Текст книги "Страж (СИ)"

Автор книги: Анастасия Татар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

***

Я была злая, как человек в километровой очереди на паспорт за пять минут до закрытия, как человек, которому оттоптали все ноги в маршрутке и порвали наушники, как кот, которого только что благополучно кастрировали и как пес, которому наступили на хвост. Было десять часов утра. А я сидела не в своей кровати и грызла локти. Дамир меня не разбудил. Черт его дери! Более того, он запер комнату на ключ!

Нагло воспользовавшись его ванной, приведя себя в порядок, я тупо выломала дверь, худо-бело примостила её на место и ушла к себе – собираться на занятия. И ничего, что те уже как два часа идут. Попаду хоть на середину второй пары? Спускаясь на свой этаж в чужих, ко всему прочему, трикотажных спортивных штанах, я пыталась вспомнить расписание и успокоить вернувшуюся из отпуска совесть. Было настойчивое ощущение, что я сама себе вырыла яму…

Быстро натянув форму, схватив рюкзак еще со вчерашними учебниками, я сбежала на первый этаж, минуя столовую, и выскочила на улицу, крайне удачно поскользнувшись на заледенелых ступеньках. Полетела в сугроб. Как вы мне все дороги! Мне когда-нибудь начнет везти в этой жизни?! Из горла вырвался рык, пока я, отряхивая снег, неслась в пятый кампус. Сейчас у меня УЙ, то есть Устав Йордана, но язык чесался добавить одну неприличную буковку к аббревиатуре и со спокойной душой кое-куда посылать людей. Это что-то вроде права… я учила предмет летом, так что выкручусь, думаю. Но вдруг преподаватель – злобная горгулья?

Нет. Не злобная горгулья, а злобный горгулист, старый маразматик, старикашка, который уперто считает, что если он глухой, то и все вокруг такие же. Я ввалилась в кабинет за полчаса до конца лекции. Он посмотрел на меня глазкам-бусинками, минут пять воображал себя бабушкой у подъезда, а когда я уже хотела выйти из аудитории, тормознул. Отлично… как к нему обращаться? Преподаватели – десницы другого направления. Как их… вспоминай, Надя… точно! Арсит.

– Арсит Цыльо, – чуть не сломала себе язык об его имя, – давайте я выполню какое-то дополнительное задание и обойдемся без ректора?

Брови старого и худого, как смерть, лысого мужика поползли вверх.

– Вы точно третий курс, Ризер? – его взгляд мне очень не понравился. Так же смотрел Петрович, когда не хотел принимать мою дипломную.

– Вам на лапу дать? – вконец обнаглела я, вскинув брови.

– Три тысячи йордов, – переплюнул меня Цыльо.

Я поперхнулась воздухом. Петрович поперхнулся следом и уступил пальму первенства этому старому маразматику. Три тысячи йордов! Если курс примерно один к шести… Да это же пятьсот долларов, если я правильно понимаю! Ничего ж себе, губу раскатал!

– Ничего я платить не буду! – возмущенно засопела я. – Я – сирота, у меня нет денег. У вас что, совсем совести нет?!

Арсит вспылил, ударив по столу. Прозвенел звонок на пару. История Йордана… Видимо, мое отношение к нему пришлось деду не по вкусу. Но он промолчал и вместо этого сказал то, что я надеялась не услышать:

– Вы же девушка, Ризер. Разве вам больше нечего предложить мне?

– Вы же дедушка, Цыльо. Разве вам для этого не нужны специальные таблеточки? – ядовито отозвалась я, стремительно ринувшись к двери. Прежде чем хлопнуть ею со всем присущим мне из-за ситуации бешенством, я услышала угрозу. «Я это так не оставлю» в последний раз закончилось для меня угрозой вылета из универа.

Коридор был пуст. В копилке знакомых за эти два дня у меня только Дамир, Цэрлина и Саймон. Один запер в комнате, вторая шипит змеей, третий провожает извращенным взглядом. Он оказался третьекурсником, и весь оставшийся ХУЙ, который я теперь буду называть так и только, пялился на меня. Пока мне сплошные инкубы встречаются. Ну что за невезение!

