Текст книги "Гамбургский оракул"

Автор книги: Анатоль Имерманис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Енсен, уже наглядевшийся досыта, терпеливо ждал, пока Мун отвернется. Это было не так-то легко сделать, за полминуты он успел словно переселиться в очерченное рамой пространство, пройти все стадии умирания от удушья заполненной морем каюты – через отрешенность сидящих в лодке – к потусторонности загробного острова.

– Все! – мысленно он дал себе толчок. – Где перчатки?

– Я их пока не трогал.

Встав на стул, Енсен засунул руку за картину. Казалось, рука вернулась обратно ни с чем – настолько прозрачны, почти невесомы были перчатки. Лишь разглядывая их, Мун заметил пыль, приставшую к эластичной ткани. Универсальные перчатки, одинаково пригодные для руки любого размера, женской и мужской.

– Откуда это у вас? – Мун помахал руками перед лицом скульптора.

– Понятия не имею, – огрызнулся тот. – Может быть, служанка? Убирала и второпях забросила за картину.

– Это те самые, что фигурировали в сегодняшней пьесе!

Скульптор угрюмо молчал.

– А картина давно тут? – словно примирившись с его молчанием, небрежно спросил Мун.

– Недели две. Раньше висела в баховской комнате. Магнус сказал, что она вдохновит меня на творческие поиски, – не меняя тона, пробурчал скульптор.

– Вам она как будто не очень нравится?

– Слишком мрачная.

– По-моему, такая может дать подходящий стимул для создания надгробных памятников.

– Издеваетесь? – с ненавистью спросил скульптор. – Магнус на это тоже был горазд, тем не менее отправился туда. – Он трубкой показал на остров мертвых.

– Вы как будто рады его смерти?

– Какое право он имел говорить, что мы с Магдой будем воздвигать памятник фюреру?!

– От кого вы узнали, что мы детективы?

– Ничего я не знал, оставьте меня в покое!

– Позовите Дейли, Енсен! – внезапно попросил Мун. Ему показалось, что пауза между вопросом и ответом, вызванная необходимостью в переводе, дает Лерху Цвиккау слишком много времени для обдумывания.

Дейли тоже сначала уставился на картину, но Мун резко одернул его:

– Поговорите с господином Цвиккау. Ваш немецкий язык он, надеюсь, лучше поймет... Для вашего сведения даю короткое коммюнике о нашей предыдущей беседе. На все вопросы стереотипный ответ: "Нет, не знаю, понятия не имею!"

– Хорошо! – Дейли поменялся местами с Рихтером. – Рихтер, вы свободны! Идите в холл, к своим журналам!.. Господин Цвиккау, нас интересует ваше материальное положение.

– Неплохое, – односложно пробурчал скульптор. – Есть фирма, есть заказы, во всяком случае, куда более верный заработок, чем лепить разные фигурки.

– Отлично! В таком случае я прочту вам документ, найденный в кабинете Мэнкупа. "...Информационное агентство "Сириус". Быстро, дешево, выгодно!.." Прочие рекламные фразы опускаю, перейдем к сути... "Скульптор Лерх Цвиккау крайне нуждался в денежных средствах. За полгода ему удалось продать только несколько скульптур американскому коллекционеру Уэлшу. Сданные на комиссию в художественную галерею Гитценбаха скульптуры за неимением покупателей отданы ему обратно. Как уже сообщалось в информационной сводке "Магда Штрелиц", основанное ими предприятие по изготовлению надгробных памятников нуждается в капитале для приобретения дорогостоящего материала. Лерху Цвиккау удалось получить безавансовый заказ от Т.Боденштерн, жены комиссара полиции Рольфа Боденштерна, на памятник ее отцу – штандартенфюреру СС Отто Вернеру. Успешные переговоры ведутся также с вашей невесткой И.Кессельдорф, урожденной фон Винцельбах, пожелавшей увековечить память своего покойного мужа, гаулейтера Хорста Кессельдорфа, и с родственниками фрегат-капитана Викериза Серенса, командира подводной лодки, награжденного в свое время лично Гитлером железным рыцарским крестом с мечом и бриллиантами. Финансовое положение Лерха Цвиккау настолько нестабильно, что помещение и обстановку небольшой фирменной конторы (адрес: Ан-дер-Фербиндунгсбан. 42) удалось получить только в кредит, под ожидаемое, как он заверил, в ближайшем будущем наследство".

