Текст книги "Страж (СИ)"

Автор книги: Анастасия Татар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Пошла за мной, – он буквально выдернул меня из-за стола, но с места толком не сдвинулся.

Черт подери, как хорошо, что мы сели не у окна!

– И да. Дамирий, не лезь не в свое дело, иначе пострадаешь не только ты, а и эта чернородная, понял?

Цэр вздрогнула. Мне даже не надо было переспрашивать, чтобы понять, о чем он. Её глаза на миг озарились болью, а потом вдруг неожиданно застеклились, точно мои вчера. Злость внутри меня умножилась в несколько раз: Эванс имеет в виду её родителей, прекрасно помня, что их убили на её глазах за верность старой власти.

Мне плевать, какая власть – новая или старая – лучше. Но если она причинила боль моим близким, я приложу все усилия, чтобы ударить в самое сердце. Кажется, я глотнула свою порцию эгоизма в этом мире, заражаясь им, как радиацией, и страшно мутируя в хладнокровное существо. Говорите, съезд всех министров и десниц?

В коридоре ректор схватил меня за подбородок, вцепляясь когтями в щеки, и с презрением оценил внешний вид, особенно рассматривая подвеску и «боевой раскрас». Эванс был холодным и жестким, нагнулся слишком близко, что его длинные белые волосы касались моего лица, и сверлил зелеными глазами, как будто очень хотел со мной что-то нехорошее сделать. Все мое яство воспротивилось против него, вызывая дрожь и неприятное покалывание в теле. Еще чуть-чуть, и…

– Даже не думай что-то испортить… – предупредил он, вертя моим лицом, как вздумается, будто подыскивая более подходящий ракурс. – Иначе у меня есть очень много идей, как тебя наказать…

Я едва сдержалась, чтобы не плюнуть ему в лицо.

Он же улыбнулся.

– И… на чьих глазах это сделать….

Желудок сделал сальто. У меня перед глазами медленно начинала вырисовываться гирлянда из красных огней, застилая взор на ректора, который такой реакцией оказался более чем довольным. Свое отвращение и ужас пришлось проглотить. Одно, когда унижением задирают чисто твою гордость, но когда это затрагивает еще кого-то…

– Ненавижу тебя, – впервые решаюсь заглянуть ему в глаза, пододвигаясь ближе, как будто это может убедить меня саму, что не боюсь.

– Отлично! Если бы ты этого не делала, я боялся бы больше.

Дыхание сбилось и слезы просто текут по щекам, как реакция организма, но смотрю я совсем монотонно, холодно, почти бесчувственно. Текут, ну и текут, что с того? Эванс резко отстранился, снова хватая меня за запястье, и с усмешкой заявил:

– Хватит этого цирка! Мы идем на базу. Надеюсь, двенадцати часов хватит, чтобы превратить это убожество в аппетитный ужин!

Это было унизительно. Я вдруг почувствовала себя (в который раз) любимой куклой очень женственной девочки. Не в том смысле, что Эванс таскал меня за собой буксиром без куртки и на морозе, нет, с этим я даже смирилась. Но когда он завел меня в подобие спа-центра на лыжной базе, оставив там на весь день, чисто по-женски мне стало очень неприятно.

Девушки-инкубы, которые там работали, даже не пытались со мной заговорить. Вопреки попыткам хотя бы мыться самостоятельно, они продолжали смело нарушать мое личное пространство, переводя из бани в баню, из ванной в ванную, обдавая жесткой и болючей струей душа шарко, затем натирая тело идиотскими маслами (пусть бы те и приятно пахли), удаляя лишнюю растительность попросту со всего тела. Да… это унизительнее всего. В животе уже начинал буянить ежик, предчувствуя страшные неприятности: такая подготовка свидетельствует о том, что меня собираются посвятить в древнейшую профессию этого мира.

Они даже чуть-чуть подровняли мне волосы, но слава богу, не так, как это делают парикмахеры, когда ты просишь чисто «подрезать кончики», сделали брови идеальными, и в другое время, при других обстоятельствах я была бы этим процедурам только рада, но сейчас у меня попросту вся спина мокрая от холодного пота.

