Текст книги "Страж (СИ)"

Автор книги: Анастасия Татар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Я не это имел в виду, дура!

– Ах ты ж… ну я тебе… как ты меня назвал?

Ругательство само слетело с языка и тут же захотелось хлопнуть себя по лбу, отмотать время или хотя бы извиниться. Выглядела лисица совсем потерянной, не понимая, куда себя деть: прятала руки в карманы, скрещивала их на груди, нервно теребила проклятую подвеску, поджимала губы, искала, как бы от него отойти да подальше, пока не наткнулась проблемной частью на стол. И поникла. Молчала, прятала глаза, взглатывала, но на фоне обычной Нади была совсем не такой. Лучше бы она ему врезала! Лучше бы накричала! Но эта тишина…

– Больше не подходи к нему ни на шаг, – четко говорит Ранзес. Что-то тянет его вперед, заставляет медленно сокращать расстояние, к девушке, которою хотелось только защищать, а не пугать. Все-таки, они в чем-то похожи: вечно что не делают, то из рук вон плохо.

– Что он тебе сделал? – тихо спрашивает Надя. – Между прочим, хороший парень.

– Не верю своим ушам! Ты забыла, что из-за этого «хорошего парня» сделала? Как чуть не убила весь курс из-за его подарка?

– Что ты несешь? – смотрит, словно на умалишенного. – Головой ударился или что? Какой подарок? Я его первый раз в жизни вижу!

Приблизившись вплотную, куратор ловко хватает обычно горячую красную подвеску, намереваясь наглядно показать, что к чему. Его холодные пальцы едва касаются теплой кожи, и отчего-то лисица вздрагивает, забывая, как дышать. На её лице непонимание, глаза распахнуты и по телу волнами бегут мурашки. Кажется, хочет что-то сказать, но не решается.

– Этот подарок, – задумчиво вертит подвеску в руках, чувствуя сквозящее в воздухе напряжение. Со стороны оно выглядит совсем не так, как есть на самом деле.

– Эта подвеска у меня уже давно. Сколько себя помню, она была у меня.

Хочется волком взвыть, что-нибудь пнуть, ударить, потому что с ней что-то не так. Надя не прикидывается. Она не строит из себя дуру и не намерено позволяет мерзавцу так близко к себе подходить. Иначе бы сразу врезала подонку, послала того далеко и надолго, приложила бы массу усилий, лишь бы отомстить за потраченные нервы. А сейчас она попросту не помнит.

Разве можно было придумать что-нибудь хуже этого?

– Неужели? Тогда откуда?

Хмурит брови. Смотрит, как побитая собака. Опускает голову, прячась в своих волосах, и кажется ужасно напуганной, когда смотрит на подвеску в его пальцах. Когда смотрит на него.

– Она дорога мне…

– Но ты не помнишь, откуда она взялась.

Тишина режет по ушам, пока где-то за стенами гул студентов и совсем рядом неровно, будто задыхаясь, дышит Надя. Её грудь, обтянутая коротенькой кофтой под полу распахнутой курткой шумно вздымается, руки уже и сами нервно теребят рубин в золотой змейке. «Я не помню» слетает с её языка раз за разом все чаще, шепотом, а потом раздается всхлип, и становится страшно. Она пытается вырваться, куда-нибудь себя деть, скрыться, но пока его руки по обе стороны от неё, не получается.

– Надя? – взволнованно спрашивает Ранзес, видя перед собой только темную макушку. Будто тщась сбежать, девушка хочет убрать его руки, но лишь соприкоснувшись, он перехватывает их и обнимает заплаканное лицо ладонями. Нос красный, глаза красные, губы покусаны чуть не до крови, а она все дрожит и пытается вырваться. Не помнит, и от того сходит с ума.

И снова приходится говорить то, что не хочется.

– Все нормально, ладно? Прости меня… я все перепутал… а эту цепочку тебе, наверное, подарили при рождении. Такое бывает… слышишь? Все нормально, Надя… успокойся.

Господи, что за бред он несет? Разве не понимает, что таким образом прощается с главным аргументом, почему ей нельзя и на пушечный выстрел подпускать к себе проклятого Бэата? Иначе он объяснить не сможет! Только попытается раскрыть обличие йорденлина, как тут же распрощается с жизнью.