Магическая справка подействовала почти одинаково и на Магду, и на Баллина. Она выпустила из них воздух. Реакция скульптора была совершенно иной. Дико вскочив на ноги, он потряс кулаками:

– Так вот почему Магнус не дал мне взаймы денег! Он знал! Все знал! Молчал, чтобы исподтишка насмехаться. И эту картину повесил мне сюда нарочно. Все нарочно! Вот и лопнул наконец твой желчный пузырь, проклятый оракул!

– Вам дать валерьянки? – спросил Дейли.

Это подействовало. Скульптор закурил трубку, с остервенением выплюнул никотин, глубоко затянулся и почти спокойно сказал.

– Отрицать нечего. Это сущая правда. Надо ведь на что-нибудь жить. Я не богач, как Магнус Мэнкуп. А кому ставить памятники, выбираю не я. Если сейчас в моде нацисты, о которых родственники долгие годы боялись даже упоминать, то это не моя вина.

– Начнете с надгробия гаулейтера, а кончите мавзолеем фюрера. А потом разведете руками и скажете: "Мода! Я не политик, а только художник..." Магнус Мэнкуп был пророком. А пророков убивают, особенно если после них остается не только духовное наследство.

– Никто его не убивал! – вскипел скульптор, потом с замученным видом процедил сквозь зубы: – Перчатки не доказательство. Когда Баллин крикнул, я выскочил из комнаты, за это время кто угодно мог их забросить туда.

– Кто угодно – едва ли, – задумчиво сказал Мун. – Баллин, например, сразу же направился к нашей комнате. Остаются только ваша жена и Ловиза.

– Магда? Нет. Я выбежал в коридор, она – следом за мной, в кабинет мы тоже вошли одновременно, до вашего прихода она не выходила оттуда.

– А Ловиза?

– Не помню.

– Она утверждает, что все это время видела вас, значит, и вы должны были ее видеть.

– Как это было? – Скульптор стиснул зубами трубку. – Ловиза вошла в кабинет к мертвому Магнусу чуть позже меня и Магды.

Допрос прервал Енсен.

– Я звонил в ресторан! – сказал он, запыхавшись. – Перчатки Магды Штрелиц действительно нашлись.

– Стоит ли из-за этого волноваться?

– Заодно выяснилось недоразумение со счетом. К нему приписали только один разбитый стакан...

– Правильно! Его опрокинул Мэнкуп, – вспомнил Мун.

– А потом оказалось, что не хватает двух.

– Вы чего-то не договариваете? – догадался Дейли.

– Пойдемте со мной! Сейчас покажу! – заикаясь от возбуждения, сказал Енсен.

Они вернулись в баховскую комнату. На письменном столе опять стояли узкие стаканы с золотыми ободками. Не хватало бутылки с шампанским, наверное потому они выглядели такими неуместными.

– Виноват я! – признался Енсен, вынимая из бара еще полдюжины таких же стаканов. Сказал он это скорее с радостью, нежели с грустью. Случайно сделанное им открытие с лихвой компенсировало досадную ошибку. – Сравните!

Он поставил один из стоящих на столе стаканов рядом с только что вынутыми, чистыми. Они были двойниками. А у второго, с приклеенным к донышку ярлыком, на котором значилось: "Отпечатки пальцев Магды Штрелиц-Цвиккау", что-то было не так. Почти неуловимая разница. Ободок состоял из почти соприкасавшихся тонких колечек, в отличие от сплошной черты на остальных стаканах.

– А теперь посмотрите сюда! – Енсен, окрыленный удачей охотника, напавшего на редкостный след, перевернул стакан вверх дном. На толстом стекле были выцарапаны какие-то цифры. – Инвентарный номер ресторана! Я уже проверил! Кто-то специально принес его сюда, чтобы навлечь подозрение на Магду Штрелиц!

– И окурок тоже! – Дейли похлопал Енсена по плечу. – Будь на то моя воля, вы были бы комиссаром, а Боденштерн – мальчиком на побегушках при вас.

– Я ценю ваш комплимент! – Енсен покраснел. – Но ведь это черновая работа, тут нужны лишь наблюдательность и навык. А распутывать клубки не умею. Сами были свидетелями моего позорного провала с госпожой Мэнкуп.