Я тихонечко проскользнула в аудиторию, похожую на обычный школьный класс, стараясь вести себя спокойно и уравновешено. Историю Йордана вела женщина средних лет, на вид нормальная и адекватная. Она понимающе кивнула на причину опоздания в лице Цыльо, велела сесть за первую парту у окна. Меня удивило её имя – Нади. Еще чуть-чуть, и была бы еще одна Надя на эту шарашкину кантору… Арсит Нади даже интересно рассказывала. Наверное, единственный предмет, который я не буду реально халтурить, будет этот. С нами говорили на равных, нам рассказывали, как равным, понятным и легким для восприятия языком. Пожалуй, после Ризера она будет моей второй любимой учительницей. Или даже первой… мой «дядюшка» сильно обидится?

Посреди лекции дверь распахнулась, и внутрь вошел очень недовольный Фарданир. Я заметила, как сидящая на первой парте третьего ряда Цэрлина мигом активизировала свои флюиды, но наш куратор, хмуря брови, уставился на меня. Я делала вид, что ничего не понимаю, надеясь не испортить себе репутацию в глазах Нади, но следующие слова повергли меня в изумление, не смотря на то, что были ожидаемыми.

– Инсиэрта Эспер Ризер, тебя вызывают к ректору. Встала и пошла за мной. Арсит Нади, я позже вам все объясню, – он мрачно покосился на меня, намекая собираться быстрее. Я собрала вещи и двинулась к двери, закатив глаза при ядовитом взгляде Королевской Кобры. Рано или поздно я ей врежу. Но это будет явно не моя вина.

– Не переживай, Фарданир. У Эспер и так хорошая подготовка к моему предмету, – махнула рукой Нади.

Я слегка улыбнулась. Люблю, когда меня хвалят. Хотя это бывает очень редко. Я уже знала, что к чему, но все равно спросила у недовольно и очень злого на меня куратора.

– В чем дело?

– А в чем ты ко мне вчера явилась? – гаркнул Ранзес, тормозя меня у выхода. Дверь была приоткрыта и в холл влетали большие хлопья снега. Кабинет ректора в третьем кампусе. – И в чем ты сейчас? Где куртка?

Я закусила губу, разглядывая его парку с интересным мехом. Очень приятным мехом… и очень теплую парку…

– На тебе, – я с усердием рассматривала носки своих кроссовок.

Мой дорогой куратор взвыл. Этот вой – вовсе не клич одинокого гордого волка на луну. Это настойчивое желание уйти в монастырь и никогда больше не связываться с женским родом, провозгласив женскую логику истинным злом.

– За что мне это, Господи… – прошипел Ранзес, снимая с себя куртку и оставаясь в одной только черной водолазке. Мне сунули куртку, пока я все больше поддавалась вине. Ну не могу я так!

– Ты же замерзнешь, – пряча взгляд, неуверенно сказала я. До третьего кампуса отсюда минут пять топать…

– Мерз я, когда ты вчера оставила меня без одеяла, – он забрал у меня куртку, несложными манипуляциями сам натягивая её на мое податливое тело. – Так что прекращай делать вид, что у тебя есть совесть, и рассказывай, почему Цыльо потребовал для тебя изоляцию в катакомбах на сутки.

– Что он потребовал?! – возмущенно засопела я, вцепившись, как клещ, в Ранзеса, лишь бы опять не грохнуться в сугроб из-за гололеда.

– Ты мне думаешь рассказывать, что твоя бессовестная натура ему сделала? – спросил парень, с явным осуждением поглядывая на мои кроссовки и голые щиколотки. Я в свою очередь молча взяла его покрасневшую от холода руку и попыталась укрыть её под курткой.

– Обними меня за поясницу и не мерзни, – снисходительно скомандовала я. Тот закатил глаза, но все же пригрелся, вторую руку засунув мне в рукав куртки. Вот так мы обнимались. Я – цеплялась, он – грелся.

– Я решила, что в моей комнате в случае чего меня быстро найдут, поэтому пошла спать в комнату Дамира. А тот запер меня и не разбудил. В итоге, я проспала и пришла аж на середине Устава. Цыльо притормозил меня в конце лекции и совсем не прозрачно потребовал дать ему три тысячи йордов в качестве компенсации.

