ваши заслуги. Хотя, честно говоря, на вашем месте я бы предпочел комплиментам те двадцать тысяч, которые выплачены комиссару... А насчет заграничного паспорта профессора... Он заходил ко мне как раз по этому поводу – извиниться. Ему пришлось оставить паспорт во французском посольстве, в Мадриде он не успел взять визу, вот и заехал по дороге с аэродрома.

– Как он выглядел?

– Черная пышная борода, черные усы, темные очки.

– А волосы?

– Тоже темные, с проседью, стрижка модная, короткая. Уж не думаете ли вы, что это был самозванец? – Заместитель директора рассмеялся. – Говорил на безупречном испанском языке, да и номер для него заказали из испанского консульства.

– Лично?

– Разумеется, по телефону. Если сотрудники консульств – а их в Гамбурге около полусотни – стали бы по таким пустякам приходить лично, у моих дверей стояла бы целая очередь.

Узнав, что испанское консульство находится на той же улице, что и гостиница, Мун сразу же направился туда. Консул, сносно говоривший по-английски, тем не менее заставил Муна повторить свой рассказ.

– Надо позвонить в полицию! – Наконец до него дошла суть. – Номер для профессора мы не заказывали. И приехать в Гамбург он тоже не мог. Известный онколог профессор Контисола умер... Ровно три года назад... Я его немного знаю, он лечил мою свояченицу.

Вернувшись в гостиницу, Мун узнал, что Енсен еще не звонил из лаборатории.

– Позвоните в "Гамбургский оракул", Фредди Айнтеллеру, – попросил он. Меня интересует, кто поручил ему брать интервью у профессора Контисолы.

В редакции ответили, что Фредди вышел пообедать, но вот-вот вернется. Мун предложил отправиться туда самим, чтобы не терять времени.

В поисках такси они вышли на тихую улочку, которая оказалась не такой уж тихой. Ее дальний конец был отгорожен металлическими щитами. Укрывшись в тени навеса, полицейский офицер выкрикивал короткие фразы в поднесенный ко рту карманный передатчик. Окружившие его рядовые чины в стальных касках, с револьверами и дубинками, тревожно глядели в сторону площади, где волновалось и гудело черное людское море.

Найти такси оказалось нелегко. Еще труднее – добраться до редакции. На улицах происходили стычки между демонстрантами и полицией. Приходилось все время пробираться окольными путями.

На ратушной площади, по которой они в день приезда проезжали с Мэнкупом, валялись вывороченные из мостовой булыжники. Подножие монумента воинам первой мировой войны было забрызгано кровью. Бронзовые статуи патронов города все так же высокомерно взирали на аллегории ремесел, но фасад ратуши получил дополнительное украшение. Масляной краской на нем была выведена надпись: "Баллин был одним из вас! Фашизм не пройдет!"

– Это все из-за убийства Грундега! – лаконично заметил водитель такси.

На Юнгфернштег, знаменитой торговой улице, почти не было прохожих. Большинство владельцев в предвидении новых беспорядков опасливо закрыли витрины железными ставнями. Между старинными колоннадами прохаживался полицейский патруль с дубинками наготове. Чуть подальше отряд транспортной полиции пытался с помощью тягача сдвинуть с места сожженный демонстрантами и вплавившийся в асфальт автофургон. Под сажей можно было еще разобрать слова: "Читайте "Ди Вельт"! Единственно правдивая информация!"

– История с вымогателем мне тоже не совсем понятна, – внезапно вспомнил Дейли. – Почему Баллин не обратился за помощью к тем, кто поручил ему в свое время убить Грундега? Для них десять тысяч – гроши.

– Я уже говорил вам, что Баллин не дурак. Особенно в таких делах. То, что преступление стало кому-то известно, заставило бы предположить, что он сам проболтался. А с болтунами не церемонятся.

– Ну и досталось! – в их разговор снова вклинился осторожно объезжавший осколки водитель такси.

Эта фраза относилась к зданию газетного концерна Акселя Шпрингера. Почти все окна нижних этажей были выбиты и наспех закрыты фанерными листами. На фоне всеобщего разгрома траурно чернели рекламные надписи, призывавшие покупать "Ди Вельт" и другие издания. Выбравшись наконец на гладкий асфальт, водитель выругался с облегчением, почти радостно:

– Шпрингеровская сволочь! Так им и надо!

Фредди принял их в просторной светлой комнате, где стояли десятка два письменных столов.

– Репортерская! – объяснил он. Говорят, это любимое место Мэнкупа. После ухода с поста главного редактора он чаще всего наведывался сюда. В свой бывший кабинет ни разу не зашел.

– Может быть, не хотел воскрешать воспоминаний? – сказал Дейли, позабыв на секунду, зачем они пришли. Во всем этом лабиринте загадок самой большой был Мэнкуп, и все, что относилось к его характеру, сразу же вовлекало в водоворот напряженных мыслей.