– Давайте подумаем! – предложил Мун. – Между прочим, я только сейчас почувствовал, что голоден, как волк.

– С тем большим аппетитом вы наброситесь на вашу будущую жертву, пошутил Дейли.

Мун даже не улыбнулся.

– Что мы достоверно знаем? – Он покосился на пустое кресло за письменным столом. – Убийца воспользовался пистолетом и перчатками, оставленными Ловизой в выдвижном ящике. Кто мог их взять? Не только Баллин. Любой. Этому благоприятствовало столпотворение, толчея, в которой я потерял из виду даже Мэнкупа. Но удобнее всего это было самой Ловизе...

– И она же спрятала перчатки за картиной, – заметил Дейли. – Баллин отпадает. Магду выгораживает свидетельство ее мужа.

– Не будем торопиться. – Енсен не слишком долго переживал свою удачу. Ошибок уже и так наделано достаточно. Вы исходите из того, что перчатки спрятаны сразу же после убийства. А ведь это могло быть и позже.

– Маловероятно, – покачал головой Мун. – Слишком большой риск. Убийца должен был теоретически считаться и с общим обыском в квартире, и с индивидуальным. Я на месте комиссара Боденштерна поступил бы именно так.

В дверь постучали.

– Войдите! – пригласил Мун.

– Не пугайтесь, это я! – почему-то счел нужным объяснить Баллин. Пришел с известием, которое вас заинтересует.

– Что такое?

– Ловиза готовит вам закуску. – Только теперь он улыбнулся. – Между прочим, мне наконец удалось восстановить пробел в памяти, которому вы придавали такое значение. В артистическую уборную я вернулся из-за Ло. Она забыла там свою сумку, а самой почему-то не захотелось возвращаться.

– Все сходится, – констатировал Дейли после его ухода. – Стакан и окурок, чтобы подозревали Магду. Перчатки – для скульптора, сумка – улика против Баллина. Невиновной остается только она сама.

– Ловиза? Что же она хотела инсценировать? Убийство, совершенное в одиночку? Или задуманное втроем? – спросил Мун.

– Втроем? Почему бы и нет? – Дейли свистнул. – Все трое, по-видимому, недолюбливали Мэнкупа, все трое очень нуждались в деньгах.

– В отличие от Ловизы Кнооп, про которую нельзя сказать ни то, ни другое. Отсутствие мотивов меня всегда настораживает, когда приходится предъявлять обвинение. – Видно было, что Енсен колеблется между внутренними сомнениями и неумолимыми доводами своих коллег.

– Действительно! – опомнился Дейли. – Куда девать ее, по словам Мэнкупа, блестящий ангажемент в театре "Талиа"? Он не лезет ни в какие ворота.

– Меня это тоже интересует, – согласился Мун. – Енсен, попытайтесь позвонить на квартиру директору или одному из администраторов... Извинитесь и лучше не говорите, что вы из полиции. Скажите, что вы, допустим, из "Гамбургского оракула".

– И что мне надо узнать?

– Спросите, когда ее первый спектакль. – Мун усмехнулся.

Енсен рьяно взялся за дело. Включенный телефон сразу дал о себе знать беспрерывными звонками. Несмотря на поздний час, пресса по-прежнему бодрствовала. Перелистывая одной рукой справочник, Енсен другой механически снимал и тут же клал обратно трубку. Наконец он нашел нужный номер.

Енсен все еще говорил по телефону, когда вошла Ловиза с подносом.

– Бутерброды по-гамбургски! – объявила она, расставляя на столе тарелки. – Не знаю, как вы, а Магнус их очень любил.

Енсен, закончив разговор, шепотом проинформировал Муна.

– Я так и знал, – пробормотал тот. – Садитесь! – пригласил он Ловизу.

– Для чего? – спросила она удивленно. – Вы уже вытянули из меня все, что могли.

– По-моему, еще не все! Почему вы ушли из театра Санкт-Паули?

– Ушла? – Ловиза горько усмехнулась. – Меня выставили. Да еще со скандалом! Во всех газетах писали.

– Конкретнее!