Ранзес хмурился. Чуть не поскользнувшись, я вцепилась в него еще сильнее, чтобы не упасть. Нельзя быть таким непростительно теплым в такой мороз! И идти так быстро! Только этим я и вывела его из раздумий.

– Я так понимаю, ты не согласилась… – останавливаясь и притягивая меня ближе, когда я снова чуть не поскользнулась, уточнил куратор.

– Конечно! Даже будь у меня такие деньги, шиш бы он получил! А этот старый маразматик взялся в ответ намекать, что дать ему как девушка я могу еще кое-что… – и ядовито улыбнулась. – И я могу! Могу дать в морду, а могу по яйцам. Предлагаю взять лопату и угасить его посреди ночи! А потом мы сбросим его с лестницы и скажем, что так и было: сам навернулся…

Он расслабился и даже начал идти медленнее. Возле большого дерева у четвертого кампуса, вместо того, чтобы свернуть на дорожку к третьему, Ранзес резко подхватил меня на руки и вброд, пользуясь тем, что был в нормальных зимних ботинках, понес меня коротким путем к гостевым домикам. Пока я кусала губы от детского восторга и смотрела на падающие снежинки, мы, видимо, двигались к дому Ризера. На нормальной дорожке меня вскоре сгрузили, и мы стучали в дверь моего «дядюшки».

– Мы же вроде срочно к ректору? – тихо уточнила я, радуюсь вдруг наступившему детству. Ладно, не так уж все и плохо у меня в жизни… я даже не жалею, что невесть как и кому продала душу за такое счастье.

– Возможно, после этого к нему не будет нужды идти, – Ранзес улыбнулся, пытаясь дыханием согреть руки. Я свои спрятала в карманах курточки и не жаловалась. Из-под капюшона выглядывала не Надя, а какое-то чучело-мяучело, чистый эскимос. Только пальцев ног почти не чувствовала.

– Я еще вчера вас думал позвать, – заявил Ризер, пока я сидела с чаем у камина и грелась чаем.

– А купить ей теплую одежду и обувь ты не думал? – рассматривая какую-то навороченную пушку, как бы невзначай уточнил куратор.

– Она надеялась присвоить твою, – хохотнул Ризер, играясь с интересным ножиком.

– А ботинки она тоже мои собиралась присвоить? – намекнул он на огромную разницу в размерах.

– Наша упертая Наденька ни в какую не хотела, чтобы я покупал ей обувь без неё, так что мы передвигались катакомбами. Все равно ходили только на полигон, всего-то пройтись. Пусть привыкает к суровости этого мира!

Я поперхнулась чаем. Суровый? Этот мир? Ха! Пожили бы вы на троещине с зарплатой кассира или бедного библиотекаря! Зимой…

– Ой, а что это у вас за пушки? Меня стрелять научите? – «стрельнула» я глазками, надеясь исполнить мечту детства. Да, я вообще не разбираюсь в оружии. Но оно мне нравится. Дико нравится!

– Как думаешь, Фарданир, научим? – усмехнулся Ризер, бросая ножик в потолок. Тот вонзился по самую рукоятку.

– Посмотрим, будет ли еще Наденька, – язвительно выделил Ранзес имя, – приходить ко мне нагая ночью за футболкой, подушкой, одеялом… – с садизмом перечислял мои сокровища он.

– И ломать замки, – выдал наконец.

Я засопела, как ежик, но промолчала. Мне оружие в руки не дают. Значит, будем тырить, как в детстве конфеты… и так, центр притяжения – я, притягаемое – нож. И вот я уже сижу и ною, потому что криво уточнила, что есть что. На предплечье красовался длинный и глубокий порез, из которого рекой хлестала кровь. Я зашипела, чувствуя, что становится мне дурно. Двое взрослых мужиков уставились на меня оторопело, взвыли, и пока один убежал в соседнюю комнату деревянного домика, второй поспешил отобрать у меня нож и наорать.

– Да за что ты нам на голову свалилась? – спрашивал у потолка Ранзес, обрабатывая мне рану. – Ризер, мне нужен валидол… или валерьянка… что-нибудь из ядов. Я её не вынесу.