И что теперь делать?

– Но ты же говорил, что это он… тот парень виноват… говорил, что он подарил подвеску и из-за неё я… я…

От всего этого тошно до зубного скрежета, но нужно смотреть в глаза уверенно. Чуть поглаживать щеки, вытирая слезы, заставлять не разрывать зрительный контакт и убеждать. И самое страшное – понимать, что верит.

– Я ошибался. Спутал его кое с кем.

– Так ты не против? – глухо спрашивает Надя, несколько недоверчиво хмурясь, но заметно успокаиваясь. Еще с минуту назад она чуть не сходила с ума, путаясь в собственных воспоминания, а сейчас снова пытается разумно мыслить?

Что за отвратительный вопрос? «Не против»? Она правда хочет знать? Конечно против. Если Бэат стер её воспоминания, стер до того, что у неё даже сомнений не возникает, разве не значит это, что он способен влезать к ней в голову и менять там все так, как ему угодно? Что ему вообще нужно, раз сразу не убил? Почему прикинулся учеником, да еще и показал себя с такой хорошей стороны?

Несуществующей хорошей стороны.

А вдруг он догадывается о них? О Ризере, нем и такой наивной Наде?

– Против. Но разве это что-то меняет?

По взгляду сразу понятно, что ей стыдно. Молчит. Хмурит брови. А значит, уже не может обещать, что будет слушаться. Слишком поздно. Кто он ей, чтобы просто запретить? Отец? Брат? Муж? Никто. Просто они в одной лодке и просто Надя иногда переходит все границы дозволенного.

– Да уж… – она едва улыбается и совершенно спокойно убирает его руки, двигаясь к двери. И теперь даже останавливать не хочется. – Ты прав… прости, мне нужно идти… лекция… не хочется снова икать тебе неприятности.

Щелкнул замок.

– Ты находишь их только себе.

– …и прости за вчерашнее. Больше так не буду.

***

По моим подсчетам было пять часов. За окном уже темнело, пока я тихо сидела в библиотеке, пытаясь сделать реферат на теорию сущностей, чтобы как-то исправиться в глазах преподавателя из-за двух с хвостиком пропущенных занятий. Тема – влияние приближенности к цельным сущностям на раскрытие дара инсиэрта. На самом деле, в любое другое время я бы вцепилась в её изучение с пеной у рта, но сейчас мысли занимало кое-что другое. А если точнее, кое-кто другой.

Или два других…

Мозг в упор не желал умом-разумом понимать Ранзеса. Я стараюсь, честно. Но в голову приходит только одно объяснение – ревность. В животе зашевелился ежик и все затрепетало. Да ну нафиг! Не может такого быть! Теоретически, мы знакомы чуть больше трех месяцев, но практически всего… так-с, начиная с понедельника… а сегодня среда… да. Десять дней. Бросьте в меня помидором, если я неправа! Никто не бросает? Ни откуда овощеягода не летит? Я на всякий случай оглянулась. Нет? Вот и все.

Посмотрите только, противоречит сам себе… сначала требует обходить десятой дорогой Алисса, потом говорит, что обознался, но в итоге все равно недоволен! Я взвыла и устало опустила голову на стол. До коле мы будем терпеть это? Достало… еще чуть-чуть, и я точно сойду с ума.

По спине пробежалось дикое чувство, будто рядом кто-то есть, при том, что библиотека в этом время была пустой. Открыв глаза, я растерянно уставилась на белые пряди, вздрогнула и чуть не упала от испуга со стула. Ух, хоть и красивый, но напугал страшно!

Время застыло. Передо мной было лишь спокойное лицо с пронзительными серыми глазами, в которые я уставилась, как истукан, напрочь обо всем забывая. Где-то на задворках сознания еще крутились мысли о кураторе и его предупреждениях, но душа моя была совсем не там. Сердце забилось в разы сильнее из-за теплой руки, поддерживающей меня за талию. Та медленно скользнула вверх, туда, где под слоем одежды скрывалась проклятая метка, а потом он отстранился, плюхаясь на стул рядом, пока я заливалась краской. Мне стыдно… почему мне так стыдно и так сложно дышать? Непроходимый ком в горле. От волнений хочется зевать.