Я чувствовала себя опустошенной. Это даже не одежда, это – кружевное, супер-легкое черное белье, вроде пеньюара с полностью голой спиной. О господи… если заплачу, потечет еще и супер-яркий, витиеватый золотистый макияж с черными губами. Мне тошно. На улице уже темно, на столе в комнатке, куда меня определили подождать Эванса, стоит нетронутая еда. Не хочу ничего есть, меня колотит и просто… черт! Страшно!

Паника нарастала. Вместо ректора пришла наша секретарша и не самым культурным образом меня окрестила, толкая в спину, как будто я сама не понимаю, где дверь и как нужно идти, взялась куда-то тащить. Коридор с мягким покрытием, по которому мне приходится идти в идиотских остроносых туфлях, затем еще один, и вот мы в огромной кухне. Я бы съела тут все, если бы не была в таком ужасном настроении, что от ужаса перед глазами все плывет.

– На стол ложись, – скривилась она, указывая на длинный, человек на тридцать, обеденный стеклянный стол.

Вместо ножек – изогнутые голые девицы-мегеры из золота, с изумрудами вместо глаз. Мне дурно. Эванс что, серьезно? Я – чей-то ужин?

Желудок прилип к позвоночнику.

– Красивая, но дура какая, – встрял один из поваров. – Малдархи, ты имеешь больше права встречать гостей, уж не сомневайся!

– Тише ты! – оскалилась на него секретарша. – Еще Эванс услышит… что смотришь на меня? Ложись тебе сказали! В центр ложись!

Ясно. Похоже, меню вечера на этот раз внепланово пересмотрели и меня взяли на чужое место. Да сдалось оно мне! Лучше бы я не шла вчера на проклятый день рождения! Лучше бы вообще не связывалась с этим миром! Скорее это, чем жалеть, что не поддалась Эвансу. Ему не поддалась и никому не поддамся. Надо только совсем чуть-чуть подождать. Вскоре они все окажутся на моем месте… особенно Эванс… надо только потерпеть.

Мои волосы уже на столе уложили, будто сервируя еду, затем поверх запястья и лодыжек поставили какие-то украшения, кованные, витиеватые, не позволяющие поднять руки или вообще сдвинуться с места. Такая же штука, уже вместо ошейника, оказалась и на шее. В глазах темнело и деревянный потолок казался уж совсем высоким, далеким. Лицо хорошенькой темноволосой Малдархи преградило свет люстры, пока она устраивала получше мою рубиновую подвеску, поправляла белье и, фыркая, снимала туфли. Места оставалось предостаточно, и его в течении получаса засервировали и дополнили едой. Раскрылась огромная дверь и потолок начал уплывать. Ясно… мы выдвигаемся в другой зал.

А если я в туалет захочу? Мне что, так и торчать тут до утра, пока всем не надоест пировать?

Шучу, конечно. Вернее, пытаюсь так поднять себе настроение. Наверняка об этом позаботились с помощью этих побрякушек, сдерживающих мои конечности.

Как же это унизительно!

– Занимайте свои места, господа! – торжественно заявил ректор. – К сожалению, в этом году собрание без нашего йорденлина и некоторых его стражей. Зато девушку он выбирал сам. За неё придется отвалить очень большую цену.

Я не могла даже голову повернуть, чтобы увидеть, кто сидит вокруг меня. Мне кажется, это должны быть самые сильные мира сего. Единственный голос, который мне знаком – голос Эванса. Он сел слева, близко к моей голове. Судя по всему, трогать меня можно, потому что я уже чувствую, как кто-то тыкает со стороны в мою грудь вилкой. По спине пробежались мурашки отвращения. Горите все в Аду!

Если все так сложилось, стоит хотя бы подслушать. Вдруг узнаю что-то важное для мятежа? Нет, не вдруг… похоже, ректор далеко не дурак. Слышать я могла только то, что даже капельку не касалось государственных дел.