– Кхе-кхе! Я вообще-то здесь! – напомнила я, с интересом наблюдая за махинациями над моей рукой. После того, как в рану залили какую-то жидкость, она быстро зарубцевалась. Остатки крови убрали влажной тряпкой и аккуратно продезинфицировали порез. И так, я вскрыла вены. Что еще в жизни не пробовала?

Зато был плюс! Одежду я не испачкала. Но испачкала плед, которым укрывалась. Пустяки, постирают! А если воды нет, снега тут полно. И вообще, это гостевой домик. Скажут, так и было. Хорошо, что я не в глаз себе попала или глотку.

– Повязку вечером поменяешь. С твоей регенерацией до завтрашнего дня порез должен зажить. Боже мой, как маленький ребенок! – проворчал Ризер. – Чего вы вообще ко мне явились?

– С Цыльо проблема. Из-за него ректор Надю к себе вызывает. Тот требовал поместить её в катакомбы на ночь.

Я вкратце пересказала, как оно было. Мой «дядя» стоял у камина, играясь с виски в стакане.

– Я так понимаю, либо я его лопатой огрею, либо Надя? – вздохнул он, многозначительно одарив меня взглядом. – Причем чувствую, она это сделает больнее. С первого раза у неё не получится…

– А давай ты будешь вести ХУЙ вместо него? – с надеждой предложила я, рассматривая порез. Я никогда не давилась виски. Интересно, это очень неприятно? Как лимоном?

– Что вести? – очумело переспросили меня. – Ху… Надя!

– Как заслужил, так и называю… – пробормотала я, совсем не чувствуя себя виноватой. Ну разве чуточку. И то… из-за своего языка. – Имею в виду Устав Йордана.

– Надя, я десница, а не арсит. Если я запишусь в преподаватели, меня к йорденлину никогда больше не возьмут.

– Тогда только лопата? – уточнила я.

– Только лопата…

Ну, лопата так лопата. На войне все средства хороши.

7

Чтобы репутация заработала на тебя, сначала на неё должен пахать до потери пульса ты. Это если твоя репутация хорошая и тебе все завидуют. Но свою репутацию я заработала быстро. Очень быстро…

Арсит Цыльо подошел ко мне уже через час, когда я сидела в столовой за одним столом с Дамиром и Саймоном, наконец-то обедая. Молодец Ризер! Вот это я понимаю: мужик сказал – мужик сделал. Цыльо что-то очень тихо пробормотал, громко извинился, просто крикнув «ИЗВИНИ», и скрылся. К ректору я, слава богу, не попала, рука болела, а настроение оставалось стабильно убитым. По причине нервотрепки от: Дамира за сломанную дверь, Ризера за буйность, Фарданира за криворукость и серафимы Агреггер за разбитое окно, пусть я и была невиновата. Да ну вас всех в пень! Забив болт и обижено покосившись в окно, я кушала сырный суп, гречку и пила имбирный чай. В столовой было тепло, но шумно. А еще меня крайне напрягал косоглазый Саймон, который пытался прозрачными намеками заставить меня снять куртку, которую мне оставил мой бедный куратор.

Вообще-то, на первый взгляд Саймон был нормальным. С загорелой кожей, темными волосами, собранными на макушке в хвостик, словно ошибся кино, и вот-вот вытащит свой самурайский меч (не дай бог!). Даже голос и фактура нормальные. Но тип… скользкий. Всего одна шутка, и меня уже подмывает обходить его десятой дорогой.

– Во что ты уже умудрилась встрять? – намекнул на мою перемотанную левую руку Дамир. – Мне что-то с трудом верится, что тебя воспитывали серафимы. В монастыре. Серьезно? Скорее инкубы. В каком-нибудь бо…

Я глянула исподлобья на явно злорадствующего парня, резко прекратив жевать и намеренно наставив на него вилку.

– Я думаю, ты хотел сказать «в борще». Ты ведь борщ имел в виду, да?

– О, да, Надя! Он имел в виду именно борщ! Только красным тот был всего раз… а потом все перебила сметана, – хрякнул Саймон.

Я скривилась. Слушать было неприятно от слова совсем, хоть оставляй человка и больше с ним никогда не говори. Понимаю, когда шутят в тему и намеком, но чтоб так прямо? И это он такие выводы после моего ночного налета сделал? Так я не в его борщ совалась! А в борщ своего куратора!