– Напугал меня… – прячу лицо в руках, лишь бы не выдать, как у меня внутри все кружит, крутит, как будто вдруг занесло в песни Монатика.

– Извини, – чувствую, как улыбается, и еще больше теряю связь с реальным миром. О ужас… да что ж ты будешь делать? А если это его дар? От осознания возможной угрозы не легче…

– Ого! Это что, реферат? Ты реально делаешь реферат? Я думал, этой скукотищей уже никто не парится к третьему курсу. Да еще и теория сущностей.

Видимо, мозгов у меня осталось ровно столько, сколько нужно, чтобы не выдать под чистую то, что я в этом полный профан, потому что в Йордане всего три месяца. Что-то дернуло меня выпендриваться и, зарывшись в книги и уже исписанные листы, я с усмешкой ответила:

– Как видишь, я – не все.

– О, да! Это сложно не заметить. И зачем такой красивой девушке книжки?

Я фыркнула, будучи оскобленной и в то же время польщенной до глубины души. С одной стороны, обидно за род женский, а с другой… сердце как млеет от этих серебристых глаз… ужас. Сойти с ума можно. Или я уже?

– Лучше спроси, почему они ей не нужны. Знаешь, как говорят? Красота внешняя – не всегда внутренняя.

О как мы заговорили! И это после тоны слюней на эту соблазнительную мордашку? Хотя нет. Вообще-то, всему виной глаза. Это они обладают каким-то страшным магнетизмом, но даже когда не смотрю, я чувствую, что теряюсь в этом человеке. Брр… жутко. Не верю в любовь с первого взгляда. И ему не совсем верю, но…

– Хочешь, помогу? Я закончил курс сущностей на «отлично». Знаю пару книг, где можно найти все, что тебе нужно, а то ты иначе до утра провозишься.

– Ну я не… даже не знаю… – растерялась в ответ.

– Не парься. Ты меня уже отблагодарила утром, – двигая стул ближе ко мне, улыбнулся Алисс.

– Круассанами?

– Нет, – он засмеялся. – Своим именем. Грех не помочь. Ну, показывай, что ты там нарыла…

Два часа спустя мы сидели в столовой на ужине за одним столом, с чаем и шоколадом, перешучиваясь об учителях и громко смеясь. Ощущения, которые меня преследовали, напоминали легкое алкогольное опьянение – такая истина постучалась в голову, когда я рассказывала случай с разодранной рукой и ядом Цэрлины. Меня несло и несло, и чем дальше, тем веселее я старалась говорить о своих здешних приключениях. Было тепло и радостно, но где-то на фоне этого чувствовалась непонятная тревога и возмущения совести. Да ладно… что я теряю? Мы ведь просто общаемся. А в случае чего постоять за себя мне ничего не стоит. И как не прискорбно осознавать, в коем-то веке я поняла, что надеюсь на своего куратора. И ведь Ризер просил меня полагаться только на себя и ни к кому не привязываться…

– Что-то не так? – касание его пальцев вывело меня из круговорота мыслей. По коже пробежался табун мурашек. Он даже это чувствует. Слишком идеальный.

– Нет, все нормально… просто я страшно устала. Только сейчас заметила, представляешь? Это, наверное, мята. Из-за чая клонит в сон. Будем, наверное, прощаться? Вас куда поселили?

– Да здесь. Пятый этаж… ужасно лень туда подниматься, веришь?

– Верю, – засмеялась я, вылезая из-за стола с кружкой и готовой работой по теории сущностей в руках. – На третьем живу.

В столовой уже никого не было, только серафима Агреггер и пара её помощников по кухне. Тихо и спокойно, что звон от столкновения кружки с поверхностью подноса для грязной посуды кажется слишком громким. Мы двигаемся прочь из столовой, оказываясь в еще более молчаливом коридоре, затем поднимаемся вверх по лестнице и снова одинаково прощаемся. «Надеюсь, еще увидимся» звучит так, будто отрепетировано в один голос. Я думаю об этом, когда сворачиваю в свой коридор, когда с улыбкой влетаю в комнату, и даже когда от усталости попросту вырубаюсь, едва дойдя до кровати. Я – абсолютно точно пьяна, если Алисса можно считать хорошим дорогим вином…

14

Лениво развалившись на диване, мы с Дамиром втыкали в телевизор.

Именно, вы не ослышались. В телевизор.