– Дирекция решила поставить водевиль. Забавные похождения немецких солдат в оккупированной Белоруссии. Танцы, шутки, любовь. Влюбленная в бравого ефрейтора, жена командира партизан предает отряд. За сценой слышны выстрелы, – расстреливают партизан, – а на переднем плане идет счастливая походно-полевая свадьба с хороводами, выпивкой и массовыми поцелуями. Я сказала, что это гнусная гитлеровская пропаганда. А директор сказал, что, наоборот, полная демократия, раз немецкий солдат спит с русской женщиной. Я пыталась протестовать и получила в награду увольнение за коммунистическую пропаганду.

– Вы действительно коммунистка? – спросил Енсен.

– Может быть. – Ловиза пожала плечами. – Во всяком случае у нас, в Западной Германии.

– А Магнус Мэнкуп?

– О нет! Он великий Отрицатель! Так и остался по эту сторону черты. Не хватало одного шага. В мировоззрении один шаг решает все.

– И все же он собирался в Восточную Германию?

– Только говорил об этом. Себе и другим.

– Магда Штрелиц считает, что ему помешала привязанность к журналу.

– И это. Но не только Магнус понимал, кто он такой. Там могли обойтись без него, а здесь – нет. У нас так мало гамбургских оракулов! Одним меньше и вместо "Перчаток госпожи Бухенвальд" мы увидели бы в том же театре экспериментальную пьесу, доказывающую, что между честным следователем и эсэсовцем Шульцем, в сущности, нет никакой разницы... И затем... для Магнуса было уже слишком поздно... – неопределенно закончила она.

– Вас связывали интимные отношения? – немного смущаясь, спросил Мун.

– Я не обязана отвечать. А впрочем, какое это имеет значение? Были не были – все равно его не воскресишь... Ничего у нас не было! – резко сказала она. – Я любила его. Вот и все!

– Несмотря на разницу в возрасте? – спросил Дейли, вспоминая свой афоризм.

– Разницу? – удивилась Ловиза. – Разве вы не заметили, как он молод? Не в этом дело. Он любил свою жену. Странное, казалось бы, сосуществование? Но она была ему необходима. Сарказм против насмешливости, гневная желчь против иронической пренебрежительности. Вечный поединок, к которому дуэлянты настолько привыкают, что уже не могут друг без друга... Я была его жалкой тенью, Лизелотте – миром, с которым он мерялся силами.

– Уже поздно. – Мун взглянул на часы. – Вы еще в состоянии ответить на несколько вопросов?

– Вернее сказать, уже рано. – Ловиза слабо улыбнулась. – Я очень устала, едва держусь на ногах.

– Переезд Мэнкупа в Восточную Германию, вероятно, лишил бы вас наследства?

– Конечно.

– Вы слышали, о чем он говорил с нотариусом?

– Всего несколько фраз.

– Тем не менее поняли, с кем беседует?

Ловиза промолчала.

– И у вас, как и у главы нотариальной конторы, сложилось впечатление, что Мэнкуп намеревается изменить завещание? – настаивал Дейли.

– Почему? У него не было для этого никаких оснований.

– Он потерял веру в вас, разве это не причина? – жестко сказал Мун. Вы все ему лгали.

Ловиза вся напряглась, словно борясь с криком, который рвался наружу.

– Вы только что рассказывали, что ваш конфликт с дирекцией попал на газетные полосы. Вас заклеймили коммунисткой. Почему же руководство театра "Талиа" так охотно открыло вам после этого двери?

– У меня там знакомство... – пролепетала Ловиза.

– С кем? Вы даже не заходили туда! Почему вы лгали Мэнкупу?

– Я не могла... – бессвязно начала объяснять Ловиза.

– Что не могли?

– Брать у Магнуса деньги. Поэтому соврала про ангажемент. А потом пожалела, что не взяла... Все равно пришлось переселиться сюда с вещами. Хозяйка и так терпела три месяца. Девять спектаклей в роли госпожи Бухенвальд – вот и все, что отделяет меня от полного отчаянья.

– Вы забыли про десять тысяч марок, которые достались вам сегодня! безжалостно напомнил Дейли.

– Хватит! – Ловиза выбежала, хлопнув дверью.

– Ну как вам нравится? – спросил Дейли, когда они остались одни. Великолепная актриса! – Он с аппетитом набросился на бутерброды. – И отличная хозяйка!

– Вы не верите ей? – спросил Енсен.