– Саймон, будь добр, подай мне соль, – улыбнулась я самой спокойной и не дерганной улыбкой, на которую только была способна. Ну ничего… я его научу, как с девушками себя вести.

За столом нас было трое. С одной стороны я, а напротив – двое хихикающих придурков. До соли я и сама бы дотянулась, но недосамурай слишком загордился, отчего-то считая, что без его помощи я точно не обойдусь. Ха! Наивный… девушки далеко не такие невинные, как тебе кажется. Дамир предусмотрительно отстранился, явно почуяв неладное, ну и фиг с ним…

Не жалея сил, я щедро зарядила под столом слишком беспечному и тупому Саймону, переходя в режим «ran», пока кое-кто жалел свои побитые бубенчики. Всего раз обернулась, не веря своим ушам, когда услышала восторженное «Вот это горячая баба!». Я, что говорится, офигела, пока кое-кто офонарел. Позади послышался шум приближающихся шагов. Ко мне стремительным шагом, не жалея децибел, что лопались лампочки и возмущались громкости студенты, приближалась какая-то бешеная блонда. Мои уши потребовали срочного побега с места преступления, а голова – дозу аспирина, цитрамона, анальгина… да чего угодно! Поэтому я с новой силой рванула из кампуса к полигону. Ну ничего, приду на минут десять раньше других, а заодно и разминку устрою.

Сидя на зеленой лужайке, так резко выделяющейся на фоне снежного климата, я пыталась успокоиться, чувствуя, что делаю что-то неправильно. Если точнее, тупо затягиваю узел на шее и выбиваю из-под ног табуретку. Вдох, выдох… это хорошо. Все нормально. Никаких проблем, а если какие и есть, они решаемы. Рука заживет. Придурки поймут, что не по зубам, и отвалят. Сегодня, в конце концов, только второй день. И совесть может спать спокойно, потому что ничего аморального по моим меркам я не сделала. Это мое чисто женское право.

Я откинулась на теплую землю, рассматривая стеклянный купол. Из-за вечных тяжелых туч он казался просто серым. Интересно, тут когда-либо вообще бывает солнце? Почему небо не укрыто облаками только ночью, когда можно разглядеть в нем мегаполис? Тут как со звездами. Они есть всегда, но днем их попросту не видно. Человеческие глаза ловят сияние только ночью. И то – совсем слабое.

Вспоминая в расслабляющей тишине студентов академии, в которой нас на деле попросту изолировали от общества, я пыталась понять, чем же так опасна для людей именно я. Если что-то греховное и злое во мне и есть, то исключительно эгоизм. Не сказать, что я не умею слушать и видеть окружающих. Просто либо я, либо другие. На Земле, может, я бы еще подумала, прежде чем так рассуждать. Но здесь иначе быть не может.

Два месяца назад я случайно стала свидетелем того, что немного повлияло на мои взгляды на этот мир. Одна из арсит малолеток, полная женщина, похожая на бульдога, выставила девятилетнего мальчика на тридцатиградусный мороз. Раздетый, без куртки, он растерянно осматривался и плакал. Ему не повезло родиться инсиэртом с наклонностями серафима, но зато повезло попасться мне на глаза в тот день. Я отвела мальчика к Ризеру, и только там он рассказал, что не первый, с кем так поступили. Если в Ледяную тюрьму привозят в среднем шестьсот восьмилеток в год, то к первому курсу их остается от силы сотня. Иерархию начинают строить уже в подростковом возрасте. И я не представляю, как прошли это и не превратились в ублюдков Ризер и Фарданир. Он тогда куда-то ушел с мальчиком, а вернулся поздно вечером. Потрепанный, продрогший, весь в крови.

Я помню, как потребовала объяснить, что тот сделал. Тогда был первый раз, когда Ризер заикнулся о том, зачем я им нужна.

– Ты знаешь, кто такие инквизиторы? – он раздевался у меня на глазах, сразу бросая одежду в горящий камин. Та плавилась, дымила, трещала, но быстро превращалась в золу.

Этот вопрос был совершенно не тем, что я хотела услышать. Потому что мне нужно было знать, где мальчик с символическим именем Плагуэ. Инсиэрт с наклонностью серафима, названный Чумой.