– Ты съела почти весь попкорн! Женщина, хватит! – друг щедро толкает меня в ребра, а я, радуясь своей наглости, начинаю смеяться.

Это, все-таки, второе счастье! Кто скажет «нет»? Ну? Нет таких? Вот и все!

Я ошиблась. Заявил об этом Бог, когда воздушное зернышко пошло не в то горло. Густо покраснев от натуги, я слезно начала намекать пятикурснику похлопать меня по спине, но тот ничего не делал, только довольно смеясь. Это был именно тот смех с хлопаньем рукой по спинке дивана, который превращает всех людей в радиусе нескольких метров в ярых скакунов. Вот с… вот к… вот п… я тут задыхаюсь, а он…

А, нет, все.

– Скотина ты, Дамирий! Я тут умираю, а он сидит, ржет! Попкорн больше любишь, да?! У нас сегодня эти божественные зернышки дороже жизни, да?!

– Да, – хохочет он. – Ох и Надя! Я все не пойму, откуда у тебя такой баланс при такой-то силе… мне совсем не верится, что тебя растили в монастыре. Да ты же исчадие ада!

– Сам ты исчадие ада! И вообще, здесь есть люди, явно подходящие на это звание больше!

– Ты о Цэр?

Глядя на такое удивленное лицо, и сам начинаешь удивляться. На самом деле, я реально не въехала, и поэтому притихла, едва согласившись. Какой-то он странный… еще с тех пор, как я чуть всех не угробила. С понедельника, короче говоря. А сегодня у нас четверг, и я шагаю с улыбкой по жизни, смотрю «Наказание» на подключенной к великой сети плазме, обжираюсь попкорном и счастливо смеюсь. Потому что я, кажется, еще со вчерашнего вечера пьяна… пьяна так безумно, что чуть не на каждом шагу мне мерещатся серые глаза. Есть только один глюк у этих глюков – мой мозг. Он автоматически перебирает варианты, вспоминая всех знакомых чертей с серыми омутами. Сначала я тону в теплом серебре, а потом вдруг обрушивается холодная лавина, и сердце выпрыгивает из груди от воспоминаний. Чьи-то руки чуть не украли мое сердце, когда оно умирало от криков и осуждающего взгляда. Зря он тогда подошел так близко… и совсем уж точно зря успокаивал, вытирал слезы и так пристально смотрел в глаза.

И именно это существенное различие между ощущениями – тепло и мороз по коже, ток и покалывание игл, желание обнять и желание, чтобы обняли, выпрыгивающее из груди сердце и его полная остановка – пока только и мешало мне рассказать Дамиру или Алиссу всю правду. Разум вопил, что если бы и можно, доверия достойный лишь первый, но никак не второй, старательно сопровождающий меня всюду с утра до ночи. Надя запуталась – и это нормально.

Но «Цэр»? Цэр – это ненормально.

– Мои уши меня не обманывают? Ты как змею назвал? – порядком прифигела я, театрально трогая друга за лоб. – У тебя температура?

– Неправильно ты, тетя Надя, температуру меряешь… надо в жо…

Возмутившись такой жестокой пародии на кота Матроскина, давя смех, я толкнула парня вперед, обижено отвернувшись, пока тот все так же стебался. И это я всего одну серию показала для ознакомления с русскими легендами мультиков! А он! Где-то минута уходит на то, чтобы успокоиться и достать новую порцию сладостей, залезть под одно одеяло и уставиться в телевизор. Одиннадцать часов вечера… интересно, чем занят мой куратор? Ему, наверное, скучно… если бы мы смотрели этот фильм вместе, точно бы сказал, что я вылетая Райли. Такая же проблемная неудачница.

– Ты разве не заметила, что она какая-то странная? – задумчиво вертя в руке сникерс, спрашивает Дамир.

Кто? Конфетка? Райли? Айони? Чокнутая золушка? Или Змея?

– Ну есть такое… – понимая, что он больше ушел в себя, чем разговаривает со мной, соглашаюсь я.