– В этом году и правда отменное… главное блюдо, – приятным мелодичным голосом подчеркнул кто-то справа от моего бедра. Этот человек уже минут десять только и делал, что поглаживал мою руку. Как же мерзко.

Затем тот, кто был напротив него, прикоснулся чем-то острым к ноге, впиваясь лезвием в кожу наверняка на пару сантиметров. Я резко вдохнула и прогнулась, царапая ногтями стол.

– Кровь вишневая. Почти королевская и переполнена магией. Сладкая. И какая же минимальная цена?

– Миллион йордов и её первенец, – лилейно заметил Эванс. – Через два года необходимо вернуть йодренлину.

Больной ублюдок!

Кто-то похвастался, что может за один раз сразу двойню, и меня чуть не стошнило.

Наивные. Готова поспорить, что достанусь Эвансу. Наверняка он как раз из тех, кто хочет посадить меня на поводок и использовать в личных целях, как предупреждал меня Сима.

Порез на ноге болел и стол от крови казался уже слегка скользким. По моим подсчетам, прошло уже полчаса. Я рассмотрела все три люстры в поле зрения, расписанный сценами из Библии, как в церкви, потолок, с последних сил заставляя себя терпеть. Еще не время. Скоро они напьются с концами и явно ослабят бдительность. На самом деле, я понятия не имею, что делать, поэтому жду, когда случится что-то, от чего вспыхну, как спичка, и сорвусь. Я надеюсь на это. А вот верю… прикрыв глаза, я упорно возвращалась к призрачным мечтам, что меня вытащит из этого дерьма Ранзес. Не знаю, что с ним и знает ли вообще о происходящем, но… наверное, я была бы самым счастливым существом в мире, если бы куратор сейчас явился и спас меня. Способен ли он разнести тут все к чертям собачьим? А купить меня, хоть бы для вида?

– Она же спит, Эванс, – презрительно заявил один. – В прошлом году была получше. Её хотелось съесть.

– Не согласен, – вступился другой. – В прошлом году до нас девушку кто-то уже погрыз.

– Полмиллиона и первенец. Больше не дам, – еще кто-то, чуть дальше моей головы.

– Вот и её тебе никто так дешево не отдаст, – рассмеялся Эванс.

– Где вообще гарантия, что она чиста?

Тут я не выдержала.

– Тебе заключение от гинеколога принести?

Смех почти сотряс стол. Меня дернули за волосы так, что чуть не вырвали целый клок. Запах перегара стоял адский. С правой стороны начались поползновения, от которых у меня поджилки затряслись и ком в горле встал. Нет, нет, нет! Не смеешь! Что бы это ни было, не смеешь трогать мое белье!

Внутренняя дрожь стала совсем сильной. Стекло под моими пальцами треснуло, впиваясь острыми углами в запястья, раздались крики, а я, сквозь пелену злости и красного, уже ничего не видела, только чувствовала. Вот он, поток той твари, что осмелилась распустить руки, вот слетающие сдерживающие браслеты и ошейник… стол ломается ровно посередине и, путаясь, режась кусками стекла, я поддаюсь вперед. Моя кровь, кровь какой-то десницы, ощущение обволакивающей руку влажной теплоты, и я держу в руке сердце.

Раздавить.

И снова.

Неожиданно комната заиграла другими цветами, словно я могла видеть потоки всех и каждого и стремилась к зеленым, проклятым глазам. Ни мозг, ни сердце больше ничего не решали, была только всепоглощающая ненависть к подобным Эвансу, к подобным тому ублюдку. Еще одно сердце, еще, и еще, и снова, красные руки, красное тело, волосы липнут к телу и…

Адская боль пронизывает спину, как будто меня только что лизнули огнем. Я валюсь на пол, понимая, что не могу пошевелиться, чувствую просто парализующую боль, от которой хочется кричать, но злоба, ненависть и тонна негативных чувств, которые я копила все это время, не позволяют расцепить зубы и поддаться.

Черт, черт, черт! Я не успела достать Эванса!