– Знаю. Сжигали на кострах ведьм, устраивали суд божий, считали себя правой рукой Господа и не терпели еретиков, – не особо веруя в правильность своих слов, ответила я.

Ризер умывался. Он стоял на кухне, ко мне своей широкой спиной настоящего витязя, и его голос казался мне чужим. Всего за месяц я привыкла видеть его крайне веселым и саркастичным, а тот мужчина, который сейчас пытался смыть с себя чью-то кровь, был больше похож на усталого от жизни человека, отчаявшегося и почти напуганного. Такое выражение бывает у людей, которые чувствуют, что идут наперекор всему ради других, а те их отталкивают. Это – лицо жертвенности.

– Йорденлин Бэатрут заступил на пост шесть лет назад. Но я был в страже еще задолго до него, пока правил Валислав. При йорденлине Валиславе существовала тайная организация, специализирующаяся на мятежах, покушениях, нарушениях правил Верховного суда. Мы проходили тест на преданность системе и на человеческий фактор. Только те, у кого сторона инкуба и сторона серафима находились в равных пропорциях, допускались. Нас называли Королевской Инквизицией.

Я молчала, по-прежнему не понимая, к чему он клонит, и всматривалась в серые глаза. Они с Ранзесом оказались очень похожими. Как-то Ризер даже пошутил, что все они сероглазые одинаковые, так что меня, беса с темными-темными, почти черными глазами, они зря спасали. Серый – это нейтралитет. Он поделился секретом, что тем, у кого серые глаза в академии, я могу безоговорочно доверять. Но Цэрлина, не смотря на это, доверия не вселяла. От неё хотелось держаться подальше. Оказывается, глаза – зеркало души – играли ключевую роль в определении наклонности, потенциала и характера. И мои рыли мне яму, потому что указывали на эгоизм и собачью верность дорогим людям. Их называли просто человеческими. Эмоции как источник силы были намного эффективнее и сильнее, чем долг.

– Но кое-кто оказался предателем. Бэат. Он очень опасная змеюка, потому что убил всех, кто знал о его даре. А тех, кто знает его настоящее обличие, и вовсе на пальцах пересчитать можно. В том числе йорденлина Валислава, прежде чем оказалось, что он избран Йорданом в правители. Нас попытались «переписать» и распустить, но неожиданно обнаружилось, что на инквизиторах стояла защита от промывки мозгов. Бэата получилось обмануть, но с тех пор приходится играть в очень грязную игру. И пока ты не съела себя, нет, я убил не мальчика, он в безопасности, но зато избавился от змеи.

Змеи, змеи, змеи… здесь вокруг слишком много змей. Можно не заметить, наступить, и она прокусит тебе ногу, что больше нормально ходить не сможешь.

– Пока у тебя есть время, Надя, – он вымучено улыбнулся, пока я разглядывала укрытый шрамами торс и обляпанные грязью брюки, – учись заклинать змей, чтобы они тебя слушались, но при том старайся оставаться человеком.

Шум приближающихся голосов выдернул меня из меланхоличного состояния. Совесть успокоилась, прекратила царапать живот, а я рывком поднялась на ноги, следом хватая куртку, которую использовала вместо подушки. Вообще-то, было бы уместнее превратить академию и подобные ей в абсолютные военные училища, а не какое-то ПТУ для бедных удачей. Меня удивило, с каким настроем на полигон выходили мои сокурсники. Они напоминали стадо голодных зверей. До меня быстро дошло, что чистых серафимов среди гадов нет. В глаза не смотрела, но доверять пока могу за таким критерием только Дамиру. Только вот его не было. Он пятикурсник, и совсем скоро оставит позади Ледяную тюрьму, – так её однажды назвал Ризер, и это въелось в память.

В толпе я заметила Ранзеса, потирающего шею, а затем наткнулась глазами на Саймона, стремительно приближающегося ко мне. А за ним – Цэрлина и та истеричная блондинка, из-за которой у меня чуть уши не повяли.

Сейчас начнется если не цирк, то зоопарк точно.

– Ризер, а тебе не кажется, что ты всех раздражаешь? – вперила в меня колючий взгляд змея.