– Знаешь, я это раньше как-то не замечал даже. Пока не увидел её на том побоище, которое ты устроила…

Побоище. Совесть пригрела бетонной плитой. Между прочим, «побоище» никого ничему не научило. Не считая того, что многие, в том числе мною же потрепанные, пытались влезть в мой близкий круг общения, выслуживались. Да, особенно на учебе замечаю… что-то раньше ко мне не подходили с вопросом, не надо ли написать мне домашку и не нужна ли помощь. Плавали – знаем. Хрен я на это поведусь. Цэрлина так вообще стала совсем агрессивной: то форму какой-нибудь дрянью испортит, то на лекции подставит, то слухи распустит. Пока что достаточно один раз огрызнуться, и большинство забывает, о чем говорило, но она меня порядком напрягает… просто потому, что да – какая-то она странная.

– Она же Саймона не любит, а переживала так, будто от этого зависит её жизнь… я вот что думаю…

– Что это она из-за твоей сестры? Они же подруги. Причем та в самурае нашем души не чает.

– А «самурай», как ты его назвала, не чает души в тебе. Понимаешь, к чему я клоню?

– А ты понимаешь, что нравишься змее, которая с тобой уже годы знакома, а общаешься ты со мной – вдруг невесть откуда взявшейся сучкой?

– Так как я знаю, откуда ты, сучкой тебя назвать не могу, – он целиком пихнул в рот конфету, зарываясь в одеяло по горло. От ответа ушел… вот паразит! Я поступила иначе. Схватила мешок оставшихся сладостей, большую часть из которых даже на Земле не пробовала, поправила свою любимую пижаму и смело приготовилась улетать из нашей «девчачьей» вечеринки на поиски третьей девочки-потеряшки.

– Надь, ты что, обиделась или что? – удивленно высунулся из берлоги Дамир.

Ничего себе совесть… мне бы уроки брать.

– Сбрендил, что ли? Иду в разведку… скорее всего, не вернусь, так что спокойной ночи.

Он вскочил с дивана, в любимой помятой толстовке и с патлатыми волосами, изумленный и, мне кажется, недалекий. Что-то подсказывает, что мои намерения так и не были поняты правильно. Пакет со сладостями был тяжеленьким, как будто утром после прихода Дедушки Мороза, поэтому я тащила его, сгребя в охапку на груди. Почти у выхода из комнаты меня совсем категорично затормозили, схватив за ворот.

– Эй! Ты что творишь? – возмущенно засопела я, но как-то стушевалась под идиотски серьезным взглядом, почти осуждающим. Ничего хорошего он говорить точно не будет…

– Ты к нему собралась? – нахмурив брови, с неодобрением выдал Дамир.

Я застыла.

– К кому?

– Ты знаешь. Парень… пятикурсник. Якобы из Кранка.

У меня желудок сделал опасное сальто и рухнул вниз. Да что ж им так неймется меня от Алисса оградить, раз мне с ним так приятно общаться?

– Да вы сговорились все! – взвыв, я чуть не выронила сладости из-за желания зарыть лицо в ладони.

– Если Фарданир того же мнения, что и я – тем более держись от него подальше. Он не тот человек, в которого стоит влюбляться. Проблем не оберешься.

– Держись подальше, держись подальше… – пробормотала в ответ. – Хоть бы один объяснил, почему!

Господи, только бы у него не было ко мне чувств, только бы не…

– Я не могу. И Фарданир не сможет. Просто поверь, ладно?

Дамир смотрел на меня глазами, полными мольбы. Вру. Читать по глазам не умею, детей по рукам не нагадаю, и никакая я не потомственная ведунья, но… тут и дураку понятно, что это очень важно. Как они мне все дороги… и именно поэтому так неприятно осознавать, что от Алесса я теперь все равно не откажусь. Как бы не просили. Пришлось состряпать легкое подобие улыбки, лишь бы побыстрее отвязаться от неприятного разговора.

– Эм… ну… ладно. Но я и так не к нему. Я к Цэр.

– Мои уши меня не обманывают? Ты как змею назвала? – усмехнувшись, передразнил меня Дамир, намереваясь стырить еще конфет. Я возмущенно уклонилась, пихая свое добро, подаренное, между прочим, именно Алессом, под кофту. Оборона была ловко пройдена, и в процессе место хранения еще и нагло осквернено.

– Слышь, Карлсон, тебе пропеллер сломать?! Куда полез?!

– Ничего себе вас щедро капустой кормили! – с восторгом выдал пятикурсник, почти равняясь с моими криками возмущения.

Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь… нет. Резко распахнулась, заставляя мое сердце рухнуть в пятки. «АТАААААС! – вопило сознание, чувствуя, что пахнет жареным. – ПОЖАР, ГОРИМ!» Мне оставалось только вяло шипеть Дамиру «отцепись» и, как не доходило, «отцепись же ты», одновременно собирая конфеты с пола. И эту… а еще «Сникерс»… «Милку» тоже обязательно не забыть… а эти жалейки я даже не пробовала…

– Тяжелая, – хрипит над ухом Дамир, тщась удержать меня от незапланированного полета. Все так же под пижамой. За грудь. – Надя, оставь конфеты, тебе вредно…

– Вредно девушку тяжелой называть! – шиплю в ответ, боясь поднять взгляд. Давайте он меня тут оставит? Я прикинусь дохленькой, а когда куратор уйдет – тихонечко поползу в свою комнату…

Конфетки, как по волшебству, явно благодаря чудесным способностям Ранзеса, поднялись в воздух и собрались в кучку, быстро формирую вопросительный знак. Я по ботинкам вижу, кто это. Вижу, и не хочу поднимать голову. Что ты мне свой вопрос суешь? Это как котенка в его лужу… только Надю и в конфеты.

Не знаю, сколько мы бы еще так простояли, если бы не одно «но». Моя кофта задралась и еще чуть-чуть, и станет видно метку. Молниеносно собравшись, я толкнула друга ногой, коряво вырываясь, путаясь в своих же курьих ножках, и в итоге оказалась в объятиях куратора. Мир крутанулся, хлопнула дверь, и вот мы уже в пустынном коридоре, а мне чудовищно не хочется разрывать эту связь.

В нос сразу ударил любимый шоколадно-ореховый запах, теплый и сладкий, когда я вцепилась в него мертвой хваткой, уткнувшись в шею. Теплый, теплый, теплый… а в коридоре традиционно холодно. Как печка. Особенно от соприкосновения с грудью тепло, что и подвеска начинает греться. Не хочу отпускать… не хочу… мне так хорошо. Я бы сказала что-то, но он сам молчит и сам обнимает, что и не шевелится даже. Мурашки по коже.

– Мне снова твой поток давить? – почти дыша мне в ухо, спросил Ранзес.

На всякий случай я оглянулась. Никаких лишних предметов в коридоре нет, вот и не заметила. Вашу Машу… опять режим липучки? Опять меня хрен отцепят без сонного опьянения и космической усталости? Почему это постоянно происходит? Если думать логически… ну или хотя бы просто думать… потому что мне хорошо и не хочется, чтобы отпускали. Совсем не хочется. Слишком уж теплый, живой и так приятно пахнет, что хочется вдыхать и вдыхать, если скушать не получается.

– Прости, – пикнула я в ответ. – Эй… эм… можно как-нибудь без этого? А то у меня еще есть кое-какие планы… не хочу свалиться спать прямо здесь…

– Какие планы? – крепко обнимая меня за талию, снова спрашивает куратор.

Я чувствую, как он зарывается в мои волосы и глубоко дышит. Хорошо, что в коридоре никого нет. Хорошо, что мы одни.

– Буду искать в Цэрлине хорошее. Мир устанавливать… – и тут до меня доходит, что великая миссия под угрозой срыва, потому что наша делегация даже не в курсе, куда ей идти. – Кстати, не знаешь, в какой она комнате?

– Вторая дверь слева, – глубоко вздохнув, с улыбкой подсказывает в ответ.

Если бы я была котом, ничего не смыслящим и от жизни не ожидающим подлянки, то замурчала бы. Но я девушка. Иногда с замашками параноика, иногда слишком стеснительная и временами сверхчувствительная. Ранзес поглаживал меня по спине, трясь щекой об копну только-только высушенных после душа волос. Каюсь, было неловко, что разучилась дышать. Еще чуть-чуть, и сердце сквозь землю провалится, из груди выпрыгнет, не знаю, что, но добром для меня это явно не кончится! Проклятая женская душа, хватит реагировать! Нажмите кто-нибудь на тормоз! Мне нужен стоп-кран!

– Что ты делаешь? – ахнула я, вяло царапая теплую спину куратора. Неловко… как же, неловко ей! Спать в обнимку ловко, голой щеголять ловко, а как молча обниматься – сразу неловко?!