– Ни одна вера не может устоять против логики. Она нуждалась больше всех и единственная из всех наверняка знала, что нотариус приглашен для составления нового завещания.

– Вы делаете ударение на завещании. А между тем, посылая Баллина за своей сумкой, она уже заботилась об алиби, – напомнил Енсен.

– Подслушанный телефонный разговор был последним толчком. Замысел существовал раньше – об этом свидетельствует взятый у Мэнкупа пистолет. Окончательное решение связано, как ни странно, с нами. Помните, Мун, я еще в кафе предсказал, что наш приход заставит ее действовать без промедления?

– Она уже тогда знала, кто вы? – не сразу поверил Енсен.

– Несомненно. А вот от кого узнала? Если не от самого Мэнкупа, то от дьявола. Вчера, когда мы поднимались на башню Филипса, она проболталась... Ловиза знает мою биографию лучше, чем я сам.

– Все прекрасно. – Мун думал что-то свое. – Объясните мне две вещи. Где Ловиза пряталась, когда Баллин вбежал в комнату? Ведь он направился сюда непосредственно после услышанного хлопка пробки, который, по всей вероятности, был действительно выстрелом.

– Где? За шторами, – подсказал Енсен. – Как только он выскочил, чтобы позвать остальных, она за ним. В состоянии паники трудно зафиксировать, где кто находится.

– Хорошо. Второй вопрос: если Магда непричастна, зачем она соврала, что приходила к Мэнкупу днем?

– Прижали к стенке, вот и выкручивается, – пожал плечами Дейли.

– Но если Магда невиновна, зачем ей выкручиваться? – ухмыльнулся Мун.

– В следственной практике бывает немало случаев, когда до самого конца остаются темные пятна в поведении затронутых драмой людей. – Енсен понимал, к чему клонит Мун. – Все решают основные улики и мотивы. В случае Ловизы Кнооп их вполне достаточно, чтобы любой суд присяжных проголосовал: "Виновен".

– Если Ловиза Кнооп на амплуа преступницы кажется вам менее привлекательной, нежели в роли карающей палачей госпожи Бухенвальд, можно вернуться к самоубийству – остроумной версии комиссара Боденштерна. – Дейли, сложив два бутерброда вместе, откусил громадный кусок.

– Вовсе нет! – Мун закурил сигару, но тут же с отвращением отложил ее в сторону. – Я только пытаюсь доказать вам, что кроме простого исчисления существует интегральное. Или врут все остальные, или Ловиза на высоком профессиональном уровне разыграла перед нами беззаветно преданного и безмерно страдающего человека. В обычном случае третьей возможности нет. А если это не совсем обычный?

– Что вас смущает? – Дейли внимательно посмотрел на Муна.

– Гётевское стихотворение. Оно не укладывается ни в одну схему... – Мун посмотрел на часы. – Спать!

ДОПОЛНЕНИЕ К ЗАВЕЩАНИЮ

Я не предсказывал, а только

предостерегал. Не накликал тучи, а

пытался их разогнать. Кто виноват, если

мои худшие опасения всегда сбываются?

Магнус Мэнкуп

Какие только кошмары не снились Муну! Боденштерн залезал через окно. Енсен брал отпечатки пальцев у посетителей ресторана "Розарий". Скульптор лепил статую вышиной с небоскреб, материалом ему служила вязкая вода. Баллин писал невидимыми чернилами одну книгу за другой, складывал в аккуратную стопку, прохаживался по ней горячим утюгом, и из страниц появлялась госпожа Мэнкуп, нагая, с золотыми цепочками вокруг щиколоток. Магда трудилась на кладбище над памятником Мэнкупу: на письменный стол она водрузила рабочее кресло, поставила сверху бутылку и два стакана и обвила все это венком с гётевским стихотворением. Ловиза рылась в крошечном чемоданчике, выбрасывала из него разные безделушки, им не было конца, они громоздились до потолка, наконец чемодан опустел. Не совсем. На дне лежало все то же стихотворение, обернутое вместо савана вокруг трупа. Труп зашевелился. Ловиза закричала.

Мун проснулся. Было уже утро. Он прислушался, – нет, разбудивший его крик, по-видимому, только почудился, Дейли еще спал. Кремовая пижама еле заметно колыхалась в ритме спокойного дыхания, Мун пошире раскрыл окно.