– Когда кажется – креститься надо. Я крестилась? Нет. Значит, не кажется.

Я двинула прочь, намереваясь вернуть куртку Ранзесу, чтобы не мешала на тренировке, но на пути мигом нарисовалась другая мадам.

– Отвали от моего брата и Саймона, – она собиралась толкнуть меня в грудь, но я резко ушла в сторону. Фух! Еще бы чуть-чуть. Одна касанием яд вводит, а другая голосовыми связками стекла бьет. Мало ли что?

Имя сестры Дамира я в упор не помнила, но вот описание «вооот такие буфера» в память хорошо въелось. Я инстинктивно опустила взгляд ниже, поражаясь тому, как можно было настолько испоганить свою форму. Даже не представляю, как с таким декольте вообще можно тренироваться. Ах, да… девушки здесь на силовые упор не ставят. Или не все?

– Бабье мочилово! – восхищенно вздохнул Саймон. Я вперила в него возмущенный взгляд. – Я на тебя не злюсь, Надь… они сами…

– Не называй меня по имени, – зашипела я на мудака. – Ты не заслужил.

– Да ладно тебе, – парень усмехнулся. – Мир, дружба, жвачка?

Желтоглазый – значит змея. Зеленоглазая – то есть настоящий эгоистичный инкуб. Одна Цэрлина сероглазая… Но такая противная, будто это и не её глаза вовсе…

– Заткнись, Саймон! – толкнула его Оггар, подбираясь ко мне ближе. – А тебе советую знать свое место, если жить не надоело.

Знакомые угрозы. Скучные. Обычные. Типичные. И я точно знаю, что ничего она мне не сделает как минимум из-за присутствия здесь куратора, но провоцировать так и тянет. Последнее слово за мной. Даже если придется вырвать ей язык.

– А мне надоело. Ну? Чего ждешь? Почему не убиваешь? – я решительно посмотрела в глаза змее. Сердце безумно колотилось, я напряглась всем телом. Вот-вот придется практиковать полученные на тренировках с Ризером знания в условиях стресса. Не хочется признавать, но я нервничаю. Удача меня не очень любит. Чаще всего она вешает мне узелок на шею и толкает табуретку. Или это я сама?

– Вот и нечего словами разбрасываться, – фыркнув, я развернулась, намереваясь уйти к группе, но вдруг ощутила разрыв ткани на руке и жгучую боль. Ах ты ж змеюка проклятая!

Мой кулак рефлекторно дернулся, найдя опору в чужом лице. Что-то хрустнуло, Цэрлина закричала, убрав от меня свои когти, а я поспешила отскочить подальше, пока уши резало визгом сестры Дамира. И этот, придурок, стоит и смеется, пока я в ужасе рассматриваю вспоротую рану на руке. Красной, как будто специально изрисованной краской, охваченной огнем и медленно… покрывающейся какими-то волдырями руке.

Прежде чем меня затрясло, в голове успело проскочить одно слово – яд. Я бесконечно прокручивала его в голове, следя за дрожащими руками. Яд… господи! Как же меня тошнит!

Лицо змеи было так же залито кровью. Я явно сломала ей нос – хорошая новость. Она оцепенела – хорошая новость. Я лежу на земле и смотрю вперед себя, почему-то не имея возможности пошевелиться – плохая новость. Слышу знакомый окрик Ризера и своего куратора. Они оба стоят надо мной, о чем-то шумно споря. Больно… кость как будто раздробили и содрали кожу. Вдруг навалило ужасное спокойствие. Мне жутко захотелось спать, глаза закрылись и…

***

Ранзес сидел между двумя койками в лазарете, подперев одной рукой голову, а другой старательно не шевелил. Сначала в его голове была мысль подключить для восстановления Нади к аппарату эту несносную Оггар в наказание за такую выходку, но он разумно от неё избавился. Действительно, что за глупости? Её кровь же и так сплошной яд! От этого Наде точно лучше не будет. Так что пришлось самому. Не уследил. В третий раз, черт возьми! Пусть теперь расплачивается.