– Просто расслабься, успокойся и представь, что засыпаешь, – спокойным шепотом осведомил меня Ранзес.

По телу пробежался табун мурашек, намекая, что это задача не из легких. Взглотнув, я закрыла глаза, стараясь дышать. Просто дышать! Но это было архисложно с учетом напасти зевать! Нервишки шалят… медленный вдох… не дыши. Выдох. Раз. Еще один медленный вдох. Тепло и приятно… ток по коже, воздух электрифицирован. Выдох. Чужие пальцы, вырисовывающие круги на моей спине. Вдох. Все правильно. Важно только то, что происходит здесь и сейчас, важно, что мне чертовски хорошо и меня крепко обнимают. Выдох. Подвеска жжет кожу, впивается иглами. Вдох. Больше никто не нужен. Лишь бы был он. Выдох. Ужасное состояние… я не хочу влюбляться. Вдох. Лгу. Нет ничего лучше этого чувства. Выдох. Я бы уснула у него на плече. Слишком хорошо. Вдох. Сама не замечаю, как расслабляюсь и невольно оказываюсь в странном чувстве. Выдох. Как будто одно целое, и удары сердца растягиваются на целые минуты. Глубоко. Выдох. Словно приятно окутывает столб теплой воды.

– У меня для тебя плохая новость, – Ранзес смеется.

Какая плохая новость? Плевать на все плохие новости! Что бы там ни было, мне по барабану. Оно не имеет значения. Абсолютно никакого.

– Какая? – лениво мычу в ответ, просто растворяясь в его тепле.

– Не сработало. Так что выбирай, где хочешь спать…

Попытка отлепить руки успехом не увенчалась. Я подумала о Цэрлине, подумала, надо ли мне вообще еще хоть что-то в жизни, забила болт и созналась: нет. Хочется, засыпая, мурчать от удовольствия, и не важно, где именно…

– Все равно.

Мы передвигались, как папа и сын пингвины, к двери моей старой и его нынешней комнаты, посмеиваясь, но молча, пока я, вся красная, представляла, как это выглядит со стороны. Было в коем-то веке стыдно: за ситуацию, за летящие невесть куда отношения и себя. За что я такая ему на голову свалилась? Буйная, проблемная, как маленький ребенок, своенравная и когда не надо смелая? Хрен бы я себя так описала. Достаточно одного слова «непонятная» – на том и по всему.

Зато счастливая.

Открывать дверь, включать свет и откидывать одеяло приходится все так же с помощью дара. В зеркале шкафа я вижу, как он улыбается и почти прячет глаза, пока скидывает ботинки, одновременно стараясь не наступить мне на ногу. В итоге вздыхает, бросает это дело и, балансируя на одной ноге, избавляется от одного ценой того, что мы падаем. Инстинктивно я вцепляюсь в него ещё сильнее, пытаюсь нас притормозить, но все и так валится коту под хвост.

Несите дефибриллятор. Срочно.

У меня отмерло сердце и отказали легкие, формируя в горле страшный ком. «Твою мать, твою мать, ТВОЮ МАААТЬ!» – проносилось в голове со скоростью света, пока реальность и здравый смысл по очереди лупили мне пощечины. Они – самозванцы. Потому что настоящая реальность в паре сантиметров от меня, холодная, как волшебный лед зимой на Байкале, глубокая и чистая. Все, крышка. Я посмотрела точно в глаза.

Мир замер. Мы замерли. Когда я свалилась на куратора, он равноценно мне потерял связь с реальность и прекратил дышать. Его руки на моей талии, мои под чужой спиной, и так неудобно, что остается только абсолютно расслабиться и смотреть. Мучительно взглатываю, и тут же слышу щелчок, когда запирается дверь, опускаются шторы и выключается свет. Только темнота и спасает.

Второй ботинок слетает прочь. Неожиданно Ранзес переворачивает нас, меняя местами, и с трудом, но тянет вверх. Пытаюсь помочь, но мне все так же сносит крышу после ледяных омутов, тяжело дышать и немного страшно. Что я творю?

– Мне стыдно, – уже укутавшись в одеяло, тихо выдаю в тишине.