Внизу сочно зеленел еще влажный от росы газон. На видном отсюда отрезке улицы лежала печать раннего утра. По асфальту низко стелился белый, прозрачный пар, с черными воронками в не тронутых поливочной машиной местах. Проехал велосипедист с привязанным к рулю чемоданчиком. Пробежала служанка с базарной сумкой. Сухопарый старик с военной выправкой и великолепными седыми усами неторопливо прогуливал собаку.

Новый день начинался и в четырнадцатиэтажном доме, повернутом к Муну плоской застекленной гранью. Кто-то распахивал окно. Женщина в ярком кимоно вышла на балкон. Этажом пониже спрятанный за занавеской силуэт под звуки марша занимался гимнастикой. Зевая, причесывалась девушка в кружевной ночной рубашке. Но большинство окон еще хранило за плотно задернутыми шторами утренний сон своих хозяев.

Мун не сразу заметил нацеленный на себя объектив с длинной телескопической линзой. Бог весть какими правдами и неправдами пробравшийся в чужую квартиру фоторепортер, устроившись на балконе противоположного дома, подкарауливал обитателей мэнкуповской квартиры. Читателям газеты, которым подавай фотографии участников уголовной драмы, не объяснишь ведь, что комиссар Боденштерн категорически запретил журналистам доступ к месту происшествия.

Мун быстро отошел от окна, пожалуй, слишком поздно. К вниманию прессы он успел привыкнуть, но одно дело появиться перед публикой в приличном виде, с задумчивым челом и с запонками в манжетах, совсем другое – очутиться на пахнущей свежей типографской краской странице в ночной пижаме, со вспухшими ото сна веками и взъерошенными волосами.

Он быстро опустил занавеску, но репортер уже перестал им интересоваться, рука с фотоаппаратом переместилась, нацеливаясь на другое окно. Только теперь Мун посмотрел на часы. Десять минут седьмого. Он уже собирался залезть обратно в кровать, когда услышал крик. Негромкий, но достаточно явственный, чтобы узнать голос. Кричала Ловиза. На этот раз проснулся даже Дейли.

Вдвоем они выбежали в коридор, где столкнулись с заспанным Енсеном. Приоткрытая дверь в комнате Баллина подергивалась. Кто-то пытался ее распахнуть, другой тянул к себе.

– Нет, нет! – Это был голос Ловизы. – Я должна рассказать!

– Молчи! – Голос Баллина.

Шум свалки, дверь плотно захлопнулась. Дейли метнул на Муна торжествующий взгляд. Ему ситуация представлялась абсолютно ясной. Ловиза Кнооп готова идти с повинной, а остальные ее удерживают – то ли из человеческого сострадания, то ли из-за материальной заинтересованности. Ее арест оттянул бы на длительный срок выплату наследства. Мун ничего не подумал, он просто нажал дверную ручку.

Представшая взору картина походила на сцену из мелодрамы. Дышавшая через силу Ловиза боролась с Баллином, который зажимал ей рот. Скульптор, работая плечом и грудью, оттеснял их обоих от дверей. Магда с растерянным видом подбирала упавшие во время свалки со стола книги.

– Что это значит? – спросил Мун.

Мужчины отпустили Ловизу, Магда, присев на корточки, застыла с подобранным томом в руке. У всех четверых были красные от бессонницы глаза.

– Ну что ж, раз так, рассказывай, Ло! – Баллин пришел в себя первым.

Ловиза пригладила спутавшиеся волосы и сделала глубокий вздох. Говорить ей было трудно. Скульптор помог Магде встать и закурил трубку.

– Игра закончена! – хрипло сказал он.

– Какая игра? – Дейли взглянул на Ловизу.

Но вместо нее ответил Баллин:

– Детективная! Магнус покончил с собой. Все эти улики, пистолет, перчатки, отсутствие отпечатков – все это придумал он сам.

– Он был неизлечимо болен. – Только сейчас к Ловизе вернулся голос. Врач сказал, что ему осталось жить неделю, от силы две.

– Он считал себя неудавшимся детективным писателем, – горько засмеялся скульптор. – Не удалось прославиться при жизни, так хотя бы посмертно! А вас обоих пригласили в качестве критиков, с именем и весом. Впрочем, в похвальном отзыве Магнус был заранее уверен. Если бы не Ловиза со своей сентиментальной выходкой, вы бы ни за что не отгадали.