Он тащит меня за волосы прочь из помещения, ругаясь и крича, а когда я пытаюсь дать отпор, ударяет головой об стенку, и вот мир плывет, черная плеть снова пляшет на моей спине, заставляет забыть, что значит дышать, оплетается вокруг моих ног. Слезы застилают глаза и хочется рыдать. Я все еще верю, что он придет, поможет мне, но понимаю, что жизнь молниеносно катится куда-то в бездну. Мой вид жалкий, всюду вокруг кровь, кто не дай бог попадается под руку ректору – сразу становится живописным рисунком из плоти, костей и органов на стенах. Цепляясь за ковер, предметы, я ломаю ногти и стираю пальцы в кровь, а потом мы оказываемся в лифте, где Эванс снова, как вчера, выкачивает из меня силы, ударяет плетью теперь уже по лицу, и больше уже ничто не мешает ему волочить меня все так же за ноги по снежной дорожке.

Кажется, я умираю.

Мир окунается в апатию и исчезает само понимание боли, как будто это обычное состояние. Остаюсь в сознании и чувствую, что нет на теле места, которое было бы целым, что сейчас навряд ли меня возможно опознать даже по магическому следу. Слезы замерзли и я ничего не вижу, не могу открыть глаза, а внутри как будто застыла бесконечная чернота, какая-то неопределенная болючая пустота.

Я устала бороться. Устала жить в этой путанице и постоянном страхе, ожидании, что Судьба вот-вот сделает подножку и я в очередной раз упаду в костер раскаленных углей.

Что бы там ни было раньше, теперь мне уже все равно. Не осталось ничего, кроме боли. Эванс заводит меня в катакомбы, открывая кованные решетки, еще пару раз ударяет плетью по спине, говорит, кажется, что заберет завтра и это последует мне уроком и уходит.

Остаюсь одна.

Снова.

Тут сухо и темно, горит всего один факел и ужасно холодно. Катакомбы сотканы из какого-то минерала. Кварц? Какая разница? Я вижу кости, чувствую, как меня все больше затягивает в сон, и тут вижу золотистый свет, окутывающий меня, будто кокон.

– Едрид Мадрид! Ахтунг! Не спать! Только не спать!

– Сима… – слезы снова хлынули из глаз, когда я на миг улыбнулась его паническому голоску.

Как же мне больно и одиноко. Как же я хочу его увидеть. Воспоминания почти согревают, и я прямо-таки чувствую, как мы лежим в кровати и обнимаемся.

– Мне больно, Сима… мне так ужасно больно…

– Я залечил все, что мог, но… эта плеть… она разрушает твое сознание… могу только сдерживать процесс…

Сима плачет. Плачет вместе со мной. Это маленькое чудище, единственное теплое в этом мире, пытается согреть мою руку, пока со спины, я точно чувствую, меня обнимает Ранзес. Кровать такая мягкая и приятная, но мне почему-то холодно… так холодно…

– Согрей меня… пожалуйста… Ранзес… мне так холодно и больно… согрей меня…

Кажется, я слышу его голос рядом, чувствую его руки, как он просит меня не спать.

– Я усну, и тогда все будет хорошо… – слезы градом льются по лицу, почти не дышу. – Усну, и вся боль сразу исчезнет… ты только не отпускай меня… никогда не отпускай…

– Потерпи немного… чуть-чуть… и все будет хорошо… Надя, пожалуйста, только не спи… – голос мягко обволакивал мое сознание, принося только больше страданий. – Слушай мой голос и не спи…

Мы в моей и его любимой комнате, в моей и его любимой кровати. Как обычно, он зарылся в мои волосы и крепко прижал к себе: тепло и кажется, что я под куполом, под защитой, куда никто и никогда не сможет пробраться.

– Я люблю тебя, слышишь?! Не смей спать! Надя! Надя, ты слышишь меня?! Надя!

Это – мое последнее воспоминание, прежде чем я прикрываю веки и растворяюсь в долгожданном сне. Как мягко и приятно… наконец-то я в безопасности…

Конец первой книги.

Больше книг на сайте – Knigoed.net