Не могу пошевелиться. Тело будто совсем мне не принадлежит, пока чужие пальцы перебирают мои волосы и гладят спину.

– Забей, – со смешком отвечает Ранзес.

Забить? Серьезно? А сам-то он может просто взять и забить? Надеюсь, нет… а если таки может? От этой мысли кошки скребутся на душе и страшно. Лишь бы нет. И тут я понимаю, что в прошлый раз оно было как-то иначе.

– Почему больше никакие предметы ко мне не тянутся? – подозрительно спрашиваю.

– Видимо, тебе нужен был только я, – все так же смеется куратор. Не поняла… – Спи.

– Нет, серьезно! – возмущенно пропыхтела в ответ, стараясь удобнее устроиться на кураторе. Вот! Так в самый раз.

– Серьезно. Спи.

Я подулась, подулась, чувствуя, что кое-кто знает явно больше, и почувствовала, что проваливаюсь в глубокий сон. А мне так чудовищно хорошо… если бы только можно было продлить это чувство навечно. Совсем не то опьянение, что с Алессом. Я просто тону. Тону в человеке.

***

Не люблю вмешиваться в передряги. Не люблю всюду совать свой нос и строить из себя героя, потому что знаю, что долго те обычно не живут. Так что проще играть жертву, загнанную в угол – это работает лучше. Но это был другой случай. Совсем другой…

В пятницу вечером я ужинала уже традиционно с Дамиром. В тарелке валялись остатки запеченной рыбины, которую я никак не могла добить и все мучила белесые косточки отчаянным взглядом: «Помогите мне, а? – спрашивала у еды мысленно. – Как определиться, кто светит, а кто греет? И кто делает все это одновременно?». Саймон, естественно, старался обходить меня десятой дорогой, так что Дамир его сейчас тоже не устраивал как друг. Во время беседы с последним было решено, что нафиг такой друг нужен, который требует выбирать и давить, да еще и такую совершенно очаровательную девушку как я. Шучу. Просто я оказалась принцу ближе по нраву, чем едва очухавшийся азиат.

Но зато его дико раздражал Алисс.

– Ты сечешь, что постоянно только с парнями и общаешься? – тыкая в меня вилкой, с умным видом заявил Дамир.

Ну да, есть такое. Хотя до попадания в этот мир я такой не была. Либо нормально общалась и с сильными, и со слабыми Земли, либо больше со слабыми. Так уж получалось, что найти общий язык с людьми, которые в принципе умею говорить на языке людей, для меня никогда проблемой не было. Зато здесь я почему-то присматривалась только к мужикам.

Вообще-то, есть у меня одно подозрение: это потому что мне нужна именно мужская защита. То, что сама за себя могу постоять, на самом деле, ничего не значит. В последний раз, оставшись в одиночестве, до меня дошла очередная истина: сама я жить смогу, но такая жизнь мне к чертовой матери не нужна. Не хочу так. Вместе всегда веселее, проще, удобнее и во всех смыслах богаче. Если, конечно, делишь свое существование не с худшим врагом. И если говорить о тяге заводить дружбу с девушками, то мне чертовски не хватает Ленки, вернее нашего с ней прошлого, и в коем-то веке тянет влезть в душу Цэрлине. Лучше сразу понять, враг она мне все-таки или наглый партизан. Глупая, глупая Надя… серые глаза еще не показатель. И что, что одни хуже крутого вина, а другие… что другие? Даже сравнить не с чем. Что ж я творю?

– Эм… ну… так получается. Я не знаю, серьезно… иногда даже думаю, что я какая-то неправильная. Потому что я совсем не типаж «мама, я должна была родиться мальчиком», – стыдливо улыбаюсь. – Может, просто не попадались еще «подружки»? Да и вообще… я ж не со всем курсом общаюсь. На самом деле, я и половину имен не знаю. Чисто ты, Ранзес и Алисс.

– На счет последнего ты меня в упор не слушаешь, так что хотя бы о Фарданире спрошу. Что у вас с ним?

Ага, щас, так я тебе и сказала. Бегу и спотыкаюсь. Ты мне, конечно, стал как брат, но мне так же нереально близки паранойя и чисто женская подозрительность. Нет, Дамир, тебе знать не положено, потому что я и сама понятия не имею, что к чему…

– Не знаю. А как оно выглядит?