– Садитесь! – Баллин придвинул стулья. – Вас, как вижу, это тоже ошарашило. Господин Дейли сейчас склонен верить в заговор. Позвоните нотариусу. У него хранится подписанный Мэнкупом и нами документ – полный перечень поставивших вас в тупик загадок.

– И вы согласились? – спросил Мун. Инстинктивно он ждал какого-то не укладывающегося в привычные рамки поворота, поэтому сравнительно быстро освоился.

– Это было жестоко, – всхлипнула Магда. – И с нашей стороны, и с его. Но что нам оставалось делать? Только под таким условием он соглашался оставить нам по десять тысяч.

– А теперь мы их лишились. – Скульптор сплюнул.

– Почему?

– Дополнение к завещанию. – Баллин пожал плечами. – Прихоть великого человека. Под угрозой лишения наследства мы обязались хранить в течение недели полное молчание. Я лично считал, что раз мы уже пошли на это...

– Ради денег? – едко спросил Мун.

– Не только. Это была последняя его воля, последняя дружеская услуга, которую Магнус просил ему оказать. – Магда вытерла слезы.

– Он всегда был чудаком. – Баллин не успел высказаться до конца. Согласившись с этим чудачеством, на котором Магнус настаивал, следовало исполнить и второе его пожелание. Вот почему я пытался удержать Ловизу.

– Я тоже! – гневно сказал скульптор.

– Неужели нельзя было вытерпеть? – пробормотала Магда. – Всего семь дней!

– Вытерпеть? – Ловиза, силившаяся говорить спокойно, опять сорвалась на крик: – Ни дня, ни часа!

– Но ты ведь согласилась! – с ядовитым упреком заметил скульптор.

– Да. Потому, что Магнус очень просил. Потому, что не могла себе представить, какая это пытка. Он – мертвый, а мы – его друзья – в роли убийц! Это страшно!

– Я-то полагал, что скорее кто-то из нас не выдержит! – усмехнулся Баллин. – Но ты ведь актриса. Притворяться на сцене или в жизни – какая разница?

– Ей это незачем. – Скульптор, с опозданием заметив фотоаппарат на балконе соседнего дома, метнулся к окну. – Снимай, сволочь! Снимай! Помести под жирным заголовком: "Несостоявшийся наследник объявляет о своем банкротстве!" Не то что она! – Он опять повернулся к Ловизе: – Ангажемент в лучшем театре, никаких забот о будущем. На твоем месте я бы тоже плюнул на деньги ради благородного жеста.

– Нет у меня никакого ангажемента. – Ловиза понурила голову. – Я сама придумала, чтобы... – Не закончив, она обратилась к Енсену: – Дайте сигарету!

– Нет? Как же ты могла?! – Магда подскочила к ней. – Да ты просто ненормальная!

– Потише! – Баллин загородил собой Ловизу. – Ло права! Должен честно сознаться, что крепился только ради вас обеих. Иначе рассказал бы первым. И перестань переживать, Лерх! Просто неприлично! Не будь этой проклятой болезни, Магнус пережил бы нас всех!

– Так вот почему вы заявили, что приходили к Мэнкупу днем? – Мун задумчиво кивнул Магде.

– У меня не было другого выхода. Мне казалось, что вы меня арестуете, а сказать правду нельзя было. Между прочим, это могло соответствовать действительности – служанка вчера не пришла, так что убрать было некому... Апелляция Баллина к чувству приличия заставила Магду взять себя в руки. Сам Магнус не обращал внимания на такие пустяки. Когда он работал, у него под носом могла стоять хоть дюжина грязных тарелок. Использовал бы их под пепельницу – и только...

– Выдумка с дневным визитом была импровизацией, – объяснил Баллин. Магнус ничего не имел против, лишь бы неукоснительно соблюдать основные "правила игры", как он их называл. Например, Ловиза должна была принести стакан из ресторана и поставить на письменный стол, пока Магнус разговаривает с вами...

– А может быть, все-таки кто-то выходил из своей комнаты до смерти Мэнкупа? – спросил Мун.

– Я – нет, – тихо сказала Ловиза.