Аккуратно вытянув иглу, он встал, потянулся и побрел к окну. На улице, как и всегда в этом аду, было невыносимо холодно. Вдох, выдох, дым перед глазами. Что-то надвигается. «Бред», – мотает в стороны головой, затягиваясь. Это и правда напоминало паранойю. Что-то «надвигалось» уже месяцы и не имело совершенно никакого значения. По крайне мере, теперь их трое в каноэ. Он, несчастный инквизитор и эта странная девушка, которая сейчас во сне усердно хмурила лоб и чавкала, как будто ей снилось, что она что-то ест. Довел Корн девчонку своим терроризмом! Или это из-за того, как её жестко рвало всего два часа назад? Хуже яда Церлина впрыснуть уже не могла! Не придумала пока. Зато сама в отключке рядом валяется. Надя постаралась сломать ей нос и слабое сотрясение мозга обеспечить. Даже даром случайно воспользовалась. А он у неё очень подозрительно отличается от его. Какая-то совсем непредсказуемая манипуляторша… даже воду за три месяца научилась цепко двигать вне поля зрения.

У неё были ужасно темные глаза. Без должного освещения в них можно было увидеть даже свое отражение. Как в черном зеркале. Она устроила посреди ночи дебош в его комнате, требуя его футболку, его подушку и его одеяло. Ладно, последнее она не просила. Но почему-то забрала! И все это сквозило каким-то чудным ребячеством. Не эгоистичным раздутым самомнением, что ей все должны, а именно… нет, черт! Именно это оно и было. Только Наде казалось, что она просто имеет право попросить. Что она может попросить. Нормально, по-человечески, и именно поэтому своего добьется.

На часах снова было два часа. Уже какое-то символическое время получается. Бросив окурок в снег, Ранзес вернулся на свое место. Он спокойно всадил иглу обратно, аппарат сам активизировался и их кровь потихоньку замешалась. Из-за этого он отлично чувствовал, каково ей. Левая рука то невыносимо болела, то прекращала, тошнота то накатывала, то уходила. Вскоре его чуть не вырвало от неожиданно появившегося горького вкуса во рту. Вкуса, очень напоминающего кофе… и какого, спрашивается, черта происходит? И этот нестабильный эмоциональный фон… пять часов назад, при первом подключении, он вдруг выпал на несколько минут из реальности. «Кто я? Где я? Какой сейчас день недели? Год?» – вертелись дикие вопросы в голове. А потом спокойствие… бум! Их перекрывают тоска и уныние. Жизнь кажется скучной, чужой, неправильной. И вот, наконец-то, верхушка – ощущение, что сошел с ума. Да потому что нормальные люди так не делают! А как именно? Что он сделал?

Весь этот кавардак принадлежал, очевидно, Наде. Что там происходит в её голове, что играет такими жуткими красками? А теперь и спать не хочется, как будто он глотнул залпом три порции эспрессо. Может, она уже там, где-нибудь на Земле? Может, и так. А вдруг не проснется? Что, если её тело застрянет в их мире в таком непонятном состоянии? А если его уничтожат? В своем мире она тоже умрет?

Её рука выглядела жутко. По-настоящему жутко, потому что кровь не получалось остановить даже специальными зельями. Это все яд этой чертовки. Иначе кровь бы уже давно свернулась. Чуть рассосались волдыри, но от этого разодранная плоть от запястья по локоть лучше не выглядела. Зато все так же прекрасно выглядело её лицо, в отличие от Цэрлины! Пусть она радуется. Где-то, на Земле… а кое-кому нос принципиально зельями залечивать не будут. В наказание. И это еще хорошо, что инквизитор ей в ответку руку не испортил! Чтоб по справедливости.

Ранзес аккуратно прилег на кровать, опустив голову на теплые ноги Нади. Чужое отчаяние и тоска, совсем слабые, но только больше путали мысли. А поспать теперь не выйдет. Просто в чужой крови плещется куча кофеина, так как это возможно? Ризер мало рассказывал о Наде. Точнее, это она не много говорила о себе. Кажется, просто хотела оставить прошлое позади. «И не показаться дурой», – добавила как-то маленькая манипуляторша. Маленькая… да совсем она не маленькая! Это здесь ей двадцать. А там? Вдруг под шестьдесят? Фарданир усмехнулся, прикрыв лицо рукой. Что за бред? Невозможно определить возраст человека, который вечно идет рука об руку с детством.