– Перечитайте протокол допроса, если не верите. – Магда рассердилась. Неужели следствие еще не закончено?

– Никто из нас не осмелился бы! – Скульптор яростно отламывал кусок за куском от стоявшей на подоконнике незаконченной глиняной фигуры. – Магнус мог выйти в коридор, увидеть, и тогда прощай денежки! Он вообще был деспотом, а что касается этой игры в убийство – тем более.

– Кто же должен был взять из театра пистолет и перчатки? – спросил Дейли.

– Сам Мэнкуп! – ответил Баллин. – Мне в обязанность вменялось войти к нему за минуту до полуночи, снять с его рук перчатки и спрятать их за картину.

– С чем вы отлично справились! – усмехнулся Мун. – Сейчас вызовем нотариуса, после этого вы свободны.

В баховской комнате все еще продолжалась ночь. Вздремнувший на диване Енсен, до этого выскочив на крик Ловизы, не успел зажечь света. Он собирался сделать это теперь, но Мун покачал головой.

– Вы, должно быть, забыли, что уже утро... Что это такое? – Мун прислушался. Помещение наполнял непонятный звук – не то гудение гигантского пылесоса, не то жужжание пропеллера.

Подойдя к окну, он дернул за шнур. Шторы отъехали в сторону, оголив небо и летевший совсем низко вертолет. Не обращая на него внимания, Мун распахнул одну створку за другой, впуская воздух, утро, солнечный свет. Вертолет тотчас же ринулся вниз, словно только и дожидался этого момента. Через секунду он уже висел в устрашающей близости от окна. Над бортом показалась кинокамера и бешено застрекотала.

Енсен инстинктивно кинулся к шнуру, но Мун остановил его усталым жестом:

– А ну их к чертям! Пиршество шакалов на трупе льва. Поскольку главный герой уже доставлен в морг, кинозрителям покажут хотя бы декорации, к которым, очевидно, причисляют и нас... Кстати, когда вскрытие?

– В девять часов! – Енсен заслонился рукой от объектива. – Доктор Краузе в десять должен быть в другом месте.

– Господин Мун! – крикнули с вертолета. Рокотание мотора заглушило голос. Дейли с трудом разобрал слова.

– Это вам! – перевел он Муну. – Просят встать анфас. Я бы на вашем месте показал им...

– Пожалуйста! – Мун принял нужную позу. – Моя пижама уже увековечена, так что я ничего не теряю...

– Спасибо! – крикнули с вертолета. Затем он исчез из поля зрения.

Теперь ничто не заслоняло продолговатого куска неба. Мэнкуп не случайно выбрал для кабинета угол дома – за окном не было никаких строений. Когда Мун отошел в глубь помещения, он увидел одно только небо. Голубое, как фонтаны вчерашнего водного концерта, – недостающий четвертый цвет к багровому, фиолетовому, оранжевому. Комната в этот утренний час звучала баховской музыкой, перенесенной с нотной бумаги на цветовую гамму стен.

– Что же мы не смеемся? – спросил Дейли. – Вообще-то смеяться следовало бы Мэнкупу, но он, к сожалению, не в состоянии насладиться своей шуткой... А шутка, надо сказать, престранная! Тем более что мы лишаемся гонорара.

– Не сокрушайтесь, Дейли. Благодаря вашей осмотрительности бог послал нам финансового спасителя в лице негритянки, – проворчал Мун.

Дейли самодовольно рассмеялся. Он никогда не гнушался побочным заработком, даже если ради этого приходилось слегка нарушить закон. В отличие от Муна, чья принципиальность (с точки зрения его младшего компаньона) весьма часто оборачивалась во вред собственным интересам, такие проделки никогда не отягчали эластичную совесть Дейли. Фальшивые жемчужины попутчицы из Африки (бог весть что в действительности хранилось в этом оригинальном тайнике – алмазы?! наркотик?), которые Дейли за приличную мзду так ловко пронес через таможенный барьер, к тому же доставили ему минуту чисто спортивного азарта. Провести надутого западногерманского таможенника казалось ему скорее состязанием в ловкости, чем инкриминируемым поступком. И то, что осуждавший такого рода деятельность, сверхщепетильный Мун был вынужден задним числом одобрить эту сомнительную операцию, полностью примиряло Дейли с обескураживающим поворотом "дела Мэнкупа".